CC BY
14ТРУДЫ КАФЕДРЫ БОГОСЛОВИЯ
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 1 (17) 2023
В.А. Фатеев
Византизм К. Н. Леонтьева и философия религии Вл. С. Соловьева. Часть II: От дружеской религиозной полемики к идейному противостоянию1
УДК 1(091)(470):2-1 DOI 10.47132/2541-9587_2023_1_197 EDN PGJNGA
Аннотация: Во второй части статьи, посвященной анализу восприятия философии религии Вл. Соловьева К. Н. Леонтьевым с точки зрения идеала византизма, рассматриваются события 1888-1891 гг., когда от теплого общения и дружеских споров на религиозные темы Леонтьев и Соловьев постепенно перешли к идейной полемике в печати и окончательному размежеванию позиций. Подспудно обострение их отношений началось с 1887 г., когда Соловьев перешел в западнический журнал «Вестник Европы», который был для Леонтьева воплощением пошлости либерального «прогрессизма». Правда, хотя в 1888 г. Леонтьев и выступил с циклом статей под общим названием «Владимир Соловьев против Данилевского», в этом труде он не столько опровергал Соловьева, сколько разъяснял отличия своей позиции. Такой же двойственностью был отмечен и рассматриваемый в статье трактат «Кто правее?» (1890-1891) в форме писем к Вл. Соловьеву, в которых Леонтьев пытался разъяснить свою позицию в споре с философом П. Е. Астафьевым, обвинившим Леонтьева в принижении национального начала. Леонтьев тщетно пытался привлечь Соловьева к участию в этой полемике в роли судьи. Его дружба с Соловьевым оборвалась после того, как Соловьев выступил с рефератом «Об упадке средневекового миросозерцания». Леонтьев в письмах к своим ученикам заявил о разрыве с Соловьевым. В статье рассматриваются также две посвященные Леонтьеву посмертные статьи Соловьева.
Ключевые слова: К. Е. Леонтьев, В. С. Соловьев, Н. Я. Данилевский, П. Е. Астафьев, византизм, христианство, религиозная философия, теократия, Православие, Церковь, римское католичество, папство, славянофильство, западничество, панславизм, национальное начало, национализм, эсхатология, Апокалипсис.
Об авторе: Валерий Александрович Фатеев
Кандидат филологических наук, член редколлегии издательства «Росток».
E-mail: vfateyev@gmail.com ORCID: https://orcid.org/0000-0003-0279-2542
Для цитирования: Фатеев В. А. Византизм К. Н. Леонтьева и философия религии Вл. С. Соловьева. Часть II: От дружеской религиозной полемики к идейному противостоянию // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2023. № 1 (17). С. 197-219.
Статья поступила в редакцию 05.09.2022; одобрена после рецензирования 15.10.2022; принята к публикации 01.11.2022.
1 См.: Фатеев В.А. Византизм К. Н. Леонтьева и философия религии Вл. С. Соловьева. Часть первая: Леонтьев и идея вселенской теократии // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2022. № 3 (15). С. 105-133.
PROCEEDINGS OF THE DEPARTMENT OF THEOLOGY
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 1 (17) 2023
Valery A. Fateyev
Konstantin Leontiev's Byzantism and Vladimir Solovyov's Philosophy of Religion. Part II: From Friendly Religious Polemics to Ideological Conflict2
UDC 1(091)(470):2-1 DOI 10.47132/2541-9587_2023_1_197 EDN PGJNGA
Abstract: The second part of the article devoted to Konstantin Leontiev's perception of Vladimir Solovyov's philosophy of religion deals with the events of the years 1888-91, when from warm contacts and friendly religious discussions Leontiev and Solovyov gradually turned to ideological debates in the press and eventually to a divergence of their paths. Latently, the worsening of their relations began back in 1887, when Solovyov joined the westernist journal The Herald of Europe, which was for the conservative-minded Leontiev an embodiment of vulgar liberal progressivism. Yet although in 1888 Leontiev published a series of articles under the general title "Vladimir Solovyov against Danilevsky", where he not so much refuted Solovyov's opinions as paid tribute to his ideas clarifying his own standpoint. The same indulgence to Solovyov's views characterized the unfinished treatise "Who is more Right?" in the form of letters addressed to Solovyov, in which Leontiev tried to explain his views in polemics with the conservative thinker Piotr Astafiev, who accused Leontiev of denouncing the national principle. Leontiev vainly urged Solovyov to play the role of a judge in this discussion. Their friendship was irreversibly broken only a month before Leontiev's death in 1891, after Solovyov had written a research paper "On a Decline of Medieval Worldview", ideologically unacceptable for Leontiev. The latter wrote a series of indignant letters to his like-minded disciples, declaring a break of relations with Solovyov and even wishing that the dissident philosopher should be exiled. The article also discusses two Solovyov's articles written after Leontiev's demise.
Keywords: Konstantin Leontiev, Vladimir Solovyov, Nikolay Danilevsky, Piotr Astafiev, Byzantism, Christianity, religious philosophy, theocracy, Orthodoxy, Church, Roman Catholicism, papacy, Slavophilism, Westernism, Panslavism, na-tional aspect, nationalism, eschatology, Apocalypse .
About the author: Valery Alexandrovich Fateyev
Candidate of Philology, Member of the Editorial Board of the Rostok Pub-lishers, St. Petersburg. E-mail: vfateyev@gmail.com ORCID: https://orcid.org/0000-0003-0279-2542
For citation: Fateyev V.A. Konstantin Leontiev's Byzantism and Vladimir Solovyov's Philosophy of Religion. Part II: From Friendly Religious Polemics to Ideological Conflict. Proceedings of the Department of Theology of the Saint Petersburg Theological Academy, 2023, no. 1 (17), pp. 197-219.
The article was submitted 05.09.2022; approved after reviewing 15.10.2022; accepted for publication 01.11.2022.
2 q.v.: Fateyev V.A. Konstantin Leontiev's Byzantism and Vladimir Solovyov's Philosophy of Religion. Part I: Leontiev and the Idea of Universal Theocracy. Proceedings of the Department of Theology of the Saint Petersburg Theological Academy, 2022, no. 3 (15), pp. 105-133.
К. Н. Леонтьев и Вл. С. Соловьев, как известно, принадлежали к различным, если не сказать противоположным, идейным направлениям. Однако хотя взгляды консерватора Леонтьева и явно тяготевшего к либерализму Соловьева сильно отличались уже изначально, это не слишком — по крайней мере, по их взаимным уверениям — мешало их личной дружбе. Разочарования наметились у Леонтьева лишь через десяток лет после знакомства с Соловьевым. Основания для их идейного расхождения были серьезные — прежде всего переход Соловьева в 1887 г. в журнал «Вестник Европы» М. М. Стасюле-вича, оплот и рупор либерального западничества, который был Леонтьеву отвратителен не только как убежденному консерватору и апологету «визан-тизма», но и в эстетическом отношении. Леонтьеву было в высшей степени неприятно, что его друг, которым он так искренне восхищался за возвышенные идеалы христианского мистицизма, стал сотрудничать с рассадником западной либерально-безбожной пошлости. Оценки Леонтьевым личности и идей Соловьева заметно делятся на два периода: до и после «его поступления в блудилище "Вестника Европы"3».
Надо сказать, что Соловьев не только начал печататься в журнале Стасюле-вича, далеком от идеализма и тем более от богословия, но и сам стал в своем мировоззрении всё больше склоняться от религиозных тем к оппозиционной политической публицистике. Леонтьев, тем не менее, был долгое время к этому очевидному повороту во взглядах Соловьева весьма снисходителен, считая, что философ лишь слегка приноровляет свои религиозно-мистические идеи к умеренно-оппозиционному атеистическому журналу для их продвижения. Либеральным настроениям Соловьева он не верил, считая их проявления притворством: «Вл. Сол<овьева> не считаю природно-фальшивым, но думаю, что он телеологически стал в последнее время притворяться, будто сочувствует европейск<ому> прогрессу. — Надеется этим путем и либералов наших привлечь к мысли о примирен<ии> Церквей и о подчинении Папе. — За это негодую на него сильно».
