CC BY
136
УДК 821.111
А. А. Овсиенко, Омская гуманитарная академия
VIVO: НЕУМИРАЮЩЕЕ ТВОРЧЕСТВО Г. МАЙРИНКА
В данной статье автор охватывает систему символов в произведениях Майринка и предпринимает попытку сконструировать персональную модель мира писателя, опираясь на алхимические концепции. В качестве исследовательской точки опоры за основу берется программное заявление VIVO, вписанное Г. Майринком в один из ранних рассказов и отражающее своеобразный и немаловажный для майринковского экспрессионизма аспект бессмертия, нашедший отражение и в жизни самого писателя.
Ключевые слова: Г. Майринк, «Летучие мыши», «Посещение И. Г. Оберейтом пиявок, уничтожающих время», «Голем», «Вальпургиева ночь», «Зеленый лик», модель мира, бессмертие, алхимия, герметизм.
VIVO - «я живу» - какой странный девиз для могильной плиты!
Густав Майринк, «Посещение И. Г. Оберейтом пиявок, уничтожающих время»
Очевидцы свидетельствуют, что на надгробном камне австрийского мистика запечатаны в круг и крест четыре латинских буквы, словно удваивая заложенную в них программу -VIVO, «я живу». Творческое наследие Густава Майринка (1868-1932) выполнило завет создателя и вопреки всему пережило нападки бюрократов, ворчание критиков, подступающую Вторую Мировую войну, годы забвения, пока «оттепель» 60-х не отогрела подснежники европейской литературы.
В начале XX века искусство экспрессионизма оказало мощнейшее влияние на развитие тогда еще немого кинематографа - стоит только вспомнить Фрица Ланга с его «Метрополи-сом», преподнесшим в новом свете проблему человеческого и искусственного. История любит цикличность, и идеалы возвышенного духа, заявленные еще немецкими романтиками, от Новалиса до Л. Тика, основательно переплавившись в тигельке переломной эпохи, выварились до костей, внезапно обнаружив смертность. Мертвые боги оставили своих подопечных погибать, дезориентированных и сломленных, и тогда телесное, машинное - словом, неживые начала выступили на первый план.
Герои Р. Музиля, Ф. Кафки, Г. Х. Эверса неизбежно склонялись перед абсолютом гибельности. Та же участь постигла и многих персонажей Майринка, в особенности тех, первых, упомянутых в рассказах из сборников «Горячий солдат», «Летучие мыши», «Орхидеи» и др. И тем не менее, чем объяснить его идею осознанного и победоносного принятия са-турновых теней, снискавшую популярность как среди современной господину Майеру публики, так и в кругах уже наших с вами современников? Может ли случиться так, что, неоднократно встретив смерть с открытыми глазами [15], автор передал своим созданиям заклятье жизни? Звучит абсурдно, однако доля правды имеет место быть. В концептуальных дихотомиях Майринка, перенятых от почитаемого им Гофмана и из не слишком высоко оцененного психоанализа, угадывается новое, неоднозначное, амбивалентное начало. Милосердие и жертвенность он сочетает с готовностью совершить убийство, лунарность переплавляет с солярностью, ищет в злом доброе - иными словами, проводит алхимические опыты над созданным микрокосмом. Апеллируя к исследованиям А. В. Теличко [19], предположившей наличие поэтапной эскалации духовного пути героев в поэтике всех пяти романов Майринка (как то: «Голем», «Зеленый лик», «Вальпургиева ночь», «Белый доминиканец», «Ангел западного окна») с опорой на традиции романа-становления и романа-воспитания, посмею также предположить, что поэтическая система образов работает в том числе и на элемент демиургичности относительно текстов; Майринк выступает творцом собственной аутентичной реальности, устремленной вертикально вверх, где точкой отсчета становится сам
человек с его низменной телесностью и прогрессирующей духовностью. Не уничтожить, но преодолеть, не отчаяться, а пережить, не сгореть, а переплавить - используя облики смерти Майринк провозглашает жизнь. Недаром после урагана, живописанного в «Зеленом лике», выживает белое яблоневое деревце [5].
