CC BY
108
ИЗВЕСТИЯ
ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 11 (15)2009
IZ VESTIA
PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES № 11 (15)2009
УДК 820 / 89.0
в ГЛУБИНЕ ЮБИЛЕЙНЫХ ЗЕРКАЛ (АННА АХМАТОВА, 1889 - 1966)
© л. В. ЧИЖОНКОВА Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского, кафедра русского языка и методики преподавания русского языка e-mail: [email protected]
Чижонкова Л. В. - В глубине юбилейных зеркал (Анна Ахматова, 1889 - 1966) // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. 2009. № 11 (15). С. 63-67. - В год 120-летия со дня рождения Анны Ахматовой предлагается проследить творческий путь поэта с учётом прижизненных юбилейных дат. Значимые факты биографии Ахматовой иллюстрируются поэтическими текстами с их лингвистическим анализом. Ключевые слова: Ахматова, юбилей, биография, анализ текста.
Chizhonkova L. V. - Through the jubilee mirrors (Anna Akhmatova, 1889 - 1966) // Izv. Penz. gos. univ. im. V. G. Belinskogo. 2009. № 11 (15). P. 63-67. - The article is supposed to observe the poetic way of Akhmatova in connection with her jubilee years, since 1909 to 1959. The most important facts of her biography are illustrated with poetic texts, subjected to linguistic analysis.
Key words: Akhmatova, jubilee, biography, analysis of text.
Ахматова была внимательна к датам. В качестве эпиграфа к первой книге «Вечер» она выбрала строки Андре Терье: «Цветок виноградной лозы растёт, и мне сегодня вечером двадцать лет». В 1959 г. она высказалась о своих последних юбилеях: «Вообще мне было: к пятидесятилетию - Лёва, к шестидесятилетию -1946 год. Сейчас меня непрерывно ругают в заграничных изданиях» [2. С. 308]. Попробуем проследить цепочку её юбилейных дат в зеркалах стихов, портретов, критики, воспоминаний.
1909. «Из города Киева»
На семейном фото 1909 г. крайняя слева барышня, в шляпе, в светлом жакете и длинной тёмной юбке, -Анна Горенко. У неё изящно и твёрдо очерченное лицо с печальным выражением. Из семьи уже ушёл отец, две сестры умерли от туберкулёза (позднее умрёт и третья, Анну же спасёт другая болезнь, задерживающая первую). Чтобы не идти в учительницы или гувернантки, Анна решила стать помощником нотариуса и второй год учится на юридическом отделении Высших женских курсов в Киеве. Однако интересные предметы (история права, латынь) уже пройдены, специальные же не вдохновляют.
С одиннадцати лет Анна пишет стихи, одно даже напечатано, но лишь в этом году что-то стало получаться. Во всяком случае, 5-7 стихов из «Киев-
Опять подошли «незабвенные даты», И нет среди них ни одной не проклятой.
А. Ахматова
ской тетради» впоследствии будут открывать книгу «Вечер». И в ноябре того же года в Киеве, на артистическом вечере «Остров искусства», она даёт, наконец, согласие на брак с товарищем по Царскому Селу, поэтом н. Гумилёвым (после крушения своей первой любви, после 5-6 лет его ухаживаний, с тремя попытками самоубийства). участь Анны Горенко решена: она станет Анной Гумилёвой - ненадолго, до 1918 года, и Анной Ахматовой - навсегда.
О чём пишет двадцатилетняя киевская барышня? Молюсь оконному лучу -Он бледен, тонок, прям. Сегодня я с утра молчу, А сердце - пополам. На рукомойнике моём Позеленела медь. Но так играет луч на нём, Что весело глядеть. Такой невинный и простой В вечерней тишине, Но в этой храмине пустой Он словно праздник золотой И утешенье мне.
Героиня одна, в пустой комнате, после целого дня молчаний, с раной в сердце, о которой не говорит. Единственный упомянутый ею предмет - старый, с про-
зеленью, умывальник - более чем прозаичен. Однако в стихах он сияет и звучит: многочисленные внешние и внутренние рифмы создают впечатление не то льющейся воды и металлического звона наконечника, не то музыкального инструмента, на котором «играет» луч.
