CC BY
36
творчество аполлонического Пушкина, а в другой - дионисийского Лермонтова. Именно к заслугам Розанова также относится введение в обращение понятия "литературные изгнанники" - забытые писатели, которые заслуживают возвращения» (с. 421).
В конце книги дан библиографический список.
Т.М. Миллионщикова
2014.04.024. НИКОЛЮКИН АН. НАЕДИНЕ С РУССКОЙ КЛАССИКОЙ / РАН. ИНИОН. - М., 2013. - 442 с. - (Сер.: Теория и история литературоведения).
Ключевые слова: романтическая повесть; классическая литература; роман; трагедийность; Серебряный век.
В книге доктора филол. наук А.Н. Николюкина рассматривается творчество крупнейших русских писателей Х1Х-ХХ вв.: В.Ф. Одоевского, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, В.В. Розанова, М.Н. Каткова, Д.С. Мережковского, И.А. Бунина, М.М. Пришвина, В.В. Набокова, А. Платонова. Книга стала итогом многолетнего изучения наследия русской классической литературы не только в ее национальных проявлениях, но и в свете всемирной литературы, в откликах на нее за рубежом. Каждая глава пронизана «личным взглядом» - авторским восприятием писателей, ибо «понять и восприять их можно наедине с самим собою» (с. 7), а потому логичным завершением всего исследования стали воспоминания, опубликованные в разделе «Приложения», куда входят: «Воронежские воспоминания (Около Андрея Платонова)», «Записки о литературоведах (1953-1973)», «Роман Михайлович Самарин (К 100-летию рождения)», «Из заметок Кота Ученого (Опыт когнитивного исследования)».
Обращаясь к типологии романтической повести, А.Н. Нико-люкин прослеживает черты сходства на материале двух литератур -русской и американской. В России и Соединенных Штатах романтическая повесть возникла почти одновременно. Начало русской романтической повести восходит к эпохе декабристов, когда были написаны первые рассказы А.А. Бестужева-Марлинского. В начале 1830-х годов в альманахах и сборниках стали появляться повести В.Ф. Одоевского и Н.А. Полевого, в 1835 г. вышли «Арабески»
Н.В. Гоголя, а в 1836 г. была опубликована его романтическая повесть «Нос». Наивысший подъем романтической повести в США наблюдался в то же время и несколько позднее. В 1820-е годы появились рассказы В. Ирвинга, в начале 1830-х - новеллы Н. Готорна (два выпуска «Дважды рассказанных историй», 1837 и 1842), в 1840 г. вышли два тома повестей Э. По («Гротески и арабески»). Понятие «романтический», как установил А.Н. Николюкин, начали употреблять в русской печати с 1784 г. (журналы «Прибавление к "Московским Ведомостям"» и «Экономический Магазин», издававшиеся Н.И. Новиковым). Типологическое сопоставление русской и американской романтической повести «дает возможность усмотреть в этих явлениях двух различных национальных литератур черты сходного развития. Так, соотнесение мира фантастического и действительного, иллюзии и реальности в произведениях писателей-романтиков позволяет выделить моменты типологического сходства, обусловленные самой эстетической природой романтического метода» (с. 55-56).
Размышляя о поэзии Лермонтова и Пушкина, ученый обращается к оценкам их В.В. Розановым: «И Пушкин был всеобъемлющ, но стар - "прежний", как "прежняя русская литература", от Державина и через Жуковского и Грибоедова - до него. Лермонтов был совершенно нов, неожидан, "не предсказан"»1. Связь Пушкина с последующей литературой, полагал Розанов, проблематична, потому что он заканчивает в себе то громадное умственное движение, которое шло от Петра до него самого, и он «обращен к прошлому, а не к будущему». В.Г. Белинский не случайно отметил в его поэзии элементы Батюшкова, Карамзина, Державина, Жуковского. Не видел Розанов родоначальника русской литературы и в Гоголе. Эту роль, с оговорками, мыслитель отводил Лермонтову, но «кронка была срезана, и дерево пошло в суки»2. Ставя Лермонтова выше Пушкина, Розанов «объясняет это новой природой лермонтовской образности и художественного видения мира» (с. 95). Однако позднее Розанов уже говорил о родстве и единстве стиля Лермон-
1 Розанов В.В. Собр. соч.: В 30 т. - М., 1995. - Т. 4: О писательстве и писателях. - С. 642.
2
Розанов В.В. Собр. соч.: В 30 т. - М., 1996. - Т. 7: Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. - С. 289.
