CC BY
323
П.М. МОЗИАС*. УРБАНИЗАЦИЯ В КИТАЕ : ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ. (Обзор).
Аннотация. Во времена плановой экономики рост городов в Китае искусственно сдерживался государством, это было одним из элементов механизма контролируемого перераспределения ресурсов из сельского хозяйства в пользу промышленности. В период реформ урбанизация резко ускорилась. К настоящему времени в городах и поселках проживают уже почти две трети населения страны. Урбанизация была простимулирована не только экспансией промышленности, но и формированием в экономике рыночных институтов. Однако и сейчас урбанизацию в Китае нельзя считать просто естественным результатом экономического развития. Ее ход определяется сложным взаимодействием общегосударственных приоритетов и интересов элитных групп, связанных с местными правительствами. Урбанизация способствовала общему повышению доходов в Китае, но она привела и к резкому углублению социального неравенства. В обзоре освещаются подходы современных китайских специалистов и западных синологов к этой проблематике.
Ключевые слова: Китай; урбанизация; дуальная экономика; неравенство; «подворная регистрация»; миграция.
P.M. MOZIAS. Urbanization in China : Past and Present. (Review).
Abstract. In China, the course of urban growth was being deliberately slackened by the authorities during the time of planned economy. That practice was an element of the controlled redistribution of resources from agriculture to heavy industries. Urbanization accelerated
* Мозиас Петр Михайлович - кандидат экономических наук, ведущий научный сотрудник отдела Азии и Африки ИНИОН РАН, доцент департамента мировой экономики НИУ ВШЭ и кафедры теории регионоведения МГЛУ.
greatly after market reforms began. By now, almost two thirds of the whole population have been living in cities and towns. This profound shift has been supported not only by the industrial expansion, but also by unfolding of the market institutions in China's economy. However, even at present China's urbanization cannot be treated as just a natural consequence of economic development. Its dynamics is determined by a complicated interaction of priorities set up by the Central government, on the one hand, and interests of local elites associated with administrations at the levels of a province and below, on the other. Urbanization has contributed to a general rise of household incomes in China. But, at the same time, it has generated a good deal of a newly emerged social inequality. The review covers how this research agenda is studied by the Chinese and Western experts nowadays.
Keywords: China; urbanization; dual economy; inequality; «household registration»; migration.
Для цитирования: Мозиас П.М. Урбанизация в Китае : прошлое и настоящее. (Обзор) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 9: Востоковедение и африканистика. -2022. - № 1. - С. 121-155. DOI: 10.31249/RVA/2022.01.08
По историческим меркам еще совсем недавно Китай считался преимущественно крестьянской страной. В 1980 г., когда рыночные реформы только начинались, деревенскими жителями были 80,6% граждан КНР, а в 2000 г. доля крестьян в совокупном населении достигала 63,8%. Однако в 2011 г. официальная статистика впервые зафиксировала, что удельный вес жителей городов и поселков в общей численности населения Китая (51,3%) превысил долю селян (48,7%). В 2020 г. он составлял уже более 60%. По существу, на наших глазах происходит тектонический сдвиг: меняется существовавший тысячелетиями тип расселения китайского этноса.
Впрочем, нельзя сказать, что урбанизация в Китае - это исключительно современный феномен. В средневековой истории страны было немало периодов, когда городской сектор развивался очень быстро. Население некоторых городов достигало сотен тысяч и даже миллионов человек. Это происходило на тех стадиях присущего традиционным обществам династийного (мальтузианского) цикла, когда дисбаланс между возраставшим крестьянским
населением и ограниченными земельными ресурсами сочетался с бурным развитием ремесла и торговли и выходом низовых административных единиц из-под контроля императорской власти.
И напротив, города приходили в относительный упадок, когда династийный цикл заканчивался социально-экологическим кризисом, выход из которого общество находило в восстановлении жестко централизованной политической системы и господства госсектора в экономике, в сворачивании рыночных отношений и распределении ресурсов преимущественно по фискальным каналам. В целом города могли изначально основываться как административные центры, как места проживания знати - политических и военных элит, как пункты складирования собранных с крестьян в натуральной форме налогов. Но по-настоящему быстрый рост городов всегда был связан с экспансией коммерческого сектора.
Вполне правомерно сравнивать такую динамику с тенденциями, проявившимися после 1949 г. Командно-административную систему 1950-1970-х годов можно уподобить перераспределительной (редистрибутивной) структуре, которая обычно существовала в фазе династийного цикла, характерной политической и экономической централизацией. Поэтому логично, что урбанизация в первые три десятилетия существования КНР происходила медленно, даже несмотря на проводившуюся властями политику индустриализации. Число городов в Китае в конце 1970-х годов оставалось примерно таким же, как в конце 1940-х. Почти не изменились за тот период и доли горожан и селян в совокупном населении. Удивляться тут нечему, если принимать во внимание, что командно-административная индустриализация была ориентирована на развитие тяжелых, капиталоемких отраслей промышленности, создающих относительно немного рабочих мест, а миграция крестьян в города сдерживалась введенной в 1958 г. системой «подворной регистрации» (прописки).
Рыночные реформы, стартовавшие в конце 1970-х годов, практически сразу же привели к переформатированию процесса индустриализации. Произошел структурный сдвиг в пользу легких, трудоемких отраслей промышленности, задействовавших главный на тот момент избыточный ресурс китайской экономики -дешевую рабочую силу. Причем новые промышленные предприятия возникали не только в уже существовавших городах. В сель-
ской местности начался бум создания «волостных и поселковых предприятий» (ВПП), куда переходило на работу все больше крестьян. В местах сосредоточения ВВП складывались сначала поселки, а затем и новые города.
С течением времени, по мере роста масштабов китайских городов и диверсификации структуры их хозяйства, процесс урбанизации сам во многом стал определять общую хозяйственную динамику в КНР. Не случайно удельный вес горожан в совокупном населении и доля сферы услуг в национальном ВВП росли в 2000-2010-е годы практически синхронно. Последняя увеличилась с 39,8% в 2000 г. до 44,2% в 2010 г. и до 54,5% в 2020 г. Городской сектор услуг стал в 2010-е годы новым локомотивом экономического роста в стране.
В экономической теории связь урбанизации с развитием рыночных институтов и прогрессивными сдвигами в отраслевой структуре экономики обычно объясняют тем, что концентрация в городах субъектов рыночной деятельности облегчает их взаимодействие друг с другом, приносит выгоды и им самим, и местному сообществу в целом.
Предпосылки для урбанизации создает присущий промышленности эффект постоянной или растущей отдачи от масштаба производства. Иными словами, если минимум издержек достигается только при больших объемах выпуска продукции, то рациональным становится не только создание крупных производственных мощностей, но и проживание рядом с предприятиями занятых там работников с семьями.
Их потребительский спрос создает импульсы для пространственной концентрации объектов сферы услуг (торговли, общепита и т.д.) и социальной инфраструктуры (школ, медицинских учреждений и др.). А такие сосредоточенные поблизости друг от друга сооружения, как электростанции, объекты газо- и водоснабжения, дороги и мосты, нужны для удовлетворения спроса, предъявляемого как населением, так и предприятиями.
Однако экономия на масштабах сама по себе может объяснить существование лишь относительно небольших городов и поселков, которые складываются вокруг одного или нескольких промышленных предприятий. Действительно крупные города формируются, когда к ней добавляются так называемые агломера-
ционные эффекты - позитивные экстерналии, возникающие благодаря пространственной близости множества экономических агентов.
В большом городе проще наладить отношения между производителями готовой продукции и обслуживающими их поставщиками сырья, материалов и оборудования. Территориальная близость этих двух групп предприятий позволяет им снизить издержки мониторинга рынка и информационную асимметрию, укрепить взаимное доверие, сократить транспортные расходы. Наличие многочисленных поставщиков, с одной стороны, способствует углублению их специализации и соответственно повышению производительности, а с другой - поддерживает конкурентную среду, что ставит пределы росту цен. Как следствие, удерживаются от повышения и издержки у фирм-покупателей, укрепляется их конкурентоспособность. Хозяйствующие субъекты в городе совместно пользуются инфраструктурными объектами, это облегчает мобилизацию инвестиций, нужных для строительства и содержания таких крупных и дорогостоящих сооружений.
На широком городском рынке труда компаниям проще найти нужных им работников, в том числе людей с редкими навыками и компетенциями. Иначе говоря, с ростом города улучшается качество согласования (matching) между квалификацией соискателей рабочих мест и требованиями работодателей. Вследствие конкуренции между людьми, ищущими работу, меньше вероятность их оппортунистического поведения, а именно того, что они будут выбивать себе более высокие зарплаты, пользуясь кадровым дефицитом.
