CC BY
44
Елена ДОРДЖИЕВА
ВЛАСТЬ И ТРАДИЦИОННАЯ КАЛМЫЦКАЯ ЭЛИТА
В XVIII В. (открытая интеракция и скрытые транскрипты)
В историческом наследии Российской империи вызывает интерес опыт взаимодействия власти и региональных элит, определяющий степень интеграции разных политических традиций в рамках имперской культуры. Отношения, сложившиеся между центром и калмыцкой элитой в XVIII в., подтверждают, что открытая интеракция между властью и подчинёнными отличалась от скрытых транскриптов.
The experience of interaction between central power and regional elite in Russian Empire’s historical inheritance is interesting for us, as well as that shown interaction and the hidden transcripts between Russian power and Kalmyk elite in XVIII century were very different.
Ключевые слова:
власть, Российская империя, региональная элита, кочевники-калмыки, открытая интеракция, скрытые транскрипты; power, Russian Empire, regional elite, Kalmyk nomads, open interaction, hidden transcripts.
ДОРДЖИЕВА Елена Валериевна — к.и.н, старший научный сотрудник Центра исследования межнациональных отношений ИС РАН
Политический кризис в Калмыкии в декабре 2007 г. — марте 2008 г., связанный с отставкой регионального правительства, самороспуском Народного Хурала — парламента РК, противостоянием между главой республики К.Н. Илюмжиновым и мэром г. Элисты Р.Н. Буруловым, вновь привлёк внимание общественности к проблемам региона: слаборазвитости экономики, высокой дотационности бюджета, сильному миграционному оттоку. При повышенном коэффициенте рождаемости идёт сокращение численности населения в результате трудовой миграции. Проведённое нами исследование адаптационных возможностей калмыцких трудовых мигрантов в Москве и Санкт-Петербурге показало, что основным мотивом оттока активных, предприимчивых людей являются переизбыток рабочей силы на республиканском рынке труда, ограничение возможностей самореализации. Население региона пассивно наблюдает за министерской чехардой, проявляя своё «сопротивление» миграцией из республики. Сравнение современного скрытого дискурса населения с публичным транскрип-том для объяснения политической сферы в регионе натолкнуло нас на размышления о политической истории Калмыкии XVIII в. и миграции калмыков в Китай в 1771 г.
Политическая власть, по мнению социолога Дж. Скотта, своим действием охватывает всё пространство жизни социума. Анализ опыта подчинения и его культурных составляющих помогает понять, с одной стороны, причины пассивности и покорности людей в системах, поддерживающих господство, с другой — источники и возможности сопротивления системе. В работе «Господство и искусство сопротивления: скрытые транскрипты» учёный настаивает на сравнении скрытого дискурса подвластных с публичным тран-скриптом для объяснения политической сферы1. В настоящей статье мы попытаемся показать, как складывались взаимоотношения власти и традиционной калмыцкой элиты в Российской империи в XVIII в., выявить различия между открытой интеракцией власти и нойонов — владельцев улусов2 и скрытым «сопротивлением» калмыков.
В конце XVII в. при Аюке (1669—1724 гг.) завершилось формирование Калмыцкого ханства в составе России. Правительство
1 Scott J.C. Domination and the Art of Resistance: Hidden Transcripts. — New Haven, London : Yale University Press, 1990.
2 Улус — земля с подвластными людьми, позже — административная единица.
вслед за далай-ламой признало Аюку ханом, предоставив ему и его нойонам широкие полномочия в пределах улусов. Ответом калмыков стала военная служба по охране юго-восточных границ государства. Власть проявила терпимость в отношении религии калмыков. С созданием Российской империи характер взаимоотношений центра и калмыцкой окраины претерпел изменения. В 1724 г. правительство взяло на себя инициативу по назначению и смещению калмыцких ханов. Под влиянием контекста политической ситуации правительство то укрепляло ханскую власть, то ослабляло её. В случаях, когда необходимо было обеспечить участие калмыцкого войска в военных кампаниях, хан наделялся дополнительными полномочиями. Если же требовалось ослабить ханскую власть, оказывалось покровительство его соперникам. Двойственность региональной политики использовалась калмыками. Так, нойон Яман в письме астраханскому губернатору А.П. Волынскому заметил: «Кому бы ни быть ханом все равно, и только что прибавок ему будет один титул и место первое, а пожиток ево с одних только с его собственных улусов, а про-тчие де владельцы всяк владеет своими улусами и управляет, и хан к ним ничем интересоватца не повинен и слушать ево в том никто не будет»1. В 1762 г. последовала реформа Зарго — существующего при ханах судебно-административного органа, решавшего дела в соответствии с Великим уложением 1640 г. и законами Дондук-Даши2. В результате реформы заргучеи — судьи — отныне избирались пропорционально численности населения калмыцких улусов, отчего влияние хана на суд уменьшилось. Названные мероприятия были частью правительственного курса, направленного на интеграцию калмыков в общеимперскую систему. Достижению этой цели способствовала и христианизация кочевников.
