CC BY
80
УДК 393.05.9-058.66 И.А.Разумова
В УСЛОВИЯХ «ДУХОВНОГО КРИЗИСА» И «ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ»:
О РИТУАЛЕ ПРОЩАНИЯ С МОРЯКАМИ «КУРСКА»
Аннотация
В статье анализируются ритуальные мероприятия «прощания» с атомной подводной лодкой «Курск» и членами ее экипажа в 2000-2002 гг. Они рассматриваются сквозь призму светских и религиозных интерпретаций на материале литературных и медийных источников. Действия различных институтов создают специфическое поле, в котором выявляются политические, мировоззренческие, социально-статусные и прочие проблемы и конфликты, далеко выходящие за рамки сугубо ритуальной сферы.
Ключевые слова:
погребальные ритуалы, статус смерти, институты, церковь, СМИ, интерпретация.
I.A.Razumova
IN TERMS OF «SPIRITUAL CRISIS» AND «INFORMATION WARFARE»:
THE RITUAL OF FAREWELL TO THE SAILORS OF THE «KURSK»
Abstract
The article analyzes the ritual activities «farewell» atomic submarine «Kursk» and members of its crew in 2000-2002 They are viewed through the lens of secular and religious interpretations on the material of literary and media sources. The actions of the different institutions create specific field, which identifies the political, ideological, social status and other issues and conflicts that go far beyond purely ritual sphere.
Key words:
funerary rituals, the status of death, institutions, the Church, the media, the Navy, the interpretation. Предисловие
12 августа 2000 г. АПРК «Курск», находившийся на учениях в Баренцевом море, не вышел на связь в установленное время, и в 23 ч. 30 мин. в соответствии с требованиями нормативных документов был объявлен «аварийным». 13 августа на поиски подлодки отправилась группа кораблей во главе с командующим Северным флотом адмиралом Поповым. Рано утром корабль был обнаружен лежащим на грунте на глубине 108 м, министр обороны доложил о случившемся президенту и заверил, что ситуация находится под контролем, будут приняты все меры по спасению экипажа. В 10 ч. на место трагедии прибыли спасательные суда Северного флота, в 18 ч. был осуществлен первый спуск батискафа к затонувшей подлодке, который оказался неудачным. Об аварии на «Курске» представителям СМИ не сообщили.
Выстраивая временную последовательность дальнейших событий, мы опирались на хронику, представленную в документах и медийных публикациях1. При этом хронологическая канва является внешней по отношению к логике того ритуального сценария прощания с погибшими моряками, каким он получился в данном
1 Поскольку при обилии источников хроникальная информация едина и достоверна, мы использовали документальные книги военного моряка и писателя В.В.Шигина, в которых представлен самый подробный хронометраж событий августа и октября 2000 г. [Шигин, 2002, 2010], а также наиболее полные
и по возможности аксиологически нейтральные интернет-публикации, напр.: [Братская могила, URL: http://funeralspb.ru/necropols/serafimovskoe/kursk/|; [К 141];
[Сегодня отмечают годовщину, URL: http://konespondent.net/world/russia/1591007-segodnya-otmechayut-godovshchmu-avam-naapl-kursk-hronika-gibeli/]; [Хроника гибели, URL: http://ria.ru/ spravka/20120812/720555832.html#14076787839173&message=resize&rslto=register&action=addQas s&value=registration#ixzz39ztMCvQi] и др.
47
конкретном случае. Существует несколько институциональных уровней проведения технологических и ритуальных мероприятий в случае коллективной гибели людей: официально-государственный, церковно-религиозный, профессионально-корпоративный, локальный (территориальный, поселенческий), семейный. Закономерно, что действия различных институтов создают специфическое поле, в котором высвечиваются политические, мировоззренческие, социально-статусные и прочие проблемы, далеко выходящие за рамки сугубо ритуальной сферы. Процедура «прощания» с «Курском» и членами его экипажа сквозь призму различных интерпретаций, светских и религиозных, стала предметом нашего рассмотрения.
«Ритуал спасения», констатация факта и оповещение
Оповещение о смерти - первый необходимый этап погребальных действий. Констатация смерти и распространение известия о ней придают умершему статус, начиная отсчет его «вечной жизни». В противном случае смерть является «неокончательной», умерший не может считаться ни живым, ни мертвым, что создает ситуацию неопределенности. В случае с «Курском» время определения статуса погибших растянулось фактически на 9 дней, что само по себе может расцениваться как символический факт. Обстоятельства гибели людей были таковы, что установить смерть было сложно технологически, кроме того, военно-стратегический и политический факторы обусловили закрытость информации, что вызвало большую напряженность. Информационная проблема обозначилась очень остро. Молчание было снято утром 14 августа, когда командование флота сделало первое публичное заявление об аварии, но дату назвали неправильную (позже на день). О точном времени катастрофы первыми сообщили западные информационные агентства. В течение нескольких дней не было сведений о том, сколько человек и кто пофамильно находятся на аварийной лодке. 15 августа Главный штаб ВМФ официально сообщил о начале спасательной операции и о том, что предположительно члены экипажа подводной лодки живы, но неизвестно, есть ли среди них раненые; вечером было обнародовано, что на борту «Курска» 118 человек.
