CC BY
161"Культурная жизнь Юга России " № 1 (30), 2009
Е. В.ЛАЗАРЕВА
ВЕРСИЯ «ЖЕНСКОЙ ПРОЗЫ» МАРИИ АРБАТОВОЙ: РАССКАЗЫ И РОМАНЫ КАК «ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРОПАГАНДА» ФЕМИНИЗМА
Статья посвящена одной из актуальных проблем современной отечественной литературы - гендерной картине мира в аксиологическом аспекте. Парадокс текста Арбатовой - диалектика феминистского и антифеминистского типов ценностного высказывания.
Ключевые слова: женская проза, рассказы и романы М. Арбатовой, гендерный дискурс.
Художественные тексты Арбатовой можно назвать женской прозой феминистского типа. Выбор сюжетов, типология героев, картина мира, ярко выраженная публицистичность, сочетание интеллектуальной иронии и социальной сатиры - все это отличает арбатовские тексты от некоего усредненного варианта женской прозы, существующего в сознании читателя и критика. Тем не менее мы относим художественную прозу Арбатовой к женской прозе, поскольку ее острая «женская» проблематика, пафос, отчетливо выраженная и отрефлектированная авторская самоидентификация позволяют это сделать. Подводя итоги в автобиографической прозе «Мне сорок шесть», Арбатова настаивает на четкой гендерной самоидентификации как основе своего творчества. «Я из тех, кто на вопрос психолога: "Пожалуйста, не задумываясь, ответьте, кто вы?" - всегда отвечает "женщина"» [1].
Самый популярный у читателей рассказ, описывающий историю появления на свет своих сыновей, она назвала «Меня зовут женщина». Его жанр, который автор определяет как «политический памфлет» [2], вначале может показаться парадоксом или авторской причудой, поскольку ни по стилю, ни по сюжету (описание родов) рассказ памфлетом не является. Жанровую специфику диктует адресат Арбатовой, и это не женщины, прошедшие через подобный кошмар, а власть имущие мужчины, которые знают о существовании жуткого мира советской (а позже - не лучшей постсоветской) «пыточной гинекологии», но делают вид, что это их не касается, и к тому же находят странным и неприличным, что подобный сюжет может стать достоянием литературы. «Я не могла понять, почему писатели-мужчины совершенно свободно пишут о том, что является стрессом для мужчины, но как только я говорю об аналогичных вещах в жизни женщины, все дружно зажимают мне рот, утверждая, что я излагаю что-то неприличное» [3].
Как и все произведения Арбатовой, рассказ носит автобиографический характер. Юная героиня в неполные восемнадцать лет рожает двойню. Она сталкивается не только с непрофессионализмом и равнодушием медиков, но и с откровенно хамским отношением к беременной женщине, поставленной в такие условия, что она чувствует себя виноватой перед обществом. «К концу беременности чувство "оскорбленности и униженности" становилось вероисповеданием» [4].
Вопросы сексуальной культуры в советское время игнорировались. «Большинство вынесло из культуры и воспитания^ что быть носительницей женских половых признаков стыдно» [5]. Пережив несколько месяцев назад аборт, молодая женщина все еще не оправилась от потрясения («Под наркозом делают? - Ну, ща, под наркозом!») и собирается сражаться с «совковой» медициной за жизнь своих будущих детей.
Героиня не готова к материнству: ни семья, ни школа, ни государство не сделали ничего, чтобы помочь девочкам адаптироваться к той роли, которую им предстоит сыграть в недалеком будущем. «Культура моей страны не готовила меня к этому <...> Чугунные и каменные матери толпились по городам и весям страны, их прообразы ругались в очередях, жаловались на пьяниц-мужей, и мне совсем не хотелось пополнять их ряды» [6]. Арбатова подробно описывает обстоятельства родильных мытарств женщины: непрофессионализм и некомпетентность врачей, едва не погубивших и мать, и детей, грубость и хамство младшего медперсонала («Я за семьдесят рублей за каждой из вас бегать не обязана!»), преступные эксперименты с током, в которых заставляют участвовать роженицу «для науки», мучительный холод в коридоре, куда их вывозят («это чтоб спать не хотелось»). Нейтральное слово «женщина», которое используется героиней для самоидентификации, в устах медперсонала звучит вульгарно и по-хамски.
Рассказ завершается словами, выражающими суть ценностной системы феминизма. «Все это произошло со мной семнадцать лет назад только по той причине, что я - женщина. И пока будут живы люди, не считающие это темой для обсуждения, это будет ежедневно происходить с другими женщинами, потому что быть женщиной в этом мире не почетно даже в тот момент, когда ты делаешь то единственное, на что не способен мужчина» [7].
