CC BY
92
..........................................................................................................................................................................................................................................ШЖШ.......У.......ЖММ
Урок, который длится пять минут
Рустам Иванович Курбатов,
директор негосударственного образовательного учреждения «Лицей «Ковчег»-XXI», г. Красногорск, Московская область
• оценка знаний • работа в группах • страсть к общению • маршрутный лист •
Школа, где можно ходить на уроках
Неделю назад пришёл новый мальчик в 4 класс — Антон. Мама встречает его в конце дня: «Ну как новая школа?». Антон: «Тут на уроках можно ходить...»
«Ну, — подумал я, — как говорится, жизнь удалась; получилось что-то интересное: школа — не школа, но можно ходить на уроках.».
А вопрос важный. Ведь школа — советская или «современная», или даже «европейская» — с чего начинается? С того, что в течение месяца (опытным учителям достаточно двух недель) детей ничему не учат, кроме одного главного навыка и умения: сидеть неподвижно и слушать.
«Спина прямо, руки на парту, смотрим на меня.» Пока не отработан этот навык, ребёнок ещё не ученик, он ещё не осознал, какая новая жизнь для него началась, он ещё думает, что если хочется что-то сказать — можно сказать, хочется подвигаться — можно встать. Разве можно такому существу объяснить, что такое звуко-бук-венный анализ?
«Теперь вы уже не дети, вы — ученики», — говорит учительница добрым, но строгим голосом. И шестилетнему это нравится: «Я уже большой! У меня пенал с разноцветными ручками. И настоящая школьная форма!» Для него это новая игра: сидеть за партой, поднимать руку.
На двадцать пятом году учительской карьеры понял, что я - слабый учитель. То есть не сильный. «А у вас в школе сильные учи-
теля?» — спрашивают родители. «Мне повезло, у нас в школе были сильные учителя...» — со вздохом вспоминают взрослые люди. «Сильный учитель» — это посильнее, чем «заслуженный учитель» или «отличник системы просвещения». На них держится школа!
Я не могу заставить детей сидеть неподвижно и слушать меня. Особенно в тех классах, где работаю не первый год. Вот приходят ко мне на урок шестнадцать юношей и девушек (в нашей школе классы небольшие) после окислительно-восстановительной реакции на химии, после «Бедной Лизы» на литературе, теоремы Виета на математике, после десятиминутной перемены, на которой кто-то успел всё-таки выбежать на крыльцо глотнуть воздуха (или покурить), но ещё до обеда (обед на следующем уроке, а процесс выделения желудочного сока уже начался) — так вот, приходят эти шестнадцать пубертатных существ и смотрят на меня. Что я им скажу?
После пяти часов сидения я должен потребовать от них ещё сорок минут неподвижного внимания.
Андрей снял свитер и уткнулся лицом в него — так легче переждать эти сорок минут; Глеб тихонько рисует на листочке свой выдуманный мир — он повзрослел и понял, что не надо провоцировать учителя; Никита смотрит усталым взглядом — у него, отличника, по истории «тройка», не знал, что такое кустарное производство; Вадим — единственный, кто ещё готов играть в футбол, и мой урок для него — скамья штрафников; Карина ещё не обсудила с Машей новую причёску Марины; а вот другая Ма-
145
ша, моя дочь, так рада, что она увидела папу и может с ним поговорить — и что? Сели — открыли тетради?
Они смотрят на меня — некоторые в надежде, что я смогу сегодня им сказать что-нибудь такое, что перебьёт урчание в животе, желание поиграть в футбол или просто желание поспать. И мне неловко от этих взглядов. Сейчас опять потребую тишины и внимания. Смогу ли я им сказать действительно что-нибудь важное? Трудно учить тех, кого любишь.
Неподвижность и запрет на разговоры — это два имманентных свойства школы. Без них школа невозможна — не мыслима. Как театр без сцены, больница без коек, армия без начальной строевой подготовки. Это и есть основа — сущность — школы как общественного института.
И все попытки «школьных реформ» и «гуманизации образования» — это лишь разговоры вокруг да около, разговоры, не задевающие главного; ЕГЭ и профильная школа, наполняемость классов и интерактивные доски — вопросы второстепенные.
Вопрос первой степени — возможна ли такая школа, где детям разрешено двигаться и говорить на уроках?
В нашей школе нет «уроков». С монологами учителя у доски, с «беседой» со всем классом. Урок — это убийство времени.
У нас ученики на уроках не наблюдают за работой других, а работают сами. В группах или индивидуально.
Эта подборка текстов зовать такую работу.
■ о том, как органи-
Молчать нельзя разговаривать
Очень простой и практичный вопрос — работа в группах на уроке. Никакой философии — чистая техника.
«ВАМ МАТ, ГРОССМЕЙСТЕР!»
11 лет назад, на гребне педагогической революции в стране, была создана наша шко-
ла. Вопрос о «политической ориентации» не стоял — разумеется, педагогика сотрудничества! Школа для ребёнка, раскрытие таланта, пробуждение интереса — эти слова всегда были для нас больше, чем рекламные слоганы. Мы верили в возможность другой школы: более доброй и человечной. Отказаться от насилия, сотрудничать с ребёнком, видеть в нём личность. Но...
Но вот начинается урок, проверили отсутствующих и. что же делать нам с этой «личностью» на уроке? И не на уроке вообще, а во время — простите за прозу — опроса. Неприятное слово, отдаёт старой школой — но никуда не денешься, при любом методе приходится иногда спрашивать ученика: что он прочитал в учебнике и что понял.
В старой школе было всё просто: «Сегодня к доске пойдёт... » Три-четыре ученика у доски за урок, ещё столько же — на первой парте, опрос на листочках, остальные — сидят и слушают. Порядок! Классика объяснительно-иллюстративного метода.
Но это противоречит нашим принципам! Никаких монологов у доски — мы будем говорить со всем классом! Это не «фронтальный опрос», нет! Это — беседа. Просто мы беседуем с классом.
И если учитель наделён такими качествами как хорошая реакция, чувство юмора, артистизм — всё идёт хорошо: и ученикам нравится, и ему не приходится стучать указкой по парте. Живо, активно, нескучно, но.