Многие считали, что Леонтьев в этом мнении скорее заблуждался, так как прогрессистские тенденции в публицистике Соловьева после начала сотрудничества в «Вестнике Европы» постоянно возрастали. Дружба с убежденным либералом Соловьевым, которой так дорожил слывший ретроградом и охранителем Леонтьев, с давних пор воспринималась в консервативном лагере как своего рода парадокс. Идейные уступки Леонтьева ради дружеских отношений с ярким религиозным мыслителем, которым он восхищался, были видны, что называется, невооруженным глазом. Но если Леонтьев допускал ради этой странной дружбы некоторые послабления в своем суровом византийском традиционализме, то Соловьев едва ли был готов на подобные отступления от нарастающего прогрессизма ради их личных отношений. Кроме того, в 1887 г. начались активные контакты Соловьева с католиками, которые, конечно, уводили его от Православия, составлявшего важнейшую часть леонтьевского византизма. Рано или поздно эти внутренние противоречия должны были выйти на поверхность.
3 В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги «Литературные изгнанники». СПб., 2014. С. 773.
4 Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. Т. 12. Кн. 3. С. 123.
И вот в феврале 1888 г. наступил момент, когда Соловьев совершил внезапное нападение на книгу покойного Н. Я. Данилевского «Россия и Европа», напечатав в «Вестнике Европы» первую часть своей резко критической статьи о книге под тем же названием. Леонтьев же чрезвычайно ценил труд Данилевского, считая, что их идеи, опиравшиеся на натурфилософские основания, во многом совпадают, и Данилевский только первым пустил их в печать. Можно было предположить, что Леонтьев выступит в защиту покойного мыслителя, своего единомышленника и почти учителя.
Отметим, что еще в 1886 г., вскоре после кончины автора «России и Европы, Леонтьев хотел написать статью о Данилевском и Страхове, но так и не собрался. После выхода в свет в феврале 1888 г. первой части статьи Соловьева «Россия и Европа», содержавшей резкую критику идей Данилевского, Леонтьев принимается писать «краткие возражения Соловьеву и в защиту Данилевского»5.
Тем временем статья Соловьева в полном виде (вместе с вышедшей в апреле второй частью) вошла в апреле 1888 г. во второе издание первого выпуска его сборника статей «Национальный вопрос в России», направленность которого против русского национально самосознания уже не оставляла никаких сомнений. Помимо критики националистических идей, сборник свидетельствовал о заметном усилении в публицистике Соловьева либерально-западнических настроений. Следует отметить, что к открытому идейному противостоянию национально ориентированным мыслителям Соловьева побудила вышедшая еще в 1885 г., при жизни автора, статья Данилевского «Г. Владимир Соловьев о православии и католицизме». Судя по всему, остро полемическая статья Соловьева «Россия и Европа» была несколько запоздалым ответным ударом по единомышленникам покойного Данилевского (критическую статью Соловьева «Грехи России» в 1886 г. не пропустила цензура).
«Краткие возражения» Леонтьева, разросшиеся до 11 «фельетонов», или отдельных частей, печатались в «Гражданине» в апреле-июне 1888 г., под названием «Владимир Соловьев против Данилевского». По намерениям Леонтьева и по названию можно, казалось, предположить, что сочинение носит полемический характер и что Леонтьев, подобно Н. Н. Страхову, затевает принципиальный спор с Соловьевым, хотя всё еще считает философа своим другом.
Леонтьев размахнулся широко, однако замысел изложить спор Данилевского с Соловьевым в ряде «фельетонов» оказался не слишком удачным — в отдельных статьях ослабла цельность общего замысла. К тому же князь Мещерский печатал части этого сочинения Леонтьева, не имеющие прочной внутренней связи, с большими перерывами. Да и сам Леонтьев был еще склонен более разъяснять положительную сторону религиозно-философских идей Соловьева о воссоединении Церквей, чем осуждать их.
Правда, почти в самом начале статьи «Г. Владимир Соловьев против Данилевского» Леонтьев открыто выразил свое разочарование в том, что философ-мистик явно попал в неподобающую компанию: «Не скрою, что видеть имя Соловьева на страницах г. Стасюлевича мне было тяжело»6. Высказал Леонтьев
5 Там же. Т. 12. Кн. 2. С. 31.
6 Там же. Т. 8. Кн. 1. С. 316.
и некоторые замечания в адрес Соловьева и похвалил Страхова за настойчивость в распространении идей Данилевского.
Но тут же Леонтьев переходит к разъяснению мистического доктрины Соловьева и даже к апологии идей философа: он указывает на положительную сторону его мистического учения о примирении «двух современно существующих Апостольских Христианских Церквей», предназначение которого — «спасти посредством воссоединения Церквей наибольшее количество христианских душ...»7 Не остается сомнений, что Леонтьев к личности и идеям Соловьева все еще весьма неравнодушен. По-прежнему сближают его с философом и никуда не девшиеся симпатии к папству и католицизму. «Если хотите, я люблю даже Папу Римского»8, — открыто писал он в этом сочинении.
Хотя ученики в письмах наперебой восторгались этой серией статей Леонтьева, называя их не иначе как «возражения Соловьеву» или «статьи против Соловьева», на самом деле критики Соловьева в этих очерках было довольно мало, и она носила умеренный характер.
Но нельзя не заметить, что Леонтьев выдвигает в этой работе и свой, альтернативный вариант, исключая из соловьевского фантастического проекта всемирной теократии ведущую роль папы римского: «Зачем я пойду в Рим за Соловьевым? <...> Зачем же я пойду в Рим, когда никто, имеющий право духовно мне повелевать, этого мне не предписывает»9. При этом, правда, если иерархи одобрят примирение Церквей, Леонтьев как послушный христианин готов рассмотреть и этот соловьевский вариант, ибо считает, что соединение Церквей весьма важно «для борьбы противу грядущего антихриста...»10
Приводимые Леонтьевым аргументы говорят об идеях Соловьева скорее примирительно, чем полемически. Кроме того, Леонтьев уделяет немало внимания достоинствам Соловьева как самобытного мыслителя, разбудившего самостоятельную русскую религиозную мысль.
Переходя вроде бы непосредственно к спору с Соловьевым, Леонтьев пытается охватить широкий диапазон тем, из которых некоторые не имеют никакого отношения к Данилевскому. В несколько хаотически построенном сочинении сочетаются опровержения заявлений Соловьева об упадке русской науки, размышления о научно-философской стороне теории культурно-исторических типов, об идее примирения Православия и католицизма, а также не имеющие прямого касательства к теме рассуждения о немецком философе-пессимисте Э. Гартмане, об отношении Каткова к классическому обучению, об умеренно-либеральном умственном движении 60-80-х гг. и о многом другом. На обширном пространстве этой большой «сборной» статьи обильно рассеяны размышления на любимые леонтьевские темы, как всегда интересные, но общая рыхлая структура этого сочинения «обо всем» не позволяет воспринять их в единстве целого. Этот цикл из 11 «фельетонов» (или статей) так и угас, оставшись неоконченным, хотя Леонтьев в рукописях пытался его продолжать. Из-за особой, не вполне внятной для многих читателей позиции
7 Там же.
8 Там же. С. 321.
9 Там же. С. 320.
10 Там же. Т. 12. Кн. 2. С. 102.
Леонтьева по ряду вопросов, и прежде всего по отношению к Соловьеву, сочинение не имело большого успеха. Замысел постепенно наскучил и перестал нравиться даже самому автору: «И мне кажется, что машу деревянным мечом по пустому месту»11.
В целом этот так и не оконченный цикл статей вряд ли можно считать творческой удачей Леонтьева. Основной причиной неуспеха, помимо возрастного угасания сил мыслителя, стало, видимо, то, что его духовный «роман» с философом «всеединства» и теократии всё еще продолжался.
Но нарастающие либеральные и прокатолические тенденции творчества Соловьева не оставляли Леонтьева в покое. Окончательно, хотя все еще нехотя, Леонтьев признал Соловьева отступником после ознакомления с содержанием его доклада «Русская идея», напечатанного в 1888 г. в Париже на французском языке. Основная мысль Соловьева заключалась в том, что историческим призванием России является воссоединение восточного и западного христианства под главенством папы римского. Брошюра Соловьева встретила ожесточенные нападки русской консервативной прессы. Сам Соловьев и его друзья опасались, что ему или не разрешат въезд в Россию, или он будет сослан.