Соперничество между работниками на крупном городском рынке побуждает их повышать свою квалификацию и вообще «быть в тонусе». Но несмотря на жесткость городской среды, люди склонны селиться в крупных городах потому, что там в любом случае больше возможностей. Работу в городе обычно находит не только отдельный человек, но и члены его семьи. В случае увольнения у человека есть шансы обрести работу по той же профессии, так как в городах складываются кластеры предприятий одной отрасли или смежных отраслей.
В свою очередь, перелив трудовых ресурсов между предприятиями, использование ими одних и тех же источников субпоставок
облегчают диффузию информации, в том числе и технологических знаний. Компаниям, осуществляющим научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки (НИОКР), проще находить нужных им специалистов внутри города также и благодаря взаимодействию с находящимися там университетами и другими научными организациями. Результирующее накопление человеческого капитала обеспечивает основу для непрерывного потока технологических инноваций в городах. А диверсификация городской экономики способствует обмену прорывными идеями не только внутри отдельных отраслей, но и на межотраслевом уровне, что придает технологическому прогрессу дополнительное ускорение.
Эти общие закономерности, безусловно, проявляются и в ходе современной китайской урбанизации. Но нельзя не признать, что при всей прогрессивности урбанизационного процесса он всегда заключает в себе и острые социальные проблемы. Уже собственно перемещение больших масс людей в города означает для них ломку жизненных стереотипов, что не может не приводить к напряжению в обществе. Различия в предельной производительности труда и капитала между городским и сельским секторами экономики и развитие конкурентных, рыночных механизмов ведут к углублению неравенства доходов и социальных статусов. А в современном Китае на течении урбанизации не может не сказываться и специфика институционального устройства экономики и общества, благодаря которой от развития рыночных отношений выигрывают прежде всего элиты, связанные с государством.
Тенденции и диспропорции урбанизационного процесса в КНР активно обсуждаются китайскими специалистами и зарубежными синологами. Цай Фан и Ду Ян (Институт демографии и экономики труда Академии общественных наук КНР) [1] отмечают, что в 1950-1970-е годы, во времена плановой экономики, ход урбанизации тормозился не только действием системы «подворной регистрации». Сдерживался и собственно рост общего числа городов: в 1949-1978 гг. оно удерживалось в пределах 200, а в годы тяжелых кризисов (как, например, после провала политики «Большого скачка» на рубеже 1950-1960-х годов) оно даже уменьшалось. Оба вида ограничений были необходимыми элементами в механизме перераспределения ресурсов из сельского хозяйства в пользу тяжелой промышленности.
С началом реформ ограничения второго рода были сняты, и в 1998 г. число городов в Китае достигло 668 [1, с. 64]. Однако система «подворной регистрации» продолжала действовать, хотя к нарушениям ее правил власти стали относиться более спокойно. Но в период реформ роль системы прописки изменилась. Раньше она была для центрального правительства средством удержать большую часть крестьян на земле и гарантировать тем самым необходимый объем предложения дефицитной сельскохозяйственной продукции и перераспределение части ресурсов в промышленность. Теперь же в сохранении системы «подворной регистрации» заинтересованы прежде всего местные правительства. Она нужна им для того, чтобы ослабить давление на местные рынки труда (конкуренцию сельских мигрантов (СМ) за рабочие места с коренным населением городов) и на социальную инфраструктуру в городах.
Как следствие, и в 1980-1990-х годах процесс урбанизации не был синхронным с процессами экономического роста и изменения отраслевой структуры экономики. Урбанизация шла тогда главным образом за счет возникновения новых городов на уездном уровне, а рост старых больших городов был сравнительно медленным.
В условиях переходной экономики развитие городов происходит как за счет мобилизации их внутренних ресурсов, так и за счет продолжающегося перераспределения ресурсов деревни в пользу городов. В зависимости от того, как конкретно складывается комбинация этих факторов, можно выделить три модели урбанизации.
Первая модель присуща Пекину, Шанхаю, Тяньцзиню и другим крупным городам на восточном побережье Китая. У них есть как внушительные внутренние ресурсы, так и значительные административные функции, а соответственно и возможности привлекать ресурсы извне. Вторая модель реализуется при развитии малых и средних городов в восточных, приморских провинциях, особенно в тех из них, где концентрируются ВПП и предприятия с иностранными инвестициями (ПСИИ). Здеь развитие происходит главным образом благодаря использованию внутренних ресурсов. Третья модель свойственна крупным и средним городам в центральных и западных провинциях, они развиваются главным образом за счет перераспределения государством в их пользу ресурсов
из сельской местности и из более развитых восточных провинций [1, с. 65].
Местные власти проявляют готовность ослабить ограничения на приток рабочей силы в город в двух возможных ситуациях. Во-первых, так происходит, если финансовые возможности местных правительств невелики и те в любом случае не могут влиять на местный рынок труда или осуществлять выплаты социального характера в пользу местного населения. Во-вторых, власти могут пойти на либерализацию, если они рассчитывают на то, что приток рабочей силы извне будет способствовать более эффективному использованию уже имеющихся в городе ресурсов. Эти возможные выгоды сопоставляются с возможными издержками от перенаселенности, перерасхода муниципальных средств, увеличения безработицы, дестабилизации социального положения и т.д.
В конечном счете выбор в пользу либерализации делается, если реформа обещает повышение эффективности городской экономики, а это достижимо прежде всего в городах, развивающихся преимущественно за счет внутренних ресурсов и на основе рыночных механизмов. Напротив, в городах, чья динамика развития определяется государственным перераспределением ресурсов, смягчение режима прописки менее вероятно. Дело еще и в том, что в таких городах местные власти обычно имеют значительные обязательства по трудоустройству уволенных в ходе сокращений на государственных предприятиях (ГП) и по выплатам социального характера многим другим категориям получателей. Поэтому в таких городах, даже если приток трудовых ресурсов извне сулит существенное повышение эффективности, соображения социальной стабильности обычно перевешивают, и власти не склонны либерализовать режим прописки.
В целом подходы местных властей к регулированию трудовой миграции очень разные, но их все же можно определенным образом классифицировать.
Власти малых городов и поселков по решению Госсовета КНР от 1 октября 2001 г. получили право предоставлять постоянный вид на жительство всем трудовым мигрантам, которые могут доказать, что у них там есть «стабильный источник дохода и за-
конное место проживания»1. В средних и некоторых крупных городах с начала 2000-х годов постепенно смягчались требования к соискателям прописки. Например, условием регистрации могло быть наличие у мигранта двухлетнего трудового контракта. А вот в крупных и сверхкрупных городах либерализация в 2000-е годы затронула только очень небольшое число категорий рабочей силы, а в отношении основной массы мигрантов ограничения даже ужесточались2 [1, с. 66-67].
Констатировав эти тенденции, Цай Фан и Ду Ян пришли к выводу, что урбанизация в КНР идет «вторым темпом» - вслед за маркетизацией экономики, а предпосылки для нее создаются уменьшением доли ресурсов, перераспределяемых через государственные, а не рыночные каналы [1, с. 67].
Вопрос о том, как в китайской урбанизации сочетаются государственное и рыночное начала, занимает и Цзе Го (Гуандунский институт географии, Гуанчжоу) [2]. Но акценты он расставляет иначе, чем Цай Фан и Ду Ян.
Цзе Го отмечает, что во многих имеющихся исследованиях развитие современных китайских городов трактуется как воплощение идеи «предпринимательского города». Но при этом обычно утверждается, что концентрация предпринимательских ресурсов в городах происходит под воздействием программ регионального развития, реализуемых общенациональным правительством. Под-
1 В 2000-2010-е годы некоторые крупные административные единицы (провинция Хэнань, город центрального подчинения Шанхай, г. Шэньчжэнь и др.) принимали без прямой санкции общенациональных властей собственные нормативные акты, где прописывались аналогичные условия натурализации мигрантов. - Прим. реф.
2 В декабре 2013 г. на Всекитайской конференции по работе в деревне было заявлено о готовности центральных властей «сделать 100 млн сельских мигрантов, уже работающих в городах, горожанами в полном смысле слова», т.е. предоставить им вид на жительство в городах. В марте 2014 г. ЦК КПК и Госсовет КНР опубликовали План урбанизации нового типа на 2014-2020 гг. Согласно ему, доля населения, живущего в урбанизированных районах, должна была в 2020 г. достичь 60% (фактически в 2019 г. - 60,6%). Но при этом предполагалось, что к 2020 г. городскую регистрацию будут иметь только 40% населения (фактически в 2019 г. ее имели уже 44,3% населения), а остальные 20 п.п. будут приходиться на мигрантов, прописанных на селе, но имеющих вид на жительство в городе. -Прим. реф.
