CC BY
83
В. И. ВОДОВОЗОВ ОБ ОТЕЧЕСТВЕННОМ СРЕДНЕВЕКОВОМ ПРОСВЕЩЕНИИ (к 190-летию со дня рождения)
v. i. VODOVOZOV ON DOMESTiC MEDiEVAL EDUCATiON (for the 190th anniversary)
Беленчук Лариса Николаевна
Старший научный сотрудник лаборатории истории педагогики и образования ФГБНУ «Институт стратегии развития образования Российской академии образования», кандидат исторических наук E-mail: larisa belenchuk@mail.ru
Larisa N. Belenchuk
Senior Researcher of the Laboratory for the History of Pedagogy and Education, institute for Strategy of Education Development of the Russian Academy of Education, PhD (History) E-mail: larisa belenchuk@mail.ru
Аннотация. В статье рассматривается известный гимназический учебник русского педагога В. И. Водовозова «Древняя русская литература от начала грамотности до Ломоносова» как историко-педагогический источник. Анализируется подход автора к историческим фактам и источникам, трактовка им значения их в отечественном просвещении, их места в педагогической культуре России.
Ключевые слова: В. И. Водовозов, словесность, история российской педагогики, средневековое образование, исторические источники.
Annotation. The article deals with the famous gymnasium textbook by Russian teacher V. i. Vodovozov "Ancient Russian Literature from the Beginning of Literacy to Lomonosov" as historical-pedagogical source. The article analyses the author's approach to historical facts and sources, interpretation of their value in the national education, their place in the pedagogical culture of Russia.
Keywords: V. i. Vodovozov, literature, history of the Russian pedagogy, medieval education, historical sources.
Известный русский педагог-словесник В. И. Водовозов в своих научных трудах охватывал самые разносторонние области педагогического знания. В числе его интересов была и историческая тематика. В своей книге, изданной в 1872 г. «Древняя русская литература от начала грамотности до Ломоносова», являющейся учебным пособием по истории словесности для учащихся гимназий, автор затрагивает общие вопросы развития русской культуры, включая и область педагогики.
Отечественную книжность, которая вся в Средние века на Руси была целиком дидактична и уже поэтому может быть отнесена к сфере истории педагогики, автор подразделяет на три основных периода: 1 - развитие книжности и письма под влиянием Византии в «дотатарское» время, 2 - «усиление и новое развитие византийских начал в московский период» и 3 - «их падение» в переходное время [1, с. 127]. Соответственно, мы можем приблизительно определить и хронологические рамки этих периодов: Х-ХШ вв.; Х1У-ХУ вв. и ХУ1-ХУП вв. Это в целом соответствует общепринятой современной историко-культурной хронологии.
Автор настаивает на практически полном тождестве (для первоначального периода древней словесности) византийской и русской духовной литературы, подразделяя ее на следующие группы: толкования на Священное писание; проповеди, послания или поучения; полемические сочинения против сект и латинской (римско-католической. - Л. Б) веры; жития святых. Такое заимствование вполне естественно - вместе с православной верой на Русь пришла и соответствующая книжная культура. При полной сопоставимости этой культуры с аналогичной культурой Западной Европы все же в ней имелись и существенные отличия, и в первую очередь - практически полное отсутствие «недушеполезной» литературы. Таким образом, вся литература на Руси имела воспитательный характер. Это отнюдь не означает, что она вся была моралистична, напротив, прямая мораль, являющаяся самым негодным педагогическим средством, в ней практически отсутствовала.
В. И. Водовозов также справедливо замечает, что отечественная словесность постепенно приобретала все более самобытный характер. Так, в поучения часто, наряду с духовными образами и наставлениями, проникали житейские, обыденные наказы, что мы видим, например, в Поучении Владимира Мономаха («соблюдать слово Господне» и здесь же «есть и пить без шума великого»); наряду с византийскими сборниками духовной литературы, имели хождение и «отреченные» (запрещенные церковью) книги - разные восточные сказки, «чаровники», астрологические таблицы, которыми увлекался как простой народ, так и образованные слои общества.
