Научная статья на тему 'Узкий и широкий подходы к пониманию подтекста'

Узкий и широкий подходы к пониманию подтекста Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
1148
162
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ТЕКСТ / ПОДТЕКСТ / ЯВНЫЕ И СКРЫТЫЕ СМЫСЛЫ / THE TEXT / IMPLIED SENSE / THE OBVIOUS AND LATENT SENSES

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Лелис Елена Ивановна

Решается вопрос о приемлемости понимания подтекста в широком и узком смыслах, что дает возможность рассматривать его как сложное лингвистическое и надлингвистическое явление.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Narrow and broadside approaches to understanding of implied sense

The question on the acceptability of understanding of the implication in wide and narrow senses is solved, that gives the chance to consider it as difficult linguistic and over-linguistic phenomenon.

Текст научной работы на тему «Узкий и широкий подходы к пониманию подтекста»

ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

УДК 81’38 Е.И. Лелис

УЗКИЙ И ШИРОКИЙ ПОДХОДЫ К ПОНИМАНИЮ ПОДТЕКСТА

Решается вопрос о приемлемости понимания подтекста в широком и узком смыслах, что дает возможность рассматривать его как сложное лингвистическое и надлингвистическое явление.

Ключевые слова: текст, подтекст, явные и скрытые смыслы.

Традиция квалификации подтекста как явления исключительно лингвистического восходит к теориям Т.И. Сильман [22; 23] и И.Р. Гальперина [5]. Так, разводя понятия «пресуппозиция» и «подтекст», И.Р. Гальперин неоднократно подчеркивал лингвистическую природу подтекста в противовес экстралингвистической сути пресуппозиции. Подтекст, как пишет исследователь, «явление чисто лингвистическое, но выводимое из способности предложений порождать дополнительные смыслы благодаря разным структурным особенностям, своеобразию сочетания предложений, символике языковых фактов» [5. С. 44].

Рассматривая подтекст в рамках лингвистической науки, Н.И. Жинкин, С.Д. Кацнельсон, Р.И. Павилёнис и другие исследователи, тем не менее, разграничивают языковое понятие значения и надъязыковое понятие смысла. Так, Р.И. Павилёнис считает, что не следует отождествлять мысль и язык, как не следует приписывать функцию «порождения мысли самому языку, чистой вербальной форме» [20. С. 263]. Аналогичные заявления делает А.В. Бондарко: «В отличие от значения, смысл -это содержание, не связанное лишь с одной формой или системой форм данного языка», «смысл опирается не только на языковые формы, но и на другие разновидности носителей» [3].

Начиная с работ А.А. Потебни, для языковедческой традиции характерна именно такая интерпретация соотношения языкового и мыслительного явлений. «Язык, - отмечал исследователь, - имеет свое содержание, но оно есть только форма другого содержания, которое можно назвать личнообъективным на том основании, что хотя в действительности оно составляет принадлежность только лица и в каждом лице различно, но самим лицом принимается за нечто, существующее вне его. Это лично-объективное содержание стоит вне языка» [21. С. 118-119].

Смысл текста - явный (содержание) и скрытый (включая подтекст) - находится в непосредственном взаимодействии с сознанием как автора, так и читателя, а его подлинная сущность предстает как диалог людей, актуализирующих свой целостный личностный потенциал, включая фоновые знания и ассоциативное мышление, восполняющие сознательно или несознательно невербализованную мысль.

Пока остается открытым вопрос о том, обладают ли подтекстом все тексты, безотносительно к их функционально-стилевой принадлежности. Так, Д. Затонский утверждает, что только художественная форма оформляет подтекст [9. С. 52]. Н. Фатеева считает, что подтекст «наиболее часто обнаруживается в публицистических и рекламных текстах, однако механизм порождения подтекста в этих функциональных стилях во многом опирается на те приемы приращения смысла, которые были «изобретены» мастерами художественной литературы» [26]. Напротив, М.Н. Кожина [11], Г.Я. Солганик [24] утверждают, что публицистический текст не нуждается в подтексте, поскольку сам вполне определенно выражает авторское отношение к излагаемым фактам.

