CC BY
51
2. Эрдэнэболд, Л. Традиционные верования ойрат-монголов (конец XIX - начало XX вв.). - Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2012. - 196 с.
3. Монгол улсын угсаатны зуй, 2-р боть. - Улаанбаатар, 1996.
4. Жуковская, Н. Л. Категории и символы традиционной культуры монголов. - Москва : Изд-во вост. лит-ры «Наука», 1988. - 198 с.
5. Ринчен, Б. Монгол беегийн дуудалга. - Улаанбаатар : Зохиогчийн зевшеерелгуй эвлэл, 2013. -300 х.
6. Дулам, С. Монгол бэлгэдэл зуй. 1 дэвтэр. - Улаанбаатар : Хэвлэлийн «Тоонотпринт» XXK-д хэвлэл», 1999.
7. Равдан, Э. Монгол орны газар нутгийн нэрзуй. - Улаанбаатар, 2008.
8. Наева, А. И. Алтайский обрядовый фольклор: специфика жанра (этнокультурологические аспекты). - Барнаул : АРТИКА, 2011. - 125 с.
9. Сундуева, Е. В. Семантическая сфера любви в монгольских языках // Гуманитарный вектор. Сер. Филология. Востоковедение. - 2016. - Т. 11, № 3. - С. 189-193.
10. Шагдаров, Л. Д. Бурятско-русский словарь : в 2 т. / Л. Д. Шагдаров, К. М. Черемисов. - Улан-Удэ : Респ. тип., 2008. - Т. 2 : О-Я. - 708 с.
11. Потанин, Г. Н. Очерки Северо-Западной Монголии : матер. этногр. . - Санкт-Петербург : Тип. Киршбаума, 1883. - Вып. IV. - 1026 с.
УДК 398. 431(571. 15)
А. Д. Цветкова
Павлодарский государственный университет им. С. Торайгырова,
Павлодар, Казахстан
УСТНЫЕ МИФОЛОГИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ О ДОМОВОМ В ФОЛЬКЛОРЕ РУДНОГО АЛТАЯ
В настоящей статье на материале, собранном в Рудном Алтае (Восточно-Казахстанская область) в 2009 - 2014 гг., рассматриваются народные представления о домовом, анализируются особенности изображения мифологического персонажа, состав сюжетных мотивов, лежащих в основе устных мифологических рассказов.
Ключевые слова: устный мифологический рассказ, быличка, домовой, человек, дом, мотив.
A. D. Tsvetkova S. Toraigyrov Pavlodar State University, Pavlodar, Kazakhstan
ORAL MYTHOLOGICAL TALES ABOUT HOBGOBLIN IN THE ORE ALTAI FOLKLORE
The article considers a traditional imaginations of hobgoblin, analyses the specific of its portraying, a composition of the plot motifs underlying the oral mythological stories (based on ethnographical information collected in Ore Altay (East Kazakhstan Region), 2009-2014).
Key words: oral mythological tale, a little byline (epic story), a hobgoblin, a human, a house, a motive.
Известный исследователь народной культуры Б. Н. Путилов, отмечая необходимость и важность регионального подхода, подчеркивал, что «реальная жизнь элементов фольклорной культуры сосредоточена именно на региональном / локальном уровнях. Здесь её надо изучать во всей конкретике, многообразии» [1, с. 19]. Именно поэтому изучение фольклора конкретного региона учёный считает «вполне корректной задачей».
Рудный Алтай - это граничащая с Республикой Алтай и с Алтайским краем территория Восточно-Казахстанской области. Постепенное заселение этих земель начинается с конца XVIII века. Большинство сел Рудного Алтая было основано старообрядцами различных согласий и толков, бежавшими из разных регионов России в глухие горные места от религиозных гонений. Фольклор, бытующий в основанных староверами селах, и в настоящее время отличается разнообразием жанров, тем, сюжетов, мотивов, персонажей. В старообрядческой среде, всегда отличавшейся консерватизмом и бережным отношением к традициям, сохраняются многие архаические представления и верования, не теряющие своей актуальности во времени.
