CC BY
96
Александр Кадырбаев,
востоковед,
(Казахский государственный национальный университет им. Аль-Фараби) УЙГУРЫ, КАЗАХИ И КИРГИЗЫ - ТЮРКСКИЕ НАРОДЫ СОВРЕМЕННОГО КИТАЯ
Несмотря на взвешенность политики руководства Китая в национальном вопросе, особенно после прихода к власти Дэн Сяопина и ныне продолжаемой его преемниками, положившей конец откровенным формам дискриминации народов той части Центральной Азии, которая ныне является территорией китайского государства, также известной как Восточный Туркестан, в заметной степени способствовавшей их религиозному и этническому возрождению, повышению жизненного уровня в ходе знаменитых реформ, сделавших КНР одной из ведущих держав мира, в Синьцзян-Уйгурском автономном районе обострились межнациональные отношения в связи с поддержкой значительной части самого многочисленного коренного населения Восточного Туркестана - уйгуров движения за независимость от КНР.
По китайским данным, уйгуров в КНР примерно от 8 до 12 млн. человек. Они составляют около половины всего населения СУАР КНР. В этноязыковом и этнокультурном отношении они близки к узбекам, в среде которых уйгуры более подвержены ассимиляции, чем, скажем, в среде других народов постсоветской Центральной Азии. Где-то 300 тыс. уйгуров на сегодняшний день являются гражданами Казахстана, до 30 тыс. - Киргизстана, 12 тыс. - Туркмении, где они сохраняют известную самобытность. Уйгуры Узбекистана, которых немало было в Ферганской долине, в результате целенаправленной многолетней политики узбекистанского руководства, в том числе и в советскую эпоху, сильно ассимилированы узбеками и большинство их по документам учитываются как узбеки. Тем не менее, согласно официальным данным, уйгуров в Узбекистане около 40 тыс.
Уйгуры - мусульмане-сунниты. Хотя в сознании современных уйгуров укоренилось представление о себе как о древнем народе, с научной точки зрения этот вопрос все же дискуссионен. В течение второй половины прошлого столетия в Восточном Туркестане резко изменилась этническая структура населения вследствие целенаправленной китайской политики. Если в 1949 г. население СУАР было в основном тюркоязычным, где самым
многочисленным народом были уйгуры, составлявшие абсолютное большинство в регионе, то за последние 50 лет из-за постепенного, но постоянного и массового переселения китайцев в населении СУАР произошли кардинальные изменения. Уйгуры, которых в 1953 г. было в СУАР 80%, сегодня составляют 47% синьцзянцев, казахи - 7,4%, а китайцы - более 40%.
Казахи - второй после уйгуров по численности в КНР тюр-коязычный народ, в основном живущий в СУАР, но есть казахи в провинции Цинхай и в крупных китайских городах. Впервые казахи появляются в Восточном Туркестане еще в XVI в. на службе у правителей государства Моголов, владевших тогда этим регионом. Массовое появление казахов здесь относится ко второй половине XVIII в., когда империя Цин разгромила вековых противников казахов - Джунгарское ханство западномонгольских племен ойра-тов. К первой половине XX в. относятся волны эмиграции казахов из пределов России после подавления восстания 1916 г. и из СССР из-за голода в итоге коллективизации конца 20-х годов. До середины прошлого столетия казахи были застрельщиками всех антикитайских восстаний, хотя ныне казахская община вполне лояльна властям КНР.
Киргизов в КНР от 200 до 300 тыс. человек, они имеют автономию на уровне уездов, входящих в область, история их появления в Восточном Туркестане аналогична появлению здесь казахов. Есть немногочисленные мусульманские общины татар - 15 тыс. человек и узбеков - 10 тыс. человек, а также сары-югуров, исповедующих буддизм (они же юйгу или желтые уйгуры) - 12 тыс. человек и саларов, менее 10 тыс. человек.