Бытует убеждение, что в публицистике допустим только один из видов подтекста, так называемый «сквозной подтекст», который организован средствами синтаксиса [10. С. 44]. Такой подтекст «заранее запрограммирован автором в структурно-семантических сдвигах синтаксических структур, входит в композицию и проявляется при чтении связного текста и его составных частей» [25].

По мнению А.А. Брудного, с подтекстом всегда сопряжена устная диалогическая речь: «Семантика диалогической речи всегда предполагает нечто, находящееся за текстом и в подтексте (простейшим примером подтекста здесь служат аллюзии, которыми насыщено устное речевое общение)» [4. С. 152].

О.В. Заморина видит подтекст неотъемлемой частью научного текста и разграничивает восприятие текста и восприятие подтекста: «Специфика восприятия текста определяется как замещение текста его субъективным образом. Результатом восприятия текста является образ его содержания. Специфика восприятия подтекста определяется как замещение содержания эмоционально-положительным переживанием его образа. Результатом восприятия подтекста является прагматический эффект коммуникации как усвоение ценностного отношения к объекту речи, а не к тексту» [8. С. 6].

И.Р. Гальперин считает, что правомерно говорить о подтексте не только в художественном тексте, но и в текстах других функциональных стилей: в ораторской речи он формируется благодаря выразительным возможностям интонации, в газетном тексте заявляет о себе в том числе через графические средства (шрифт, знаки препинания и т. д.). Даже в научных текстах, по мнению исследователя, может обнаружиться подтекст, особенно в тех из них, которые содержат реакцию на критические замечания оппонента. В деловых документах, «тоже, казалось бы, лишенных двуплановости изложения, иногда проскальзывают языковые выражения, содержащие СПИ» (содержательно-подтекстовую информацию. - Е.Л.) [5. С. 49].

В науке сильна и другая традиция - отказывающая научным и официально-деловым текстам в наличии подтекста, поскольку они изначально создаются в расчете на однозначность восприятия. Безусловно, разночтения и инотолкования в них нежелательны, а неясность или неточность формулировок свидетельствуют не о смысловой глубине, а о стилистическом несовершенстве и невнимательности автора к форме выражения мысли. В любом научном тексте мысль должна быть сформулирована предельно четко и недвусмысленно. Это дает возможность некоторым исследователям утверждать, что «научная литература подтекстом, как правило, не обладает, поскольку информативность научного текста требует определенности в выражении мысли и полноты аргументов» [2. С. 112].

Но это, на наш взгляд, не лишает научные и официально-деловые тексты ни разного их понимания, ни взаимоисключающих интерпретаций, поскольку каждый из них становится объектом восприятия разных людей и каждый из них строится на сочетании эксплицитного и имплицитного, явно субъективного и скрыто субъективного. Явно субъективное - это область скрытых смыслов. Скрыто субъективное - это область «объективного» содержания, объективность которого более чем относительна: его выбор и концепция подачи определяются мировоззренческими, личностными и творческими установками автора.

В любых текстах функционируют многообразные неявные основания и предпосылки (философские, общенаучные, этические и др.). В них подспудно проявляют себя традиции, обычаи повседневности и здравого смысла и т. д., то, что принято определять как неявное знание - «скрытое, молчаливое, имплицитное (от лат. implicite — в скрытом виде, неявно; противоположное — explicite), периферийное в отличие от центрального, или фокального, т. е. находящегося в фокусе сознания» [12. С. 685].

Но самыми глубокими «смысловыми скважинами», по нашему мнению, обладает художественный текст. Воплощенная в нем образная репрезентация действительности неизбежно ведет к смысловой многозначности, а его подлинная сущность «всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов». Это всегда «встреча двух текстов» - готового, авторского и реагирующего, вновь создаваемого, читательского [1. С. 127].