В настоящей статье анализируются материалы фольклорных экспедиций Павлодарского государственного университета им. С. Торайгырова (под руководством автора публикации) в села Коробиха (2009 г.), Сенное (2010 г.), Аксу (2013 г.) Катон-Карагайского района, Быструха (2011 -12 гг.), Малоубинка (2014 г.) Глубоковского района Восточно-Казахстанской области.
Устные мифологические рассказы (былички) в названных селах представлены большим количеством текстов по сравнению с другими прозаическими жанрами.
Как утверждает А. К. Байбурин, «жилище - один из ключевых символов культуры. С понятием «дом» в той или иной мере соотнесены все важнейшие категории картины мира у человека. Жилище - квинтэссенция освоенного человеком мира» [2, с. 3].
Такое понимание «дома» объясняет активное бытование на территории Рудного Алтая устной мифологической прозы о домашних духах. Самым популярным в современности персонажем данной группы является домовой. Этот образ в народном представлении - не что иное, как олицетворение жизни дома, домашнего благополучия и спокойствия. Как нами было замечено в других работах, «в образе домового олицетворяется жизнь дома, совокупность неведомых и непостижимых явлений, причин, действий возле домашнего очага. Исходя из этого, любое нарушение гармонии, равновесия в системе «дом-человек» приписывалось действиям домового в ответ на нарушение традиционной нормы» [3, с. 27].
В анализируемых записях выделяются разные по форме виды нарративов. Это могут быть бессюжетные тексты, которые в свернутом виде дают информацию об актуальных для местной традиции верованиях, связанных с мифологическим персонажем. Например: «Домовой живет в избе. Это бесполое существо, не мужчина и не женщина, очень добродушный. Если домовой недоволен хозяином, его поступками, то только тогда он дает о себе знать. Домовой не любит грязи в доме. Любит, чтобы чистота всегда была. Он следит, чтобы ничего не потерялось, чтобы никто не украл ничего, то есть следит за порядком в доме, а если ему нечего делать, то он обитает где-то под потолком, спит в каком-нибудь уголочке. Домового очень хорошо видят кошки, и тогда он с ними играет. Домовой любит сладости. На столе можно оставлять хлеб или сладость какую-нибудь и говорить, что это именно для домового. Нельзя ножи оставлять на столе, всегда их надо убирать, чтобы домовой не порезался» (Записано в 2012 г. в с. Быструха Глубоковского р-на от Рыльской В. С., 1952 г. р.) .
Второй тип - это рассказы, в которых известное поверье не только сообщается слушателю, но и подкрепляется случаем из жизни рассказчика, либо известных ему людей. Например: «Домовому даже если цвет кошки не понравился, кошка эта не будет жить в этом доме. У нас вот была разноцветная красно-бело-чёрная. Ну, она вот ему не нравилась. Так она пропала, умерла и всё. А вот чёрные, серые постоянно живут» (Записано в 2010 г. в с. Сенное Катон-Карагайского р-на от Шимина С. И., 1949 г. р.).
Третий тип - сюжетные нарративы о столкновениях с домашним духом самого повествователя (мемораты) или более или менее знакомого ему человека (фабулаты).
Большая часть сюжетных рассказов о домовом по своей форме - мемораты, что говорит об актуальности народных верований в современности. Рассказчик сообщает о событиях, свидетелем которых был сам, поэтому повествование нередко отличает эмоциональность, детальность.
Наблюдения показывают, что в основе цикла быличек о домовом лежат общерусские поверья и предписания, однако эти верования трансформируются, их дополняют представления, более
поздние по времени. Выявляются и локальные особенности, не распространенные в других регионах Казахстана. Например, представление о том, что домовые живут парами - «сусед и сусед-ка»: «Суседка - это домовой, это который живет вот у тебя. У каждого есть домовой, у каждого. Это по телевизору говорят и показывают этих шаршатиков, как-то одно время показывали же, поди, видели. У каждого есть суседка и сусед. Да, парой они живут». (Записано в 2009 году в с. Коробиха Катон-Карагайского р-на от Сидоровой Л. З., 1936 г. р.). По замечанию А. К. Байбурина подобная «мифическая семья», организована аналогично семье, проживающей в доме [4, с. 128].
Иногда фигура домового на исследуемых территориях сливается с образом дворового (хозяина скотного двора). Необходимо отметить отсутствие в этом плане четкой системы номинаций. Мифического хозяина дома в обследованных селах называют «сусед», «суседка», «домовой», «барабашка», «шершатик».