И все же миры Майринка не так светлы и радужны, как мог бы подумать профан. Код VIVO впервые появляется и полноценно расшифровывается в рассказе «Посещение И. Г. Оберейтом пиявок, уничтожающих время», включенном в сборник «Летучие мыши», чье темное, со свинцовым привкусом очарование напоминает о первой ступени пути Алхимика - а именно алхимиком стоило бы Майринка считать - нигредо, умирание в черном, the melting pot. Пиявками времени в устах господина Оберайта оборачиваются тени прошлого, вампирические порождения ожиданий и надежд, от которых следует отказаться.
Конечно же, читатель обомлеет и спросит с негодованием: «Позвольте! Но не состоит ли жизнь из желаний, ожиданий и всего того, что так небрежно окрещено порочным и опасным?» И будет прав, правда, по-своему. Осмелюсь высказать предположение и попытаться подтвердить текстом, что в смысл перечисленных понятий было вложено нечто иное, нежели прямейшее значение. Ранний Майринк - мастер иронической усмешки над публикой; в текстах его и в переводах важно любое слово - даже пропущенное, намеренно или случайно.
<...> Идя далее, я вошел в город, наполненный людьми. Многих из них я знал на земле и вспоминал теперь об их бесчисленных, напрасных надеждах, о том, что они с каждым годом делались все подавленнее и все же не хотели истребить вампиров - их собственные демонические «я», - гнездившиеся в их сердцах и пожиравших жизнь и время. Здесь я увидел их в виде раздутых губчатых чудовищ, с толстыми брюхами, с выпученными, стекловидными глазами над набитыми жиром щеками, таскающихся взад и вперед.
Из банкирской конторы, над которой висела вывеска: Банк Фортуна. Каждый билет выигрывает главный приз! - валила, тесня друг друга, ухмыляющаяся толпа, волоча за собою мешки с золотом, причем толстые губы громко чавкали от удовольствия: то были превратившиеся в жир и студень фантомы людей, погибавших на земле от неутолимой жажды выигрыша. <...> [5].
Деревня и вымышленный город, преподнесенные в рассказе в лучших тонах отвращения к филистерству, лишь усиливают ощущение потерянности, недосказанности: и на кладбище, и среди живых, и во снах - всюду жизнь, но чем она лучше смерти, когда глаза покойников раскрыты в вечность, а живых - заплыли золотом? Те ли это мечты и надежды, что мы лелеем в тайне ото всех, не выдаем ли мы за них сиюминутные и пошлые желания, призванные выкармливать наше Эго?
<...> Ожидание все же будет жить внутри вас! Вы должны рубить дерево под корень! - прервал меня Оберейт. - Будьте здесь на земле подобны автомату! Человеку в летаргическом сне! Никогда не тянитесь за желанным плодом, если только с этим связано хотя бы малейшее ожидание, не двигайтесь, и он, поспев, сам упадет вам в руки. Вначале это кажется вам странствованием по безотрадной пустыне - быть может, в течение долгого времени - но затем вас внезапно озарит свет и вы увидите все - и прекрасное, и безобразное - в новом, невиданном блеске. Тогда для вас не будет важного и неважного, все происходящее станет одинаково важным - вы уподобитесь неуязвимому Зигфриду, омывшемуся в крови дракона, и сможете сказать про себя: «Я выплываю с белоснежными парусами в безбрежное море вечной жизни!» <...> [5].
