CC BY
303
ИСТОРИЯ, ФИЛОСОФИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ
УДК 378.4:94
УСТАВ УНИВЕРСИТЕТОВ 1884 г.: ИСТОРИЯ ПОДГОТОВКИ И ХАРАКТЕРИСТИКА ЕГО ОСНОВНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ
К.А. Аблязов,
кандидат исторических наук, докторант кафедры экономической и политической истории России, СГСЭУ
ВЕСТНИК. 2006. №12
Российские императорские университеты с началом царствования Александра III в марте 1881 г. продолжали свою жизнедеятельность на основе либерального устава 1863 г. Но уже к этому времени усилиями Министерства народного просвещения (МНП) и его ученого комитета была проведена большая работа по подготовке нового университетского устава, которая началась еще в 1870-е гг. Убийство предшественника Александра III - императора Александра II -на время отодвинуло решение вопроса о новом университетском уставе и внесло существенные коррективы в образовательную политику правительства.
Назначенный в марте 1881 г. на пост министра народного просвещения барон А.П. Николаи не спешил проводить реформу высшей школы и вводить новый университетский устав, полагая, что возвращение в полном объеме к уставу 1863 г. позволит стабилизировать положение в университетах, успокоить студенчество, которое продолжало добиваться своих прав. Он также не одобрил предложений комиссии, созданной в июне 1881 г. по воле императора во главе с товарищем министра народного просвещения И.Д. Деляно-вым для составления правил надзора за учащейся молодежью, которые бы усиливали власть попечителей учебных округов, вели к сокращению числа малообеспеченных студентов, признавали допустимыми в вузах строгие полицейские и дисциплинарные меры.
Вдохновитель новой университетской реформы, влиятельный редактор-издатель «Московских ведомостей» и журнала «Русский вестник» М.Н. Катков и его единомышленники были категорически не согласны с приостановкой принятия нового устава университетов и взглядами главы учебного ведомства. В письме к Александру III М.Н. Катков напоминал ему, что в свое время медлительность продвижения прежним министром просвещения графом Д.А. Толстым проекта университетского устава в Государственном совете, его нерешительность, несмотря на неоднократные напоминания государя (Александра II), стали причиной утраты высочайшего доверия к графу, приведшей к его отставке1. Но Д.А. Толстой для М.Н. Каткова являлся верным учеником, единомышленником и одним из творцов
проекта нового устава, уход которого был болезненно воспринят в Москве. Иная ситуация складывалась с А.П. Николаи, который не скрывал своей приверженности либеральному уставу 1863 г., имел собственное видение учебного дела, часто не совпадавшее с мнением всемогущего редактора и его изданий, и (что немаловажно) был наделен честностью и порядочностью. Он не побоялся вступить в жесткое противостояние с М.Н. Катковым и его соратником, профессором Московского университета Н.А. Любимовым.
Мириться с подобным к себе и своим замыслам отношением М.Н. Катков и его окружение уже давно не позволяли многим, даже власть предержащим. Не стал исключением и министр А.П. Николаи. Оценивая варианты отстранения неугодного министра, редактор «Журнала министерства народного просвещения» Е.М. Феоктистов в письме к М.Н. Каткову недвусмысленно предложил: «Или начать кампанию против Николаи в "Московских ведомостях", или покориться судьбе и взирать на то, как Николаи губит министерство»2.
Первый вариант предложения Е.М. Феоктистова как нельзя более подходил М.Н. Каткову, поскольку в этом деле он имел колоссальный и часто беспроигрышный опыт. Стране уже были известны его публицистические кампании против бывших министров правительства Александра II: А.П. Валуева (министра внутренних дел), А.В. Головнина и А.А. Сабурова (министров народного просвещения), А.К. Гир-са (министра иностранных дел) и других государственных лиц. Теперь критические стрелы московского публициста были направлены против либерально настроенных министров: финансов -Н.Х. Бунге - и юстиции - Д.Н. Набокова. Негативные оценки стала получать в передовых статьях «Московских ведомостей» и деятельность нового министра народного просвещения, что в конечном итоге заставило верховную власть усомниться в правильности его руководства ведомством. Прямое обращение с письмом к Александру III профессора Н.А. Любимова, в котором он констатировал факт нарушения бароном А.П. Николаи воли покойного государя (лишение Н.А. Любимова дарованных ему Александром II учебных привилегий), стало, по сути дела, формальным поводом для смещения неугодного министра со своего поста. Император принял сторону профессора и в письме к К.П. Победоносцеву расценил действия барона А.П. Николаи как не соответствующие общегосударственной политике: «Я положительно расхожусь во многом с Николаи и не могу одобрить многие из его действий, а главное, что его подкладка - это Головнин, сей злосчастный гений и друг великого князя Константина Николаевича; и я знаю из верных источников, что оба они работают и пихают Николаи идти против общих желаний правительства. Я полагаю, что мои
колебания на счет замещения Николаи Деляновым, одного на место другого, т.е. чтобы они поменялись местами, есть единственный выход из этого положения»3.
