CC BY
157
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ КАЗАНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА Том 150, кн. 8 Гуманитарные науки 2008
УДК 801(091)+801(092).801
ВАРИАТИВНОСТЬ ГРАММАТИЧЕСКИХ ФОРМ ГЛАГОЛА В ЯЗЫКЕ ТАТАРСКИХ ПОЭТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ XIX ВЕКА
А. Ф. Юсупов Аннотация
Статья рассматривает вариативное употребление грамматических форм глагола. В языке татарских поэтических произведений XIX в. наблюдается сочетание грамматических элементов кипчакских и огузских языков. Вместе с тем, в некоторых наклонениях глагола встречаются и арабские грамматические формы. Подобная смешанность была традицией поэтического варианта письменно-литературного языка. В статье рассматриваются такие формы на материале произведений Ш. Заки, яркого представителя татарской поэзии XIX в.
Ключевые слова: вариативность, татарский язык, история языка, глагол, безличные формы глагола, грамматические формы.
Язык татарских поэтических произведений XIX в. основан на письменных традициях литературного языка, который подвергся сильному влиянию старокнижных литературных традиций и является их продолжением. В нем прослеживается параллельное употребление кипчакских и огузских элементов, взаимодействие которых становится основой для возникновения структурно-функциональной вариативности нормы. Схожую тенденцию наблюдает И.Б. Баширова и в дальнейшем развитии татарского языка - в татарском литературном языке конца XIX - начала ХХ вв., где своеобразно соприкасаются многовековые письменно-традиционные нормы классического старотатарского языка и общеупотребительные разговорные формы [1, с. 62].
В поэтических произведениях XIX в. татарский глагол характеризуется теми же категориями, которые присущи другим тюркским языкам, категориями наклонения, времени, лица, числа и отрицания. Парадигматическое и синтагматическое значения категории лица выражаются в произведениях с помощью общих для татарского литературного языка показателей, а также грамматическими средствами, присущими для огузских и кипчакских языков (см. табл. 1).
Категория отрицания выражает отсутствие или наличие действия, процесса в семантике формы глагола. Значение отрицания передается формами, образованными при помощи аффикса -та/-та и его вариантов -myjl-mi; -mas/-mas. Например: yalam ecra ahle xajra kurmadem monca xosud [2, б. 110] «не видел в мире я столько хороших людей», zail ulmaz kunlemen bimarase [2, б. 87] «моя душа болеть не перестанет».
Табл. 1
Показатели категории лица
Лицо Аффиксы группы I Аффиксы группы II
Ед. число Мн. число Ед. число Мн. число
2-е -m, -manl-mynl-men -myzl-mez -m, -yml-em -ql-k
2-е -san -syzl-sez -ц, -ynl-en -nyzl-nez
З-е — -larl-lar, -synl-sen — -dyrl-der, -larl-lar
В языке поэтических произведений зафиксированы следующие разновидности категории наклонения: изъявительное, условное, желательное и повелительное.
Форма настоящего времени глагола изъявительного наклонения в большинстве случаев представлена формами на -а/-a; -j, к которым присоединяются личные аффиксы: kicam ber dam bu julnyn culene wa tayyny [2, б. 93] «в одно мгновение пройду пустыню и степи по этой дороге».
Прошедшее время индикатива в языке поэтических произведений исследуемого периода представлено целым рядом форм, которые в структурном плане разделяются на синтетические и аналитические. К синтетическим относятся формы на -dy, -yan, -mys, к аналитическим - конструкции, образованные сочетанием причастия на -mys с вспомогательными глаголами ide и dorur.
Прошедшее категорическое время на -dy, -de спрягается посредством аффиксов группы II, то есть присоединением аффиксов в усеченном варианте: kandu dastem berla raqam itdem yazal [2, c. 124] «своей рукой я написал газель». Прошедшее результативное время на -anl-an употребляется лишь для обозначения 3-го лица единственного числа: bu tabiyat yalame ecra casade parwar ulan [2, б. 119] «в этом мире природы возникло крепкое тело». Прошедшее результативное на -mysl-mes является огузским вариантом данного времени. 1-е лицо единственного числа может оформляться при помощи аффикса -yml-em (усеченный вариант) и личного аффикса группы I -mynl-men: qasd idarem canyma, con susamysmyn qanyma [3, б. 414] «оскверню свою душу, ибо жажду своей крови», sul jana kitdem ki, andin kilmesem, zira qandin kildekemne belmesem [2, б. 107] «пошел я в ту сторону, (значит) оттуда иду, потому что знаю, откуда иду».