разумевается, что административная децентрализация в Китае произошла, но она имеет асимметричную форму: у центральных властей сохраняются возможности вмешиваться в процессы урбанизации, когда они считают это нужным для улучшения конкурентоспособности городов и тех регионов, где города расположены.
Сторонники этого подхода обращают внимание на ограниченность рыночных практик и сдерживание институциональных инноваций вследствие сохраняющегося государственного интервенционизма. Они связывают это с самим постепенным характером китайских реформ, с их незавершенностью (в частности, с сохранением государственной собственности на землю в городах). По такой логике, сами традиции авторитаризма и централизованного управления создали предпосылки для продолжающегося вмешательства вышестоящих инстанций в распределение ресурсов на местах через инициируемые Центром мегапроекты территориального развития. Местные власти могут осуществлять мобилизацию трудовых ресурсов и поощрять накопление капитала на своих территориях. Но они существенно ограничены в своих действиях теми приоритетами, которые устанавливает общекитайский Центр.
Однако адепты этого подхода признают, что административные и фискальные реформы в том виде, как они проводились с середины 1990-х годов, сформировали такую черту поведения местных администраций, как склонность к спекуляциям землей (формально - «правами пользования» государственными земельными участками) и выстраивание соответствующих альянсов с бизнесом. Местным правительствам нужны деньги для того, чтобы осуществлять вмененные им в обязанность социальные расходы и выстраивать городскую инфраструктуру.
Но децентрализация соответствующих полномочий происходила параллельно с перераспределением источников бюджетных доходов в пользу Центра. Нехватка средств в местных бюджетах и сделала провинциальные, уездные и городские правительства зависимыми от состояния рынка «прав пользования» землей. Если само выполнение правительствами их функций невозможно без доходов от передачи ими «прав пользования» девелоперам, то власти заинтересованы в постоянном подстегивании роста цен на землю - и за счет роста валового регионального продукта (ВРП) территории, и просто за счет спекуляций землей. Такая обстановка
постоянного «разогрева» хозяйственной конъюнктуры на местах во многом и определяет течение урбанизации в Китае1.
Однако, как считает Цзе Го, при всей реалистичности такого подхода в его рамках остается не проясненным, как конкретно происходит формулирование на общенациональном уровне целей развития городов и как местные власти побуждаются к их выполнению, как при этом происходит согласование интересов различных уровней управленческой иерархии.
В действительности, считает автор, центральная роль в становлении «предпринимательских городов» принадлежит местным правительствам. В сущности они сами являются субъектами предпринимательства, а помимо того они взаимодействуют с частным сектором в рамках различных схем государственно-частного партнерства (ГЧП). Причем мотивация их деятельности не сводится к максимизации прибыли (в частности, от спекуляций землей) и фискальных поступлений. Речь идет о гораздо более комплексной повестке дня: местные администрации преследуют целый ряд позитивных целей развития, и они обладают определенной автономией от центральных властей при реализации таких целей.
Другое дело, что у местных руководителей, безусловно, есть и личные интересы: они стремятся к карьерному росту и упрочению своей политической легитимности за счет демонстрации и вышестоящему начальству, и населению позитивных результатов своей деятельности. И вот здесь-то сказывается, что оценка местных руководителей «верхами» во многом исходит из того, соответствует ли эта деятельность приоритетам, установленным центральным правительством. На основе этого критерия выстроена система количественных показателей оценки и поощрений/наказаний для кадровых работников на местах. Тем, кто удовлетворяет установленным показателям, открываются возможности служебного повышения, их могут и премировать финансово. А отстающие могут быть оштрафованы, понижены в должности или даже вообще лишены права занимать руководящие посты.
1 См., например : Chien Shiuh-Shen. Economic Freedom and Political Control in Post-Mao China : A Perspective of Upward Accountability and Asymmetric Decentralization // Asian Journal of Political Science. - 2010. - Vol. 18 (1). - P. 69-89 ; Wu Fulong. Emerging Chinese Cities: Implications for Global Urban Studies // The Professional Geographer. - 2016. - Vol. 68 (2). - P. 338-348.
Вмешательство центральных властей в процессы принятия решений на местах происходит, таким образом, не в прямой, а в косвенной форме - через комплектование руководящих кадров. При этом поощряется конкуренция за более высокие оценки между руководителями одного и того же уровня, что тем более формирует у них инстинктивное стремление к повышению по службе.
Отсюда их постоянное желание реализовывать имиджевые проекты, как визуальные подтверждения достигнутых успехов, способные понравиться начальству. Даже если на этот раз продвинуться по службе не получится, реализация резонансного инвестиционного проекта все равно может принести претенденту финансовые ресурсы, которые пригодятся для будущих проектов и будущих попыток угодить «верхам».
По форме местные руководители соперничают друг с другом по показателям экономического роста и благосостояния населения на подведомственных территориях, и для этого они всеми силами зазывают к себе китайских и иностранных инвесторов. По сути же борьба идет за признание заслуг вышестоящим начальством. И это прямое следствие существующей в Китае ситуации, когда децентрализация функций, которые должно выполнять государство, сочетается с сохранением жесткого политического контроля над жизнью общества, подчеркивает Цзе Го [2, с. 230-231].
Надо еще принять во внимание и то, что местных руководителей обычно держат на должностях сравнительно недолго (как правило, не больше четырех лет) и часто переводят из одной провинции в другую. Поэтому их поведение преимущественно оппортунистическое: они склонны осуществлять или такие мероприятия, которые могут принести выгоду уже в краткосрочной перспективе, или такие, которые способны устранить проблемы в местной экономике и социальной сфере, чреватые потерей расположения «верхов».
Это и делает китайских местных руководителей чем-то вроде политиков и предпринимателей в одном лице. Они готовы использовать ресурсы для осуществления проектов, обещающих им карьерные «дивиденды». Вроде бы они действуют при этом в рамках установленных общенациональных приоритетов. Но на самом деле реализуются преимущественно проекты, сулящие быструю отдачу. А от осуществления мероприятий, чей эффект проявится
уже после истечения срока пребывания руководителей на должностях, они аккуратно уклоняются.
Так что поведение местных начальников - это не просто приспособление к спускаемым сверху директивам. Они направляют процессы урбанизации на местах в такую сторону, которая в наибольшей степени соответствует их карьерным интересам [2, с. 226-227, 230-232].
Выделенные общие тенденции автор иллюстрирует результатами своих полевых исследований, проведенных в 2013 и 2016 гг. в г. Ланьчжоу (это административный центр провинции Ганьсу, входящей в западный меридианальный пояс Китая). Развитие этого города в 2000-2010-е годы происходило в общих рамках инициированного центральным правительством в 1999 г. мегапроекта «Освоение Запада».
Выдвигая эту программу, призванную сгладить дисбалансы развития восточных, приморских и глубинных, западных провинций Китая, пекинские власти обещали западным административным единицам дополнительные налоговые льготы и права на землепользование, а также кредиты на преференциальной основе.
Ланьчжоу вступил в конкуренцию за эти ресурсы с другими крупнейшими городами Западного Китая - Сианем, Чэнду, Чун-цином и др. Причем социально-экономическая ситуация в Ланьчжоу к началу XXI в. складывалась гораздо хуже, чем в других городах-миллионниках. Если во времена плановой экономики благодаря государственным капиталовложениям в предприятия ВПК и химической промышленности индустриализация в Ланьчжоу шла высокими темпами, то за 1980-2000 гг. доля этого города в общенациональном объеме промышленного производства уменьшилась с 1,93 до 0,12% [2, с. 235]. Но при этом «чересполосное» расположение промышленных и жилых районов в городе сделало чрезвычайно острой проблему загрязнения воздуха и воды.
Борясь за выделяемые Центром ресурсы, партийные и правительственные руководители Ланьчжоу презентовали собственные программные документы, в которых проводилась мысль, что без ускорения развития именно этого города «Освоение Запада» будет вообще нереализуемо. При этом они ссылались на географическое положение Ланьчжоу в самом центре Китая; на его функции транспортного узла, через который идут транзитные грузы с
Востока на Запад и обратно; на исторически сложившуюся в 19501960-е годы роль Ланьчжоу как центра НИОКР для военной промышленности и нефтехимии (последнее важно еще и потому, что в пров. Ганьсу есть разрабатываемые нефтяные месторождения). В то же время утверждалось, что именно в Ланьчжоу можно осуществить пилотные проекты энергосбережения и сокращения вредных выбросов, которые станут примерами для всех западных провинций [2, с. 236-239].