О намерении Леонтьева продолжить спор с Соловьевым в октябре 1888 г. свидетельствует обсуждение с Т. И. Филипповым предложения мецената возражать на книгу L'Idée russe, в которой Соловьев, по словам Филиппова, «договорился до странных, даже смешных нелепостей...»12 Леонтьев, узнав из «Московских ведомостей» о содержании этой брошюры, разочарованно писал А. А. Александрову: «Читали ли Вы статью "Моск<овских> вед<омостей>" о Влад<имире> Соловьеве и об его книге на франц<узском языке> — "Русская идея"? — Жалко! Потерян он для Православия и России; — перешел через край!»13
Леонтьев опять собрался вступить с философом в полемику и получил благословение старца Амвросия «возражать Соловьеву». Однако намерение писать о Соловьеве он снова отложил под тем предлогом, что не знает, где достать его французскую книгу, а потом погрузился в другую интересовавшую его тему, предварительно озаглавив свои размышления как «Опасности панславизма». Эта работа под окончательным названием «Национальная политика как орудие всемирной революции» вышла сначала частями в «Гражданине», а затем, в начале 1889 г., в виде брошюры. Леонтьев развивал в ней свою давнюю мысль о «космополитическом значении тех политических движений XIX века, которые зовутся "национальными"»14. Он имел в виду, конечно, национально-освободительную борьбу славянских народов на православном Востоке. Это движение называлось панславизмом и пользовалось поддержкой патриотически и славянофильски настроенных отечественных мыслителей.
Казалось бы, Леонтьев на время отошел от спора с Соловьевым, но в его старании «сорвать маску» с национальной политики славян читатели с удивлением обнаруживали слишком много общего с позицией Соловьева, который
11 Там же. С. 83.
12 Пророки византизма. СПб., 2012. С. 507.
13 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 12. Кн. 2. С. 156.
14 Там же. Т. 8. Кн. 1. С. 497.
считал русский национализм главным противников идеи воссоединения Церквей под эгидой папы и по этой же причине не жаловал и панславизм. Позицию Леонтьева можно назвать промежуточной, так как он смыкался с Соловьевым в том, что придавал религии более важное значение, чем национальности. Естественно, что позиция Леонтьева вызвала недоумение или даже недовольство неославянофилов, которые узрели в ней очевидное сходство с антинациональными идеями Соловьева.
Новый толчок к необходимости размежевания со взглядами Соловьева, особенно по национальному вопросу, Леонтьев получил после неожиданного «нападения» на его брошюру о панславизме философа П. Е. Астафьева.
Надо сказать, что Леонтьев был удивлен и даже обижен этим критическим выпадом Астафьева. Он оправдывался: «.о русской политике я сказал только два слова в конце книжки, указывая на примере других наций и племен на опасности опрометчивого Панславизма»15.
На самом деле совсем не удивительно, что на фоне полемики с Соловьевым у Леонтьева возникает новый, довольно неожиданный для него диспут, на этот раз по национальному вопросу. Внешне этот спор к Соловьеву отношения не имел, хотя на самом деле еще более «полевевший» Соловьев во многих своих статьях этого периода направляет свой главный удар против русского национализма. А Леонтьев, пожелав высказать свою негативную точку зрения на панславизм, продолжает уклоняться от прямого высказывания своего неприятия антинациональных идей Соловьева. Но резкая критика Астафьева невольно заставляет Леонтьева точнее сформулировать свою сложную позицию по национальному вопросу.
Нельзя забывать также, что в начале 1890 г. Леонтьев опубликовал еще одну брошюру на близкую тему «Плоды национальных движений на Православном Востоке», которая стала доступной читателям примерно в одно время с первой брошюрой. Астафьев это второе сочинение в споре не затрагивал, а в них он бы нашел немало дополнительных аргументов в свою пользу. Важно отметить также, что выраженный в этих брошюрах отрицательный взгляд Леонтьева на национально-освободительные движения получил одобрение Вл. Соловьева.
Надо отметить, что во время столкновения с Астафьевым Леонтьев начал писать еще одну работу на национальную тему — «Культурный идеал и племенная политика», но эта важная, много разъясняющая работа, в виде писем к Астафьеву, закончена не была из-за недовольства Леонтьева бесперспективным ходом полемики и при его жизни не публиковалась.
Как сообщал Леонтьеву его ученик И. Кристи, Соловьев от брошюры «Национальная политика как орудие всемирной революции» был «в восторге»16. Еще Кристи писал, что публицист «Московских ведомостей» В. А. Грингмут прочитал ему «целую лекцию», доказывая, что национальная политика — не орудие
15 Там же. Т. 8. Кн. 2. С. 27.
16 Там же. Приложение. Кн. 2. С. 104.
революции. Кристи так изложил Леонтьеву мнение этого консерватора: «Он говорит: нет больше пропасти, как между Леонтьевым и Соловьевым, а выходит, что Соловьев против национальной политики и Леонтьев»17.
Таким образом, Астафьев, резко возразивший Леонтьеву, выражал не только свое мнение. Близкую позицию занимал, например, и А. А. Киреев, оспоривший выводы брошюры Леонтьева в статье «Народная политика как основа порядка (Ответ г. Леонтьеву)», хотя Леонтьеву его отзыв показался более мягким по тону. Зато в одном из писем Киреев выразился о реакции Леонтьева не менее резко, чем Астафьев: «К. Н. Леонтьев пишет, что в сущности согласен с моей критикой на его брошюру <...> но выгораживает Соловьева и папу (!). Удивительно, как все это укладывается у него в голове?! И за Патриарха стоит, и за православие, и выгородить хочет папу, т. е. злейшего врага и православия, и России!»18
Тем не менее, нападение Астафьева застало Леонтьева врасплох потому, что у них с этим философом консервативного направления прежде складывались дружеские личные отношения. Астафьев был первым, кто поддержал историософскую теорию триединого процесса и гипотезу вторичного смешения. Леонтьев отмечал в одном из своих писем, что Астафьев «...просто был поражен как специалист психолог моей теорией предсмертного социального смешения (Визант<изм> и Славянство), и даже лекции его публичные были на этой моей идее основаны.»19 Леонтьев с восхищением приводил в письме к Т. И. Филиппову выразительные слова Астафьева о смелости его суждений: «Про меня Астафьев, может быть, и справедливо говорит: "Леонтьеву помогает то, что он не специалист; от этого он смелее и как лунатик ходит по крышам и не падает'»20. А в 1884г. Леонтьев сообщал О.А. Новиковой: «Скоро выйдет книга: Прогресс и развитие К. Леонтьева с огромным предисловием Астафьева»21. Такую книгу им издать не удалось, но этот факт говорит о степени их единомыслия. Кроме того, именно в кружке Астафьева Леонтьев обрел среди молодежи учеников и почитателей, придавших новый импульс его творчеству.
Неудивительно, что открытый выпад Астафьева против него стал для Леонтьева неожиданным и крайне болезненным, так как он почувствовал степень своего идейного одиночества, посчитав себя совершенно непонятым, что случалось с ним нередко. Дело в том, что идеи Леонтьева более сложны и оригинальны, чем обычные в публицистике pro или contra, и при всей дерзости деклараций своего охранительства он не был столь прямолинеен, как его ошибочно воспринимали современники. Леонтьев любил парадоксальные формы выражения мысли, а в этом случае он был слишком увлечен идеей вредности национальных объединений славянских народов в их нынешнем состоянии либерализма и неверия, о чем знал из личного опыта дипломатической
17 Там же.
18 Цит. по: Котельников В. А., Фетисенко О.Л. Комментарии // Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 8. Кн. 2. С. 1141.
19 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 12. Кн. 1. С. 135.
20 Там же. Т. 12. Кн. 2. С. 33.
21 Там же. С. 51.
службы. Он был убежден, что национально-освободительные движения современных славян могут привести их лишь к нежелательному либерально-эгалитарному европеизму. Этим и была обусловлена его парадоксальная по своей сути идея негативного отношения к «племенной политике», демонстративно подчеркнутого им в использовании термина «племя» вместо принятого в славянофильской литературе понятия «народности». Особенно возмутило неославянофилов сближение национальности с революцией. Естественно, что в таком осуждении «племенной политики» видели сходство с антинациональной позицией Соловьева.
В статье Астафьева это недоумение был выражено открыто и эмоционально. Но Леонтьев недоумевал никак не меньше, посчитав мнение Астафьева о сходстве его позиции с взглядами Соловьева «непостижимой ошибкой»: «Написана вся статья против В. Соловьева и его космополитизма и ни к селу ни к городу — в эту статью вставлена эта краткая и путаная заметка против меня»22.
Леонтьев риторически вопрошал: «Кем же мне быть? — Куда я принадлежу? — Из националистов меня г. Астафьев выбросил; в космополиты никак не гожусь»23. «Можно ли меня назвать противником национального идеала?»24 «Я воображаю, что являюсь в моей книжке пламенным защитником русского национального культурного идеала. Г. Астафьев говорит, что я на этот идеал нападаю»25.