Главный вывод автора состоит в том, что, поскольку, по его мнению, византийское образование было для нас чуждым и искусственным, оно все больше удаляло образованные сословия от народа. У народа-де было какое-то свое образование, отличное от школы власть имущих. Откуда явилась такая мысль, совершенно непонятно. Известно, что и грамота (Кирилл и Мефодий), и первые книги, и школы пришли к нам из Византии. Средневековые источники свидетельствуют о демократичности древнерусского образования, которое (по преимуществу) все слои, и власть имущие и простые, как тогда было в Европе, и на Западе, и на Востоке, получали в монастырях. В летописи есть лишь одно упоминание о «школах ученья книжного» [2, с. 132], куда брали детей знатных фамилий, но что
собой представляли эти школы, сколько они существовали, об этом источники умалчивают. Здесь же в летописи совершенно ясно сказано, что «не слышали они раньше учения книжного» [2, с. 135]. Важным фактом явилось то, что образование у русских сразу же возникло на родном языке, поэтому книги и богослужение были доступны людям, хотя язык церковный и отличался от простонародного. Разумеется, вначале литература была переводной, но постепенно возникала и своя собственная книжность.
Духовное завещание (поучение) Владимира Мономаха детям показывает, как «христианское учение стало входить в жизнь, выражаясь преимущественно в делах милосердия и в снисхождении к ближнему» [1, с. 127].
Ордынское иго разорило Русь и в культурном отношении, обычаи стали более грубыми и азиатскими, упростился язык, были физически уничтожены многие памятники культуры. По мнению В. И. Водовозова, найдя прибежище в монастырях, «русский человек часто забывал о своих отношениях к остальным людям и создавал свой вымышленный мир, где лучше жилось ему» [1, с. 126]. Здесь мы видим явное упрощение и просто неверное толкование ситуации. Русский человек бежал в монастырь не в поисках лучшей жизни, а просто потому, что ему деваться было некуда. Жилища были сожжены, поля уничтожены, запасы украдены. Что же ему оставалось делать и куда идти?
В монастырях люди отнюдь не уединялись и не «забывали о своих отношениях к другим людям» (это относится только к скитам, которых было немного), а жили большой или малой общиной, имея все общее. При этом о «мире» члены общины никогда не забывали, а имели с ним тесное общение. В монастыри потоком текли люди, так как жизнь монахов казалась очень привлекательной именно в моральном отношении. К тому же в то время обители выполняли самые различные функции: это были прежде всего места для молитвы, но одновременно и школы, и больницы, и дома призрения.
Вполне в духе своего времени В. И. Водовозов противопоставляет древнерусскую «азиатскую» культуру культуре новой, европейской, полагая только последнюю истинной, настоящей. С позиции европоцентризма, которой неукоснительно следует автор, все неевропейское естественным образом предстает в его глазах отсталостью.
Характеризуя первый период русской средневековой книжности, автор говорит о житиях святых как о любимом чтении народа, здесь же он говорит о возникновении монашества, называя главной его причиной недовольство миром, обществом. С этим трудно не согласиться, хотя все же основным мотивом было стремление к богообщению, к сосредоточению, к отходу от мирской суеты. Оставаясь в миру, трудно было не участвовать и в языческих обрядах, еще широко принятых в обществе, праздниках, что и побуждало христиан удаляться от мира. Здесь же автор, противореча сам себе, размышляет о том, что отшельническая жизнь «в сущности, не удаляла их [монахов. - Л. Б.] от света, а, напротив, возбуждая удивление, привлекала к ним толпы людей благочестивых» [1, с. 131].
Эта оценка гораздо больше соответствует действительности: монастыри были активной составной частью того общества. Возьмем для примера самую известную общину на Руси времен ига - обитель преподобного Сергия Радонежского. Община эта являлась примером для всех окружающих людей организацией своей жизни. Проповедуя нестяжательство, Троицкий игумен высоко ценил человеческое достоинство и не приветствовал
нищеты и попрошайничества. Широко известна история, когда он, не имея чем прокормить братию, нанялся делать крыльцо у зажиточного крестьянина, попросив у него заплесневелых сухарей как оплату за свой труд [3, с. 63-64].
Преподобный Сергий показывал пример внутренней свободы своим отношением со всеми окружающими, включая сильных мира сего. Так, он несколько раз отказывал митрополиту Московскому в просьбе стать его преемником. Рядом со страхом Божьим, как основой воспитания братии и мирян, всегда присутствовала идея любви и смирения: «Любовь равно имея ко всем человекам, никогда же в ярость не впадал» [3, с. 74]. Известна личная скромность игумена, которого посетители принимали за простого монаха из-за бедной одежды и смиренного поведения. Глубокое смирение и сознание своих недостатков - стимул духовного совершенствования, на церковном языке - «внутреннего делания». Духовные идеалы Сергия Радонежского с помощью сподвижников и учеников преподобного распространились по другим монастырям средневековой Руси.