Почему не сообщили сразу? Почему не обнародовали вовремя список членов экипажа? Почему информацию поэтапно дозировали? Наконец, в целом, почему не сообщили «правду»? Вопросы, которые многократно задавались и задаются, формулируются и в наших источниках. Они свидетельствуют о том, что есть нормативный порядок вещей, который представляется правильным. Если он по каким-то причинам не соблюдается, требуются мотивирующие оправдания или обвинения (оценка зависит от позиции субъекта). В качестве основных мотивировок выступали: 1) недостаточное знание
и отсутствие уверенности в факте, 2) охранительная политика ВМФ, 3) государственная секретность, 4) неадекватное реагирование и поведение лиц, ответственных за ситуацию (погружение их в «транс»). Критика в адрес компетентных инстанций сопровождается утверждениями о том, как надо было сделать правильно. «Правильность» ассоциируется с гуманистическими ценностями: «Имена членов экипажа “Курска” должны были быть обнародованы сразу же, как только прозвучало название аварийного корабля. <..>. По крайней мере, матери, чьи сыновья служат на других кораблях, не стали бы хвататься за сердце при словах “авария на подводной лодке” [Черкашин, 2001: 249].
48
Представители высшего эшелона ВМФ, как стало известно позднее, с самого начала предполагали (или были почти уверены), что шансов на спасение экипажа мало, но в обществе поддерживали надежду. Писатель и военный моряк Н.А.Черкашин пересказал фрагмент своего диалога с командующим флотом адмиралом Поповым, который прокомментировал ситуацию так: «Когда мне доложили результаты предварительного осмотра корпуса “Курска”<.. .>, я понял, что большая часть экипажа погибла.
- Почему же об этом сразу не объявили?
- Зачем? Что бы это изменило? Не приехали родственники? Они бы все равно приехали, даже если бы мы объявили, что в отсеках нет ни одной живой души. Не поверили бы. И правильно сделали бы. Потому что знать, подчеркиваю - не предполагать, а знать это, не было дано никому» [Там же: 35]. Не будем рассматривать другие варианты объяснений сложившейся информационной ситуации, их высказывалось множество, и большей частью они указывали на военно-политические мотивы («тайну») и умысел. В данном случае важнее объяснение, которое соответствует культурно-психологическим и этическим нормам и уже потому не может считаться «ложным»: в него легче всего верить, в том числе самому говорящему.
Таким образом, значительный отрезок времени ушел на то, чтобы убедиться в факте смерти в результате проведения работ по обследованию затонувшей лодки. Работы назывались спасательными, но Н.А.Черкашин высказался на сей счет прямо: «В отличие от всех прочих подводно-спасательных операций (на “Адмирале Нахимове”, на С-178, на К-429), работы на “Курске” во многом носили ритуальный характер» [Там же: 192]. Смерть должна предстать в своей «телесной», физической определенности. Моделируется ситуация, при которой родственники и общественность «не поверят» в нее до тех пор, пока она не будет объективирована материально, технологически. «Неокончательная смерть» чревата не только социальным кризисом, но грозит обвинением в убийстве: «понимать и догадываться - одно, а убедиться - другое <...>. Да разве поверило бы хоть одно родительское сердце такому преждевременному заявлению? Разве не посыпались бы обвинения в том, что флот досрочно прекратил спасательные работы, “не захотел никого спасать”? <...>. Пресса, родственники, общественное мнение, в том числе и мировое, никогда бы не простили российскому флоту подобного бездействия. Потому и ныряли, что не нырять не могли. Да, знали, что живых уже нет. Но объявить об этом можно было только тогда, когда бы был вскрыт отсек-убежище, последний приют уцелевших на время» [Там же:194-195].
16 августа президент России заявил, что ситуация с подводной лодкой «Курск» критическая, но флот располагает необходимыми средствами спасения. Однако вскоре Москва запросила помощь иностранных спасательных служб. В течение последующих дней, вплоть до 21 августа, продолжались спасательные работы с помощью специалистов Великобритании и Норвегии. 17-го числа в Главном штабе ВМФ сообщили, что команда лодки перестала подавать акустические сигналы, которые фиксировались ранее. 18 августа ситуация на борту «Курска» оценивалась уже как «закритическая». Президент России вернулся в Москву с юга и заявил, что хотел прервать отпуск и вылететь к месту трагедии, но удержался. Неопределенность ситуации проявилась даже в поведении главы государства, действия которого всегда имеют знаковый и высоко ритуализированный характер. Избирая позицию «понимания», писатель от лица президента пытается воспроизвести его рефлексию: «Я и сейчас убежден, что мне не надо было лететь в Видяево в самые первые
49
дни беды. Там шла напряженнейшая работа специалистов, и мое появление несомненно осложнило бы ее, отвлекло от спасательных работ командующего флотом. Другое дело, немедленное возвращение в Москву... Оно вряд ли реально способствовало бы успеху. Это был скорее ритуальный акт, чем деловой шаг. Он уберег бы меня от нападок моих противников. Но я промедлил, ожидая в Сочи хоть каких-нибудь обнадеживающих новостей. Когда я понял, что их не будет, я велел готовить самолет к полету в Москву...» [Там же: 184].
