CC BY
31
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ
1999-1
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс серии 2.7
МОСКВА 1999
Анализируя стиль малой прозы Альтенберга, Лоренц акцентирует внимание на фрагментарности, делающей короткие "наброски" писателя похожими на отдельные кадры фильма, меняющиеся, словно в калейдоскопе. Опираясь на собственные высказывания Альтенберга, называвшего свои короткие произведения "экстрактами жизни" (цит. по: с. 175), Лоренц делает вывод о недосказанности в его текстах, предполагающих активность читателя в плане раскрытия "намеков" и свободной интерпретации. Значительно в этом смысле приводимое ею сравнение со стихотворениями в прозе Гофмансталя, в которых, несмотря на краткость, всегда присутствует законченная идея, почти лишающая возможное толкование многозначности. С точки зрения Лоренц, именно "аутсайдер" Альтенберг является средоточием тенденций венского модерна, в котором соединяются "аскетический модерн' в духе Крауса и черты "Jung-Wien" (сообщества литераторов под "предводительством' Германа Бара).
Широкий историко-культорологический обзор эпохи венского модерна, содержащийся в работе Дагмар Лоренц, отражает новейшие тенденции в современном западном литературоведении и тем самым представляет интерес для широкого круга исследователей, интересующихся данной проблемой.
Е.И.Моисеева
99.01.015. ГЕРТРУДА СТАЙН В СОВРЕМЕННОЙ АМЕРИКАНСКОЙ КРИТИКЕ: Обзор журнала "Модерн фикшн стадиз"'.
Выпуск специального номера "Modern fiction studies", посвященного Гертруде Стайн (1874—1946), приурочен к пятидесятилетней годовщине ее смерти. Свою вступительную статью Марианне ДеКовен, автор нескольких монографий о писательнице, начинает с попытки определить ее место в литературе XX в. С ее точки зрения, значение Гертруды Стайн неуклонно возрастает. Это проявляется не столько в литературной канонизации этой фигуры (Стайн вряд ли будет когда-либо причислена к литературному канону, какой бы смысл ни вкладывать в этот термин), сколько в ее ощутимом присутствии в современной
' Modern fiction studies. - N Y„ 1996 - Vol. 42, N 3. - P 460-700.
литературной жизни. Наследие Стайн оказалось созвучньщ современным попыткам по-новому решить проблему литературного самосознания и самоопределения. Как и В.Вулф, Г. Стайн раскрылась в этом контексте как фигура необъятного творческого потенциала (с. 469).
При жизни литературная и эстетическая репутация Стайн основывалась скорее не на ее творчестве, а на ее салоне, дружбе с известными деятелями литературного и художественного авангарда, на знаменитой коллекции картин. Она слыла литературной знаменитостью, но не серьезной писательницей. Однако, как установила автор новейшей биографии Стайн Линда Вагнер-Мартин, те произведения, которые удавалось опубликовать при жизни писательницы, вызывали достаточно большой интерес1 Трудный путь к литературному признанию, таким образом, связан не столько с неспособностью Стайн найти своего читателя, сколько с судьбой ее наследия в течение трех десятилетий после ее смерти, отмеченные господством "новой критики" в американском литературоведении. Литературное творчество Стайн. по наблюдению ДеКовен, не соответствовало канону высокого модернизма, созданного "новой критикой", считавшей вполне адекватным этому канону исключительно творчество белых авторов мужского пола. За два десятилетия после упадка "новой критики" имя Стайн, было возвращено из забвения и вознесено на невиданные ранее высоты. Однако ее, казалось бы, утвердившийся статус вновь становится предметом полемики, хотя и несколько иного рода, чем ранее. Если прежде Стайн упрекали в "непонятности", то нынешние споры вокруг ее имени связаны скорее с политической подоплекой ее творчества, в особенности с расовым, этническим, религиозным и национальным моментами.
