CC BY
72
ТЕМА НОМЕРА
Д.Н. Бухаров
Вещь как приоритетные ценность и смысл в контексте проблемы человеческой идентичности1
В статье рассматриваются положительные и отрицательные аспекты стремления человека к обладанию вещными ценностями, а также дается характеристика формируемого в результате данного стремления типа его идентичности. Обосновывается утверждение о том, что человек, сконцентрированный на обладании вещью, внутренне уподобляется ей и тем самым отходит от осознания собственной сущности. Утверждается, что вопрос об идентичности человека должен быть поставлен как проблема выбора человеком приоритетной ценности.
Ключевые слова: идентичность человека, вещь, имманентная ценность, преемственность ценностей, смысл, эк-зистантность, самоутверждение.
Процесс преемственности ценностей, прежде всего, есть процесс передачи от одного поколения другому знаний о том, как жить, чем жить, зачем жить, или, если кратко, кем быть. Таким образом, каждое предыдущее поколение способно оказывать самое непосредственное влияние на идентичность поколения последующего. Если преемственность ценностей поддерживается, значит, представители различных поколений в чем-то (а именно, в принятии и реализации некоей ценности в качестве приоритетной) очень похожи друг на друга, что выражается в их способности иметь идентичность одного типа. Дабы не быть голословными, обоснуем последнее утверждение.
Вопрос соотношения таких категорий, как смысл и ценность, был достаточно подробно исследован
В. Франклом. Смысл признается в качестве такового только одним человеком, тогда как есть смыслы, которые разделяются многими людьми в течение длительного промежутка времени. В этом случае смыслы становятся ценностями. Таким образом, ценности
1 Статья подготовлена при поддержке Совета по грантам Президента Российской Федерации (проект № МК-2493.2011.6 «Онтология веры: личностные и социокультурные механизмы преемственности ценностей»).
© Бухаров Д.Н., 2012
могут быть определены как универсалии смысла, вырабатывающиеся в типичных ситуациях, с которыми сталкивается общество [15, с. 288]. Таким образом, ценность есть общепризнанный смысл. Далее встает вопрос о том, какова природа ценности? На этот вопрос в частности отвечает современный исследователь смысла жизни С. Н. Яременко: «В самой реальности смысл жизни эмпирически нельзя обнаружить. Его можно установить в каждом отдельном случае как идеальное понятие, из совокупности которых складывается мысленный образ» [18, с. 5]. Исходя из того, что смысл жизни — это и есть ценность, то же самое можно сказать и о ценности в целом, а именно: настоящая ценность есть идея. Что же такое есть идея и как она соотносится с идентичностью человека? Ответ на этот вопрос можно найти в трудах П. А. Флоренского, который отмечал, что егЗо^, 18еа с древнегреческого языка переводится не только как идея, но еще и как «облик человеческий» [14, с. 161]. А что такое облик человеческий, как не человеческая идентичность? Отсюда становится очевидной непосредственная связь, существующая между процессом преемственности ценностей и процессом преемственности человеческой идентичности определенного типа. Исследованием этой связи мы и предлагаем заняться в данной статье. Рассмотрим, какой тип идентичности способен обрести человек в случае признания им имманентных ценностей в качестве наивысших ценностей, которыми, на его взгляд, возможно в целом исчерпать содержание ценности как категории. В данном статье в качестве подобной ценности мы возьмем вещь — то, чем, в принципе, можно обладать, и рассмотрим влияние, оказываемое ее представленностью в данном аспекте на идентичность человека.
Важность обладания вещами для человека обусловлена следующими факторами.
1) Через обладание вещами он стремится удостовериться в действительности собственного существования. В силу свойства вещи обладать относительным постоянством, факт ее существования несомненен. Существование же человека в силу сложностей, связанных с определением критерия его постоянства может быть поставлено под сомнение. Здесь может иметь место следующая логика: раз вещи существуют (в этом не может быть никаких сомнений), а «Я» ими обладает, значит, существует и «Я». Таким образом, обладание вещными ценностями является для «Я» своего рода доказательством того, что оно само действительно существует.
2) Важность вещи для человека обусловлена тем, что она наделяется им свойством выполнять своего рода репрезентативную роль. Иначе говоря, вещь приобретает способность «говорить» за своего обладателя и тем самым «выражать» его, своими свойствами подчеркивая черты его характера. Используя вещи в подобном качестве, человек тем самым стремится ответить на вопрос о собственном существовании опосредованно, то есть на основной вопрос идентичности «Кто я?» ответить посредством вещей.