Период неопределенности психологически самый тяжелый. Несмотря на отсутствие официального оповещения, те из ближайших родственников погибших, которые жили в гарнизоне, и особенно служили в подводном флоте (в частности, отцы), не говоря уже о непосредственном начальстве и коллегах, раньше других поняли, что моряки погибли. Понимание основывалось на профессиональном опыте. Для разных людей одна и та же «чужая» смерть становится реальным фактом в разное время - в зависимости от получения известия о ней и осознания ее реальности, это закономерное явление. Но длительность пограничного состояния между жизнью и смертью, связанного, в частности, с дозированием информации, не может превышать психологически и культурно обусловленных норм, в противном случае ситуация обладает очень высоким деструктивным потенциалом. Ритуальные действия, которые призваны стабилизировать любой кризис, в этих условиях лишаются своего смысла. Родные и близкие в разных городах и местностях страны получали не очень определенную информацию об аварии в разные сроки: «В Нижнем узнали об этом только 15 августа. Мама бросилась в церковь заказывать молебны во здравие и спасение. А надо было уже - отпевать...» [Там же:161].
20 августа подлодка была обследована водолазами, на следующий день удалось открыть аварийный люк, но 9-й отсек, к которому он вел, оказался затоплен. С помощью видеокамеры в нем обнаружено тело моряка, после чего норвежские специалисты приняли решение о нецелесообразности дальнейшего обследования подлодки: «Вечером начаты переговоры командования флота с компанией о продолжении работ по эвакуации тел погибших моряков с лодки. Компания отказалась продолжать такие работы» [Там же:15]. Спасатели работают только с живыми, но не с мертвыми.
21 августа в 17 ч. вице-адмирал Моцак официально подтвердил факт гибели экипажа АПЛ К-141 «Курск». Таким образом, прошло девять дней с момента гибели, ориентировочное время которой будет установлено постфактум, до того, как смерть была констатирована и о ней оповестили общественность и близких. После напряжения этих дней, которые по ритуальным нормам должны были быть поминальными, обнаружились острые противоречия и конфликты между причастными сторонами, начался период поэтапных решений и действий, связанных с технологическими и ритуальными аспектами погребения, прощания, сохранения памяти о погибших.
Прощание и долгий последний путь
Прощальные мероприятия начали осуществляться еще до официального объявления факта смерти. Они совершались на месте гибели лодки и имели все основания, поскольку, во-первых, было понятно, что в любом случае погибло большинство экипажа, во-вторых, это было прощание с «Курском» как целым. В «группу умершего» входили, прежде всего, вдовы, а также командующий флотом - глава воинской общности, которая потеряла своего члена: «Попов как минимум двадцать пять раз мог бы разделить жуткую участь моряков “Курска”, “Комсомольца”, К-219... Ему выпала другая горькая доля - стоять
50
над стальным гробом своих собратьев по оружию, не в силах помочь тем, кто остался еще жив после страшного удара» [Там же: 263]. Двум вдовам, в гибели мужей которых сомнений фактически не было, разрешили присутствовать во время спасательной операции: «Вместе со специалистами вглядывались
в экраны <видеокамер, которые были внутри лодки - И.Р.> и жены погибших офицеров - Ирина Шубина и Оксана Силогава, хотя обе прекрасно знали, что их мужья остались во втором отсеке. Они прилетели на платформу вместе с адмиралом Куроедовым на вертолете и привезли российским и норвежским водолазам домашние пироги. Потом бросили в штормовую кипящую воду красные гвоздики...» [Там же: 139].
Погребально-поминальные действия, растянувшиеся более чем на полтора года, начались в Видяево сразу же после подтверждения факта гибели экипажа. В поселок военных моряков съехались родные и близкие погибших. Вместо тел родственникам выдавали капсулы с водой Баренцева моря: «Стеклянная пробирка с морской водой - это все, что увезут они домой. Больше слез пролито, чем той воды увезено. Музейный работник переснимал фотографии из личных дел погибших моряков - для Книги памяти, которая будет издана в Курске» [Там же:17]. Организационным штабом по приему родственников стал Дом офицеров флота. Представители областной администрации приехали из Мурманска в Видяево еще 17 августа и сразу стали раздавать наличные деньги приехавшим родственникам [Шигин, 2010: 225].