това и Гоголя. При этом его особое внимание привлекал «демонизм» поэта, мифологическое начало, истоки которого он усматривал в мифологии Греции и Востока. В «Демоне» Лермонтова в широком трансцендентном плане поставлен вопрос о начале зла и начале добра. Определяя главную черту поэзии Лермонтова как «связь с сверхчувственным», Розанов, по мысли А.Н. Николюкина, вкладывал в это понятие вполне конкретное историческое содержание. Утверждение это направлено против вульгаризаторских попыток «корифеев критики» видеть в Лермонтове «героя безвременья» николаевской эпохи, который «тосковал» не столько о небе, сколько об освобождении крестьян, которое так долго не наступало (этюд Н. Михайловского «Герой безвременья»). Розанов один из первых сравнил лермонтовского Демона с Сатаной Дж. Милтона («Потерянный рай»). Он находил у Лермонтова изображение «тайн вечности и гроба», утверждал, что Лермонтов имел ключ к той «гармонии» (слияние природы и Бога), о которой вечно и смутно говорил Достоевский. Лермонтов поднимался за Пушкиным неизмеримо более сильной птицей, утверждал Розанов.
Прослеживая современное прочтение Гоголя, у истоков которого стоял Розанов, исследователь акцентирует внимание на том, что стремление Розанова представить Гоголя великим мастером фантастического, ирреального, «мертвенного» стало реакцией на чуждую ему позитивистскую трактовку художника, когда Гоголя представляли лишь бытописателем серенькой российской действительности. Розанов «первый обратил внимание, что речь в великой поэме Гоголя идет отнюдь не о николаевской России... а о чем-то гораздо большем и важном - о человечестве, о народе и о России. И в этом понимании "Мертвых душ" бесспорная заслуга Розанова» (с. 105). Идеи двух первых «гоголевских» статей Розанова, напечатанных в виде приложения к его книге «Легенда о Великом инквизиторе» («Пушкин и Гоголь», «Как произошел тип Акакия Акакиевича»), проникли в позднейшие критические работы Б.М. Эйхенбаума, В. Я Брюсова, А. Белого и надолго определили восприятие наследия Гоголя в нашей стране (гоголевский гротеск, мотивы мертвенности, «кукольности»). В программной статье «Гоголь», появившейся в 1902 г. в журнале «Мир Искусства», Розанов определил три художественных стиля в истории русской литературы: карамзинский, пушкинский и гоголевский. Карамзин украшал
Россию, Пушкин открыл русскую душу, а Гоголь поставил правдивое зеркало: «При Карамзине мы мечтали. Пушкин дал нам утешение. Но Гоголь дал нам неутешное зрелище себя и заплакал, и зарыдал о нем. И жгучие слезы прошли по сердцу России»1. Гоголь указал русской литературе ее «единственную тему - Россию», и с тех пор она зажглась идеалом будущности страны.
Тема русской классики и американских писателей объединяет главы о И.С. Тургеневе, Ф.М. Достоевском, Л.Н. Толстом, А.П. Чехове. Появление первого перевода тургеневского романа («Отцы и дети») в Америке связано с Гражданской войной в США. Первое издание тургеневского романа на английском языке вышло в Нью-Йорке в 1867 г. (пер. Ю. Скайлера). В Англии «Отцы и дети» вышли лишь 20 лет спустя. Первым американским писателем, открывшим для литературы США творчество Тургенева, стал У.Д. Хоуэллс, для которого русский писатель надолго остался недосягаемой художественной вершиной, «и только знакомство во второй половине 80-х годов с книгами Толстого открыло перед американским писателем новые горизонты»: «Тургенев учил, как писать романы, Толстой же учил писать правду и только правду» (с. 135). Г. Джеймс считал особой чертой гения Тургенева его наблюдательность, умение через детали передать целое, создать образ, его восхищало тургеневское мастерство портрета. Великий русский писатель был хорошо знаком с американской литературой, лично встречался с Г. Джеймсом, Г. Бичер-Стоу, Дж. Р. Лоуэллом, М. Твеном. Среди других американских писателей, обращавшихся к творчеству Тургенева, в книге отмечены Дж.В. Кейбл, Х. Гар-ленд, Ф. Норрис, Т. Драйзер, С. Льюис, Ш. Андерсон, У. Стивенс, У. Фолкнер, Э. Хемингуэй.
