CC BY
76
УДК 40
ББК Ш10
И.С. Дорогавцева
г. Чита
Универсальные закономерности репрезентации Другого в литературных и нелитературных текстах
В статье подвергается анализу специфика репрезентации инаковости в различных типах текстов. Рассматривается роль языка / дискурса в формировании общественного сознания. Основное внимание уделяется распространенным стратегиям создания образа Другого. Автор предлагает разработанную им схему анализа проблематики Другого в тексте.
Ключевые слова: репрезентация, Другой, инаковость, дискурс, коллективная символика.
I.S. Dorogavtseva
Chita
Universal rules for representing the Other in literary and non-literary texts
The article aims to analyze the process of othering in different kinds of texts. It touches upon the role of language / discourse in constituting of the Other in social consciousness. It is considered necessary to pay a special attention to some widespread strategies of othering: How are the Other and the Self represented? The author presents her scheme of analysis of the problem in a text.
Key words: representation, the Other, otherness, discourse, collective symbols.
Термины «идентичность», «различие», «ина-ковость», «дискурс», «репрезентация» уже давно стали ключевыми понятиями литературоведческого и культурологического дискурсов. Актуальным продолжает оставаться вопрос о том, каким образом в литературных и нелитературных текстах рассматриваются различные формы инаковости. Акцент смещается с вопросов о том, «кто мы?» и «откуда мы?», в сторону таких вопросов, как «каким образом нас репрезентируют?» и «как мы могли бы репрезентировать себя?» [11, c. 4].
В современной философской и культурологической мысли Запада субъект все чаще рассматривается не столько как творец языка, сколько как его творение. Место языка в общественных процессах далеко не вторично. Ис-
следование вербальной стороны культурных процессов приобретает значение для их более глубокого понимания.
Язык, даже научный, является скорее идеологически окрашенным, чем объективно отражающим действительность. Репрезентация всегда в той или иной мере «деформирует», она не может быть нейтральной. Так, в теории М. Фуко исследуется проблема власти произнесения, права утверждать что-либо, контроля над производством дискурса [см.: 5]. Находящийся под сильным влиянием методологии Фуко Э. Саид, иллюстрируя это положение в своем труде «Ориентализм», цитирует С. Кольриджа, характеризующего язык как «арсенал человеческого духа», содержащий «как трофеи прошлого, так и оружие для будущих завоеваний» [22, с. 156].
Роль дискурса в формировании индивидуального и коллективного сознания огромна. Отдельные, кажущиеся порой незначительными элементы дискурса, — формы, образы, тексты и т.д., — постоянно повторяясь, накапливаясь, цитируясь, перерабатываясь, создают мощный комплекс, обладающий большой суггестивной силой (так, некоторые исследователи образно сравнивают идеологическое воздействие языка третьего рейха с постепенным действием малых доз мышьяка) [16, с. 33]. Это обусловливает необходимость тщательного анализа отдельных текстов с целью определения их места в общекультурном контексте и выявления ведущих тенденций развития литературного дискурса.
Анализ формирования образа Другого в художественном тексте имеет огромное значение для культурологических исследований, поскольку литературное произведение может рассматриваться как своеобразная модель культуры. Литературу можно понять, только рассматривая ее во взаимосвязи с другими дискурсами — с историей, политикой, философией, социологией и т. д. Определенные темы, мотивы, культурные символы, цитаты, импликации, ассоциации служат ключом к пониманию текста. Граница между текстом и контекстом довольно размыта [8, с. 23 — 24; 12, с. 76]. Как и другие культурные объекты, литература отражает стоящую за ней социальную структуру. Семиосфера, согласно Ю.М. Лотману, изоморфна: отдельные ее части представляют собой одновременно ее подобие [см.: 3].
Существенной характеристикой произведения художественной литературы является интертекстуальность. Один культурный текст всегда порождается другими, он соотносит себя с ними, функционирует в их окружении. В результате этого повторения,
цитирования конституируется определенная модель мира.