Основные ритуальные функции выполняла Русская Православная Церковь. Первая панихида была отслужена в старинном поморском селе Варзуга, известном как исторический центр православной культуры на Кольском Севере: «28 августа 2000 года в праздник Успения Божией Матери <...>, у алтаря знаменитой Успенской церкви, на древних могилах монахов-мучеников владыка Симон отслужил первую панихиду о погибших моряках-подводниках» [Баданин, 2010: 61]. Тогда же в варзужской церкви состоялось рукоположение дьякона Сергий Шерфетдинова, который стал священником православного прихода в поселке Видяево. По просьбе членов семей погибших подводников в августе 2000 г. было начато и в течение нескольких недель завершено строительство Свято-Никольского храма-памятника в поселке Видяево [Никольский храм-памятник, URL: http://www.zatovid.ru/up/Pages/istvid/hrami.htm]. Храм был подарен городом Костомукшей (Республика Карелия). На 40-й день после гибели «Курска», 20 сентября 2000 г., храм был освящен и в нем была отслужена первая служба - заупокойная панихида по 118 морякам АПРК «Курск». До этого времени в Видяево постоянно служили молебны в «импровизированной церкви», как ее называют все мемуаристы. Молитвы о спасении с течением времени сменились поминальными. Иеромонах Даниил (Топоев), который вместе с другими братьями Трифоно-Печенгского монастыря проводил церковные службы, вспоминал: «Было очень тяжело, поскольку служили постоянно о здравии, хотя уже ясно ощущалось, что эти прошения “не по адресу”. Но на это было Патриаршее благословение, и никто не брал на себя смелости начать молиться об упокоении душ усопших моряков, хотя все внутри этого требовало. Наконец, наместник монастыря игумен Аристарх принял такое решение, и сразу камень с души упал» [Там же: 62].
В сентябре родственники фактически простились со своими умершими, посетив место их гибели, вознеся молитвы, получив «смертные» реликвии - капсулу с морской водой, траурные фотографии, кортики офицеров и мичманов - в порядке
51
исключения командование оставило их вдовам и матерям. Но это было лишь начало долгого и непрямого последнего пути. По официальному плану мероприятий (по решению президента) предстоял подъем корабля и останков тел с морской глубины. Первым этапом стала операция по подъему тел, которая проводилась в октябре 2000 г. В результате, как известно, были извлечены, опознаны и погребены по христианскому обряду и с воинскими почестями тела погибших 12 подводников. На следующем этапе осуществлялся подъем самой АПЛ в октябре 2001 г.
Нет сомнений в том, что решение о подъеме «Курска» принималось по мотивам политическим, а конфликтующие аргументы были военно-стратегические, экономические и технические. Между тем гуманистические мотивы выполняли хоть и вспомогательную, но важную роль в том, куда склонится чаша весов общественного мнения. Плюрализм культурных норм погребения моряков и социально-психологических установок позволял использовать их в достаточной степени и сторонниками, и противниками «разорения» естественной братской могилы.
Показательно, что представитель «победившей», государственной, стороны, разъясняя впоследствии правильность предпринятого подъема субмарины, на первое место поставил «погребально-ритуальный» аргумент: «Необходимость подъема диктовалась следующими главными
обстоятельствами: во-первых, там оставались тела более чем сотни наших подводников. Поднимать их с такой глубины по некоторым причинам было невозможно. <...>. И подъем «Курска» стал бы данью уважения павшим и их семьям. Это было делом чести. Долгом государства» [Устинов, 2004: 159-160].
Завершение прощальных мероприятий, погребение большинства погибших моряков стали возможными благодаря операции по подъему АПРК «Курск» осенью 2001 г. Подробнее всего это событие освещено в книге ИД.Спасского - академика РАН, Генерального конструктора ЦКБ МТ «Рубин», научного консультанта и одного из руководителей операции по подъему. Как исследователь и специалист ИД.Спасский лучше, чем кто бы то ни было, понимает ее военно-техническое и стратегическое значение. Тем не менее в книге, обращенной к широкому образованному читателю, он утверждает, что общим и главным итогом операции было то, что «почти весь погибший экипаж подлодки за исключением троих (М.И.Гаджиев, ДА.Котков, ИННефедов), которых море не захотело отдать, нашел упокоение на родной земле, дав возможность родным и близким навещать места их вечного покоя» [Спасский, 2003: 223].