Увеличение доли китайцев в СУАР вызвало ответную реакцию в виде межэтнического уйгуро-китайского напряжения, всплесков уйгурского этнического терроризма, стремительного распространения никогда не умиравших сепаратистских настроений среди уйгуров. Уйгуры СУАР в основной своей части восприняли наплыв китайцев как сознательную политику их ассимиляции, «поглощения» миллиардом с лишним китайцев. Социальные последствия массового переселения китайцев, направляемого китайским государством, для жизни общества СУАР очевидны. Среди горожан СУАР актуальна проблема трудоустройства, обеспечения жильем, и именно в этих сферах нарастает дискриминация местного населения в пользу китайцев, социальный статус которых заметно выше. Проблема пресечения проявлений китайского шовинизма столь же значима, как и традиционные социальные
проблемы СУАР: массовая бедность, неразвитость системы здравоохранения и образования, отсутствие коммуникационной инфраструктуры, слабое развитие частного сектора.
Изменение в лучшую сторону столь непростой социальной ситуации невозможно без развития экономики региона. Понимая это, правительство КНР вложило в начале 90-х годов в экономику СУАР значительные суммы. Но ожидаемого взлета региональной экономики не произошло. Среди причин этой неудачи и валютный азиатский кризис, и неопределенность политических изменений в соседних постсоветских государствах Центральной Азии. Скорее всего, важнее была внутренняя причина: вкупе с китайской миграцией попытки социально-экономических реформ в СУАР лишь способствовали росту этнического самосознания уйгуров, их нежеланию подчиняться новым условиям. Следствием стало общее усиление социальной и межэтнической нестабильности.
К концу 90-х годов стало ясно, что китайские попытки реформирования синьцзянской экономики оказались малоэффективными. Китайцы убедились в неоднозначности взаимосвязи этнического и экономического развития региона и поняли, что к решению клубка синьцзян-уйгурских проблем необходимо искать новый подход. В итоге руководство КНР ныне стоит перед выбором - продолжить усилия для роста экономики Синьцзяна или же в первую очередь постараться сохранить социальный контроль над регионом.
В СУАР, по сравнению с другими районами Китая, темпы урбанизации и индустриализации очень медленные, жизненный уровень местного, особенно уйгурского, населения в сельских районах очень низок, сферы образования, здравоохранения и местного управления неразвиты, очевидны проявления китайского шовинизма, тенденция к дискриминации коренного населения, особенно в городах. Уйгуры чувствуют себя колонизованными. Возможно, поэтому они еще не совсем осознают выгоды для себя сотрудничества с центральными китайскими властями, с помощью которых они могут и должны решить свои проблемы. Чтобы заручиться этой поддержкой, уйгурам необходим диалог с Пекином и они должны ограничить сепаратистские выпады на основе этнического правозащитного движения.
По имеющимся материалам можно составить представление о современных настроениях разных социальных, половозрастных и локальных групп уйгуров. Уйгуры старшего и среднего поколения, прошедшие страдания Второй мировой войны, «культурной
революции» и правления Мао Цзэдуна, очень ценят мирные отношения и даже небольшие улучшения в своей жизни. Им противостоит уйгурская молодежь, сознание которой сформировалось в условиях относительной свободы и «примирения» 80-90-х годов. Молодые уйгуры вдохновляются также демократическими выступлениями сверстников в самом Китае в 1989 г. на площади Тянь-аньмынь и успехами движений мусульманских народов на мировой арене - албанцев в Косово, курдов в Ираке, боснийцев на Балканах, палестинцев на Ближнем Востоке, образованием независимых государств в Центральной Азии после распада СССР, чьи народы им близки в этнокультурном и языковом отношениях. В целом они настроены более радикально, чем старшее поколение, мечтают о политической независимости Восточного Туркестана. Наконец, подрастающее поколение - уйгурские дети, выросшие в самые последние годы в условиях нарастания бытовой неприязни к китайцам-переселенцам.