Функция художественного текста не ограничивается пассивным отражением действительности. Можно утверждать, что литературный текст способен в какой-то степени формировать эту действительность. Литературный язык вполне можно назвать перформативным, поскольку он обладает свойством создавать ситуацию, вызывать к жизни различные идеи. Высказывание в данном случае имеет не дескриптивную (описывающую), а созидающую, активную функцию — литературный текст во многом формирует наши представления о действительности [см.: 2].
Литературный текст способен не только отражать тот или иной образ Другого, сложившийся в общественном сознании, но и создавать этот образ [см.: 14; 18]. Литература есть посредник между реальным и воображаемым, именно ей мы во многом обязаны нашими представлениями о Другом.
Можно говорить о ряде универсальных приемов конструирования образа Другого, встречающихся в текстах различного характера. Можно утверждать, что универсальный характер данных приемов делает возможным использование данной методологии для изучения специфики отношения Я/Другой не только в западной, но и в других культурах.
Анализ литературного дискурса предполагает и изучение сферы повседневного опыта, который передается через коммуникацию, в том числе обучение, воспитание, средства массовой информации. Самые разнообразные формы дискурса — политический, повседневный, литературный и т. д. — теснейшим образом переплетаются друг с другом. В качестве связующего их элемента выступает коллективная символика, совокупность передающихся в традиции культурных стереотипов. Функции коллективной символики заключаются в том, что она, помогая человеку ориентироваться в мире, способствует упрощению сложных явлений действительности, специфически объясняет их. Таким образом, в рамках символической системы производится знание о мире. Коллективные символы имеют метафорический характер, их можно изобразить визуально (например, «железная дорога» как символ прогресса, «лодка» как символ общества) [см.: 16]. Они всегда многозначны, что позволяет использовать их в самых различных контекстах. Часто коллективная символика используется для формирования негативного образа Другого (например, в прессе; нелегальные иммигранты могут сравниваться с дикой толпой, стремящейся забраться в
уже переполненную лодку и т. п.). Суггестивное воздействие стереотипных образов во многом основано на их повторяемости. Х. Бхабха характеризует стереотип как «основную дискурсивную стратегию» [6, с. 44].
Начиная с античности, западную литературу отличает нормативный дуализм в отношении к Другому. Другое либо сводится к моему Я, становясь невидимым, теряя свою уникальность, либо конституируется как полная моя противоположность, как нечто противоречащее нормам и ценностям Я, выступающим в качестве эталона. Кроме того, можно говорить об амбивалентности (двойственности) его образа. Другой выступает одновременно как абсолютно чуждое, недоступное познанию и пониманию, и как подвластный объект. В качестве примера можно привести особенности изображения женского и инокультурного. Х. Бхабха обращает внимание на противоречивый характер создания образа чернокожего в ряде текстов — он предстает одновременно как простодушный и лживый, по-детски невинный и гиперсексуальный [см.: 6]. В христианской мифологии ангелоподобной непорочной Марии противопоставляется Ева, навлекшая проклятие на людей; влияние этих двух персонажей на формирование женских образов в литературе Запада огромно.
Э. Саид обращает внимание на характер репрезентации Востока в текстах западных авторов, в которых четко прослеживается этноцентризм и ценностно-иерархическое мышление ученых и литераторов. Повествование строится на антитезе и сравнении. «Запад» выступает в качестве нормы, «Восток» конституируется как оппозиция к этой норме [см.: 21; 22]:
«Запад» «Восток»
«норма», субъект, будущее, мужское начало, дух, логика, разум, симметрия, зрелость, энергия, добродетель, прямота, честность, речь «необычное», объект, тайна, женское начало, материя, иррациональность, аморфность, экзотика, детство, наивность, пассивность, порок, опасность, лживость, лесть, хитрость, интриги, молчание
Тенденция сделать Другого невидимым, либо очернить, проявляется, к примеру, в расистском дискурсе, характеризующемся употреблением различного рода эвфемизмов («окончательное решение еврейского вопроса», «расовая гигиена», «этническая чистка») и пейоративных (оскорбительных, уничижительных) выраже-
ний («ниггер» и др.). Как замечает С. Тремель-Плетц (Trömel-Plötz), сравнительно недавно для чернокожего было комплиментом услышать в свой адрес, что он мыслит, говорит, ведет себя не как негр [25, с. 85 — 86].
