ВКЛАД Г.И. ЧУЛКОВА В ИЗУЧЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БИОГРАФИИ ПУШКИНА
Д.Н. Черниговский
До 1935 года советское пушкиноведение так и не выработало четкого взгляда на политическую биографию поэта. Он объявлялся то «деклассированным дворянином», то носителем «стародворянской»1 идеологии. После разгромной кампании 1935-1936 годов экономический вариант социологизма прекратил свое существование, и возникла потребность по-новому взглянуть на проблему политического мировоззрения поэта. Такую попытку впервые предпринял в 1935 году Б.В. Томашевский2, причем предложенная им схема политической эволюции Пушкина стала фундаментом для целого ряда биографий поэта, написанных в СССР3, в том числе для книги Г.И. Чулкова «Пушкин» (1936)4.
В предисловии к этой книге М. Михайлова трактует ее как религиозную биографию Пушкина: «Написанная 88 Чулковым биография предельно концептуальна. Читатель волен принять или не принять эту концепцию, но он не может не признать, что религиозная идея стала звеном, объединившим все части повествования, выстроившим судьбу поэта в линию смены духовных ориентиров, высшей точкой которых стало убеждение, что "исторической необходимости соответствует какой-то космический закон"» (с. 5). Итак, имплицитно Чулков развертывает глубокую и для своего времени крамольную концепцию духовной биографии Пушкина, которая формулируется как постепенное, осуществляемое в течение всей жизни обретение
Преподаватель^
ЕК
«религиозной полноты бытия» (с. 8). Однако, придя к общему верному выводу, Михайлова не показывает механизм реализации этой концепции в книге Чулкова. На наш взгляд, именно разработка биографом эволюции политического мировоззрения Пушкина помогла ему показать жизнь великого поэта как трудный опыт религиозного прозрения.
Анализируя пушкинское политическое мировоззрение, Чулков внятно говорит о его умеренности. Мы полагаем, что это желание редуцировать про-тестную составляющую общественных взглядов Пушкина обусловлено замыслом биографа показать постепенное примирение поэта с действительностью на почве обретенного им с годами христианского мироощущения. Революционность молодого Пушкина, согласно Чулкову, не имела серьезной идейной подоплеки, но провоцировалась грубыми и неумелыми действиями властей, которые подталкивали поэта к вынужденному радикализму. Именно поэтому Чулков мало говорит о связях Пушкина с декабристами.
Чулков далее пишет о том, что Пушкин, переехав в Одессу, испытал здесь мировоззренческий кризис. Причины этого кризиса, приведшего к «умалению оппозиционности Пушкина», биограф видит в победе реакции «по всему фронту ? в Германии, в Италии, в Австрии, в Испании, наконец, в Греции» (с. 153). Поэтому высылку Пушкина в Михайловское Чул-ков считает несправедливой репрессией в адрес поэта, чьи взгляды были уже вполне умеренными.
Новый этап политической эволю-
- 2 / 2008
ции Пушкина, согласно Чулкову, ? это момент, когда поэт должен был четко определить свое отношение к восстанию декабристов. Чулков предлагает читателю опыт реконструкции пушкинских размышлений, используя для этого форму несобственно-прямой речи, когда дается документально не верифицируемая версия потока сознания поэта. Подобная практика «реконструкции гипотетического сознания Пушкина» встретила неприятие Томашевского, видевшего опасность этого метода в том, что «неопытный читатель» мог принять все это за «категорические утверждения фактов»*. Оспаривая научную ценность метода, избранного Чулковым, представим те результаты, к которым он пришел. С точки зрения исследователя, живя в Михайловском, Пушкин еще сильнее, чем на юге, отдалился от заговорщиков: «Он не верит теперь, что грубость, жестокость, мрачное невежество легко устранить, изменив политическую систему» (с. 190). В связи с этим Чулков рассказывает о том, что поэт был готов «взглянуть на трагедию взглядом Шекспира» и «желал бы вполне и искренно помириться с правительством» (с. 193-195).