Как справедливо отмечает К.А. Долинин, «в целом подтекст представляет собой чрезвычайно важный компонент речевого смысла. Это не привилегия художественной литературы (хотя в художественной литературе подтекст играет особую роль); имплицитное содержание пронизывает всю речевую коммуникацию, полное и подлинное понимание любого сообщения предполагает «решение уравнения», т. е. построение модели того коммуникативного процесса, в ходе которого это сообщение явилось на свет, так как нельзя говорить о понимании, если мы не знаем, кто, кому, где, когда и зачем говорит или пишет то, что мы слышим или читаем» [7. С. 62].

Читатель может извлечь как из текста в целом, так и из отдельного высказывания гораздо больше смысла, чем предполагал вложить в него автор, или совершенно иной смысл, чем это автору представлялось. При каждом обращении к художественному тексту читатель может расставлять новые акценты, что неизбежно ведет к иному пониманию и свежим интерпретациям, далеко не всегда совпадающим с традиционными.

Глубина подтекста может быть мерой художественности произведения, каждое из них обладает своим подтекстом. Это признак, коррелирующий с историей развития литературы или художественным направлением, в рамках которого рассматривается творчество того или иного автора, с эстетическим кредо писателя.

Например, характеризуя особенности чеховского подтекста, Д. Затонский отмечает: «Он (подтекст. - Е.Л.) наличествует не только тогда, когда прямое называние явления, лица, предмета заменено намеком; он как бы разлит по всей повествовательной ткани — по крайней мере, если речь идет о лучших произведениях Чехова. И это — тоже вклад, то, что отличает прозу до него от прозы после него. Конечно, до Чехова были и лермонтовская «Тамань», и некоторые страницы Стендаля, Флобе-

2012. Вып. 2 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ

ра, Толстого, Достоевского. Однако подтекст не просто как отдельный прием, а, если угодно, как стиль ввел в литературу Чехов» [9. С. 119].

Неоднозначно решается вопрос о подтексте в произведениях разных родов литературы - эпоса, лирики и драмы. Но если относительно прозы и драмы дискуссии разворачиваются в основном вокруг видов подтекста и способов его формирования, то сам факт наличия подтекста в лирических произведениях вызывает разночтения. Так, Л.Я. Гинзбург предположила, что по отношению к лирике следует говорить «не о подтексте, но о тексте в его реальном семантическом строении, о контексте, определяющем значение поэтических слов» [6. С. 357].

Аналогичную точку зрения высказывает И.Ю. Мостовская. Пронизанность лирического стихотворения ассоциативными отношениями, различного рода коннотациями, делающими текст «неравным» самому себе, - это, по мнению исследователя, признак наличия в тексте импликации, но не подтекста. «“Глубина” текста, - как считает исследователь, - является в этом случае результатом иносказательности поэзии» [18. С. 54-55]. Связь между образом и значением основана на принципе сходства (метафорическая форма) или смежности (метонимическая, а точнее синекдохическая форма), что противоречит характеристике подтекста как «неметафорического и неконтрастного выражения внутреннего смысла далекими от него моментами внешнего плана» [15. С. 385].

В целом смыслообразующие, архитектонические, коммуникативно-прагматические свойства подтекста в художественном тексте обусловлены эстетической природой последнего, пронизаны ею. Поэтому подтекст - имманентное свойство художественного текста, обусловленное эстетическими функциями языковых знаков, - функциями, изучение которых предполагает обращение одновременно к двум видам действительности - реальной и художественной. Языковые знаки и их комбинации как основа подтекста представляют собой границу этих видов действительности в их одновременной нераздельности и неслиянности. Поэтому языковой знак, обрастая эстетическими значимостями, всегда обозначает гораздо больше, чем называет. Задача исследователя как раз и состоит в том, чтобы приблизиться к пониманию того, что именно он обозначает.

