CC BY
4Теологический вестник Смоленской Православной Духовной Семинарии. 2016. С. 120-134
УДК 821.161.1 Денисова Людмила Петровна, Курский государственный университет
в поисках утраченного (на материале произведений А.л. Маркова)
Ключевые слова: в поисках утраченного, А.Л. Марков (Шарки), книга «Родные гнезда»; родные и близкие; агионимы; теонимы; агиоантропонимы; агиотопонимы; ико-нимы; эортонимы; экклезионимы; православные традиции и народные обычаи.
В статье на материале произведений А. Маркова рассматривается проблема утраты невозвратного прошлого России; через призму текстов, употребление в них агиони-мов показываются отдельные православные традиции и народные обычаи, знатоком которых был Анатолий Марков; воспоминания о родных и близких по духу людях позволяют оценить масштабы утраченного Россией.
Региональная литература всегда интересовала краеведов, педагогов, филологов, лингвистов. Литература Курского края в этом плане не является исключением. Имена А. Фета, К. Воробьева, Е. Носова знакомы и дороги каждому, кто умеет жить по-настоящему, умеет чувствовать и сопереживать, стремится расширить рамки обыденного, подняться до художественного осмысления действительности.
Однако полное осмысление действительности, на наш взгляд, невозможно без опоры на все наследие творцов Курского края, ибо каждый вносил свою лепту в расширение нашего представления не только о России, но и о мире в целом. И это относится, например, к преданным забвению в советский период сочинениям Григория Ивановича Шелехова, Колумба российского, к произведениям Евгения Львовича Маркова и другим славным представителям Курского края.
Это по праву относится и к произведениям наших земляков, оказавшихся в XX веке в эмиграции. Среди них наш особый интерес вызывает творчество Анатолия Львовича Маркова (Шарки), общественного деятеля русской эмиграции первой волны, писателя, в творческом наследии которого исторические очерки, политические статьи, публикации о православии, об истории церкви на Востоке, исследования по истории Византии, мемуары, рассказы, книги...
При всей разноплановости творчества Анатолия Маркова, на наш взгляд, главное в его наследии — это Россия, ее люди, невозвратное прошлое нашей страны. Об этом свидетельствуют очерки, рассказы, воспоминания писателя,
в которых так чувствуется любовь ко всему русскому, с одной стороны, и так ощущается горечь утрат, с другой...
Очерки и рассказы А. Маркова о родных и близких, многие из которых оставили яркий след в истории страны, о встречах и впечатлениях детства и юности, перемежающиеся с размышлениями зрелого человека, оказавшегося за тысячи километров от Родины, ярки и, на наш взгляд, достаточно беспристрастны. В них ярко воссоздается уникальный русский мир, опоэтизированный, как и многими отечественными писателями, Анатолием Марковым, с одной стороны, и поруганный в 1917 году, с другой.
В «Родных гнездах» Анатолия Маркова можно найти уникальные сведения, характерные для России, для ее утраченного невозвратного прошлого. Книга пронизана особым чувством, которое в свое время А.С. Пушкин охарактеризовал как «любовь к отеческим гробам, любовь к родному пепелищу».
В произведениях писателя ярко представлены картины русской жизни, интересно показан ряд православных традиций и народных обычаев страны и Курского края.
При характеристике произведений Анатолия Маркова, на наш взгляд, интересно остановиться на употреблении религиозной лексики, характеризующей на несколько десятилетий не исчезнувший, но по сути запрещенный властями православный мир России.
В рамках данной статьи мы остановимся на лексико-семантической группе агионимов (agios — священный и onyma — имя) в текстах произведений Анатолия Львовича Маркова. Нам представляется, что рассмотрение их в текстах позволит в некоторой степени представить «картину мира верующего человека, его систему ценностей» [1, с. 26].
Рассматривая группу агионимов, мы вслед за И.В. Бугаевой используем расширенное понимание данного термина. Сакральный ономастикон включает теонимы (имя Бога), агиоантропонимы (имена собственные прославленных святых), агиотопонимы (имена собственные, обозначающие географические названия), иконимы (имена собственные, обозначающие наименования икон), эортонимы (имена собственные, обозначающие названия церковных праздников) и экклезионимы (имена собственные, обозначающие названия соборов, храмов, часовен) [1, с. 24—25].
Представляя агионимы в текстах А. Маркова, мы посчитали возможным не ограничивать объем цитированных текстов по следующим соображениям:
— объемные цитаты позволяют, на наш взгляд, увидеть систему ценностей православного человека на протяжении нескольких столетий;
— сопутствующие агионимам имена собственные рода Марковых, с одной стороны, их слуг, крестьян, с другой — позволяют увидеть многое из утраченного в XX веке;
— выбранный нами способ цитирования позволяет расширить представление современного читателя об утраченной Российской империи с ее обычаями и православными традициями.
Репрезентирующая лексика группы агионимов богата и разнообразна. Это теонимы, называющие имя Бога. Так, очерку «Большая дорога на Руси» Анатолий Марков предпосылает эпиграф: «Прямая дорога, большая дорога,/ Простора немало взяла ты у Бога.».