Далее Чулков делает попытку реконструкции разговора поэта с царем, который происходил 8 сентября 1826 года в Кремле. Чулкову важно показать, что Пушкин вполне добровольно и даже с энтузиазмом заключил договор с правительством. С точки зрения Чулкова, это желание поэта договориться с царем возникло вскоре после трагических декабрьских событий 1825 года. Встречу Пушкина и Николая I Чулков описывает как крайне благоприятный поворотный момент жизни поэта, ибо она принесла ему свободу и иллюзию возможности благотворного
влияния на царя. Реконструкция содержания разговора в Чудовом монастыре делается Чулковым в беллетризован-ной форме, рассчитанной на массового читателя. Чулков, например, явно заимствует у Томашевского предположение, согласно которому царь планировал реализовать некоторые реформаторские проекты декабристов. Биограф так воссоздает возможный строй мыслей поэта, обнадеженного царем: «Что ж! Может быть, Пушкину удастся повлиять на молодого государя, и то, чего добивались тщетно заговорщики, добудет русскому народу он, Пушкин» (с. 199-200). Отмечая лаконизм и убедительность изображенной Чулковым сцены беседы царя и поэта, нужно указать и на просчеты, допущенные биографом. Так, в стремлении сделать свой рассказ занимательным, Чул-ков прибегает к приему контаминации пушкинских биографических материалов и материалов допросов декабристов. Указанный прием позволил Чулкову достоверно воссоздать психологическую атмосферу легендарной беседы, но вместе с тем от этого сильно пострадала документальная подлинность повествования*1. ОЯ
По мнению Чулкова, после беседы с царем «политические взгляды Пушкина вполне определились» (с. 223). Немаловажным нам представляется то, что Чулков считает перемены в политических взглядах Пушкина явлением, отражающим глобальные изменения общемировоззренческого характера в сознании поэта. В этой связи исследователь пишет: «После возвращения из ссылки не только политические взгляды Пушкина получили известную устойчивость, но и вообще все его мировоззрение стало более твердым и определенным. Чтение Библии, Шекспира, летописей повлияло
2 / 2008
Преподаватель^_
ВЕК
90
на поэта, и теперь он... видит людей и вещи в перспективе истории» (с. 225).
Чулков далее говорит о важнейших принципах политического мировоззрения зрелого Пушкина. Первый из них — это нежелание Пушкина «безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости» (с. 223). Именно это подчинение «общепринятому порядку и необходимости» становится, по Чулкову, политическим и нравственным императивом для Пушкина. Однако, не желая записывать великого поэта в реакционеры, Чулков в духе времени показывает эти мировоззренческие перемены как вынужденную уступку тогда еще незыблемому режиму. Второй важнейший принцип политического мировоззрения поэта — это его «пристрастие к великодержавной идее» (с. 224). Поэту тем легче было «мириться с монархией», что он, подобно декабристам, «очень дорожил единством государства и развитием его могущества» (с. 223).
Итак, общий вывод Чулкова относительно мировоззрения великого поэта в период зрелости таков: «Пушкин хочет жить в мире с правительством не только потому, что он принужден к тому сложившимися обстоятельствами, но и потому, что он не видит никакой другой политической силы, которая могла бы служить той самой России, на историческую судьбу коей он, поэт, возлагает немалые надежды» (с. 223). Очевидно, что Чулков, таким образом, в несколько завуалированной форме говорит о пушкинском монархизме, избегая прямого использования этого уже неудобного термина в обстановке предъюбилейной канонизации поэта.
Для того чтобы смягчить представление о пушкинском консерватизме у советского читателя, Чулков постоянно делает акцент на различиях между
пушкинским идеализированным монархизмом и реальной самодержавной практикой Николая I. Например, биограф поэта царем показывает, что холодный прием «Записки о народном воспитании» происходил от непонимания друг друга автором и адресатом данного сочинения. От Пушкина ждали верноподданнической «политической декларации» (с. 210), а не свободных, хоть и вполне благонамеренных советов по наилучшему устройству системы образования» (с. 224).