Леонтьев еще долго переживал это «бешеное» нападение как «непостижимую напраслину»26 или даже как пьяную выходку, снова и снова уверяя в своей приверженности национальному началу и даже национализму.
Заметка Астафьева не только была непонятна Леонтьеву, но и причинила ему «серьезную боль»27: ему было особенно горько, что этот разлад с Астафьевым более всего свидетельствовал о его умственном одиночестве.
Конечно, понимание Астафьевым христианства было иным, чем у Леонтьева, который утверждал, что «не в русском народе центр тяжести — а в Православии самом»28. По существу тезис Леонтьева, конечно, верен. Но в таком принижении значения национального начала и почти противопоставлении национальности Православию можно увидеть сходство с антинациональной позицией Вл. Соловьева. Допустим, что Астафьев — недостаточно глубокий христианин и «с положительным содержанием вероучения православного христианства знаком не был», как утверждают комментаторы Полного собрания сочинений29. Однако в аргументах Астафьева тоже была своя логика. Он, подобно славянофилам, никогда бы не позволил себе отделять православную веру от русского народа и тем более противопоставлять их.
22 Там же. Т. 12. Кн. 3. С. 408.
23 Там же. Т. 8. Кн. 2. С. 79.
24 Там же. Т. 12. Кн.3. С.51.
25 Там же. Т. 8. Кн. 2. С. 70.
26 В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги... С. 707.
27 Там же. С. 706.
28 Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 8. Кн. 2. С. 37.
29 Там же. Т.8. Кн.2. С. 1211.
Кроме того, Астафьев укорял оппонента не во враждебности русскому национальному идеалу, хотя Леонтьев страстно опровергал именно упрек «в неоправданном логически отрицании национального начала.»30 Философ справедливо посчитал, что Леонтьев проводит слишком тесную связь между национально-освободительным движением и революцией, заявляя, будто развитие национальной идеи неизбежно ведет к усилению либерального демократизма, и тем самым, по мнению Астафьева, выступая против самого принципа национальности. Астафьев выразил мысль, что сближение понятий национальности и революции может иметь характер случайного совпадения и ничего не доказывает против национального начала. По его мнению, на революционные тенденции современной общественной жизни влияют не столько национальные движения, сколько развитие парламентаризма, рационализма, индустриализации, буржуазии и т.д.
Астафьев подмечает еще одну причину симпатии Леонтьева в отношении к национальным отличиям — он видит ее в эстетизме мыслителя: по мнению Астафьева, Леонтьев, будучи эстетической натурой, любит национальные отличия, как и всякие особенности, вносящие в жизнь разнообразие. Он находит в них «богатейший и красивейший материал для построения полной содержанием и характерной культуры. Но отсюда далеко до признания национальной особенности за самую основу <...> этой культуры»31.
Астафьев излишне категоричен в своих выводах: «Последнего значения за национальным началом г-н Леонтьев никогда не признавал и признать не может»32. Астафьев нападает даже и на фундамент идей Леонтьева — его «византизм», утверждая, что «византийская культура всегда была не национальной (о византийской национальности никто не слыхивал)»33.
Леонтьев был крайне недоволен аргументацией Астафьева и, ответив ему один раз, после второй статьи оппонента пришел к выводу, что их дальнейший спор в таком же духе смысла не имеет. И он стал искать других форм изложения своей позиции в споре, начав работу над сочинением под названием «Кто правее?» в виде писем к Вл. Соловьеву.
Статья Астафьева в целом была, конечно, направлена против космополитизма Вл. Соловьева, отрицавшего какие-либо достоинства начала национальности и национальной самобытности. Возражал Астафьев и против основной идеи теократической доктрины Соловьева об устроении земного благополучия: «.будто задача христианской религии — объединить весь мир в совершенный организм богочеловечества, а "христианская политика должна приготовить пришествие царствия Божия для всего человечества как целого"»34.
30 Астафьев П. Е. Объяснение с г-ном Леонтьевым // Философия нации и единство мировоззрения. М., 2000. С. 62.
31 Там же. С. 63.
32 Там же. С. 64.
33 Там же.
34 Там же. С. 51.
Астафьев достаточно убедительно опровергал религиозный идеал «христианской политики» Соловьева об устроении царства Божия на земле, одновременно подчеркивая отсутствие разделения понятий Православия и народности: «Глубоко, по самому существу своему религиозный, наш народный дух
35
не может считать религиозную задачу земной задачей.»
Нет сомнения, что на резкость тона критики Астафьевым сочинения Леонтьева могло в какой-то степени повлиять то, что он увидел в его брошюре идейную близость по национальному вопросу к позиции Вл. Соловьева, странную для консерватора. А с Соловьевым у Астафьева были свои давние счеты, и хотя они старались вести спор посредством философскими аргументов, их борьба носила характер абсолютно непримиримого конфликта. Астафьев видел ошибку Соловьева в противопоставлении национального начала и единого вселенского человечества, восприятие национальности лишь как проявление язычества и «самодовольства».
Однако, что касается взаимоотношений культуры и национальной самобытности, то вряд ли Леонтьева можно считать защитником «культуры вне национальности, не на национальной почве», как это утверждал Астафьев36. Как это часто бывает, близкие по консервативным взглядам оппоненты в эмоциональном споре более разошлись в трактовке мнения оппонента, чем по существу. Астафьев и Леонтьев обменялись статьями с взаимными упреками, но диалога у них не получалось, и после прочтения второй статьи Астафьева, напечатанной в июне37, Леонтьев стал размышлять над тем, как перейти от резкой, но безрезультативной прямой полемики к более плодотворной, аргументированной форме обсуждения вопросов, затронутых в споре. Так родился замысел необычного произведения, которое получило название «Кто правее?»
Был ли Леонтьев противником национального идеала? Действительно ли его позиция по национальному вопросу близка к антинациональным воззрениям Соловьева, склонного в любом проявлении национального начала видеть проявление национализма?
Конечно, нет. Сам Леонтьев себя противником национальности ни в коем случае не считал. Более того, хотя он и был разгневан упреками в свой адрес, самого Астафьева, конечно, он как идейного противника не воспринимал. Леонтьев даже написал, что искренно сочувствует «почти всем мыслям», выраженным в статье Астафьева «Национальное самосознание»38.
Разгневанный упреками, которые он считал несостоятельными, Леонтьев категорически настаивал на своей приверженности национальному культурному идеалу и даже готов был отнести себя к националистам: «.он из "националистов" превращает меня в космополита.»39 Однако подобного рода аргументы в защиту русского национального идеала и культурной самобытности разбросаны по разным сочинениям и письмам Леонтьева, к тому же
35 Там же.
36 Там же.
37 Астафьев П.Е. Объяснение с г-ном Леонтьевым // Московские ведомости. 1890. 29 июня. С. 4.
38 Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 8. Кн. 2. С. 78.
39 В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги. С. 704.
они нередко перемежаются критическими высказываниями о панславизме. Позиция Леонтьева очень индивидуальна и оригинальна, и поэтому его суждения по национальному вопросу требуют особого разъяснения. По нашему мнению, Леонтьев так и не сумел четко и последовательно изложить отличие своих взглядов на национальный вопрос, хотя в разных местах его сочинений и писем можно найти попытки такого истолкования.
Прежде всего, Леонтьев неизменно подчеркивает национальную сущность своего византизма, который он рассматривает главным образом применительно к России: «Православное Самодержавие есть главный отличительный признак русской национальности в ее прошедшем и настоящем»40. Если он и готов осудить современное состояние русской нации и тем более западных славян, то не за национальный характер движения, а, наоборот, за то, что они еще недостаточно национальны и слабо укоренены в православной вере и не вполне устойчивы против идеалов общезападной уравнительно-смесительной «демократии». Леонтьев даже выдвигает такой «националистический» парадокс: «Готов нападать на современную национальность во имя идеала гораздо более национального.»41
Что же касается Соловьева, то исповедник философии «всеединства» настаивал на необходимости всеобщего единения вплоть до образования единого «всечеловечества», тогда как Леонтьев идею «всечеловека» категорически отрицал, выступая за культурно-исторические типы Данилевского, или за национальное культурное обособление и самобытное развитие.
Свое существенное отличие от воззрений Соловьева Леонтьев, отстаивавший культурное своеобразие народов, видел в полном отрицании философом необходимости развития национальных культур славян: «Оригинальную Славянскую Культуру — он считает и невозможной и даже вредной, как помеху — соединению Церквей»42.