Близок подобной тематике и другой известный рассказ Арбатовой - «Аборт от нелюбимого». К этой проблеме она обращалась неоднократно и в автобиографической прозе, и в статьях, и в драматургии («Уравнение с двумя известными»), «Нация не может считать себя цивилизованной, если вследствие акта любви женщина обречена на аборт», — утверждает автор и всей своей деятельностью пытается повлиять на изменение ситуации [8]. Борьба с абортами, считает она, ни в
№ 1 (30), 2009
"Культурная жизнь Юга России " ^
коем случае не должна сводиться к их запрещению - это лишь усугубит проблему и приведет к резкому росту криминальных абортов, т. е. материнской смертности. «Среди феминистских сторонниц абортов никогда не было людей, не понимающих и не познавших ужаса этого мероприятия... Увы, церковь еще периодически добивается закона о запрещении абортов. Подобный опыт недавно был в Польше, где, как и в любой стране, ограничившей право женщины на рождение желанного ребенка, взлетели вверх цифры женской смертности от криминальных абортов, количества детей, сдаваемых в приюты, и детоубийств. Запрет на аборты в сочетании с низкой контрацептивной культурой грубейшим образом нарушает права женщин» [9].
В «Аборте от нелюбимого» Арбатова развивает тему, которую обдумывала на протяжении всей своей жизни. Главная мысль здесь - участие мужчины и его ответственность за происходящее. В данном рассказе героине 35 лет, «и все маленькое и теплое вызывает истерическое желание взять на руки и накормить с ложки», но вместо этого она вынуждена грубо вмешаться в природу и оборвать возможность новой жизни. Если в юности, будучи, по определению автора, «обычным нравственным недомерком», «стоимость жизни, которую собралась убивать», героиня ассоциирует «только с собственным физическим дискомфортом» [10], то в зрелом возрасте она понимает, что делает, и это усугубляет ужас происходящего.
История аборта героини и ее переживаний перебивается, как всегда у Арбатовой, яркими публицистическими вставками. «Мужчина придумал и создал гинекологию как науку и индустрию в мужском государстве... Мужчина начертал и построил кресло, в котором комфортно чувствуешь себя только под наркозом. Мужчина поработил тебя логикой расплаты за твою беременность в одиночестве, его противозачаточные модели привели к тому, что убийцей становишься ты и только ты» [11]. Героиня отнюдь не ратует за дискриминацию мужчин, но ее возмущает их видимая непричастность к событию. Аборт - всегда надругательство над телом и личностью женщины, и именно так он воспринимается героиней рассказа и ее подругами по несчастью. Одна из них вдруг словно взрывается: «Ой, мамочки, что ж мы тут все делаем?! Мы ж тут все детей убивать пришли!» Другая, «тихая девочка», третьекурсница, спрашивает, правда ли, что у них с мужем после ее первого аборта может никогда уже не быть детей. И получает резкое и безапелляционное: «Правда. Только не у вас, а у тебя. Поняла? У него будут. Поняла?» [12]. Позже, уже на кресле, глядя на свою 20-летнюю соседку, делающую пятый аборт, героиня внутренне кричит, обращаясь к Верховному Совету: «Козлы, или придите и посмотрите на нее, или закупите наконец противозачаточные средства!» [13].
Каждая из женщин, приговоренных быть убийцами, пытается найти себе и, конечно, «ему» извинение. Слушающая этот больничный декамерон героиня представляет, как «в параллельном мире
на четырех табуретках сидят четыре мужика-со-участника и оправдываются за наше присутствие в этой палате. И вроде все еще можно исправить, встать и уйти, и через год четыре хорошеньких существа будут учиться ходить, а не улетят в темное глубокое место» [14].
Иерархия ценностей в прозе Марии Арбатовой - феминистская. Феминизм исходит, прежде всего, из высокого европейского гуманитарного стандарта, закрепленного Декларацией прав человека, и одинаково нетерпимо относится как к дискриминации женщин, так и к любой другой дискриминации - по национальному, расовому, конфессиональному, возрастному, профессиональному или иному признаку. Поэтому иерархия ценностей в художественной прозе Арбатовой может быть представлена следующим образом:
- уважение к личности как высшая ценность;
- свобода как единственная возможность для развития полноценной личности;
- ответственность - важнейшее свойство зрелой личности, принципиально нереализуемой иначе;
- любовь и секс - обязательное условие существования женщины, без которого она перестает быть таковой. Отсюда отвращение к запретам и ограничениям в этой области, пусть даже и освященным многовековой традицией;
- материнство - безусловная и абсолютная ценность, не требующая комментария. Женщина, защищающая свободу, здоровье и право на полноценное развитие своих детей, права в любом случае;
- талант, способность к творчеству, культура - основной критерий оценки личности. Развитая личность не может не быть креативной.
Следует отметить, что специфически тендерная проблематика акцентируется феминизмом Арбатовой лишь потому, что одна из самых дискриминируемых в обществе групп - российские женщины. По мнению автора, задача феминизма, в том числе и в литературе, - легитимация тендерного дискурса и озвучивание соответствующих проблем. В художественной прозе, как и в своей разнообразной феминистской деятельности, Арбатовой удалось одной из первых привлечь внимание общества к тендерной проблематике, наметить пути выхода из кризиса, в котором, по нашему мнению, оказалось российское тендерное сознание из-за упорного сопротивления общепринятым европейским гуманитарным ценностям.