Но вместо ответов и мыслей — отрывки фраз и междометия (каждому на ответ не больше 30 секунд, дольше трудно «держать класс»). Вместо беседы с классом — обмен репликами с тремя-четырьмя наиболее реактивными учениками. Что делать другим, не слабым, а другим: медленным и неуверенным?
Говорить с двадцатью человеками сразу невозможно — это нарушение законов психологии. Но учитель, представляя себя Ботвинником на сеансе одновременной игры, делает это.
— Вам мат, гроссмейстер!
146
Мы отказались от традиционного опроса, как метода, несовместимого с идеалами гуманной педагогики, а так называемая «беседа» оказалась лишь пародией на содержательный разговор. Мы хотели вырваться на свободу — а нас зажали два монстра: Монолог у доски и фронтальный опрос.
«ЗАЧЕМ ОНИ ХОДЯТ В ШКОЛУ?»
«Педагогика сотрудничества» строится «от ребёнка»: от его потребностей и интересов.
В чём эти «потребности»? Не будем обманывать себя — в чём угодно, только не в учёбе. В начальной школе ребёнок учится, потому что это очень похоже на игру. Ученик старших классов учится, потому что надо сдавать экзамены. А подросток?
У подростка вообще нет никакого мотива учиться. Мы же не называем этим прекрасным словом — мотив — ожидание похвалы учителя или стремление избежать родительского наказания. Да, мы можем заставить подростка учиться, опираясь на страх и похвалу — но тогда не надо говорить о «гуманизме».
Потребность подростка? Не надо быть психологом, даже учителем средней школы — каждый родитель, переживший этот период жизни своего ребёнка, согласится с тем, что для него важно одно — общение.
Часовой «треп» по телефону, записочки на уроках, крики на перемене. Подросток ищет общения. Как высказался один психолог, специалист по подростковому возрасту: «Зачем они в школу ходят? Учиться? Нет. Они ходят общаться». Это даже не потребность — страсть к общению.
А что нужно нам, взрослым, в школе? Есть ли какие-нибудь потребности — не говорю «страсть» — у учителя? Чтобы ученики хорошо учились! Но когда ребёнок лучше понимает материал: если он просто сидит и слушает или если потом, вдобавок может проговорить услышанное: учителю, родителю, соседу по парте.
Итак, без эмоций — только логика. Ученику крайне тяжело сидеть тихо 40 минут, он хо-
чет разговаривать. О чём угодно, можно даже о теме урока, лишь бы разговаривать. Чтобы понять что-либо, полезно проговорить это вслух.
Но ученик на уроке должен молчать. Логика посильнее аристотелевой. Это школа, а не гулянье в ликейской роще.
Разрешим же ученикам на уроке разговаривать: обсуждать, беседовать, шептать, шушукаться, иногда кричать, трепаться, подсказывать, говорить и проговаривать. Разрешим им делать на уроках то, что они хотят.
При этом не будем забывать о своей «выгоде» — пусть они говорят по делу.
КАК?
Какие вопросы можно обсуждать в группе? Любые: от пересказа параграфа до сложных ассоциаций. Особенно полезен пересказ. Ведь каждого не спросишь на уроке — так пусть пересказывают параграф соседу по парте, а потом один человек от группы сделает сообщение для всего класса. Для учеников робких и несильных (что одно и то же) это почти единственный способ научиться говорить. Не могут выступать публично — пусть выступают перед соседом по парте. Можно на обсуждение в группах ставить и более трудные вопросы, требующие догадки, нестандартных ходов.
Сколько человек должно быть в группе? Зависит от количества учеников в классе. Очевидно, что в классе не должно быть больше 4-5 групп, ведь надо выслушать ученика от каждой группы.
Сколько времени давать на обсуждение? Чем больше, тем лучше — пока не наговорятся и не начнут хихикать. Терпение! Ведь они выполняют вашу работу, самую монотонную и скучную — слушают пересказ параграфа.
Кого спрашивать после обсуждения? Конечно, «слабого» ученика (но чтобы никто не понял этого).
Как ставить оценку? Конечно, всей группе одинаковую. Скорее, это не пятибалльная
147
оценка, а отметка о прохождении определённого этапа работы — «зачёт».
Насколько постоянен состав группы? По крайней мере, на четверть — команда должна сработаться, чтобы возникло чувство ответственности, «чтобы стыдно было подвести друга».
ВОЗРАЖЕНИЯ
Дети шумят? Это от радости, что им дали поговорить. Привыкнут — успокоятся.
Не будут делать домашнее задание, надеясь на соседа? Может быть, в первое время, потом заработают «внутригрупповые механизмы регуляции». Проще говоря, ученики сами разберутся, кому и что надо делать.
Уравниловка? Приберегите несколько трудных вопросов и задайте их отличникам в индивидульном режиме.
Всё так просто — но не получается? Да, может случиться и такое: учитель организовал работу в группах, всё сделал технически правильно, а дети вообще перестали работать. Почувствовали, что контроль ослаб — и перестали работать. Перечисляя правила организации групповой работы, упустили главное.
Если для Вас ребёнок, по определению, — существо ленивое, хитрое, уклоняющееся — ничего не получится. Не надо рисковать с групповой работой — дети совсем разболтаются. Работайте, как работали.
Такая работа получится у учителя, который доверяет детям, верит в то, что даже самый «слабый» ученик может и хочет быть успешным в учёбе. У учителя, для которого нет «хороших» и «плохих» учеников в классе, а есть те, которые уже проявили свои способности и стали «сильными учениками» и те, которые станут «сильными» потом. И работа в группах приближает это «потом».
ТУПИК ГУМАННОЙ ПЕДАГОГИКИ
Какими наивными мы были! Думали, что достаточно изменить стиль отношений в школе — не кричать на детей, не писать им в дневник красными чернилами замеча-
ния, называть их по именам — и школа изменится. Нет, одних разговоров в непринуждённой обстановке, у окна, недостаточно. Просто «хорошие отношения», к сожалению, не меняют сущности школы. Это иллюзия, такая же, как «социализм с человеческим лицом».
Думали, откажемся от традиционного опроса — и дети раскрепостятся, начнут думать, будут свободно высказывать свои мнения на уроке. Думали, что и методики никакой специально не надо — сели, поговорили душа в душу, «побеседовали». Но не получается.
