CC BY
251
литературы по-прежнему сохраняет свою актуальность и открывает нам новые грани дарования великого русского поэта.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Пушкин A.C. Полон, собр. соч. М., 1964. T. VII. С. 501. : Там же. С. 501. > Там же. С. 502.
4 Лихачев Д.С. Слово о почку Игореве. М., 1976. С. 147-148. 1 Пушкин A.C. Поли. собр. соч. М., 1964. T. VII. С. 503. Слово о полку Hi ореве // И бор пик. Повести Древней Руси. М., 1986. С 78.
Л.И. Миночкина ВВ. РОЗАНОВ О ПУШКИНЕ
Несмотря на публикации литературно-критических и философских работ В.В. Розанова в последнее десятилетие, современная наука лишь только начинает изучать его литературную критику как явление1. Исследователь А.Н. Николюкин справедливо утверждает, что несмотря на противоречивость литературно-критических взглядов критика-философа, концепция русской литературы XIX века вырисовывается в его произведениях. Заметим, что творчество A.C. Пушкина становится точкой отсчета в этой необычной концепции, а высказывания о поэте звучат удивительно современно накануне XXI столетия.
Принцип розановских антиномий, «двуликости» исчезает при оценке поэзии A.C. Пушкина, к которой критик-философ обращается постоянно: и в эстетическом трактате «Три момента в истории русской критики» (1892), где творчество поэта было для него пробным камнем для трех этапов русской критики, и в статьях, посвященных столетнему юбилею поэта: «A.C. Пушкин» (1899), «О пушкинской академии» (1899), «Заметка о Пушкине» (1899), «Кое-что новое о Пушкине» (1899); в трудах, где он полемизирует с Вл. Соловьевым по проблеме метафизики смерти: «Христианство активно или пассивно?» (1897), «Еще о смерти Пушкина» (1900), — в более поздних статьях: «Возврат к Пушкину» (1912), «Пушкин и Лермонтов» (1914), в работах о Н.В. Гоголе, в первом и втором коробе «Опавших листьев» и др.
Критик-философ не претендовал на исключительные открытия, замечая, что наступило время «Пушкина в подробностях». Известно, что Розанов ввел в критику «мелочное», «мимолетное». «У меня есть какой-то фетишизм мелочей, — пи-
сал критик. — «Мелочи» суть мои «боги»2, Мысли философа русского ренессанса направлены вглубь, открытия живут подспудно. Подводя итоги всему сказанному о поэте в русской критике, внося свои коррективы, яркие дополнения, Розанов рисует «космос» творчества Пушкина, «изумительную духовную реальность»3, удивительную гармонию и совершенство пушкинского духа, в тайны которого он пытается проникнуть.
Феномен творчества А.С Пушкина, его личности В. Розанов отчасти объясняет феноменом литературы в России, которая являлась «духовным средоточием русского общества», «священной сагой», «центральным национальным явлением» (это «сосредоточение вне классов, положений», «Россия здесь «собрана вся»)4, а писатель — главным лицом, в котором искали «святого». В литературе «есть свои святыни... свой календарь, свои дорогие могилы и благодарно вспоминаемые рождения»4. Пушкин принадлежит к числу этих «святынь». 100-летний юбилей его вызвал «духовное и даже физическое движение»4, «готовится Россия, готовятся все, и все делается само собою»5. Таким образом, с высоты исторического опыта Розанов подтверждал мысль о национальном значении поэта, что отрицалось или недооценивалось в 60-70-е годы, в продолжение «двадцати лет отчуждения от поэта и непонимания» его.
Развивая мысли И.В. Киреевского, В.Г. Белинского о влиянии европейской литературы (в основном Байрона) на творчество Пушкина и самобытности, национальном характере его, В. Розанов вносит новый аспект. Поэт «начал с молитвы Европе»: «Парни, Андре Шенье, Шатобриан, одновременно с Парни для сердца — Вольтер для ума; затем Байрон и. наконец, Мольер и Шекспир прошли по нему, но не имели силы оставить его в своих оковах... остался русский человек, но уже богатый всемирным просвещением...»6. В этом специфика Пушкина, отличие его от национального поэта Кольцова, славянофилов, которые стояли спиной к Европе. Розанов использует выразительное сравнение для выражения своей мысли о беспрерывном росте поэта: «Пушкин вырастал из каждого поочередно владевшего им гения, как бабочка вырастает из прежде живой и нужной и затем умирающей и более не нужной куколки»7, оживив для нас Вольтера, и Дидро, и других. Критик называет Пушкина «царственной душой» в том смысле, что «он поднялся на такую высоту чувств и созерцаний, где над ним уже никто не царил»7.