Облик домового в Восточном Казахстане довольно многообразен. Широко распространено представление о домашнем духе как о невидимом, бестелесном существе: «А домовы, они только ночью, они тоже как люди, только ты их не видишь. Суседка, вот она сама домовая и есть, ты её токо не видишь». (Записано в 2009 году в селе Коробиха Катон-Карагайского р-на от Сидоровой Д. К., 1924 г. р.). Такое воззрение наиболее архаично, так как по древним представлениям «чужой» мир для человека невидим. Проявляет себя персонаж в таких текстах прежде всего звуком, иногда тактильным контактом: «Как-то лег я спать один. Ну, дома совсем никого не было. Уже заснул - все, хороший сон снится такой. И вот, чувствую, что одеяло у меня уползает. Ну, прямо не пойму, что это. Я его хвать - назад на тело натягиваю, а оно опять уползает. Я опять хватать, а оно уже не отдает мне. Я тянул, тянул, а оно уж больно сильное. Ну, я пошел свет включил, а никого и вовсе нет. Опять лег - почти заснул. И тут слышу шум какой то, но я точно знаю - дома никого нету. А шум, как будто толпа по дому ходит или гулянка какая-то. Всю ночь не спал - боялся. А усну - так разбудят. Ну, точно домовой меня тревожил - больше некому». (Записано в 2010 году в селе Сенное Катон-Карагайского р-на от Шимина И. И., 1953 г. р.).
Наряду с этим, в быличке может содержаться зрительный портрет персонажа. Домовой может иметь обычный человеческий облик: «Я лежала на кровати, и вот так вот в дверь заходит мужчина, среднего росточка, такой коренастенький, вот силуэт мужчины, но кепочка была светленькая, костюм какой-то серый. Подошёл ко мне, постоял и пошёл к маминой кровати, и больше я его не видела». (Записано в 2009 году в селе Коробиха Катон-Карагайского р-на от Че-пелкиной Г. Ф., 1955 г. р.). В подобном контексте часто встречаются описания одежды персонажа, манеры поведения. Важно заметить, что одежда нередко окрашена в светлые тона. Это очередное свидетельство сохраняющихся архаических представлений о «своем» и «чужом» мире. Белый отличается от других цветов светового спектра отсутствием преломления лучей [5], что делает его практически бесцветным. Мир «иной» всегда мыслился человеком миром-перевертышем, поэтому белый цвет как символ отсутствия цвета становится его ведущей характеристикой.
Помимо образа мужчины вообще, преимущественно старого, домовой является в виде какого-либо известного человека, принадлежащего семье, на дворе которой он живет, прежде всего, хозяина дома - умершего или живого, в чем, безусловно, видится соотнесенность домового с культом предков, и что соответствует восточнославянским верованиям: «Мои родственники перекочевали в другой дом. И вот у них, говорят, домовой похож на своего хозяина. Ну и вот. То ли мать, то ли дочь шли мимо того своего дома, показалось, что дедушка, которого уже нет в живых, спускается по лестнице с крыши дома. Ну, она не то, чтоб испугалась, просто глазам своим не поверила. Ну как, он же умер, а почему это он по лестнице спускается? Оказывается, это потом она пришла, дома рассказала, а мать говорит: "Это домовой, он же похож на хозяина"». (Записано в 2009 г. в с. Коробиха Катон-Карагайского р-на от Сидоровой О. Г., 1972 г. р.).
Возрастная характеристика домового-«человека» представлена несколькими вариантами: зрелый мужчина, мужчина средних лет, старичок. Последнее встречается чаще других: «...И они
стали писать ему вопросы. Например, она берет ручку, пишет вопрос и оставляет. Через несколько минут возвращается в эту комнату, а на бумаге у них написаны ответы. Я сама читала эти ответы. Цифры римские писал. Они задавали вопрос: "Сколько тебе лет?". Он писал римскими цифрами, что ему 98 лет». (Записано в 2011 году в селе Быструха Глубоковского р-на от Харламовой Г. А., 1958 г. р.). При этом домовой ведет себя как наивный ребенок, его занимает игра: «Ну, насколько правда, не знаю. Братишка, вот сейчас покойник уже. Вот он мне рассказывал, барабашка был у него дома. Зашёл, и там, говорит, и подушки, и всё вот так летает. Шумел, говорит, сильно по дому». (Записано в 2010 году в селе Сенное Катон-Карагайского района от Чанова С. А., 1966г. р.). Типичны для «старичка» стандартные детские пристрастия: например, чрезмерная любовь к сладкому. Несоответствие поведения и возрастной характеристики, скорее всего, снова является продолжением конструирования «неправильного» «чужого» мира в сознании современного человека.