Обзор "стайноведения" ДеКовен начинает со знаменитой книги Э.Уилсона "Замок Акселя" (1931), в которой писательница ставилась в один ряд с такими выдающимися последователями символизма, как М.Пруст, Дж.Джойс, У.Б.Йейтс, Т.С.Элиот и П.Валери. Однако все, написанное Стайн после "Трех жизней" ("Three lives", 1909), для Э.Уилсона не имеет художественной
1 Wagner-Martin L "Favored strangers" Gertrude Stein and her family Brunswick Rutgers UP, 1995
ценности. Негативная, в целом, оценка Уилсона связывается ДеКовен с перенасыщенностью произведений Стайн женским мироощущением, а также с расползающимся, замедленным повествованием, которое у Уилсона вызывает особое отвращение по ассоциации с массивностью грузного тела писательницы (с. 471). Так, именно Э.Уилсон своим антифеминизмом и гомофобией надолго определил пограничное место Стайн в современном каноне модернистской литературе (с. 742).
Ренессанс "стайноведения" в 1970-х (связывается с новыми веяниями в литературоведении, пришедшими на смену "новой критике", и подъемом феминистских идей. В 70-80-е годы выходит множество монографий, где творчество Стайн рассматривается с позиций феминизма, герменевтики, структурализма и постструктурализма. Из маргинальной ее фигура становится одной из ключевых. Феминистская критика 70-80-х годов потратила много усилий, чтобы закрепить за Стайн статус своего рода "праматери" самосознания современной женщины. В теориях французского феминизма часты ссылки на семиотические эксперименты Стайн, на присутствующие в них доэдипово, антипатриархальное начало.
В 90-х годах изучение Стайн обрело новый импульс в связи с развитием культурологии с ее исторической и политической ориентацией; с оформившейся концепцией мультикультуры, с повышенным вниманием к проблемам расы и пола, с легализацией и теоретическим осмыслением гомосексуальности в литературе, с постколониальными исследованиями и с возникновением "новой биографии"(с. 473). В настоящее время творчество Гертруды Стайн перестало быть лишь пробным камнем разнообразнейших направлений постмодернистского феминизма; уже ни у кого не вызывает сомнения его ярчайшая художественная оригинальность.
В качестве микромодели внутренней динамики стайноведения в целом М.ДеКовен предлагает рассмотреть эволюцию собственных взглядов на Г.Стайн. Первая монография "А Different language: Gertrude Stein's experimental writing" (1983). еще отмеченная влиянием "новой критики", выявляла связи между стилистическими экспериментами Стайн и антипатриархальными Теориями Юлии Кристевой, восходящими, в свою очередь к Концепциям Р.Барта, Ж.Деррида и Ж.Лакана. Внимание к стилю аВтора — это та часть методологического наследия "новой
критики", которая до сих пор не утеряла ценность для исследовательницы. Однако впоследствии для ДеКовен все более очевидной становится "реакционность проекта "новой критики" -с ее стремлением рассматривать стиль вне исторического или биографического контекста, вне проблем референциальности вообще" (с. 474). В своих более поздних работах, написанных с позиций современных культурологических исследовании, М.ДеКовен пытается развенчать подобный подход. Книга "Rich and strange: Gender, history, modernism" (1991) отмечена первыми сдвигами в этом направлении. Задачей монографии связать возникновение модернизма с политической историей начала XX в., с революционными и социокультурными изменениями эпохи. Наиболее убедительной теоретической парадигмой для М.ДеКовен в это время по-прежнему остаются психоаналитические теории французских феминисток, Л.Иригаре, в частности.
Осмысляя творчество Стайн на новом этапе, в середине 90-х годов, М.ДеКовен рассматривает его в контексте своих настоящих научных интересов, сфокусированных на 60-х годах как переходном периоде от модернизма к постмодернизму. Эпоха шестидесятых определяется ею как последний расцвет модернистской утопии, за которым последовала эпоха постмодернистской постутопии" (с. 475). Ныне французский феминизм 60-х годов представляется ей последним всплеском утопического модернистского мышления, и все недостатки и ограниченность этой теоретической парадигмы открылись перед ней со всей очевидностью. На данном этапе наследие П.Стайн оценивается ДеКовен как "мощный утопический проект, который по настоящее время не утерял своей актуальности, но переходит постепенно в статус пост утопии". Его революционное новаторство поблекло, оно стало одним из предметов потребления в широком ассортименте литературных, эстетических и культурных ценностей, производимых, современным литературоведением с его возросшей профессионализацией (с.475). Вместе с тем, для исследовательницы очевидны неисчерпаемые потенциальные возможности, заложенные в наследии Стайн, его созвучность самым разнообразным духовным поискам современности. Постмодернистские теоретические разработки позволяют ей связать повествовательные эксперименты Г.Стайн с конкретным местом и
временем их создания, с историей, с материальными условиями их осуществления.