Море, вода, корабль и черный лоцман поджидают нас, подготавливая к путешествию куда более масштабному, нежели проторенная дорога из колыбели в могилу. «Летучие мыши» были собраны позднее «Голема», но впереди нас ждет мистерия «Вальпургиевой ночи», где наиболее полно и разрушительно отразится мотив крови/воды как субстанции хтониче-ской, наделенной больше отрицательными коннотациями, нежели позитивными. Кровь принадлежит телу, лишенному цельности, раненному, разомкнутому, гибнущему, точно
империя Габсбургов, и все же пройти испытание кровью необходимо, ибо за Танатосом неотрывно следует Гипнос, кома, стагнация налитой в сосуд остывающей жидкости, означающая следующую стадию возгонки духа - Альбедо, умирание в белом. Неизбежные спутники сатурнианской первой стадии - призраки, вампиры, пошлое и мирское - затихают, заявленный сомнамбул должен остановиться и замереть с открытыми глазами, повинуясь Судьбе, Фортуне, Року - чему угодно! - не принимая и не отвергая, дабы прозреть и ощутить рождение души в глубинах оболочки. Камень, позвонки, грязь, земля, глина и даже гипс - отзвуки мотивов Нигредо на раннем пути развития, которые должны быть преодолены перед финальным очищением. Одной из первых повторила мотив странствия по безотрадной пустыне героиня, буквально всем своим смысловым наполнением предназначенная к этому, - вечно ждущая чуда Мириам, ведомая одной ей известным наитием по улицам Йозефова града. Рядом с нею Пернат - послушник, ведь ему еще только предстоит познать настоящий поиск и восторг открывшихся истин взамен соломенных метаний бренного рода людского.
Троичная символика преследует героев Майринка на глубинных текстовых уровнях, противопоставляя и соединяя не только этапы странствий, но и проливая свет на истинное состояние дихотомии «живое-мертвое», оказывающейся на деле цепью из трех звеньев. Между человеком и его останками забывают вспомнить о переходном пути - агонии, необходимом для понимания кода VIVO. Место срединного звена занимают... автоматы, големы, филистеры, чудовищные человекоподобия любого рода, чье существование уже само по себе отмечено страданием. Уподобляясь безголосому Яромиру («Голем») или захваченному в гипсовую ловушку Корвинусу («Альбинос»), они становятся жертвами собственных устремлений, звериных вожделений, напрасных надежд - всех этих вампиров, подлежащих уничтожению. Безрассудство и страсть к риску сгубили Корвинуса, жажда обладания Розиной -Лойзу и Яромира, месть за обманутое доверие - несчастных отцов и матерей (e.g., чета Шар-нок, «Кабинет восковых фигур», чей ребенок был разделен на два големичных создания -Вайю и Дхананджайя). Всем им было решительно отказано в прохождении первого отрезка Пути, и все же даже их мучения не сравнимы с Адом, преследующим майстера Леонгарда, узника колеса Судьбы, дурной бесконечности, замкнутой кровавой цепи перерождений. Позже на кривую дорожку встанет и Поликсена, зачавшая «змею», плод близкородственной, пусть и не осознаваемой связи и вампирической жажды крови. Как мы видим, концепция «чуда», «странствия» приближает персонажей к идеалу, в то время как концентрация на сиюминутном и земном их бесконечно отдаляет.
Любопытно то, как между Танатосом, общим смертельным началом, и Андроги-ном/Эросом, началом жизненным, притаилась Фортуна(т), уже упомянутая в «Пиявках...». Именем своенравной богини Удачи (или все же Судьбы?) плебейски именовался банк, источник мещанства и духовной грязи. Фортунатом (лат. «счастливый, удачливый», римский когномен) был наречен и заблудившийся в Амстердаме беспамятный австриец, преодолевший хаотичную подоплеку своего имени в «Зеленом лике». Роман приходит почти по стопам «Летучих мышей», и все же - какое разительное отличие! Случайность, злой рок, благая судьба - все неясно и полярно. Здесь и «чудеса», и неожиданные открытия: случайность ведет рассказчика, как вела Перната, случайность сталкивает Оттокара и Поликсену, случайность открывает глаза Радшпиллеру («Кардинал Напеллус»). У нее двойственно-изменчивое, лунарное, «женское» лицо, белый цвет и спокойствие лимба.