Вспоминая с любовью кормилицу и няньку старшего брата, Анатолий Марков замечает: «У самой Авдотьи Ивановны было очень любовное отношение ко всякой твари и свой собственный взгляд, хотя и не вязавшийся с учением церкви, на отношение Бога к Его творениям. "Если хочешь, — говорила она мне, — чтобы твоя молитва дошла до Бога, то ни поп, ни монах не помогут; проси зверя, чтобы за тебя помолился — зверю у Бога отказу нету"» [6, с. 79].
Разнообразно представлена в очерках группа агиоантропонимов (имена собственные прославленных святых), среди которых — Божьи угодники, Николай Угодник, русские Святые и Подвижники, Преподобный Серафим Саровский и др.
Особый интерес представляет то, что в ряде случаев агиантропонимы употребляются в связи с историей жизни родных и близких Анатолия Маркова, например: «Марья Андреевна на всю жизнь осталась девушкой-вдовой и жила всю свою молодость в имениях, доставшихся ей после мужа, в число которых входила и знаменитая Дивеевская Пустынь, в которой жил и умер преподобный Серафим Саровский» [6, с. 30].
Упоминая преподобного Серафима Саровского, Анатолий Марков вспоминает, на наш взгляд, не только известного Святого земли русской, но и своего земляка. Агиоантропоним таким образом, на наш взгляд, оказывается дважды связанным с таким значимым фрагментом языковой картины мира, как пространство. Ибо невольно вспоминается не только Дивеевская Пустынь, но и «губернский город Курск», памятный «месторождением отца Серафима» [4, с. 6].
В «Родных гнездах» пространство как категория языковой картины мира представлено разнообразно. Но особый интерес вызывают многочисленные топонимы, в том числе и те, которые так или иначе связаны с родными гнездами писателя. При этом родное гнездо (дворянская усадьба) осмысливается А. Марковым как связь дворянских родов, семей, как особая «полоса русской культуры, интересная и важная не только совершенством своих материальных созданий, но и по своим мыслям, своей особой поэзией и философией, своими верованиями и вкусами» [6, с. 60].
Топонимы в «Родных гнездах» обозначают реально существующие денотаты России и зарубежья во временных рамках XV — XX веков. Назовем некоторые из них:
— Московия, Московская Русь, Русь, Россия, Великороссия, Малороссия, Бессарабия;
— Москва, Петербург, Гатчина, Петергоф, Астрахань, Коломна, Полтава, посад Воронеж, Покровско-Корсаровская волость, Белгородская провинция, Орловская губерния и др.
Ушли в прошлое Московия и Московская Русь. Утраченными оказались Малороссия и Бессарабия, Полтава... Возвратилась лексема губернатор, но утраченными остаются такие лексемы, как посад, губерния, волость, уезд. Утраченным оказалось и одно из значений лексемы провинция, известное в России с XVIII века как номинация административно-территориальной единицы, части губернии.
Вспоминая утраченное прошлое, Анатолий Марков называет многие курские топонимы, микротопонимы, ойконимы, оронимы, гидронимы, некоторые из которых сохранились лишь на старых картах и в русской литературе.
Часть топонимов, встречающихся в «Родных гнездах», так или иначе связана с агионимами, например:
— Богородское;
— Покровское (наименование, связанное с одним из важнейших Богородичных праздников);
— Коренная пустынь (топоним, широко известный до 1917 года как религиозный центр, где в 1295 году была обретена особо почитаемая курская святыня — Икона Знамения Божией Матери, овеянная чудесами и таинствами).
Эти и другие агиотопонимы (имена собственные, обозначающие географические названия): Покровское, Богородское, Знаменка — называют родные гнезда семьи Марковых в Курской губернии и определенным образом характеризуют способы номинации в невозвратном прошлом России:
— «Предки мои, переселившись из Тульской области в Курскую при первых Романовых, основали в этой последней свои новые вотчины под теми же именами, которые эти последние носили в Крапивне, именно: Теребуж и Богородское, ставшие родовыми гнездами нашей семьи» [6, с. 63];
— «В 25-ти верстах от тех же Щигров было расположено имение моего отца Знаменка при селе Покровском, также одно из родовых поместий семьи» [6, с. 64].
Особый аромат ряду очерков придают эортонимы. На страницах книги встречаются имена собственные, обозначающие названия различных церковных праздников: Господских, Богородичных и святых: Пасха, Троица, Вознесение, Крещенье, Петров День, Спас, Покров, Казанская, Скорбящая, Димитриев и Михайловы дни, Зимний Никола и др.
Названия праздников, как видно из приведенных выше примеров, чаще всего даются Анатолием Марковым в сокращенной форме, встречаются и замены канонического названия просторечным.