Представляя статьи, опубликованные в данном номере журнала М.ДеКовен отмечает их высокую репрезентативность для современного состояния стайноведения. Первые три работы, основываясь на малоизученных текстах Г.Стайн, приобщают читателей к самым животрепещущим проблемам современного литературоведения, а именно к проблемам личного самоопределения (identity), этнического, религиозного и национального самосознания.
Чарльз Бернштейн в статье "Литературное самосознание Стайн" (Bernstein Ch. "Stein's identity") рассматривает "identity" как культурный конструкт, сформированный определенными сопиоисторическими обстоятельствами. Для Г.Стайн "identity" — это игра, искусственно создаваемый внешний образ, а не внутреннее состояние (с. 485). Именно так трактуется эта проблема в пьесе для кукольного театра "Identity а роет" (1935). Исследователь пишет о "тройной маргинальное™" Г.Стайн -еврейки, женщины, лесбиянки. С его точки зрения, отсутствие четко выраженной позиции писательницы по отношению к собственной "тройной маргинальное™" вовсе не означает ее безразличия к проблеме самоопределения и не может расцениваться как некий предательский компромисс по отношению к собственному этническому происхождению или сексуальной ориентации (с. 486-487). Напротив, все написанное Стайн основано на понимании "identity" как ложного, искаженного, навязанного извне, ограничивающего потенциал личности самоопределения, служащего основанием для любого угнетения и иерархии. Концепту "identity" она противопоставляла понятие "entity" ("целостность"), которое Ч.Бернштейн уравнивает с "субъективностью" и отмечает ее текучесть, незавершенность, возможность ее реализации исключительно в языке и через него.
В центре внимания Марии Дамон, автора статьи "Еврейская сущность Гертруды Стайн, еврейские социологи и "еврейский вопрос" (Damon М.. "Gertrude Stein's jewishness, jewish social scientists. and the 'jewish question'" оказывается не маргинализация г'исательницы, но самоутверждение Стайн в этническом плане и, в связи с этим, — использование языка как сферы создания
субъективности. Дамон рассматривает Стайн в контексте еврейского самосознания начала XX в (О.Вейнигер, З.Фрейд, М.Геркович, Ф.Боас). В отличие от Вейнигера и подобно Фрейду. Стайн подчеркивала конструктивные моменты еврейского самосознания, в особенности его отказ рассматривать индивидуальное самоопределение (вкупе с его лингвистическим оформлением) как нечто стабильное и застывшее. Произведения Стайн, написанные в период между двумя мировыми войнами, проникнуты, с точки зрения М.Дамон, "нестабильностью, характерной для еврейского представления о доме" (с. 478).
Бернштейн и Дамон полемизируют, с теми, кто обвиняет Стайн в отказе от своей подлинной сущности — еврейки, женщины, лесбиянки. Дж.Абрахам в статье «Мы - американцы: Гертруда, Брюзи и Вилли (Abraham J. " 'We зге Americans: Gertrude, Brewsie and Willie") рассматривает гомосексуальный аспект личности Стайн в связи с национальным (американским) компонентом ее самосознания. Исследовательница напоминает о той важной роли, которую сыграла нетрадиционная сексуальная ориентация писательнйцы в ее эмиграции в Европу, и о видимом противоречии между добровольным статусом эмигрантки и присущим ей американском национализмом, принимавшим порой джингоистские формы. Анализируя рассказ "Brewsie and Willie", Абрахам прослеживает в нем усложнение национального самосознания автора. Понятие "американизм", как его трактует в этом рассказе Стайн. не должно исключать и маргинальных индивидуумов, подобных самой писательнице.
В следующих трех статьях исследуются литературные эксперименты Стайн на материале малоизвестных ранних произведений, при этом самое пристальное внимание уделяется формированию субъекта через дискурс (Присцилла Перкинс), взаимообусловленности примитивизма и лесбиянства у Стайн (Дж.Хоуви), а также особой роли языка как индикатора расового самосознания (Лорна Шмедман). Исследователи стараются вскрыть сложность и противоречивость самоощущения писательницы и неоднозначность ее места в истории развития расового, классового, национального и сексуального сознания.
