CC BY
51
Д. H. Черниговский
А. В. ТЫРКОВА-ВИЛЬЯМС ОБ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДАХ ПУШКИНА
В статье рассмотрена реконструкция политического мировоззрения Пушкина, сделанная автором лучшей из написанных в эмиграции биографий великого поэта.
In the article is considered reconstruction of Pushkin's political outlook, made by the author of best of the biographies of the great poet written in emigration.
А. В. Тыркова-Вильямс (1869-1962) является одной из интереснейших фигур русской эмиграции первой волны. С молодых лет она находилась в самой гуще политической борьбы в России, а после революции, оказавшись в эмиграции, продолжила политическую деятельность, сочетая ее с интенсивной литературной, научной и публицистической работой [1].
Наиболее значительным научно-литературным достижением писательницы является двухтомная биография А. С. Пушкина, над которой она работала около 30 лет. Первый том этой книги вышел в 1929, а второй в 1948 г. Особенность данного издания заключается, во-первых, в том, что оно представляет собой самое полное из созданных в эмиграции жизнеописаний великого поэта, а во-вторых, в том, что опубликовано оно было на русском языке. Последнее обстоятельство представляется нам не менее важным, чем первое, поскольку предшествующие биографические книги о Пушкине, написанные эмигрантами кн. Д. П. Святополк-Мирским и М. Л. Гофманом, были выпущены соответственно на английском и французском языках и были рассчитаны не столько на русскую, сколько на иностранную аудиторию [2].
Задача Тырковой-Вильямс была иной. Она желала, чтобы русские люди на чужбине, храня в сердце память о Пушкине, сберегли духовную связь с покинутой Родиной. Именно поэтому, живя в Лондоне, а в 40-е гг. в США, писательница напечатала оба тома своей книги в Париже, который тогда являлся культурным центром русской эмиграции.
Книга Тырковой-Вильямс, безусловно, нуждается в серьезном и многоаспектном анализе, так как автор ее выступила не только в качестве популяризатора академических знаний о Пушкине, но и выдвинула ряд интересных гипотез, касающихся творческой эволюции великого поэта. Заслуживает внимания и стиль данной пушкинской биографии, по словам О. Михайлова,
© Черниговский Д. Н., 2008
«написанной раскованно и свободно, великолепным живым языком» [3]. Однако узкие рамки этой небольшой статьи позволяют нам обратиться лишь к одному, но очень важному аспекту содержания биографического двухтомника. Речь идет о реконструкции писательницей политического мировоззрения Пушкина.
С конца 20-х и в 30-е гг., в преддверии столетнего пушкинского юбилея, между пушкинистами Советского Союза и русского зарубежья началась идеологическая борьба за Пушкина. В СССР он был объявлен великим национальным поэтом, поскольку будто бы был революционером и безбожником. Эмигранты подготовили адекватный ответ, ударившись в иную крайность, объявив Пушкина религиозным писателем и верным другом монархии. И только наиболее крупные мыслители в эмиграции - И. А. Ильин, Г. П. Федотов, С. Л. Франк [4] - нашли золотую середину, вспомнив мнение кн. П. А. Вяземского, определившего политическое мировоззрение Пушкина как «либеральный консерватизм» [5].
Тыркова-Вильямс поддержала религиозных философов: развернув их сухие теоретические выкладки на страницах своей книги и как бы наполнив их жизнью, она сделала их доступными для самого широкого читателя.
Итак, обратимся к анализу политического аспекта пушкинской биографии в интерпретации Тырковой-Вильямс, поскольку сюжетообразую-щей канвой этого труда явилась именно эволюция политического мировоззрения великого поэта. На этот факт указал еще в 1934 г. Д. Д. Благой, познакомившийся тогда еще только с первым томом книги.