Интригу против А.П. Николаи с участием царя раскручивал московский редактор, о чем свидетельствуют его письма 1882 г. к Александру III, в которых он обвинял барона А.П. Николаи и его партию в нападках на свои издания и в нежелании осуществлять университетскую реформу.
Политическая заостренность постановки М.Н. Катковым проблем высшего образования в конце 1870-х гг. во многом объяснялась изменениями в его восприятии студентов и профессоров. Студенчество рубежа 1870-х - начала 1880-х гг. по сравнению со студенчеством 1860-х гг. виделось М.Н. Каткову совершенно иным с точки зрения участия в образовательном процессе, его отношения к своим академическим обязанностям и общественно-политической жизни. Опытный политический публицист ясно понимал, что современное студенчество с сильно развитыми демократическими тенденциями находилось на острие общественно-политической борьбы в стране, организуясь в кружки и группы, и становилось поставщиком кадров для революционных подпольных организаций. Мелкое дворянство и нарождающаяся буржуазия, нижние слои чиновничества и дети бедного духовенства представляли собой (по мысли М.Н. Каткова) неистощимый объект для агитаторов. Именно в кругах интеллигенции, близких к массе народа, в нуждающихся и наполовину образованных классах революционная пропаганда находила (по М.Н. Каткову) наибольшее число сочувствующих. Отстаивая необходимость принятия нового университетского устава, он предупреждал Александра III: «Напрасно захватывать заговорщиков: на место одного Рысакова или Желябова будут появляться сотни новых, фанатизм которых будет расти в меру их презрения к правительству. С каждым годом зло все более укореняется и в борьбе с ним становится все труднее. Необходимо немедленно приступить к коренному исправлению устройства университетов». Совершенно по-иному (по сравнению с 1860-ми гг.) представлялась М.Н. Каткову и российская профессура, которая за годы буржуазной модернизации страны все более демократизировалась, проникалась политическими и социально-экономическими проблемами, переходила к оппозиции правительству, требуя освобождения от государственной опеки со стороны ограниченной бюрократии, предоставления профессиональной автономии от государственного аппарата, все в большей мере выглядевшего в глазах интеллигенции некомпетентным. «Можно ли удивляться, - восклицает в той же докладной записке на имя Александра III М.Н. Катков, - что революционная
крамола так успешно вербует себе агентов среди этой несчастной, брошенной правительством молодежи? Между тем и в профессорские коллегии проникли люди двусмысленного свойства, через которых студенты прямо поступают в распоряжение дурных партий»4.
Таким образом, поводом к пересмотру университетского устава 1863 г. послужили студенческие беспорядки и обсуждение мер к их предотвращению, а целями нового устава виделись усиление правительственного влияния на управление этими учебными заведениями, контроль над преподаванием в них и утверждение более жесткого порядка и дисциплины среди студенчества. Преобразование высшей школы на принципиально новых основах рассматривалось представителями охранительной идеологии как логическое продолжение учебной реформы 1870-х гг. (принятия устава гимназий и прогимназий в 1871 г), направленной на подготовку для самодержавия кадров официальной интеллигенции и чиновничества, устранение из сфер государственной и общественной жизни разночинной демократической интеллигенции.
«Московские ведомости» настойчиво проводили мысль о вредности для целей государства той системы подготовки научных и чиновничьих кадров, которая существовала в высшей школе, отстаивая необходимость правильно поставить учебное дело на всех его уровнях. «Дух дисциплины и порядка должен же наконец быть восстановлен в наших университетах», - реагировала передовая статья московской газеты на студенческие выступления в начале 1882 г. По мнению автора статьи, этого требуют интересы прежде всего самой учащейся молодежи, родителей, государства5.
Наряду с провозглашением в период царствования Александра III курса на укрепление охранительных самодержавных устоев в качестве обоснования реформы настойчиво выдвигалась аргументация о несовместимости автономного устройства университетов с общими государственными началами. Выступая против «земского парламентаризма» и «судебной республики», М.Н. Катков и его издания характеризовали университетскую независимость как «опыт конституционного режима в самодержавном государстве»6. Первенство в развитии конституционных начал в стране московские публицисты отдавали университетской реформе 1863 г. «Начала, впервые выраженные в этом уставе (1863 г. - К. А.), - писал М.Н. Катков, - обозначали целую политическую систему, которая потом отозвалась в дальнейших реформах шестидесятых годов. Университетский устав был первым шагом, первым актом этой системы, прикрывавшим ее как бы интересами образования»7.
Основательно и детально один из идеологов самодержавия относился к перестройке организа-
ции и содержания университетского образования. Самая важная часть предполагаемой реформы, по мнению М.Н. Каткова, заключалась в положении о государственных экзаменах, которые должны были проводиться не преподавателями, а особыми государственными комиссиями по установленным общим программам, т.е. ставилась задача отделения экзаменов от преподавания. Программы государственных экзаменов (по М.Н. Каткову) должны были определять содержание и размеры университетских курсов, а государственный характер экзаменов - меру контроля правительственной власти не только за студентами, но и за профессорами. «Профессора будут обязаны читать именно то, что потребуется от студентов на государственном экзамене, и студент для получения права на государственную службу должен будет доказать свои познания в науках, а не то, что вздумается прочитать профессору и что может вовсе не соответствовать требованиям ни науки, ни государства», - резюмировал М.Н. Катков8. Идея государственных экзаменов родилась у М.Н. Каткова еще в период обсуждения проекта устава университетов 1863 г., но тогда она, как известно, не нашла поддержки.
