CC BY
31
УДК316.7 Н.И. Петров
УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ В СИТУАЦИИ ПОСТЛИБЕРАЛИЗАЦИИ КУЛЬТУРЫ
Выход к пределам социальности и публичности, которая прокламируется постлиберализмом, делает неэффективными традиционные разделения управленческих стратегий. В статье обосновывается необходимость применения герменевтического подхода, связанного с учетом масштаба и горизонта событийности. Современная постсоциальность прямо связана с либеральной идеологией, на которой и строится неклассическая стратегия управления. В сетевом обществе становится очевидно, что она не универсальна. Социальный инжениринг остается эффективным лишь во вторичном секторе. Иные растущие секторы, например некоммерческие, не предполагают внешних манипуляций. Необходимо переосмыслить не только соотношение различных теоретических подходов, но и радикально пересмотреть применимость управленческих стратегий микроуровня и их связь с идеологиями.
Ключевые слова: управление, постлиберализм, культура, постмодерн, герменевтика.
N.I. Petrov
MANAGEMENT STRATEGIES WITH REGARD TO POST-LIBERALIZATION OF CULTURE
The paper states that embracing the limits of sociality and publicity which are encouraged by post liberalism makes traditional division of management strategies ineffective. The paper claims the need for a hermeneutic approach linked to the scale and horizon eventfulness. Modern post social society is directly associated with the liberal ideology which gave rise to a neoclassic management strategy. In a network society it becomes obvious that it is not universal. Social engineering remains effective only in the secondary sector. Other growing sectors for example, noncommercial ones do not allow external manipulations. It is necessary to rethink not only correlation of different theoretical approaches but also radically revise the applicability of microlevel administrative strategies and their connection with ideologies.
Key words: management, post liberalism, culture, postmodernism, hermeneutics.
В ХХ в. складываются основные концепции управления. При значительном разнообразии моделей они едины в принципиальном противопоставлении традиционного и неклассического подходов. Но постсовременные сдвиги заставляют увидеть управленческие стратегии в иной перспективе. В контекстах постлиберализма меняются акценты, и многие разделения перестают быть релевантными. В настоящей статье мы обратимся к проблеме условий формирования понимания основных
управленческих стратегий в ситуации постлиберализации культуры.
Неклассическая концепция управления возникает в ходе технологической революции как интерпретация экспериментов Ла Пьера, Мэри П. Фоллет, Элтона Мэйо, Фрица Ротлисберга. Она истолковывается внетехнологи-чески, но исключительно в предметной сфере управления персоналом. Поэтому в литературе неклассический подход к управлению зачастую интерпретируется как
простое дополнение «классической доктрины с внесением в нее изменений, следующих из индивидуального поведения и влияния неформальной группы» [4, с. 24]. Хотя стратегии управления персоналом представляются иррелевантными государственному и муниципальному управлению, очевидна связь идеологии Модерна и неклассических стратегий управления. Начиная с концепции «человеческих отношений», теорий Макгерегора неклассические управленческие стратегии укореняются в антропологических допущениях1, прямо связанных с гуманистическими метанарративами Модерна. Эксперименты, интерпретация которых лежит в основе неклассических концепций управления персоналом, как бы случайно оказываются иллюстрациями идеологии Модерна. Открытие «организационной структуры» не меняют ситуации принципиально.
Именно в этот период проявляется, что три инструмента управления - иерархия, культура и рынок (горизонтальные связи) - различно представлены в разных сферах управления. И единым для разных уровней предстает культура, понимаемая как вырабатываемые и признаваемые обществом ценности, социальные нормы, установки, шаблоны поведения, ритуалы, которые заставляют человека вести себя так, а не иначе.
Культура как инструмент управления на всех уровнях связана с метанаррациями либерализма. Для создания «идеальной истории» требуется сильная идеология, которая апеллировала бы к нравственным мотивам любви к людям, руководствовалась стремлением «спасти их от страданий и неправды и утвердить праведный порядок жизни» [5, с. 78].
За пределами традиционного христианства самодостаточный новоевропейский человек находит идеологическую опору для собственной идентичности в утопических проектах земного рая. Конкретная идеология утопических проектов оформляется в виде либерализма, который с момента возникновения предстает как идеология, претендующая на универсальное знание свободы. Все принципы идеологии либерализма и само название основаны на тезисе «свободы». Но при этом философы-либералы (в частности, Дж. Стюарт Милль) подчеркивают, что «свобода», которую они отстаивают, - это понятие строго отрицательное. При том что они разделяют «свободу от...» (чего-то) и «свободу для...» (чего-то), предлагая использовать два разных английских слова - liberty и freedom. От liberty и происходит название «либерализм». Но здесь присутствует исключительно негативная свобода - «свобода от.».
Либертантные принципы, которые лежали в основе исторического либерализма, развивавшегося Локком, Миллем, Кантом, позже - Бентамом, Констаном, вплоть до неолиберальной школы ХХ в. Фридриха фон Хайека и Карла Поппера, всегда были замкнуты на «свободу от.». Так, идеология эмансипации ратует за разрушение практически всех традиционных социально-политических институтов - вплоть до семьи или половой принадлежности. Формы социальности оцениваются как чисто договорные феномены, временные и онтологически случайные.