Леонтьева с его своеобразной позицией по национальному вопросу нередко принимали за противника национального развития, и главной причиной непонимания было то, что он ценил религию выше национальности. Это христианское по своей сути заявление, конечно, сближало его с позицией Соловьева, и нередко его критические суждения о славянских народах звучат как антинациональные, в духе Вл. Соловьева. Этому ошибочному суждению способствовало также отрицательное отношение Леонтьева к национально-освободительной борьбе славян в сочетании с использованием им выражения «племенная политика», в котором можно было усмотреть несколько пренебрежительное отношение к национальному началу. Но на самом деле Леонтьев противопоставлял политический панславизм культурному развитию славянства.
Даже Соловьев вынужденно оговаривался, что он совсем не против национальности, а только против «зоологического национализма», но сам преследовал всякое активное проявление национального начала, ведя в «Вестнике Европы» явный подкоп под русскую культуру и русское национальное самосознание, и эта его подрывная деятельность становилась все более очевидной.
40 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 8. Кн. 1. С. 24.
41 Там же. С. 25.
42 Там же. Т. 12. Кн. 3. С. 293.
Показательно, кстати, что во «всеобщем пламенном отпоре» в России католическим и антинациональным увлечениям Вл. Соловьева Леонтьев видит «охлаждение к национализму чистоплеменному» и «порыв к национализму культурному»43.
Однако Леонтьева как охранителя по духу больше волновало, как бы «неосторожное и преждевременное сближение с либеральными и католическими славянами не повредило бы этому национальному идеалу»44 и «как бы ради союза со славянами не пришлось жертвовать и православием, и самодержавием»45.
Леонтьев был прежде всего озабочен идеей развития религиозной и культурной самобытности, самостоятельности России и, таким образом, в позициях Соловьева и Леонтьева была огромная разница.
Однако разделение национализма на «племенной» и «культурный», которое было принципиальным для Леонтьева, нуждается в более развернутом рассмотрении и точном разграничении, но у Леонтьева мы вряд ли их найдем. Конечно, его идеям не хватает систематичности, последовательности изложения, в чем его упрекал, например, Н. Н. Страхов.
Немалую роль в непонимании воззрений Леонтьева на национальный вопрос играло то, что в решении конкретного спора между болгарами и греками («греко-болгарской распри») Леонтьев, как и Т. И. Филиппов, исходя из православного взгляда на конфликт, заняли сторону греков, хотя русские власти и патриотические круги были на стороне боровшегося за политическую независимость «сродного» болгарского народа. Леонтьев подчеркивал, что национальную болгарское дело (они с Филипповым называли его «бол-гаробесием») было «более племенным, чем вероисповедным», и что в этом случае «племенная политика была революционна в самом простом и грубом смысле»46. Он заявлял, на основании собственного опыта, что сербы и болгары — мало религиозны, и что в случае освобождения они неизбежно пополнят ряды народов, тяготеющих к западной эгалитарно-атеистической демократии. По этой причине «племенному» национализму Леонтьев противопоставляет национализм культурный: «Надо различать культурно-национальный идеал наш от грубого и простого политического идеала, от идеала "какого ни на есть" общеплеменного объединения.»47 Племенная политика, по его мнению, «революционна (т.е. космополитична) и обманчива»48. А истинная национальная политика, которая, по Леонтьеву, «верна и охранительна» — «не племенная политика, а культурно-обособляющая политика, укрепление «стародавних культурных особенностей данной нации»49.
В то же время критические суждения Леонтьева по национальному вопросу несомненно сближали его с Соловьевым: «Соловьев лично очень дружит со мной и любит меня. — Он к тому же очень сочувствует тому, что я религию
43 Там же. С. 43.
44 В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги. С. 708.
45 Там же. С. 720.
46 Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 8. Кн. 2. С. 41.
47 В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги. С. 69.
48 Там же. С. 30.
49 Там же.
ставлю выше национализма.»50 Это высказывание верно по сути, однако внешне оно перекликается с идеями Соловьева. Соловьев тоже утверждал, что «религиозная и церковная идея должна первенствовать над племенными и народными стремлениями»51, но под видом проведения христианской идеи и отрицания национального эгоизма занимался проповедью папизма.
Соловьеву Леонтьев был, конечно, особенно важен как союзник, пусть и относительный, в деле национальном самоосуждения России для проведения желанной идеи объединения Церквей.
А для неизбалованного вниманием Леонтьева, думается, главное значение имело то, что безмерно чтимый им Соловьев положительно отзывается о его сочинениях. Леонтьев радостно отмечал, что «первый русский философ» в книге «Национальный вопрос в России» «с большой похвалой» отозвался о его книге «Византизм и славянство»52.
Кроме того, критический пыл Леонтьева, видевшего многие недостатки своего кумира, явно ослабляло нетерпеливое ожидание, что Соловьев вот-вот опубликует отдельную статью о нем. Это, видимо, и помешало ему увидеть, что в книге «Национальный вопрос в России», на которую он ссылался, Соловьев был уже готов перейти — если еще не перешел — критическую черту. От противоречивых призывов к «национальному самопожертвованию» (в пользу папы римского), философ повернул уже к открытому космополитизму и огульному отрицанию всего русского и национального как начала языческого, обособляющего и эгоистического.
Да и похвалы Соловьева в адрес Леонтьева, которые непризнанный мыслитель жадно отмечал в книге «Национальный вопрос в России», носили весьма определенный характер: желание представить его как союзника. Так, в статье «О народности и народных делах России», опубликованной в 1884 г., Соловьев писал: «Но во всяком случае религиозная и церковная идея должна первенствовать над племенными и народными стремлениями. Наиболее резкое выражение этой истин можно найти в сочинении талантливого и оригинального автора книги "Византизм и славянство" К. Н. Леонтьева»53. Явно направлен против принципа национальности и второй отзыв Соловьева о той же книге Леонтьева в статье «Славянский вопрос» (1884). Соловьев лукаво начал с похвалы, поставив «Византизм и славянство» Леонтьева в один ряд с «Борьбой с Западом» Страхова и «Россией и Европой» Данилевского как трех «замечательных писателей», которые «более всех других сделали для теоретического, наукообразного обоснования славянофильских взглядов»54. Но далее в статьях, собранных в выпусках «Национального вопроса в России», Соловьев обрушился на те самые национальные начала, воплощением которых для него и стали, собственно, названные им сочинения.
Леонтьев, если бы захотел, мог найти у Астафьева дополнительные аргументы для своей полемики с Соловьевым. Астафьев справедливо отмечал,
50 Розанов В. В. Литературные изгнанники. М., 2001. С. 359.
51 Соловьев В. С. Собр. соч.: в Х т. Т. V. С. 79.
52 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 8. Кн. 2. С. 160.
53 Соловьев В. С. Собр. соч. Т. V. С. 29.
54 Там же. С. 60.
что Соловьев останавливается преимущественно на отрицательных сторонах русского народного духа, расчищая почву для отречения от «национального эгоизма и самодовольства»55 во имя вселенского единения под духовным водительством папы римского. Он требует отречения русского народа от национального эгоизма и под этим предлогом отрицает его реальный религиозно-нравственный идеал.
Отметим еще то, на что не указал Астафьев: Леонтьев перекликается с отрицательным взглядом Соловьева на русскую культуру своим пессимизмом относительно осуществимости русского национального идеала, хотя этот идеал близок к принципам исповедуемого им «византизма»: «Национальный русский идеал понимается всеми более или менее так: Православие и его усиление; Самодержавие и его незыблемость»56. А поколебал его веру «в особое культурное призвание России», по собственному признанию Леонтьева, именно Вл. Соловьев57.
Однако Леонтьев далеко не всегда соглашался, когда у него находили общие с Соловьевым критические настроения: «У Соловьева действительно (теперь, после поступления в дом терпимости (имеется в виду «Вестник Европы». — В. Ф.) "страстная вражда" к Славянофильству (т. е. именно культурно-религиозной стороне), а где же у меня-то? К либерально-рационалистическому Панславизму — да! К культурному Славянолюбию или -особию — напротив!»58
Астафьев действительно был слишком категоричен, когда утверждал в пылу спора, будто Леонтьев «отрицает общее принципиальное значение национального начала вообще»59. Трудно согласиться и с упреком Астафьевым леонтьевскому «византизму» в космополитизме из-за того, что византийская культура была, по его мнению, «эклектической, искусственно выращенной»60. Астафьев был, конечно, не совсем прав в своих выпадах.