3) Вещь выступает в качестве своего рода заменителя окружающих людей, с которыми у человека как у существа социального есть сущностная потребность общаться. Заметим, что речь в данном случае идет не о параноике, а об обыкновенном человеке, у которого нормальная естественная потребность проявлять заботу по отношению к другим людям преобразуется в потребность «общаться» с вещами. В данном случае он уделяет больше внимания не людям, а вещам, которые им в буквальном смысле слова «оживляются» и становятся его «собеседниками».
4) Вещь выступает в роли своеобразного конструкта, способного формировать идентичность человека. В этом случае имеет место ситуация, когда вещь (например, автомобиль) становится способной творить «Я» своего обладателя, ведь, по словам Э. Фромма, «приобретая автомобиль, владелец фактически приобретает некую новую частицу своего «я»» [16, с. 95].
5) Вещь способна вынести любое с ней обращение вплоть до полного ее разрушения, ведь, как отмечал А. А. Ухтомский, «с вещами всякое поведение допустимо» [11, с. 319]. Тем самым становится возможным реализация желания человека распространить свое господство в как можно более широком масштабе, и вещь в отличие от другого человека этому желанию не противится.
6) Вещь, становясь центром жизни человека, тем самым становится самим ее содержанием. Это приводит к тому, что постепенно происходит образование определенной привязанности человека к обладаемой им вещи. Как следствие этой привязанности образуется «новое живое единство» [4, с. 140], составляющими которого выступают человек и вещь.
7) Вещь способна выступать в качестве точки опоры человека, способствующей усилению его значимости. Дело в том, что подобный человек, по его представлениям, живет в условиях полной неопределенности: как окружающий его мир, так и он сам представляются ему чем-то зыбким и неустойчивым. Стремясь к самоутверждению, рассматриваемому им как его максимально прочное положение в наличном мире, человек, не рассчитывая в данном деле ни на самого себя, ни на других людей, ни тем более на нечто, выходящее за рамки наличного мира, только вещь склонен рассматривать в качестве возможного средства «упрочения» своего положения. В данном случае имеет место следующая логика: чем большим количеством вещей я обладаю, тем более прочное положение в рамках наличного бытия будет мне отведено.
8) Вещь выполняет роль буфера, выставляемого человеком между собой и остальным миром. Именно вещь выступает в качестве средства, при помощи которого человек отгораживается от остального мира и тем самым достигает в нем безопасного положения.
9) Вещь наделяется функцией удовлетворять духовный голод человека. Дело в том, что игнорирование человеком своей духовной составляющей, которое в описываемом нами случае проявляется особенно ярко, выражается как определенного рода неудовлетворенность человека проживаемой им жизнью. Возникает даже некоторое беспокойство, источник которого ос-
тается для него неидентифицируемым. Подобное беспокойство лишает его главного в данном случае — психологического комфорта и эмоционального равновесия. Таким образом, у него возникает проблема, для решения которой ему известен только один способ — повышение разнообразия имеющихся у него вещей. Так, увеличивая объем и делая все более и более разнообразным набор обладаемых вещей, человек применяет своего рода анестезию, средством которой в данном случае выступают полезные свойства вещей. А.И. Извеков выразил эту ситуацию следующим образом: «Конечно, в вещах передается только аналог смысла и отсылает ли он к чему-то большему, чем просто психологическому комфорту, определить практически невозможно на фоне эффекта самоуспокоения, ощущения, что можно заставить материальные блага приносить человеку еще и состояние относительного покоя, когда вопрос «зачем?» стоит не так остро» [3, с. 223].
Мы рассмотрели «плюсы», которые получает человек, «связываясь» с вещами и на этой основе утверждая себя. Однако рассмотрение вещи в качестве средства для самоутверждения человека было бы не полным, если бы мы ограничились плюсами и не коснулись минусов подобной связи. Минусы, однако, вытекают здесь из плюсов. Другими словами, то, что вначале выступало как плюс, в долгосрочной перспективе переходит в свою противоположность.