В конечном счете местные руководители пытались таким образом увязать спускаемые из Пекина общие политические установки по поводу развития западных провинций с реальными потребностями, насущными именно для Ланьчжоу. При этом они учитывали, что в 2010-е годы круг количественных индикаторов, по которым «верхи» судят о деятельности местных чиновников, расширился: к традиционным чисто экономическим показателям (темпы прироста ВРП, объемы привлеченных иностранных инвестиций и др.) добавились экологические (удельное энергопотребление на единицу ВРП, концентрация вредных веществ в атмосфере и т.д.).
Усилия ланьчжоуских начальников были вознаграждены. В 2013 г. Госсовет КНР одобрил план развития города на 20112020 гг., в котором Ланьчжоу был определен в качестве центра нефтехимической промышленности, транспортного и логистического хаба, а также города, где предполагалось проводить модельные эксперименты по природосбережению. Под реализацию плана городу были обещаны значительные финансовые вливания из Центра.
После того как городские власти получили такую политическую и финансовую поддержку Пекина, следующей их задачей стала демонстрация позитивных результатов. Пераллельно осуществлялись две программы: вывода промышленных предприятий из центра Ланьчжоу в пригородные индустриальные парки и рекультивации освобождавшихся таким образом земель в центре ради оздоровления там экологической обстановки. При этом городские лидеры явно рассчитывали на быстрые результаты, способные понравиться тем, кто «наверху». В 60 км к северу от центра Ланьчжоу началось строительство индустриального парка («новой зоны»), площадь которого (806 кв. км) сравнима со всей уже освоенной территорией города.
А экологические нормативы в Ланьчжоу были установлены более жесткие, чем на общенациональном уровне: хорошее качество воздуха должно было поддерживаться не менее 310 дней в году, тогда как соответствующий показатель, определенный Госсоветом КНР для всей страны, составлял 275 дней [2, с. 239-240].
Требования о выводе производственных мощностей в пригороды и переселении туда работников натолкнулись на серьезное сопротивление со стороны предприятий. Властям пришлось предложить их владельцам и менеджерам специальные финансовые стимулы: компенсацию части уплаченной арендной платы за землю и освобождение от платы на новом месте; государственные инвестиции в техническую реконструкцию предприятий и финансирование мероприятий по энергосбережению; персональные бонусы менеджерам (от 100 тыс. юаней до 500 тыс. юаней) и т.д. Тем самым была установлена «смычка» интересов политических руководителей города и его бизнес-элиты, что и позволяет говорить о реализации в данном случае модели «предпринимательского города» через ГЧП [2, с. 242].
Правда, мэру и партийному секретарю Ланьчжоу, находившимся у власти в начале 2010-х годов, все это не помогло с продвижением по службе: их карьеры оборвались из-за коррупционных обвинений. Но посеянные ими семена дали всходы: Госсовет КНР в 2012 г. утвердил создание в Ланьчжоу «новой зоны» общенациональной значимости, а в 2014 г. присвоил Ланьчжоу статус «пилотного города» для реализации мер по энергосбережению и охране окружающей среды [2, с. 240].
В целом же механизм урбанизации в современном Китае может быть истолкован следующим образом, считает Цзе Го. Адаптация установок общегосударственной политики к местным условиям и групповым интересам политических и экономических элит и инициирование ими имиджевых проектов дополняются мобилизацией местного населения на выполнение поставленных задач с помощью создания внутриэлитных коалиций. Развитие «предпринимательских городов» - это в таком случае не результат осуществления определенной политики центральных властей и не простое, естественное следствие экономических процессов, а побочный результат сложных взаимосвязей между различными уровнями политико-административной иерархии [2, с. 243].
В сходной системе координат рассуждает о китайской урбанизации Л. Онг (факультет политологии Университета Торонто) [3]. Но она уделяет больше внимания тому, как в ходе урбанизации меняются образ жизни и материальное положение сельских жителей.
Л. Онг констатирует, что урбанизация и сопутствующая ей экспансия строительного сектора и сферы недвижимости вносят очень существенный вклад в экономический рост в Китае. Только на жилищное строительство приходятся 10-12% ВВП, а если присовокупить к этому смежные отрасли (сталелитейную, цементную и проч.), то получится цифра в 20-25% ВВП [3, с. 173].
Местные власти заинтересованы в развитии сектора недвижимости, во-первых, потому, что вышестоящие инстанции судят об их деятельности по числу реализованных инвестиционных проектов, а во-вторых, из-за того, что местные бюджеты стали в высокой степени зависимы от продаж «прав пользования» землей частным девелоперам.
Такая зависимость стала складываться после бюджетно-налоговой реформы 1994-1995 гг., в ходе которой поступления от налога на добавленную стоимость были перераспределены в пользу центрального бюджета. До этого НДС, как и большинство других налогов, поступал в провинциальные бюджеты, а оттуда согласованная с Центром доля поступлений передавалась в общекитайский бюджет (все это называлось системой «территориального финансового подряда»). С 1995 г. в центральный бюджет стало уходить 75% сборов от НДС, а остальные 25% делились между бюджетами уровня провинции и ниже.
В 2002 г. произошла централизация поступлений от подоходного налога с предприятий. Раньше за его сбор отвечали и общенациональная, и провинциальные налоговые администрации. Теперь же со всех вновь создаваемых предприятий налог стала собирать общенациональная служба, и доля центрального бюджета в совокупных поступлениях от этого налога достигла 68% [3, с. 174].
Как следствие, для местных бюджетов стали особенно значимыми поступления от налога на деловые операции (НДО) - косвенного налога, альтернативного НДС, его с 1994 г. уплачивали только предприятия сферы услуг. Местным властям стало выгод-
нее культивировать на подведомственных территориях не промышленные производства, а сервисные отрасли, в том числе строительство и сферу недвижимости. Уже это подтолкнуло дополнительно урбанизацию, причем не только поглощение уже сложившимися городами ближайшей сельской местности, но и строительство новых городов.
А еще одним, альтернативным налоговым, источником поступлений в местные бюджеты стала продажа частным или квазигосударственным застройщикам «прав пользования» землей. Фонд земель для такого перераспределения формируется в значительной мере за счет реквизиций участков у крестьян. С правовой точки зрения ситуация выглядит следующим образом. Формально земля в деревнях считается коллективной, переданной крестьянским семьям в долгосрочную аренду на началах подряда. Но по Закону КНР об управлении земельными ресурсами ни сами крестьяне, ни комитеты сельских жителей, которые и раздают коллективные земли в подряд, не могут вступать в контрактные отношения с компаниями промышленности и сферы недвижимости.
Передача обрабатываемых пахотных земель частным застройщикам может произойти только после обращения этих земель из коллективной собственности в государственную в результате действий местных правительств. По закону такие экспроприации могут происходить только «в общественных интересах». Но само это понятие в законе не разъяснено, что делает возможным обезземеливание крестьян во всех случаях, когда это выгодно властям.
Фактически таким образом местные власти имеют монопольное право переводить земли в деревнях из коллективной собственности в государственную, а затем передавать на возмездной основе «права пользования» этими землями компаниям, работающим на рынках жилой, офисной и другой коммерческой недвижимости [3, с. 163, 173-174].
Вообще-то центральное правительство в 2005 г. сделало единым процессом установление квот на выделение земель под промышленное и коммерческое строительство как в городских, так и в сельских районах. Одна из целей этого решения состояла в том, чтобы не допустить уменьшения площадей, занятых под выращивание зерновых культур: согласно установленной общекитайскими
властями «красной линии», под зерновые в стране должно быть задействовано не менее 1,8 млрд му (120 млн га) земли1 [3, с. 165].
Министерство земельных ресурсов ежегодно устанавливает общенациональные квоты на изъятия сельскохозяйственных земель на нужды неаграрного характера и распределяет их между провинциями, а те спускают более дробные квоты на нижестоящие уровни. По идее квоты устанавливают жесткие количественные лимиты, в рамках которых должны действовать местные администрации. Но у тех есть возможности нарастить площади земель, используемых под строительство, с помощью обходных маневров.
Они могут дать санкцию на снос части жилых построек крестьян и объявить высвобожденные таким образом земли обрабатываемыми, а затем формально обменять их на часть квоты, выделяемой под строительство в ближайших городских районах. Те земли в деревнях, над которыми власти установили контроль таким способом, могут уже легально быть использованы под строительство промышленных и инфраструктурных объектов. Причем передача «прав пользования» ими городским девелоперам происходит в таком случае уже по высоким ценам на землю, сложившимся в урбанизированных районах.