Методика не нужна, когда в группе 5, 6, максимум 7 человек. Тогда можно вести непринуждённый разговор и смотреть каждому в глаза. Но когда больше — начинают работать психологические законы. Если это не хотеть признавать — оказываешь в тупике.
Потому что, отказавшись от педагогики насилия, но не выработав другой методики — техники урока, мы не можем организовать работу детей. Мы оказались безоружны и, осознав своё бессилие, вытаскиваем из чулана старое оружие старой школы: объяснение — закрепление — опрос. Это реванш. Реванш объяснительно-иллюстративного метода.
На смену педагогики насилия пришла педагогика бессилия, и это следствие того, что мы слишком долго говорили о гуманизме и «хороших отношениях», а не о технике урока.
Нужна другая техника, другой инструмент. Ремесленник выбирает инструмент в зависимости от задачи, которую ставит перед ним заказчик. Традиционная педагогика ставила задачу формирования «прочных знаний» — и альтернативы объяснительно-иллюстративному методу быть не могло. Какую задачу ставит перед нами педагогика сотрудничества? В чём суть этого «заказа»?
Учить ребёнка думать и переживать — учить мышлению.
Опираться на добрые силы ребёнка, на его потребности и интересы — учить свободе.
С каким инструментом подступиться к этой работе? Необходимы другие методики
148
и приёмы. Работа в группах — один из элементов этой системы. Одна из техник, позволяющая установить на уроке обстановку сотрудничества. Причём, самая простая — для учителя и самая радостная — для ученика.
РАЗНОЦВЕТНАЯ МАТЕМАТИКА
Когда ребёнок (человек вообще) делает что-либо хорошо?
Тогда, когда он хочет это делать. Мы не знаем, что такое «хочет», какова природа «интереса», но ясно одно: по природе ребёнок активен и любознателен, а лень — лишь результат его «перегрева» учёбой. Вместо того, чтобы заставлять и организовывать, оценивать и наказывать, нам надо дать ребёнку возможность делать то, что он хочет; дать ему право выбирать работу — дать свободу, одним словом. И научиться использовать эту природную силу — детский интерес.
При каких условиях ребёнок (человек вообще) может научиться делать что-либо?
Тогда, когда он делает это сам. Не смотрит за работой другого человека, не слушает его объяснения, а делает сам. Делает посильную ему работу, а если надо, обращается за помощью. Только так можно научиться рисовать, лепить, решать математические задачки, хорошо писать, читать книги — научиться думать, одним словом. И вместо того, чтобы читать ребёнку лекции и заставлять его слушать ответы одноклассника у доски, надо дать ему возможность работать. Самому по себе или в маленькой группе, с соседом по парте.
Индивидуальная работа с карточками — это и есть такая форма организации работы, при которой выполняются оба эти условия.
С одной стороны, ребёнку предоставлена свобода. Не абсолютная, конечно, но возможность выбора уровня сложности задания. И от слов учителя: «Ты сам можешь выбрать себе работу.» некоторые вздрагивают. Для ученика, привыкшего к тому, что в школе он исключительно «должен», эта фраза имеет большой терапевтический эффект.
С другой стороны — ребёнку даётся возможность работать самостоятельно. И ес-
ли обычно на уроке две трети времени он зевает, наблюдая за работой своего товарища у доски, а оставшуюся треть — мечтает, глядя в окно во время объяснения нового материала, то здесь он работает сам: в одиночку или в группе (2-4 человека) и только изредка обращается за помощью к учителю.
Итак, ученик входит в класс, подходит к картотеке, выбирает карточку с заданием, садится за стол и начинает работать.
Что такое картотека? Весь курс математики разбит на достаточно крупные темы (2-3 недели на каждую). По теме существуют задания трёх уровней:
1-й уровень (зелёные карточки) — стандартные задачи, на выполнение алгоритма;
2-й уровень (желтые карточки) — более сложные задания, допустим, в несколько действий.
3-й уровень (красные карточки) — так называемые «нестандартные задачи». Допустим, придумать задачу и сделать карточку для своего класса или младших. Самая интересная и творческая работа.
На один уровень существует минимум 10 пронумерованных карточек. На каждой — задание примерно на 10-15 минут работы, чтобы ученик смог за урок выполнить 2-3 карточки. Они должны быть красивыми, на плотной бумаге — чтобы было приятно их взять в руку. Это очень важно для маленького ребёнка.
Карточки имеют ещё одно преимущество перед упражнениями в учебнике. Ребёнок радуется новому учебнику только первую неделю сентября — карточка не успевает надоесть. Учебник пугает своей бесконечностью — карточка даёт возможность получить быстрый результат. Не говоря уже о самой процедуре: ученик встал, подошёл к картотеке, сам вытащил карточку — большую, красивую. Положительных эмоций хватит, по крайней мере, минут на двадцать!
У каждого ученика — маршрутный лист, на котором он отмечает выполненные задания. Он может выглядеть, например, так:
149
Маршрутный лист
Математика
Заалишвили Аня
3 класс
Зелёный Жёлтый Красный уровень уровень уровень
1 Сложение двухзначных чисел
2 Сложение трёхзначных чисел
3 Сложение четырёхзначных чисел
В свободных клетках ученик ставит номера карточек, которые он выполнил.
У учителя — свой маршрутный лист. Например, такой:
Маршрутный лист
3 класс
Сложение двухзначных чисел
Зелёный Жёлтый Красный уровень уровень уровень
1 Толстенко Максим
2 Заалишвили Аня
3 Харчиков Эдуард
В свободных клетках учитель ставит номера карточек, которые выполнил ученик.
Маршрутный лист чем оценка.
вещь посерьезней,
Во-первых, результат нагляден.
Последние аргументы. Дети вбегают в класс за пять минут до звонка на урок: «у нас сегодня — карточки!» Все 40 минут работают, не отвлекаясь: не списывают с доски и не зевают — а именно работают, и никто не спрашивает об оценках. При этом каждый хочет взять задание посложнее.
И — финальный аргумент, как козырная карта — лёгкий стон со звонком с урока: «Уже конец?!»
Три цвета мастерской
Самое утомительное в школе — сидеть и слушать. Надо было бы сократить до минимума традиционный урок, когда учитель «разговаривает со всем классом» или кто-то что-то чертит на доске. И когда учитель жалуется, что не успевает, что не хватает часов, что невозможно работать без домашнего задания, хочется спросить тоном финиспектора: «А куда делось время? Как были истрачены часы?» Можно «дать» и 6, и 8 часов в неделю, но если это будут традиционные уроки — и этого будет мало.