Говоря о минусах обладания вещами, начнем с того, что во время рассмотрения нами плюсов обладания вещью можно было заметить, что вещь выступает для человека в качестве основного средства, при помощи которого тот решает проблемы, связанные с его самовыражением. Однако, наделяя вещь репрезентативной функцией, он тем самым лишает себя способности говорить и совершать действия от своего собственного имени: в этом пропадает необходимость, поскольку о человеке судят (и он сам о себе судит) по наличествующим у него вещам. Тем самым он ставит себя и свою идентичность, которая в процессе человеческого самовыражения выступает в качестве основной цели, в зависимость от одного из средств достижения данной цели — вещи. Таким образом, имеет место ситуация, когда средство, заняв по отношению к цели приоритетное значение, само претендует на этот высокий статус. М. Бубер отмечал, что до тех пор, пока мир Оно (безличный, вещной мир) не претендует на то, что он и есть само бытие, он не является злом, но, начав претендовать на то, что все исчерпывается Оно, он им становится [2, с. 41]. Перефразировав М. Бубера, можно сделать следующий вывод: средство, претендующее на статус цели, также становится «злом», поскольку в этом случае оно, по словам Н.А. Бердяева, способно заслонить собою подлинные цели человеческой жизни.
По поводу того, что вещь способна добавлять к идентичности человека новые составляющие, внося тем самым новые оттенки в его «Я», необходимо отметить, что подобная точка зрения оправдана только в ситуации, когда человек рассматривает себя в качестве некоего проекта. Этим проектом он, как управляющий, по его мнению, способен манипулировать:
по своему желанию добавлять или, наоборот, устранять отдельные элементы, подвергать проект «перезагрузке», перестраивать его по своему усмотрению и т. д. В этом выражается его стремление в буквальном смысле реализовать себя, то есть на основе имеющихся у него «полезных свойств» суметь привлечь на себя максимально возможный «спрос» как со стороны общества, так и со стороны своего ближайшего окружения: «Появляется девиз: «продай себя!», что также означает, что меня покупают, и, значит, я полезен, — это критерий моего невыпадения, равноправности участия в общем деле» [3, с. 225]. Подобная склонность современного человека рассматривать себя именно таким образом может быть рассмотрена так же, как его желание путем самообновления становиться каждый раз кем-то новым. Однако противоречивость этого пути была выявлена еще С. Кьеркегором, который в середине XIX века писал: «Одни лишь низшие натуры забывают о самих себе и становятся чем-то новым. Так, бабочка совершенно забывает о том, что была гусеницей; возможно, она способна настолько полно забыть о том, что была бабочкой, что благодаря этому станет рыбой» [5, с. 43]. Заметим, что подобное воззрение на идентичность человека в наше время становится достаточно распространенным явлением.
Новое единство, которое образует собой человек и вещь, ставшая его содержанием, внешне представляет собой человека, внутренне же оно имеет «вещное» содержание. Это содержание имеет следующие свойства (по М. Буберу): «не длительность, но остановка, прекращение, оторванность, само-оцепенение, отделенность, отсутствие отношений, отсутствие присутствия» [2, с. 22]. Человек, по природе своей будучи открытой системой, «связываясь» в данном случае с вещью, перенимает ее свойства, что в свою очередь приводит к его уподоблению вещи. Проникновение в него данного содержания приводит к его охлажденности, внутренней омертвелости, инертности, фрагментарности и стягиванию в прошлое. Несмотря на иллюзию, властвующую над человеком, что именно он обладает возможностями влиять и корректировать отношения между собой и объектами, через связь, устанавливающуюся между ними, объекты также обретают возможность оказывать на него свое омертвляющее воздействие, стягивая его в прошлое и лишая настоящего. Так Э. Фромм отмечал, что «при ориентации на обладание <...> мы суть прошлое, и мы можем сказать: «Я — это то, чем я был» [16, с. 148]. М. Бубер, рассматривая «Я» основного слова «Я-Оно», особо выделял тот момент, что в той мере, в какой человек удовлетворяется вещами, которые он узнает из опыта и использует, он живет в прошлом и его мгновение не наполнено присутствием. Однако помимо того, что он лишается настоящего и тем самым перестает быть «живым», он к тому же и внутренне дробится, становится множественным. Подобное дробление обусловлено тем, что, будучи полностью погруженным в мир вещей, человек в буквальном смысле слова оказывается плененным этим миром. Подобное пленение, по словам Г. Марселя, направлено лишь к тому, чтобы «разложить меня» [8, с. 121—122].
«Разложение» человека проявляется в том, что, проектируя на себя свойства вещи и тем самым проводя объективацию себя, он тем самым начинает смотреть на себя как на нечто, подверженное постепенному израсходованию, исчезновению, тлению, растворению в небытии, и со временем действительно становится таким. Так он приходит к выводу, что необходимо «экономить на себе» — расходовать себя на самовыражение в как можно меньшей степени, поскольку он — это все, что у него есть (или осталось). Появление данного страха приводит к своего рода параличу человека, его неспособности проявлять себя. Подобное состояние получило достаточно глубокое описание у Г. Марселя, отмечавшего, что в данном случае происходит медленное «загнивание» не только окружающего человека мира, лишенного смысла, но и его самого, отказавшегося от активности, и в первую очередь от активности внутренней.