В статье "Маленькое тело с очень большой головой": Сочинение, психопатология и стремление Стайн к "норме" (Perkins
P. "A little body with a very large head: composition, psychopatology, and the making of Stein's normal self') Присцилла Перкинс анализирует, пожалуй, самое раннее из всего, принадлежащего перу Стайн. Это так называемые "радклиффские рукописи" — сочинения, написанные за два семестра обучения в Радклиффском колледже в 1895 г. В них бунтарская и не признающая канонов личность Гертруды Стайн предстает своей неожиданной гранью: юная студентка изо всех сил старается быть "нормальной". Радклиффский курс письменной практики рассматривается как симптом зарождавшейся в американской педагогике тенденции использовать сочинения в качестве инструмента формирования личности. Данный учебный курс связывается также с характерным для того времени пониманием нормы и патологии.
Тексты "радклиффских рукописей" представляют собой и короткие рассказы, и риторические упражнения, и рассуждения на политические темы, и афоризмы, и искусствоведческие статьи, и размышления о теоретической и практической психологии. В них Стайн выступает как субъект повествования, эксплицитно сопоставляющий себя (или свое повествовательное alter ego) со своими ровесниками или (имплицитно — с общепринятыми стандартами психической "нормальности". Опираясь на учение М.Фуко о двух методах ("технологиях") самоформирования личности, Перкинс объясняет внутреннюю напряженность сочинений Стайн острым противоречием между навязываемой извне дисциплиной и "игрой в истину", предпринимаемой индивидом в ответ на требования культурной среды. Эта внутренняя конфликтность сочинений связана как с противоречивостью самоощущения Стайн как еврейской женщины и лесбиянки, так и с тем особым этапом, который переживала тогда американская академическая наука и который можно обозначить как пересмотр междисциплинарных границ. Переосмысливался предмет и методология психологической науки, которая переставала быть "философией", наукой об универсальных свойствах человеческого сознания, и все больше получала прикладной характер. Изменялось содержание курса письменной практики, которая призвана была теперь не столько насаждать нормы изящной словесности, сколько обучать студентов умению излагать свои мысли на деловом или научном жаргоне (с. 531). Обращаясь к сочинениям под названиям
"В красной пучине" и "В библиотеке", Перкинс демонстрирует, как Стайн тщетно старается соответствовать представлениям Наставника о "нормальности" и одновременно пытается несколько расширить существующее представления о "норме", привести его в согласие со своим стремлением к самоутверждению.
В статье "Сапфический примитивизм: "O.E.D." Гертруды Стайн" (Hovey J. "Sapphic primitivism in Gertrude Stein's Q.E.D.") Дж.Хоуви оспаривает еще одно стереотипное представление о писательнице - характерное для второй волны белой феминистской критики возведение Гертруды Стайн на пьедестал провозвестницы феминистских идей. Для автора данной статьи этот статус вовсе не бесспорен. Она обращается к ранней автобиографической повести Стайн "Q.E.D." (1903), откровенно гомосексуальной по тематике. Так и не опубликовав "Q.E.D.", писательница в 1909 г. создала новую версию повести, сделав ее героями негров. Под названием "Меланкта" она включила ее в сборник "Три жизни". По мнению Дж.Хоуви, подобные изменения были внесены Стайн не без влияния господствовавших в то время научных представлений, соотносивших сексуальные отклонения с расовыми характеристиками. Поэтому принципиально важным ддя Хоуви кажется исследование способов выражения Стайн своей лесбийской сущности не только в узком контексте гомосексуальности, но и в рамках национального и колониально-расового дискурсов.