Этот единственный предмет увиден как бы глазами человека, сидящего в тюрьме, или «глазами тонущего»: «напряжение переживаний и выражений Ахматовой даёт иной раз такой жар и такой свет, что от них внутренний мир человека скипается с внешним миром» [7. С. 56]. Напряжение передаётся лексико-синтаксическими средствами: это временной актант «с утра молчу», эллипсис «сердце - пополам», местоименные определители «так играет, что...», «такой невинный и простой», сравнение «как будто праздник золотой», выделенное к тому же лишней строкой в конце.
Союзы, играющие значительную роль в поэтике Ахматовой, определяют движение стиха: противительные «а» и «но», с оттенками сопоставления, возмещения и уступки, здесь выражают преодоление и преображение: луча, бледного и тонкого, в золотой праздник; старого рукомойника - в сияющую драгоценность; боли и молчания героини - в утешение и веселье.
Средств преодоления горя, обыденности, удушья у ранней Ахматовой было три: песня, молитва, любовь [3]. В начале текста есть намёки и на песню, и на любовь (немота как предчувствие песни, рвущееся пополам сердце), но доминирует сфера молитвы. Она образует лексическую рамку «молюсь» - «утешение», в которую входят и пустая храмина, и вечерняя тишина, и молчание, и праздник золотой, и даже характеристики луча (бледен, тонок, прям), ассоциирующиеся с обликом монахини. Молитва Ахматовой обращением к лучу напоминает заговор, но при этом сохраняет главное: сосредоточенность, духовный подъём, просветление. Героиня держится за слабый луч заходящего солнца как за соломинку - и спасается. «Впечатление стойкости и крепости слов так велико, что, мнится, целая человеческая жизнь может удержаться на них» [7. С. 57].
1919. «Чёрный сон» Кассандры
К тридцати годам, после выхода «Вечера» и «Чёток», после самого блестящего окружения, Цеха поэтов, литературных вечеров. «Бродячей собаки», -жизнь Ахматовой круто изменилась: «меня, как реку, суровая эпоха повернула» (Пятая элегия). Избалованная славой петербургская красавица-поэтесса оказалась в страшном, голодном и холодном Петрограде. «Сыпняк, голод, расстрелы, темнота в квартирах, сырые дрова, опухшие до неузнаваемости люди», - писала она в воспоминаниях о Мандельштаме.
С Гумилёвым они расстались, её настоящий избранник Борис Анреп уехал в Англию. В 1918 г. она попыталась найти опору в новом браке с другом Гумилёва, талантливым учёным-востоковедом В. К. Шилейко, человеком суровой воли. Признавалась, что шла к нему, «как в монастырь», хотела быть полезной, очиститься... Жили они во дворцах - Фонтанном
и Мраморном (в казённых квартирах Шилейко), без воды и света, «в скудости и мерзлоте». Горячего не варили: «нечего было и не в чем», перебивались чаем и табаком. У Шилейко был туберкулез, у неё цинга. Тем не менее работали до 4-х часов ночи - записывали переводы ассирийского эпоса. жили «без радости, в непокое». Шилейко тяжело ревновал, запрещал писать стихи, разжигал самовар рукописью «Подорожника». Отношения с ним Ахматова описала в цикле «Черный сон». В браке выдержала три года.
От 1919 г. остались три стихотворения, которые можно назвать «стихами Кассандры» (см. одноимённое посвящение ей О. Мандельштама). Их объединяет чувство обречённости - своей («Я спросила у кукушки..»), города и страны («Чем хуже этот век предшествующих?..»), последнего царя («Призрак»).
Чем хуже этот век предшествующих? Разве Тем, что в чаду печали и тревог Он к самой чёрной прикоснулся язве, Но исцелить её не мог.
Ещё на западе земное солнце светит, И кровли городов в его лучах блестят, А здесь уж белая дома крестами метит И кличет воронов, и вороны летят.
Зима 1919
В этих стихах Ахматова от говорной и песенной манеры переходит к торжественной декламации. В синтаксисе - длинная строка, развёрнутая конструкция, вопросно-ответная структура. В лексике - старославянизмы: предшествующих, исцелить, крестами. Возвышенную точку зрения проявляют масштабные образы: века, земное солнце, кровли городов. «Чёрная» лексика с отрицательной окраской преобладает над положительной, «золотой». Первая фонетически связана с шипящими: чем хуже, предшествующих, в чаду печалей, к самой чёрной, уж кличет; вторая - со свистящими: на западе, земное солнце, светит, блестят. «язва» удваивается и обостряется рифмой.
