CC BY
107
А. С. Кулева
УСЕЧЕННЫЕ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫЕ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ ЯЗЫКА РУССКОЙ ПОЭЗИИ
Clipped adjectives have always been considered a characteristic feature of the 18th century Russian poetry. An analysis of about 25 000 Russian poetic texts in various styles written by 400 authors in the 17th - early 21st centuries shows that clipped adjectives can be found in Russian poetry throughout its history. The conclusion is that the phenomenon of clipped adjectives emerged after nominal adjectives in Russian had stopped to be viewed as reduced forms of full adjectives. The term 'clipped adjectives' continued to be used only with reference to the poetic language, and the adjectives themselves began to be treated as an artificial creation of the poetic Russian.
Усеченные прилагательные нередко упоминаются как характерная черта поэзии XVIII в., например: Поля покрыла мрачна ночь; Несчетны солнца там горят (М. Ломоносов, «Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния»). Анализ около 25 тысяч разножанровых поэтических текстов 400 авторов XVII - начала XXI в. показывает, что усеченные прилагательные встречаются в языке русской поэзии на протяжении всей ее истории.
Являясь по происхождению древними именными прилагательными, усеченные прилагательные могли быть восприняты языком русской поэзии из церковнославянского языка или языка фольклора, но могли и создаваться по известным морфологическим моделям в зависимости от версификационных или стилистических задач, которые решались авторами [3: 252-259].
Эволюция взглядов на усеченные прилагательные может быть представлена как путь от отождествления их с именными прилагательными сначала к оценке усечений как естественных языковых средств, употребляемых преимущественно в поэтической речи, а затем к полному разграничению кратких и усеченных прилагательных и осознанию последних искусственно созданными формами полных прилагательных, с которыми их объединяет атрибутивное употребление. Эта эволюция нашла отражение в научной литературе XVIII-XX вв., в том числе в грамматиках русского языка [4: 41, 62; 8: 233-244].
Важно, что сам термин «усеченные прилагательные» был воспринят из грамматик церковнославянского языка (например, грамматик Лаврентия Зизания, Мелетия Смотрицкого), где он употреблялся по отношению к кратким (именным) прилагательным, проти-
160
вопоставляемым «целым», т. е. полным. Предполагалось, что в центре системы прилагательного стоит полная форма, от которой (в случае необходимости) может быть образована «усеченная» или «сокращенная», то есть краткая форма [3: 254], ср. тж. [4: 24]. А между тем практически во всех учебных и справочных пособиях, во многих научных исследованиях (даже в тех, где упоминается о неразличении теоретиками XVIII в. кратких и усеченных форм) происхождение этого термина связывается со способом образования в поэтическом языке XVIII в. заведомо искусственных форм — отсечением (усечением) местоименных окончаний.
Можно предположить, что исторически неверная точка зрения на происхождение полных и кратких прилагательных и соответствующая терминология были восприняты русскими учеными из славянских грамматик. Это очень важно, поскольку в церковнославянском языке вплоть до нашего времени именные прилагательные склоняются и употребляются в функции как предиката, так и определения, тогда как в русском литературном языке уже в начале XVIII в. краткие формы в атрибутивной роли были хотя и органичным, но все же несомненным анахронизмом.
Следует отметить, что значительную роль в развитии русской поэзии сыграла силлабическая традиция XVII-XVIII вв. В произведениях Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Кариона Истомина именные прилагательные в роли определения встречаются не реже, чем в более поздней силлабо-тонической поэзии. Влияние книжной традиции XVII-XVIII вв. на развитие «новой» русской поэзии послепетровской эпохи изучено явно недостаточно. Отсутствие интереса к этой проблеме в современной научной литературе продолжает тенденцию, возникшую еще в XVIII в. в связи с резким изменением русской культуры. Так, например, для В. К. Тредиаков-ского в 1750-е гг. идеалом образцовой литературной речи был язык произведений Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева и других поэтов-силлабиков [11: 50], тогда как для его немногим более позднего современника М. М. Хераскова они были «стихами, ни меры, ни падения, ни приятности не имевшими, и лишь, по обыкновению древних пиитов польских, оканчивались рифмою. Монах Симеон Полоцкий, переложивший псалмы стихами, был, быть может, изобретатель сих безобразных стихов» [15: 318-333]. Литературная и культурная традиция перестала осознаваться, но не прервалась, так как была усвоена через творчество А. Д. Кантемира, В. К. Тредиа-ковского, М. В. Ломоносова, поскольку реформаторы русского стиха воспитывались в традициях силлабической поэзии. Очень показательна оценка, данная одному из создателей русской силлабо-тоники М. Л. Гаспаровым: «Тредиаковский первый подошел к стиху
161
как филолог с отличным европейским образованием, с прекрасным знанием силлабического и с редким интересом к народному стихосложению» [6: 35].