Благой, отметив ряд фактических ошибок и стилистических погрешностей в этом труде, все же отдал должное его концептуальности: «Однако есть в работе Тырковой-Вильямс одно неотъемлемое достоинство. У автора есть своя концепция Пушкина как культурно-историческо-го явления. Пушкин для Тырковой - литературный эквивалент предельной мощи "русской государственности", участник и пособник "роста империи", "переживавшей", по утверждению автора, "в конце 10-х и начале 20-х гг.", до "роковой трещины 14 декабря", "последние счастливые годы национального единства, всеобщей веры в Россию": "Непрерывный рост его гения совпал с ростом империи, с расцветом всенародного русского творчества, государственного и художественного. Еще в лицее стал он действенной частью этого процесса". Концепция эта насквозь произвольна, отражает не подлинную историческую сущность Пушкина, а тоску по "могучей" "великой российской империи", не расколотой революционной "трещиной", русских эмигрантов 1929 г... Но все же именно наличие некоей общей
Д. Н. Черниговский. А. В. Тыркова-Вильямс об общественно-политических взглядах Пушкина
концепции - какой бы куцой, антиисторичной и узко-тенденциозной она ни была - позволило Ариадне Тырковой отважиться на попытку написания большой биографии Пушкина» [6].
Хотя Благой сформулировал концепцию пушкинской биографии, написанной Тырковой-Виль-ямс, опираясь только на первый том этого труда, формулировка его оказалась справедливой и для всей книги в целом. Однако нам представляется необходимым конкретизировать и уточнить данную советским ученым оценку политической концепции данного пушкинского жизнеописания с учетом содержания второго тома книги.
Прежде всего надо сказать о том, какова была политическая платформа самой Тырковой-Виль-ямс. Этот вопрос был изучен О. Н. Михайловым [7], согласно которому автор пушкинской биографии до революции проделала сложный путь от поверхностного увлечения марксизмом до серьезного усвоения кадетской идеологии. Однако уже в годы гражданской войны Тыркова-Вильямс переживает «окончательный приступ разочарования в либеральных иллюзиях» [8]. В эмиграции она порывает с кадетами, а в период работы над книгой является консервативно и религиозно настроенным человеком.
Концепцию политической биографии Пушкина Тыркова-Вильямс позаимствовала у П. В. Анненкова, на труды которого она, судя по сноскам и библиографическому списку, опиралась очень широко. Д. Д. Благой не обратил на это обстоятельство никакого внимания потому, что рецензируемая книга рассматривалась им в качестве враждебного идеологического продукта, исходившего из современной ему эмигрантской среды. Кроме того, ссылки на Анненкова появились только во втором томе данной пушкинской биографии.
Тыркова-Вильямс начинает анализ политических взглядов Пушкина, описывая его послели-цейскую жизнь в Петербурге. По мнению исследовательницы, поэт в то время был близок к декабристам, в связи с чем она называет его «якобинцем, или либералистом» [9]. Анализируя пушкинскую политическую лирику конца 1810-х гг., Тыркова-Вильямс делает следующий вывод: «В посланиях Чаадаеву, в "Вольности", в "Деревне", в эпиграммах он высказал политическую идеологию передовой интеллигенции» (т. 1, с. 219-220).
Вместе с тем Тыркова-Вильямс не считает Пушкина идейным борцом с самодержавием, подчеркивая то обстоятельство, что поэт не был членом тайных обществ (т. 1, с. 218). Политическую платформу молодого Пушкина исследовательница обусловливает духом времени и пишет о том, что великий поэт «и в Петербурге, и поз-
же на юге, жил в самой гуще заговорщиков», «дружеское общение» с которыми «не могло пройти бесследно ни для него, ни для них» (Там же). Самого царя-реформатора она называет «первым декабристом» (т. 1, с. 207), замечая, что таковым он был «задолго до образования тайного общества» (т. 1, с. 213-214). В такой атмосфере революционность Пушкина выглядит неорганичной, привнесенной извне. Во втором томе биографии Тыркова-Вильямс, очевидно, учтя опыт Милюкова и религиозных философов, назовет Пушкина «Эоловой арфой либерализма» (т. 2, с. 123). Иначе говоря, по мнению Тырковой-Вильямс, Пушкин не был декабристом, но был певцом декабристов.