В связи с использованием вещи в качестве средства для отгораживания человека от остального мира, вспомним, что П. А. Флоренский в свое время рассматривал самоутверждение как «обложение сердца человека корою» [13, с. 161]. Логично предположить, что именно из-за этой коры человек лишается способности быть чутким и восприимчивым к окружающему его миру, становится огрубелым: много ценного остается за гранью его восприятия. Осмелимся предположить, что одним из составляющих данной коры, ее, так сказать, ингредиентом как раз и является «вещная» составляющая: обкладываясь вещами, человек создает своего рода скорлупу, которая, несмотря на свое изначальное назначение — делать пребывание человека спокойным и безопасным, впоследствии оборачивается в практически непреодолимое без посторонней помощи препятствие на пути человека к Другому.
Утоление вещами человеческой жажды по духовному имеет эффект обезболивающего, действие которого, как можно догадаться, временно. Поэтому подобная попытка может расцениваться не иначе как стремление при помощи конечного удовлетворить жажду в бесконечном. Такую попытку П.А. Флоренский характеризовал так: «И, чем более старается Я удовлетворить свое слепое хотение, свою бессмысленную само-утверждающуюся как бесконечное, конечную похоть, тем более распаляется внутренняя жажда, тем яростнее вздымается высоковыйный гнев: Я дано себе только эмпирически, слепо, ограниченно, и потому это стремление бесконечную эту потребность удовлетворить конечным — по существу нелепо» [13, с. 190]. Отсюда становится ясно, что вещь не способна выполнять возложенную на нее роль, поскольку по своей природе является качественно иной, чем то, потребность в чем человек испытывает в случае духовного голода.
Когда же формируется подобная склонность человека жить вещным? Логичным будет предположить, что данная склонность проявляет себя тем ярче, чем дальше человек стоит от осознания собственной сущности. Подобная отдаленность от себя приводит к тому, что он становится ближе к объекту и тем самым становится склонным к объективации себя и дру-
гих: «Вещи приближаются ко мне в той мере, в какой я осознаю мою собственную чуждость себе, они сливаются со мной в той предельной точке, в которой я сам исчезаю для своего собственного взгляда» [8, с. 124—125]. Другими словами, данная склонность проявляет себя тогда, когда человек для самого себя становится неразличимым, неидентифицируемым. Неудивительно, что человек, не зная, кто он есть на самом деле, начинает стремиться к общению с якобы себе «подобными» — с вещами. Отсюда можно сделать важный вывод, что пока человек стремится к общению с вещным, до тех пор он не будет способен полноценно ответить на вопрос «кто я?» Ведь ответ на этот вопрос предполагает переход человека из налично данного в возможное существование, то есть в то, в котором человек пока еще не пребывает, но в которое при приложении определенных усилий он способен перейти. По мнению Г. Марселя, подобное (возможное) существование становится для человека возможным именно тогда, когда он оказывается способным осуществить разрыв порочного круга, образованного им и объектом, взятых в их конституирующих функциях [7, с. 173].
Рассмотрев плюсы и минусы концентрации человека на вещных ценностях, мы тем самым разобрали влияние, оказываемое на него его привязанностью к вещи. Сейчас мы предлагаем перейти к непосредственной характеристике результирующего показателя оказываемого влияния, а именно к рассмотрению типа идентичности, формируемого в данном случае. Этот тип идентичности мы обозначили как «Я-точка».
Идентичность человека типа «Я-точка» имеет такое обозначение в силу того, что человек, носитель подобного «Я», образно может быть представлен в виде точки или «пылинки». Масштаб его чрезвычайно мал, поскольку на фоне бесконечно большого числа ему подобных тел, выглядит он лишь незначительным атомом мироздания. С пылинкой его роднит также то, что он, подобно последней, готов «оставить» занимаемое им «место» по наступлении любого неблагоприятного обстоятельства. Это говорит о его неуко-рененности. Он со всей остротой ощущает свойственную ему случайность, благодаря которой его пребывание в мире абсолютно ничем не обусловлено.