Первое упоминание названия церковного праздника мы находим в первом же очерке «Родных гнезд». В нем Анатолий Марков вспоминает деда и его наказ десятилетнему внуку: «. интересоваться тем, кто были твои предки и что они сделали для своей родины, а не быть Иваном, не помнящим родства» [6, с. 11]. От деда узнает внук о родоначальнике их рода — Марко Россе.
Вспоминая позднее удивительную жизнь своего далекого предка, Анатолий Марков описывает события апреля 1476 года: «День праздника Пасхи им пришлось провести в глухих камышах, где они разговелись десятью утиными яй-
цами, разысканными людьми Марка, и которыми русский посол великодушно поделился с итальянцами» [6, с. 14].
Номинации эортонимов в очерках Анатолия Маркова нередко используются во временном значении, например: с Покрова, до кануна Рождества, к Покрову, на Введенье, к Варвариному дню, после Николы, с Сороки, с Алексея Божьего человека, на Красную горку, после Благовещения, после Казанской, к Ильину дню, до Ильи пророка, к самому Успению и др. Эти и другие номинации, употребляемые автором в редуцированной форме предложно-падеж-ной модели, позволяют соотнести описываемые Анатолием Марковым события с историческим или биографическим временем, например:
— «Было это в 1911 году, накануне Крещенья»;
— «Было это на Рождестве 1912 года».
И в этом значении эортонимы позволяют не только увидеть дату действий, но и по-особому в ряде случаев увидеть, почувствовать родной край писателя:
— «К Покрову в нашей Курской губернии сады уже насквозь пропитались запахом спелых яблок» [6, с. 143];
— «Натерший себе спину пятимесячной работой от зари до зари, мужик к осени стремился отдохнуть и побаловать себя плодами своих трудов. Оттого-то никогда не бывало на Руси таких длинных, веселых и пьяных праздников, которые начинались по деревням с Покрова» [6, с. 109];
— «... у нас в Курской губернии зима, когда на Крещенье случались дожди, и оттепель неожиданно нападала на середину зимы, носила название «зи-мы-хавроньи»»1 [6, с. 140].
А о скольких народных приметах, связанных с православными праздниками, вспоминает А.Л. Марков в очерке «Четыре времени года»! Уникальные сведения, собранные писателем, на наш взгляд, бесценны и интересны для каждого из нас:
— «Завтра "Спас-праздник" и яблоки впервые шли на базары» [6, с. 143].
— «Хотя по пословице "Введенье ломает леденье", однако и на Введенье зима не сдавала. С декабря начинались страшные морозы. "Варвара приходила с молотом, Микола с гвоздем". "Варвара мостила, Микола гвоздил".
К Варвариному дню щигровский мужик уже верил, что зима "стала", и что "открылся путь"» [6, с. 144—145].
— «После Николы начиналась у нас настоящая зима с холодами. Народ терпеливо переносил никольские морозы, зная, что за ними придут другие: сначала филипповские со Спиридона-поворота, когда "солнце поворачивается на лето, а зима на мороз"; потом рождественские; потом крещенские — самые лютые, а там сретенские, когда "зима с весной встречаются", афанасьевские; пока не придут "Сороки". От "Сороков" остается всего сорок последних морозных дней, а там тепло» [6, с. 145].
1 Здесь и далее сохраняются пунктуация и написания издания книги «Родные гнезда» 1962 г.
И четыре времени года, действительно, зримо предстают перед нами почти в каждом абзаце, почти в каждой строчке, вышедшей из-под пера нашего земляка: «Уже с Евдокеи "навозные проруби", начинает показываться весна. На Евдокею уже "курица у порога воды напивается". В Сороки жаворонки должны прилететь, с Алексея Божьего человека "с гор потоки"; потом, смотришь, и Красная горка — холмы зеленеют. Какая будет погода на Красную горку — такая и все лето, на нее же замечают, можно ли сеять гречиху или нет. В апреле, по народной поговорке, "земля преет", а на Руфа — земля рухает и все оттаивает, начинается весна.
Уже после Благовещения в наших местах чувствуется начало весны» [6, с. 145-146].
Удивительный очерк, вобравший множество примет, уникальный по поэтичности и любви ко всему родному! Замечательное описание весны, лета. Но вот «минули май и июнь, и с ними отошла веселая работа сенокоса, вслед за чем русская деревня стала готовиться к центральному и самому главному событию крестьянской жизни - уборке хлеба.
Эта последняя у нас начиналась обыкновенно после "Казанской", хотя часто после этого чисто народного праздника наносило дождь и около недели стояла на дворе мокрая погода. Налив зерна в этом случае останавливался, и только к Ильину дню ветер высушивал и обдувал колосья» [6, с. 149].
Приведем и другие примеры, связанные в воспоминаниях А. Маркова с церковными праздниками, с одной стороны, и нашим Курским краем, с другой. Это, например, Михайлов день, праздник, имеющий в православном календаре название — Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных. Как известно, с этим праздником у славян связано много примет, отдельные из которых соотносятся с определенной территорией России, Европы. Анатолий Марков напоминает нам и о приметах Курской губернии:
«По неизменной примете наших мест снег выпадает никак не позднее Михайлова дня, то есть к восьмому ноября (21 ноября по новому стилю — Л.Д.). Пусть даже накануне еще ездили на колесах, ночью "под Михайлу" обязательно ляжет зима» [6, с. 192].