В начале южной ссылки Пушкин был еще во власти либеральных иллюзий. Он, будучи «лично знаком с самыми видными заговорщиками, знал их мысли, перековал их идеи в стихи, за которые раньше всех пострадал» (т. 1, с. 252). Однако в революционных увлечениях поэт не перешел заветной черты, сумев остаться «на краю» (Там же). Более того, по замечанию Тыр-ковой-Вильямс, «вечно работающий мозг Пушкина раньше многих понял ошибочность крайних программ, а может быть, и революционных методов» (с. 253). Следуя за Анненковым, Тыркова-Вильямс касается, правда, очень бегло, вопроса об идейном кризисе, который Пушкин пережил на юге.
В результате южной ссылки, как полагает биограф, у Пушкина сложилось зрелое политическое мировоззрение. Вот как выглядит в кратком изложении Тырковой-Вильямс эволюция этого мировоззрения к моменту окончания ссылки в Михайловское: «Ощущение государства как живого организма окрепло у Пушкина на юге среди вновь завоеванных просторных областей, где чуткий слух поэта с восторгом ловил державный шелест российских знамен. Впервые услыхал он этот шелест отроком, в Царском Селе, когда русские полки один за другим уходили на запад защищать русскую землю от вторгнувшихся в нее наполеоновских полчищ. Позже отвлеченные речи Чаадаева, Николая Тургенева и других членов "общества умных" заглушили песни знаменосцев. Но только на время. Стоило ему побывать на Кавказе, послушать Раевского-отца, всмотреться в русское дело в Бессарабии, и сразу в его стихах зазвучали державные ноты. В псковской глуши, слушая няню и певцов, приглядываясь к жизни мужиков, читая летописи, воссоздавая один из труднейших переломных моментов русской истории, Пушкин снова ощутил живую силу русской державы и нашел для нее выражение в "Годунове". С тех пор и до конца жизни он в мыслях не отделял себя от империи. Оттого и Петру поклонялся. В "Полтаве", в
"Медном всаднике" тоже шелест державных знамен» (т. 2, с. 91-92).
Однако в понимании Тырковой-Вильямс великодержавным патриотизмом не ограничивалась сущность пушкинского политического мировоззрения. Для того чтобы придать характеристике общественно-политических взглядов поэта законченный вид, исследовательница воспользовалась выражением кн. П. А. Вяземского, назвавшего Пушкина «либеральным консерватором, а не разрушающим либералом» (т. 2, с. 123). Возможно, что эта ссылка на Вяземского - след знакомства Тырковой-Вильямс с работами Милюкова и религиозных философов - И. А. Ильина, Г. П. Федотова и С. Л. Франка, так как в первом томе биографии этот термин, ставший у эмигрантов популярным в дни пушкинского юбилея 1937 г., не использовался. Заметим, однако, что в библиографическом списке труды названных авторов Тыркова-Вильямс не указывает, что не означает, что она не была с ними знакома. Так, например, она, по ее собственному признанию, прочла книгу о Пушкине кн. Д. П. Святополк-Мир-ского, но, будучи несогласной с его взглядом на великого поэта, не включила ее в библиографический перечень (с. 424).
Итак, Пушкин Тырковой-Вильямс - это либеральный консерватор, вся творческая деятельность которого определяется идеей российской великодержавности. С этих позиций биограф и рассматривает своего героя во втором томе книги. В этом смысле звеньями единой цепи являются «его новый шекспировский подход к декабрьской трагедии» (т. 2, с. 137) и встреча с царем в Кремле, после которой «он вышел из царского кабинета с веселым счастливым лицом» (Там же, с. 145) и его поддержка политики правительства по отношению к польскому восстанию. Одним словом, можно сказать, что, по мнению биографа, зрелый Пушкин был полностью адекватен политической реальности 1830-х гг. Однако Тыркова-Вильямс далека от того, чтобы рисовать отношения поэта и царя в розовом свете. Трагедия Пушкина заключалась в том, что «не только правительство, но даже и друзья не понимали, что... поэт не колебал основ, а был могучим источником русской творческой великодержавной силы» (Там же, с. 92). Мысль эта принадлежала еще Анненкову, и Тыркова-Вильямс, сославшись на первого пушкиниста, пишет: «Анненков объяснял это непонимание отчасти тем, что порывистая, страстная натура поэта сбивала многих с толку. За внешними вспышками окружающие просмотрели его духовную ясность и мудрость» (Там же).