В языке поэтических произведений XIX века 3-е лицо может употребляться без личных аффиксов или оформляться при помощи специального аффикса -dyr, этимологически восходящего к вспомогательному глаголу torur «стоять», «быть», «находиться»: sana xaq wirmes cahanda abruj [2, б. 124] «бог наградил тебя авторитетом в мире», fikrinen darjasiya mostayraq ulmysdyr kunel [3, б. 414] «в пучине разума душа погибла».
Прошедшее время на -mys dorurl-mes dorur является аналитической формой прошедшего результативного времени: osbu nury sul kese tapmys dorur, xaqdan uzgadan kuzen japmys dorur [2, б. 82] «вот этот луч коснется того человека, который не будет признавать никого, кроме бога».
Будущее время на -yr спрягается, принимая личные аффиксы группы I: nita kunel wirerem bu donjaya [2, б. 122] «всей душой полюблю я этот мир». Кроме того, в 1-м лице единственного числа может употребляться полный аффикс
-mynl-men: corya, corya qan ecarmen ban hamin [2, б. 127] «пью я кровь всегда глотками». Схожую ситуацию наблюдает Ш. Шукуров: полный и усеченный варианты аффиксов 1-го лица будущего времени параллельно употреблялись и в языке тюркских письменных памятников [4, c. 67-70].
Повелительное наклонение представлено II и III лицами единственного и множественного числа. В большинстве случаев основой повелительного наклонения является 2-е лицо единственного числа, и она не имеет специальных морфологических показателей: anlaryn afatedin saqla bane [2, б. 134] «оберегай меня от их несчастий». 2-е лицо единственного числа также образуется при помощи специального аффикса -yyll-gel: iqurquly jirlarda, sahym, dastgir ulyyl bana [2, б. 91] «в опасных местах руководи, мой шах, ты мною». Показатель повелительного наклонения -yyn/-gin характерен и для древнеуйгурского языка. Как известно, в тюркских языках форма 2-го лица единственного числа повелительного наклонения обычно не имеет особого показателя. Однако в древнеуйгурском языке [5, с. 68], а из современных тюркских языков в узбекском [6, с. 206] 2-е лицо единственного числа повелительного наклонения может быть образовано с помощью особых аффиксов -yyll-gfl, -yynl-gin.
В языке исследуемых нами поэтических произведений для выражения 2-го лица множественного числа повелительного наклонения употребляется три показателя. В большинстве случаев форма повелительного наклонения данного лица и числа имеет показатель -(y)tfl-(e)tf и -(y)qyzl-e(qez): uget wiren bana, i xal belanlar [2, б. 90] «дайте мне совет, о, вы, пришедшие о здоровье моем узнать», bane ulem ila tahdid itmanez [2, б. 127] «не пугайте меня смертью». 2-е лицо множественного числа в языке поэтических произведений Ш. Заки также образуется, как и в современном татарском литературном языке, при помощи аффикса -(y)yyzl-(e)gez: qyjas ajlagez imde: bu keseda warmy din? [2, б. 111] «сравните: верующий ли этот человек?».
В языке поэтических произведений XIX в. встречаются многие формы желательного наклонения, которые в современном литературном татарском языке уже не употребляются. Для выражения желания и намерения говорящего совершить действие используется огузско-турецкая форма -alym, -alem, -alam: wiralym jyqlyya bu warlyyymny, bana bu warlyyym azyas xolymdyr [2, б. 96] «отдаю это своё богатство неимущим, для меня это богатство - мой бредовый сон». В настоящее время форма желательного наклонения на -alyml-alem встречается только в турецком языке [7, с. 52].