Еще более радикальный прием заключается в том, что власти «экономят» землю, распределенную между разбросанными по территории крестьянскими хозяйствами, переселяя крестьян в местности с более высокой плотностью населения. На юге провинции Цзянсу еще в 2001 г. начался эксперимент по переселению крестьян в так называемые концентрированные деревни (КД). Изначально задумка состояла в том, что увеличение плотности сельского населения позволит повысить эффективность использования земель в тех районах, где население деревень уменьшилось из-за того, что многие местные жители в поиске более высоких доходов превратились в трудовых мигрантов. Крестьян в КД стали селить в многоквартирных домах, а работу они могли найти или в создававшихся поблизости индустриальных парках, или в крупных агрофирмах.
Но со временем власти и в Цзянсу, и в других регионах сообразили, что таким образом можно не только решать проблему
11 му = 0,067 га. - Прим. реф.
«пустых деревень», но и устанавливать контроль над землей и получать внушительные доходы от ее продажи. Так что КД стали создаваться и во вполне благополучных местностях. Земли, с которых крестьян согнали таким манером, по уже описанной схеме «обмениваются» на часть городских квот на строительство и продаются инвесторам по высоким ценам. Часто это происходит вне зависимости от того, насколько рациональна урбанизация соответствующей местности [3, с. 165-166].
В декабре 2011 г. Л. Онг провела полевое исследование КД в сельских районах, окружающих г. Хэфэй - административный центр провинции Аньхуэй. Были опрошены 40 местных жителей. Выяснилось, что в шести муниципалитетах, охваченных исследованием, экспроприацию земли пережили более 54 тыс. крестьян (на тот момент это было 16,2% совокупного населения и 47,3% крестьянского населения соответствующей местности). Земли изымались под строительство высокоскоростных железных дорог, метро, автомобильных дорог, торговых центров, отелей, жилых зданий премиум-класса, административных зданий.
При этом только 12,6 тыс., или 25,2%, переселенных крестьян получили городскую регистрацию. Но даже они не приобрели в полной мере возможностей пользоваться публичными благами, предоставляемыми в городе за счет государства (медицинскими, пенсионными услугами и т.п.).
По идее переселенным крестьянам должны предоставляться три вида компенсационных выплат: 1) компенсация за землю; 2) субсидия на переселение; 3) компенсация утраченных доходов от сбыта урожая с земли.
Субсидия на переселение для лиц 16 лет и моложе составляет 10 000 юаней, а для тех, кто старше 16 лет, - 30 000 юаней (сюда входят «пособие на цели самозанятости» в 12 000 юаней и «пособие на возмещение расходов на базовые жизненные нужды» в 18 000 юаней). Однако среди опрошенных респондентов никто второй части субсидии не получил, дело ограничилось суммой в 12 000 юаней.
Компенсация доходов от урожая официально варьируется в пределах 700-3000 юаней на 1 му земли - в зависимости от того, какая культура возделывалась (за фрукты и овощи компенсация
больше, чем за зерно). Но реально респонденты получали в любом случае не более 900-1200 юаней в расчете на 1 му.
Что еще более существенно, почти никто из респондентов не получил компенсацию за землю, и это немудрено: размеры такой компенсации устанавливаются в ходе переговоров между властями городского района и поселковым правительством, управляющим данной сельской территорией, а крестьяне в них не участвуют. Компенсация поступает из города в поселковое правительство, хотя часть ее может быть передана крестьянскому коллективу. Двое респондентов пожилого возраста сказали Л. Онг, что они стали получать ежемесячную пенсию в 320 юаней за счет таких компенсационных трансфертов. Куда деваются остальные деньги -установить невозможно: то ли они тратятся на другие цели, то ли просто пополняют карманы местных чиновников.
Почти все респонденты заявили, что их финансовое положение ухудшилось после переселения. Молодые и до этого работали в основном в городской сфере обслуживания плотниками, сантехниками, уборщиками и т.д. Их зарплаты составляли скромные 800-1300 юаней в месяц (т.е. 9600-15 600 юаней в год), и после переселения заработки не увеличились. Для сравнения средний располагаемый доход городского жителя Хэфэя составлял в 2010 г. 19 051 юань в год. Пожилые же привыкли к крестьянскому труду, а после переселения они стали безработными, хотя и получают пенсию в 320 юаней в месяц. Никаких программ переквалификации местные правительства не осуществляли.
К тому же бывшие селяне потеряли доходы от сдачи в найм жилых помещений, которые были свободны из-за отъезда членов их семей на заработки в другие провинции. Не говоря уж о том, что с переселением в многоквартирные дома была утрачена возможность держать во дворах скот и птицу, выращивать фрукты и овощи. А вот расходы у переселенных семей выросли. Раньше многими из продуктов питания они обеспечивали себя сами, теперь же все это нужно покупать. Выросла и плата за воду, газ и электричество.
Жилищный вопрос переселенцев может решаться двумя способами: покупкой нового жилья или обменом старого сельского дома на квартиру в КД. В Хэфэе действует норма, согласно которой вместо 60 кв. м жилплощади в старом деревенском доме мо-
гут быть предоставлены 45 кв. м нового жилья. Но такие условия многими считаются несправедливыми: при обмене не учитываются площади хозяйственных построек и приусадебного участка. К тому же в пропорции обмена не включаются пристройки, которые крестьяне делали самовольно, без специального разрешения властей.
Немало жалоб высказывается и по поводу качества предоставленного жилья. Многие респонденты приглашали автора статьи к себе домой и показывали ей трещины в стенах. Некоторые из них сообщили, что и по прошествии нескольких лет проживания в квартирах они так и не получили документов, удостоверяющих их права как собственников. Так происходит из-за того, что дома были построены с нарушениями и застройщики не могут обеспечить их приемку контролерами качества. Другая возможная причина -это то, что земельный участок под застройку выделяется властями задним числом, когда дом уже стоит. В результате полученное от государства жилье не может быть продано легально, а если переселенцы делают это по каналам «черного» рынка, то они несут существенные денежные потери.
Не приходится удивляться, констатирует Л. Онг, тому, что обезземеливание и насильственное переселение крестьян стали в 2000-2010-е годы наиболее распространенными причинами про-тестных выступлений в Китае (раньше в этом качестве выступали избыточные налоговые изъятия и меры ограничения рождаемости). По оценке автора, если исходить из того, что на каждый 1 му реквизированной земли приходится один обезземеленный крестьянин, то ежегодно число таких потерпевших увеличивается на 250-300 тыс. человек, а всего за 1987-2010 гг. землю потеряли 52 млн крестьян [3, с. 163]. Причем доходы от продаж реквизированных земель застройщикам в сотни раз превосходят суммы компенсаций, выплачиваемых крестьянам.
Во времена плановой экономики, да и в первые десятилетия реформ система «подворной регистрации» работала так, что нормы продовольственного снабжения и различные социальные льготы распространялись только на городских жителей. А для крестьян субститутом социальных гарантий считалась причастность к коллективной собственности на землю. Теперь же получается, что в результате переселения в КД и прочих форм обезземеливания кре-
стьяне лишаются средства производства, но мало кто из них приобретает городскую регистрацию, а значит, и доступ к социальным услугам, которыми пользуются коренные горожане.
В заголовке статьи Л. Онг называет китайскую урбанизацию «направляемой государством». Однако в самом тексте она дает этому определению сложное истолкование. По мнению автора, урбанизация в Китае в последние десятилетия - это не столько естественное следствие экономического развития, сколько результат государственной политики, мотивированной фискальными интересами местных властей [3, с. 177]. Ее можно истолковать даже как коммерческое предприятие местных правительств. Речь идет о сложном, конфликтном взаимодействии интересов, наносящем прямой ущерб крестьянам, сгоняемым с земли [там же, с. 164].
Лу Мин (Центр исследований занятости и социальной защиты Фуданьского университета, Шанхай) и Чэнь Чжао (Центр исследований китайской экономики того же университета) [4] специально проанализировали влияние урбанизации на динамику неравенства доходов по линии «город - деревня». Исходная точка их рассуждений - это дуализм традиционного, аграрного и современного, городского секторов хозяйства, который, по определению, свойственен развивающейся экономике, он является одной из причин дифференциации доходов в обществе.
В дореформенное время в Китае дуализм усугублялся институциональными особенностями плановой экономики. Государство административными методами перераспределяло ресурсы из сельского хозяйства в тяжелую промышленность, там использовались технологии, предъявлявшие ограниченный спрос на рабочую силу. В отношении сельскохозяйственной продукции проводилась политика заниженных закупочных цен. Перемещение населения из деревни в город сдерживалось режимом прописки.