Если следовать ИД.Спасскому, кризисность ситуации с подъемом «Курска» заключалась не только в том, что она была вызвана трагическими обстоятельствами. Стрессогенным фактором явилась обстановка «информационной войны», в которой принималось решение о проведении операции и осуществлялась ее подготовка. Уточним, что этим понятием автор, как и некоторые другие мемуаристы, по существу обозначают межинституциональный конфликт. Средства массовой информации в тексте генерального конструктора выступают в образе серьезного реального противника, причем нападающего. Надо полагать, других оппонентов (научных, ведомственных и пр.) у научно-технических специалистов тоже хватало, но в отличие от журналистов они представляются как «сомневающиеся» или «скептики», и их можно переубедить. Как бы то ни было, конечным аргументом являются результаты работы. Результаты же научно-технического поиска при любой строгости расчетов непредсказуемы. Таким образом, создается ситуация неопределенности, которая психологически дестабилизирует исполнителей государственного заказа и - обращает к вере. Не чуждаясь высокой риторики, автор утверждает, что феномен подъема «Курска»
52
«есть высшее проявление созидательной силы Разума и Веры» [Там же: 271]. Вера выступает, в первую очередь, в инструментальной функции: как средство обретения и поддержания уверенности в правоте и результативности предстоящего дела, а также сохранения психологической стабильности. В этой связи понятно, что понятие Веры оказывается полным синонимом обозначения института, оказывающего соответствующую духовную помощь: «сегодня я твердо уверен: Церковь в операции подъема “Курска” играла конкретную созидательную роль» [Там же: 265].
Судя по воспоминаниям И.Д.Спасского, ритуальное сопровождение подготовки и самой операции было едва ли не беспрецедентным. В тексте неоднократно высказывается в клишированной форме благодарность конкретным церковным деятелям, которые особенно активно участвовали в ритуальном обеспечении мероприятий: «отдавая дань глубокого уважения и благодарности всем священнослужителям, я хотел бы отметить особую роль Владыки Владимира, Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, и настоятеля Николо-Богоявленского морского собора отца Богдана. Все это время, особенно в дни наибольшего напряжения сил и нервов, я и мои коллеги ощущали их постоянную поддержку» [Там же: 265]. Соблюдая правила религиозной толерантности, автор тут же добавляет: «В это же время мы получили поддержку со стороны некоторых других конфессий, что также прибавило нам сил и уверенности в работе по подготовке операции» [Там же: 266]. В январе 2001 г. с благословения Владыки Владимира в Международном деловом центре «Нептун» в Санкт-Петербурге была открыта часовня в честь Рождества Христова. В этой часовне руководители «Рубина» и голландской компании Mammoet («Маммут Транспорт Антиллесс Н.В.») поставили свечи за успех проведения совместной операции по подъему АПРК «Курск» накануне подписания ими контракта в Москве. Часовня стала местом для бесед с духовными наставниками.
Ритуальные действия были направлены на живых, которые оказались непосредственно включенными в «смертное» пространство в силу тех или иных обстоятельств. И.Д.Спасский, в частности, рассказал о том, как перед отправкой водолазов на платформу «Regalia» отец Богдан обратился с настоятельным предложением отслужить молебен в санкт-петербургском Никольском соборе и благословить российских водолазов перед выходом в море [Там же: 266]. Поскольку в задачи мемуариста входят доказательство исключительной роли церкви в духовном укреплении людей при выполнении ими сложной работы и утверждение всеобщей потребности в таком укреплении, он подчеркивает, что все водолазы испытывали великое желание получить благословение. Как руководитель и заинтересованное лицо он уверен, что подобные акты повышают ответственность исполнителей: «Надо было видеть лица водолазов во время церковной службы! Мне казалось, что именно тогда эти молодые ребята получили дополнительный духовный стержень, твердость в намерениях и окончательно прониклись ответственностью за порученное дело» [Там же: 269].
В целом текст И.Д.Спасского содержит местами скрытый, местами артикулируемый легендарный компонент. В нем присутствует внутренний сюжет «обретения веры» в процессе выхода из кризиса, причем не без помощи «чуда». Чудо может считаться необъяснимой случайностью или быть интерпретировано как ответ на молитвы. Накануне подъема, когда было принято соответствующее решение голландской и российской сторонами, «каждый из нас по-своему молил только о хорошей погоде и поддержке свыше. И случилось то, что никакой наукой и логикой
53
объяснить нельзя. В ночь подъема, а в дальнейшем и в период всей транспортировки установилась погода, какой никто не помнил в этом районе моря в октябре. Более того, о подобной погоде не упоминалось в документах за последние сто лет. <...>. На меня, человека с материалистическим миропониманием, это произвело настолько сильное впечатление, что в одном из первых интервью после подъема я сказал, что после таких событий, как подъем “Курска”, поверишь во Всевышнего» [Там же: 269-270].
Отбуксировка поднятого корпуса «Курска» - это была похоронная процессия, и она проходила с надлежащим сопровождением. В устных и письменных источниках есть мифологический рассказ: «Рассказывают, что осенью 2001 года, в день, когда лодку оторвали от грунта и она двинулась от места катастрофы, подвешенная под днищем гигантской баржи, неожиданно появилась стая дельфинов. Они не отходили от «Курска» и сопровождали лодку до самого Кольского залива. У входа в Кольский залив стая дружно развернулась и растаяла в морских глубинах» [Баданин, 2010: 83].