В проанализированных нами произведениях значение 1-го лица оптатива передается также и аналитической конструкцией на -yym kilur, образованной от архаичного имени действия на -yy с помощью вспомогательного глагола kel, kil: ul sababdan bandai ahle safa bulyym kilur [2, б. 127] «поэтому хочу стать зависимым человеком». 3-е лицо единственного числа оформляется при помощи аффикса -yajl-gaj. В отличие от литературного языка древнетюркский показатель желательного наклонения -yajl-gaj употребляется с глаголами как отрицательной, так и утвердительной формы: jorgel bu jirnen xadden al, nayahan ul at sanen astynda bulyaj, bulmayaj [3, б. 416] «лошадь под тобой, путешествуй по свету, однажды эта лошадь под тобой будет, иль не будет».
Условное наклонение представлено общетюркской формой на -sal-sa: osbu nafsem afatendan gar xalas ajlasan bane, uzga qurqulardan aslan zinharym qalmady [3, б. 415] «коль ты спасешь от суетных страстей, исчезнет страх, не будет просьб других». Грамматическое значение условия может выражаться также формами -yrsal-ersa, -ursal-arsa: qaju jirda ojursam - ul ilemder, qaju jirda sah(a)ra dosarsam - ul ilemder [2, б. 95] «где ни лягу спать, это дом мой, в каком городе ни останавливаюсь, это моя родина».
В языке исследуемых поэтических произведений представлены следующие формы неличных глаголов: причастие, деепричастие, имя действия и инфинитив.
Причастие является одной из наиболее сложных и оригинальных грамматических категорий в системе неличных глаголов. Для поэтических произведений характерны причастия прошедшего времени на -yanl-gan, -anl-an, -dyql^K, -mysl-mеs, а также причастия будущего времени на -asyl-ase, -acaq, -yrl-er (-mazl -maz).
Форма причастия на -yanl-gan является активно употребляемой и продуктивной формой. Причастие на -yanl-gan считается характерным показателем языков кипчакской группы. Вместе с тем в языке поэтических произведений XIX в. при выражении грамматического значения причастия прошедшего времени активно употребляется и огузский вариант данного аффикса -anl-an.
Форма причастия на -an в своих грамматических показателях имеет несколько фонетических вариантов: а) к основам, оканчивающимся на согласный звук, присоединяются аффиксы -anl-an: uget wiren bana, i xal belanlar [2, б. 90] «дайте мне совет, о вы, пришедшие о здоровье моем узнать»; б) основы с конечным гласным имеют аффиксы -janl-jan: bu manzumny dijan us ber faqirder, falan uyly falan dib mashurder [2, б. 122] «сказавший этот стих - один бедняк, известный как сын некоего человека».
Форма причастия на -dyql^K является древнетюркской формой, она характерна для огузской группы современных тюркских языков. Отличительной чертой формы на -dyql^K по сравнению с другими причастными формами является то, что она при субстантивации употребляется только с аффиксами принадлежности: wir, i saqyj, cam(e) maynadan sarabi, zinhar, sul yariba kem hamisa ukdeke canan ikan [2, б. 113] «о виночерпий, дай, пожалуйста, от чашки смысла вино тому, кто всё время желает найти возлюбленную для этого инвалида». Как известно, форма -dyq/^ек по синтаксическим функциям соответствует кипчакской форме на -yanl-gan.
Причастие на -asyl-ase определяет предмет через действие, совершаемое в будущем. Действие, выражаемое данной формой, во всех случаях сопровождается модальным оттенком долженствования [8, б. 211]. В исследуемых поэтических произведениях, как и в современном татарском литературном языке, огузская форма на -asyl-ase обозначает процесс, соответствующий значению инфинитива на -yrya литературного языка: izgelaren allaren alub tuyry julda warasy [3, c. 418] «идти прямой дорогой, держась за руки святых».
Огузская форма причастия на -acaq в языке рассматриваемых поэтических произведений употребляется в довольно ограниченном количестве и встречается лишь в собственно-причастном значении: sul baqa jordy dozat kem, waracaq
jirender ul [2, б. 106] «почини вечный дом, куда должен ты идти». По мнению исследователей, такая форма встречается и в некоторых кипчакских языках [9, с. 77].