И эта примета, например, сбывается в незабываемую для Маркова осень 1910 года: «После Михайлова дня холод стал крепчать, подвалило снегу, и на пушистых огородах и садах, через занесенные по маковку плетни веселой мережкой протянулись легкие стежки заячьих следов и аккуратная тропа лисицы» [6, с. 192—193].
Благодаря Анатолию Львовичу Маркову, имевшему «непочатый угол воспоминаний», мы можем почувствовать, например, как в прошлом праздновали День Святой Троицу в старой России.
Этому чудесному празднику посвящены удивительные по поэтичности, с одной стороны, и по простоте, с другой — строчки в очерке «Троицын день».
Описывая начало Троицына дня, Анатолий Марков вспоминает службу в сельской церкви в Покровском, которая на Троицу «превращалась в целую березовую рощу».
В церкви «окна отворены, и утренний ветерок колышет зеленые косы березок и красные огоньки свечей. Вместо овчинных тулупов, пестрые поневы и яркие хрустящие новым ситцем бабьи кофты и рубашки на парнях. Народ точно весь горит яркими красками, как маковое поле. Образа тоже убраны цветами» [6, с. 100].
Троица, замечает писатель, — это «настоящий праздник весны, тепла, цветов и зелени». И затем следует еще одна примета утраченной России: «На правом клиросе хор сельской школы, на левом — дьячки» [6, с. 100]. Представить в 1962 году, времени издания книги А. Маркова «Родные гнезда», хор сельской школы на клиросе в нашей стране было невозможно, к сожалению.
С большим удовольствием описывает А. Марков праздничную службу, чтение Евангелия. И опять возникает ощущение утраченной традиции в России, ибо в очерке автор повествует не об обычном чтение, а о традиционном, в восприятии Маркова, во время праздничной службы состязании низких голосов.
Первым состязание начинает бочар. Стоя на середине церкви, «спокойно и методично, как подобает непоколебимо установленному авторитету», «он начинает чтение низкой, могучей октавой, которая, как струя какого-то тяжкого металла, льется из его груди». «Последнюю ноту бочар пускает так глубоко и низко, что кажется: она проникает под землю» [6, с. 101].
Продолжает соревнование дьякон. «Высоко подняв над головой тяжелую, кованую книгу, он бархатным басом, но совершенно другого и более высокого тона, нежели у бочара, протяжно и красиво выводит на всю церковь: "От Матфея Святого Евангелия чтение-е-е-е!.."
Неспешно и торжественно, будто по ступеням, он затем начинает отрубать громовым голосом слово Св. Писания, все более возвышая и растягивая голосом и, наконец, заканчивает чтение такой высокой и протяжной нотой, что староста, во время пения точно замерзший на месте, вздрагивает, отряхивается и вытирает текущие у него по лицу от умиления слезы» [6, с. 101].
«В воспринимании читаемого, — отмечала Ариадна Делианич в предисловии к книге "Родные гнезда", — участвуют все наши чувства, до осязания и обоняния» [3, с. 6].
И это справедливо. Справедливо по-особому при чтении очерка «Троицын день». Очерк не заканчивается описанием праздничной службы в храме: автор вспоминает традиционную для него в этот праздничный день поездку на пасеку.
Зримо предстает дорога на пасеку. Словно в калейдоскопе, одна картинка сменяет другую: распаханная степь, стены ржи, клинья цветущей гречихи, небольшие ложки с дубовыми кустами, «настоящая зеленая степь с высокой
травой, далекими курганами в дымке марева и коршунами, плававшими в неподвижном воздухе» [6, с. 102].
Вспоминая далекое прошлое, Анатолий Марков пишет: «Эта степь на меня производила всегда необыкновенное и незабываемое впечатление. Я любил ехать по ней узкой, заросшей травой, дорогой, вдали от всего живого. Обаяние беспредельной родной равнины, с ее наружным однообразием, со всей простотой ее обстановки, с ее несокрушимой мощью, со всеми ее горестями и радостями овладевали мною неудержимо до слез.» [6, с. 102]. И далее мы ощущаем ностальгию русского человека, эмигранта, по выражению М. Цветаевой, «пасынка России»: «Чувство родины, чувство России охватывало и пронизывало насквозь душу. Нигде потом на чужбине, никакая красота природы не вызывала больше во мне ничего подобного. В безлюдьи степи, в шуме ветра, в бледной синеве неба, как бы стояла перед моими глазами вся Русь» [6, с. 102].
Слезы умиления от службы в церкви. Родные просторы, отчая земля, щемящее до слез чувство утраченной родины.