Несомненно, влияние на Астафьева, ошибочно видевшего в Леонтьеве чуть ли не единомышленника Соловьева, оказывало и общественное мнение: Соловьев к 1888 г., когда вышло второе, расширенное издание первого выпуска «Национального вопроса в России», уже превратился в глазах славянофильствующих и консервативных русских мыслителей в открытого идейного врага, борющегося со славянофильским учением о национальности как самобытном и цельном организме.
Позиция Соловьева становилась все более радикально-оппозиционной, и консервативный Леонтьев рано или поздно неизбежно должен был прийти к окончательному разочарованию в своем либеральном друге, хотя происходило это медленно.
55 Астафьев П.Е., Соловьев В. С. Памяти К.Н. Леонтьева // Его же. Собр. соч. Т.1Х. СПб., 1914. С. 401-406.
56 Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 8. Кн. 2. С. 77.
57 Там же. Т. 12. Кн. 2. С. 293.
58 В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги. С. 773-774.
59 Астафьев П.Е. Объяснения с г-ном Леонтьевым // Его же. Философия нации и единство мировоззрения. С. 62.
60 Там же. С. 64.
20 сентября 1891г. Леонтьев писал Л.Н. Тихомирову о своем изменившемся отношении к Соловьеву: «Про Вл. Соловьева я уж и сам не знаю, что и думать. Прежде (до его поступл<ения> в Вестн<ик> Европы) я перед ним преклонялся; — а теперь — он так разочаровал меня в себе, что я сам даже чувств моих к нему не разберу (личных чувств; — новые сочинения его — я просто ненавижу)»61.
Отрезвляющее влияние на Леонтьева, долго симпатизировавшего Соловьеву, оказывали, помимо Астафьева, и другие современники, раскрывая ему глаза на Соловьева.
Так, в феврале 1891 г. ученик Леонтьева И. И. Фудель, не без его влияния ставший священником, сообщил ему о своем печальном выводе относительно эвдемонизма философии Соловьева. Вера в «земное благоденствие», писал священник, выраженная Соловьевым «очень определенно лишь в последнее время, была у него изначала всегда основным камнем всех его стремлений»62. Отсюда, по мнению отца Иосифа, происходили главные цели Соловьева — проповедь соединения Церквей, преклонение перед папой, который более всего способен устроить на земле рай, а также ненависть к аскетизму с его идеалом не от мира сего.
Леонтьев, пусть и нехотя, но постепенно все больше соглашался с подобными суждениями. Фудель был безжалостен в своих выводах: Соловьев не поднимается, а спускается в своем нарастающем неверии, и это движение вниз, к пошлости эгалитарного европейского прогресса он воспринимал как крушение теократии Соловьева.
Отечественные богословы отвергали теократическую доктрину Соловьева из-за того, что она ведет нас «под папу». Леонтьев, в отличие от других православных мыслителей, считал, что это учение можно использовать без папы римского, заимствовав у Соловьева теорию догматического развития: «Останется ли столь поразительная и простая идея развития Церкви, против которой тщетно спорят и, вероятно, будут еще до поры до времени спорить — наши Правосл<ав-ные> Богословы, воображающие почему-то заодно с самим Соловьевым, что эта идея непременно ведет в Рим. — Тогда как напротив того, она скорее может подавать нам надежды на дальнейшее самобытное развитие Восточ<ной> Церкви»63.
Но и в этом увлечении Леонтьев, вероятно, заблуждался. Характерно, что именно его ученик, священник Иосиф Фудель, в очередной раз избавляет его от иллюзий. Он предостерегает своего наставника от соблазнительного учения Соловьева, которое Леонтьев считает возможным подправить в русском национальном духе: «Напрасно Вы еще думаете, что теория догмат<иче-ского> развития Церкви не ведет в Рим; да ведь она на римской почве развилась; ведь не В. Соловьев ее творец, а отцы иезуиты»64.
В 1890-1891 гг. Леонтьев был, помимо прочего, занят работой над разросшимся до размеров трактата, но так и оставшимся неоконченным сочинением
61 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 12. Кн. 3. С. 200.
62 Там же. Приложение. Кн. 1. С. 298.
63 Там же. С. 271.
64 Там же. С. 298.
«Кто правее?» на тему их спора с Астафьевым — в виде писем о национальном вопросе. Но что поражает: Леонтьев не придумал ничего лучшего как предложить Вл. Соловьеву выступить в роли третейского судьи в споре между ним и Астафьевым. Он даже договорился с Соловьевым, что тот рассудит их с Астафьевым, используя эти письма к нему в качестве темы для своих рассуждений о Леонтьеве. Причиной такого странного приглашения к эпистолярной беседе послужил ответ Соловьева на желание Леонтьева заполучить наконец его печатный отзыв о своих идеях: «А вот дайте мне повод сами, и я найду возможность и вообще о Вас поговорить»65.
При этом Леонтьев признавался, что в своей полемической статье о национальном вопросе этого «судью» он «беспрестанно вынужден был затрогивать и даже обвинять.»66 Приглашая Соловьева на роль третейского судьи в споре с Астафьевым, Леонтьев исходил из того, что Соловьева как противника славянофильства никто не заподозрит в пристрастии. Странная логика, если принять во внимание, что Соловьев был непримиримым идейным противником Астафьева, и они остро полемизировали в печати.
Соловьев, потянув некоторое время, от двусмысленной роли, как и можно было ожидать, отказался. Только его отказ выступить судьей в споре не в коей мере не огорчил, а даже обрадовал Леонтьева, недовольного нарастающим радикализмом статей Соловьева. Он выплеснул это недовольство философом в письме к И. И. Фуделю 18 марта 1890 г. Правда, он всё еще не распространял критику на увлечение Соловьева католицизмом и особенно на идею догматического развития: «Я очень рад. — Я так недоволен его гнусным и все более тесным союзом с прогрессом, что страдал от мысли некотор<ым> обр<азом> обязаться ему. — Теперь у меня руки на всякий случай — развязаны; — и я, конечно, уже не пощажу его, когда придется кстати; — не за Рим, не за "развитие", конечно! А — за хамство!»67 Под «хамством» он подразумевал, конечно, превознесение философом «прогресса».
Леонтьеву пришлось переадресовывать письма в сочинении «Кто правее?» на имя редактора «Русского обозрения» Д. Н. Цертелева. Однако без участия Соловьева контрастная острота всей работы уже потеряла свой смысл и Леонтьев, как и в случае со статьей «Вл. Соловьев против Данилевского», не довел новый вариант полемического произведения до конца. Напрашивается вывод, что статьи с критическим рассмотрением идей Соловьева у Леонтьева никак не ладились.
В 1890 г. Леонтьев все чаще обращает внимание на неподобающие писания Соловьева. Так, в январе 1890 г. Леонтьев выражает в письме к В. М. Эберману свое недовольство Соловьевым, отмечая в очередной раз, что он «перешел через край»: «А Вл<адимир> Сергеевич<> Соловьев — перешел через край — В каком-то бешенстве против России и Православия»68.
Через несколько месяцев, 1 мая 1890 г., он пишет тому же адресату: «Владимир Сергеевич Соловьев, конечно, гений; но гений, находящийся, во-1-х, в духовной
65 Там же. С. 409.
66 Там же. Т. 12. Кн. 2. С. 552.
67 Там же. Т. 12. Кн. 3. С. 65.
68 Там же. Т. 12. Кн. 2. С. 396.
прелести, и во-вторых — взбешенный донельзя тем, что у нас все (за исключением легальных нигилистов) восстали против него единодушно. — И что за вздор: Россия Ксеркса или Христа? Россия — России — вот что нужно»69.
18 августа 1891 г. Леонтьев принимает тайный постриг с именем Климент и через неделю переезжает по настоянию старца Амвросия в Сергиев Посад.
Он писал из гостиницы Троицкой Лавры иерею Иосифу Фуделю 5 сентября 1891 г.: «Троица уже давно была для меня после Оптиной наиболее приятным местом; — город мал (я это люблю); — кругом лес; — близок тот "запах ладона" и видна та "чорная ряса", без которых я уже и жить не могу и которых люблю даже и тогда, когда вижу все несовершенства людей, облеченных в эту
70
рясу и с кадилом в руке» .
Леонтьев обустраивается в Троице-Сергиевой лавре, переписывается с В. В. Розановым, который намеревается написать о нем статью. Получает черновой вариант первой части, остается довольным освещением в ней своих идей и пишет Розанову: «Ныне отпущаеши».
Поистине примечательно, что на Сергиев Посад выпал заключительный период его отношений с Вл. Соловьевым — они пришли к окончательному разрыву перед самой кончиной Константина Леонтьева.