Мысль о том, что Пушкин — поэт «национального значения», что он «народен и историчен», пронизывает все работы критика. С этим связано и то, что начало русской литературы XIX века В.В. Розанов ведет от A.C. Пушкина. Если В.Г. Белинский
говорил в свое время, что в творчестве поэта литература впервые предстала как искусство слова, что Пушкин — «поэт-художник», «поэт действительности»*, основоположник реализма, то Розанов делает акцент на другом. A.C. Пушкин, «пережив все душевные настроения, исторически сложившиеся в Западной Европе, возвратился к народному», «к простому и доброму, что живет как высший идеал душевной красоты в нашем народе»9. Этот идеал особенно отчетлив «во второй половине» «Евгения Онегина», в «Капитанской дочке», «Повестях Белкина». Современники, в том числе и В.Г. Белинский, ожидали от поэта «дальнейшего углубления в таинственный мир европейских идеалов», «все большей душевной сложности»10, поэтому недооценили прозу Пушкина.
От последнего периода творчества поэта «ведет свое начало и трезвое простое отношение к действительности, которое с гех пор стало господствующим в нашей литературе: Сергей Аксаков в семейной хронике непосредственно примыкает к «Капитанской дочке»: к ним обоим примыкает Л.Н. Толстой с семейной хроникой Ростовых и Болконских — «Войной и миром»; как эпизоды, как разорванные нити этих хроник могут быть рассматриваемы и лучшие образцы нашего семейного романа — «Обрыв», «Дворянское гнездо», отчасти «Обломов»1". По наблюдениям Розанова, повести Тургенева представляют «дальнейшую суженность и индивидуализацию этого течения нашей жизни»1". Таким образом, в конце XIX века Розанов по-своему откликнулся на шедшую в 50-60-е годы полемику о гоголевском и пушкинском направлениях. Известно, что Н.Г. Чернышевский и H.A. Добролюбов отстаивали гоголевское направление вслед за В.Г. Белинским, утверждавшим, что пушкинский период в литературе кончился и начался гоголевский. В.В. Розанов видел преемственность пушкинских традиций и прежде всего в сфере идеалов.
В противовес реальной критике 60-х годов, которая фиксировала в произведении прежде всего типическое, свойственное эпохе, подходя к человеку как к «средству для чего-то... как к материалу для теорий»10, В. Розанов утверждает, что литературу нужно рассматривать как ряд «индивидуальных миров». Гуманизм, уважение к личностному началу в «богоподобном человеке», что роднит философа с «золотым веком» русской литературы, объясняет его метод: поиски индивидуального, неповторимого начала в творчестве. В этом плане его предшественником является Ап. Григорьев, для которого произведение — это целостный организм. Неслучайно Розанов выше всех ценил высказывания о Пушкине Ап. Григорьева. Глубокую индивидуальность Розанов увидел в творчестве A.C. Пушкина и писателей 50-70-х годов:
И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, JI.H. Толстого: «...духовный взор писателей этого времени как будто обращен был внутрь себя... они создавали, прислушиваясь к движениям только своего сердца и своих мыслей»"'.