Отличным от человеческих параметров предстает и рост домового в антропоморфном образе. Можно говорить о существовании двух типов визуализации: преуменьшение и преувеличение. Большинство текстов строится на образе маленького персонажа: «Маленький, говорят, лохматый. Ну, а так сестра видела, что это, не разглядела, в чем одет. Моя сестренка в Зырянов-ске живет, она штанишки ему шьет, утром встанет, их нету». (Записано в 2010 году в селе Сенное Катон-Карагайского р-на от Носкова И. А., 1985 г. р.). Скорее как исключение, можно выделить несколько быличек с описанием крупного домового. В таких текстах обычно акцент ставится на невероятную силу, большие руки, способность издавать громкие звуки.
Домовой может иметь и зооморфный облик. Достаточно активно бытуют мифологические рассказы о домовом в виде кошки: «Ну, меня вот давил, как я туда перешла, с того дома. Постоянно, спать лягу, он сделатся кошкой, превратится, как вскочит, может давить. Заревешь че-нибудь или кого, отпустит, потом молитву каку-нибудь. Молиться надо, тогда отпустит». (Записано в 2009 году в селе Коробиха Катон-Карагайского р-на от Сидоровой Д. К., 1924 г. р.). Кошка по традиционным представлениям славян является животным, способным пересекать границы миров, именно поэтому кошку или её главный признак - «лохматость» часто ассоциируют с домовым.
Домовой может представляться также в смешанно-антропоморфном облике (получеловека-полузверя), что Н. И. Толстой считает более поздней по своему происхождению формой [6, с. 291]: маленького или большого лохматого существа: «Дед Ярас остались с бабкой, или один он остался. К нему пришел домовой и одеялко все утащил. А он думал, мой мужик: «Колька, брось, не шути! Шутки какие плохие!» Он всё равно тащит одеялко к себе. Он сам стал шарить. Шарил, шарил и руку мохнатую нашарил. Испугался и убежал». (Записано в 2011 году в селе Быструха Глубоковского р-на, Восточно-Казахстанской области, от Акентьевой П. А., 1925 г. р.).
Описание облика домового является устойчивым мотивом устной мифологической прозы Восточного Казахстана. Большинство типов облика соответствует общерусской фольклорной традиции. Однако локальной особенностью оказывается многоликость антропоморфных образов персонажа.
Э. В. Померанцева выделяет основные тематические циклы устных рассказов о домовом, известные в общерусской традиции: 1) домовой вступает в общение с домочадцами, показывается, предсказывает добро или зло; 2) любит или не любит скотину; 3) переходит или не переходит в новый дом; 4) общается с другими духами [7, с. 24]. В местной традиции распространены былич-ки первых трех тематических циклов.
Один из сюжетообразующих мотивов мифологических рассказов - «Домовой показывается человеку». Так же, как и в общерусской традиции, сфера действий духа - дом, двор, чердак; время действия - ночь (пограничное время суток, «неугожие часы»). Как правило, домовой показывается человеку, оказавшемуся в одиночестве или в лиминальном состоянии (больному, тоскующему): «Часто случается - в основном одна - вот, мне кажется, ходит по комнате кто-то. То как будто шаги вот такие раздаются, такие вкрадчивые, вот, легонечко туда наступает.
То чувствую на себе взгляд. Жутковато, правда?» (записано в 2009 г. в с. Коробиха Катон-Карагайского р-на от Чепелкиной Г. Ф., 1955 г. р.).