Новый устав по замыслу его авторов должен был существенным образом изменить прежний строй университетов с его автономными началами, в значительной мере усилить подчинение высшей школы правительственным, точнее министерским, влиянию и контролю. В этой связи значительно возрастала власть министра, попечителя учебного округа, инспектора и существенно сужались права университетского совета. По этому поводу М.Н. Катков замечал, что устав 1863 г. закрепил расшатанное положение университетов и увенчал его «неслыханной автономией профессорских коллегий». Он считал возмутительным явлением то, что члены профессорских коллегий, будучи государственными служащими с вытекающими отсюда льготами и служебными отличиями, находятся в полной независимости от государственного надзора и регулирования. Не мог М.Н. Катков согласиться и с тем, что профессорской коллегии предоставлено право не только самопополнения, но и увольнения своих членов. Особенно непозволительным ему казался тот факт, что университетом управляет ректор, который выбирается советом университета и «имеет над своими товарищами правительственную власть, аттестуя их по службе и представляя их к повышению и наградам, причем правительство оставило за собою только право утверждения, как бы приложения штемпеля к постановлениям университетских советов». Немудрено поэтому, делает неутешительный вывод М.Н. Катков, что «дух интриги и партий завладел советами университетов», дело науки отошло на второй план, а «выборный ректор превратился в послушный орган
господствующей в коллегии клики, которая действует методами интриги на своих более мирных товарищей, подчиняя себе большинство страхом забал-лотировки, приманками служебных наград и повышений, возбуждением скандалов со стороны студентов»9 . Чтобы избавиться от такой «демократической» процедуры, М.Н. Катков предлагает предоставить право назначения профессоров правительственным инстанциям, «а не выборной интриге в коллегии профессоров». В отношении ректора рассуждения М.Н. Каткова сводились к следующему: «Если ректор должен быть только почетным представителем ученой корпорации, то он может оставаться выборным, если же ему будут предоставлены какие-либо правительственные функции, как, например, служебная аттестация профессоров, то он должен быть назначаем от правительства»10.
Назначение И.Д. Делянова министром народного просвещения в марте 1882 г. в значительной мере определялось той оценкой, какую дал ему М.Н. Катков в своих письмах и докладных записках к императору, представляя его как одного из деятельных чиновников, занимающихся подготовкой проекта реформы университетов, и своего соратника. По свидетельству современника, близко знавшего И.Д. Делянова, с ним вряд ли кто-либо из петербургских сановников, игравших более или менее видную роль в управлении государственными делами в течение 1870 - 1890-х гг., мог сравниться по «умению плыть по течению придворной жизни, поддерживая хорошие отношения с сильными царского мира»11. Существенная черта И.Д. Делянова как высокопоставленного чиновника просвещения, подмеченная современником, состояла в том, что он никогда не имел собственных твердых убеждений относительно перспектив развития систем преподавания, а становился сторонником тех мнений, которые царили во влиятельных столичных кругах и высказывались влиятельными лицами. Имея давние, еще со студенческих времен, приятельские отношения с М.Н. Катковым, статс-секретарь И.Д. Делянов всецело находился под влиянием «великого и могущественного Михаила Никифоровича» (Каткова. - К. А.). На всех должностях, которые И.Д. Делянов занимал по ведомству народного просвещения: от попечителя Петербургского учебного округа до товарища министра народного просвещения (графа Д.А. Толстого) - он был верным проводником идей и замыслов М.Н. Каткова, поэтому его назначение на пост министра народного просвещения было встречено в Москве вздохом облегчения в надежде на скорое и желательное разрешение дела по университетской реформе. Новый министр был призван «действовать в противоположном своему предшественнику смысле»12. «Это почти то же, что если б назначен был Катков, это восстановление ненавистного для всей России министерства Толстого»,
- оценил свершившееся Д.А. Милютин (военный министр). Снова был востребован в большой политике Д.А. Толстой, но уже в качестве министра внутренних дел. Его утверждение состоялось в конце мая 1882 г., что увеличивало надежды консервативной группировки М.Н. Каткова на более быстрое прохождение их варианта проекта устава в Государственном совете.