Точка характеризуется тем, что состоит с «плоскостью» в достаточно тесных взаимоотношениях. Состояние, в котором она находится, есть ни что иное, как прикованность и статичность. Она прикована к своему положению так же, как человек прикован к своему телу (рассматриваемому в качестве ценнейшей вещи) и всему, что с ним связано. Со временем точка способна становиться «жирнее» или, наоборот, «худее», что говорит об упрочнении, либо, наоборот, об ослаблении ее положения, но местоположения своего она никогда не меняет. Она на это неспособна, поскольку изменение ею своего положения равнозначно либо переходу в иное качество, возможность которого она за собой отрицает, либо же ее полному исчезновению. Подобные свойства в полной мере могут быть отнесены к человеку типа «Я-точка». Он изо всех сил цепляется за себя в качестве тела и за
«плоскость», на поверхности которой пребывает, тем самым признавая себя полностью зависимым от нее. Вцепившись в статичную «плоскость», он сам становится статичным. При этом все выглядит так, как будто плоскость держит его в своем рабстве. На самом деле это он ее не отпускает — человек потому и раб «плоскости», что сам ставит себя в подобное положение.
По словам Н.А. Бердяева, индивидуум, признавая над собой власть плоскости, становится в высшей степени детерминирован ее законами. Полностью подпадая под них, он тем самым вручает себя в полное их распоряжение, поэтому неудивительно, что он может быть легко ими растерзан. Он обречен перед всем, что сильнее его, и поэтому страшится всего этого. По словам Э. Мунье, человека в таком состоянии при малейшей мысли, что он способен вдруг потерять все то, что у него есть, буквально охватывает паника [9, с. 58]. Отсюда, законы борьбы за существование признаются им в качестве высших законов реальности, результатом чего является потрясающая рациональность сознания, характерная для подобного человека. Во всем он способен найти средство упрочнения собственного положения. Рассматривая других людей как конкурентов в данной борьбе, такой человек живет по простому принципу «выживает сильнейший». Следование этому правилу приводит к тому, что по отношению к другим он способен проявлять себя по-разному, представая либо в образе услужливого раба, либо в образе безжалостного тирана. Однако, установка на жизнь по таким правилам, по словам А.А. Ухтомского, свидетельствует о ее скудности — дарвинистические принципы получают популярность лишь там, где осталось одно бессодержательное стремление удержать существование [11, с. 327]. «Существование» есть ничто иное как пребывание в качестве «существа», которое кроме как физиологически и психологически никак больше проявить себя не способно.
Точка проставлена на плоскости, поверхностью которой ее глубина и ограничивается. Человек подобного типа также может быть охарактеризован наличием у него свойства «поверхностности», которое проявляет себя в двух аспектах. Во-первых, поверхностность человека типа «Я-точка» проявляется в том, что он не стремится достичь прочности своего положения путем глубокого постижения сущности бытия, а именно: путем врастания в бытие своими корнями, в качестве которых образно может быть представлено его сознание, достичь понимания жизни. Напротив, подобно чернильному пятну, он стремится как можно шире расползтись по плоскости и тем самым как можно громче заявить об имеющемся у него праве на существование. Устойчивость положения «Я-точки» достигается опосредованно — при помощи различных вспомогательных средств (вещей), выступающих в качестве внешних подпорок. Будучи сам по себе, он подобной устойчивостью не обладает, поскольку, как уже отмечалось, не-укоренен. Во-вторых, подобный человек поверхностен в плане осознания и познания себя. По выражению С. Кьеркегора, человек этого типа (он
обозначал его как «человека непосредственности») «буквально знает себя лишь по платью; он не узнает своего Я . иначе как сообразно своей жизни» [5, с. 287]. В этом «человек непосредственности» очень схож с «довлеющим себе особенным» М. Бубера: «Довлеющее себе особенное сознает себя самое как Так-и-не-иначе-существующее» [2, с. 52]. Своей исчерпывающей характеристикой подобный человек считает, с одной стороны, свою внешность, с другой, — неизменный цикл собственного существования, который и формирует его внешний портрет, выразимый в двух словах: «Я такое». Это роднит его идентичность с идентичностью вещи.
Очень точную характеристику человеку данного типа дал В.В. Би-бихин, назвав его «легким ничтожеством». Действительно, человек типа «Я-точка» неосознанно чувствует собственную несущественность, понимаемую как отсутствие у него некоего внутреннего веса. Как следствие этого, он стремится придать себе значимости в глазах окружающих внешними средствами, направленными на создание впечатления, произведение эффекта и пр. Тем самым он пытается доказать, что его масштаб значительнее, чем есть на самом деле. Отсюда, человек типа «Я-точка» может быть представлен как нечто «разбухшее» — то, размеры чего увеличены неестественным, чреватым отрицательными последствиями способом.