Близость Фолкнера к Достоевскому «обнаруживается в стремлении обоих художников изобразить человека на духовном изломе, в острой психологической коллизии, подготовленной неспешным течением жизни. Отсюда - изначальная неторопливость повествования» (с. 151). И Достоевский, и Фолкнер постоянно обращались к формам художественной условности, в которых наиболее зримо во-
1 Розанов В.В. Собр. соч.: В 30 т. - М., 1995. - Т. 4: О писательстве и писателях. - С. 121.
площены кардинальные проблемы, волновавшие писателей. В главе о чёрте в «Братьях Карамазовых» Достоевского и в аллегорической притче о Князе Тьмы в «Деревушке» Фолкнера условно-метафорическое начало целиком завладевает повествователем.
В основе многогранной, ступенчатой композиции романов обоих художников лежат близкие эстетические принципы, отмечает А.Н. Николюкин: Достоевский «стал великим открывателем мысли, говорившим о том, что не было принято произносить вслух, о чем даже думать считалось непозволительно» (с. 153-154). Художественные поиски Фолкнера шли в сходном направлении. «Его волновала передача тончайших движений человеческой мысли, ее борение с самой собой. Тому же подчинялась и форма фолкнеров-ского романа, никогда не выступавшая как самоцель в том художественно-эстетическом мире, который называется округ Йокнапато-фа» (с. 154). Фолкнер ставит задачу - защитить человека на грани падения и даже после падения, когда не остается уже ничего. Такова главная мысль романов американского писателя, сближающая его с миром Достоевского, таков главный урок русского писателя, не утверждавшего легкую и просветленную веру в человека, а требовавшего, чтобы «осанна»-то эта проходила через горнило сомнения, пишет А. Н. Николюкин.
Трагедийность Достоевского отозвалась во многих писателях ХХ в. как самая современная черта его реализма. Герои Фолкнера, близкие ему своей человечностью, никогда не обречены на поражение. Писатель верит, что они способны выстоять, даже если терпят временное поражение. Достоевский не считал необходимым «доводить мысль до конца», «сказать самое последнее слово», руководствуясь всегда принципом, афористически выраженным в наброске общего плана «Бесов»: «Пусть потрудятся сами читатели» (с. 162). Одним из наиболее глубоких выразителей этой тенденции в литературе США стал Фолкнер.
Л. Толстой, хорошо знавший иностранную литературу, «блестящую плеяду» писателей обнаружил лишь в литературе Соединенных Штатов. Он получил из Америки более всего писем и назвал ее «самой сочувственной» ему страной. Американцы открыли для себя художественный мир Толстого раньше, чем литераторы и читатели Западной Европы. Как выяснил А.Н. Николюкин, не Г. Флобер (в 1880 г.), а американец Ю. Скайлер десятилетием ранее
познакомил читателей Запада с «Войной и миром», перевел один из «Севастопольских рассказов», а затем «Казаков» (в 1878 г.). Скай-лер внимательно следил за публикацией «Войны и мира» в Москве, и в его обзорах русской литературы в журнале «Атенеум» (Athenaeum, 1869) отразилось чтение романа по частям. Анализируя «Войну и мир», Скайлер подходил к тому, что было названо Чернышевским «диалектикой души» в творчестве Толстого, умением изображать «чистоту нравственного чувства». В обзоре русской литературы за 1876 г. - последний год пребывания Скайлера в России - он вновь возвращался к выходившему по частям роману «Анна Каренина» как самому значительному событию в русской литературе.
Отвечая на вопрос о том, «почему Толстой обратился в 80-е годы к наследию американских трансценденталистов (прежде всего Р.У. Эмерсона и Г. Д. Торо), называя этих писателей "замечательной плеядой?"», А.Н. Николюкин утверждает, что эти писатели отрицали существующие формы государственного и общественного устройства, выдвигали идею личного самоусовершенствования, уповали на добро, заложенное в каждом человеке. «Лицемерной морали буржуазного общества они противопоставляли совесть отдельной личности, трансцендентальную идею о врожденном чувстве справедливости, которое должно стать высшим критерием и законом человеческого бытия» (с. 197). Двойственный характер этой этической и социальной философии определяется противоборством в ней индивидуалистических и идеалистических тенденций с резкой критикой всей американской цивилизации, культа стяжательства, господствовавшего в стране.