Причастие на -yr/е (отрицательная форма - -mazl-maz) в исследуемых произведениях встречается редко, только в собственно-причастном значении, и в предложении является определением к словам, выражающим значения субъекта, объекта и места действия: xasrat banem jijar asym, - diswar uldy banem xalem [2, б. 103] «моя пища приносит мне горе, печальным стало мое состояние».
В языке поэтических произведений XIX в. наряду с причастиями тюркотатарского происхождения употребляются причастия, заимствованные из арабского языка. Большинство арабских причастий действительного залога в изученных произведениях отмечены в собственно причастном значении, то есть выступают в атрибутивной функции. Они употребляются в основном в значении адъектива (fani - ветхий, старый, негодный) и служат определением к словам, выражающим значения субъекта или объекта действия:: gar bu yasyj bandaga xaqdan yyjnajat bulmasa [2, б. 94] «если этому грешному человеку не будет помощи от Бога». Причастия страдательного залога употребляются в атрибутивной функции реже, чем причастия действительного залога.
По морфологической классификации деепричастные формы проанализированных произведений можно разделить на следующие группы: а) положительные формы, образованные при помощи аффиксов -ybl-eb, -ubanl-uban, -jynl-jen,_ -yac; б) отрицательные формы, образованные при помощи аффиксов -majybl -majeb, -majynl-majen, -majyncal-majenca.
Деепричастие на -uban выступает грамматическим синонимом формы на -ybl-eb. При помощи данной формы образуются деепричастия только от положительных основ: igre jullarny qujuban tuyry jula warasy [3, б. 418] «оставив другие пути, надо идти прямой дорогой».
Деепричастия на -jynl-jen и на -yac не активны. Форма на -jynl-jen, выступая в функции зависимого сказуемого, обозначает действие, которое предшествует действию, выраженному основным глаголом, или протекает одновременно с ним: sadyjq kazben anlajyn kazben beler [2, б. 116] «правдивый, поняв твой обман, узнает и его обман». По мнению исследователей, деепричастия на -jynl-jen встречается редко, главным образом в языках огузской группы [10, с. 128].
В языке исследуемых поэтических произведений из неличных форм глагола зафиксированы также имена действия, образующиеся с помощью аффиксов -maql-mak, -maqlyql-maklek, -mal-ma, -ul-u, -yyl-ge.
Огузская форма имени действия на -maql-mak в большинстве случаев субстантивируется и употребляется с аффиксами принадлежности и падежа: bu tormaqyn sony - kitmak doryr [2, б. 82] «конец этой жизни - смерть». Форма на -ul-u субстантивируется и выступает с аффиксами падежа: bu fani ewlare wajran qyluban, ad baqyj jorune tozmak kirakder [2, б. 85] «разрушив эти ветхие дома, нужно построить вечное».
Имя действия на -yyl-ge в языке изучаемых произведений в чистом виде не употребляется. Например, сочетание на -yym kilurl-yym kilur выражает непроизвольное желание субъекта совершить действие: sarab xikmate qanyym kilur [2, б. 117] «хочу узнать тайну вина».
Наряду с тюркскими именами действия в языке анализируемых стихотворных текстов широко употребляются и их заимствованные «эквиваленты» - арабские имена действия, или масдары.
Как отмечают исследователи, большинство арабских масдаров в татарском языке субстантивируются под воздействием грамматических законов данного языка. Поэтому можно считать, что многие из них потеряли свои грамматические значения и выполняют функцию обыкновенных существительных [11, с. 17]. Кроме того, часть имен действий субстантивирована в самом арабском языке, так как процесс субстантивации является ярко выраженной особенностью данной формы [12, с. 253]. В языке изучаемых поэтических произведений широко употребляются арабские масдары I (wocud [3, б. 414] «бытие, существование»), II (tadbir [2, б. 83] «предусмотрительность»), III (xitab [2, б. 82] «обращение; речь»), IV (iman [2, б. 81] «вера, убеждение»), VIII (intizar [3, б. 415] «ожидание»), X (istiqamat [2, б. 124] «честность») породы.
Значение инфинитива реализуется в формах на -maya/zmaga, -maql-mak, -yryal-erga, -asyl-ase. Форма на -mayal-maga является одной из основных форм выражения значения инфинитива в языке поэтических произведений XIX в.: ul jana warmaya tuyry jul kirak [2, б. 107] «чтобы идти туда, нужно найти прямую дорогу». По мнению Ф.М. Хисамовой, такая форма была активна в языке деловой письменности XVIII в. [13, б. 90-91].