Здесь, однако, в системе рассуждений автора мы видим некоторое противоречие. Заключается оно в том, что Тыркова-Вильямс, объявив Пуш-
кина либеральным консерватором, анализирует политическое мировоззрение поэта с явным акцентом на пушкинском консерватизме, игнорируя характер и качество пушкинского либерализма. Во втором томе биографии эта тенденция стала особенно очевидной, что дало повод M. М. Карповичу, в целом положительно оценившему труд исследовательницы, упрекнуть ее в этом: «А. В. Тыркова совершенно права, возражая против "революционной" интерпретации политических и историософских взглядов Пушкина, но иногда она сама несколько "стилизует" их - в противоположном направлении» [10].
Завершая анализ книги Тырковой-Вильямс, признаем, что она явилась весьма полезным для эмигрантов пособием по изучению жизни Пушкина [11]. Однако в плане разработки концепции эволюции пушкинского политического мировоззрения биография оказалась вторичной и даже архаичной, поскольку в ней не было учтено большое количество работ по данному вопросу, написанных после Анненкова, на труды которого главным образом опирается исследовательница. Не удивительно поэтому, что, по справедливому замечанию О. Михайлова, «эмигрантские специалисты пушкиноведения - от Владислава Ходасевича до Модеста Гофмана - промолчали, "не заметив" книги» [12].
Но оценка современников оказалась слишком несправедливой, и вопреки ей книга Тырковой-Вильямс обрела второе дыхание в наши дни в России, будучи дважды переиздана в серии «Жизнь замечательных людей» в 1998 и 1999 гг.
Примечания
1. Михайлов, О. Н. «Два чувства дивно близки нам...» (Об А. В. Тырковой-Вильямс) [Текст] / О. Н. Михайлов // Тыркова-Вильямс А. В. Жизнь Пушкина: в 2 т. Т. 1. М„ 1999. С. 7-26.
2. Mir sky, D. S. Pushkin [Текст] / D. S. Mirsky. London; New York, 1926; Hofmann, M. Pouchkine [Текст] / M. Hofmann. Paris, 1931.
3. Михайлов, О. H. Указ соч. С. 25.
4. Ильин, И, А. Пророческое призвание Пушкина [Текст] / И. А. Ильин // Пушкин в русской философской критике. М„ 1990. С. 328-355; Федотов, Г. П. Певец свободы и империи [Текст] / Г. П. Федотов // Указ. изд. С. 356-375; Франк, С. Л. Пушкин как политический мыслитель [Текст] / С. Л. Франк// Указ. изд. С. 396-422.
5. Вяземский, П. А. Приписка к статье «Цыганы, поэма Пушкина» [Текст] / П. А. Вяземский // А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: в 2 т. Т. 1. М„ 1985. С. 120-121.
6. Благой, Д. Д. Проблемы построения научной биографии Пушкина [Текст] / Д. Д. Благой // Литературное наследство. М.; Л., 1934. Т. 16-18. С. 264.
7. Михайлов, О. Н. Указ соч. С. 8-25.
8. Там же. С. 17.
9. Тыркова-Вильямс, А. В. Жизнь Пушкина [Текст] / А. В. Тыркова-Вильямс: в 2 т. Т. 1. М„ 1999. С. 182. Далее ссылки в тексте с указанием тома и страницы.
А. М. Раскова. Гертруда Стайн: поэтика автобиографизма
10. Карпович, М. М. Ариадна Тыркова-Вильямс. Жизнь Пушкина [Текст] / М. М. Карпович // Новый журнал. 1950. Кн. 23. С. 303.
11. См.: Бродский, Б. А. Тыркова-Вильямс. Жизнь Пушкина [Текст] / Б. А. Бродский // Руль. Берлин. 1929. № 2733. С. 5; Пилъский, П. М. Пушкин. О новой книге Ариадны Тырковой-Вильямс [Текст] / П. М. Пильский // Сегодня. Рига. 1929. № 151. С. 4; Раевский, Г. Жизнь Пушкина [Текст] / Г. Раевский // Возрождение. Париж. 1929. № 1416. 18 апр. С. 3.
12. Михайлов, О. Н. Цит. соч. С. 25.