Не всегда остается до конца понятным, существует ли точка на самом деле и есть ли у нее хоть какое-нибудь содержание. Очень велики подозрения, что ее содержание не больше, чем видимость, а она сама — фикция. Для человека этого типа характерно пребывание в состоянии внутренней пустоты, которой он, однако же, пресыщен. Суть этой пресыщенности состоит в том, что принимая собственную пустоту за содержание, он не способен воспринять реальное содержание, идущее к нему со стороны Другого: «человек, которого мы анализируем, привык не обращаться ни к какому авторитету, кроме своего собственного» [10, с. 88]. Такой человек безъядерен, у него нет сердцевины. Он пуст и характеризуется лишь наличием внешней оболочки — является «бессамостным призраком» (Е.Н. Трубецкой), «сотканным из абстракций» (Э. Мунье). Человек данного типа есть ничто иное, как ноль, мнящий себя единицей. Ему нечего выражать вовне. Его лицо — «плоский блин» (М.К. Мамардашвили), «харя» (Л.П. Карсавин). Оно может абсолютно ничего не выражать кроме как отсутствия в данном «теле» внутреннего движения. Оно подобно лицу спящего или находящегося без сознания человека. Человек подобного типа по отношению к самой возможности обрести иную идентичность находится в состоянии, очень похожем на сон, и в этом проявляется его стремление забыться (забыть себя). Сон же этот, по словам А. Камю, есть ничто иное как «отравленное умиротворение».
Отсутствие содержания у человека подобного типа проявляется в том, что он невыносимо скучен. Его скука как состояние, переживаемое им самим, и его скучность как состояние, переживаемое при соприкосновении с ним Другого, могут быть определены как отсутствие в нем проявлений
внутренней жизни. Внутренняя жизнь «покинула» его. Он бесстрастен, равнодушен, ничто глубоко его не трогает. При этом внешне человек типа «Я-точка» может проявлять все признаки жизни. Проявляться это может в его достаточно кипучей деятельности. Однако уже Э. Фромм развенчал представление о том, что внешняя и внутренняя активность каким-то образом сопряжены друг с другом. По его словам, внешняя активность вполне может сопровождаться полнейшей внутренней пассивностью человека, что в случае с человеком типа «Я-точка» мы и наблюдаем. Данная идея находит свое подтверждение и в работах М. Бубера, который при рассмотрении «довлеющего себе особенного» отмечал, что оно обладает таким свойством, как функциональность. Человек такого типа способен быть очень эффективным в приобретении и использовании всего, с чем он соприкасается. Однако сколь угодно много он себе ни присвоил бы, отмечает М. Бубер, из этого, однако же, не выйдет его субстанции.
Точка характеризуется таким своим свойством как экзистантность, благодаря которому она есть нечто, что все еще существует, но когда-то перестанет существовать. В этом свете совершенно оправданным выглядит ее характеристика П.А. Флоренским как «тела на границе своего уничтожения» [12, с. 576]. На наш взгляд, именно экзистантностью человека подобного типа обуславливается его пребывание в состоянии закрытости по отношению к Другому. В силу того, что точка в чрезвычайной степени обеспокоена собственным существованием, она изо всех сил стремится сохранить себя представленной именно в данном качестве. Подобное стремление проявляется в том, что она, с одной стороны, боится раствориться, потерять себя в другой точке, с другой стороны, боится того, что их взаимодействие приведет к тому, что она будет вовсе стерта с лица плоскости. Это приводит к тому, что, по словам Э. Мунье, всякое отношение такого человека к Другому оказывается «гнусным принуждением» [9, с. 41]. Он не доверяет Другому, отрицает его, испытывая тем самым нечто, очень похожее на аллергию [6, с. 202], и поэтому всеми средствами стремится держать Другого на расстоянии. Это, в частности, проявляется в его отгораживании себя от Другого формами общения и оборотами речи [19, с. 391]. Тем самым, он стремится быть как можно более непрозрачным для взгляда последнего. Поддерживая состояние «герметичной непроницаемости души» (Х. Ортега-и-Гассет), он скрывает себя за занавесом неопределенности, благодаря которой способен затеряться в «массе» и тем самым оказаться в менее уязвимом положении. Отсюда можно сделать важный вывод: неопределенность есть то состояние, в поддержании которого человек типа «Я-точка» оказывается кровно заинтересован — он буквально жаждет его, поскольку оно позволяет ему достичь поставленных перед собой целей. Кроме того, проведение границы между человеком типа «Я-точка» и Другим выступает основой для ограниченности первого. В результате, широкое распространение имеет ситуация, когда люди ограниченного опы-
та гордятся своей ограниченностью и возводят эту ограниченность в норму [1, с. 46].