Переводы рассказов Чехова появляются в американских журналах с 1890-х годов. Известная переводчица русской литературы И. Хепгуд опубликовала в 1891 г. в нью-йоркском журнале «Short stories. A magazine of fact and fiction» свой перевод рассказа «Дома». Однако только выход Собрания сочинений Чехова в 13 томах (1916-1922) в переводах К. Гарнет прочно утвердил репутацию русского писателя у англоязычных читателей. Американские писатели «учились у Чехова мастерству лаконизма и выразительности. Вместе с тем уроки Чехова были для них школой гражданской ответственности писателя» (с. 237). Мимо драматургии Чехова не прошел ни один крупный американский мастер теат-
ра. А.Н. Николюкин анализирует высказывания американских писателей XX в., почувствовавших силу и необходимость для себя чеховского мастерства.
Обращаясь к истории понятия «Серебряный век», автор книги отмечает, что В. Розанов был первым, кто заговорил о Серебряном веке (периоде) в русской литературе, хотя имел в виду иной, более ранний период. В. Пяст в книге «Встречи» (1929) упоминул «Серебряный век» в контексте русского модернизма. Однако свои права термин обрел лишь в литературной критике русского зарубежья: статьи 1930-х годов Н. Оцупа и В. Вейдле. К понятию «Серебряный век» подходил Н.А. Бердяев в книге «Самопознание» (1949), говоря о русском культурном ренессансе начала XX в. Как к утвердившемуся этому понятию обращался С.К. Маковский в книге «На Парнасе "Серебряного века"» (Мюнхен, 1962).
Причину того, что понятие «Серебряный век» исключалось из терминологического обихода в советском литературоведении, А.Н. Николюкин усматривает в принципиальном отрицании целостности русской литературы как прошлого, так и настоящего. «Разлом национальной культуры по принципу "двух культур" в каждой национальной культуре проходил не только между писателями, но и "внутри" них» (с. 283). Первоначально понятие «Серебряный век» противопоставлялось в литературе реализму, традиционному искусству, но со временем оно стало приобретать более широкий историко-литературный контекст вне зависимости от сосуществовавших в тот период различных литературно-художественных течений и групп, т.е. стало обозначением эпохи. Исходя из целостности русской литературы XX в., настаивает А.Н. Николю-кин, можно говорить об эпохе Серебряного века в русской литературе, о литературе советского периода, одной из важнейших частей которой является литература русского зарубежья; о многоликой литературе постсоветского периода.
В эмиграции и в СССР «шли два литературных процесса, во многом несхожие, однако русская литература оставалась целостной» (с. 352). Целостность русской литературы после 1917 г. - явление историческое, подчеркивает исследователь, и необходим историзм его понимания. Для эмигрантских писателей и критиков в 1920-1930-е годы было естественно сопоставление с литературой метрополии. Однако разговоры о целостности, даже единстве рус-
ской литературы начались гораздо позднее, хотя впервые мысль о целостности русской литературы в России и за рубежом и промелькнула в парижском журнале «Версты» (1926-1928). Г. Струве уже рассматривал зарубежную русскую литературу как «временно отведенный в сторону поток общерусской литературы, который -придет время - вольется в общее русло этой литературы»1. Мысль о целостности русской литературы развил В. Вейдле, который в 1972 г. писал, что не было двух литератур, а была и есть русская литература XX в.
«Связующим в эстетическое целое русскую литературу в России и за рубежом стали русский язык, национальная проблематика, боль за судьбу России, а также традиции русской культуры, классической литературы прошлого», при всем разительном отличии в восприятии отечественного наследия (с. 354). Литература эмиграции, заключает А.Н. Николюкин, была естественным и законным продолжателем традиций русской литературы XIX столетия и литературы Серебряного века. Взаимообусловленность развития советской литературы и русской зарубежной литературы, их трагическая связанность подобна двуликому Янусу, о котором говорил Герцен, вспоминая западников и славянофилов: «Мы, как Янус или двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно» (цит. по: с. 360). То, что для современников было противостоянием советской и эмигрантской литератур, для историков литературы, читателей нашего времени предстает как целостное явление русской литературы XX в.
Т.Г. Петрова
2014.04.025. АН. ОСТРОВСКИЙ: МАТЕРИАЛЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ / Отв. ред., сост. Овчинина И. А. - Иваново: Иван. гос. унт, 2013. - Вып. 4. - 168 с.
Ключевые слова: текстология; комментарии; лингвистика; собрание сочинений; литературная критика; драматургия.
Значительную часть сборника составляют материалы, апробированные на Международной научной конференции «А.Н. Ост-
1 Струве Г. Русская литература в изгнании. - Нью-Йорк, 1956. - С. 7.