В народе верили, что домовой «по доброму своему расположению имеет заветную привычку навалиться во сне на грудь и давить» [8, с. 25]. Особенность быличек с рассматриваемым мотивом проявляется в том, что, испытав на себе действие мифологического персонажа, герой не сомневается в его определении, так как «душить» — это устойчивая функция домового. Особенность быличек с мотивом «Домовой душит человека» - детальное описание обстоятельств, действий, мыслей, чувств человека: «Ну, спал я. Вот чувствую, что-то воздуха не хватает. Думал, что брат мой меня это пугает. Ну, серьезно! Проснулся вот, глаза открыть не могу, и главное есть же, когда руки отлежишь, вот такое, ну как они не свои. И чувствую, что вот все». (Записано в 2010 году в селе Сенное Катон-Карагайскогор-на от Кузнецова В. А., 1963 г. р.).
Характерной для домового в народном представлении считается и функция вещуна, объяснимая тесной связью персонажа с семьей, в доме которой он живет [9, с. 244]. В материалах по народным верованиям отмечается, что домовой часто предсказывает будущее стуком в дверь или стенку избы [10, с. 368]. Быличка калькирует это верование в мотиве-инварианте «Домовой предсказывает будущее», известном в общерусской традиции [11, с. 67, № 9а, б, в]. В указателях В. П. Зиновьева и С. Айвазян инвариант реализуется в сюжетных мотивах: а) наваливаясь на спящего, отвечает на вопрос: к худу или к добру; б) показывается или воет перед несчастьем; в) увидеть домового в шерсти - к богатству [11, с. 96; 12, с. 175]. На наш взгляд, глагол «предсказывает» не совсем точно передает характер действия персонажа, который может сообщить о будущем не только словом, но и звуком, каким-либо поступком, отсюда более точной будет формулировка мотива «Домовой предвещает будущее». Предвещая что-либо, домовой давит человека, который находится в состоянии сна, или шумит в доме.
В анализируемых текстах он предвещает смерть, несчастья, что основано на вере в чуткое отношение домового к несчастью человеческого двора. «Он дальнозорок, ясновидящ, потому часто предупреждает домохозяев о возможного рода несчастьях» [10, с. 368]. Например: «Мать когда с нами жила, и когда она дома лежала на койке, со всей силы заскрипело, брёвна заскрипели, и застонал. Домовой застонал. Потом умерла мама. Это домовой предупреждал». (Записано в 2011 году в селе Быструха Глубоковскогор-на от Курловой Л. В., 1941 г. р.).
В рассказах с рассматриваемым мотивом, человек может вступать в контакт с персонажем, задавая ему вопрос «К худу или к добру?»: «Со мной, знаете, как было, вот вроде на меня как кошка бросилась, я спала, спала. Или это мне приснилось... «К худу или к добру»? - «К худу» -ответил. А че же получилося, у сродной сестры муж умер». (Записано в 2014 г. в с. Малоубинка Глубоковского р-на от Дремовой В. И., 1930 г. р).
В образе домового олицетворялась совокупность хозяйских желаний, стремлений и всяческих забот, чтобы в доме все было хорошо и благодатно [13, с. 285], что и отражает сюжетный мотив «Домовой помогает человеку по хозяйству»: «Я не видела, а отец видел. Ешшо тятя был живой. У нас вот поветь была. Крыша была, на крышу метали сено. Вечером, - говорит, -тольке коровам дал сена, коням. Мама говорит: «Я выйду на улицу, посмотрю, - говорит, - вот клубом, вот так вот, с повети. «Дед, ты що, сено-то не дал ли що ли коровам?» «Нет, давал». «Кто опеть сена дает с повети?» «Да домовой, - говорит, - опеть дает». А он, пойду, -говорит мама, - посмотрю. Никого не видать, а сено кто-то клубом туды ташшит. То ту-ды, - говорит, - ташшит, то туды ташшит, накормит». (Записано в 2009 г. в с. Коробиха Ка-тон-Карагайскогор-на от Акуловой Т. Д., 1923 г. р.).
Функция домового «хранить, заботиться» распространяется и на членов семьи, проживающей в доме. Сюжетный мотив, известный в общерусской традиции «Домовой заплетает косы женщине» [14, с. 14; 11, с. 68] обнаруживается и в исследуемом регионе: «Мы у нас здесь суседка её зовем. Меня она любит. У меня сейчас не стали косы заплетаться. Я жила в Большенарыме, приезжали сестра и кума моя, расплетали мне волосы. С одной стороны расплетают, с другой стороны уже коса висит. А никто не видит, кто заплетает. Я прямо плакала, не расчешешь.