Конечно, уйгурская молодежь далеко не едина в своих помыслах, многие сочувствуют идеологии национально-освободительного движения, даже проникаются ею, кто-то нацелен на сотрудничество с китайской властью, стремится к учебе в китайских школах и вузах, некоторые мечтают уехать из Китая, как правило, в страны Запада. Есть разница в отношении к национально-освободительному движению между локальными и социальными группами уйгуров. Например, среди уйгуров Комула и Турфана на востоке СУАР, менее исламизированных чем кашгарцы - жители областей, прилегающих к Средней Азии и Афганистану, идеология борьбы за независимость не слишком популярна. Заметна разница между городскими и сельскими уйгурами. Несмотря на общую бедность, уровень жизни на селе во время реформ Дэн Сяопина в 80-90-х годах все-таки повышался, а прямых контактов с китайскими переселенцами у уйгурских крестьян не было, китайского давления они особенно не ощущали. Поэтому борьба за отделение Восточного Туркестана от КНР концентрируется в основном в городских центрах и носит характер городской «гери-льи» - подпольной партизанской городской войны, хотя есть сведения о боестолкновениях регулярных частей НОАК с уйгурскими боевиками в горных районах Синьцзяна в 2007 г. За последние годы социальная база идей уйгурского противостояния китайским властям меняется в сторону расширения и в ближайшие годы, видимо, будет усиливаться.
Из уйгурских общин за пределами КНР активны в поддержке движения за отделение от Китая Восточного Туркестана общественные организации казахстанских уйгуров, что не раз приводило в последние годы к обострению их отношений с руководством Республики Казахстан, опасающимся негативной реакции властей КНР. Был осуществлен ряд оперативных мероприятий казахстанских спецслужб против активистов уйгурских организаций, что привело к жертвам со стороны последних. Властям КНР выдавались уйгуры из СУАР, пытавшиеся спастись от смертной казни, к которой они были приговорены за подпольную антикитайскую деятельность, на территории Казахстана, хотя правительство РК тем самым нарушало известные положения ООН и международного права. Казахстанские СМИ развернули антиуйгурскую пропаганду, представляя уйгурскую, общину Казахстана как пособника террористов.
Аналогичная ситуация в Киргизстане, где в уйгурской общине произошел раскол по вопросу о поддержке движения за отделение Восточного Туркестана от КНР и был убит лидер уйгурской общины этой страны за отказ оказать материальную поддержку уйгурским подпольным группам из СУАР.
Ситуация для Китая осложняется тем, что активизация уйгурского подпольного сопротивления происходит в регионе, крайне важном в стратегическом отношении для КНР, где расположен атомный полигон в Лобноре, космодром и предполагаемые гигантские запасы нефти - стратегический энергетический резерв Китая для будущего прорыва на ведущие роли в мировой экономике и политике. И окружение КНР базами США с северо-запада, со стороны Средней Азии после разгрома талибов в Афганистане вполне может привести к желанию американцев разыграть «уйгурскую карту» против Китая, тем более что аналогичную ситуацию США уже использовали, в частности по отношению к России.
Достаточно активны уйгуры в Турции, традиционном центре их эмиграции, особенно с 1949 г. Еще в 1873 г. Якуб-бек, правитель государства Йеттишаар в Восточном Туркестане, павшего в 1877 г. под натиском Китая, признал сюзеренитет Османской империи, от имени ее султана чеканил золотые, серебряные и медные монеты, признал османский флаг флагом своего государства. Начиная с этого времени Турция не была безучастна к событиям в далеком от нее Восточном Туркестане, что породило в умах определенной части уйгуров представление о Турции не только как о
стране родных по языку единоверцев, но и как об оплоте и пристанище.