Открытая интеракция между властью и калмыцкими нойонами осуществлялась на
1 Национальный архив Республики Калмыкия (далее — НА РК), фонд 36 «Состоящий при Калмыцких делах при астраханском губернаторе», оп. 1, д. 15, л. 105.
2 Великое уложение 1640 г. принято на съезде ойрат-ских тайшей. В соответствии с этим письменным сводом законов осуществлялось делопроизводство в калмыцких улусах в ХУІІ—ХУІІІ вв. Законы, принятые в период правления наместника ханства Дондук-Даши (1741—1761), дополняли статьи уложения.
основе отношений «господство — подчинение». В сознании нойонов в это время сформировался чёткий субъектный образ власти, олицетворяемый императором. Личность монарха заслонила государство, отчего служба империи приняла вид культа правителя. К примеру, нойон Чидан в письме императрице Екатерине I от 24 августа 1725 г. сообщал: «Отец мой и я служили Его Императорскому Величеству (Петру I. — Е.Д.) давно много лет, прежде сего Его Императорское Величество нас жаловал всегда»3. Имперское подданство калмыки ассоциировали с подданством императору. В сохранившихся письмах нойонов можно найти строки, свидетельствующие об осознании авторами своей зависимости от монарха.
Психологическая связь между императором и калмыками регулировалась чувствами преклонения перед авторитетом монарха, покорности. Аюка-хан 2 марта 1708 г. предупреждал астраханского коменданта М.И. Чи-рикова: «Ваше войско збираетца в Хиву, и то мне слышно. А тамошние люди бухарцы и касаки (казахи. — Е.Д.), и каракалпаки, и хивинцы против ваших воинских людей хотят идти войною, и про то я слышал. А в их странах воды и сена нет и, чтоб государевым служилым людям не было какой худобы, и о том я себе помышляю. А после на меня не было б гневу от государя, ежели мне ныне про тамошние страны вам не известить, и в том я опасен. Изволь посыльщика срочно о всём посылать к царскому величеству. Тако ж де и я с вашим человеком пошлю калмыченина своего»4. В XVIII в. нойоны располагали возможностью посетить столицу и лично ходатайствовать перед императором о своём деле, что способствовало формированию субъектного образа власти.
Эффективной коммуникации способствовал обмен письменными посланиями и контакты с астраханским губернатором и командирами «Калмыцких дел»5. Анализ писем нойонов, адресатами которых в первой четверти Х^Пв. являлись казанский и астраханский губернатор боярин П.М. Апраксин и астраханский комен-
3 Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ), фонд 119 «Калмыцкие дела», оп. 1, 1725 г., д. 18, л. 8.
4 Российский государственный архив древних актов (далее — РГАДА), фонд 407 «Казанская губернская канцелярия», оп. 1. д. 870, л. 18.
5 «Калмыцкие дела» — особый контрольно-управленческий орган, созданный по распоряжению Петра I в 1715 г. для охраны Аюки-хана. Просуществовал до 1771 г.
дант князь М.И. Чириков, показал, что контакты между ними группировались вокруг таких вопросов, как совместная защита от неприятелей, привлечение калмыков к военной службе, защита подвластных людей в конфликтных ситуациях, возникающих за пределами улусов. Характер взаимоотношений нойонов и чиновников раскрывают принятые обращения: Апраксина называют «отцом» или «братом». Чиновники в сознании нойонов скорее военные и политические союзники, чем колонизаторы, которым следует подчиняться. Командира «Калмыцких дел» Аюка-хан воспринимал как человека, определённого для оказания «услуг». В марте 1721 г. он писал канцлеру Г.И. Головкину: «Я, Аюка-хан, тебе Гаврилу Ивановичу ведомо чиню, понеже по указу определён при мне для оказания услуг моих Бахметев сын, который всегда в улусах моих во услугах пребывает. Того ради прошу вас о нём, чтоб великий государь благоволили ево, Бахметева сына, пожаловать подполковником»1. Очевидно, отсюда и стиль писем, на который обратил внимание сотрудник Коллегии иностранных дел В.М. Бакунин: «Он же, Аюка-хан, к бывшим в Астрахани боярам и воеводам и к другим российским командирам письма свои писал указами»2. Таким образом, отношение нойонов к власти характеризовалось персонификацией и дифференцированным подходом к её носителям.