Розанов рассматривает творчество A.C. Пушкина как «своеобразный и замкнутый, совершенно закругленный «мир», как «космос», как украшенное Божие творение»11. Это именно целый «мир», потому что Пушкиным можно духовно «питаться и можно им одним пропитаться всю жизнь»11, в отличие от Гоголя. Лермонтова. В статье «О Гоголе» (1891) Розанов пишет: «Разнообразный, всесторонний Пушкин составляет антитезу Гоголю, который движется только в двух направлениях: напряженной лирике... уходящей ввысь, и иронии, обращенной ко всему, что лежит внизу»12. Поэтому критик приходит к оригинальному выводу, что именно Пушкин является основателем «натуральной школы», потому что он всегда верен природе человека. «Отсюда индивидуализм в его лицах, вовсе не сводимых к общим типам»12. По мнению философа, в произведениях Пушкина «сохранена жизнь, перенесенная из действительности»12, он дает норму для правильного отношения к ней, и его «поэзия лишь просветляет действительность и согревает ее, но не переиначивает, не искажает, не отклоняет от того направления, которое уже заложено в живой природе самого человека»12.
Многогранность, гармоничность творчества Пушкина, о которой говорил в свое время В.Г. Белинский, оттеняется в статье Розанова «О пушкинской академии» не только «монотеизмом» Гоголя, но и Лермонтова («сердечным и умственным»): «Попробуйте жить Гоголем, попробуйте жить Лермонтовым? Вы будете задушены их (сердечным и умственным) монотеизмом... Через немного времени вы почувствуете ужасную удушаемость себя, как в комнате с закрытыми окнами и насыщенной ароматом сильно пахучих цветов, и броситесь к двери с криком: «Простора! воздуха!...». У Пушкина — все двери открыты, да и нет дверей, потому что нет стен, нет самой комнаты: это в точности сад. где вы не устаете»13. Пушкин не знал «одной лишь думы власть», «одну, но пламенную страсть», как Лермонтов. «Монотонность совершенно исключена из его гения... Он — все-божник, т.е. идеал его дрожал на каждом листочке Божьего творения; в каждом лице человеческом, поискав, он мог или, по крайней мере, готов был его найти. Вся его жизнь и была таким-то собиранием этих идеалов, — прогулкою в Саду Божием, где он указывал человечеству: а вот еще что можно любить!»... «или — вот это!..». Но оглянитесь, разве то — хуже?!» п
Однако, в отличие от Н.И. Надеждина, который полагал, что Пушкин, как легкокрылый мотылек, растратил своей гений на пустяки, и критиков-шестидесятников, принижавших философский уровень творчества Пушкина, Розанов констатирует, что поэт был серьезен, вдумчив. Философ и поэт в нем слиты так, что «нельзя рассмотреть, где умолк поэт и говорит философ. Не видно никаких швов»14. Критик отмечает его «огромную способность видеть и судить, изумительную и постоянную трезвость головы», «трезвый гений»14. Розанов констатирует, что именно благодаря глубокому содержанию из всех великих умов России Пушкин «свеже-поучителен для нас и так родственен и душевно-близок. Жуковский пережил Пушкина; Чаадаев был его учителем; Белинский был его моложе: однако все три так архаичны сравнительно с Пушкиным! Как, наконец, архаичны для нас даже корифеи 60-х годов: не враждебны, но именно старомодны»14.
Какие еще черты «космоса» Пушкина называет Розанов?
Развивая мысли В.Г. Белинского об универсальности Пушкина, критик-философ добавляет, что Пушкин был богат «гениальным забвением», отдавая дань кумирам, но «без вечного которому-нибудь поклонения», восходя все выше в своем развитии, причем «без разочарований». Пушкин «не умеет разочаровываться, а умеет только очаровывать». «Отсутствие постоянного и вечно одного и того же», «кроме одного искания правды во всем»15, близко мироощущению Розанова с его диалектикой и антиномией мысли. У Пушкина он отмечает тяготение к контрастам, «совмещению... разительных противоположностей» и взаимному отрицанию: сын и отец в «Скупом рыцаре», рачительный Сальери и гениальный Моцарт, петербургский концерт и ночь в Александрии в «Египетских ночах» и т.д.