Пройдя землю и воду, путешественник должен, по-видимому, достичь границы разумного, Гренланда, преодолеть время и наконец сказать себе «я живу», тем самым обозначив существование только и исключительно в бесконечном настоящем (вневременность) и существование Я, Себя, своей индивидуальности, лишенной оков и шор. Нет никакого «я бессмертен», нет «я немертв» - две двери небытия, черная и белая, пройдены, остается лишь неограниченная ничем власть Рубедо, огня и воздуха, алхимического рождения в красном через последний рубеж. Пернат погибает для своего мира, выпадая из окна горящего здания,
ослеплен светом фонарей и разрезан поездом на фоне пылающей Праги потенциально готовый к инициации Тадеуш Флугбайль, сталкивается с шаровой молнией Христофор Таубен-шлаг, рискнувший сразиться с медузой... Огонь очищения и согревающий свет ясности сознания, кажется, позаимствованы господином Майером из собственного метафизического опыта приобщения к учению «Цепи Мириам», суть которого крылась в тантрическом единении с солярным духом вечной женственности, а значит, и приближении долгожданного превращения в идеал - Андрогина, обоеполого существа «в короне из красного дерева, источенного червем познания»[3].
Помимо бегло очерченного нами отражения принципа VIVO в символьно-структурной составляющей майринковского наследия не стоит забывать и о том, что живо в реальности. Доказательством вневременности и бессмертия идей именитого предшественника, на мой субъективный взгляд, могут стать и факты литературной преемственности, с векторами в прошлое и в будущее. Исследователи творчества Майринка не раз обращали внимание на интерес «пражского алхимика» к текстам Э. Т. А. Гофмана, основной фигуры немецкого романтизма и предвестника «ужасного» жанра. Бесспорно, влияние Гофмана на тексты Май-ринка заметно невооруженным глазом, стоит лишь подробнее рассмотреть механизмы создания атмосферы кошмара и причудливой мешанины. Вопрос «калькирования» может быть снят обращением к теории персональных моделей, которая не отрицает наличия разнообразных по протяженности во времени и/или значительности влияния на литературу моделей, условно - «старых» и «новых». Однако Гофман и гофманический контекст известны далеко за пределами Германии, в то время как Майринк незаслуженно забыт соотечественниками, несмотря на былую сверхпопулярность, а некоторыми критиками даже заклеймен как «графоман». Иными словами, есть ли «майринкизм» как отдельная категория? Попыткой прояснения может послужить недавнее прошлое, а именно - русские литераторы 20-х гг., Д. Хармс и М. Булгаков.
Исследователи творчества М. Булгакова [9] высказывали предположение, что на появление «Мастера и Маргариты» повлиял последний, энциклопедический по отношению к творчеству Майринка роман «Ангел Западного окна», так же построенный по принципу «роман-в-романе» и эксплуатирующий дневниковую форму: читатель одновременно меняет роли свидетеля событий то «реальности» (Мюллер и Иоганна), то ирреального прошлого (Джон Ди и Елизавета) - сравните с двуплановостью сцен московских с иерусалимскими. Сюда же органично вписываются и гофманические гротеск и карнавал, повлиявшие в свое время на специфичность интерпретации экспрессионистского абсурда. К слову об абсурде - его безоговорочно принял именно в майринковской интерпретации Даниил Хармс, чародей от ОБЭРИУтов, не понаслышке знакомый с мистификациями. Изменяя ли собственное имя, чтобы изменить судьбу (Хармс на Чармс), разукрашивая ли лица своих героев зеленой жреческой тушью (персонаж Гиммельку-мов), играя ли со словами, переплетая их в аутентичную мелодию непрозрачных смыслов, Ювачев продолжает путь зарубежного наставника, замирая, впрочем, на первой же стадии пути, «умирании в черном», «нигредо», так и оставшись узником своих же заклинаний [18].
В настоящее время о Майринке и его картине мира можно услышать не сколько из новейшей литературы, сколько из музыкально-поэтической ее сферы, где центральной фигурой можно назвать С. Калугина, посвятившего творчеству мистика альбом «Нигредо» и принявшего участие в озвучке аудиокниги «Произведение в черном», приятно удивляющей наличием даже столь редких в печатном переводе произведений. В собственном творчестве Калугин также обращается к метафизическим поискам, сопровождает текст неземным звучанием и в целом производит музыку, достойную прослушивания и разгадывания.