Важной составляющей политической психологии калмыков была потребность в сильной, твёрдой власти. На восприятие нойонами власти существенное влияние оказало изменение региональной политики во второй половине XVIII в. Ограничение ханских полномочий, вмешательство имперских чиновников во внутренние дела калмыков, христианизация подвластного населения вызвали рост критичности нойонов в отношении власти, разочарование в политике правительства, нарастание политического отчуждения. Так, наместник ханства Дондук-Даши замечал в письме к астраханскому губернатору Д.Ф. Еропкину: «...Хотя я над своими и командир, однако же без вашего позволения ничего сделать не могу»3.
1АВПРИ, ф. 119, оп. 1, 1721 г., д. 9, л. 14.
2 Бакунин В.М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского, и проступков их ханов и владельцев. — Элиста, 1995, стр. 38.
3 НА РК, ф. 36, оп. 1, д. 194, л. 32.
Нойоны позитивно оценивали прежнюю власть, основываясь на воспоминаниях о бытовом процветании. Так, наместник ханства Церен-Дондук (1724—1735) в 1727 г. жаловался, что с тех пор как калмыки «и сперва под российскую протекцию пришли, и со оного времени волжскою водою и травою, и рыбою они повольно и без запрету питались, а ныне. от Самары вниз даже и до Астрахани рыбу ловить и траву выкармливать им заказывают, а людей их бьют и умерщвляют, и скот отнимают, и ба-ранту ловят, в чём. им справедливого и суда не дают»4. Деятельностью власти был недоволен и наместник ханства Убаши (1741—1761), связывая с ней колонизацию Нижнего Поволжья5.
Недостатки реальной власти компенсировала в сознании нойонов сфера идеальная. На выборе атрибутов, приписываемых идеальной власти, сказалось позитивное отношение к раннему периоду развития русско-калмыцких отношений. Прежняя («идеальная») власть приняла кочевников в состав государства, предоставила обширные территории для кочевий, гарантировала защиту от недругов, лояльно относилась к традиционному вероисповеданию, не вмешивалась во внутреннее управление улусами. Сравнивая своих современников с прежними царскими чиновниками, нойоны часто идеализировали последних. Так, нойон На-зар-Мамут писал 3 января 1710 г. астраханскому коменданту М.И. Чирикову: «Прежние воеводы были дружелюбные, посыльщиков промеж собою посылали»6. Как видим, образ прежней власти страдает тем, что многие проблемы прошлых лет выступают менее значимыми, чем трудности текущего дня, а достоинства выступают в приукрашенном виде.
Нойоны отрицательно относились к христианизации подвластного им населения. Нойонша Солома, обращаясь к императрице Анне Иоанновне в 1732 г., объясняла: «Улусу моего крестятся люди, которые не ради любления веры вашей, но чтоб им не давать мне дани надлежащей, бегают и крестятся. А иные воры пожелают воровать и, чтоб им быть свободными от моего штрафа, убежа, крестятся, и по крещении ниже в вашей, ниже в нашей вере
4 Там же, д. 33, л. 171.
5 Цит. по: Пальмов Н.Н. Этюды по истории приволжских калмыков. Ч. 5. — Астрахань, 1932, стр. 4.
6 РГАДА, ф. 407, оп. 1, д. 873, л. 1.
пребывают, токмо между тем воруют и жилищу нашему чинят повреждение». Она убеждала царицу в серьёзности своих опасений: «И тако бегая от податей и для воровства крестя улус мой весь разойдется, и мне от кого будет подати збирая кормиться? Улусу не будет, и как уже владельцем жить не имеется способу»1.
Недовольство традиционной элиты вызвала политика военных ведомств по отношению к калмыкам в ходе русско-турецкой войны 1768—1774 гг. Даже простолюдины накануне исхода в Китай жаловались, что они «берутся в государеву службу большим числом, пришли в изнурение и крайнее разорение»2. Во время миграции в Китай в 1771 г. наместник Убаши писал султану Младшего казахского жуза Нурали-хану: «От начатия торгутам таких налог, как ныне, не бывало, от которых весь народ пришел в колебленность и беспо-койствие, почему и не возжелали над собою иметь начальства российского, а желая видеть своих единнозаконников в прежние нашего пребывания места откочевали из России с таким намерением, что мы спокойно перейдем через вашу землю»3. Кочевники не платили ясак; здесь, очевидно, речь идёт об использовании их военной силы в борьбе против Турции. В ходе войны калмыки, действовавшие на Кубани против татар в составе корпуса генерал-майора И.Ф. де Медема, без разрешения командования вернулись в улусы. Причиной самовольства стал конфликт между наместником ханства Убаши и И.Ф. де Медемом из-за продовольствия во время похода.
Кризис русско-калмыцких отношений совпал с военным временем не случайно. С началом войны для удобства привлечения калмыков на службу правительство распорядилось не пропускать их на луговую сторону Волги. Суровые зимы 1767— 1768 гг. и сокращение территории кочевий вызвали массовый падёж скота, имевший тяжелые последствия для хозяйства калмыков. Накануне исхода имел место нескончаемый поток различных форм апелляций к монаршей воле и милости. Нойоны обращались к императору, чтобы пожаловаться на действия местных чиновников, хана, других владельцев, вернуть
1АВПРИ, ф. 119. оп. 1, 1732-1733 гг., д. 20, л. 43 (об).