Но и в период реформ ограничения на приток СМ в крупные и средние города сохранились. Мигранты испытывают дискриминацию в доступе к социальным услугам в городах, а нанимающие их предприятия вынуждены платить специальный фискальный сбор. Неопределенность статуса мигрантов, их большие расходы на проживание в городах лимитируют размеры их денежных переводов в пользу семей, остающихся в деревне. Иными словами, и в
условиях переходной экономики урбанизация происходит в определенных институциональных рамках, поддерживающих дуализм.
Вообще говоря, с развитием рыночных механизмов разрыв в уровнях доходов между городом и селом должен стимулировать отток крестьян в города, а это, в свою очередь, должно способствовать выравниванию отдачи от используемых факторов производства и сглаживанию разрыва в доходах. Механизм тут следующий: увеличение предложения рабочей силы в городах будет там усиливать конкуренцию на рынке труда и сдерживать рост зарплат, а в деревне будет рассасываться традиционный избыток рабочей силы, будет повышаться производительность труда, а значит, будут расти и доходы [4, с. 51].
Но в условиях современного Китая течение этих процессов осложнено целым рядом обстоятельств. Во-первых, из-за фактической коррупционной коммерциализации системы прописки доступ к статусу горожанина имеют прежде всего наиболее обеспеченные слои сельского населения. Во-вторых, изъятие земельных площадей из сельскохозяйственного оборота и лишение крестьян возможности работать на земле часто ведут к их только формальному превращению в горожан: они не адаптированы к городской жизни и не могут найти работу. А у остающихся в деревне крестьян из-за выбытия земель из сельскохозяйственного использования участки не увеличиваются, а потому не растут и доходы. Развитие рынка «прав пользования» землей приводит к их концентрации в руках наиболее состоятельных крестьян, а те часто склонны не работать на купленной земле, а искать возможности заняться бизнесом в городе. В-третьих, поступать в вузы и, как следствие, устраиваться на работу в городах тоже могут прежде всего дети зажиточных крестьян.
В силу действия этих факторов трудовая миграция фактически работает на углубление, а не сглаживание неравенства доходов. Ситуация усугубляется еще и некоторыми факторами, связанными с проводимой экономической политикой. От экспортной ориентации экономики и привлечения иностранных инвестиций выигрывает преимущественно городское население, так как соответствующие производства сосредоточены в основном в городах и поселках.
Развитие негосударственных укладов хозяйства в ходе реформ происходило за счет создания ВПП в сельской местности и разгосударствления городских предприятий. Первый из этих процессов способствовал занятию избыточной деревенской рабочей силы и повышению доходов сельского населения. Второй же процесс, с одной стороны, приводит к увольнениям с неэффективных ГП, что способствует усилению конкуренции на городском рынке труда, а от этого рост зарплат горожан замедляется. Но, с другой стороны, повышение эффективности предприятий может приводить к увеличению их спроса на рабочую силу, а это способствует росту зарплат и углублению разрыва в доходах между городским и сельским населением.
О результативности работы местных руководителей вышестоящие инстанции судят прежде всего по показателям экономического роста в соответствующей административной единице, а тот обеспечивается прежде всего неаграрными отраслями. Многие местные начальники предпочитают финансировать из бюджета не сельское хозяйство, а более выигрышные в имиджевом плане начинания. Правда, может быть и так, что если за счет местного бюджета осуществляются крупные инфраструктурные проекты, то это помогает сглаживанию неравенства, ибо такие стройки обычно ведутся с привлечением большого числа местных крестьян [4, с. 53-54].
Так что урбанизация оказывает на неравенство доходов между городом и деревней противоречивое воздействие. Она может как усиливать, так и ослаблять неравенство, резюмировали Лу Мин и Чэнь Чжао [там же, с. 55].
Вань Гуанхуа (Центр исследований экономик стран бассейна Индийского океана Юньнаньского финансово-экономического университета, Гуйлинь) [5] уточняет в своей статье, как складывается соотношение этих двух эффектов в динамике.
Он отмечает, что современный китайский экономический рост - это и есть результат взаимовлияния индустриализации и урбанизации. Аграрная реформа конца 1970-х годов привела к повышению доходов крестьян и их спроса на промышленные товары, это создало условия для роста промышленного производства. Развитие промышленного, а затем и сервисного секторов породило повышенный спрос на трудовые ресурсы на городских рынках. Он
удовлетворялся благодаря тому, что в сельском хозяйстве благодаря реформам увеличивалась производительность труда и рабочая сила могла перераспределяться из деревни в город. Рост производства в городском секторе обеспечивался и благодаря использованию сравнительных преимуществ экономики, наращиванию на этой основе экспорта и привлеченных иностранных инвестиций, это тоже стимулировало приток СМ в города и поселки.
В результате такого экономического роста в обществе в целом уровень доходов повысился, сотни миллионов бедных людей стали жить гораздо лучше. Но при этом резко усилилась дифференциация доходов. Можно сказать, что в ходе реформ баланс между экономической эффективностью и социальной справедливостью был нарушен в пользу первой. Ситуация требует выправления, так как нарастание неравенства само по себе может порождать риски для устойчивости экономического роста. В этой связи и требуется углубленное исследование взаимосвязи урбанизации и неравенства. Надо выяснить, нужно ли для сглаживания неравенства замедлить ход урбанизации методами экономической политики. Или же можно рассчитывать на то, что урбанизация сама в конечном счете сгладит неравенство, а значит, ей нужно способствовать? [5, с. 73-74].
Автором для характеристики неравенства в Китае были построены индексы Тейла за период 1978-2010 гг. по всему населению, занятому в народном хозяйстве, и по занятым в городском и сельском секторах по отдельности. Исследование показало, что неравенство несколько уменьшилось в 1978-1982 гг., но затем оно нарастало вплоть до 2006 г., хотя и с некоторыми колебаниями (на рубеже 1980-1990-х годов и в 1996-1997 гг.). При этом неравенство в городах и поселках в течение всего периода реформ было менее существенным, чем в деревне. Но и в городах нарастание неравенства стало весьма ощутимым начиная со второй половины 1990-х годов. Тем не менее по обществу в целом показатели неравенства гораздо выше, чем по городскому и сельскому секторам, и это говорит о том, что внутрисекторальное неравенство - не единственная причина совокупного неравенства.
После 2006 г. неравенство стало сглаживаться, показатели его несколько уменьшились и по стране в целом, и по двум секторам экономики по отдельности. В деревне этому способствовали отмена единого сельскохозяйственного налога (как раз в 2006 г.) и
учреждение систем социального страхования для крестьян (медицинского, а затем и пенсионного). В городах с середины 2000-х годов тоже создавались новые институты социальной поддержки. Но трудно сказать, оформилась ли таким образом новая долгосрочная тенденция. Обращает на себя внимание то, что неравенство доходов уменьшалось в периоды замедления экономического роста (после 1997 г. и после 2007 г.), это само по себе вызывает сомнения в устойчивости тенденции [5, с. 76-77].
Степень урбанизации (доля населения городов и поселков в совокупном населении) выросла с 17,9% в 1978 г. до 51,3% в 2011 г., но еще в 1995 г. она достигала только 29,0%, т.е. темп урбанизации с течением времени ускоряется. Получается, что с середины 1980-х годов рост степени урбанизации и углубление неравенства происходили синхронно. Но есть ли здесь однозначная причинно-следственная связь?
Проведенное Вань Гуанхуа эконометрическое исследование выявило, что вклад межсекторальных различий в совокупное неравенство увеличивался до середины 1990-х годов, т.е. до того момента, когда степень урбанизации приблизилась к 30%. Затем общая картина неравенства стала в большей степени определяться дифференциацией доходов внутри городского и сельского секторов. Так что динамике неравенства в ходе урбанизации свойственна траектория, похожая на «вывернутую» букву и. Сначала урбанизация способствует углублению неравенства, но затем она, наоборот, помогает его сглаживанию, и это, судя по всему, общая для развивающихся стран тенденция.
В Китае точка перелома пришлась примерно на 1995 г. После ее прохождения различия в доходах между городом и деревней перестали углубляться, а главной причиной нарастания совокупного неравенства стала усугубляющаяся дифференциация доходов внутри городского сектора. При этом неравенство доходов внутри деревни в Китае всегда было сильнее, чем в городе, но со временем значимость этой проблемы убывает в связи с сокращением численности сельского населения [5, с. 81-84].