Итак, время мастерской делится на три части (как круг на эмблеме «Мерседеса»).
ФРОНТАЛЬНАЯ РАБОТА. Учитель versus класс. Ставлю песочные часы: «Вот пять минут — поиграем в серьезную школу: руки на парты, смотреть на меня и слушать!» Да, все, как в школе, как на уроке, но урок длится 5 минут. Не шевелиться! За пять минут я должен сказать, что мы сегодня будем делать. А потом — работа! Честно говоря, за 5 минут не укладываемся. Еще одна пятиминутка — в конце мастерской, чтобы подвести итог.
Во-вторых, это не страшно (сам заполняешь!) и даже немножко азартно.
В-третьих, можно соревноваться только с самим собой, выбирая всё более сложные задания, а не с соседом по парте.
Учитель из лектора и контролёра превращается в организатора и помощника (менеджера, если угодно). Его задача — дать ученикам возможность работать (гарант рабочей обстановки на уроке) и оказывать помощь, если это потребуется.
ТИХАЯ САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ РАБОТА. Каждый работает над своим заданием. Разные дети — разные задания, как правило, 2-3 уровней. Это время тихой самостоятельной работы. Есть вопрос — подними руку, я подойду. Звучит Вивальди, Бах или Моцарт.
РАБОТА В ГРУППАХ. 16 человек в классе, 4 группы по 4 человека. Говорить можно шёпотом. Трудно, особенно для учителя. Больше всего мешает ученикам на уроке работать. учитель. То он начинает на весь класс комментировать чью-то ошибку, а то
150
отвечает во весь голос на вопрос одного из учеников.
Итак, три периода мастерской. Маргарита Алексеевна магнитом прикрепляет к доске бумажные круги разного цвета:
КРАСНЫЙ — СЛУШАЕМ УЧИТЕЛЯ!
ЖЁЛТЫЙ — РАБОТАЕМ ТИХОНЬКО.
ЗЕЛЁНЫЙ — РАБОТАЕМ В ГРУППЕ и ГОВОРИМ ШЕПОТОМ.
Конечно, не строго на три равные части делится время. Но если бы нам удалось так организовать работу, дети меньше изнывали бы от неподвижного безделья. Работа в группах радует и даёт силы, индивидуальная работа тоже не изнуряет. А 10-20 минут из 80, когда «руки на парте», можно и перетерпеть.
И тогда не страшно расписание парами, по два урока. От чего или от кого устаёт ученик? От однообразия работы! А мастерская на три цвета — это вполне терпимо.
Учебный день ученика средней школы — 4 пары. 1 пара — искусство, физкультура. Остаётся три пары — три мастерские по 2 часа каждая. Жить можно.
ЗАКОН ГРУППЫ
Теперь в средней школе у нас по 16 человек в классе. Много, особенно для «устных уроков». Конечно, не как в массовой школе, но один неприятный вопрос: как опросить эти 16 человек? В школе-то просто: по очереди к доске и письменный опрос.
К доске не вызываем: пол-урока слушать монологи 3-4 учеников? Да и как остальных заставить сидеть и слушать? Это в школе: учитель повёл бровью — все замерли. Письменный опрос — хорошо, но когда ж говорить, если не на «устных уроках»?
Да, ещё можно «беседовать с классом». Учитель упоенно ведёт разговор с двумя-тремя самыми невыдержанными (не всегда умными) детьми, а остальные?
Выход есть — работа в группах. 5-10 минут на уроке ученики обсуждают вопрос в группах, по 3-4 человека. Эти минуты — самое
толковое время урока! Ученики друг другу пересказывают материал — делают рутинную, но необходимую работу. Потом один человек от группы выходит к доске.
Давайте на примере. Тема — «Отечественная война 1812 года».
1. Начало войны, Бородинское сражение.
2. Французы в Москве.
3. Русский народ и нашествие.
4. Изгнание Наполеона из России
Два варианта — два сценария такой работы.
Первый сценарий. Каждая группа готовит один из вопросов и «докладывает» его. Вариант хороший и проверенный. Есть трудность: другие вряд ли внимательно будут слушать этот рассказ. Но можно озадачить слушающих: допустим, задавать вопросы выступающему. А в конце темы будет зачётная работа по всему материалу. Но всё же трудно через несколько недель воспроизвести то, что услышал из уст своего товарища. А если тот рассказал не очень внятно?
Второй вариант — каждая группа готовит все четыре вопроса: «Через 40 минут вы должны ответить на все вопросы, прочитав 2 параграфа». Группа действует так, как должна действовать в экстремальной обстановке. За несколько секунд определяется лидер, он распределяет работу: «Ты сможешь сделать этот вопрос — тогда это тебе!», «Я подготовлю третий и четвёртый вопросы, а первые два — вам.» 20 минут работают в полной тишине. Каждый читает свой раздел, пишет план. Потом обсуждение: по очереди рассказывают, что прочитали. Не так ли поступают школьники на перемене, за 3 минуты до звонка на урок: «Ты читал параграф? Расскажи быстро.»
Итого? За 40 минут каждый ученик — сильный и несильный — подготовил 2-3 параграфа учебника. Пол-урока он читал сосредоточенно книгу, что-то выписывая в тетрадь. Другую половину — говорил и слушал соседа по парте.
И даже самый «слабый» и неуверенный, выйдя к доске, говорит. Краснея, заикаясь, вытирая пот — говорит! Не говорить стыдно, просто невозможно — это провал всей группы.
151
За один урок — 2-3 параграфа. Значит, можно всё-таки найти время на изучение документов, чтение энциклопедий, просмотр фильмов. И обойтись без обязательного домашнего задания.
Конечно, если мы сейчас начнём так работать со старшими, будет сопротивление. Некоторым это не понравится. Проще спокойно сидеть и не мешать учителю, который «ведёт беседу» с двумя-тремя претендентами на золотую медаль.
Предчувствую иронию: 20 минут читают, 20 минут обсуждают, 4 человека в группе — вот вам и педагогический рецепт. А если говорить неконкретно, то будете иронизировать, что, мол, опять педагогическую утопию пишете.