Время стихотворения - настоящее время беды, уходящей в предшествующие века, время подступающей гибели, очерёдность которой уже определена. Дата «Зима 1919» проясняет и «этот век», и образ «белой», причём зима символизирует смерть. На Западе длится земная жизнь, которая пока защищена (см. кровли, города), а Россию уже настигают кресты и вороны. Однако пророчество всеохватно: «чёрная язва» лежит на всех, «этот век» общий, закатному солнцу светить недолго. Зловеще звучит наречие «ещё», и крик беды (-оро-), отчётливо слышный в причитаниях о «чёрной язве» и «воронах», таится и в «кровлях городов». В пророчестве о близкой гибели для России - смутная весть о будущем конце мира.
1929. «С любопытством иностранки» К этому времени навсегда потеряны самые близкие: погиб Н. Гумилев, умер Н. В. Недоброво, уехали Б. Анреп, А. Лурье, О. Глебова-Судейкина. Литературный путь тоже казался завершённым. В «литературной энциклопедии» 1929 г. [1] её характеризуют
как «поэтессу дворянства» и «сумеречность» поэзии объясняют принадлежностью к вымирающему классу. Приводится злосчастная фраза Б. Эйхенбаума из работы 1923 г. «не то монахиня, не то блудница», которой суждено было стать пожизненным клеймом Ахматовой. После 1924 г. её перестали печатать и даже назначили пенсию по старости. В лирическом отступлении Седьмой элегии она вспоминает, «как в тридцать лет считалась стариком».
В полной изоляции от литературы Ахматова, как пишет А. Хейт [8. С. 99], должна была ощутить особую близость к судьбе Пушкина: потрясающе ранняя слава, стремительно увядшая, отношения с властью, попытки жить обычной жизнью - заботами семьи, трудами историографа.
Ахматова тоже делает «попытку дома», в роли жены и матери. Она возвращается в Фонтанный Дом, выйдя замуж за известного искусствоведа Н. Н. Пу-нина. но в той же квартире остается жить его первая жена и дочь, туда для продолжения учёбы приезжает от бабушки сын Ахматовой и Гумилёва Лев. Обстановка складывается непростая. Ахматова много работает: готовит переводы и лекции по искусству для Пунина, основательно занимается биографией Гумилёва с молодым П. Лукницким (оставившим дневники встреч с Ахматовой), изучает архитектуру Петербурга, жизнь и творчество Пушкина. Работы о Пушкине получают признание и печатаются.
А вот стихи в третьем браке пишутся так же скудно, как и во втором. Единственное стихотворение 1929 г. вошло в сборник «Тростник», который открывается посвящением старому другу М. Лозинскому «почти от залетейской тени». Название сборника связано с фольклорным образом дудочки, которая голосом убитого человека рассказывает о том, что с ним случилось. Но в самом стихотворении делается акцент не на смерти, а на возвращении к жизни.
Тот город, мной любимый с детства, В его декабрьской тишине Моим промотанным наследством Сегодня показался мне.
Всё, что само давалось в руки, Что было так легко отдать: Душевный жар, молений звуки И первой песни благодать -
Всё унеслось прозрачным дымом, Истлело в глубине зеркал... И вот уж о невозвратимом Скрипач безносый заиграл.
Но с любопытством иностранки, Пленённой каждой новизной, Глядела я, как мчатся санки, И слушала язык родной.
И дикой свежестью и силой Мне счастье веяло в лицо, Как будто друг от века милый Всходил со мною на крыльцо.
Союз «но» делит текст на 2 контрастные части, каждая из которых оканчивается результативным «и». Первая часть повествует о «невозвратимом» - с умножением однородных придаточных, однородных членов, обобщающих слов, корней (давалось, отдать, благодать). Смысловое поле «невозвратимого» создают глагольные формы: промотанным, отдать, унеслось, истлело; именные формы: дымом, безносый (эпитет смерти).
Во второй части героиня открывает для себя новую жизнь, иностранкой в родном городе. Вместо ирреального «показался» здесь глаголы реального восприятия «глядела» и «слушала». Подчёркнута обострённость восприятия: «с любопытством иностранки, пленённой каждой новизной». Акцентирован результат восприятия - эмоциональное состояние героини: «счастье дикой свежести и силы».