Похороны моряков с «Курска» продолжались несколько месяцев по всей России, а также на Украине. Хоронили в тех городах и местностях, откуда они были родом или призывались на службу, где жили или куда переехали родители или супруги. Наконец, 23 марта 2002 г. на Серафимовском кладбище, где осенью 2000 г. были сделаны первые захоронения, предали земле тела последних 7 моряков атомохода, извлеченных из корпуса крейсера, в том числе командира АПЛ «Курск» капитана 1 ранга Г.П.Лячина.
Статус и оправдание смерти
На официальном уровне осуществлялись действия государства по символическому оформлению трагического события. К ним относятся визит главы государства на место гибели, встреча с родными и близкими покойных, обещание и санкционирование помощи, объявление дня траура в стране, подписание правительственных указов, в которых подтверждается государственный статус умерших и назначаются формы увековечивания их памяти. 22 августа президент России вылетел в Североморск. В гарнизоне Видяево он встретился с родными и близкими погибших моряков. После встречи он своим указом объявил 23 августа днем траура [Об объявлении траура, URL: http://docs.cntd.ru/document/901767082] и отбыл в Москву. Впервые в России (и в СССР) был объявлен день траура по погибшему экипажу.
24 августа генеральный прокурор РФ В.Устинов объявил о возбуждении уголовного дела по факту гибели АПЛ «Курск». 26 августа В.В.Путин подписал Указ о награждении государственными наградами членов экипажа атомной подводной лодки «Курск» [О награждении.., URL: http://document.kremlin.ru/page.aspx?1015517]. Звание Героя Российской Федерации присвоено капитану 1-го ранга Геннадию Лячину (посмертно). Остальные 117 членов экипажа посмертно награждены «Орденом Мужества». В этот же день президентом был подписан Указ «Об увековечении памяти экипажа атомного подводного крейсера «Курск» [Об увековечении памяти.., URL: http://docs.cntd.ru/document/901767377].
Ритуальные действия государства, вопреки их стандартности, неоднозначно воспринимались людьми, причастными к ситуации с той или иной стороны. Родным погибших было трудно примириться с неизбежным. В частности, известно, что «когда был объявлен траур, родственники требовали отменить его и продолжить
54
спасательные работы» [Черкашин, 2001: 194]. По-разному в подобных случаях воспринимаются посмертное награждение погибших и материальная помощь семьям, поскольку они имеют несколько значений. Эти действия могут свидетельствовать о мотивированном государственном признании, реальной экономической помощи, а также означать ритуальный или политический акт. В любом случае, непосредственно сразу после трагедии родные погибших в большей или меньшей степени, склонны оценивать такие акции как неэквивалентный обмен, или «откуп». Действия государства по определению детерминированы политическим фактором, и в данном конкретном случае очень трудно было сгладить противоречие между двумя объективными и оправданными социальными потребностями: необходимостью соблюдения военно-государственной тайны, с одной стороны, и удовлетворением требования « общественной открытости», с другой стороны. В политических целях, с учетом исторического момента было необходимо и то, и другое: «Не прошло и ста лет, как нас оценили в общегосударственном масштабе. И град благодеяний просыпался на черные вдовьи платки. <...>. Нет худа без добра: десять дней весь мир не отходил от телеэкранов, весь мир сострадал вдовам и матерям русских подводников. Пожертвования - искренние, от души - пошли отовсюду. Даже наши олигархи поспешили откупиться от той вины, которую каждый за собой знал. Ведь именно тех, нахапанных ими денег, спрятанных в заграничных банках, и не хватило на содержание спасательных сил Военно-морского флота» [Там же: 256]. Писатель высказывается здесь от лица флота, который предстал в роли коллективной жертвы.
В свою очередь, те, кто предполагали прямую или косвенную виновность самих моряков, ставили под сомнение правомерность ритуальной практики награждения всех погибших и тем самым признания их статуса как героев: «Буквально через считанные дни после трагедии издавались указы о награждении всех членов экипажа. Откровенно скажу, что эта «оперативность» очень крепко связывала руки комиссиям, которые вели расследование причин катастроф и действий личного состава» [Спасский, 2003: 261];
«Безусловно, награждение экипажей кораблей, потерпевших катастрофу, как акт признания государством подвига моряков, с честью и до конца выполнивших свой воинский долг, является абсолютно естественным после установления истинной причины гибели корабля и выявления всех обстоятельств» [Там же: 263].
Руководство Мурманской и Мончегорской епархии с самого начала заняло однозначную позицию в оценке статуса погибших как православных мучеников - независимо от прижизненного отношения к вере и вероисповедания конкретных людей. Ее выражает афористическое высказывание Владыки Симона (ныне митрополита): «Они покрестились в морской воде своего мученического подвига» [Баданин, 2010: 63]. Одним из подтверждений святомученичества стало активное бытование устных легендарных текстов жанра видений, в которых визионерам являлись моряки с «Курска». Несколько рассказов такого рода приводит о. Митрофан [Там же: 63, 79]. Закономерно, что религиозно-легендарные сюжеты, характерные для определенной среды верующих, в период исключительного духовного, эмоционального напряжения значительно расширили сферу своего бытования.