Если В.Г. Белинский объясняет притягательность поэзии Пушкина высокой художественностью, пафосом гуманности, то Розанов — богатством чувств и тонов. В поэзии Пушкина на «каждую нужду», «каждый миг» есть отклик — «цветок-стихотворение». Человек находит у Пушкина дружественное участие, поддержку и облегчение. Для Пушкина «открыта бывает иногда вся земля»16. Если Рафаэль — это «какой-то всемирный Глаз», Бетховен — «всемирное и такое же вековечное Ухо», то Пушкин «был всемирное внимание, всемирная вдумчивость»17: «на всякий звук родит он отзвук...». Говоря о «всемирной вдумчивости» поэта, В. Розанов явно перекликается с Ф.М. Достоевским, который в знаменитой «Речи о Пушкине» отмечал «всемирную переимчивость» поэта.
На стыке XX и XXI веков весьма актуально звучат мысли Розанова о колоссальных неиспользованных нравственных ре-
сурсах духа поэта, пафоса его творчества как противоядия разливу пошлости в литературе. В статье «Возврат к Пушкину», написанной в 1912 году в связи с 75-летием кончины A.C. Пушкина, критик-философ замечает, что Пушкин «воспитателен и здоров для души. Во всех его томах ни одной страницы презрения к человеку... Какая-то удивительно чистая кровь... покой, ясность и уравновешенность»11*. По наблюдению критика, все «уклоняющееся» и «нарочное» поэт как-то инстинктивно обходил. «Ум Пушкина предохраняет от всего глупого, его благородство предохраняет от всего пошлого, разносторонность его души и занимавших его интересов»18' предостерегает от увлечения ложной идеей. Поэтому Розанов звал: «К Пушкину снова!.. Он дохнул бы на нашу желчь, — и желчь превратилась бы в улыбки»18.
Пушкин не входит в «курс русской словесности», а он есть «вся русская словесность... в благородной первоначальной задаче»1'4. Пушкин определил движение русской литературы и ее характер, потому что он «поэт мирового лада, — ладности, гармонии, согласия и счастья»'9, по мнению критика-философа, он «глава мирового охранения». В цитируемой статье «Пушкин и Лермонтов» (1914) Розанов вновь противопоставляет Пушкину Лермонтова, но уже как поэта «разлада», «отрицания»: «Какую бы вы ему гармонию ни дали, какой бы вы ему рай ни насадили, — вы видите, что он берется за скобку двери... «Прощайте! Ухожу!»— сущность поэзии Лермонтова... Пушкину и в тюрьме было бы хорошо. Лермонтову и в раю было бы скверно»14. В конце концов критик-философ приходит к такому заключению: «Литература наша может быть счастливее всех литератур, именно гармоничнее из всех, потому что в ней единственно «лад» выра-¡ился столько же удачно и полно, так же окончательно и возвышенно, как и «разлад»: и через это, в двух элементах своих, она до некоторой степени разрешает проблему космического движения»14. В этом критик прав, потому что движение мира, космоса, литературы — всего, что существует, происходит через противоборство.
Сравнивая Пушкина и Гоголя по типу отношения к действительности и предпочитая Пушкина, философ вместе с тем гениально подметил, что «в Пушкине и Гоголе слово русское получило последний чекан. И ни у кого из последующий писателей, не выключая отсюда и Толстого, слово не имеет уже той завершенности. той последней отделанности, какою запечатлены творения ггих двух воистину отцов русской литературы. Мысли Толстого или Достоевского — сложнее, важнее. Но слово остается первым и непревзойденным у Пушкина и Гоголя»20.
В. Розанов подтверждает мысль Белинского о том, что Пушкин принадлежит «к вечно развивающимся явлениям». В статье «Возврат к Пушкину» он утверждает, что Пушкин современнее даже Достоевского и Толстого: ««Пиковую даму» и «Дубровского» мы читаем с такой живостью и интересом, как бы они теперь были написаны. Ничего не устарело в языке, в течении речи, в душевном отношении автора к людям, вещам, общественным отношениям. Это — чудо, Пушкин нисколько не состарился; и когда и Достоевский, и Толстой уже несколько устарели, устарели по самой нервозности своей, по идеям, по взглядам некоторым, — Пушкин ни в чем не устарел. И поглядите: лет через двадцать он будет моложе и современнее и Толстого и Достоевского... в нем сохранится нечто и для всякого века и поколения»21. Размышляя о «странной вечности» Пушкина, критик-философ утверждает, что его поэзия не «утратит прелести и необходимости, как березовая роща и бегущие весной ручьи»21.