С учетом ведущих принципов политического мировоззрения Пушкина Чулков рассматривает отношение поэта к важнейшим общественно-политическим событиям и проблемам 1830-х годов. Так, он касается отношения Пушкина к польскому восстанию. Проправительственная позиция поэта объясняется Чулковым не только как следствие его великодержавного патриотизма, но и как результат глубоких и давних исторических размышлений. Чулков считал, что поэт видел в этом восстании борьбу «не между польским народом и царским правительством, а между польскою шляхтой, подстрекаемою Западною Европою, и русским государством» (с. 286-287). Чулкову при этом важно оправдать Пушкина, чья позиция казалась современникам «изменой» бывшего "либералиста"» (с. 288). Основная аргументация биографа сводится к доказательству тезиса о том, что еще «в разгар его вольнодумства» Пушкин «воспевал» «военную колонизаторскую политику царского правительства на Кавказе» (с. 288). Стало быть, «дворянско-патриотичес-кая точка зрения» поэта в 1831 году объясняется не его ренегатством, а тем «духом империализма, который владел Пушкиным уже давно, по край-
Преподаватель^_
ВЕК
2 / 2008
ней мере, с 1821 года, когда он находился под влиянием южного крыла декабристов» (с. 278).
Касается Чулков и отношения Пушкина к бунтам в военных поселениях. Сочувствуя восставшим, Пушкин все же с «отвращением... отнесся... к самому факту мятежа» (с. 295). Взаимное ожесточение власти и народа дало повод поэту «спустя пять лет, напи-сатъ... известные строки: "Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный."» (с. 295).
Важным эпизодом в формировании политического мировоззрения зрелого Пушкина явилась, по мнению Чулкова, полемика его с П.Я. Чаадаевым по поводу публикации «Философических писем» в 1836 г. Чулков полагал, однако, что поэт, познакомившийся с «Философическими письмами» еще в 1831 г., совершенно не разделял мыслей своего друга (с. 293). В 1836 году идейное размежевание между Пушкиным и Чаадаевым только усилилось. Католическому космополитизму Чаадаева Пушкин противопоставил великодержавный патриотизм, или, как выразился Чулков, «последнее слово в защиту русской истории, последнее выражение той консервативной философии, которая сложилась у Пушкина к тридцатым годам» (с. 343)
Завершая книгу, Чулков дал окончательное определение пушкинского политического мировоззрения 1830-х годов, и, исходя из этого определения, попытался объяснить конфликт великого поэта с М.Д. Нессельроде и ее окружением. Суть политического мировоззрения зрелого Пушкина Чулков формулирует так: «У Пушкина. сложились убеждения, подсказанные ему его "шестисотлетним дворянством" и неудачею "тайных обществ". его поли-
2 / 2008-
тические взгляды. были прежде всего взглядами дворянина, утратившего свои богатства и свои привилегии и мечтавшего о конституционной монархии в духе Монтескье с двумя палатами, из коих одна должна была быть представлена наследственными дворянами, "пэрами"; эти убеждения шли вразрез с официальной программой ничем неограниченной монархии и бюрократической системы по прусскому образцу» (с. 323). Но не эта политическая программа страшила и раздражала врагов поэта. Причина вражды Пушкина со светом, по мнению Чулко-ва, заключалась в неприятии национально-патриотических взглядов поэта той частью «международной олигархии» (с.302), которую в России представлял салон супруги министра иностранных дел. Этот вывод Чулкова полностью совпадал со складывавшейся в СССР концепцией гибели Пушкина. Вполне в духе времени великий поэт в книге Чулкова является жертвой международного заговора. Такой была, в понимании Чулкова, эволюция политических воззрений Пушкина.
Рассмотрев этот аспект книги Чул-кова, зададимся вопросом: почему она вызвала отрицательную реакцию критики? Я.Л. Левкович отвечала на этот вопрос, указав на «методологическую беспомощность»*11 автора. В частности, ошибкой Чулкова она считала его попытку рассказать о судьбе Пушкина, сделав акцент на изображении «личной жизни поэта», изолировав ее при этом от жизни «творческой и общест-венной»™1. Критиков раздражало также то, что политический аспект биографии Пушкина в книге носил явно факультативный характер™. Эти упреки справедливы. Однако надо помнить о том, что книга Чулкова явилась первой религиозной биографией поэта.
91
Преподаватель^
ЕК