Точка может быть рассмотрена как черная дыра в миниатюре. Несмотря на свой малый размер она способна претендовать на господство над всей «плоскостью». Подобно ей, человек этого типа также был бы не прочь распространить свое влияние и господство в как можно больших масштабах. Будучи очень претенциозным, он хотел бы втянуть весь мир в орбиту своих интересов и тем самым использовать его по максимуму для удовлетворения своих все возрастающих потребностей — буквально «съесть» и «переварить» его.
У человека типа «Я-точка» проявляется склонность рассматривать себя в качестве центра мироздания — этакой точки тяготения, в которой якобы нуждаются и к которой должны быть устремлены все остальные точки. Из-за видения себя подобным образом он оказывается полностью сосредоточен на самом себе, а именно: склонен сводить всю среду, весь мир к единственной точке реальности, в качестве которой выступает он сам, и тем самым выступать как человек типа «Я и точка». Свои представления о себе и окружающем в отличие от представлений других он считает наиболее близкими к истине.
Несмотря на то, что человек типа «Я-точка» рассматривает себя как нечто, содержанием чего исчерпывается содержание всего мира, согласно С. Кьеркегору, он (как человек «непосредственный») является всего лишь еще одним явлением, еще одной деталью в необъятности временного, всего лишь составной частью остального материального мира. Это положение практически полностью совпадает с индивидуумом Н.А. Бердяева, согласно которому он не только может быть частью рода или общества, как и космоса в целом, но он и мыслится как часть целого. В случае с человеком типа «Я-точка» этот момент может быть представлен как его полнейшая принадлежность «плоскости» — он есть одна из ее частей. Отсюда, естественно, его стремление «встроиться в бытие» [17], вписаться в существующий порядок, занять хоть какое-то место, которое он мог бы считать своим. При этом плоскость в данном случае способна проникнуть в само нутро человека, тем самым уподобить его себе, сделать его таким же «плоским» и «одномерным». Она способна распять его на своей поверхности подобно тому, как это бывает с подопытной лягушкой, лишить его внутреннего содержания, овеществить и тем самым внутренне (духовно) умертвить.
Проникновение в человека плоскости может быть рассмотрено, как проникновение в него того, что Г. Марсель и Х. Ортега-и-Гассет обозначали как «оп». «Оп» характеризуется ими следующим образом. Во-первых, оно неопределенно и неопределимо, то есть безлико. Во-вторых, оно безымянно. В-третьих, «оп» кажется полюсом любого избегания, всяческого уклонения — оно избегает занимать твердую позицию, выразимую в словах или-или. Любые попытки заставить его ответить на вопрос «кто?» заканчиваются тем, что оп уходит от ответа. В-четвертых, оно безответственно, поскольку его невозможно поймать на одном месте: вот оно есть и его уже нет. В-пятых, оно не
имеет собственного голоса, поэтому выражаться оно способно только через находящегося в ее власти человека, который в результате этого теряет собственный «голос» и говорит только то, что ему диктует «оп». Проникая в человека «оп» уподобляет его себе, поэтому вышеперечисленные свойства «оп» могут быть смело отнесены к человеку типа «Я-точка». Но главное, что хотелось бы выделить, — это то, что безличность «оп», проникая в человека, делает его также безликим и неидентифицируемым, в результате чего его идентичность оказывается трудносхватываемой, а он сам деперсонализован.
Уподоблением человека плоскости можно объяснить пассивность подобного человека, взятую в ее внешнем и внутреннем аспекте. Это подтверждается С. Кьеркегором, отмечавшим, что «Я» подобного человека всегда остается пассивным: даже если это Я желает, оно всегда остается как бы в дательном падеже, как если бы ребенок говорил: «мне хочется». Только состояние «голода» и обзор средств его удовлетворения способно оживить взор и привести в движение подобного человека. Только благодаря внешнему стимулированию для человека типа «Я-точка» становится возможным преодоление его внутренней инертности. Отсюда его потребность в различного рода внешнем воздействии, которое можно обозначить одним словом как «щекотка»: потребность в юморе, в острых ощущениях (переживания состояния «безопасного», контролируемого, не угрожающего жизни страха), в различного рода возбуждении (сексуальном, наркотическом и т. д.). Человек такого типа отвечает на воздействие, то есть действует вынужденно, не свободно. Внутренних источников для прорыва пассивности (прозябания) у него нет. Отсюда, его стремление окунуться во внешние перемены, способные хоть на время отвлечь свое внимание от внутреннего застоя, преодолеть который он не в состоянии. Именно по отношению к такому человеку является эффективным употребление таких средств воздействия как «кнут и пряник», «хлеб» и «зрелища». Итак, можно сделать важный вывод: человек типа «Я-точка» приводится к жизни извне, а не изнутри. Живет он по большей части внешним, поэтому здесь, во внешнем и пытается найти себя.