Г. О. Винокур отмечал, что теоретики XVIII в. (Кантемир, Тре-диаковский) отождествляли краткие и усеченные формы, а атрибутивное употребление усеченных форм (то есть кратких форм вообще) считали принадлежностью «словенского» языка. Известны слова Тредиаковского: «Не для чего, кажется, упоминать о прилагательных сокращенных, которые понеже и в прозе часто употребляются, то в стихах могут употреблены быть, ежели надобно будет, и чаще». В трактате Кантемира отмечается, что «все сокращения речей, которые словенский язык узаконяет, можно по нужде смело принять в стихах русских; так, например, изрядно употребляется век, человек, чист, сладк вместо веков, человеков, чистый, сладкий». Характерно, что в качестве «узаконяемой» формы Кантемир называет в высшей степени искусственную на современный взгляд форму сладк. Причем опыт показывает, что такие усечения, хотя и редко, употреблялись на протяжении XVIII в. как в атрибутивной, так и в предикативной функции (например, уже в конце XVIII в. у Державина: То черн, то бледн, то рдян Эвксин, «Осень во время осады Очакова», 1778) [3: 248-251]. Термин «усеченные прилагательные» по отношению к кратким (именным) формам встречается в филологических трудах Тредиаковского и Ломоносова [13: 462, 550; 16: 377-380].
Несмотря на стремительное изменение русской культуры и литературного языка, такое представление об усеченных прилагательных продержалось в грамматической науке долго. Об этом свидетельствует статья в академической «Российской грамматике» 1809 года, где краткие прилагательные, употребляемые в предикативной функции, называются «усеченными», но зато отмечается, что «стихотворцы нередко употребляют усеченные имена вместо полных. Сим способом избегают они излишества в числе слогов, к составлению стиха потребном, а иногда и рифма заставляет их прибегать к сей вольности...» [3: 254]. Утверждение реалистических тенденций в литературе повлияло на усиление негативной оценки усеченных прилагательных. Так, например, в «Замечаниях на русскую грамматику» ее составитель Н. Киров утверждал, что употребление усеченных прилагательных не может быть терпимо как поэтическая вольность [10: 35].
Терминология по отношению к формам прилагательного менялась постепенно. Так, А. Х. Востоков писал: «Прилагательные так называемые усеченные, которые я называю простыми, несложенными с личным местоимением, склонялись в древнем языке одина-
162
ково с существительными». Можно отметить, что термин начинал противоречить своему содержанию: «Из сих простых или усеченных причастий делались сложные, или полные, приставкою личного местоимения 3-го лица к мужескому роду непосредственно» [5: 2124]. В своей «Русской грамматике» А. Х. Востоков одним из первых написал о принципиальном различии кратких и усеченных форм в связи с вопросом о разном грамматическом значении полных и кратких прилагательных. Выделяя нечленные формы качественных прилагательных и страдательных причастий в особую группу спрягаемых прилагательных, Востоков решительно противопоставляет им прилагательные «с усеченным окончанием», (например, народно-поэтические бел горюч камень, част ракитов куст): «Сих усеченных окончаний не должно смешивать со спрягаемыми окончаниями имен качественных, которые от усеченных окончаний отличаются по большей части и ударением. Например спрягаемые: красно, сине, белы руки; усеченные: красно солнце, сине море, белы руки. Ср.: светел месяц, ясен сокол» [4: 41, 62; ср. 2: 216-217].
Е. Ф. Будде, не различая древние именные и усеченные формы, называл их одной из употребляемых в литературной речи старых форм «языка русского, но книжного, уже отставшего от разговорной речи»: «В области имен прилагательных и причастий мы находим формы бесчленного типа в качестве слов-определений: с небесно-вечна свода, падша рода, солнце благодатно, парящи человеки». Показательны комментарии исследователя к примерам употребления усеченных прилагательных в языке поэзии: «Так мы теперь уже не говорим и не пишем!» и «Так писал Пушкин за 3 месяца до своей смерти!» [1: 43-44]. Будде включает усеченные прилагательные в список древнерусских форм, утраченных в литературном языке: «Исчезла бесчленная форма прилагательного-местоимения в роли определения, по крайней мере, из языка литературной прозы; но, конечно, скоро исчезнет и из языка стихов, как только последний почувствует свою свободу от старых рифм, традиционных выражений, и найдет новые способы приблизиться к языку разговора образованного общества» [1: 98].