Форма на -maql-mak в сочетании с модальным словом kirak «нужно», «необходимо», «надо», «должен» выражает значение инфинитива: tanre dustydyr ular, belmak kirak [2, б. 125] «нужно знать, что они являются друзьями Всевышнего». Основным значением инфинитива на -yryal-erga является выражение цели действия: rizanyz warmy jana qylyrya yaqd saryder mijana [2, б. 121] «согласны ли вы вступить снова в брак». Форма на -asyl-ase обозначает процесс, соответствующий значению инфинитива на -yrya литературного языка: osbu dijunen afatendan cisem, can qortarasy [3, б. 417] «надо спасти тело и душу от нападения этого демона».
Таким образом, анализ морфологических особенностей глагола в поэтических произведениях XIX в. показал, что для них свойственно сочетание грамматических элементов кипчакских и огузских языков. Арабские грамматические формы встречаются лишь в тех наклонениях глагола, которые по семантике и синтаксическим функциям близки к именам. Такой языковой неоднородности, характерной для поэтических произведений данного периода, способствовала существовавшая письменно-литературная традиция, на которую осознанно и целенаправленно ориентировались поэты.
Summary
A.F. Yusupov. Verb Grammatical Forms Variability in the Language of 19th-century Poetic Literary Works.
The article views the variative usage of the verb’s grammatical forms, namely the combination of grammatical elements of kipchak and oguz languages, in the language of 19th-centurypoetic literary works. At the same time, Arabic grammatical forms can also be seen in some verb moods. Such a combination was a tradition of the poetic variant of written literary language. Poetry by Sh. Zaki is taken as a case study.
Key words: language, language history, verb, impersonal verb forms, grammatical form.
Литература
1. Баширова И.Б. Татарский литературный язык конца XIX - начала ХХ века: литературная норма, вариативность нормы и функционально-стилистическая вариативность в категориях имени существительного и наклонениях глагола: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. - Казань, 2000. - 67 с.
2. Шэмсетдин Зэки шигырьлэре l Тез. Зиннэтулла Мехэммэтрэхими. - Башкортстан Фэннэр академиясенец Уфа тарих, тел hэм эдэбият институты гыйльми архивы, Ф. 3. - Т. 63. - Б. 47, 178.
3. ФэхретдиновР. Асарь. 13 жезьэ. 2 жилд. - Оренбург, 1907. - 422 б.
4. Шукуров Ш. История развития глагольных форм узбекского языка (настоящее и будущее времена). - Ташкент: Фан, 1966. - 138 с.
5. Насилов В.М. Древнеуйгурский язык. - М.: Изд-во вост. лит., 1963. - 122 с.
6. Кононов А.Н. Грамматика современного узбекского литературного языка. - М. -Л.: Изд-во АН СССР, i960. - 446 с.
7. ДмитриевН.К. Турецкий язык. - М.: Изд-во вост. лит., i960. - 95 с.
S. Тумашева Д.Г. Хэзерге татар эдэби теле морфологиясе. - Казан: Казан ун-ты нэшр., 1964. - 300 б.
9. Юсупов Ф.Ю. Неличные формы глагола в диалектах татарского языка. - Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1985. - 317 с.
10. Шербак А.М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков: Глагол. -Л.: Наука, 1981. - 183 с.
11. Махмутов М.И. Фонетическое и грамматическое освоение арабских заимствований в татарском литературном языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. - Казань, 1966. - 20 с.
12. Гранде Б.М. Курс арабской грамматики в сравнительно-историческом освещении. -М.: Изд-во вост. лит., 1963. - 594 с.
13. Хисамова Ф.М. XVIII йездэге татарча эш кэгазьлэренец тел Yзенчэлеклэре. - Казан: Казан ун-ты нэшр., 1981. - 161 б.
Поступила в редакцию 16.06.0S
Юсупов Айрат Фаикович - кандидат филологических наук, доцент кафедры истории татарского языка и общего языкознания Казанского государственного университета.
E-mail: faikovich@mail.ru