Значение индекса Тейла, исчисленного по обществу в целом, увеличилось в Китае с 0,15 в 1984 г. до 0,39 в 2010 г. Но, согласно оценкам Вань Гуанхуа, когда степень урбанизации достигнет 80%, то индекс Тейла снизится до 0,24 и неравенство вернется тем са-
мым на уровень конца 1990-х годов. А если при этом будут еще и задействованы механизмы перераспределения доходов для сглаживания неравенства внутри городского и сельского секторов, то индекс Тейла может опуститься до 0,20. Это будет означать, что Китай вернется примерно к той же степени социальной дифференциации, которая имела место на начальном этапе реформ [5, с. 81, 85].
Отсюда следует, что Китаю надо не замедлять, а ускорять движение по пути урбанизации. Но при этом нужно принимать меры для сглаживания неравенства внутри городов, в том числе через преодоление дискриминации СМ, распространение на них городских систем социального страхования [5, с. 85-86].
Более основательно эта точка зрения изложена в статье, написанной Вань Гуанхуа в соавторстве с Ло Чжи (Центр исследования проблем экономического развития Уханьского университета), Чжан Сюнем (факультет финансовой статистики Пекинского педагогического университета) и Ли Цзином (Центр исследований экономики региона верховий р. Янцзы Чунцинского промышлен-но-торгового университета) [6].
Авторы отмечают, что по поводу китайской урбанизации часто высказываются противоположные оценочные суждения: ее называют то «слишком быстрой», то «слишком медленной». Уже эти эпитеты, не имеющие четко определенного содержания, наводят на мысли о существовании «оптимальной» траектории урбанизации. Авторы статьи считают, что оптимальный вариант - это урбанизация, сочетающая цели экономической эффективности и социальной справедливости. Но для его реализации должны соблюдаться определенные условия.
Авторами построены две теоретические модели урбанизации: «чисто рыночная» (т.е. основанная исключительно на действии рыночных сил) и «оптимальная» (включающая в себя параметр общественного благосостояния и учитывающая дисбалансы в распределении доходов в обществе).
Методологический аппарат в обеих моделях один и тот же. Предполагается, что экономика страны состоит из двух секторов: сельского хозяйства и промышленности. Поначалу все занятые в народном хозяйстве работники - это уроженцы деревни. Часть из них всю жизнь так и трудится в аграрном секторе. А другая часть принимает решение перебраться в город и работать в промышлен-
ности. Но такое перемещение трудовых ресурсов не происходит автоматически, оно связано с определенными издержками миграции.
В сельском хозяйстве используется только один фактор производства - труд. В условиях рыночной конкуренции зарплата сельского работника равна предельному продукту труда. В промышленности используются и труд, и капитал. Величина выпуска продукции определяется согласно функции Кобба - Дугласа, она зависит не только от вкладов факторов производства, но и от совокупной факторной производительности, т.е. эффективности эксплуатации ресурсов. Предполагается постоянная отдача от масштаба производства. Средняя зарплата в промышленности складывается в зависимости от относительных цен, т.е. пропорций обмена промышленных товаров на сельскохозяйственные.
Совокупное предложение рабочей силы состоит из двух категорий работников - сельскохозяйственных и промышленных. Предполагается, что люди, однажды переехавшие в город, уже вряд ли вернутся назад, так как если они потеряют работу в промышленности, то им для возвращения в деревню снова придется понести издержки миграции.
Когда бывший крестьянин начинает получать зарплату в городе, то он делит ее между покупками аграрной продукции и приобретением промышленных товаров, максимизируя таким образом свою полезность. Часть дохода идет на формирование сбережений. Собственно решение о переходе в промышленность крестьянин принимает, сравнивая уровни зарплат в двух секторах экономики и учитывая издержки, связанные с миграцией (не только выраженные в денежной форме, но и психологические, связанные с изменением социального статуса и т.п.). В условиях равновесия на рынке труда полезность для мигранта, получаемая благодаря тому, что он теперь зарабатывает больше, чем в деревне, уменьшается на величину издержек миграции [6, с. 93-94].
«Чисто рыночная» модель урбанизации, игнорирующая проблему неравенства доходов, основана на предпосылке о равновесном состоянии четырех рынков - сельскохозяйственных и промышленных товаров, капитала и труда. Если это условие соблюдается, то чем меньше издержки миграции, тем выше степень урбанизации. Но даже если такие издержки будут нулевыми, сельское хозяйство не исчезнет совсем (подтверждением тому является го-
род-государство Сингапур, где в экономике сохраняется аграрный сектор).
В модель «оптимальной» урбанизации включен параметр неравенства доходов. Разница зарплат в сельском хозяйстве и промышленности характеризует неравенство доходов между деревней и городом. Но авторы учитывают, что в дуальной экономике неравенство доходов проистекает не только из различий между двумя секторами, но и из дифференциации доходов внутри каждого из них. Для измерения неравенства доходов авторы используют индекс Тейла. Его достоинство в том, что он сложносоставной, т.е. может оценить и внутри-, и межсекторальное неравенство.
Авторы исходят из того, что неравенство проистекает как из различий в производительности отдельных людей, так и из искажений, вносимых государственной политикой в функционирование рыночного механизма. В Китае основная причина межсекторального неравенства - это как раз установленная властями система «подворной регистрации», из-за которой у отдельных категорий населения разные возможности доступа к образованию, здравоохранению и другим социальным услугам. Как следствие, даже если крестьянин и горожанин имеют одинаковый денежный доход, получаемая ими полезность будет разной [6, с. 91-93].
Авторы предполагают, что «оптимальный» уровень (степень) урбанизации достигается при максимизации общественного благосостояния, т.е. когда в ходе урбанизации одновременно реализуются цели экономической эффективности и социальной справедливости. И они считают, что количественно степень урбанизации в случае реализации «оптимального» варианта будет выше, чем при реализации «чисто рыночного» сценария.
Авторы выдвигают гипотезу о том, что для выхода на «оптимальный» уровень урбанизации, превышающий тот, который достигается при действии «чисто рыночного» механизма, нужно соблюдение следующих условий: 1) неравенство доходов внутри городского сектора экономики должно быть сравнительно небольшим; 2) издержки миграции должны быть относительно высокими [6, с. 95].
Эти условия вполне соответствуют логике здравого смысла. Если неравенство в городах не слишком сильное, то власти будут склонны позволить большему количеству новых мигрантов устра-
иваться на работу в промышленности. А это само по себе будет способствовать дальнейшему сглаживанию неравенства доходов, с одной стороны, и ускорению урбанизации - с другой. Если же в городах неравенство сильное, то приток СМ может его еще больше усугубить, а власти в этом не заинтересованы.
В свою очередь, если издержки миграции очень высокие (а это само по себе предполагает наличие большого разрыва в доходах между городом и деревней), то государству придется специально стимулировать миграцию ради поддержания экономического роста, иначе тот не будет обеспечен адекватным предложением рабочей силы. Напротив, если издержки миграции очень низкие, а неравенство между городом и деревней сравнительно умеренное, то у властей нет мотивов вмешиваться в ситуацию. Ход урбанизации будет оставлен ими на попечение рыночных сил.
Косвенно справедливость этих предположений подтверждает и то, что во многих развивающихся странах (в том числе в Китае и Индии) к высокому уровню межсекторального неравенства привели как раз попытки правительств искусственно замедлить урбанизацию. Она, по представлениям власть имущих, была виновна в нарастании неравенства, тогда как на самом деле, считают авторы, для сглаживания неравенства нужно, наоборот, стимулировать урбанизацию. Это позволит постепенно преодолеть дуализм экономики и обеспечить сближение показателей доходов различных социальных групп уже на более высоком уровне [6, с. 96].
Общими рассуждениями авторы не ограничиваются. Они с помощью эконометрической модели проверяют, действительно ли введение параметра распределения доходов в систему целеполага-ния властей (наряду с параметром экономического роста) приводит к ускорению урбанизации.
В модели в качестве объясняемой переменной выступает степень урбанизации (т.е. доля населения городов и поселков в совокупном населении той или иной провинции Китая). Главной объясняющей переменной является наличие / отсутствие специальной политики властей по сглаживанию неравенства доходов. Для количественной характеристики неравенства используются данные о располагаемых доходах жителей городов и поселков и о чистых доходах крестьян (оба показателя - в подушевом выражении).