И наконец пасека Моисеича, «старого друга еще детских лет» Анатолия Маркова. «Одетый по случаю праздника в белые холстяные порты и такую же рубаху без пояса, с седой бородой и шапкой таких же волос», точно «жрец Перун или колдун из оперы», Моисеич поздравляет с праздником барчука. Затем с удовольствием замечает: «Нонче, благодаря Бога, не оставил нас грешных. и люди с медком будут и Господь со свечкой — воску и меду вдоволь. Велико ли дело Троица на поре!..» [6, с. 104].
На огромном свежем лопухе старик из куреня выносит особое угощение: «только что вырезанный тяжелый сот, залитый желтым душистым медом». «Чистота-то какая — слеза Божия.» — хвалит мед старый пасечник [Там же].
Описание пасеки, ее хозяина позволяют Анатолию Маркову расширить представление современного читателя о православных традициях дореволюционной России, демонстрируют желание автора рассказать читателю о том, что было дорого его сердцу на родине.
«Что это за икона у тебя, Моисеич?» — спрашивает барчук, «желая вызвать его на разговор о старине». И мы словно наяву слышим рассказ пасечника об иконе преподобных угодников Зосимы и Савватия, без которой «пасеку хоть не заводи».
Воспоминания пишутся на чужбине. Анатолий Марков в конце рассказа замечает: «Больше мне с ним (Моисеичем — Л. Д.) встретиться не пришлось — это была моя последняя Троица на родине». Воспоминания пишутся потомственным дворянином, выходцем из знаменитого в России рода, внуком известного в свое время писателя Евгения Львовича Маркова. И вдруг словно слышишь народный говор, удивительный говорок Моисеича:
— «Вон, на, али я татарин некрещеный, что без хлеба жить буду, без хлебушка никакая тварь не живет, не токмо человек» [Там же];
— «Флор и Лавр, те лошадей пастыри, Власий преподобный — скоту, а Зо-сима и Савватий — пчеле. потому они из заморской земли в нашу сторону пчелу вывезли. У нас, видишь, наперво, пчелы совсем не было, и какой такой мед есть на свете, народ наш допреж того не знал. Ну, а Господь повелел угодникам своим Зосиме и Савватию из бусурманской земли в нашу рассей-скую ее вывести. И шли они по звездам денно и нощно, и тех стран люди все дивились, что идут старцы, а за ними пчела гулом идет, ровно за маткой.» [Там же];
— «Покойный дед был у меня, тот эти порядки все знал не по-нынешнему. Бывало, на всех ульях Зосиму и Савватия мелом писал, с того и рои в старину роились не по-нашему!» [6, с. 105].
Эти слова пасечника, на наш взгляд, перекликаются с тем, чем заканчивается предисловие Ариадны Делианич к «Родным гнездам»: «Все меньше становится людей, которые были очевидцами многого и о многом слышали из первоисточников или знакомились по семейным архивам. Придет время, когда молодому поколению захочется спросить о чем-то, а спросить будет некого. Вот потому и нужны в наших библиотеках такие книги, как воспоминания Анатолия Маркова «Родные гнезда» [3, с. 8].
Спросить о многом, наверное, хотелось и Анатолию Маркову. Хотелось писателю и о многом рассказать. Основываясь на семейных хрониках, преданиях, рассказах, писатель приводит в своих произведениях нередко уникальные сведения о России, о родных и близких ему по духу людях.
В «Родных гнездах» пред нами предстает утраченная православная Российская империя с ее обычаями и традициями. Так, начиная очерк «Престольный праздник», Анатолий Марков пишет: «Кто считает Пасху самым большим праздником русской деревни, тот глубоко ошибается. Главным праздником в году у крестьян был всегда храмовой праздник, в котором каждый мужик видел торжественный день своего деревенского покровителя» [6, с. 108].
Описание А. Марковым престольных праздников позволяет постичь обычаи ушедшего прошлого нашего края. «В нашей Курской губернии народ особенно любил осенние и зимние "престолы", так как Троица, Вознесение, Петров день и Спас были в деревнях днями "постными", уж не говоря о том, что крестьянские руки были заняты полевыми работами, не было ни свежины, ни птицы, продать было нечего, а потому не было и денег на гулянку. Зато с Покрова один за другим начинались "настоящие престолы", как Казанская, Скорбящая, Димитриев и Михайловы дни, и так вплоть до "Зимнего Николы", русского престольного дня по преимуществу» [Там же].
В нескольких строчках очерка 10 наименований эортонимов! На наш взгляд, репрезентирующая лексика данной группы представляет особый интерес еще и потому, что позволяет проследить, например, многозначность отдельных номинаций.
Так, Казанская в приведенной выше цитате — название престольного праздника. Эта же лексема может означать один из праздников в честь Казанской
иконы Божьей Матери. Известно, что данная икона является одной из наиболее чтимых в России. В ее честь православная церковь отмечает два праздника: 8 (21) июля празднуется так называемая Казанская летняя и 22 октября (4 ноября) Казанская осенняя. Из контекста понятно, что Анатолий Марков в приведенном выше тексте данной лексемой называет Казанскую осеннюю.