Процесс извлечения глубинного смысла носит доминантный характер. Содержание и глубина извлеченного подтекста, как правило, свидетельствуют об особенностях личности интерпретатора. Так, при внимательном чтении, высокой читательской культуре, развитом ассоциативном мышлении, широком кругозоре, высокой степени духовного развития читатель способен глубоко проникнуть в произведение, адекватно восприняв смысл художественного текста во всей его сложности и полноте.

Подтекст может предстать в искаженном виде или оказаться утерянным вовсе в ситуации невнимательного чтения, отсутствии интереса к тексту, мотивации к его осмыслению, неготовности или неспособности читателя приложить интеллектуальные и эмоциональные усилия и т. д.

Читатель способен извлечь подтекст, который вовсе и не предполагался автором. При этом необязательно возникает ситуация, в которой, по словам В.А. Кухаренко, подтекст «ошибочно домысливается читателем, в художественную систему произведения насильственно втиснуты посторонние элементы, искажающие и/или разрушающие ее» [13. С. 94]. Возможность такой ситуации допустима, поскольку любой художественный текст с течением времени имеет тенденцию «к трансформации в восприятии читателей и исследователей в зависимости от эпохи, различных социальных и культурных условий, личности читателя и исследователя, целевой установки и т. п.» [19. С. 20], к «накапливанию» смыслов.

Новым поколениям читателей в художественном тексте могут открываться такие смысловые глубины, которые были не поняты, не осмыслены, оказались недоступными современникам автора, но объективно в них существуют. Некоторые имплицитные смыслы оказываются более доступными читателям и исследователям, принадлежащим другой культуре, поскольку осознаются в иной системе мировоззренческих и аксиологических координат. Этим объясняется множественность интерпретаций любого художественного текста и непрекращающиеся споры вокруг произведений, давно перешедших в разряд классических. Не существует единственно «правильной» их интерпретации: это противоречит природе процесса творчества и его результату - художественному тексту как психоло-го-эстетическому феномену.

Неявное знание предстает как невербализованная сущность, отраженная в самой ткани текста, характеризующая и предмет изображения, и личность автора, который произвольно или непроизвольно вкладывает определенный комплекс смыслов в порождаемый им текст. Эти смыслы определены мировоззренческими доминантами автора текста, его убеждениями, всем ходом рассуждения, отбором фактов и аргументов, которыми он оперирует, часто - общекультурными, научными, соци-

ально-политическими, нравственно-этическими, религиозно-аксиологическими, гендерными и многими другими знаниями и представлениями. Так формируются объективные особенности текстов, которые осознанно или неосознанно закладываются автором и могут быть восприняты (или не восприняты) читателем.

Человек знает и воспринимает больше, чем может сказать. Сам процесс формирования мысли есть движение от неосознаваемого к осознаваемому, от невербализованного к вербализованному. Поэтому процесс создания любого текста - это процесс сознательного или неосознанного «закладывания» определенного комплекса смыслов, объективирующихся в тексте по мере его структурнокомпозиционного развертывания, обрастания внешними границами, вхождения в определенную жанрово-стилевую, пространственно-временную, культурную парадигму. Эти смыслы вполне могут быть «извлечены» читателем, но могут остаться и незамеченными. Чем сложнее жанровая природа текста, чем он содержательно ёмче, чем в большее количество контекстов он включён, тем больше глубинных смыслов определяют его особенности.

Именно поэтому и представляется возможным говорить о подтексте в узком и широком смысле аналогично тому, как сегодня рассматривается текст - в лингвистическом и надлингвистическом (семиотическом) смыслах.