«Иностранкой» называла Ахматова свою Музу (в «Эпических мотивах»). Упоминание о ней и «родном языке» говорит о возвращении поэтического дара. Вообще к героине возвращается то, чем она владела: песня, молитва, любовь, по Виноградову, или «душевный жар, молений звуки и первой песни благодать», по словам самого автора. Композиция текста оказывается кольцевой. Ср. в первой и последней строфе: любимый с детства - от века милый; декабрьская тишина (зимнее умирание) - дикая свежесть и сила (зимняя бодрость), тот город (удалённость от него) - всходил со мною на крыльцо (приближение и подъём). «Мчащиеся санки» второй части - один из образов «бега времени», который эмоционально отличается от «унесшегося дыма» первой части, а также от саней десятилетней давности в «Призраке» - видения умершего царя. Это, скорее, похоже на бодрые санки пушкинского «Зимнего утра» или весёлые детские санки, за которыми, чуть повернув голову, следит героиня - сильная молодая женщина с портрета Г. Верейского 1929 г.
1939. «Реквием»
К 50-летию, после 15-ти лет запрета, Ахматовой вдруг разрешили печататься. Но ненадолго. Появились журнальные публикации, но сборник «из шести книг», вышедший через год, почти сразу изъяли из обращения. В «Русской литературе ХХ в.» 1939 г. снова писали, что Ахматова «отгородилась» от революции и её последствий: «Чуть ли не единственная тема Ахматовой - это довольно однообразные любовные переживания, перипетии всё того же романа; причём тема эта остаётся в пределах узколичных обстоятельств и настроений, она не ширится (как у Блока), не связывается с филоофскими, социальными проблемами» [5].
А в это время Ахматова писала свой «Реквием» (1935-1940). По свидетельству Л. Чуковской, Ахматова жила, «заворожённая застенком, требуя от себя и от других неотступной памяти о нём, презирая тех, кто вёл себя так, будто его и не было». Спутница Ахматовой по тюремным очередям, Чуковская навсегда запомнила «горбоносый профиль, чётко вычерченный синей тенью на белой стене пересыльной тюрьмы» [9. С. 4-5].
10 марта 1938 г. Л. Н. Гумилева уже во второй раз арестовали за то, что он был сыном своих родителей.
В сентябре 1938 г. его приговорили к 10 годам, в ноябре приговор отменили из-за «чистки» самих судей и дело направили на дополнительное расследование. 26 июня 1939 г. сын Ахматовой был осуждён на 5 лет и в августе ушёл на этап. В 1939 г. были написаны четыре части «Реквиема». Они записывались на клочках бумаги, молча показывались тому, кому можно было доверять, и после запоминания сжигались.
В то время Ахматова жила одна, в крайней бедности и нездоровье, переехав от Н. Пунина в другую комнату. «Общий вид комнаты - запустение, развал... Единственное, что в самом деле красиво, - это окно в сад и дерево, глядящее прямо в окно. Чёрные ветви. И она сама, конечно» [9. С. 6].
На полу у окна стоял портрет работы А. Осмёр-кина «Анна Ахматова. Белая ночь. Ленинград», оконченный 29 июня 1939 г. Как совместить этот нарядный портрет, в белом платье и в ожерелье, у раскрытого окна, с тюремными очередями и страхом тех лет? А как совместить легендарную красоту её города с особой жестокостью его репрессий? В стихах та же красота и смерть: «пышные цветы», «белые ночи», «горячий шелест лета словно праздник за моим окном» - и «скорой гибелью грозит огромная звезда», «о твоём кресте высоком и о смерти говорят», «я жду тебя» («К смерти»). Словом «ужас» начинаются первые стихи 1939 г. и заканчиваются последние. «Белая ночь» оказывается тюремной годовщиной сына (от весны 1938 до весны 1939), метафорой скрытой муки, особого напряжения. «Но самой страшной крепости раствор - ночная даль под взглядом белой ночи», - писал об Ахматовой Б. Пастернак. Что видела она тогда? Прочтём в стихотворении, которое пропустили в печать, приняв за любовное:
Приговор
И упало каменное слово На мою ещё живую грудь. Ничего, ведь я была готова, Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить.
А не то... Горячий шелест лета Словно праздник за моим окном. Я давно предчувствовала этот Светлый день и опустелый дом.