Очень четко изложил свой взгляд на историю прилагательного А. М. Пешковский, безоговорочно определяя усечения как древние именные формы: «В древнерусском же языке каждое прилагательное могло склоняться по двум склонениям: либо так, как у нас сейчас (добрый, доброго, доброму и т. д.), либо как существительное (добр, добра, добру и т. д.). Такое склонение живет до сих пор в народных говорах, в народных песнях (добра молодца, добру молодцу, на чужу дальню сторонушку, во чисто поле, на сине море, в ретиво сердце); в немногих выражениях поговорочного характера (от мала
163
до велика, по добру по здорову, не по хорошему мил, а по милу хорош, средь бела дня), да употреблялись еще сравнительно недавно в стихах, больше, впрочем, под влиянием церковнославянского языка, чем народного русского (ср. у Пушкина мы все сойдем под мрачны своды; забыв надежды величавы, тебя я сонну застаю; с Жуковским пой кроваву брань и грозну смерть на ратном поле... и т. д.)» [14: 135].
Здесь хотелось бы особо отметить два момента: во-первых, Пеш-ковский говорит о том, что такие формы употреблялись в стихах «еще сравнительно недавно»; во-вторых, существенно, что в качестве источника «усечений» Пешковский называет именно церковнославянский язык.
Термин «усеченные прилагательные» сохранился применительно к языку поэзии. Когда забылась прежняя терминология, усеченные прилагательные стали осознаваться как искусственная черта поэтического языка, потеряв в языковом сознании связь с краткими формами. Затем термин стал восприниматься как указание на способ образования таких искусственных форм. Именно это представление об усеченных прилагательных широко отражено в существующей литературе. Например: «В косвенных падежах именную (по происхождению) форму качественных прилагательных можно встретить лишь в устойчивых словосочетаниях, функционирующих с обстоятельственным значением: на босу ногу, по белу свету и т. п.; то же и в И.: сыр бор (разгорелся). Согласованные определения в такой форме нередки в поэтической речи XVIII - начала XIX в. (например, у М. В. Ломоносова: Героев слышу весел крик); но здесь они являются элементами «высокого» стиля, т. е. традиционными книжно-литературными (церковнославянскими) по происхождению, не отражающими особенностей языка повседневного общения периода создания соответствующих произведений. Впрочем, в поэтическом языке чаще встречаются не именные, а так называемые усеченные формы — искусственные книжные образования, стилизованные под именные формы как приметы «высокого» (поэтического) стиля речи. См. у того же Ломоносова: Так сильну он взносил десницу; у А. С. Пушкина: Он пел... и нечто, и туманну даль; Пред ними мрачна степь лежит и т. п. (но ср. у М. Ю. Лермонтова именную форму в предикате: Душа моя мрачна)» [17: 189].
Д. Н. Шмелев, приводя исчерпывающе полную классификацию грамматических архаизмов, встречающихся в современном русском языке, предупреждал: «От архаических форм кратких прилагательных нужно отличать так называемые «усеченные прилагательные», широко распространенные в поэзии, особенно XVIII и первой половины XIX в. «Усеченные» формы представляют собой формы пол-
164
ных прилагательных без конечного гласного. При этом ударение остается на том же слоге, в то время как древние краткие формы во многих случаях отличались от полных местом ударения. Распространение «усеченных» прилагательных в поэзии объясняется удобством их варьирования с полными формами в зависимости от размера: «Или, взломав свой синий лед, Нева к морям его несет И, чуя вешни дни, ликует» (А. С. Пушкин. Медный всадник); «Сонны очи Он наконец закрыл» (там же); «Смотреть на сини волны, На запад золотой» (М. Ю. Лермонтов. Тростник) и т. п. «Усеченные» прилагательные являются искусственными образованиями, но возникшими под влиянием древнего употребления кратких форм в роли определения, сохранявшегося книжной церковнославянской традицией. Однако стилистически они не противостоят употреблению архаических кратких форм, а с середины XIX в., когда их употребление в поэзии становится редким, выступают также главным образом как средство стилизации народно-поэтической речи. Ср.: «Добра ты, царска грамота, Да не про нас ты писана...» (Н. А. Некрасов. Кому на Руси...); «Не звала б да не манила Дальня сторона!» (А. Блок. Как прощались, страстно клялись...) и т. п.» [18: 591-593].