А старшие люди говорили: «Тебя любит она-то, суседка, дескать». Она живет в каждом дому, у каждого у хозяина». (Записано в 2009 г. в с. Сенное Катон-Карагайского р-на от Макосовой В.А., 1936 г. р.).
Несмотря на то, что домовой относится народом к разряду нечистой силы, он воспринимается как добрая нечистая сила, не причиняющая особого вреда домочадцам. Он может шутить, если любит хозяина и хозяйку. Отсюда - в местной традиции распространен мотив «Домовой играет (шутит) с человеком»: «Первый раз пришли домой, стали разбирать постель, а там покрывало разрезано ножницами на две части. Ножницы все давай они прятать. Завязали в одну и спрятали все ножницы вместе. Он этими ножницами разрезал платье Ольги. Оно в шифоньере лежало, а он взял и разрезал. Они стали задавать ему вопросы: "Почему ты так делаешь? Почему нас не любишь или что? Почему ты так пакостишь?" Он им писал в ответ: "Я играю"». (Записано в 2011 году в селе Быструха Глубоковского района от Харламовой Г. А., 1958 г. р.).
С образом домового традиционно связано действие «выживать». Суеверные рассказы с мотивом «Домовой выживает человека» известны во многих регионах [11, с. 67, № 16 а, б, в, 17; 12, с. 5, № 16, 17; 15, с. 89; 16, с. 98]. Мотив восходит к народным представлениям о том, что домовой связан кровными узами с семьей, подлежащей его покровительству. Этим объясняется его ненависть ко всякому чужому человеку, которого он старается всякими средствами выжить из своего жилища [17, с. 51]. В устных мифологических рассказах Рудного Алтая домовой выживает из дома чужого человека, либо человека, который должен покинуть дом (выйти замуж, уехать): «Дочка замуж вышла. Ну, как, крыши над головой не было, и жили у нас. Вот в комнате поселились они, здесь спали. Вы представляете, через какое-то время вот так вот на шторе кровь! Как будто взяли, вот так вот брызнули! Пятна большие прям вот так были! Потом, значит, ладно, через некоторое время мы поселили их туда, в ту комнату. Интересно, там тоже эта кровь. Потом зятя вот эта вот суседка душить стала. Вот, говорит, навалилася, не могу ни вдохнуть, ниче, говорит. И даже как-то ощущаешь, что что-то лохматое, руками так вот. И, говорит, задохла. Выживала она из дома, уже, куда ни селили, выживала». (Записано в 2009 г. в с. Коробиха Катон-Карагайского р-на от Акуловой Л. Н., 1958 г. р.).
Верования о локализации домового внутри жилого пространства отражаются в рассказах с сюжетообразующим мотивом «Домовой сгоняет человека со своего места». Трансформация верований приводит к тому, что человек не имеет представления о конкретном месте домового: «Ну, дома всегда домовой присутствует. Его я не видел, но я его чувствовал. Вот тоже вот так ночью. У него, оказывается, свое место есть, у домового, вот где он находится и живет. Вот я койку поставил, где у меня умывальник, и лег. <... > И вот как будто чувствую, как будто кто-то дышит сверху. Как будто кто-то сидит наверху и дышит на меня». (Записано в 2010 г. в с. Сенное Катон-Карагайского р-на от Брежнева И. А., 1979 г. р.).
До сих пор мы рассматривали мотивы, в основе которых лежат субъектно-объектные отношения домового и человека. Вместе с тем, в общерусской традиции домовой еще нередко воспринимается как хозяин двора скотного, конюшен и хлевов [18, № 48]. Исходя из этого, быличка отражает мифическую связь персонажа с некоторыми домашними животными, чему соответствует инвариант «Домовой любит (не любит) скотину».
Как в общерусской, так и в местной традиции известны рассказы об отношении домового к лошади. Поскольку образ домового выражает идею домохозяина, он нередко находится около лошадей. «Если лошадь ему нравится, то домовой холит ее, заплетает ей гриву и хвост, отчего лошадь добреет, и напротив, когда ему животное не по нраву, то он мучает её и часто заколачивает до смерти» [19, с. 246].