Проект общего устава российских университетов был внесен И.Д. Деляновым в Государственный совет 30 ноября 1882 г. В нем были учтены принципиальные замечания Д.А. Толстого по реорганизации экзаменационной системы в высших учебных заведениях, предусматривающие обязанность каждого выпускника университета сдавать государственные экзамены особым комиссиям, поскольку только они, по мнению Д.А. Толстого, могут реально оценить профессиональные качества молодого специалиста13. Согласно проекту государственные экзамены должны были принимать не профессора университетов, а чиновники из МНП и другие специалисты в составе особых комиссий, поэтому выпускники университетов в случае провала экзаменов не могли аттестоваться для государственной службы и получения классного чина. Правительство было заинтересовано в таких ограничениях для отдельных категорий студенчества. Проект предусматривал передачу дисциплинарных и хозяйственных функций от совета к правлению, где возрастала роль инспектора, упразднял университетский суд, усиливал власть министра и попечителя, дающую им право строгой регламентации учебного процесса. В проекте, таким образом, нашли отражение идеи и замыслы М.Н. Каткова и Н.А. Любимова о полном государственном контроле над университетами, по сути дела, ликвидации принципов академической свободы и университетской автономии.
Выдвижение И.Д. Делянова на первые роли по учебному ведомству и Д.А. Толстого по Министерству внутренних дел привело к смещению акцентов в передовицах «Московских ведомостей». Отстаивание принципиальных положений проекта нового устава уступило место целенаправленной критике устава 1863 г., полемике об университетском самоуправлении с либеральными изданиями («Голосом», «Русским курьером», «Новостями», «Вестником Европы»), анализу студенческих беспорядков в Варшавском университете, апологетике устройства германских университетов. «Русский вестник», рассматривая последнюю тему, обвинял профессорский состав во вредном политическом влиянии на студенчество, в то время как университеты в Германии благотворно воздействуют на «общество» по причине их «правильного устройства»14. Позиция многих периодических изданий свидетельствовала о неприятии общественным мнением
предполагаемых преобразований высшей школы, направленных на сворачивание университетской автономии. Основными противниками реформы на страницах либеральной прессы выступали представители преподавательского корпуса высшей школы, собственно те из них, на кого она была направлена. Явно проигрывая в идейном противостоянии широкому общественному мнению, М.Н. Катков и его соратники применяли ранее успешно действующую тактику - организацию давления на лиц высших правительственных сфер.
Ответственность убедить императора в правомерности утверждения в законодательном плане принципиальных положений проекта университетского устава взял на себя сам М.Н. Катков. В серии всеподданнейших записок и писем к Александру III по университетскому вопросу он с присущими ему полемичностью и напором аргументировал свои взгляды по принципиальным положениям реформы. Он жаловался царю на серьезную оппозицию проекту устава в правительственной среде. Действительно, расклад сил в высших государственных инстанциях был не в пользу «партии» М.Н. Каткова. В Государственном совете противниками проекта устава в представленном варианте в период его подготовки и момента рассмотрения были бывшие либеральные администраторы (Д.А. Милютин, А.А. Абаза, М.Т. Лорис-Меликов), бывшие министры народного просвещения (Е.П. Ковалевский, А.В. Головнин, А.П. Николаи), сенаторы (Н.И. Сто-яновский, Д.Н. Замятин, К.К. Грот, Е.П. Старицкий), министр финансов Н.Х. Бунге, министр юстиции Д.Н. Набоков. Проект не устраивал и некоторых единомышленников М.Н. Каткова из консервативной партии (П.А. Валуева, И.И. Воронцова-Дашкова, А.А. Половцова) во главе с К.П. Победоносцевым. В оппозиции к проекту оказался и ряд высших чинов Министерства народного просвещения.
Позиции лагеря сторонников реформы университетов укрепились осенью 1882 г., когда Н.А. Любимов был назначен членом Совета министра народного просвещения и переехал в Петербург. С этого времени он становится главным источником информации для М.Н. Каткова, о чем свидетельствует переписка между ними. На него возлагался контроль за «сохранностью» важнейших положений проекта, сформулированных М.Н. Катковым.
Кроме того, искушенный опытом борьбы за учебную реформу 1871 г., бескомпромиссный М.Н. Катков тем не менее осознавал, что, несмотря на численное превосходство противников реформы в высших эшелонах власти, привлечение из их лагеря в стан сторонников реформ одного, но очень могущественного царедворца позволит обеспечить поддержку «меньшинству» царствующего Дома, прежде всего государя, а в конечном итоге - победу. Такой фигурой являлся К.П. Победоносцев.
Влияние бывшего наставника на Александра III в этот период было еще чрезвычайно велико. То, что в лагере «усомнившихся» в необходимости перестройки университетов оказался давний и надежный союзник, стало для М.Н. Каткова и многих сановников неприятной неожиданностью. В феврале 1882 г. М.Н. Катков получил первое сообщение от своего давнего корреспондента и сотрудника своих изданий, чиновника МНП А.М. Гезена о несогласии К.П. Победоносцева с коренными положениями проекта университетского устава. Потом эту информацию в сентябре подтвердил другой верный и преданный ему человек - А.И. Георгиевский, член Совета министра и председатель Ученого комитета МНП. Он сообщил, что К.П. Победоносцев в частных собраниях высказывался против государственных экзаменов.
Стойкое неприятие К.П. Победоносцевым и теми, кто следовал за ним, положения о государственных экзаменах диктовалось опасениями за состояние и развитие науки, которая согласно проекту новых документов оказывалась на задворках образовательного процесса, становилась заложницей политической благонадежности профессоров, показателем которой по своей сути и должны были стать экзамены, принимаемые специальными комиссиями.