Читая очерк о престольных праздниках, мы невольно фиксируем внимание на очень значимых строчках Анатолия Маркова: «Так проходил у нас в селе престольный праздник зимнего Николы из года в год и из поколения в поколение» [6, с. 115]. На наш взгляд, данные сочетания («из года в год и из поколения в поколение») очень значимы и символичны. Устойчивость православных и народных традиций, почитание святых, преемственность поколений — это основа основ устойчивости государственной и семейной жизни.
На наш взгляд, это не только основа устойчивости, но и залог долголетия человека. Так, в очерке «Четыре времени года» писатель вспоминает Афанасия Неумираева, седого столетнего старика, которому «много лет подряд, из года в год, <.> принадлежало право устанавливать первый день жатвы. Он видел уже шестое поколение людей и был сыном и внуком таких же долголетних людей, за что всю их семью и прозвали Неумираевыми» [6, с. 149].
О долголетии в Курской губернии мы можем судить не только по приведенным выше строчкам. Об этом же свидетельствовали данные Первой всеобщей переписи населения 1897 года и переписи 1902 года в Курской губернии. Кстати, родной для Марковых Щигровский уезд оказался в числе тех, где было отмечено наибольшее количество «долголетних» жителей [2]
В жизни православных особое место занимала и занимает икона. И, естественно, что на страницах «Родных гнезд» мы встречаем названия разных икон: Икона Богоматери, чудотворная Икона Коренной Божьей Матери, икона преподобных угодников Зосимы и Савватия и др.
Православными традициями, народными представлениями о вере наполнен очерк Анатолия Маркова «Дуняша».
В киоте вербочки сухие И пук степного ковыля. Святая, старая Россия, Родная скифская земля.
Этим эпиграфом начинается очерк, посвященный Дуняше, родившейся «еще от крепостных родителей» в усадьбе деда Анатолия Маркова и жившей в семье Марковых, «по ее собственному выражению, "спокон века"». «Войдя в годы Авдотья Ивановна <.>, как женщина богомольная взяла постепенно в свои руки все иконы и лампады в доме, "блюла'' праздники, и стала непререкаемым авторитетом в вопросе о том, какому святому и в каких обстоятельствах надо было молиться» [6, с. 79].
Рассказывая о Дуняше, А.Л. Марков невольно характеризует отношения в семье, отношение к прислуге: «В ее комнате в святом углу висела большая серебряная икона Коренной Божией Матери, благословение мамы ко дню свадьбы Дуняши. Перед Коренной, считавшейся покровительницей нашей семьи, день и ночь теплилась неугасимая лампада зеленого стекла, а киот был постоянно украшен летом цветами, зимой пучком неувядающего и душистого ковыля-ямшана» [6, с. 79].
Именно Дуняши «терпеливо и любовно научила» Анатолия Маркова, когда он стал подрастать, «какой именно святой является покровителем того или иного скота и зверя». С благодарностью вспоминает далее автор о том, что от Дуняши он узнал и помнит «до сих пор, что Флор и Лавр — покровители лошадей, Св. Власий — коров, Св. Мамоний — овец, Св. Георгий — волков, Зосима и Савватий — пчел, а в день Св. Духа бывает именинница сама земля, и в этот день ее нельзя ни пахать, ни копать» [Там же].
На страницах очерков встречаются и экклезионимы — имена собственные, обозначающие названия соборов, храмов, часовен, многие из которых, к сожалению, навсегда оказались утраченными в годы гонений на церковь в СССР.
Как и многие другие агионимы, так и номинации церквей, соборов, монастырей на страницах книги «Родные гнезда» в ряде случаев оказываются так или иначе связанными с историей рода Марковых. Так, совершенно уникальную историю рассказывает Анатолий Марков, например, о своем далеком предке в очерке «Боярин-разбойник». Речь идет о внуке Марка Толмача Киль-деяре Ивановиче, внесенном «Указом Грозного царя от 2 октября 1560 года» в числе «тысячи детей боярских», названных «лучшими слугами», в списки так называемой «тысячной книги» [6, с. 19].
Повествуя затем о непростой судьбе Кильдеяра Ивановича, А.Л. Марков погружает читателя в непростой мир давно прошедшего: вероломство Ивана Грозного и Малюты Скуратого, воскрешает легенды о разбойнике Кудеяре, вспоминает поэму Н. Некрасова «Два грешника», популярную русскую песню «Жило двенадцать разбойников, жил Кудеяр атаман.» [Там же].
Сколько культурно-исторической информации запечатлено в этом очерке! Как удивительна жизнь одного из Марковых! Как бережно из поколения в поколение передавалась информация о родных в семье.