ПРИМЕЧАНИЯ
I См.. Нико.люкин Н. А. В.В. Pouihob —литературный критик // Розанов В.В. Мысли о .штературе. М., 1989. С. 5-40; Николюкнн H.A. В.В. Рошнов IV!.. 1990; Лавров В.А. Возвращение Василия Розанова, in истории русской литературы XX века. СПб., 1997.
' Ро ¡анов. Опавшие лисп,я. СПб., 1913. С. 220. Франк С. О задачах пошання Пушкина // Пушкин в русской философской критике: конец XJX - первая половина XX вв. М., 1990. С. 422. 4 Рснанов В.В. A.C. Пушкин // Пушкин в русской философской критике: конец
XIX - первая половина XX вв. М., 1990. С 161-162. " Ро'.анов В.В. О пушкинской академии // Пушкин в русской философской критике: конец XIX - первая половина XX вв. М., 1990. С. 174. " Рожнов В В. A.C. Пушкин. С 163. Там же. С. 167.
4 Бечинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая // Собр. соч : В 9 т. М., 1981. Т. 6. С. 262.
II Ро шнов В.В. Три момента в ра иштнн русской критики // Сочинения. М. 1990. С. 165.
'»Там же. С. 167-169.
11 Posaiioa B.B. О пушкинской академии. Ука». соч. С. 175.
12 PosatioB B.B. О Гоголе: приложение двух >тюдов // Розанов В. Мысли о литературе. М., 1989. С. 159.
п Ро ;аиов В.В. О пушкинской академии. Ука!. соч. С. 174-175. 14 Розанов В.В. A.C. Пншшн. Указ. соч. С. 171. ' Там же. С. 171-172. Pouihob. О пушкинской академии. Ука!. соч. С. 176. "Там же. С. 177-178.
11 Ро'.анов В.В. Во '.upai к П\шкииу (К 75-летию дня его кончины) // Рожнов В Мысли о литературе. М., 1989. С. 327-329. i<J Ро ¡анов В.В. Пушкин п Лермонтов // Пушкин в русской философской критике: конец XIX - первая половина XX вв. М., 1990. С. 191-193.
"" Po sanoß. О Foi оле // Мысли о литературе. М., 1989 С. 160. -'' Ростов. Во трат к Пушкину (К 75-летгао дня его кончины). 27 января 1837 -27 января 1912 года //Мысли о литературе. M , 1989. С. 328-329.
С.М. Шакиров
ПУШКИН В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ МЛ. ВОЛОШИНА
Обращенность к современности, к культурным явлениям начала 20 века - характерная черта творчества М.А. Волошина. Он активный участник литературного процесса эпохи, во многом близкий по творческим установкам В. Иванову, В. Брюсову, К. Бальмонту, автор критических статей и эссе о поэзии и прозе символистов, о современной ему живописи, театре. Это не означает удаленности поэта и критика серебряного века от классической литературной традиции. Она присутствует в художественном сознании Волошина. Ее выявление, несомненно, является важной задачей.
Столетие, отделяющее М.А. Волошина от A.C. Пушкина, не явилось препятствием для культурного взаимодействия. К Пушкину, к его творчеству восходят многие элементы художественной системы Волошина.
Впервые к пушкинской традиции Волошин обращается в «Отрывках из посланий»1 (1904), стихотворном письме к любимой девушке. Бережно воссоздавая счастливую «цепь промчавшихся мгновений» поэт выбирает для их выражения классическую форму - «онегинскую строфу»:
Я соблюдаю обещанье И замыкаю в че[кий аих Мое далекое посланье Пуси> будет он, как вечер, тих. Как ci их «Онегина», прозрачен, Порою слаб, порой удачен .. (С.86) Стихотворение наполнено реминисценциями из Пушкина. По-пушкински выразительно и кратко описывается облик героини: Я moi бы снова воссоздать' И робосп, медленных движений, И жест. 41 об ножик иль тетрадь Сдержать неловкими руками, И Вашу шляпку с васильками, Покатость ваших детских плеч, И вашу медленную речь... (С 87)