Последней каплей, переполнившей меру терпения Леонтьева за месяц до его кончины 24 ноября), стала лекция Соловьева «Об упадке средневекового мировоззрения», прочитанная им в Московском психологическом обществе 19 октября 1891 г.
Взгляды Соловьева, высказанные в этой лекции (или реферате), Леонтьев признал прямо враждебными. Соловьев выступал против исповедуемой Леонтьевым идеи личного спасения, называя ее «псевдохристианским индивидуализмом» или «лжехристианским спиритуализмом», и доказывал совершенно неприемлемые для Леонтьева мысли, будто социальный прогресс совершался в духе Христовом и что «неверующие двигатели новейшего прогресса дей-
71
ствовали в пользу истинного христианства» .
Прочитав изложение содержания лекции Соловьева в критических статьях Ю. Н. Говорухи-Отрока и В. А. Грингмута в «Московских ведомостях» (сам текст реферата был запрещен цензурой и появился в печати десять лет спустя), Леонтьев был искренне огорчен и даже возмущен. 22 октября он пишет Александрову: «Читаю — в „Московских Ведомостях" и глазам своим все не хочу верить! — Неужели? Неужели! Так всё прямо и дерзко — в России 90-х годов?! И ни у кого — не найдется силы как следует ответить?»72
В порыве негодования Леонтьев тут же начал писать критическую статью, набросал страницы четыре в ожидании текста самого реферата Соловьева, но потом в гневе порвал их. Ю. Н. Говоруха-Отрок, В. А. Грингмут,
69 Там же. С. 434.
70 Там же. Т. 12. Кн. 3. С. 189.
71 Соловьев В. С. Собр. соч. Т. VI. С. 392.
72 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 12. Кн. 3. С. 224-225.
Л. А. Тихомиров, Ф. П. Чуфрин просили Леонтьева выступить против Соловьева в печати. Ученик Леонтьева Чуфрин в письме от 28 октября уговаривал его восстановить и опубликовать написанное: «Возобновите то, что разорвали, напишите против Соловьева, это окончательно его пристукнет, а это надо»73.
Леонтьев отказывался, сначала ссылаясь на работу по переделке статьи для Цертелева, но позже прямо признался в неспособности писать по немощи: «Перетёрлись, видно, — "струны" мои от долготерпения — и без своевременной поддержки. Хочу поднять крылья — и не могу! Дух отошел!»74
Тем не менее, у Леонтьева созрел план наказания дерзкого смутьяна: «Я предлагаю такого рода план: сперва добиться, чтобы духовенство возвысило голос; — тогда для недоумевающих все будет ясно и авторитетно. — Потом — когда этого добьемся, употребить все усилия, чтобы Вл. Соловьева выслали (навсегда или до публичного покаяния) — за границу»75. Правда, возникают опасения, что высылка создаст философу ореол мученика за идею. Но тут же у Леонтьева прорывается и нотка сочувствия будущим страданиям Соловьева: «Что же ему будет делать заграницей <.> Что же ему будет делать между Католиками и атеистами-демократами?»76
Леонтьев даже порывается побудить к написанию возражений Соловьеву ректора семинарии архим. Антония (Храповицкого), готов обратиться с этим предложением и к еп. Феофану, затворнику Воронежскому. Его недовольство Соловьевым достигает предела: «Но с сами Соловьев<ым> я после этого — ничего и общего не хочу иметь»77. Он называет своего бывшего друга «негодяем», а позже — даже «сатаной»78.
Он очень эмоционально воспринимает полемику. Больше всего Леонтьева беспокоит, что Соловьев избежит наказания: «Вообще — эта полемика меня и радует и волнует. — Я все боюсь чтобы Соловьев не вывернулся». Он буквально взывает о необходимости наказании смутьяна: «Господи, зачем вы все так осторожны! <.> Изгнать, изгнать Соловьева из пределов Империи нужно, а не.»79
Конец сложных отношений двух мыслителей был поистине драматическим. Специалист по творчеству Леонтьева О. Л. Фетисенко отмечает в статье о взаимосвязях Леонтьева и Соловьева: «Некоторые биографы Леонтьева даже склонны видеть в раздражении и гневе на Соловьева одну из духовных причин его внезапной болезни и смерти»80.
В заключение будет логично бегло остановиться на двух статьях о Леонтьеве, опубликованных Соловьевым после его кончины. Первая из них,
73 Там же. Т. 8. Кн. 2. С. 1258.
74 Там же. С. 226.
75 Там же. Т. 12. Кн. 3. С. 233.
76 Там же. С. 233-234.
77 Там же. С. 226.
78 Там же. С. 227, 232.
79 Там же. С. 229.
80 Фетисенко О. Л. «Как быть с Соловьевым?» // Христианство и русская литература. Сб. четвертый. СПб., 2002. С. 414.
«Памяти К. Н. Леонтьева», датирована 14 декабря 1891 г. В этой посмертной статье-некрологе Соловьев начал с характеристики Леонтьева как «замечательного писателя и хорошего человека»81. Однако отметив печальную литературную судьбу писателя, Соловьев основной акцент он сделал на его недостатках: «Общее направление его мысли было крайне односторонне, а в частностях они были слишком пестры и неуравновешенны»82. Отрицательно оценивает он и византийский идеал Леонтьева: «Ненавистной ему Европе он противопоставлял то старый византизм, то еще несуществующую и неведомую культуру будущего»83. Дав далее несколько содержательных цитат о византизме из сочинений Леонтьева, Соловьев заявляет, что охранительные идеалы Леонтьева, его надежды и чаяния не вытекали из христианства, хотя Леонтьев рассматривал византизм как основную скрепу государственного организма России в виде самодержавия и Православия. Соловьев пытается развенчать этот консервативный идеал как «нечто мозаическое» и даже отрицательное с этической точки зрения: «В нравственном мире византизм характеризуется как отрицание высокого значения человеческой личности, также как отри-
84
цание идеи единого человечества» , подчеркивает его языческий характер и называет этот идеал «нововизантийской» культуры Леонтьева совершенно несостоятельным, «преходящим сновидением»85.
Перейдя дальше к тому, «что было у него истинно хорошего», Соловьев отмечает, помимо самостоятельности мышления Леонтьева, что «односторонность исключительность и фанатизм его взглядов не выходили из пределов теории и не имели влияния ни на его жизненные отношения, ни даже на его литературные суждения»86. Не менее двусмысленно звучат и оговорки в финальных похвалах Соловьева: «При всех своих недостатках и заблуждениях, это был замечательно самостоятельный и своеобразный мыслитель, писатель редкого таланта, глубоко преданный умственным интересам, сердечно религиозный, а главное, добрый человек»87.
Неудивительно, что увлеченный Леонтьевым В. В. Розанов был тогда очень недоволен этой поминальной по своей сути статьей, посчитав, что Вл. Соловьев в ней изменил своим прежним взглядам и дружбе с Леонтьевым. Он жаловался Страхову: «Читали Вы статью Вл. Соловьева о Леонтьеве в "Русск. Обозр." — после нее я совсем как-то охладел к Вл. Соловьеву: ведь с Леонтьевым они были близкие, интимные друзья»88. Иного мнения о посмертной статье, как ни поразительно, был отец Иосиф Фудель, который утверждал, что эта статья «написана «с необычной для Соловьева теплотой» и «является лучшим из всего, что написано о Леонтьеве»89.
81 Соловьев В. С. Памяти К. Н. Леонтьева // Его же. Собр. соч. Т. IX. С. 401.
82 Там же. С. 402.
83 Там же.
84 Там же. С. 403.
85 Там же. С. 405.
86 Там же. С. 406.
87 Там же.
88 Розанов В. В. Литературные изгнанники. М., 2001. С. 281.
89 Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем. Приложение. Кн. 1. С. 407.
Характеристика Леонтьева Соловьевым в Энциклопедическом словаре Брокгауза-Ефрона, также выполнена, под видом внешней научной объективности, в соответствии с либеральной традицией. Соловьев выставляет Леонтьева крайним реакционером, но предпочитает давать отрицательные характеристики, используя мнения других лиц — типа высказывания не любившего Леонтьева славянофила И. С. Аксакова, что тот исповедует «сладострастный культ палки», или цитируя собственные слишком смелые заявления самого писателя. Утверждается, что в результате духовного переворота из «жорж-зандиста», печатавшего безнравственные произведения, Леонтьев «сделался крайним и искренним сторонником византийского-аскетического религиозного идеала»90.