Упоминание Соловецкого монастыря, оставившего особый след в истории русского монашества, да и страны в целом, мы находим на страницах данного очерка: «Согласно семейному преданию, подтвержденному и поэмой Некрасова, Кудеяр прекратил свою разбойничью деятельность в год смерти Грозного царя, вместе с которым умерла и его месть. Он окончил свою жизнь в Соловецком монастыре 80-ти лет от роду, где постригся под именем Пити-рима» [6, с. 20];
Вспоминая родные гнезда, Анатолий Марков рассказывает читателям и о Воронеже, где автору «выпала счастливая доля провести учебные годы». С этим местом старой России ассоциируются многие исторические вехи нашего
государства, в том числе и то, что среди прочего описывает Марков: «В 1690 году в нем был основан Алексеевский монастырь, кирпичная колокольня которого являлась в моей молодости самым древним зданием города» [6, с. 121].
Вспоминая Воронеж, А.Л. Марков с удовольствием, на наш взгляд, отмечает, что в годы его учебы в городе сохранилось «еще многое» «от старины», в том числе и «Митрофаниевский монастырь с мощами св. Митрофана, бывшего при жизни Владыкой Воронежским и другом Петра Великого» [6, с. 121].
Говоря об Анатолии Маркове, размышляя об ушедшем, невольно вспоминаешь известную, возможно, многим истину: человек умирает не тогда, когда перестает биться его сердце, а тогда, когда о нем забывают те, кто его любили.
Благодаря дочерям А. Маркова, по свидетельству Ариадны Делианич, «потерявшим в короткий срок и отца и мать», но любившим по-особому отца, творческое наследие Анатолия Маркова (Шарки) не оказалось утраченным для русского читателя.
Дочери писателя «своими усилиями, исполняя мечту ушедшего», выпустили сборник его рассказов и очерков, печатавших в разных зарубежных изданиях. Это была мечта Маркова. Мечта потому, что печальной была судьба многих русских зарубежных писателей. Немногие из них имели возможность найти издателя своим произведениям. Не было у большинства и материальных средств для выпуска своих книг [3, с. 3].
Основываясь на семейных хрониках, преданиях, рассказах, Анатолий Марков приводит в своих произведениях нередко уникальные сведения, характерные для России.
Часть одного из очерков книги «Родные гнезда» — очерка «Народные праздники и приметы на Руси» — была написана благодаря тому, что в свое время А.Л. Маркову удалось снять копию с большой редкости России — древнем рукописном списке «Сказания, каким святым каковые благодати исцеления от Бога даны, и когда память их бывает».
«Собирая всю жизнь русские народные предания, — писал А. Марков, — я рад поделиться с читателями, близкими мне по духу, теми сведениями, которыми я располагаю по этому вопросу, дабы новое поколение русских людей, идущих нам на смену, не забыло обычаев и преданий их предков» [6, с. 137].
Чем же поделился А. Марков с близкими ему по духу читателями в очерке «Народные праздники и приметы на Руси»? Чтобы ответить на данный вопрос, необходимо было бы воспроизвести весь очерк.
На нескольких страницах (с. 132 — 137) «в календарном порядке» автор перечисляет праздники и связанные с ними приметы, большей частью связанные с земледелием. Приведем некоторые из них:
1 января — Новый год — «году начало — зиме середка». В эту ночь, «если Васильева ночь звездная — будет в году урожай ягод».
6 января — «на Крещенье снег к урожаю».
18 января — день Св. Афанасия — «ломоносова». «Если в этот день ясно — будет недород в году».
8 февраля — Св. Захарий. Крестьяне кропили серпы крещеной водой.
1 марта — «на Св. Евдокею мужику затеи» — точить соху и чинить борону.
19 марта — теплая ночь в этот день к урожаю. В этот день не полагалось
варить и шить, если он приходился на пятницу.
25 марта — в Благовещение, если шел дождь — значит, в году хорошо родится рожь.
16 апреля — день Св. Ирины, «рассадницы зелени», которую в этот день впервые рассаживали на огороде.
18 апреля — на Св. Ивана «Нового» полагалось сеять морковь и свеклу.
22 апреля — в день Св. Луки выноска на гряды лука.
23 апреля — в день Св. Георгия начинался ранний сев.
28 апреля — сеяли овес, так как народная примета говорила: «Пришел Елисей — овсы сей».
2 мая — Св. Борис и Глеб — «сеют хлеб». Этот день назывался «соловьиным», так как на «этот праздник впервые запевали соловьи» [6, с. 132 —134].
И так на протяжении всего календарного года А. Марков напоминает читателям о праздниках и народных приметах, нередко забытых и утраченных в нашей стране.
Заканчивая описания праздников и примет, Анатолий Марков пишет о том, что он считает «нужным прибавить список русских Святых и Подвижников, считавшихся на Руси покровителями и защитниками зверей и скотов». И на страницах упоминаемого нами выше очерка появляется более 30 имен русских Святых и Подвижников.
Размышляя об ушедшем, об утраченном, мы хотели бы вспомнить очень значимый для каждого православного курянина очерк. Это очерк «Ярмарка в Коренной Пустыни», посвященный Его Преосвященству Высокочтимому Владыке Серафиму, земляку, устроителю и настоятелю в США второй Коренной Пустыни.