Личностный подвиг преподобного Сергия обогатил русскую культуру чувствованием высоты человеческого призвания. А. С. Запесоцкий и А. В. Карпов пишут, что «игумену Радонежскому принадлежит утверждение на Руси новой идеи личности, отражающей гуманистический дух русского Предвозрождения, - которое было столь непохоже на западное, хотя во многом с ним и перекликалось» [4]. Авторы свидетельствуют о том, что Сергий Радонежский явил собой возможность бесконечного совершенствования человека вплоть до его святости, «божественного состояния».
Таким образом, монашеская община того времени - это отнюдь не изолированная единица, живущая в полном отрыве от мирян, но важный элемент воспитания и образования общества.
В. И. Водовозов скептически относился к мистической стороне христианства, а значит, и к чудесам, которые описаны в житиях святых. Однако он признает, что описания мученичества и чудесных избавлений от напастей и исцелений воспитывали в людях твердость духа и стойкость в любых испытаниях. Но особенно привлекательным для него является полное нестяжательство святых, их долготерпение, а также милосердие, с которым они относились к страдающим людям. Можно утверждать, что, признавая социальную функцию монастырей, он практически не замечает их христианско-воспитательного значения, хотя и свидетельствует об их исторической прогрессивности относительно язычества.
Так, повествуя о житии просветителя зырян Стефана Пермского, В. И. Водовозов отмечает, что зыряне крестились, почувствовав государственную силу Москвы. На самом деле, племена, которым проповедовал св. Стефан, были просто поражены его полным бескорыстием (он никогда ничего не брал у людей, чем сильно отличался от сборщиков ясака, временами присылаемыми московской властью) и желанием улучшить их быт, научить их грамоте (сам же святой и создал для них букварь на родном языке).
В целом автор довольно подробно и с большим участием описывает сюжеты житийной литературы, особенно из жития преподобного Феодосия, основателя Киево-Пе-черской лавры, отмечая их доступность и назидательность для народа; но выводы его не отличаются оригинальностью, сделаны в духе времени, и поэтому достаточно скептически трактуют подобные исторические источники.
Интересен анализ В. И. Водовозовым книжности эпохи Ивана Грозного. В укреплении Московской Руси и в воспитании сознания общества XVI в. огромную роль сыграли общерусские книги - так называемые Своды, среди которых Лицевой летописный свод, Великие Минеи-Четьи митрополита Макария (помесячное богослужебное чтение, включавшее разные тексты назидательного характера), Книга Степенная царского родословия -исторический труд, посвященный династии Рюриковичей от княгини Ольги до Ивана Грозного, Домострой.
Автор сетует на изменившиеся в худшую сторону нравы Москвы, которая стала столицей царства. Вместо прежней скромности и смирения явились «блеск, богатство и роскошная обрядность. В Москве уже надо всеми сердечными влечениями преобладают расчет, цели государственные» [1, с. 143]. Но иначе и не могло быть, столица крупного государства - это не захолустный город. Так или иначе борьба за власть, политика, дворцовые интриги, возникающие в любом государстве вокруг персоны государя, меняют нравы не в лучшую сторону.
Автор описывает популярные дидактические сборники литературы Московского государства, имеющие общее название «Пчела». В них публиковались не только богословские труды, но и разные сведения из мира природы, которые автору кажутся наивными и лишенными смысла. Особенную насмешку вызывают у него сведения о дальних странах, не имеющих отношения к жизни народа. «Смешно толковать о сердоликах и гиацинтах (речь идет о драгоценных минералах), когда не знаешь и о самых близких предметах, что у тебя всякий день перед глазами!» [1, с. 145]. Отвлеченные сведения представляются ему для образования ненужными. Совершенно непонятны эти претензии еще и потому, что в сборники часто попадали тексты раннего (начиная с XI в.) периода развития книжности. Ну что ж, такова была наука того времени. Русь еще не приобщилась к великому европейскому источнику научных знаний, зато вовсю черпала их из источника древней духовной мудрости.