Литература
1. АрбатоваМ. Мне сорок шесть: автобиографическая проза. М., 2004. С. 720.
2. Там же. С. 235.
3. Там же. С. 321.
4. АрбатоваМ. Меня зовут женщина. М., 2004 // URL: http://www.a-z.ru/women_cdl/html/arbato-va_c/ htm. С. 5.
5. Там же. С. 1.
6. Там же. С.4.
7. Там же. С. 8.
gg "Культурная жизнь Юга России " № 1 (30), 2009
8. АрбатоваМ. Мне сорок шесть. ... С. 228. 11. АрбатоваМ. Меня зовут женщина ... С. 2
9. АрбатоваМ. Что обещает обществу феминизм? 12. Там же. С. 7. //URL: http://arbatova.ru/'pxiblicatioii/4.html. С. 6. 13. Там же. С. 8.
10. Там же. С. 3. 14. Там же. С. 10.
Е. V. LAZAREVA. A VERSION OF «WOMEN'S PROSE» BY MARIYA ARBATOVA: STORIES AND NOVELS AS «AN ARTISTIC PROPAGANDA» OF FEMINISM
This article is dedicated to one of the topical problems of contemporary literature, of our country - the gender picture of the world in the aspect of axiology. The paradox of Arbatova's text is the dialectics of feministic and antifeministic types of value statements.
Key words: «women's prose», M. Arbatova's stories and novels, gender discourse.
А. Г. НАГАПЕТ0ВА
ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ТЕМАТИКА В СОВЕТСКОЙ ПРОЗЕ 1930-Х ГОДОВ
В статье анализируются проблемы взаимовлияния и взаимодействия русской литературы советского периода и литератур северокавказских народов в условиях становления.
Ключевые слова:художественно-эстетическая направленность, северокавказская проза, теория бесконфликтности, социалистический реализм, проблема конфликта.
I Всесоюзный съезд писателей (1934) определил дальнейшее развитие советской литературы, его основные направления. На первый план была выдвинута производственная тематика. В работе съезда приняли участие и посланцы Адыгеи - Тембот Керашев и Ахмед Хатков. Вскоре было создано Адыгейское отделение Союза писателей. В конце 1936 года состоялся I Съезд писателей и ашугов Адыгеи, на котором активно «внедрялся» новый метод соцреализма. Однако, по мнению У. Панеша, «важно то, что рассматривались вопросы о соотношении реализма и романтизма, языке художественного произведения, национальном характере, принципах перевода» [1].
Какой бы однообразной, идеологически плоской ни представлялась нам сегодня «первая» официальная советская литература, без нее невозможно понять мышление людей советской эпохи, ее видение писателями, которые верили в коммунистические идеалы и стремились претворить их в жизнь. Более того, без нее нельзя осмыслить и сегодняшних просоветских и прокоммунистических настроений в России. А в отношении специфики прозы ранних национальных литератур можно сказать словами современного адыгского исследователя X. Тлепцерше: «При всем примитивизме художественного конфликта в рассказах и очерках тех лет именно он, этот конфликт, и помог писателям постепенно войти в сложный мир социально острого времени, что, в свою очередь, способствовало формированию в молодой прозе жанров повести и романа» [2].
Признанным считается тот факт, что советская «колхозно-производственная» проза оказала влияние, ставшее определяющим, на развитие литератур народов Советского Союза, в том числе и
народов Северного Кавказа. Как известно, «самоизоляция губительна, так как лишает нацию живительного творческого общения с другими культурами, добрососедского взаимообогащающего обмена разнонациональными художественными ценностями. Ни одна национальная культура не может развиваться <...> плодотворно, ограничивая, замыкая себя пределами собственного надела <-...> обособленного от других межевыми перегородками» [3]. В. Оскоцкий, утверждая это, основывается на компаративистском подходе, рассматривающем прозу того или иного этноса как национально-своеобразную составную часть региональных культурных (или межлитературных) общностей, учитывая ее разнообразные контактные связи и типологические схождения с литературами других народов. Северокавказская литература своеобразно постигала русское и европейское художественное слово. Выработанный веками арсенал мирового писательского опыта весьма органично вписался в рисунок национального изложения.
Под влиянием теории бесконфликтности, господствовавшей в искусстве рассматриваемого периода, большинство северокавказских авторов пытались увидеть органическую связь между формированием нового советского характера и процессом социалистического труда, раскрыть общественно-исторические закономерности, послужившие стимулом «массового духовного обновления». Произведения 1930-х годов насыщены высоким разоблачительным пафосом, посредством которого усиленно отвергается общественное устройство России на дореволюционном этапе исторического развития. Социально-политические изменения в судьбах