А вопрос серьёзный. Ведь обычный урок, когда учитель ведёт фронтальный опрос (идёт фронтом на класс) — то, на чём и держится школа. И даже если мы красиво назовём этот фронтальный допрос беседой, что изменится?
Дело даже не в том, что это потеря времени, что так никого ничему научить нельзя. Как сказал Сергей Леонидович, учитель литературы, после двух часов педсовета (педсовет — тот же урок для учителей): «Я пошёл. Я уже угорел.» «Угорел» — этим словом можно охарактеризовать состояние ученика в школе к полудню, после 2-3 уроков. Отличие от Сергея Леонидовича лишь в том, что он, ученик, не может сказать: «Я пошёл».
И это угар не от трудных задачек и длинных упражнений. Угар от вынужденной неподвижности и вынужденного молчания. Урок — это издевательство над природой. Сидеть неподвижно и молчать — неестественно, нефизиологично, невыносимо для здорового человека, тем более для здорового ребёнка. Недаром же карцер — наказание страшнее общей камеры.
Я сгущаю краски? Все мы учились в школе, и не так уж это страшно. Да, но кто тогда думал о том, что возможны другие варианты, альтернативы сидению за партами полдня затылок-в-затылок? Кто думал о том, что в принципе возможна другая школа и другие уроки? А если вариантов нет, то насилие не воспринимается как насилие.
И ничего не стоят наши разговоры о «гуманной школе», о добрых отношениях и развитии способностей, если урок останется уроком. Какие отношения с угорелыми детьми?
Предложенный выше «рецепт» (20 минут читаем учебник, 10 минут обсуждаем, доводим до кипения, слегка помешивая) — я добился своего, если вызвал улыбку. Значит, запомнится.
А таких «рецептов» много. Можно давать вопросы простые — на пересказ; и сложные — на гениальную догадку; можно всем группам предлагать один и тот же вопрос или каждой группе — собственный. На 2 минуты — чтобы взбодрить и пробудить или на пол-урока.
Не могут дети так работать? Сперва надо научить? Конечно, надо! А чем мы ещё в школе занимаемся? Кстати, в первом и втором классе — могут.
ЗАСУЧИТЬ РУКАВА
Рассказывают, что чиновники требуют, чтобы в школах на подоконниках не было цветов, и на стенах ничего лишнего: ни детских рисунков, ни газет. Дескать, и цветы, и рисунки, и газеты — источник пыли и грязи. Забота о санитарном благополучии граждан.
Запрет на разговоры, ограничение передвижения, затылок товарища на расстоянии вытянутой руки, а теперь ещё голые стены. Загадка для взрослых: как называется такое учреждение?
Класс в нормальной школе — это место, где детям удобно слушать учителя и списывать с доски. Поэтому парты стоят в ряд, у доски — учительский стол. На стенах — лозунги, портреты бородатых стариков и дидактические таблицы. И красивые стенды для проверяющих. Всё остальное отвлекает детей!
Интерьер класса — это, может быть, важнее, чем «содержание образования». Ребёнок 8 часов в день находится в классе. Каким этот класс должен быть?
Мебель должна стоят так, чтобы дети могли разговаривать, общаться друг с другом, вместе работать. Поэтому — не удивляй-
152
тесь! — мы сдвинули парты и поставили их «большими квадратами». При необходимости дети могут передвигаться по классу, подходить к стеллажам, другим столам. На стеллажах много нужных вещей: книги, альбомы, кассеты, карандаши, всякие штучки для опытов, карточки по математике, цветная бумага.
И если такой класс можно сравнить с мастерской ремесленника, то эти вещи — инструменты...
Инструментов должно быть очень много: что-то закупают учителя, что-то приносят из дома дети. Порядок такой, чтобы любую вещь любой ученик мог найти и взять за несколько секунд. Поэтому, кстати, все стеллажи должны быть открытыми. Мы открутили все дверцы у школьных шкафов, чтобы дети увидели, что там лежит, и могли свободно пользоваться этими вещами.
И много детских работ! Газеты, альманахи, рисунки, тексты, макеты. Продолжая аналогию с мастерской ремесленника, эти вещи можно было б назвать шедеврами. Без иронии, шедевры — это результат работы ученика, который становится подмастерьем, а потом и мастером. Стены не должны быть пустыми — у нас не дзэн-буддистский монастырь, где послушники по 6 лет созерцают стену. От голой стены веет школьным холодом. Ученик, войдя в класс, должен видеть результаты своего труда — это греет, вызывает прилив сил.
Всякие методические таблицы бывают нужны на один урок. Их можно прикрепить к доске и потом, в конце урока, снова убрать. А портреты великих можно показывать раз в год, чтобы дети отличали Лоба-ческого от Циалковского.
Ну и, конечно, в классе должны висеть маршрутные листы. Наша учёба — это Кругосветное путешествие на КОВЧЕГЕ. Поэтому у учителя вместо наркомпросовского журнала образца 1954 года — бортовой журнал. А у ребёнка — маршрутный лист: в папке персональный, на стене — общий на класс. Чтобы не сбиться с пути и не сойти с маршрута.
Маршрутные листы, которые висят на стене, должны быть яркие. Формат — пол-лис-
та ватмана или целый лист. Вместо «плюсов» — цветные наклейки, по крайней мере, в начальной школе. Это взрослым кажется, что ерунда, а детям радостно.
И ещё, по крайней мере, в начальной школе у каждого — полквадратного метра площади. Личной. Чтобы поставить корзинку из «ИКЕИ» и любимую мягкую игрушку.
Конечно, не всё надо воспринимать буквально. Важно то, что у нас помещение устроено в принципе иначе, чем в казённой школе. Образцовый с точки зрения школьного инспектора класс: стерильные парты, стулья, пол и стены, всё спрятано и закрыто, а на стенах висят таблицы разбора и формулы многочленов — это нежилое помещение. Да, всё должно быть чисто и аккуратно, но не пусто.
У ученика, открывающего дверь в такой класс — класс-мастерскую, должно возникнуть желание засучить рукава и быстрее взяться за работу!
ГЛАВНЫЙ ВОПРОС ГУМАННОЙ ПЕДАГОГИКИ
Саша, студентка 3 курса, рассказывает, что преподаватель по социальной психологии пытался организовать на семинаре работу студентов в группах. Пытался на протяжении двух часов.