Соловьев, как и в предыдущей статье, подчеркивает отсутствие внутреннего согласия между различными мотивами, на которых строилось его мировоззрение: «Леонтьев религиозно верил в положительную истину христианства, в узко-монашеском смысле личного спасения; он политически надеялся на торжество консервативных начал в нашем отечестве, на взятие Царьграда русскими войсками и на основание великой нео-византийской или греко-российской культуры; наконец, он эстетически любил все красивое и сильное; эти три мотива господствуют в его писаниях, а отсутствие между ними внутренней положительной связи есть главный недостаток его миросозерца-ния»91. Соловьев также отметил, что во всех сферах Леонтьев ценил принудительный характер отношений и в своем презрении к этике и культе силы и красоты предвосхитил многие идеи Ницше, «вдвойне парадоксальные под пером афонского послушника и оптинского монаха»92.
Главным врагом своих идей Леонтьев, согласно Соловьеву, считал уравнительный демократический прогресс, торжествующий в новой европейской истории. Однако осуждение европеизма, которое Леонтьев разделяет со славянофилами, Соловьев тонко опровергает с помощью цитаты из самого Леонтьева, который называет славянофильскую точку зрения «трогательным и симпатическим ребячеством», добавив чуть ниже, что позиция Леонтьева — «еще большее ребячество»93. Упомянув о византизме идей Леонтьева, Соловьев умалчивает о том, что воплощение византизма как русского национального идеала мыслитель видел в единстве Православия и монархии. Заявляя, что идеал Леонтьева был византийским, Соловьев одновременно утверждает, что охранительные идеалы Леонтьева, его надежды и чаяния не вытекали из христианства.
Консервативные идеи Леонтьева представлены Соловьевым как крайние мнения, которые в его эпоху не могли ему принести ничего, «кроме общего презрения и осмеяния»94. При кажущейся внешней объективности тона статья дает самое общее, да и то во многих пунктах превратное представление о личности и идеях Леонтьева. По сути дела, Соловьев не находит в его внутренне
90 Соловьев В. С. Собр. соч. Т. X. С. 507.
91 Там же. С. 509.
92 Там же.
93 Там же. С. 508.
94 Там же. С. 510.
противоречивом мировоззрении положительных черт. Ценность для неосведомленного читателя представляли разве что изложение биографических сведений и библиографические данные.
Но, как выясняется из переписки Розанова с Соловьевым, оба они считали, что даже такая небольшая статья с не слишком лестной характеристикой, напечатанная в многотиражном энциклопедическом справочнике, пойдет на пользу популяризации идей Леонтьева из-за его полной неизвестности.
Будет не лишним отметить также, что через пять лет после кончины Леонтьева, в 1896 г. Соловьев опубликовал статью «Византизм и Россия», в которой фамилия покойного Леонтьева не упоминается, но весь пафос этой статьи направлен на раскрытие ложности «темного византизма»95, в котором видел свой идеал К. Н. Леонтьев.
Разочарование Леонтьева в земном характере чаяний Соловьева нашло отражение как в его высказываниях, так и в приведенных выше суждениях его ученика и единомышленника священника Иосифа Фуделя. Однако нельзя не признать, что изменения взглядов Соловьева в заключительный, апокалиптический период, в который он изложил свою философию конца без того упования на земное воплощение своего религиозного идеала, которое так смущало Леонтьева и его единомышленника отца Иосифа Фуделя, наверняка были бы встречены Леонтьевым положительно. Пессимистическая философия Леонтьева, который осуществления высшей правды и всеобщего благоденствия на земле никак не ждал, вся наполнена апокалиптическим настроением. Поэтому катастрофический пафос «Трех разговоров» и «Повести об антихристе» явно пришелся бы Леонтьеву по душе.
Показательно, что в апокалиптический период значительная часть теократической утопии Соловьева была им перенесена на образ антихриста — самозванца, воплощения мирового зла, обманом присвоившего внешние черты «Сына Божия», чтобы властвовать миром. Как указывает в исследовании, посвященном воззрениям Соловьева, князь Евгений Трубецкой, рассуждения антихриста в «Повести об антихристе» напоминают идеи потерпевшей крах земной теократической утопии самого философа: «Нетрудно заметить, что это книга антихриста — поразительно схожая пародия на философские построения самого Соловьева. Это — план философии Соловьева, но без Христа»96.
О том, что взгляды Леонтьева оказывали серьезное влияние на Соловьева, свидетельствует образ одного из собеседников в его сочинения «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории», обозначенный буквой Z, — некоторыми чертами он напоминает К. Н. Леонтьева.
Противоречивые, но по большей части дружественные взаимоотношения Леонтьева и Соловьева представляют собой интересную и важную страницу в истории русской религиозно-философской мысли. В их дружеском общении, идейных спорах и даже в окончательном расхождении выявлялись и формировались плодотворные пути развития отечественного любомудрия.
95 Соловьев Вл. Византизм в России // Его же. Собр. соч. Т. VII. С. 326.
96 Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Вл. С. Соловьева. Т. II. М., 1913. С. 294.
Источники и литература
1. Астафьев П.Е. К спору с г-ном Вл. Соловьевым // Русский вестник. 1890. № 10. С. 220-239; то же: Астафьев П.Е. Философия нации и единство мировоззрения. М., «Москва», 2000. С. 65-82.
2. Астафьев П.Е. Национальное самосознание и общечеловеческие задачи // Русское обозрение. 1890. № 3. С. 267-297; то же, под назв. «Национальность и общечеловеческие задачи» // Астафьев П.Е. Философия нации и единство мировоззрения. М.: «Москва», 2000. С. 25-57.
3. Астафьев П.Е. Объяснение с г-ном Леонтьевым. Письмо к издателю. Добрая ссора лучше худого мира // Моск. ведомости. 1890. № 177. 29 июня. С. 4; то же: Астафьев П.Е. Философия нации и единство мировоззрения. М. 2000. С. 58-64.
4. В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги «Литературные изгнанники». Переписка. Неопубликованные тексты. Статьи о К. Н. Леонтьеве. Комментарии. СПб.: Росток, 2014. 1182 с.
5. Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: в 12 т. СПб.: Вл. Даль, 2000-2021.
6. Пророки византизма. Переписка К. Н. Леонтьева и Т. И. Филиппова (18751891) / Сост., вступ. ст., подг. текста и коммент. О. Л. Фетисенко. СПб.: Пушкинский Дом, 2012. 728 с.
7. Розанов В.В. Литературные изгнанники. М.: Республика, 2001. 477 с.
8. Соловьев В.С. Леонтьев (Константин Николаевич, 1821-1891) // Его же. Собр. соч.: в Х т. Т. X. СПб.: Общественная польза, 1914. С. 506-511.
9. Соловьев В. С. Об упадке средневекового миросозерцания. Реферат, читанный в заседании Московского Психологического Общества, 19 октября 1891 года // Его же. Собр. соч.: в Х т. Т. VI. СПб.: Общественная польза, 1914. С. 381-393.
10. Соловьев В. С. Памяти К. Н. Леонтьева // Его же. Собр. соч.: в Х т. Т. IX. СПб.: Общественная польза, 1914. С. 401-406.
11. Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Вл. С. Соловьева: в II т. Т. II. М.: Путь, 1913. 415 с.
12. Фатеев В.А. Византизм К. Н. Леонтьева и философия религии В. С. Соловьева. Часть первая: Леонтьев и идея вселенской теократии // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2022. № 3 (15). С. 105-133.
13. Фатеев В.А. Константин Леонтьев в полный рост: к завершению издания Полного собрания сочинений и писем К.Н. Леонтьева (2000-2021) // Русско-Византийский вестник. [В печати].
14. Фатеев В.А. Философия религии Вл.С. Соловьева: критический анализ. Часть первая // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2021. №4 (12). С. 127-145.
15. Фатеев В.А. Философия религии Вл.С. Соловьева: Критический анализ. Часть вторая // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2022. № 1 (13). С. 93-17.
16. Фетисенко О.Л. Гептастилисты. Константин Леонтьев, его собеседники и ученики. (Идеи русского консерватизма в литературно-художественных и публицистических практиках второй половины XI — первой четверти XX века). СПб.: Пушкинский Дом, 2012. 784 с.
17. Фетисенко О.Л. Как быть с Соловьевым? «L'idée russe» Вл. Соловьева в отзывах современников (По неопубликованным архивным материалам) // Христианство и русская литература. СПб.: Наука, 2002. С. 398-410.