Вспоминая, что в медицинских книгах конца XIX в. сексуальность чернокожих женщин часто маркировалась как патологическая и извращенная, автор статьи видит в этом возможный источник того, что для многих писательниц с гомо- или бисексуальной ориентацией (Гертруда Стайн, Радклифф Холл, Вирджиния Вулф, Нелла Ларсен и Джуна Варне) "примитивистские" тропы, порожденные колониальным сознанием, служили для выражения нетрадиционной сексуальной сущности, ассоциируя ее таким образом с доцивилизованной (или, по Фрейду, - с доэдиповой) стадией. Хоуви обозначает эту тенденцию в художественном самоосмыслении писательниц-модернисюк как "сапфический примитивизм". "Расцветом сапфического примитивизма стали межвоенные годы, когда бисексуальная женская субъективность находилась в стадии глубокого внутреннего конфликта из-за отождествления своих
различных ипостасей одновременно и с колонизатором и с колонизированным сексуальным и расовым субъектом. С одной стороны, для сапфического примитивизма нетрадиционная сексуальность ассоциируется с темным, инаковым, почвенным, существующим за рамками буржуазной морали; с другой стороны, — лесбиянки не порывали полностью с буржуазной респектабельностью, материальным достатком, принадлежностью к белой расе, чтобы их бисексуальное естество обрело свою социальную и национальную нишу" (549). Так, исследователь обнаруживает амбивалентное отношение Стайн к собственной сексуальной ориентации, проявившееся в ее ранних попытках размышлять о сексуальности в категориях колониального мышления, в попытках перевести разговор о нарушении сексуальной нормы в план расовой и национальной инаковости.
В статье "Родство, различия и язык расовых взаимоотношений в экспериментальных текстах Стайн" (Smedman L. "Cousin to cooning: Relation, difference, and racialized language in Stein's nonrepresentational texts") Лорна Дж.Шмедман также рассматривает сложность расовых представлений Стайн, в особенности неоднозначность ее отношения к американскому расизму по отношению к афро-американцам. Гротескная имитация негритянского диалекта в "Меланкте" проложила путь для дальнейших художественных исследований негритянского сознания в американской словесности. Продолжателями Стайн в этом плане стали и Ш.Андерсон и У. К.Уильяме (с. 571). Трактовку негритянской тематики в "Меланкте" Шмедман определяет как "романтический расизм", сочетающий сочувствие с живучими расистским стереотипами (с. 572). В экспериментальных текстах 10-20-х годов Стайн отходит от этого, и "расистский лексикон", наравне с другим языковым материалом, используется ею скорее как поле для интенсивных лингвистических экспериментов. Эти формальные поиски Стайн представляются исследовательнице весьма весомыми. В них она видит стремление разрушить иерархичность стереотипного мышления, "разъединить означающее и означаемое, утвердить множественность смыслов, по-новому выстроить отношения между словами вне сферы действия грамматических законов"(с. 481). Вместе с тем сознание Стайн Тишком отягощено стереотипами расистского мышления, чтобы в
ее стилистических, формальных экспериментах можно было видеть действенную работу высвобождающегося от расовых предрассудков художественного сознания.
Последние три статьи возвращают читателя к более известным текстам Стайн, а также знаменуются более традиционными подходами к ее творчеству. Джорджия Джонстон в статье "Нарратология удовольствия: "Автобиография Элис Б.Токлас" Гертруды Стайн" (Johnston J. "Narratologies of pleasure: Gertrude Stein's The autobiography of Alice B.Toklas") полемизирует с распространенной оценкой этого произведения как книги, в которой Стайн отказывается от экспериментирования и разрушения литературных канонов. Джонстон считает, что Стайн здесь удается значительно расширить рамки привычного читательского опыта и вывести читателя за пределы стереотипного восприятия литературы. Во-первых, писательница расширяет границы текста, включив в него историю его создания. Во-вторых, здесь по-новому решается проблема соотношения субъекта/объекта повествования (Стайн отстраненно пишет свою собственную биографию от липа спутницы жизни Элис Токлас). В-третьих, автор раздвигает границы повествовательного пространства, и чтение текста развивается по закону постоянных аллюзий к другим текстам, в том числе и к сочинениям самой Стайн. Интертекстуальность "Автобиографии" требует от читателя отказа от привычной практики линейного, последовательного чтения, обманывает его ожидания найти четко означенные границы текста и не дает воспринять последний как нечто единое и целостное (с. 590-591). Таким образом, У Стайн все три компонента процесса литературной коммуникации (текст -читатель - автор) носят отчетливо экспериментальный характер. Джонстон показывает, как использование в тексте "Автобиографии" аллюзий на экспериментальное произведение Стайн "Ада" и другие ее сочинения расширяет границы текста и становится дополнительным источником "удовольствия от текста", деконструируя, таким образом, "эдипову ограниченность" традиционного повествования (с. 592). При этом автор статьи отмечает, что подобное "альтернативное" чтение (выводящее за пределы собственно текста) вовсе не навязывается читателю. "Интертекстуальность "Автобиографии" может не ощущаться читателем, что не уменьшит удовольствие, доставляемое текстом.