Можно отметить, что для современного представления об усеченных прилагательных наиболее принципиально утверждение об их искусственном происхождении. Г. О. Винокур называл усеченные формы «архаизмами, заимствуемыми из церковнославянской традиции», которые представляли собой «старые именные формы, а в некоторых случаях были вновь созданы по подобию старых именных форм, путем отсечения местоименного окончания у так называемых полных форм». «В ряде случаев новая, усеченная форма действительно ничем не отличалась от старой именной (краткой) <.. .> Но в ряде случаев искусственность усеченных форм обнаруживается в том, что они и в своем внешнем строении не походят на старые именные формы» [3: 252]. «Еще чаще встречаются усеченные прилагательные или причастия типа Лавровы венцы, татарску кровь, велики имена, вселенна восхищенна, отечество геройско, не-счастну, бесстрастну, померклы очи (последний пример — у Хераскова в «Россияде») и др. Надо подчеркнуть, что это слова усеченные, т. е. механически образованные от полных прилагательных путем усечения окончания, а не краткие, нечленные, как это может показаться с первого взгляда. Это обнаруживается в разнице места ударения (например, черна и черна), в самой форме (например, кратк и краток), в факте образования усеченных форм от относительных прилагательных, а не только от качественных (например, солдатска храбрость, российски героини), или от субстантивиро-
165
ванных прилагательных и причастий (например, вселенна)» [12: 146-147].
Таким образом, побеждает тенденция к принципиальному разграничению кратких и усеченных прилагательных, хотя до сих пор в научной литературе можно встретить различные утверждения, в том числе и диаметрально противоположные: с одной стороны, утверждается, что усеченные и краткие формы прилагательных и причастий всегда различались и противопоставлялись по происхождению, грамматическому значению и формальным признакам, с другой — что усеченные и краткие формы отождествлялись (причем усеченные прилагательные определяются как русские древние именные формы, как церковнославянизмы и как искусственные образования).
В конечном итоге, грамматика современного русского языка не допускает существования склоняющихся кратких прилагательных в атрибутивном употреблении, хотя иногда факт их существования все же учитывается. Так, например, в «Грамматическом словаре русского языка» приводятся «устойчивые сочетания, в которых сохранились ныне отсутствующие в парадигме формы (в частности, краткие формы прилагательных в косвенных падежах и так наз. усеченные формы прилагательных) [9: 15]. Вызывает интерес и следующее утверждение: «Затухание интереса к усеченным формам прилагательных и восприятие их как устаревших, возможно, влияет и на стилистическую оценку кратких прилагательных как книжных, менее употребительных» [7: 252].
Таким образом, место усеченных прилагательных в системе имени прилагательного следует определять исходя из диахронического аспекта. Можно утверждать, что усеченные прилагательные как явление возникли в связи с изменением терминологии, когда именные прилагательные перестали осознаваться сокращенными формами полных прилагательных. Термин «усеченные прилагательные» сохранился только применительно к языку поэзии, а сами эти формы, потеряв связь с краткими (предикативными) прилагательными, стали восприниматься как искусственная черта поэтического языка.
Литература
1. Будде Е. Ф. Очерк истории современного литературного русского языка.
XVII-XIX век. М., 2005.
2. Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.,
1972.
3. Винокур Г. О. О языке художественной литературы. М., 2006.
4. Востоков А. X. Русская грамматика. СПб., 1831.
5. Востоков А. X. Филологические наблюдения. СПб., 1865.
166
6. Гаспаров М. Л. Очерк истории русского стиха. Метрика, ритмика, риф-
ма, строфика. М., 2002.
7. Голуб И. Б. Грамматическая стилистика современного русского языка.
М., 1989.
8. Живов В. М. Язык и культура в России XVIII века. М., 1996.
9. Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка: Словоизмене-
ние. М., 2003.
10. Киров Н. Замечания на русскую грамматику. М., 1846.
11. Кожин А. Н. Литературный язык допушкинской России. М., 1983.
12. Левин В. Д. Краткий очерк истории русского литературного языка. М., 1964.
13. Ломоносов М. В. Труды по филологии 1739-1758 // Полн. собр. соч. Т. 7. М.-Л., 1952.
14. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1965.
15. Симеон Полоцкий и его книгоиздательская деятельность. М., 1982.
16. Тредиаковский В. К. Избранные произведения. М.; Л., 1963.
17. Хабургаев Г. А. Очерки исторической морфологии русского языка. Имена. М., 1990.
18. Шмелев Д. Н. Избранные труды по русскому языку. М., 2002.
167