Анализировался массив информации за 1991-2010 гг. Наличие / отсутствие у провинциальных властей специальной перераспределительной политики определяется по тому, есть ли в правительственных докладах, зачитываемых на ежегодных сессиях провинциальных собраний народных представителей, стандартные упоминания о «внимательном отношении к распределению доходов» и «увеличении доходов мало- и среднеобеспеченных групп населения». Если есть, то параметру придается значение в 1, если нет - то нулевое значение.
Правда, нужно иметь в виду, что в соответствующих документах общекитайского уровня эта тематика стала обсуждаться только начиная с 1999 г., а местные власти склонны копировать в своих документах те установки, которые выдвигаются Центром. Поэтому отсутствие упоминаний о перераспределительной политике в провинциальных документах 1991-1999 гг. может свидетельствовать скорее о недостатке информации, чем об отсутствии такой политики. Но в любом случае заявления о необходимости сглаживания неравенства авторам удалось найти только в четырех из 180 документов (докладов местных правительств), обнародованных за 1991-1999 гг.
В качестве контрольных переменных в модели выступают:
- подушевые госрасходы на образование и здравоохранение в провинции;
- плотность концентрации там промышленных производств (она оценивается как доля данной провинции в общекитайском объеме промышленного производства);
- общий уровень индустриального развития провинции (оценивается как доля занятых во «вторичном» секторе экономики (т.е. в обрабатывающей промышленности и строительстве) в совокупной трудовой занятости в провинции);
- подушевой ВРП в целом по провинции;
- уровень подушевых доходов сельских домохозяйств;
- степень «открытости» экономики провинции (измеряется как подушевая величина накопленных там прямых иностранных инвестиций);
- обеспеченность провинциальной экономики инфраструктурой (оценивается по соотношению протяженности авто- и железных дорог в провинции и ее общей площади);
- подушевое производство зерновых в провинции;
- демографические особенности провинции (среднее число лет обучения ее жителей, плотность и естественный прирост населения) [6, с. 97-98].
Однако собственно параметр неравенства доходов не был включен в число объясняющих переменных, так как его функцию уже выполняют другие переменные (индикатор государственной политики и уровни подушевых доходов).
Расчеты по модели выявили позитивную, хотя и нечетко выраженную корреляцию между государственной перераспределительной политикой и уровнем урбанизации в провинции. А по мере учета все большего числа контрольных переменных эта взаимосвязь проступает все более отчетливо. Таким образом, гипотеза авторов подтверждается: в Китае из-за действия системы «подворной регистрации» присутствует сильная фрагментация городского и сельского секторов, издержки миграции поэтому высоки, и в таких условиях именно государственная перераспределительная политика может выступать в качестве катализатора урбанизационного процесса [6, с. 99].
Но авторы учитывают и то, что само повышение степени урбанизации может при этом происходить по-разному. Один вариант -это когда проводимая в провинции политика сглаживания неравенства способствует активизации миграции крестьян не только внутри этой провинции, но и за ее пределы. Доля сельских жителей в совокупном населении провинции в результате уменьшается, что и означает увеличение степени урбанизации. А переток СМ в города и поселки другой провинции ускоряет урбанизацию и там, но это не связано с социальной политикой, которая там проводится.
Другой вариант - это когда проводимая в одной провинции перераспределительная политика привлекает туда СМ из другой провинции. Как следствие, и в той второй провинции степень урбанизации растет, но это не является результатом усилий тамошних властей по выравниванию доходов.
Таким образом, конечное увеличение степени урбанизации может происходить за счет как внутри-, так и межпровинциальной миграции. Проведенное авторами дополнительное исследование показало, что активная социальная политика провинциальных властей порождает оба этих эффекта: число работников с временным
видом на жительство растет и внутри и вне той провинции, где власти специально уделяют внимание сглаживанию неравенства [6, с. 101].
Итак, социальная политика провинциальных правительств стимулирует трудовую миграцию и тем самым способствует урбанизации. Но каков здесь передаточный механизм влияния? Какие именно меры провинциальных властей по борьбе с бедностью приводят к ускорению урбанизации?
В развивающихся странах самые бедные обычно живут в деревнях, а совокупное неравенство доходов в обществе складывается прежде всего под влиянием разрывов между городом и селом. Так обстоит дело и в Китае. Поэтому политика борьбы с бедностью - это прежде всего помощь со стороны государства крестьянам.
Но для решения социальных проблем деревни нужно прежде всего преодолеть фрагментацию городского и сельского секторов, и важнейшее значение тут имеет строительство инфраструктуры, которая свяжет два сектора воедино. Создание дорожных и телекоммуникационных сетей снизит издержки миграции и ускорит тем самым переток рабочей силы в города. При этом усилятся и процессы накопления физического капитала, что тоже дополнительно простимулирует урбанизацию. В свою очередь, крестьянам будет легче доставлять их продукцию на городские рынки и покупать там необходимые им товары, в том числе сельскохозяйственную технику и удобрения.
Но одновременно властям нужно позаботиться и о том, чтобы многие СМ не становились в городах безработными, иначе бедность просто будет воспроизводиться в другом секторе. Поэтому ради стимулирования создания рабочих мест властям следует специально поддерживать развитие промышленности в городах, в частности - предоставлением предприятиям льготных банковских кредитов [6, с. 101-102].
Проведя дополнительное эконометрическое исследование, авторы установили, что если провинциальные власти декларируют борьбу с неравенством как одну из своих приоритетных задач, то в соответствующей провинции обычно активизируется строительство автомобильных дорог и увеличивается кредитование промышленности. Так что трансмиссия сигналов от социальной поли-
тики к урбанизации действительно происходит по этим двум каналам, хотя вполне возможно, что ими набор передаточных механизмов не ограничивается [6, с. 102-103].
Итак, если бы в Китае не шла быстрая урбанизация, то социальное неравенство было бы еще более сильным, чем сейчас, просто потому, что сотни миллионов крестьян оставались бы в застойной бедности. Теперь же прежняя модель экономического роста, во многом базировавшаяся на освоении экспортных рынков, явно буксует, а для расширения внутреннего спроса нужно сглаживание социального неравенства. Авторы статьи уверены, что для решения этой задачи нужно не замедление, а ускорение урбанизации, но ей нужно придать большее социальное измерение [6, с. 103].
Список литературы
1. Цай Фан, Ду Ян. Развитие городов в переходной экономике Китая : Иерархия городов, мобилизация финансовых ресурсов и миграционная политика. Цай Фан, Ду Ян. Чжуаньсин чжун дэ Чжунго чэнши фачжань - чэнши цзицэн цзегоу, жунцзы нэнли юй цяньи чжэнцэ // Цзинцзи яньцзю. - Пекин, 2003. -№ 6 - С. 64-71. - Кит. яз.
2. Цзе Го. Роль карьерных соображений в мотивации местных руководителей и управление городами на практике : Истолкование концепции «предпринимательских городов» в Китае с точки зрения локальных интересов. Jie Guo. Promotion-driven Local States and Governing Cities in Action - Rereading China's Urban Entrepreneurialism from a Local Perspective // Urban Geography. - Abingdon (UK), 2020. - Vol. 41(2). - P. 225-246.
3. Онг Л. Направляемая государством урбанизация в Китае : Небоскребы, доходы от продажи земли и «концентрированные деревни». Ong L.H. State-led Urbanization in China: Skyscrapers, Land Revenue and «Concentrated Villages» // China Quartely. - London, 2014. - N 217. - P. 162-179.
4. Лу Мин, Чэнь Чжао. Урбанизация ; экономическая политика, ориентированная на развитие городов и разрыв в уровнях доходов между городом и деревней.
Лу Мин, Чэнь Чжао. Чэншихуа, чэнши цинсян дэ цзинцзи чжэнцэ юй чэнсян шоужу чацзюй // Цзинцзи яньцзю. - Пекин, 2004. - № 6. - С. 50-58. - Кит. яз.
5. Вань Гуанхуа. Взаимосвязь урбанизации и неравенства : Методология анализа и китайская действительность.
Вань Гуанхуа. Чэнчжэньхуа юй буцзюньдэн : фэньси фанфа хэ Чжунго аньли // Цзинцзи яньцзю. - Пекин, 2013. - № 5. - С. 73-86. - Кит. яз.
6. Урбанизация, совмещающая в себе эффективность и справедливость : Теоретическая модель и китайская действительность / Ло Чжи, Вань Гуанхуа, Чжан Сюнь, Ли Цзин.
Цзяньгу сяолюй юй гунпин дэ чэнчжэньхуа : лилунь мосин юй Чжунго шичжэн / Ло Чжи, Вань Гуанхуа, Чжан Сюнь, Ли Цзин // Цзинцзи яньцзю. -Пекин, 2018. - № 7. - С. 89-105. - Кит. яз.