Мотив «Домовой ухаживает за скотиной / любимой лошадью» - один из самых распространенных в исследуемом регионе. Логически этот мотив, чаще всего, достраивается парным мотивом «Домовой мучает нелюбимую лошадь». Как правило, они следуют в рассказе один за другим: «Двухлетний был жеребенок. Сядет, - говорит, - на него. Целу ночь, - говорит, - на ем кататся. Дак, он, бедный, в поту весь. Потом мы, говорит, его продали. А Лягуха была, тоже
тятя купил. А он, видно, любил ее. Дак, заплетет, - говорит, - ей косу вот так. Тятя говорит: "Я только расплету, опять, говорит, заплетет косу ей"». (Записано в 2009 г. в с. Коробиха Ка-тон-Карагайскогор-на от Акуловой Т. Д., 1923 г. р.).
Помимо выше названных выявляются сюжетные мотивы: «Домовой заплетает гриву любимой лошади»; «Домовой гоняет нелюбимую лошадь»; «Домовой вынуждает хозяина продать нелюбимую лошадь».
В быличках, бытующих в Рудном Алтае, отражается также мифическая связь домового с кошкой (котом). Как уже отмечалось, домовой может показаться человеку в образе кошки. Мотивы «Домовой мучает кошку»; «Домовой губит кошку (черную кошку)», возможно, связаны с представлениями о кошке как форме проявления нечистой силы и домовом, охраняющем, оберегающем дом и домочадцев от всего чужого, нечистого: «У нас черные кошки были. Видимо, су-седка или домовой не любил в том доме. Две кошки были, и они издохли. И вот он, муж, увидел, как он, домовой, её мучил, эту кошку. Загонял ее. Зверек какой-то чудной, хвост, говорит, пушистый. А так, какой-то странный, даже таких зверьков и не знаю». (Записано в 2010 г. в с. Сенное Катон-Карагайского р-на от Сельбоумовой А. И., 1935 г. р.).
Основной состав населения обследованных сел Рудного Алтая - русские и казахи. Тесные культурно-бытовые контакты, длительное проживание в населенных пунктах смешанного типа и двуязычие казахского населения стали причинами усвоения и адаптации восточнославянской мифологической системы [20, с. 111]. Поскольку домовой оказывается самым популярным мифологическим персонажем, устные рассказы о нем естественным образом бытуют среди коренного населения восточно-казахстанских сел.
Наблюдения показывают, что усваиваются и адаптируются наиболее распространенные сюжеты и мотивы: домовой предвещает будущее, выживает из дома, заплетает косы любимой лошади и мучает нелюбимую. Интернациональный характер персонажа отражается в его способности понимать не только русский, но и казахский язык: «Только я лягу, меня че-то душит. Потом я девочкам говорю - так и так. И они говорят: "Это тебя, наверное, домовой душит, че-то хочет сказать, предупреждает. Ты спроси, к худу или к добру. Если к худу, будут такой голос «хуууу», а если к добру, то он улыбнется или засмеется. Я пришла, лежу, только засыпаю, на меня кто-то прыгает, как кошка и по мне идет вот так. А я лежу и думаю: "Я же казашка, на русском спросить или на казахском?" Не спросила. Потом девочки завтра спрашивают: "Ты спросила?" А я говорю: "Девки, знаете, не поняла, на каком языке спрашивать". "Дура что ли? Они на любом понимают. Ты говоришь на русском, говори, он твой домовой!"» (Записано в 2013 г. в с. Аксу Катон-Карагайского р-на от Кусмановой К. Е., 1963 г. р.).
Таким образом, устные мифологические рассказы о домовом активно бытуют в старожильческих селах Рудного Алтая. Представления и верования, связанные с персонажем, в целом соответствуют общерусской традиции. Состав сюжетов и мотивов немногочислен, однако они распространены повсеместно в разной половозрастной среде, поскольку связаны с типом хозяйственной деятельности и бытовым укладом проживающих на этой территории людей. Удаленность и труднодоступность сел, а также консерватизм потомков старообрядцев способствует сохранению архаических традиций и усвоению их коренными жителями края.