А. М. Раскова
ГЕРТРУДА СТАЙН: ПОЭТИКА АВТОБИОГРАФИЗМА
Цель настоящей статьи - проанализировать связь поэтики автобиографий Г. Стайн («Автобиографии Элис Б. Токлас» и «Автобиографии каждого») с проблемой автобиографизма. Особое внимание уделяется принципам построения текста, разбору перспектив, которые дает подобный анализ для определения места автобиографий Стайн в контексте жанровой парадигмы.
The article gives the analysis of the link between the poetics of G. Stein's autobiographies (Autobiography of Alice B. Toklas, Everybody's Autobiography) and the problematics of autobiographism. The author especially concentrates on the the principles of text structuring, and prespectives' examination, which are given by this analysis for the purpose of defining the place of an autobiography in the context of the genre's paradigm.
На протяжении всей творческой карьеры Гертруда Стайн исповедовала теоретические принципы, которые, казалось бы, исключают из поля своего применения автобиографический жанр. И действительно, отрицание идентичности, борьба с припоминаниями, воссоздание «длящегося настоящего», на первый взгляд, противоречат канонам традиционной автобиографии. Биография кого-либо им самим написанная, а именно так часто понимают автобиографическую матрицу, с трудом накладывается на творческую задачу воспроизвести непрерывность движения в настоящем времени, отказавшись от воспоминаний, самовыражения, изображения. Однако именно автобиографии становятся для Стайн предметом особого поиска. Стремясь преодолеть «сопротивление материала», не изменив при этом собственным убеждениям, она пишет автобиографию за автобиографией, создав в итоге четыре произведения: «Автобиографию Элис Б. Токлас», «Автобиографию каждого», «Войны, которые я видела» и «Париж. Франция».
Каждое из них по-своему решает проблему объективной репрезентации. Стайн вновь обращается к поиску художественной формы отлич-
© Раскова А. М„ 2008
ной от прямого описания и обнаруживает, что именно автобиографический жанр парадоксальным образом несет в себе возможность реализации проекта её письма. Особым значением в этом контексте обладают две первые автобиографии Гертруды Стайн: «Автобиография Элис Б. Токлас» и «Автобиография каждого». Разные в отношении использованных в них текстовых стратегий, они стали материалом, на котором Стайн отшлифовала свою теорию повествования.
«Автобиография Элис Б. Токлас » написана от лица верного друга и соратника Гертруды Стайн - Элис Токлас. Строго говоря, это произведение нарушает главный канон традиционной автобиографии: совпадение в одном лице автора и субъекта повествования.
Для Стайн-автора рассказчик Токлас - это «Другой в себе», вечное чередование внешней и внутренней точек зрения. Фигура неопределенности и есть необходимое условие возникновения подлинной автобиографии. Стайн прекрасно осознает, что автобиографический жанр предполагает зеркальное удвоение «я», но такое удвоение лишь имитирует реальные взаимоотношения повествователя и героя рассказа. Прием, который использует автор, введя в свое повествование фигуру реального Другого - Токлас, усиливает эффект двойственности, но, поскольку субъект и объект автобиографического повествования получают воплощение в двух разных лицах, создается эффект историчности, как если бы сторонний наблюдатель рассказывал историю какого-то человека. Кроме того, повествование от чужого имени добавляет автобиографии иллюзию объективности. Создается ощущение правдоподобия, как если бы это было биографическое, фактуальное повествование.
«Автобиография Эллис Б. Токлас» действительно в большей степени напоминает биографию, чем автобиографию - историю Стайн, рассказанную Токлас. В психологическом аспекте это и в самом деле могло бы быть так. Токлас была настолько поглощена Стайн, ее жизнью и интересами, что если бы она действительно написала эту автобиографию, то, скорее всего, в центре повествования все равно оказалась бы Гертруда, как если бы это была ее биография в чистом виде.
Стайн решает воссоздать в повествовании сознание Другого, чтобы таким образом выйти за пределы собственной истории, временной последовательности и хронологии. В «Трансатлантическом Интервью» [1] автор призналась, что, начав писать «Автобиографию Элис», она сделала для себя открытие: повествование - это не то, что существует в вашем сознании, а то, что существует в сознании кого-то другого. Шекспир осуществил своего рода «перевод» на язык