Наши первоклассники умеют это делать — работать в группах — к концу первой четверти.
Работа в группе. Мне кажется, это главный вопрос гуманной педагогики. К чему разговоры о гуманизме, если урок остаётся уроком, если ребёнок должен молчать сорок минут? Молчать и не двигаться.
Я не буду говорить о том, что группы — это хорошо. Только технические детали.
МЕБЕЛЬ ОПРЕДЕЛЯЕТ СОЗНАНИЕ
Парты в классах стоят «квадратами» — это обычная расстановка мебели, по умолчанию, а не от случая к случаю. Это трудно для учителя. Хочется, чтобы ученики смотрели только на тебя и жадно ловили каждое твоё слово.
153
Месяца два назад я замещал урок. О замене узнал за три минуты до звонка. Вбегаю — ученики уже сидят: рядами, затылок в затылок, как в школе. Сидят и смотрят на тебя. Захотелось сыграть школьного учителя и провести обычный урок: «Откройте тетради, запишите тему.» Как всё просто.
А когда дети сидят за «большими столами», традиционный урок не пройдёт. Никто тебя не будет слушать больше пяти минут. Нужно думать, как иначе организовать работу учеников.
Кто-то сказал, что тоталитаризм отличается от демократии способом расстановки мебели. По крайней мере, современная школа отличается от традиционной способом расстановки парт.
Мебель определяет сознание. В ДВУХ РЕЖИМАХ
Возражение по поводу групп: дети приходят в возбуждённое состояние и не могут остановиться... Что ж, надо придерживаться правила: говорить — когда можно говорить, и молчать — когда нужно молчать. Урок проходит в двух режимах: режим «разговора вполголоса в группе» и режим «говорим по очереди». Переключение с одного на другой получается не сразу. Будем тренироваться.
В особо запущенных случаях объявляю о «зачёте за умение работать в группе». Помогает. Иногда честно плачу 5 щепок (внутренняя валюта школы) на группу за «сплочённость». 5 щепок — и два урока спокойной работы без головной боли.
Сильный учитель скажет, что у него и без щепок дети не шевелятся и только мухи летают по классу. Ну что ж. Сильный учитель никогда не согласится на работу в группах. Ему и так хорошо: дети молчат и слушают. Сидят от звонка до звонка, неподвижно.
Кстати, вся «гуманная педагогика» начинается, когда учитель не в силах уже применять силу. Когда опостылело это «всё время против шерсти». Ну как я могу заставить 20 человек сидеть неподвижно и слушать меня 40 минут?
Один лишь раз в этом году я спросил детей: а вообще-то хотите в группах? Вместо ответа был какой-то возглас — я больше не спрашиваю. Ведь ясно всё.
Но всегда есть дети, которые говорят, что не хотят ни с кем, и «будут сами по себе». На самом деле, они-то больше всего и хотят — просто боятся, что их не возьмут в группу.
Решать вопрос силой? Или, наоборот, расслаблять детей? Агрессивность одних и за-жатость других — две реакции на школьный строй. Если строя будет немножко меньше, если будет на уроке чуть «вольнее», то пройдут и зажатость, и агрессивность.
РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА
Однако, сдвинутые парты и разговоры — это ещё не работа в группе. Если все решают одну задачку по физике или читают параграф по истории, выкрикивая при этом что-то с места — это просто шумный урок.
Работа в группе — это, прежде всего, объединение усилий и помощь друг другу. Сотрудничество! Чтобы получилось объединение и сотрудничество, нужно поначалу разделить и распределить. У каждой группы — своя работа. Разделение труда.
ПЕРВЫЙ ВАРИАНТ: РАБОТА В КОМАНДАХ
Первый вариант «разделения труда». Группа работает над темой, ищет ответ на вопрос. И потом один из учеников рассказывает, что получилось. Это не ответ у доски — рассказ о том, что мы нашли и узнали, а другие ещё не знают. Реальная ситуация общения.
Очень похоже на школы Френе и Монтессо-ри. Дети читают книжки, роются в карточках, рисуют газеты — и выступают потом друг перед другом с результатами проекта. Детям любят такую работу. Ещё бы. В школе, на уроке — говорить! И не полминуты, а почти весь урок!
Каждая группа работает над своей темой. Как долго? Могут быть блицвопросы — на пять минут, а могут быть и настоящие «проекты» — на три-четыре урока.
154
Опасение понятно: каждый будет знать только своё. Не совсем так: рассказать надо так, чтобы поняли все остальные. А все остальные — весь класс — слушают, записывают планы, задают вопросы. И дело учителя — придумать, как потом спросить и проверить.
Условно этот вариант групповой работы можно назвать «работа в командах».
ВТОРОЙ ВАРИАНТ: РАБОТА В ПАРАХ
Второй вариант «разделения труда» — внутри группы.
Допустим, надо изучить текст параграфа на четыре страницы. Группа из двух человек. Делим работу: первый читает 1-2 страницу, второй 3-4 страницу.
Если ученики не привыкли так работать, продвигаемся потихоньку. Вот пять минут говорит один человек — а теперь пять минут — другой. Задача — необходимо, чтобы второй знал материал первого, а первый — второго. Как проверить? Можно кого-то вызвать к доске. А можно просто ходить по классу и слушать, «что они там говорят».
Это метод работы очень напоминает «орг-диалог Ривина», «парное обучение». Как говорят его адепты, производительность труда увеличивается в пять раз — дети усваивают в пять раз больше материала. Даже если это преувеличение, плюсы такой организации очевидны: все вовлечены в работу, нет проблем с дисциплиной.
Как выглядит такой класс? Ученики сидят по два человека, каждый что-то тихонько говорит соседу, или диктует, или проверяет работу своего партнёра. Учитель подходит то к одной, то к другой паре, смотрит, слушает, поправляет. Похоже на шахматный турнир.
10 класс. Через двадцать минут нас ждут третьеклассники — рассказываем о жизни первобытных людей. Распределили вопросы, прочитали, рассказали друг другу. Конечно, это не серьёзный проект — просто доказательство того, что за 20 минут можно подготовиться к выступлению практически «с нуля».
Итак, второй вариант — это кооперация не на уровне класса, а внутри группы.