Однако если читателю дано будет услышать перекличку с другими текстами и он обратится к тем источникам, из которых сплетается сеть интертекстуальности, то он откроет для себя, что другие тексты позволяют прочитать "Автобиографию" в новом свете, а "Автобиография" по-новому "прочитывает" их. Читатель становится связующим звеном между разными текстами, которые, естественно, не могут прочитать друг друга. Он оказывается своего рода катализатором процесса чтения наряду со Стайн, которая как автор автобиографии уходит в тень, оставаясь в то же время несомненным центром произведения (с. 600).
В статье "Гертруда Стайн и ее очень современный протеже" (Pierce С. "Gertrude Stein and Her Thoroughly Modern Protege") Констанс Пирс обращается к вопросу о литературной репутации Стайн. Исследовательница вспоминает о некоем Роберте Коутсе, которому Стайн упорно пыталась создать известность подлинного литературного новатора и крупномасштабной фигуры, что не помешало ему с тех пор кануть в Лету, в то время как его литературная патронесса обрела незыблемую литературную репутацию, особенно упрочившуюся в эпоху поструктурализма. Судьба Р.Коутса дает Пирс повода поразмышлять о произвольности литературных канонов и непредсказуемости того облика, который явит литературная эпоха потомкам.
Статья "Нерегулярная переписка: Интервью с Полом Баулзом о Гертруде Стайн" (Disultory correspondence: An interview with Paul Bowles on Gertrude Stein") построена на интервью, взятом Ф.Ветч у романиста Баулза, "одного из последних живых современников Стайн". Романист вспоминает свое юношеское знакомство со знаменитой писательницей и попутно обращается к еще одному известному произведению Стайн "Четверо святых в трех актах" (Four saints in three acts" 1934).
Номер завершает обзор трех недавно вышедших исследований о Г.Стайн, подготовленный Лизой Ралдик. "Стайн и культурологическая критика 1990-х годов" (Ruddick L. "Stein and cultural criticish in the nineties"). Критик пытается обозначить последние тенденции в культурологически ориентированных исследованиях модернизма последних лет. Она полностью соглашается с М.ДеКовен, что французская феминистская критика, служившая основной и наиболее плодотворной теоретической базой
исследовании творчества Стайн в 80-х годах ныне оказалась "утопическим" проектом. В этой парадигме модернизм рассматривался лишь как "революция поэтического языка" (Ю.Кристева), за скобками оставались влиятельнейшие исторические факторы, в конечном итоге обуславливающие любые революции в человеческом сознании (с. 647). Так, типичный для феминистской критики вопрос о том, насколько лингвистическое "наслаждение текстом" (бартовское jouissance) у Стайн связано с дискредитацией ментальных процессов, характерных для патриархального мышления, ставился в отрыве от исторических проблем, а только это позволило бы вывести анализ патриархального в литературе за рамки чисто лингвистических штудий. (Характерно при этом, что перечень исторических проблем, как их понимает Л.Раддик, ограничивается, по сути, проблемами литературной культуры. К ним относится то, "как читатели Стайн, прошлые и настоящие, обучались чтению поэзии и прозы; кто осуществлял обучение и кто попадал в сферу этого педагогического влияния; каковы были преобладающие в обществе воззрения на язык и сексуальные различия; благоприятствовал ли интеллектуальный климат, в котором осуществлялось чтение, выходу за рамки чисто эстетических оценок и т.д." (с. 648).
Три рецензируемые Л.Раддик работы характеризует стремление рассмотреть экспериментальные произведения Стайн "в более широком культурном контексте — в контексте разговора о расе и этносе (с. 648). Таким образом, их авторы убеждены в том, что питательной почвой для художественных экспериментов Стайн стал не просто протест против абстрактного патриархального мышления, но вызов, бросаемый художником конкретным общественным институтам с выработанными ими дискурсами.