Из всего сказанного можно сделать следующие выводы. Человек, связываясь с вещью, сам становится подобен вещи: представляет собой не более, чем тело, находящееся «на границе своего уничтожения». В этом случае его идентичность может быть определена при помощи методики, успешно применяемой по отношению к вещи, а именно: о его идентичности становится возможным судить на основе его внешних характеристик. Идентичность человека, связавшего себя вещами, может быть охарактеризована целым рядом негативных образов. Среди них более или менее нейтральным, насколько возможно лишенным эмоциональной окраски и потому наиболее близким к идеалу научного познания образом, способным выразить сущность человека подобного типа, является проставленная на плоскости точка. Именно точка способна образно передать всю трудность положения, в котором оказался подобный человек.
Литература
1. Бердяев Н.А. О человеке, его свободе и духовности: Избранные труды / Н.А. Бердяев. — М.: Московский психолого-социальный институт; Флинта, 1999.
2. Бубер М. Я и Ты / М. Бубер // Два образа веры. — М.: Республика, 1995. — С. 15—92.
3. Извеков А.И. Проблема личности постмодерна: Кризис культурной идентификации / А.И. Извеков. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008.
4. Ильин И.А. Путь духовного обновления / И. А. Ильин // Путь к очевидности. — М.: Республика, 1993. — С. 133—288.
5. Кьеркегор С. Страх и трепет / С. Кьеркегор; пер. с дат. Н. Исаевой, С. Исаева. — М.: Терра-Книжный клуб; Республика, 1998.
6. Левинас Э. Избранное. Тотальность и бесконечное / Э. Левинас. — М.; СПб.: Университетская книга, 2000.
7. Марсель Г Опыт конкретной философии / Г. Марсель. — М.: Республика, 2004.
8. Марсель Г Присутствие и бессмертие. Избранные работы / Г. Марсель. — М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2007.
9. Мунье Э. Манифест персонализма / Э. Мунье; пер. с фр.; вступ. ст. И.С. Вдовиной. — М.: Республика, 1999.
10. Ортега-и-Гассет Х. «Дегуманизация искусства» и другие работы. Эссе о литературе и искусстве: Сб. / Х. Ортега-и-Гассет. — М.: Радуга, 1991.
11. Ухтомский А.А. Доминанта / А.А. Ухтомский. — СПб.: Питер, 2002.
12. Флоренский П.А. Сочинения. В 4 т. Т. 2 / П.А. Флоренский; сост., общ. ред. игумена Андроника (А.С. Трубачева), П.В. Флоренского, М.С. Труба-чева. — М.: Мысль, 1996.
13. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины: Опыт православной теодицеи / П.А. Флоренский. — М.: АСТ, 2003.
14. Флоренский П.А. Философия культа (Опыт православной антроподицеи) / П.А. Флоренский; сост., вступ. ст. С.Г. Антоненко, вступ. ст. и коммент.
С.М. Половинкин, игумен Андроник (Трубачев). — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010.
15. Франкл В. Человек в поисках смысла: Сборник / В. Франкл; ред. Л.Я. Гозма-на и Д.А. Леонтьева; вступ. ст. Д.А. Леонтьева. — М.: Прогресс, 1990.
16. Фромм Э. Иметь или быть? Ради любви к жизни / Э. Фромм. — М.: Ай-рис-Пресс, 2004.
17. Хайдеггер М. Тождество и различие [Электронный ресурс] / М. Хайдеггер; пер. с нем. А. Денежкина; ред. О. Никифорова. — М.: Гнозис; Логос, 1997. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.philosophy.ru/library/heideg/tozh-i-dif.html.
18. Яременко С. Н. Смыслы и стили жизни как маркеры идентичности человека / С. Н. Яременко. — Ростов-на/Д.: ИЦ ДГТУ, 2008.
19. Ясперс К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс; пер. с нем. — 2-е изд. — М.: Республика, 1994.