Уйгуры, эмигрировавшие из Китая в Турцию, рассматривали и рассматривают ее как самого вероятного союзника. В 50-х годах XX в. выходцы из СУАР, осевшие в Турции, создали «Общество беженцев Восточного Туркестана», существующее и сегодня. Сначала ее печатным органом был буклет «Догу Тюркистан» («Восточный Туркестан»), затем с 1953 г. журнал «Туркестан», выходивший в Стамбуле, а сегодня на смену ему пришел ежеквартальный журнал «Догу Тюркистан ин сеси («Голос Восточного Туркестана»). Его основатель - уйгурский эмигрант Иса Юсуф Алптекин, натурализовавшийся в Турции. Издается журнал также в Стамбуле Фондом Восточного Туркестана, который финансируется праворадикальными турецкими партиями и организациями, на что закрывает глаза турецкое правительство. «Общество беженцев Восточного Туркестана» пытается привлечь внимание мировой общественности к уйгурской проблеме посредством различных публикаций, собраний и выступлений и добиться рассмотрения этого вопроса на исламских конгрессах и в ООН. Что касается турецких властей, то официально они не демонстрируют своей поддержки уйгурским эмигрантским организациям.
Как представляется, шансы уйгурского сепаратистского движения на отделение Восточного Туркестана от КНР невелики, тем более что китайские власти в целом контролируют ситуацию в регионе. Уйгурское сопротивление находится в глубоком подполье, к тому же ему не удалось привлечь на свою сторону другие некитайские народы СУАР, как тюркские и мусульманские - казахов, хуэй-дунган, киргизов, узбеков, татар, так и буддийские -монголов - ойратов, дауров, потомков маньчжур - сибо и солонов, а также ираноязычные при всей их немногочисленности - сары-кольцев, эйну (абдали), пахпу, ваханцев, таджиков, не говоря уже о китайцах. Все это сужает потенциальную базу их движения. Да и репрессивный аппарат КНР по численности и по качеству несопоставимо превышает силы уйгурских подпольщиков.
После падения режима талибов в Афганистане резко ослабла и помощь извне, тем более что центральноазиатские соседи КНР из страха перед великим соседом фактически помогают китайцам в подавлении уйгурского освободительного движения. Что касается Турции, то ее возможности достаточно скромны, ссориться с КНР она вряд ли будет, а уйгурская эмиграция в Турции уже не имеет корней на своей прежней родине и ее влияние на происхо-
дящие там события мизерно. Кроме того, находясь под мощными репрессиями китайских спецслужб, уйгурское подпольное движение пока не смогло создать жизнеспособную политическую и военную структуру сопротивления, выдвинуть ярких харизматических лидеров, привлечь к своей борьбе внимание международной общественности, и есть сомнения в том, что это удастся сделать.
Здесь велика роль внешних факторов. Однако Россия, которая при СССР периодически сочувствовала уйгурам, сейчас стоит в одних рядах с КНР по вопросам сепаратизма, тем более что у нее те же проблемы с Чечней, где уже засвидетельствован факт участия уйгуров из СУАР в боевых действиях на стороне боевиков. У уйгурских сепаратистов остается надежда на изменение политики США, которые вполне могут обратить внимание на «уйгурскую карту» в своих непростых отношениях с Китаем. Тогда, вне сомнения, уйгуры могут надеяться и на активизацию помощи им со стороны Турции. Но как пойдет дальнейшее историческое развитие Восточного Туркестана, при всей значимости внешних факторов зависит в первую очередь от политики нынешнего руководства КНР, от успеха проводимых ими не только социально-экономических, но и политических реформ, от того, насколько они будут предпочтительнее для народов Восточного Туркестана, прежде всего для уйгуров, чем идея их самоопределения вплоть до отделения от КНР.
«Российско-турецкий диалог по проблемам Центральной Азии и Кавказа: История и современность», М., 2010 г., с. 149-154.
Омар Нессар,
политолог, директор Центра изучения современного Афганистана АФГАНИСТАН В ЛОВУШКЕ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ
Осенью 2011 г. исполнилось десять лет с момента начала операции США и НАТО в Афганистане. По длительности она уже превзошла пребывание на территории этой страны «ограниченного контингента» советских войск в 1979-1989 гг. (продолжалось девять лет, один месяц и 19 дней). Ход и результаты почти десятилетней войны являются предметом острых дискуссий и в Соединенных Штатах, и во многих странах мира. Спустя 22 года после