Текст в лингвистике - это «последовательность вербальных (словесных) знаков. <...> Правильность построения вербального текста, который может быть устным или письменным, связана с соответствием требованию «текстуальности» - внешней связности, внутренней осмысленности, возможности своевременного восприятия, осуществления необходимых условий коммуникации» [14. С. 507]. Подтекст в лингвистическом тексте представляет собой скрытые смыслы, обусловленные его содержательно-композиционными, жанрово-стилевыми, коммуникативно-прагматическими и другими особенностями, находящими выражение в содержательно-смысловой целостности и связности текста.

Текст в надлингвистическом (семиотическом) смысле - это «осмысленная последовательность любых знаков, любая форма коммуникации, в т. ч. обряд, танец, ритуал и т. п.» (Там же). Он получил свое всестороннее толкование в исследованиях Ю.М. Лотмана, который предложил использовать понятие семиосферы (аналогично понятиям В.И. Вернадского биосфера и ноосфера) как пространства, в котором реализуются коммуникативные процессы и вырабатывается новая информация [16].

Несмотря на огромный список научных трудов Ю.М. Лотмана, в которых поднимается центральная для ученого проблема текста, он не оставил фундаментальной работы, в которой это понятие было бы систематически описано. Его «Структура художественного текста» может быть названа в качестве такого исследования, потому что важнейшие признаки текста здесь описаны глубоко и подробно, но, правда, применительно только к текстам искусства. Хотя, как отмечал сам Ю.М. Лотман, понятия, подобные тексту, и не нуждаются во всестороннем определении, потому что «не столько терминологически точно обозначают научное понятие, сколько сигнализируют об актуальности проблемы» [17. С. 423]. Текст, по Ю.М. Лотману - это универсальное и самобытно синтетичное явление культуры, от человеческой личности и отдельного художественного произведения до текста жизни и текста культуры в целом. В рамках культуры все семиотично, потенциально знаково и структурировано.

Отсюда понимание подтекста в широком смысле как комплекса скрытых смыслов, возникающих в процессе любой человеческой и особенно творческой деятельности - производственнотехнической, изобретательской, научной, политической, организаторской, философской, художественной, мифологической, религиозной, повседневно-бытовой и т.п.

Подтекстом как формой и результатом осмысления действительности в любой из форм деятельности может обладать любой объект как реальной, так и воображаемой действительности. Проявляя в процессе такой деятельности собственное самосознание, реализуя свои осознаваемые и неосознаваемые ощущения, представления, намерения, человек эксплицирует невербализованное, тем самым раскрывая универсальное свойство любой деятельности - экспликацию большего, чем может сказать.

Таким образом, узкий и широкий подходы к пониманию подтекста не взаимоисключают друг друга, а дополняют, представляя собой разные пути изучения действительности, и не только художественной. Осознание того, что любая картина мира обязательно предполагает область эксплицитного и имплицитного, дает возможность рассматривать подтекст как имманентное свойство любого текста; актуализировать многообразие средств его экспликации в текстах разных функциональных стилей и разных жанров; изучать проблему идиостиля художника слова через призму лингвистического и надлингвистического, вербализованного и невербализованного, текстового и подтекстового; рассматривать читателя как полноценного соавтора художественного произведения.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бахтин М.М. Проблемы текста: Опыт философского анализа // Вопр. лит. 1976. №10. С. 122-151.

2. Белянин В.П. Психолингвистика: учебник. 4-е изд. М.: Флинта: Московский психолого-социальный институт, 2007. 232 с.

3. Бондарко А.В. О стратификации семантики // Общее языкознание и теория грамматики: материалы чтений, посвящ. 90-летию со дня рождения С.Д. Кацнельсона. СПб.: Наука, 1998. С. 51-63.

4. Брудный А.А. Подтекст и элементы внетекстовых знаковых структур // Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). М., 1976. С. 152-158.

5. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: КомКнига, 2007. 144 с.

6. Гинзбург Л.Я. Вещный мир. О лирике. М.: Интрада, 1997. С. 288-325.