Список литературы
1. Путилов, Б. Н. О региональном аспекте изучения фольклорной культуры // Актуальные проблемы сибирской фольклористики : межвуз. сб. науч. тр. - Иркутск, 1991. - С. 19-30.
2. Байбурин, А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. - Ленинград : Наука, 1983. - 191 с.
3. Цветкова, А. Д. Русская устная мифологическая проза Центрально-Северного Казахстана : учеб. пособие. - Изд. 2-е, перераб. и доп. - Павлодар : ЭКО, 2009. - 188 с.
4. Байбурин, А. К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. - Санкт-Петербург : Наука, 1993. - 240 с.
5. Спектральный состав цвета [Электронный ресурс]. - Электрон. дан. - Режим доступа: http://school. xvatit. com/index. php?title=Дисперсия_света. _ Спектральный_состав_света
6. Славянские древности : этнолингв словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. - Москва : Международные отношения, 1999. - Т. 2 : Д - К. - 660 с.
7. Померанцева, Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. - Москва : Наука, 1975. -193 с.
8. Максимов, С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. - Санкт-Петербург : Тов-во Р. Голике и А. Вильборг, 1903. - 530 с.
9. Померанцева, Э. В. Русские рассказы о домовом // Славянский фольклор. - Москва, 1972. - С. 242256.
10. Добровольский, В. Н. Данные для народного календаря Смоленской губернии в связи с народными верованиями // Живая старина. - 1897. - Вып. 4. - С. 357-380.
11. Зиновьев, В. П. Указатель сюжетов сибирских быличек и бывальщин // Локальные особенности русского фольклора Сибири / отв. ред. Т. Г. Леонова. - Новосибирск : Наука. Сибирское отделение, 1985. -С. 62-76.
12. Указатель сюжетов русских быличек и бывальщин о мифологических персонажах / сост. С. Айвазян // Померанцева, Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. - Москва : Наука, 1975 -С. 162-182.
13. Забелин, И. История русской жизни с древнейших времен. - Ч. II. - Москва : Синодальная типография, 1912. - 503 с.
14. Бурцев, А. Е. Русские народные сказки и суеверные рассказы про нечистую силу // Полн. собр. эт-ногр. трудов А. Е. Бурцева. - Т. I - II. - Санкт-Петербург, 1910.
15. Копанева, Е. Ю. Особенности бытования былички в Среднем Поволжье // Фольклор народов Поволжья: проблемы регионального изучения : межвуз. сб. - Йошкар-Ола, 1980. - С. 85-101.
16. Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье / сост. К. Э. Шумов. -Пермь : Перм. кн. изд-во, 1991. - 410 с.
17. Шеппинг, Д. О. Русская народность в её поверьях, обрядах и сказках. - Москва : Типогр. Бахмете-ва, 1862. - 210 с.
18. Олонецкие губернские ведомости. - 1901. - № 46, 47, 48.
19. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия, собранные М. Забылиным. -Москва : Автор, 1992. - 616 с.
20. Цветкова, А. Д. Восточнославянские былички в фольклорном репертуаре казахов (по записям Павлодарского Прииртышья) // Народная культура Сибири : матер. ХУ науч. семинара-симпозиума Сиб. реги-онал. вуз. центра по фольклору. - Омск : Изд-во ОмГПУ, 2006. - С. 110-114.
УДК 394. 6(571. 15)"1850-е-1930-е"=161. 1
О. С. Щербакова Алтайский государственный институт культуры,
Барнаул, Россия
ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПРОВЕДЕНИЯ СЪЕЗЖИХ ПРАЗДНИКОВ В СРЕДЕ РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ АЛТАЯ (СЕРЕДИНА XIX - ПЕРВАЯ ТРЕТЬ XX вв.)
Статья посвящена особенностям празднования т. н. «съезжих» (также - храмовых, престольных) христианских праздников в сёлах Алтая. Автор, основываясь в т. ч. на собственных полевых этнографических записях, характеризует критическое отношение сельского духовенства к неблагообразному поведению прихожан в праздник, выявляет специфику избирательных гостевых визитов сельчан, особенности общей трапезы деревенских жителей, выбора ими праздничного наряда.
Ключевые слова: русские, праздники христианские православные, праздники сельские престольные (храмовые), крестьянство алтайское, гуляния молодёжные, старообрядцы.