Проблему создало решение, принятое руководством епархии, «написать четыре памятные иконы: Спасителя, Божьей Матери “Курской”, Николая Чудотворца и князя Владимира Крестителя Руси. А по периметру этих икон, на полях дать портреты всех 118 погибших моряков в белых одеждах» [Там же: 61]. Иконы были написаны и освящены, вопреки оппонентам. Согласно аргументации игумена Митрофана, «хорошо известно, что в традициях иконописи для наполнения сюжета
55
при раскрытии образа допускается использовать самые различные изображения людей, предметов или ангелов. И подчас эти персонажи икон вовсе не святые, и даже, более того, бывают и “падшие”»; «ни о какой “незаконной канонизации” подводников разговора уже не получалось, поскольку относительно рамы для иконы канонов никаких не предусмотрено и традиций не установлено»; «чем больше в нас этой любви, тем ближе мы к Истине. Потому и иконы памяти погибших ребят с “Курска” можно было написать только по любви, а не по правде» [Там же: 69].
Другой проблемный аспект касался религиозной интерпретации причин смерти, в отношении которых возникла общественная дискуссия, в том числе в социальных сетях. Дело в том, что вдовы погибших, наряду с другими ближайшими родственниками, как полагается и по закону, и «по обычаю», и в соответствии с ритуальным статусом стали основным объектом психологической и материальной помощи. Однако уже в ритуальный поминальный период вдовы (жены) военных моряков неожиданно подверглись резкому осуждению - вплоть до обвинений их в гибели собственных мужей. С «критикой жен» выступил в устном слове протоиерей отец Василий Ермаков, санкт-петербургский старец, а сочувственно процитировал и разъяснил ее другой священнослужитель - игумен Митрофан (Баданин): «Произошедшее с “Курском” - трагедия нравственная, и характер ее чисто духовный. Это трагедия-символ. Главная причина в том, что дома ребят никто не ждал. И за это всегда бывает наказание. Я это знаю, мне рассказали о том холоде, том равнодушии, которое было у жен многих моряков к своим мужьям, им в спину неслись даже проклятия. <...>. Главная причина гибели - нравственная - женщины перестали любить своих мужей, ждать их, делить их тяготы» [Там же: 75]. Таким образом, проблемы супружеских взаимоотношений в семьях, о которых было известно духовному лицу, будучи сопоставлены с гибелью «Курска», послужили поводом для моральной проповеди «о глубоком нравственном падении современного человека, об утрате духовных основ семейной жизни, деградации отношений между мужем и женой» [Там же]. Безусловно, забота «о моральном аспекте жизни во флотских гарнизонах» может быть вполне мотивированной, и она является одной из задач духовенства. Выполняя эту задачу, игумен Митрофан и прокомментировал высказывание о. Василия, попытавшись соединить церковную риторику с ее частичным «переводом» на обыденный язык, не исключая и двусмысленного намека: «раздаются в пустых гарнизонных церквях одинокие голоса священников, возносящих молитвы “о сущих в море далече”. Исполнит ли Господь эти прошения, если “вторая половина” мужа, находящегося в походе среди морской стихии, вместо исполнения долга жены моряка и молитвы о сбережении любимого и посещения храма, коротает время в пустых разговорах, одуряющем смотрении телевизора, а то и за чем-либо иным...» [Там же: 77].
Разумеется, «нравственная деградация жен» не предлагалась в качестве единственной причины гибели атомарины и ее экипажа. Катастрофа создала сильный «информационный повод» для того, чтобы актуализировать религиозные ценности. А для этого нужны конкретные аргументы. В частности, Баданин настойчиво акцентирует внимание еще на одном симптоме «духовного разорения» - широком распространении на флоте матерной брани [Баданин, 2010: 81; Баданин, 2011]. Оба названные обстоятельства составили основную «доказательную базу» греховности и безнравственности российского общества, за которые и последовало воздаяние. В свою очередь, именно эти доказательства в большей степени,
56
чем сам «диагноз», вызвали агрессивное отторжение, которое демонстрируют высказывания в социальных сетях и на интернет-сайтах [Мракобесо-паразиты,URL: http://my.mail.ru/community/netbogu/634CA667352E8FA8.html], [О причинах гибели «Курска»: http://community.livejoumal.com/antireligion/4859823.html]. Они появились спустя несколько лет после события (в 2010 г. и позже), когда тексты о.Митрофана стали широко известны, благодаря интернет-публикациям. На их основе один из критически настроенных пользователей суммировал церковно-религиозную концепцию следующим образом: «а) гибель Курска - полезна для общества; б) причины гибели Курска - нравственные, а именно - моральное падение жен моряков, матерщина и языческие обряды; в) гибель Курска - это милость Божия, которая выпадает не каждой стране, нужно быть благодарными за нее и обратить свои сердца к Вере» [Там же]. Пользователи сетей по-своему (иногда в форме, которая вызывала запрет комментариев) заступились за жен моряков; один из комментариев был таким: «Надеюсь, жены погибших моряков подадут в суд <...> за клевету». Очевидно, вдовы и жены в этом вопросе проявили больше толерантности.