2 НА РК, ф. 36, оп. 1, д. 418, л. 41.
3 Там же, д. 431, л. 49.
своих подданных, утраченное наследство, получить жалованье за военную службу и пр. Эти обращения представляли собой, помимо всего прочего, скрытую линию противопоставления «наивного монархизма» порядкам бюрократического государства. Характерно, что, обличая местное начальство, калмыки основывались на свойственных им представлениях о справедливости, убеждении в обязанности государства, вплоть до императора, удовлетворять их требования. Такое развитие диалога с властью, несомненно, говорит о сугубо утилитарном, прагматичном, потребительском отношении к государству и его властным институтам.
В истории исхода калмыков в Китай поражает бездействие правительства, располагавшего информацией об их планах. Астраханский губернатор Н.А. Бекетов в
1770 г. обратился в Коллегию иностранных дел с докладом о подготовке миграции калмыков. Но руководство коллегии признало его опасения беспочвенными4. Такого же мнения была императрица Екатерина II5. Миграция калмыков застала чиновников врасплох. Не имея чёткого представления о масштабах бегства, правительство пыталось остановить калмыков. Но ни царским войскам накануне крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева, ни казахам не удалось остановить калмыков. В сентябре 1771 г. они достигли берегов р. Или, где были встречены китайцами. Пришельцев расселили в изолированных районах Синьцзяна, военная колонизация которого исключала возможность возрождения их государственности и возвращения в Россию. Правительство попыталось вернуть калмыков. Императоры Екатерина II, Павел I, Александр I обращались к китайским правителям с просьбой выдать беглецов. Но китайцы заняли в этом вопросе твёрдую позицию.
История исхода калмыков — типичная ситуация взаимного «непонимания» контактирующих культур. Как верно заметил М. Ходарковский, анализируя взаимоотношения Российского государства и ко-чевников-калмыков, каждое общество видело в другом отражение своей собственной политической системы с присущими ей ценностями. Власть стремилась к интеграции калмыков, в то время как нойоны
4 НА РК, ф. 36, оп. 1, д. 432, л. 13-23.
5 АВПРИ, ф. 119, оп. 1, 1767-1770 гг., д. 3, л. 477 (об).
хотели сохранить автономию ханства и связанные с ней привилегии. Власть рассматривала калмыков в качестве подданных, а кочевники ещё сохранили в сознании образ прежней родины — Джунгарии, с которой поддерживали контакты вплоть до середины XVIII в. В результате проекция политических ценностей и понятий привела к фундаментальному непониманию и нереалистическим ожиданиям с обеих сторон1.
Правительство, с одной стороны, не возражало против консервации существующих в ханстве порядков, если они не противоречили имперской идее, с другой — стремилось к интеграции, которая коснулась, прежде всего, нойонов. Многие новации в ханстве в XVIII в. связаны именно с их деятельностью. Так, первые попытки сенокошения и земледелия имели место в хозяйствах нойонов. 28 улусовла-дельцев и членов их семей приняли православие. Княгини А. Тайшина и В. Дон-дукова с детьми перешли к оседлому образу жизни. Нойоны начали изучать русский язык и направлять своих детей на учёбу в российские учебные заведения. Однако появление новых видов хозяйственной деятельности, изменение определённых
1 Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met: The Russian State and the Kalmyk Nomads. 1600-1771. — Ithaca, London, 1992, p. 9.
ценностей не означало системной модернизации традиционного общества. Нойоны оставались традиционалистами, о чём свидетельствует их взгляд на сущность исторического процесса, логику развития политических институтов. В качестве позитивного критерия оценки нойоны выбирали прошлое, взятое за эталон, с которым сопоставляли всё последующее. Утопия «золотого века» выступала критерием оценки качества политических структур и шкалой измерения современных политических процессов. Исходя из такого понимания, нойоны недоверчиво относились к политической модернизации, ограничению ханской власти, стараясь любой ценой сохранить элементы прошлого. Это обстоятельство необходимо было учитывать имперским чиновникам при выстраивании своих отношений с калмыками. Распространяемое неприятие имперской политики проистекало, на наш взгляд, не из-за «издержек» модернизации, а из-за априорно негативного отношения к политической модернизации. Столкновение парадигмы регресса с парадигмой прогресса объясняет сущность русско-калмыцкого конфликта
1771 г.
Смеем надеяться, что экскурс в калмыцкую историю окажется полезным для оценки результатов и вероятных последствий современного политического конфликта в регионе.