Приведем еще один пример толкования автором древних текстов. Для этого понадобится довольно длинная цитата из сборника: «Поклоняйся всякому старшему; меньших принимай с любовью, милуй их и вздохни о них к Богу; князя бойся всею силою, как ученик учительского жезла: так научишься и бояться Бога; поклоняйся всякому ради смирения; поклоняясь, пройдешь и под многоветвистым деревом; ищи во всем простоты: в пище и одежде, и не стыдись нищеты...» В. И. Водовозов считает, что здесь больше воспитывается низкопоклонство, чем скромность, и «рабская угодливость», чем любовь. С тем же высокомерием судит он и об общем нравственном климате Московской Руси, где, по его мнению, «довольствовались узкой нравственностью, требовавшей только исполнения известного обряда». При этом он отмечает, что были, конечно, люди, следовавшие высоким принципам христианства. Но это ведь в любом обществе так: подавляющее большинство живет, как живется, и лишь некоторые люди являют собой высокий пример для остальных.
Таким образом, несмотря на явное желание автора как можно полнее и объективнее познакомить читателей и учащихся с древнерусской литературой, видим тенденциозное ее истолкование. Византийскую образованность он, мягко говоря, недооценивает («Византия не дала нам никакой науки» [1, с. 156]), - и это несмотря на то, что в Константинополе возник первый европейский университет - Магнавра (V в.), в то время, когда в остальной
Европе о науке даже не помышляли, а византийские мыслители свободно включали в свои сочинения всех древнегреческих авторов, которые и стали известны в Европе из трудов византийцев. Наука, правда, была преимущественно гуманитарной, но невозможно судить о ее отсутствии.
Особо следует остановиться на характеристике автором свода правил семейной жизни - на Домострое, который почему-то отнесен им к XIV в. (авторство составления полной версии памятника обычно приписывают священнику Сильвестру, члену Избранной Рады при Иване Грозном; хотя известно много его редакций, есть, конечно, и более ранние). Автора возмущает собрание принципов внешнего благочестия, содержащееся в этом памятнике. Там и действительно достаточно много наставлений на эту тему, но любой верующий человек знает, что истинное благочестие начинается именно с внешнего порядка, без него не может создаться и внутреннего. Правила Домостроя представляются ему нелепыми, хотя они, безусловно, имеют глубокий смысл, воспитывающий благоговейной отношение к предметам культа. Автор, по-видимому, так далек от предмета своего рассуждения, что осознать смысл даже самых простых начал религии не в состоянии. Эта калька - о якобы «внешнем благочестии» русского народа перешла впоследствии и в советскую литературу. Как говорится, нет человека без греха, и зол в древнерусском обществе было достаточно, но делать на основании этого вывод о каком-то особом фарисействе и исключительно внешнем благообразии русских невозможно.
Равно как из проповедей иерархов того времени В. И. Водовозов делает вывод о безнравственном и диком состоянии общества. Но проповеди - это такой жанр, задача которого, среди прочих, - обличить разные недостатки людей и общества в целом, показать пути их исправления и преодоления. Это с начала церкви - и по сегодняшней день так. Поэтому в определенной части проповеди священник в концентрированном, понятном и ярком, запоминающемся виде преподносит общине реестр, если так можно выразиться, тех недостатков, которые мешают ей стать истинно христианской.
Критическое отношение к христианской церкви на Руси органично дополняется у В. И. Водовозова сочувственным отношением к сектам и ересям. Это-де признак свободолюбия народа. И - ни слова о том, что это «свободолюбие», поразившее при Иване III сам великокняжеский дом, могло окончиться как минимум потерей культурной идентичности, а вполне вероятно - и политической самостоятельности государства. Читаем у Карамзина, который детально исследовал древнерусскую историю и является поэтому авторитетным свидетелем: «.. .государь в то же время изъявил похвальную умеренность в случае важном для веры, в расколе столь бедственном. что благочестивая земля русская не видала подобного соблазна от века Ольгина и Владимирова» [5, с. 170]. В глазах выдающегося русского историка эти ереси были настоящими бедствиями, невиданными со времен языческой Руси! И далее: «Все зараженные ересью составляли между собою некоторый род тайного общества, коего гнездо находилось в палатах митрополитовых: там они сходились умствовать и пировать» [5, с. 175]. То есть историк утверждает, что это была не просто ересь церковная, но антигосударственное движение. Именно поэтому власть, поначалу отнесшись к ней милостиво, впоследствии все же вынуждена была казнить еретиков, что находит полное оправдание в глазах Н. М. Карамзина: «Но если кроткие наставления
не имеют действия; если явный, дерзостный соблазн угрожает церкви и государству, коего благо тесно связано с ее невредимостью, тогда ни митрополит, ни духовенство, но государь может справедливым образом казнить еретиков» [5, с. 291]. Так что к свободолюбию народа это все не имеет никакого отношения.