Июнь 1939 г. Фонтанный Дом Разговорный, будничный язык (ничего, как-нибудь, много дела) нужен, чтобы заговорить беду, справиться с ней как с чем-то обычным. Тройное «надо» оформляет задачу: под «каменное слово» подготовить «каменную душу». Угрожающее «а не то» проясняется следующими стихами, о смерти и безумии, к которым реально была близка Ахматова. Ощущение праздника за окном и связывает героиню с жизнью, и отделяет от неё. «Светлый день и опустелый дом» приходят после
долгого ожидания белой ночи. Ожидание подчёркнуто трижды: см. начальный союз «и», «я была готова» в первой строфе и «я давно предчувствовала» в последней. А. Хейт, биограф Ахматовой, неоднократно отмечала предчувствие беды, её предсказание и, тем самым, подготовку к ней в «науке выживания» Ахматовой [8. С. 118, 119, 160 и др.].
(Автор «Белой ночи» А. Осмеркин, благополучно преподававший живопись в Москве и Ленинграде, дождётся своего постановления в 1948 г., будет изгнан отовсюду и умрёт в нищете. Ахматова проводит его на Ваганьковское кладбище 29 июня 1953 г., в год смерти Сталина и в годовщину окончания своего портрета.)
1949. Подражания Державину
К 60-летию Ахматовой, по её словам, было постановление 1946 г., но не только. В годы войны она вновь начала выступать, печататься, подготовила к изданию два сборника: стихи 1909 - 1945 гг. и, отдельно, новые стихи. В конце 1945 г. Ахматову посетил британский дипломат И. Берлин, ставший адресатом её поздней лирики. В марте 1946 г. она перевела с французского письма А. Н. Радищева из ссылки. Первое письмо из Тобольска начиналось так: «уже несколько дней, как сердце моё, если можно так выразиться, истерзанное мукой, расширилось и открылось для радости; мой бездейственный разум, кажется, снова может вернуть себе немного силы» [4. С. 278 ]. В апреле, в составе делегации ленинградских поэтов, Ахматова с огромным успехом выступила в Москве.
А 14 августа грянуло постановление ЦК: «Творчество Ахматовой .чуждо современной советской действительности и не может быть терпимо на страницах наших журналов». 4 сентября Ахматову исключили из Союза писателей, книги её запретили. Том Радищева вышел без имени переводчика. Лавиной обрушилась т. н. «критика» в духе постановления. Вс. Вишневский в «Литературной газете» от 7 сентября восклицал: «Почему она не отвечает на мнение народа, на мнение партии? Неправильно ведёт себя, сугубо индивидуалистически, враждебно». Началась самая опасная пора в жизни Ахматовой.
А 26 августа 1949 г. в Фонтанном Доме был арестован Н. Пунин. 6 ноября пришли с ордером на третий арест сына и на обыск. После этого Ахматова сожгла множество бумаг и лихорадочно приступила к созданию цикла «патриотических» стихов «Слава миру» в духе казенной риторики. А. Сурков напечатал их в трёх номерах журнала «Огонёк» за 1950 г. Два стихотворения были посвящены Сталину, чьё 70-летие отмечалось 21 декабря 1949 г. Впоследствии эти стихи стали считаться то ли позором, о котором не следует упоминать, то ли подвигом самоотречения во имя близких. Сама Ахматова назвала их «державинскими подражаниями»: «Когда Державина отдали под суд, он написал «Фелицу». Вот и я.» [4. С. 280].
1959. «Плодоносная осень»
Последнее десятилетие её жизни кажется благополучным. В 1956 г. освободили сына. В 1958 г. вышел наконец новый сборник (после трёх запрещённых).
Ахматова пишет много стихов и прозы, получает отклики, участвует в литературных делах, вокруг неё -столпотворение посетителей, которое называется «ахматовкой». Впервые в жизни появляется свой «дом» - дачная «будка» в Комарово. На фото 1959 г. мы видим благодушную седую даму, с белой шалью на плечах, на фоне подмосковных берёз.
Но... наступила старость с её недугами. И трудные отношения с сыном. И лучшие стихи не печатаются - их не знают. Постановление 1946 г. никто не отменяет (до октября 1988). В августе 59-го она последний раз видится с Б. Пастернаком, уже опальным, за год до его ухода. Она остаётся одна из литературного поколения. И почему-то на 70-летие у Ахматовой в Комарово не было гостей, как и на 60-летие (гости, цветы и поздравительные телеграммы появятся лишь к 75-ти). А. Найман, вошедший в её жизнь осенью 1959 г., писал: «Бездомность, неустроенность, скитальчество. Готовность к утратам, пренебрежение к утратам, память о них. Неблагополучие как норма жизни. И сиюминутный счастливый поворот какого-либо дела, как вспышка, лишь освещал несчастную общую картину» [6. С. 8].