Подытоживая изложенное ранее, VIVO служит персональным майринковским концептом, как отражающимся на уровне символики и поэтики (образы, метафоры), так
и выполняющим стержневую роль в составлении авторской философской системы, а то и полноценного литературного микрокосма. Лозунг «я живу» перешел по кругу от автора к созданию и обратно, стал своеобразным заклинанием, заветом, сверхидеей.
Библиографический список
1. Австрийская новелла XX века : пер. с немецкого. - М. : Художественная литература, 1981.
2. Ирасек, А. Старинные чешские сказания. - М., 1983.
3. Майринк, Г. Голем : пер. с нем. / Д. Выгодский. - СПб. : Азбука, 2002.
4. Майринк, Г. Женщина без рта. М. : Эксмо, 2011.
5. Майринк, Г. Волшебный рог бюргера: рассказы; Зеленый Лик: роман / Сборник избранных произведений. - Т. 1. - М. : Научно-издательский центр «Ладомир», 2000.
6. Перуц, Л. Мастер страшного суда: сб. / Л. Перуц ; сост. Р. В. Грищенкова. - СПб. : Издательский дом «Кристалл», 2000.
7. Архипов, Ю. По ту сторону явного. - М. : Новый мир - № 9 (797), 1991. - С. 224-226.
8. Головин, Е. Черные птицы Густава Майринка. [Электронный ресурс] Режим доступа: http://golovinfond.ru/content/chemye-pticy-gustava-mayrinka
9. Грищенков, Р. Как Голем пришел в мир // Майринк Г. Голем / пер. с нем. Д. Л. Выготского. - СПб. : Терция: Кристалл, 1999. - С. 5-14.
10. Дугин, А. «Магический реализм» Густава Майринка / Густав Майринк: Голем. Вальпургиева Ночь. М. : 1990. - С. 319.
11. Дугин, А. Радиоперформанс Finis Mundi - Густав Майринк: Дыхание костей. [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://arcto.ru/article/1101
12. Жеребин, А. И. Австрийская литература и теория психофизического монизма. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://cyberleninka.rU/article/n/avstriyskaya-literatura-i-teoriya-psihofizicheskogo-monizma
13. Затонский, Д. В. Австрийская литература в ХХ столетии. - М. : «Художественная литература», 1985.
14. История австрийской литературы. Т. 1 : Конец XIX - середина ХХ века. М., «ИМЛИ РАН», 2009.
15. Канарш, Г. Ю. Густав Майринк: путь к Сокровенному [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.zpu-journal.ru/zpu/2006_1/Kanarsh/31 .pdf
16. Крюков, В. Ю. Обратная сторона мрака / Волшебный рог бюргера: рассказы; Зеленый Лик: роман// Сборник избранных произведений. - Т. 1. - М. : Научно-издательский центр «Ладомир», 2000. - С. 7-56.
17. Леонова, Е. А. Австрийская литература конца XIX - начала XX века // Т. В. Ковалева и др. История зарубежной литературы. (Вторая половина XIX - начало XX века). - Минск. Завигар, 1997. - С. 199-209.
18. Луков, Вл. А. Мериме. Исследование персональной модели литературного творчества. - М., Издательство Московского гуманитарного университета, 2006 [Электронный ресурс] Режим доступа: http://www.mosgu.ru/nauchnaya/publications/monographs/Lukov_Merime/
19. Теличко, А. В. Поэтологические особенности романов Г. Майринка. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. - М. : Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, 2014.
20. Токарев, Д. В. Даниил Xармс и Густав Майринк // Русская литература. - 2005. - № 4 [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.d-harms.ru/library/daniil-harms-i-gustav-mairink.html
A. A. Ovsienko, Omsk Academy of the Humanities
VIVO: THE IM-MORTALITY OF GUSTAV MEYRINKS NOVELS
In this article author fluently analyses the symbolical system from novels of Gustav Meyrink and tries to construct the author's universe model in alchemistical way. The VIVO code used as a base for explanation of Meyrink s im-mortal concept (evolution from undead and immortal to forever alive) which was also reflected in his private life.