7. Долинин К.А. Интерпретация текста. Французский язык: учеб. пособие. 3-е изд. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. 304 с.

8. Заморина О.В. Восприятие подтекста речевого произведения: На примере научных текстов: автореф. дис. ... канд. психологических наук / Перм. гос. пед. ун-т. Пермь , 2005. 26 с.

9. Затонский Д. Художественные ориентиры XX века. М.: Сов. писатель. 1988. 416 с.

10. Кайда Л.Г. Эффективность публицистического текста /под ред. Я.Н. Засурского. М.: Изд-во Моск.ун-та, 1989. 182 с.

11. Кожина М.Н. Стилистика русского языка. М.: Междунар. отношения, 1979. 160 с.

12. Культурология: энциклопедия. Т. 1 / Центр гуман. науч.-информ. исслед. ИНИОН РАН; гл. ред. С.Я.Левит. М.: РОССПЭН, 2007. 1390 с.

13. Кухаренко В.А. Интерпретация текста: учеб. пособие для вузов по спец. «Иностр. яз.». Л.: Просвещение. Ленингр. отд-ние, 1979. 324 с.

14. Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. 2-е изд., доп. М.: Большая Рос.энцикл., 2002. 709 с.

15. Лосев А.Ф. Проблема символа в связи с близкими к нему литературоведческими категориями // Изв. АН СССР, Сер. литературы и языка. 1970.Т. 2, №5. С. 377-390.

16. Лотман Ю.М. О семиосфере // Труды по знаковым системам. Вып. 17: Структура диалога как принцип работы семиотического механизма (Уч. зап. Тартуского ун-та, № 641). Тарту, 1984. С. 5-23.

17. Лотман Ю.М. Об искусстве: Структура художественного текста: Семиотика кино и проблемы киноэстетики: Статьи. Заметки. Выступления (1962-1993) / сост.Р.Г. Григорьев, М.Ю. Лотман. СПб.: Искусство-СПБ, 1998. 702с.

18. Мостовская И.Ю. Существует ли подтекст в лирическом стихотворении? // Интерпретация художественного текста в языковом вузе: межвуз. сб. науч. тр. / Лен. гос. пед. ин-т им. А.И. Герцена; отв. ред. И.В. Арнольд. Л., 1981. С.48-56.

19. Новиков Л.А. Художественный текст и его анализ. 2-е изд., испр. М.: Едиториал УРСС, 2003. 304 с.

20. Павилёнис Р.И. Проблема смысла: Современный логико-философский анализ языка. М.: Мысль, 1983. 286 с.

21. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т.4, вып. 2. М.: Просвещение, 1977. 406 с.

22. Сильман Т.И. Подтекст - это глубина текста // Вопросы литературы. 1969. №1. С. 89-102.

23. Сильман Т.И. Подтекст как лингвистическое явление // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1969. №1. С. 84-90.

24. Солганик Г.Я. Стилистика русского языка. М.: Дрофа, 1996. 348 с.

25. Шаповал В.В. Имидж автора в публицистике (роль сленговых и иных заимствований, маркированных как «чужое слово»). 1999. Philology: Русский филологический портал: URL: http://www.philology.ru/marginalia/ shapoval20.htm#1

26. Энциклопедия «Кругосвет». URL: http://www.krugosvet.ru/

Поступила в редакцию 22.02.12

E.I. Lelis

Narrow and broadside approaches to understanding of implied sense

The question on the acceptability of understanding of the implication in wide and narrow senses is solved, that gives the

chance to consider it as difficult linguistic and over-linguistic phenomenon.

Keywords: the text, implied sense, the obvious and latent senses.

Лелис Елена Ивановна,

кандидат филологических наук, доцент

ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»

426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2)

E-mail: elena-lelis@mail.ru

Lelis E.I., candidate of philology, associate professor Udmurt State University

426034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/2 E-mail: elena-lelis@mail.ru

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.