Монография Майкла H орта "Диалектика модернизма: Раса, язык и литература XX века" (North M. The dialectic of modernism: Race, language, and Twentieth-century literature". New York: Oxford UP, 1994) посвящена тем модернистским экспериментам, которые стали реакцией на попытки сохранить стандартный английский язык в США. В условиях британской империалистической экспансии и начавшейся массовой иммиграции в США в 1880-х годах многие лингвисты вместе с другими учеными стремились придать границам стандартного языкового употребления
незыблемый статус, что подчас становилось ширмой для расизма и различных теорий национального избранничества. Норт полагает, что "расовый маскарад", к которому прибегали отдельные белые модернисты, был для них способом самоотождествления с афро-американцами, чей диалект представлял особую опасность для языковых пуристов. Так, Дж. Конрад, Г.Сгайн, Т.С.Элиот и У.К.Уильяме использовали разного рода расовые маски для критики традиционной, институализированной культуры в лице американской Академии искусств и литературы, стоявшей на страже чистоты языка и противостоявшей исканиям модернистов. В главе, посвяшенной Стайн и Пикассо, М.Норт обнаруживает, что эксперименты с афро-американским диалектом сочетаются у Стайн в "Меланкте" с "явным расизмом на дискурсивном уровне" (с. 650). В этом исследователю видится нечто характерное для примитивизма всех белых модернистов: сознательно бросая эстетический вызов господствующей культуре, они не могут избавиться от преобладающих стереотипов о неполноценности африканской и афро-американской речи, искусства и сознания.
Карла Петерсон в статье "Трансформация американцев: "Меланкта" Гертруды Стайн и афро-американские музыкальные традиции" (Peterson С. "The remaking of Américains: Gertrude Stein's 'Melanctha' and African-American musical traditions") также рассматривает "Меланкту" как пример использования автором маски представителя другой расы. Следуя призывам Тони Моррисон выявлять и изучать "африканизм" американских литературных текстов, К. Петерсон обнаруживает аналогии между синтаксисом и повествовательным строем "Меланкты" и синкопированным ритмом рэгтайма. Впервые в литературоведении Карла Петерсон связывает творчество Стайн с влиянием большого города, понятием, вообще говоря, ключевым для анализа творчества модернистов. Она размышляет о формировании художественного Дара Стайн и роли в данном процессе Балтимора, этого "пограничного в географическом отношении города, где разные группы людей жили в самом неожиданном соседстве" (с. 652).
Монография Присциллы Уолд "Становление американцев: Разноголосица культур и повествовательная форма" (Wald Р. Constituting Americans: Cuitural anxiety and narrative form. Durham: buke UP. 1995) ставит Гертруду Стайн в один ряд с такими
писателями середины XIX и начала XX в., как Ф.Дуглас, Г.Мелвилл, Х.Уилсон и У.Э.Дюбуа, чьи произведения несли в себе скрытую или явную полемику с господствовавшим в американской литературе той поры представлением о национальном самосознании. В обширной главе, посвященной Стайн, ее "Становление американцев" ("The Making of Américains", 1925) рассматривается как образец жанра иммигрантского повествования (immigrant narrative). П.Уолд прочитывает этот роман о немецких евреях, иммигрирующих в Америку, как "горькое, размышление о несбыточной мечте стать настоящими американцами" (с. 53). В других произведениях, создававшихся в начале XX в. в жанре иммигрантского повествования - таких, как романы М.Энтинс "Земля обетованная" - (Antins M. "The promised land", 19l2) и Дж.Рийса "Становление американцев" (Riis J. "The making of americans") - ассимиляция рассматривалась как некое чудо внутреннего перерождения и добровольного отказа от прежнего "я"; чувство потери и отчужденности игнорировались. Стайн же, по мнению П.Уолд, обнажает эти замалчиваемые последствия иммиграции. Во всяком случае, именно такой "смысл" обнаруживает автор монографии в видимых стилистических несовершенствах романа, озадачивавших многих критиков (с. 654).
Подводя итоги своему обзору, Л.Раддик делает вывод, что все три исследователя ставят художественную ценность творчества Стайн в твисимость от степени сопричастности писательницы современным ей внелитературным дискурсам (с. 656). Эта тенденция вызывает некоторые опасения у автора обзора, так как, с ее точки зрения, ограничивает возможности получать "удовольствие от текста", отодвигает на второй план разговор о собственно эстетических ценностях. Л.Раддик высказывает пожелание, чтобы в будущем стайноведение более органично сочетало в себе исследование политической ангажированности Г.Стайн с анализом художественной палитры ее творчества (с.658).
О. Ю. Анциферова