Однако из-под пера «прекрасной старой дамы» выходят стихи ещё более прекрасные, чем раньше. Вот одно из них, раскрывающее «тот род духовных отношений, который был поддержкой для Ахматовой всю её жизнь» [8. С. 180]. Оно написано осенью, 15 октября 1959 г., в дороге.
Не стращай меня грозной судьбой И великою северной скукой. Нынче праздник наш первый с тобой, И зовут этот праздник - разлукой. Ничего, что не встретим зарю, Что луна не блуждала над нами, Я сегодня тебя одарю Небывалыми в мире дарами: Отраженьем моим на воде В час, как речке вечерней не спится, Взглядом тем, что падучей звезде Не помог в небеса возвратиться, Эхом голоса, что изнемог, А тогда был и свежий и летний, -Чтоб ты слышать без трепета мог Воронья подмосковного сплетни, Чтобы сырость октябрьского дня Стала слаще, чем майская нега... Вспоминай же, мой ангел, меня, Вспоминай хоть до первого снега.
Это снова заклинание, ворожба по превращению несчастья в счастье, разлуки в праздник. Героиня устанавливает свои законы в мире, когда обычное невозможно, зато возможно «небывалое». Речь её повелительна: она начинает с запрета на тревоги (не стращай), снимает сожаления (ничего), предлагает нечто лучшее (одарю) и тут же осуществляет это, оценивает последствия (чтобы) и заканчивает просьбой «вспоминай», которая скорее прикрывает силу внушения и
назначает срок его действия. Повторяются ключевые слова: праздник, одарю - дарами, вспоминай.
В результате отрицание меняет знаки, минус на плюс: ср. не встретим, не блуждала, не спится, не помог, изнемог - и не стращай, небывалое, без трепета. Множатся образы героини: это не только отражение на воде, взгляд, голос, но и бессонная речка, падучая звезда, изнемогающее эхо (на метафорической основе). «Воронья подмосковного сплетни» тоже могут рассказать не только о птицах, но и о людях. Октябрь превращается в май, и осенние чувства в весенние. Превращения происходят в таинственном свете зари, луны, звезды. Обращение «мой ангел» звучит и ласково, и поэтично, и метафизично.
Если в предтексте адресат тревожится за героиню, то в самом тексте именно героиня поддерживает его своими дарами, впрочем, не отменяющими для неё «грозной судьбы» и «великой северной скуки», о которых напоминает «первый снег». Здесь присутствует та доброта к герою, которой, по мнению автора, не хватало в ранних стихах.
Вечерний свет последних ахматовских стихов возвращает нас к «невинному и простому лучу» самых первых, с тем же преображением горя в радость. Только пустую комнату сменяют просторы родной земли, утешение для себя становится утешением для адресата. Если «вечер» первой книги был связан с 20-летием героини, то в последней он предвещает конец пути: киевской барышни, погибавшей от удушья провинциальной жизни; петербургской Кассандры в плену своих нищих дворцов; «иностранки» в родном городе; женщины из тюремной очереди; «осколка дворянского прошлого» и «советского патриота» - Поэта, признанного в стране и мире.
Путь, состоявший из тяжких испытаний, пройден достойно, с верой в своё призвание и верностью ему, несмотря ни на что. И «жизнеспасительное действие поэзии в составе лирической личности Ахматовой» [7. С. 57] мы испытываем на себе уже целое столетие.
список ЛИТЕРАТУРЫ
1. Анна Ахматова // Литературная энциклопедия. М.: Изд. Ком. Академии, 1929. Т.1. С.280-283.
2. Болдырев А. Н. Записи из дневника // Об Анне Ахматовой. Л.: Лениздат, 1990. С. 306-310.
3. Виноградов В. В. О символике Анны Ахматовой // Литературная мысль. Пг., 1923. С. 91-138.
4. Макогоненко Г. П. ..Из третьей эпохи воспоминаний // Об Анне Ахматовой. Л.: Лениздат, 1990. С. 261-281.
5. Михайловский Б. Акмеизм // Русская литература ХХ в. М., 1939. С. 333-348.
6. Найман А. Г. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: Худ. лит., 1989. 302 с.
7. Недоброво Н. В. Анна Ахматова // Об Анне Ахматовой. Л.: Лениздат, 1990. С. 49-68.
8. Хейт А. Анна Ахматова. Поэтическое странствие. М.: Радуга, 1991. 383 с.
9. Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой // Нева. 1989. № 6. С. 3-74.