Тревожным для многих, в том числе в среде некоторых сановников, был тот факт, что творцы нового устава пытались поделить известных ученых на нужных и ненужных, полезных и вредных для высшей школы. Те, кто разделял взгляды официальной идеологии и шел в фарватере государственной образовательной политики (Н.А. Любимов, П.П. Цитович, И.Ф. Цион и др.), относились М.Н. Катковым к первой категории, а ученые, имеющие собственное мнение, несмотря на мировое научное признание (И.М. Сеченов, Д.И. Менделеев, Н.Н. Бекетов), - ко второй. П.А. Валуев вынужден был признать, что «храмы науки» при введении нового устава в действие могли существовать только как «высшие полицейско-учебные заведения», подтвердив тем самым истинные цели нового устава.
Желая предотвратить «всю невыгоду страстных по этому делу (университетскому - К. А.) прений в стенах Совета», его секретарь А.А. Половцов выступил инициатором предварительного совещания, перед участниками которого ставилась задача «взаимными уступками прийти к согласию». Однако ожидаемого компромисса при обсуждении ключевых положений проекта устава участники совещания, состоявшегося 9 октября 1883 г. у министра внутренних дел, не достигли. Камнем преткновения стал вопрос о государственных экзаменах. Так, член Государственного совета Е.П. Старицкий, открыв собрание, представленное узким кругом
наиболее заинтересованных и влиятельных лиц, но имеющих разное видение решения этого вопроса, аргументированно доказывал бесполезность перенесения опыта государственных экзаменов для выпускников университетов Германии на русские университеты, исторически сложившиеся как государственные учебные заведения, в которых профессора не что иное, как чиновники, занятые научным трудом. «Если необходимо изменить к лучшему порядок экзаменов, то нельзя ли собирать комиссии в стенах самого университета из лиц, выбранных самим министром», - заключил Е.П. Ста-рицкий. Министры Д.А. Делянов и Д.А. Толстой однозначно высказались за государственные экзамены вне стен университета. Н.Х. Бунге исходя из личного опыта говорил о том, что при организации государственных экзаменов будет трудно найти экзаменаторов со стороны и мотивировать их труд. К.П. Победоносцев всецело согласился с Н.Х. Бунге и заявил И.Д. Делянову: «Не имею я веры в Ваши экзамены, не найдете Вы вне стен университета нужного Вам контингента людей; то будут или отставные, на дело не годные преподаватели, или не знакомые с учебным курсом практики». Призыв А.А. Половцова достигнуть согласия по этому вопросу наткнулся на возражение графа Д.А. Толстого: «В деле принципов компромиссы невозможны».
Непреклонными в своих мнениях оказались те же действующие лица и на расширенном совещании, проходившем день спустя у председателя Государственного совета великого князя Михаила Николаевича. Выдвигались те же доводы, что и на собрании у графа Д.А. Толстого, «с присоединением заявлений барона Николаи и Головнина, прямо высказывающихся против экзаменов, отделенных от университетов».
Неоконченные споры о государственных экзаменах скоро продолжились в соединенных департаментах законов и государственной экономии Государственного совета (с октября 1883 по май 1884 гг.). В выступлениях подавляющего числа участников обсуждения: барона А.П. Николаи, Н.В. Исакова (бывшего начальника военно-учебных заведений), Е.П. Ковалевского, Н.Х. Бунге и других - отстаивалось право университетов участвовать в итоговой экзаменовке студентов, не отделять экзамены от преподавания. К.П. Победоносцев продолжал проявлять солидарность с выступавшими. Учитывая антиреформаторские настроения в университетском сообществе, он предупреждал об опасности увлечения карательными мерами, которых было предостаточно в последнее время, и предлагал не отказываться от предупредительных шагов15. Более определенно обер-прокурор высказался на заседаниях Сената, где ратовал за сохранение права профессорам, читающим университетские курсы, принимать экзамены, дабы избежать непосещения
студентами лекций. Он не исключал государственные экзамены, которые, по его мнению, нельзя вынести из стен университета, но только для тех, кто определялся на службу.
Поведение К.П. Победоносцева, недавнего единомышленника и сподвижника, вызывало нескрываемое раздражение М.Н. Каткова, растерянность и падение наступательной активности двух министров - И.Д. Делянова и Д.А. Толстого. Они все пытались образумить заблудшего соратника, пристыдить его за потерю идейно-политических ориентиров и солидарности со своими старыми сторонниками. «Вы нашлись вступить в коалицию даже с заклятыми противниками Вашего образа мыслей», - писал К.П. Победоносцеву М.Н. Катков, призывая покинуть коалицию и встать в ряды своих единомышленников. Он доказывал К.П. Победоносцеву, что «реформа университетов была бы первой органической мерой нынешнего царствования, за которой должны были бы неукоснительно последовать другие, по судебному ведомству, по местному управлению и пр.». М.Н. Катков предостерегал главного советника царя: «Неудача этой законодательной меры отзовется не на одних университетских, но и на всем нашем государственном деле»16. Но все уговоры оказались напрасными -К.П. Победоносцев продолжал оставаться при своем мнении: «От нового Устава я вижу не пользу, а вред для того самого начала, во имя коего реформа задумана»17.