1 Очевиден либерально иллюминативистский пафос Макгрегора: «Люди не являются от природы пассивными и не противодействуют целям организации».
Но в случае прихода либералов к власти проявляется противоречивость данной позиции. Теоретически считая, что государство рано или поздно должно отмереть, уступив место мировому рынку и мировому гражданскому обществу, либералы по прагматическим соображениям поддерживают государство, если оно является буржуазно-демократическим, способствует развитию рынка, гарантирует «гражданскому обществу» безопасность и защиту от агрессивных соседей, а также предотвращает «войну всех против всех» (Т. Гоббс).
Либеральная идеология проникает во все сферы жизнедеятельности, разрушая традиционные институты и ценности. Но на пути реализации утопических проектов встает одна и та же проблема - упорство и сопротивление традиционных форм жизни. Антагонистом либерализма предстает консерватизм. Консерваторы, которые призывают относиться бережно к социальным институциализациям, постоянные враги либералов. И до ХХ в. эта дилемма была очевидной и универсальной.
Но практика либерализма оказалась чреватой террором и насилием, т.е. порождала несвободу в невиданных масштабах. «Вместо искомого царства добра и правды устанавливается господство неправды, насилия и злодейств; вместо желанного избавления человеческой жизни от страданий - безмерное их умножение» [5, с. 79]. Поэтому убедительные контраргументы либерализму приводятся сторонниками нового - Гоббсом, Локком, Мандевилем, Кантом. Они отчетливо видят, что прогресс питается пороком и злом, а «невидимая рука» связана с человеческими планами лишь постфактум. Поэтому социальное зло непобедимо.
В сфере теории поворотной точкой можно считать обнаружение Гегелем пределов истории современности. Говоря о господстве и рабстве в «Феноменологии духа», он показывает, что мера свободы, а значит и страданий, едина. Господин свободен, он наслаждается свободой. Но он ограничен весьма существенно, и поэтому он страдает, но его страдания другого плана, нежели страдания раба. Последний, страдая, порождает идею свободы, идею преодоления страдания страданием, которая появляется у него в результате труда. Раб проживает страдание. То есть он не просто трудится предметно в общественном производстве, но выполняет важнейшую экзистенциальную функцию «страды», труда внутреннего переживания. В этом отношении Гегель первый в новой истории философии увидел, что страдание рабов не просто дает возможность обнаружения жизни господ как наслаждения, но выполняет важнейшую функцию для истории Мирового Духа. Такой поворот тематизации свободы открывает экзистенциальный горизонт «свободы для.».
Просвещение и либерализм в своей практике тяготеют к позитивизму и к социальному максимализму. Утопическое сведение человека к социальному (ансамблю общественных отношений) фиксирует реализующуюся в социальной действительности деэкзистенциализацию. Социально-экономический прогресс питается энергией человека и потому ведет к возрастанию экзистенциальных проблем. Все очевиднее, что опирается данная идеология на фрагментарное, неполное, а значит ложное, понимание свободы. Но Гегель оказался прав. «Свобода для.» становится камнем преткновения для товаропроизводящей культуры. Спустя полвека Ницше фиксирует
уже катастрофическое положение человека данной культуры. Он обращает внимание на то, что сведение культурных ценностей к тому, чем индивид может свободно распоряжаться, фактически лишает их статуса реальных ценностей. Результатом этого процесса является нигилизм запада. И социальный максимализм - лишь одна из необходимых сторон этого процесса. Модерн в этой проекции предстает теоретически неопровержимой дискурсивной конструкцией. ХХ в. проявляет историчность и ограниченность Модерна и заставляет экзистенциально герменевтически переосмыслить свободу.
Крушение тоталитарных режимов, реального социализма и иных внешних противников либерализма, означавшее победу в мировом масштабе, лишает идеологию ее корней. Демонтаж биполярной системы вместо того, чтобы расчистить путь к установлению либерально-мондиалистской модели в действительно глобальном масштабе, спровоцировал системный кризис либерализма и привел к становлению постлиберализма. Однополярный мир не просто отказывается не практике от идеи универсальной применимости либеральных схем ко всем человеческим обществам, но и фактически признает бесперспективность дальнейшей либеральной практики в самих развитых странах Запада. Но это лишь внешнее проявление глубинного культурного кризиса. Идеология признания плюрализма культур, т.е. несводимых к общей мере целостных образов жизни, не совместима с универсалистскими претензиями Просвещения на способность построить фундированную абстрактным рацио цивилизацию.