В группах (парах) хорошо прорабатывать простые вопросы: закреплять материал, пересказывать параграфы, решать задачки.
Первый вариант хорош для развития самостоятельности. Второй — для «отработки навыков».
ТРЕТИЙ ВАРИАНТ: ДУМАТЬ В ГРУППАХ
А если вопросы не простые — а «на подумать»? Можно ли думать в группах? В этом случае один вопрос для всех групп.
6 класс. Завершили путешествие в Средние века. Задание: подготовить пятиминутную речь на тему «Эти странные средневековые люди».
— Можно в виде обращения к средневековому человеку?
— Можно. А можно и как-нибудь иначе — как хотите.
Вопрос не простой — почти творческое задание. Четыре группы — будет четыре разных ответа. Вроде как «разделения труда нет» — задание одно на всех. Но ответы-то разные — значит, слушать друг друга будет интересно.
ТО ВМЕСТЕ, ТО ПОВРОЗЬ...
С «третьим сценарием» всё ясно — прибережём его для творческих заданий. А обычная, рутинная, школьная работа? Как всё-таки лучше: разделить класс на несколько команд, у каждой — своя тема; или вместе работать над одной темой, разбирая материал в парах?
Спросил десятиклассников: «Ну как, вместе будем работать или сразу поделимся?»
Предполагал услышать второй вариант ответа. Думал, скажут: «Мы взрослые и самостоятельные, хотим сами.» Говорят: «Нет, лучше вместе. Это когда мы маленькие были в седьмом классе — тогда хорошо было работать по командам, каждый сидит и делает своё. А сейчас времени нет, учиться надо.»
Конечно, «надо учиться» — это не совсем аргумент, это выражение некоторого беспокойства (учителей), что так, дескать, «про-
155
грамму не пройдём». Но всё ж, они правы: сразу обособляться — это чересчур.
Думаю, время проекта (мастерской) можно было б делить примерно пополам. Сначала — работаем вместе, потом — каждая группа над своей темой.
Своя тема. Мы не просто «работаем», а «работаем над своей темой»! В этом что-то есть, особенно для подростка. Он не задание дома выполняет, а делает своё дело.
А «вместе» — ведь тоже необычный урок. «Вместе» — это работа над общей темой, но работа в группах (парах). То есть работа «по второму сценарию».
Честно говоря, опасался, предлагая первый раз старшеклассникам поработать в парах. Кто его знает, как отреагируют. Работа пошла! Сначала каждый читает свою часть материала, потом прочитанное рассказывает соседу. Спокойно, без лишних эмоций, по-деловому.
Если на обычном уроке на обычного ученика приходится полторы минуты времени, то тут каждый ребёнок треть урока говорит, треть — читает, треть — слушает соседа.
Говорит — есть ли лучший способ выучить материал, чем проговорить его вслух?
Читает — не вскользь, как обычно, а серьёзно, чтобы потом суметь рассказать.
Слушает — внимательно, ведь надо будет при случае этот материал суметь пересказать.
Во сколько раз повышается «производительность труда»? В два, три, пять раз?
Как директор школы, я иногда захожу на уроки. На обычных — учитель говорит, дети «слушают» — больше трёх минут не сижу. Грустно.
Другое дело, когда ученики могут говорить на уроке: или группа из 4-5 человек работает над своей темой, готовит сообщение и рисует газету; или в парах рассказывают друг другу прочитанное; или вместе решают сложную задачу.
То вместе, то поврозь, а то попеременно...
В любом случае на таком «уроке» хочется остаться.
День рождения по пятницам
1
Исходное состояние, обычная школа: «Выпрямили спинки, руки перед собой, слушаем учителя, смотрим на доску, кто хочет сказать — поднимите руку.» Строй!
Чего хотелось бы: каждый ребёнок занимается своим делом — один тихонько читает книжку, другой вполголоса с соседом обсуждает задачку по математике; кто-то рисует газету, а кто-то пошёл куда-то: то ли в компьютерный кабинет, то ли в библиотеку. Каждый занят своим делом и не мешает другому. Как в мастерской.
Как перейти от первого состояния ко второму? Как разрушить строй?
Три года назад я думал, что надо сразу всем «дать свободу»: хочешь смотреть фильм — смотри; хочешь идти в читальный зал — иди. И это было левацкой ошибкой.
Некоторые дети, правда, всё поняли и начали работать. Есть дети, которые могут спокойно читать книжку, разговаривать шепотом, просто спокойно работать.
Но вот другие. Стас, 6 класс, получив «волю», катается весь урок на стуле на колёси-ках в компьютерном кабинете, хохоча и размахивая руками, — радуется. Алёна, тот же класс, забившись в угол: «Ничего я не хочу, скажите конкретно, чего мне делать!» — почти плачет. А отличник Глеб, распластавшись на парте, стонет, что он ужасно устал, что он ничего не хочет, только спать, и рисует какие-то каракули на листочке.
Большинство детей чувствует себя нормально в обстановке жёсткого порядка — жёсткого строя. Они любят «строгих учителей». Там, на нормальных уроках, они послушны и работоспособны. Стасик сидит как первоклассник и поднимает руку, Алёна решает математические задачи третьего уровня сложности, Глеб. — отличник, как было сказано. И строгие учителя торжествуют: у нас-то
156
* * *
на уроках никто не катается на стульях и не рисует каракули, у нас проблем нет.
Проблемы начинаются при попытке даже не сломать, нет — а лишь ослабить строй.
И вот учитель, который хочет по-доброму и по-человечески, столкнувшись с суровой правдой школы, говорит: «Нет, с ними нельзя иначе. Они невменяемы.»
Это так. После нескольких лет школы нормальные дети становятся невменяемыми.
Это серьёзное обвинение школе. Приговор. Школа доводит послушных девочек до истерического плача, активных мальчиков — до истерического хохота. А отличников — до состояния каракуль на листочке.
2
Шоковая терапия не прошла.
Что ж, свободе и самостоятельности надо учить — как учат математике и чистописанию. Медленно, шаг за шагом.
Пятый класс. Русский язык. Катя и Лиза опаздывают на каждый урок. Остальные — в классе в основном мальчишки — приходят заранее, готовятся не спеша, успевают поговорить о своих делах. А эти две девушки опаздывают. Слова, уговоры, разным тоном сказанные, не помогают — приходят на 5 минут позже, доедая булку. (Ну, признаёмся, и со взрослыми так бывает.)