В связи с возникшими разногласиями обсуждение проекта устава продвигалось медленно и трудно. В своем сообщении конца ноября 1883 г. государю о ходе рассмотрения отдельных положений проекта председатель Государственного совета великий князь Михаил Николаевич главной тому причиной назвал упорство И.Д. Делянова. «В этом вопросе, - говорил императору великий князь, -Совет единогласно стремится к водворению дисциплины и порядка, а составители устава, добиваясь свободы чтения, слушания, отмены курсовых испытаний и установления одного экзамена не в университете, ведут к ослаблению научных занятий». Однако Александр III, обладая двухсторонней информацией, заметил, что «они» (М.Н. Катков и его сторонники - К. А.) утверждают, будто бы устав составляет одно целое и отдельных его частей отбрасывать или принимать нельзя. «Такое указание для меня крайне ценно, - замечал Михаил Николаевич. - Оно делает ясным, на чем основана надежда получить согласие государя против мнения большинства».
В начале декабря 1883 г. М.Н. Катков, прибыв в Петербург, имел личную беседу с К.П. Победоносцевым, в ходе которой «московский гость» «несколько поколебался в непогрешимости государственного экзамена, припутываемого к новому уни-
верситетскому уставу». Однако по той позиции, которую занял при обсуждении отдельных важных положений проекта устава И.Д. Делянов, трудно было поверить, что М.Н. Катков поколеблен в своих убеждениях. Да и сам К.П. Победоносцев вынужден был признать, что «упрямство Делянова по вопросу о государственном экзамене производит в Государственном совете грустное разногласие»18.
Наступивший 1884 г. был ознаменован продолжением жарких дискуссий по отдельным статьям проекта. В записи дневника А.А. Половцова за 23 января отмечалось: «Обычное заседание общего собрания проходит скоро, но затем настает нескончаемое заседание по университетскому делу; проходят параграфы, возбудившие споры в новой их редакции. Делянов настаивает на назначении ректора правительственной властью. Победоносцев готов на это согласиться, если Делянов пожертвует своими экзаменационными комиссиями. Несмотря на то что все единогласно присоединяются к Победоносцеву, Делянов заявляет, что экзаменационные требования вне университетского преподавания составляют альфу и омегу их проекта университетского устава. С этим заявлением исчезает последняя надежда на достижение соглашения».
Однако на прошедшем 29 мая 1884 г. заседании общего собрания Государственного совета надежды «катковцев» не оправдались. По всем вопросам при голосовании они не получили поддержки и оказались в меньшинстве. По свидетельству А.А. Половцова защитники проекта представили свои вопросы крайне неубедительно, «бессмысленно и неумело передавая то, что им вдолбили в голову Катков и Георгиевский», в то время как их оппоненты блестяще справились со своей задачей, завоевав большинство.
В течение июля - начале августа 1884 г. М.Н. Катковым были написаны и отправлены в адрес царя еще два специальных письма, которые, на наш взгляд, сыграли свою роль в последующих решениях Александра III по проекту устава. Несомненно и то, что свой вклад внесли министры-единомышленники: граф Д.А. Толстой, И.Д. Делянов, М.Н. Островский, которые, вероятно, ультимативно ставили перед царем свои требования, угрожая отставкой. Еще в середине июня 1884 г., отвечая на сомнения К.П. Победоносцева в правильности введения государственного экзамена, Александр III заметил: «Что же делать, когда этого требуют и теперешний министр народного просвещения, и его предшественник»19.
Под нажимом консерваторов Александр III 12 августа созвал совещание в Ропше, куда наряду с защитниками проекта был приглашен К.П. Победоносцев. Выступая первым, обер-прокурор отметил, что хотя устав 1863 г. и плох, требует изменений, но рискованно вступать на новые пути, грозящие падением уровня научного образования. Оппонентом
выступил И.Д. Делянов, подчеркнувший, что с принятием нового устава и положения о государственных экзаменах усилится государственное влияние на университеты. Выступали и великий князь Михаил Николаевич и другие участники совещания, но было ясно, что чаша весов в настроении Александра III склоняется в пользу меньшинства.
После заседания К.П. Победоносцев вынужден был признать (повторив в сущности сказанные месяц тому назад слова государя-императора), что, «если два министра, и бывший, и нынешний, так решительно ручаются за устав, надлежит, конечно, с ними согласиться». Таким образом, вся аргументация К.П. Победоносцева относительно нового порядка экзаменов с ее опорой на опасность падения престижа университетского образования оказалась для государя менее убедительной и близкой, чем логика М.Н. Каткова, сумевшего доказать ему, что реформа университетов служит укреплению прежде всего государства, во главе которого стоит российский самодержец. Новый устав вписывался своими основными положениями в концепцию развития российской политической системы, провозглашенной Александром III, и поэтому он сделал свой выбор в пользу меньшинства взвешенно и сознательно.