Самая «продвинутая» «скандинавская модель» социального государства к началу 1990-х гг. демонстрирует собственные пределы. Стало очевидно, что содержание социальной политики ограничено конкретным уровнем требований сохранения социального равновесия в обществе. Ликвидация несправедливости и страдания на основании либеральных рецептов невозможна в принципе, ибо социальность удерживается именно ими. Искусственное нарушение баланса разрушает социально-экономические основы товаропроизводящей цивилизации. Она не может победить собственную основу, ибо укоренена в конкуренции, соревновательности и порочности человеческой природы. Культура публичного дискурса принимает в данной цивилизации форму конкуренции, которая питает Левиафана социальной совестью, виной, метанарративами равенства и справедливости и т.п. Это тонко переживалось русской мыслью. Спектр интерпретаций достаточно широк от концепций либерального консерватизма до парадоксальной позиции «Вех».
Ситуация постсовременности реально отражает шаткость опоры на либеральную эмансипацию. Бодрийяр писал: «Если бы мне надо было дать название современному положению вещей, я сказал бы, что это - состояние после оргии. Оргия проявляет себя как момент освобождения во всех сферах жизни общества» [1, с. 37].
На путях социального инжениринга экзистенциальные смыслы могут быть только потеряны. Эта потеря невосполнима извне. В сфере развитой «свободы от.» жить становится комфортнее и удобнее, но незачем. Ситуация более существенна, чем кажется. Человек не может жить в срединной культуре, идентифицируя себя как неизбежно страдающего. Либеральная социокультурность нигилистична по сути.
Либерализм не в меньшей степени, чем его антагонисты порождает дискурсы, которые вводят действительность в «вечный круг» неизменной идеальности, свободной от становления, отгороженной от риска выхода к Иному. На смену классической либеральной концепции приходит постлиберализм, который, особенно в своих наиболее последовательных формах, представляет собой в значительной степени именно преодоление либерализма в плане критического переосмысления и в конце концов отклонения ряда ключевых оснований классической либеральной идеологии. Постсоциальность отрицает либеральные нарративы и идеологичность. В сетевом обществе становится очевидно, что неклассическая стратегия управления не универсальна и может приносить не меньше негативных последствий, чем тейлористская. Последняя позиционирует себя как «концепция научного управления», фундируемая идеей порядка. Неклассическая концепция апеллирует к гуманистическим нарративам. Но изменения сферы коммуникаций, становление новой информационной «полупубличности» лишает наррации либерализма универсального статуса.
В неклассических концепциях речь, как правило, идет о конструировании утопического пространства. Но постлиберализм антиутопичен по сути. В контексте «философии различия» меняются образы социальности. Фрагментированный мир постсовременности предусматривает плюрализм концепций. Это предполагает применение различных стратегий исследования, в частности конструктивными оказываются микрофиче-ские концепции власти, которые рассматривают любое звено управления, на любом уровне в непривычном масштабе [3, с. 82, 172]. И речь идет не о построении универсальной стратегии, а о внимании к конкретному опыту. Это меняет статус как социального инжениринга, так и манипулятивных стратегий. Способы индоктри-нации управленческих стратегий эпохи либерализма, не отвечают новой ситуации. Структуры идентичности не предполагают макроразмерных идеологий и вообще концептуализаций [2, с. 15]. На их место становятся способы инсталляции нормативного образа человека.
Социальный инжениринг остается эффективным лишь во вторичном секторе, который постоянно сокращается. Иные, растущие секторы, например некоммерческие, не предполагают внешних манипуляций. В этом плане представляется необходимым пересмотреть не только соотношение различных теоретических подходов, но и радикально переоценить применимость управленческих стратегий микроуровня и их связь с идеологиями.
Культура Просвещения не может признать фактический отказ от «общечеловеческих» претензий. Предполагаемое возвращение к идеологиям прагматизма и утилитаризма, но на новой основе, предстает не менее утопичным, нежели иллюминативистские иллюзии либерализма. Постлиберальная историчность воспринимает прошлые теории как симулякры. Экспериментальные обоснования концепций оказываются весьма шаткими.
Результатам экспериментов Мэйо содержательно можно противопоставить результаты экспериментов Милгрэма, а герменевтически - иные интерпретации. Отсутствие целостного горизонта делает управленческие стратегии ХХ в. лишь «переходными», требующими конкретной герменевтики.
Таким образом, выход к пределам социальности и публичности, который прокламируется постлиберализмом, делает неэффективным традиционные разделения управленческих стратегий. Постсовременная ситуация требует применения герменевтического подхода для учета масштаба и горизонта событийности.
В горизонтах философской герменевтики не применимы подходы, оценивающие ситуацию через призму гносеологического отношения. Иначе выглядит не только соотношение различных теоретических подходов, но и фронетическое отношение знания и применения. Традиционные представления о применимости управленческих
стратегий микроуровня и их связи с идеологиями нуждаются в существенном дополнении. На место гносеологических операций становится герменевтика внимания.
1. Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2000.
2. Гурин С.П. Мифология и религия в антропологическом контексте. Саратов, 2011.
3. Гусева И.И. Стратегии социально-гуманитарного знания в философской рефлексии и научной практике. Саратов, 2007.
5. Пурлик В.М., Тулаева Н.И. Маркетинг: ключ к успеху. М., 1991.
6. Франк С.Л. Ересь утопизма // По ту сторону правого и левого. Париж; М., 1972.