Keywords: G. Meyrink, «Fledermäuse. Ein Geschichtenbuch», «Der Golem», «Walpurgisnacht», «Das grüne Gesicht», universe model, immortality, alchemy, hermetic philosophy
References
1. Avstriyskaya novella XX veka. Moscow, Khudozestvennaya literature Publ., 1981.
2. Irasec А. Starinnye cheshskie skazaniya. Moscow, 1983
3. Meyrink G. Der Golem. Saint-Petersburg, Azbooka, 2002.
4. Meyrink G. Woman without mouth. Moscow, Eksmo, 2011.
5. Meyrink G. Des deutschen Spießers Wunderhorn. Das grüne Gesicht. Moscow, Nauchno-izdatelskiy centr Ladomir, 2000.
6. Perutz L. The Master of the Day of Judgement. Saint-Petersburg, Kristall Publ., 2000.
7. Arkhipov Y. Po tu storonu yavnogo. Moscow, Novyi mir № 9(797), 1991. 224-226 p.
8. Golovin E. Chernye ptizy Gustava Meyrinka. URL: http://golovinfond.ru/content/chernye-pticy-gustava-mayrinka
9. Gryshenkov R. Kak Golem pryshol v mir. Meyrink G. Der Golem. Saint-Petersburg Terziya: Kristall, 1999. 5-14 p.
10. Dugin А. Magicheskiy realism Gustava Meyrinka. Meyrink G. Der Golem. Walpurgisnacht. Moscow 1990. 319p.
11. Dugin A. Radioperformance Finis Mundi. Gustav Meyrink: Dykhanie kostey. URL: http://arcto.ru/article/1101
12. Zherebyn А. Avstriyskaya literatura I teoriya psihofizicheskogo monizma. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/avstriyskaya-literatura-i-teoriya-psihofizicheskogo-monizma
13. Zatonskiy D. Avstriyskaya literatura v ХХ stoletii. Moscow, Khudozestvennaya literature Publ., 1985.
14. Istoriya avstriyskoy literatury. Т. 1: Konetz XIX - seredina ХХ veka. Moscow, IMLY RAN, 2009.
15. Kanarsh G. Gustav Meyrink: put' k Sokrovennomu. URL: http://www.zpu-journal.ru/zpu/2006_1/Kanarsh/31 .pdf
16. Krukov V. Obratnaya storona mraka. Des deutschen Spießers Wunderhorn; Das grüne Gesicht. Moscow Nauchno-izdatelskiy centr Ladomir, 2000. 7-56 p.
17. Leonova Е. Avstriyskaya literatura konza XIX - nachala XX veka. Kovalyova T. Istoriya zarubezhnoy literatury. Minsk, Zavigar Publ., 1997. 199-209 p.
18. Lukov V. Merime. Issledovanie personalnoy modely literaturnogo Ttvorchestva. Moscow, MosGU Publ., 2006. URL: http://www.mosgu.ru/nauchnaya/publications/monographs/Lukov_Merime/
19. Telichko А. Poetologicheskiye osobennosti romanov G. Meyrinka. Dis. cand. filol. nauk. Moscow, Moskovskiy gosudarstvenniy universitet im. M. Lomonosova, 2014.
20. Tokarev D. Daniil Harms I Gustav Meyrink. Russkaya literatura, 2005, № 4. URL : http://www.d-harms.ru/library/daniil-harms-i-gustav-mairink.html
© А. А. Овсиенко, 2015
Автор статьи - Анастасия Александровна Овсиенко, аспирантка, Омская гуманитарная академия, e-mail: nastasj a_ovs@mail. ru
Рецензенты:
Елена Владиленовна Киричук, доктор филологических наук, профессор, Омский государственный университет им. Ф. M. Достоевского.
Алина Викторовна Ляпина, кандидат филологических наук, доцент, Омский государственный университет им. Ф. M. Достоевского.