Через 3 дня после совещания в Ропше государь по всем пунктам разногласий наложил резолюцию: «Согласен с меньшинством». Указ Сенату о введении в действие Общего устава российских императорских университетов с 1884/85 учебного года был подписан 23 августа 1884 г. Он стал законом для шести университетов России20.
Принятый устав вписывался в идеологическую схему царского правительства, провозглашенную в манифесте 29 апреля 1881 г. Он был призван усилить государственное влияние в высшей школе России, которая с точки зрения консервативно-охранительной идеологии перестала соответствовать государственной политике по своему устройству и содержанию преподавания. Реформирование университетов на основе нового устава 1884 г. должно было стать началом перестройки всей высшей школы по его образцу.
Устав состоял из шести разделов. Главная особенность нового устава состояла во введении строгой управленческой централизации, которая должна была ликвидировать остатки прежней автономии по уставу 1863 г. Статья 4 нового закона вверяла университеты начальству попечителя, которому было предоставлено право созывать совет, правление и собрания факультетов, присутствовать на заседаниях этих «установлений» (ст. 7), «наблюдать» за преподаванием приват-доцентов (ст. 111), осуществлять связь университета с министерством (ст. 9), да и большинство других вопросов решалось с санкции попечителя.
Не менее существенные перемены вносились новым уставом в положение ректора. Он становился начальствующим лицом не только над студентами и чиновниками канцелярии (это было и прежде), но и над профессорами (ст. 14). Ректор избирался министром из ординарных профессоров университета и назначался императорским приказом на
4 года (ст. 10).
Декан избирался попечителем учебного округа из профессоров соответствующего факультета и утверждался в должности на 4 года министром (ст. 24). Секретарь факультета, в свою очередь, назначался деканом по представлению ректора и утверждался попечителем (ст. 22). На профессорские вакансии (ст. 100) министр мог подбирать кандидатов по собственному усмотрению либо предоставлял право избирать кандидата университету с дальнейшим его утверждением министром. Таким образом, вновь утвержденный устав везде заменил избрание назначением. Изменение структуры университетов (соединение, разделение, открытие новых кафедр) стало также прерогативой министра (раньше это было прерогативой факультета с утверждением советом). Область дел, самостоятельно разрешаемых университетским советом, значительно ограничилась: он теперь решал фактически только учебные вопросы. Расширились функции правления за счет совета и университетского суда (он был упразднен). Повысилось значение инспекции, которая подчинялась попечителям. В ней соединилась судебная и административная власть над студентами.
Большие изменения внес устав в студенческую жизнь. В университеты принимали только окончивших гимназии, с 17 лет и неженатых. С каждого студента и постороннего слушателя взималось по
5 руб. за каждое полугодие в пользу университета и сверх того - особая плата (гонорар) из расчета 75 коп. за недельный час на медицинском факультете и 1 руб. - на остальных в пользу отдельных преподавателей, лекциями и руководством которых студент или слушатель желал пользоваться (ст. 129, 130).
Для студентов снова устанавливалась форменная одежда, ношение которой было обязательным не только на занятиях, но и вне стен университета.
Разделение студентов на курсы и вместе с тем переводные с курса на курс экзамены были упразднены, но было установлено, что к испытаниям в экзаменационных комиссиях допускались лишь те из студентов, которым по определению их факультетов зачтено положенное число полугодий (10 на медицинском и 8 на каждом из остальных факультетов). Для допуска к экзаменам по окончании университета студенты подавали письменное прошение с выпускным свидетельством и вносили денеж-
ный взнос в размере 20 руб. Правила экзаменов и требования к ним, общие для всех университетов, утверждались министром и публиковались для всеобщего сведения. Выдержавшие экзамены получали в зависимости от объема и качества показанных знаний диплом I или II степени по соответствующей специальности за подписью попечителя учебного округа. В дипломе делалась запись о полученной в вузе специальности (например, «лекарь», «переводчик», «юрист» и т.п.).
Новый устав сохранил в большинстве университетов четыре факультета: историко-филологический, физико-математический, юридический и медицинский. В Петербургском университете вместо медицинского по-прежнему функционировал факультет восточных языков. Вновь образованные университеты имели первоначально меньшее количество факультетов. В уставе специально оговаривалось, что все факультеты университета представляют собою составные части одного целого.
Устав регламентировал объем преподавания на каждом факультете. На историко-филологическом факультете было определено 11 кафедр при 12 ординарных и 5 экстраординарных профессорах. На юридическом факультете число кафедр было сокращено. Упразднялись кафедры истории важнейших иностранных законодательств, древних и новых, истории славянских законодательств, государственного права иностранных государств. Оставлено было 12 кафедр при 11 ординарных и 4 экстраординарных профессорах. На физико-математическом факультете полагалось 10 кафедр при 12 ординарных и 5 экстраординарных профессорах, на медицинском - 23 кафедры при 14 ординарных и 9 экстраординарных профессорах. На всех факультетах, кроме медицинского, было сокращено число кафедр.