Что делать? «Странный вопрос, — скажет нормальный учитель, — а на что дневник? Пара замечаний, может дело даже и не дойдёт до порки дома. Просто родители поговорят как следует.»
Прохор. Этот не опаздывает, нет. Но по природе своей — скажем мягко, необузданной — молчать на уроке не может. И опять же, нормальный учитель: «Как это ребёнок не может молчать, чему в первом классе учили? Пресечь надо сразу». Не знаю: сечь или пресечь, много есть способов сделать, чтобы ученик «строй держал». Сам я семь лет в школе служил, и не то что не могу, но как-то не хочется.
Да и обстановка урока-то какая: ведь можно говорить с места. Ничего плохого нет,
если Глеб или Кирилл, допустим, два-три раза что-то спросят тихонько. Ведь мы работаем — иногда и поговорить друг с другом надо. Ну этот-то, любимый ученик Прохор, он и 20 и 30 раз скажет — и что ж: «Ты, Глеб, можешь с места говорить, а ты, Прохор, не можешь»?
А вот ещё ситуация. Работаем по парам: один другому диктант диктует. И Настя, и Глеб, и Валера, и Серёжа это делать могут тихо и спокойно. Встают, тихонько пересаживаются. Вполголоса диктуют, не мешая ни классу, ни мне.
А Полина не может. Умная, грамотная и добрая девочка. Но активная — любит поговорить. И вот от радости она начинает смеяться, обсуждать что-то, жестикулировать.
Сотни способов знает нормальная школа, чтобы поставить этих недорослей в строй и научить тянуть носок. Неужели нельзя без этого «раз-два»? Можно.
3
Каждый ребёнок хочет быть взрослым. Так вот, нашей наградой за умение «быть самостоятельным», будет признание его «взрослости».
— Дети, по пятницам у вас будет День рождения. И вы будете получать подарки. Ну
не все, конечно, ну посмотрим.
— ???
— Так вот, сегодня вторник, и вы ещё дети. Но те из вас, кто научится до конца недели делать три вещи, могут считать себя взрослыми. Приходить вовремя на урок, держать в порядке папку с листами (они у нас вместо тетради) и не выкрикивать с места.
— А подарки?
— Вы становитесь взрослыми и получаете три взрослых права: право сидеть с кем хочешь, право самостоятельной проверки своих работ и право без спроса, как захочешь, выходить из класса на 5 минут.
— В туалет?
— В туалет.
Взрыв хохота, переходящего в бурные аплодисменты.
157
Вот счастье, вот права! Ради такого можно и постараться.
Чувствую, как кипит возмущённый разум нормального школьного учителя: свобода ходить без спроса в туалет. Чем озабочен этот учитель? У нас и так дети на урок не опаздывают, и тетрадки ведут.
Что ж, преклоняюсь перед вашим мастерством, дорогие коллеги. А у меня опаздывают, и булку доедают.
Право выходить из класса без спроса «по нужде» имеет, кроме прочего, и глубокое философское значение. С чего начинается школа? С приучения ребёнка к тому, что пИсать нужно не тогда, когда хочется, а когда разрешено, то есть на перемене.
Следовательно, если человек может «справлять нужду» тогда, когда ему нужно — это уже не школа. Что и требовалось доказать.
4
Прошла неделя. Из 6 уроков Катя и Лиза опоздали лишь на один и страшно переживали из-за этого. Прохор замолчал совсем.
В пятницу отмечали День рождения! Мы стали старше: вчера были детьми — а сегодня уже взрослые. К сожалению, не все: праздник для Кати и Лизы был перенесён на одну неделю, я всё же строгий учитель.
А как насчёт выходов из класса на 5 минут? Где-то к середине недели, Кирилл:
— Рустам ????, можно выйти на минутку?
— Так взрослые же.
— А да, я забыл.
5
Конечно, есть сомнение: не восстановил ли я тем самым хорошо известную «оценку за поведение»? Тихо сидеть и не драться на переменах. Нет, это что-то другое — скорее, «зачёт за самостоятельность».
Ведь этой самостоятельности учить надо. Не рождается ребёнок с умением само-сто-ять. Учить медленно и терпеливо.
Приходит к нам подросток из обычной школы, допустим в восьмой класс. Семь лет он привык молча и неподвижно сидеть. А тут
мы говорим ему: «Можешь пойти в библиотеку книжку поискать, можешь посмотреть видеофильм на компьютере, можешь говорить с соседом по парте вполголоса».
А он не может вполголоса: может только молчать или кричать! Так за что ж ругать его? Не даём же мы первокласснику и восьмикласснику одинаковую задачку по математике. Так и здесь: дети находятся на разном уровне самостоятельности, и требования к ним должны быть разные. А в противном случае мы вынуждены будем всегда подстраиваться под самого неорганизованного ученика и запрещать всё всем. То есть ходить строем.
6
Мысль проста. Одиннадцать лет ребёнок учится в школе. И переходит из одного класса в другой, если выполнил программу по математике, русскому языку. Такая же программа может быть и «по самостоятельности».
Ты научился работать в группе, можешь 20 минут спокойно читать книгу, тихо ходить по классу — ура! Ты поднимаешься на одну ступеньку взрослости. Можешь без присмотра взрослого работать в компьютерном классе — ещё на одну ступеньку. Можешь работать дома по индивидуальному плану — ещё взрослее! И ты получаешь право свободного посещения уроков.
Сколько будет таких ступенек? Как будут называться эти «возрастные группы»? Какие права получает ученик, «взрослея» на один уровень? Конечно, это решать учителю. Может быть, вместе с классом.
7
И последнее. «Зачёты за самостоятельность» — это оружие. И страшно, если это оружие попадёт в руки учителя, который будет использовать его в борьбе за дисциплину на уроке. Дело, повторюсь, не в дисциплине, а в свободе.
Эти «дни рождения» нужны только тому учителю, который не приемлет душой школьную казарму и хочет хоть как-то «дать волю» детям, но понимает, что нельзя просто сказать: «Дети, вы можете делать, что хотите.»
Люди свободными, увы, не рождаются, а становятся. □
158