Что касается оценки В. И. Водовозовым развития нравственности у русского народа, то она также спорна. Простая государственная дисциплина кажется ему рабством, представления средневековых мыслителей - недостаточно научными (!), деятельность монастырей - малоактивной и неполезной для мирян и пр. Прагматизм, социологизм и рационализм - вот философское кредо автора, который с этой точки зрения и измеряет историческое значение русской средневековой книжности. Возможен ли такой подход? Да, разумеется, но он весьма ограничен и методологически односторонен, так как не принимает в расчет особенности исторической эпохи и исходит не столько из фактов, сколько из своих представлений о них.
В наше время постепенно уходит в прошлое противопоставление русской и западноевропейской средневековой книжности, характерное для литературы XIX в.: все большее число исследователей считают русскую и западную словесность двумя потоками единой общеевропейской культурной традиции. Видный историк литературы, профессор А. Н. Ужанков пишет, что «внутри нее [этой традиции. - Л. Б.] были приведены в единство самые различные жизненные моменты, поэтому она обладала необыкновенной устойчивостью и эластичностью, пережив эллинизм, христианство, эпоху Возрождения, эпоху барокко и классицизма: «Скрепами, удерживающими ее, были: знание, мораль, речь, образ человека» [6, с. 10]. Эта устойчивая система не зависела от политических и экономических перемен, ее «скрепы» носили духовный характер, хотя, разумеется, общественное устройство не могло не оказывать на нее своего влияния.
Подводя итог, отметим, что В. И. Водовозов собрал для гимназического учебника множество фактов, источников, которые системно характеризуют развитие отечественной книжности в Средние века, дав подробный их анализ, но сам его подход и сделанные выводы находятся с ними в противоречии и отражают не столько особенности развития дидактической литературы в данный период, сколько представления о нем либеральных слоев русского общества конца XIX в.
Список литературы
1. Водовозов, В. И. Древняя русская литература от начала грамотности до Ломоносова [Текст] / В. И. Водовозов. - СПб., 1872. - 350 с.
2. Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века [Текст] / сост. и общ. ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева. - М., 1978. - 413 с.
3. Житие и чудеса преподобного Сергия, игумена Радонежского [Текст]. - Сергиев Посад, 2001. - 287 с.
4. Запесоцкий, А. С. Великий русский просветитель [Текст] / А. С. Запесоцкий, А. В. Карпов // Педагогика. - 2007. - № 5 - С. 3-13.
5. Карамзин, Н. М. История государства Российского [Текст]: в 12 т. / Н. М. Карамзин. - Т. 6-7. - СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1888-1889.
6. Ужанков, А. Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций [Текст] / А. Н. Ужанков. - М., 2011. - 512 с.
References
1. Vodovozov V. I. Drevnyaya russkaya literatura ot nachala gramotnosti do Lomonosova. St. Petersburg, 1872. 350 p.
2. Likhachev D. S., Dmitriev L. A. (Comp.) Pamyatniki literatury Drevney Rusi. XI - nachalo XII. Moscow, 1978. 413 p.
3. Zhitie i chudesa prepodobnogo Sergiya, igumena Radonezhskogo. Sergiev Posad, 2001. 287 p.
4. Zapesotskiy A. S., Karpov A. V. Velikiy russkiy prosvetitel. Pedagogika. 2007, No. 5, pp. 3-13.
5. Karamzin N. M. Istoriya gosudarstva Rossiyskogo. Vol. 6-7. St. Petersburg: Publ. A. S. Suvorin, 1888-1889.
6. Uzhankov A. N. Istoricheskaya poetika drevnerusskoy slovesnosti. Genezis literaturnykh for-matsiy. Moscow, 2011. 512 p.
Интернет-журнал «Проблемы современного образования» 2015, № 5