Итак, устав 1884 г. внес существенные изменения в университетское устройство, лишил университеты многих прав и привилегий, однако следует признать, что многие реакционные проекты не удалось провести в окончательный вариант закона. Университеты сохранили за собой право быть всесословными учебными заведениями. Их количество не было сокращено, а, напротив, обнаружило тенденцию роста (в июле 1888 г. был торжественно открыт Томский университет). Государственные экзамены как средство всеобъемлющего государственного контроля над преподаванием были заменены университетскими испытаниями, которые проводились в самих университетах. Университетские издания не подлежали предварительной цензуре (ст. 138). Не подлежали цензуре и обложению пошлиной и поступавшие в вузы из-за границы печатные издания, рукописи и учебные пособия. Университеты имели право издавать периодические
труды научного содержания, иметь собственные типографии и книжные лавки, приобретать на праве полной собственности движимое и недвижимое имущество.
1 См.: ПисьмоМ.Н. Каткова Александру III [1882 г, май] // Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее - ОР РГБ). Ф. 120. Копии. Кн. 46. Л. 50.
2 Письмо Е.М. Феоктистова М.Н. Каткову [1882 г, не позднее марта] // ОР РГБ. Ф. 120. Кн. 38. Л. 97.
3 Письмо Александра III К.П. Победоносцеву [12 марта 1882 г.] // Победоносцев К.П. и его корреспонденты. Т. I. П/Т. I. С. 240.
4 Письмо М.Н. Каткова Александру III [1882 г., февраль] // ОР РГБ. Ф. 120. Копии. Кн. 46. Л. 24 об. - 26.
5 См.: Московские ведомости. 1882. 23 февраля. № 54.
6 Там же. 9 августа. № 220 (см. также: № 162, 174, 182, 222).
7 Катков М.Н. Устав духовных академий // Собрание передовых статей «Московских ведомостей» от 4 авг 1884. № 215. С. 406.
8 См.: Письмо М.Н. Каткова Александру II [апр. 1880 г] // ОР РГБ. Ф. 120. Кн. 46. Л. 14 об.
9 Письмо М.Н. Каткова Александру III [1882 г., апрель - май] // ОР РГБ. Ф. 120. Копии. Кн. 46. Л. 22 об - 24.; см. также: Российский государственный архив литературы
и искусства (далее - РГАЛИ). Ф. 262 (М.Н. Катков). Оп. 3. Ед. хр. 1. Л. 22.
10 Письмо М.Н. Каткова Александру III [1882 г., апрель - май] // ОР РГБ. Ф. 120. Копии. Кн. 46. Л. 27.
11 РГАЛИ. Ф. 1337 (Коллекция мемуаров и дневников. Яновский К.П.). Оп. 1. Ед. хр. 308. Л. 9.
12 Письмо М.Н. Каткова К.П. Победоносцеву [18 марта 1882 г.] // Победоносцев К.П. и его корреспонденты. Там же. С. 274.
13 В Германии государственные экзамены предназначались лишь для желающих поступить на государственную службу
14 Сбоев А. Революционное брожение в Германии начала нынешнего века // Русский вестник. 1883. № 3. С. 435 - 452.
15 Дневник государственного секретаря А.А. Полов-цова. М., 1966. Т. I. С. 124,127 - 134.
16 См.: Письмо М.Н. Каткова К.П. Победоносцеву [27 ноября 1883 г.] // Победоносцев К.П. и его корреспонденты. Там же. С. 349 - 350.
17 Письмо К.П. Победоносцева М.Н. Каткову [конец ноября 1883 г] // ОР РГБ. Ф. 120. Кн. 20. Л. 184.
18 Дневник государственного секретаря А.А. Полов-цова. Т. I. С. 151 - 154.
19 Там же. С. 230.
20 См.: РГИА. Ф. 1149. Оп. 10. 1884. Д. 53. Л. 788.
УДК 174
К ВОПРОСУ ОБ ОПРЕДЕЛЕНИИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЭТИКИ
A.B. Мяготин,
кандидат философских наук, доцент
ВЕСТНИК. 2006. №12
Динамичное развитие современного общества настоятельно требует нравственного совершенствования гражданских и служебно-профессиональных отношений. Они имеют свои особенности в различных сферах деятельности, обусловливая особое внимание к соответствующей профессиональной этике. Вполне очевидна необходимость осмысления профессиональной этики с позиций социальной философии как объективно существующего феномена, выступающего реальным фактором регуляции, мотивации и развития профессиональных отношений. Нарастает потребность осознания в современных условиях роли и места профессионально-этической составляющей, воссоздания адекватной модели сознания, поведения и деятельности профессионалов в современных условиях. Четко ощущаются недостаточность теоретической разработки проблемных вопросов профессиональной этики, отсутствие конкретных профессионально-этических кодексов поведения.
Профессиональная этика основана на нравственной теории, и уяснение методологической роли этических знаний очевидно. Этика как научная область знаний была выделена на раннем этапе развития общества. В дальнейшем вместе с развитием более специальных философских наук об обществе и человеке: науковедения, эстетики, философии религии, философии права, социологии - стала все больше чувствоваться недостаточность только гносеологичес-