И опять на страницах книги «Родные гнезда» мы встречаем сообщение автора об устойчивости еще одной традиции в России: «На большом лугу, перед монастырями, каждое лето в течение веков имела место знаменитая в истории наших мест «Коренная ярмарка»» [6, с. 116].
Об устойчивости традиций свидетельствует и то, что сюда «из года в год на богомолье» приезжали помещичьи семьи, и то, что «у многих господ здесь были свои постоянные дачи».
А.Л. Марков на страницах очерка воспроизводит картины Коренной пустыни: галереи, картины «большой художественной ценности, изображавшие историю самой иконы». Торжественный ежегодный крестный ход в день открытия ярмарки. Духовное и гражданское начальство из Курска и Белгорода, идущее вместе с иконой «торжественным крестным ходом из Курска в Пустынь, в сопровождении огромных толп народа» [6, с. 119].
Вспоминает А. Марков и знаменитого художника Илью Ефимовича Репина, в свое время написавшего «Крестный ход в Курской губернии» и сумевше-
го «с необыкновенной выразительностью» передать «на полотне толпу верующего народа, в религиозном экстазе следующего за своей родной святыней» [Там же].
Зримо и осязаемо предстают картины Коренной пустыни: соловьиный концерт; монастырский пруд, окруженный со всех сторон лесом; тысячи карпов и карасей, собиравшихся на звук колокольчика; инок, кормящий «их хлебными корками, остававшимися в изобилии от трапез монахов и паломников в монастырской столовой». Икона, стоящая над колодцем, «на суку того старого корня, на котором была обретена несколько веков тому назад, и откуда она и получила свое имя». Перед иконой облицованный цинком колодезь с подъемным дном, «чтобы собирать в конце каждого дня золотые, серебряные и медные деньги, которые, по обычаю, бросали в колодезь паломники в пользу Пустыни» [Там же].
Однако эти замечательные отечественные картины обрываются, когда А.Л. Марков пишет: «Ныне чудотворная икона Коренной Божьей Матери, вывезенная во время занятия Курска белыми армиями архиепископом Курским и Обоянским Феофаном, находится в Соединенных Штатах, где, благодаря щедрой жертве князя и княгини Белосельских-Белозерских, явилась возможность создать в Магопаке вторую "Коренную Пустынь"» [Там же].
До настоящего времени наша чудотворная икона находится в США. Но так хочется верить в правоту Анатолия Львовича Маркова, который в своих мемуарах писал: «Пути Господни неисповедимы, и, быть может, Россия должна возродиться именно после того, как русский народ на своем собственном опыте и ошибках научится находить правильный путь к своему национальному счастью... » [5].
Для этой веры в настоящее время есть основания: восстановлена Коренная пустынь, тысячи людей с крестным ходом следуют за списком нашей чудотворной иконой Божией Матери «Знамение» Курская-Коренная, приходят поклониться ей в Курске и в Коренной пустыни. Восстанавливается традиция проведения ежегодной ярмарки. Появилась новая традиция: в сентябре на несколько дней возвращается в родные края наша чудотворная икона, ставшая в XX веке главной святыней Русского Зарубежья. И осеняет «себя крестным знамением русский народ». И призывает Божье благословение. И просит помощи у Пресвятой Богородицы. И продолжает верить, что многое из утраченного сможет вернуться в нашу жизнь.
Литература
1. Бугаева И.В. Агионимы в православной среде структурно-семантический анализ. М.: ФГОУ ВПО РГАУ — МСХА им. К.А. Тимирязева, 2007. 138 с.
2. Горбачев П. Век вековавшие. Неизвестная перепись рассказала о долгожителях губернии // Курский вестник. 2014. 6 — 12 мая. № 17 (909).
3. Делианич А. Предисловие. // Марков А. (Шарки). Родные гнезда. Сан-Франциско, 1962. С. 5 — 8.
4. Житие старца Серафима, Саровской обители иеромонаха, пустынножителя и затворника. Изд. Третье. М., Типография И. ЕЕфимова, Большая Якиманка, д. Смирновой, 1984. 336 с.
5. Марков А. Записки о прошлом: 1893 — 1920. [Электронный ресурс]. URL: http:// www.rulit.me>books/zapiski-o-proshlom-1893-1920 (дата обращения: 29.04.2016).
6. Марков А. (Шарки). Родные гнезда. Сан-Франциско, 1962. 224 с.
Denisova L. P.
Kursk State University
In Search of the Lost (On a material of works by Markov A.L.)
Key words: in search of the lost, A. L. Markov (Sharkey), the book "Home nests"; relatives and close friends; agyonims, theonyms, agioantroponyms, agiotoponyms, iconyms, eortoniyms, ecclesionyms; Orthodox traditions and folk customs.
The article on the material by Markov addresses the problem of the loss of nonreturn of Russia's past; through the prism of the texts, the use of agionyms in them we see certain Orthodox traditions and folk customs, an expert of all these was Anatoly Markov; memories of friends and like-minded people allow us to estimate the scale of the Lost of Russia.