Послесловие
Основным некрополем «курян» стало мемориальное Серафимовское кладбище в Санкт-Петербурге. Первые похороны прошли здесь в ноябре 2000 г., когда были похоронены офицеры-подводники Александр Бражкин и Дмитрий Колесников, а всего на Серафимовском кладбище покоятся 32 моряка с «Курска». В «столице Северного флота», на городском кладбище в п.Росляково, похоронен капитан-лейтенант Б.В.Гелетин; 12 человек похоронено в Курске, 8 - в Севастополе, 4 - в Воронеже; кроме того - в Москве, Нижнем Новгороде, Архангельске, Белгороде, Ульяновске, Туле, Калуге, Тольятти, Череповце, Рязани, Костроме, Ярославле, Йошкар-Оле, Калининграде, Уфе, Обнинске, Абакане, в Архангельской, Нижегородской, Ульяновской, Московской, Липецкой, Владимирской, Вологодской, Калужской, Томской, Челябинской областях, Краснодарском крае, в Республиках Коми, Башкортостане, Чувашии, Марий-Эл, Дагестане. А еще в Запорожской, Сумской областях и в городе Каменец-Подольский на Украине.
Список литературы
Братская могила моряков атомной подводной лодки «Курск», погибших 12 августа 2000 года. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://funeralspb.ru/ necropols/serafimovskoe/kursk/.
Игумен Митрофан (Баданин). Неугасимая лампада «Курска». К десятилетию событий 12 августа 2000 года. СПб., Мурманск: Ладан, 2010. 108 с.
Игумен Митрофан (Баданин). Некоторые аспекты духовных причин катастроф и потрясений в жизни современного человека. К десятилетию трагедии АПЛ «Курск» // Христианские воззрения на страдания и скорби в спасении человека. Материалы региональной научно-богословской историко-краеведческой конференции. Третьи Феодоритовские чтения: под ред. игумена Митрофана (Баданина). Мурманск, СПб.: Ладан, 2011. С. 177-188.
К 141. Курск. In memoriam // Газета^т [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.k141.ru/.
57
Мракобесо-паразиты в рясах о причинах гибели Курска. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://my.mail.ru/community/netbogu/634CA667352E8FA8.html.
Никольский храм-памятник морякам АПРК «КУРСК» в поселке Видяево. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.zatovid.ru/up/Pages/istvid/hram1.htm. Последнее обращение 23.08.2014.
О награждении государственными наградами Российской Федерации военнослужащих Вооруженных Сил Российской Федерации и гражданских лиц. Указ Президента Российской Федерации от 26 августа 2000 г. № 1578 // Президент России. Официальное интернет-представительство. Режим доступа: http://document.kremlin.ru/page.aspx? 1015517.
О причинах гибели «Курска». [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://community.livejoumal.com/antireligion/4859823.html. Последнее обращение 23.08.2014.
Об объявлении траура в связи с трагедий в Баренцевом море. Указ Президента Российской Федерации от 26 августа 2000 г. // Электронный фонд правовой и нормативно-технической документации. Режим доступа: http://docs.cntd.ru/document/901767082.
Об увековечении памяти экипажа атомного подводного крейсера «Курск». Указ Президента Российской Федерации от 26 августа 2000 г. // Электронный фонд правовой и нормативно-технической документации. Режим доступа: http://docs.cntd.ru/document/901767377.
Сегодня отмечают годовщину аварии на АПЛ Курск. Хроника гибели // Корреспондента! 12 августа 2013, 08:25. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://korrespondent.net/world/russia/1591007-segodnya-otmechayut-godovshchinu-
avarii-naapl-kursk-hronika-gibeli/.
Спасский И.Б. «Курск»: после 12 августа 2000 года. М.: «Русь», 2003. 288 с. Устинов В.В. Правда о «Курске». М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004. 319 с. Хроника гибели атомной подводной лодки «Курск» // РИА Новости. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ria.ru/spravka/20120812/
720555832.html#14076787839173&message=resize&relto=register&action=addClass &value=registration#ixzz39ztMCvQi.
Черкашин Н.А. Унесенные бездной. Гибель «Курска»: Хроника. Версии. Судьбы. М.: Коллекция «Совершенно секретно», 2001. 320 с.
Шигин В.В. АПРК «Курск». Послесловие к трагедии. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.105 с.
Шигин В.В. АПРК «Курск». 10 лет спустя. М.: «Вече», 2010. 432 с. Сведения об авторе Разумова Ирина Алексеевна,
доктор исторических наук, главный научный сотрудник Центра гуманитарных проблем Баренц-региона Кольского научного центра РАН
Razumova Irina Alekseyevna,
Dr.Sc. (History), Chief Research Fellow of the Barents centre of the Humanities of the Kola Science Centre RAS
58