Фантастические образы часто используются в массовой культуре с целью негативной репрезентации Другого. К примеру, космическим монстрам и другим злодеям могут придаваться черты определенного этноса, их символика может повторять вражескую и т. п. Как утверждает Ц. Тодоров, «фантастическая литература отнюдь не представляет собой похвалу воображаемому; большая часть того, о чем в ней повествуется, относится к реальности» [4, с. 126]. В формировании образа Другого как образа врага механизмы дегуманизации, деперсонализации играют существенную роль (Другой как нелюдь). Р. Барт, анализируя распространение в Европе с начала 50-х гг. мифа о пришельцах, указывает на холодную войну как причину этого явления. Многие люди полагали, что «тарелки» прилетают из СССР. Мир коммунизма представлялся таким же чуждым, как и мир инопланетян [см.: 1].
Х. Зиберт (Siebert) в своем исследовании учебной литературы ГДР и ФРГ на примере учебников истории демонстрирует роль эмоционально окрашенной лексики в создании образа врага. Так, в школьных учебниках ГДР внешняя политика ФРГ описывается с помощью односторонних стереотипов и клише: «агрессивная завоевательная политика», «идеология ненависти», «реваншизм» и т. д. В этих же текстах собственная идеология предстает как «прогрессивная», «гуманистическая», «мирная». Аналогичным образом создавалась картина ГДР в западных учебниках. Другая система в обоих случаях описывается как асоциальная, негуманная, близкая к краху и т. п. Эмоционально окрашенные эпитеты, метафоры и сравнения обладают сильным суггестивным потенциалом, особенно будучи примененными еще до того, как читатель получит возможность рационально осмыслить проблему [23, с. 120 — 121].
Дж. Фабиан (Fabian) говорит об использовании в этнографических и иных текстах идеологически окрашенного понятия времени для подчеркивания временной дистанции между Своим и Чужим. К примеру, употребление таких выражений, как «экономика каменного века», «мифический», «архаичные элементы», «примитивный» и проч., указывает на то, что другая культура в данном дискурсивном пространстве характеризуется как стоящая на более низкой ступени развития по сравнению с
собственной [10, с. 29]. Другой специфической чертой в репрезентации Другого Фабиан называет использование настоящего времени в описаниях культуры (к примеру, «Х. являются матрилокальным обществом», что придает высказыванию вид утверждения, не нуждающегося в верификации, и создает статичную картину общества, игнорируя развитие данной культуры). Таким образом, «политическое пространство и политическое время», представляют собой, по утверждению Фабиана, инструмент власти. Изображение другого пространства как «недоразвитого», «пустого» и т. д. словно оправдывает возможность его оккупации под маской «развития» и «прогресса» [10, с. 144].
М. Гофман (Hofmann) указывает на различные функции ряда средств художественной выразительности, обращая особое внимание на средства создания комического [13, с. 59]. Так, в сатире автор критикует то или иное явление с позиций некоего идеала, который может быть связан как с собственной культурой, так и с элементами другой культуры. В комическом либо нарушение нормы предстает как смешное, либо сама норма высмеивается, и ее правомерность, ее естественный характер ставятся таким образом под сомнение.
Важную роль могут выполнять и пропуски информации в тексте, пробелы, которые читатель «заполняет» собственным знанием, активно интерпретируя прочитанное. Прием этот часто используется в средствах массовой информации, в кино. Л. Микос (Mikos) приводит в качестве примера сцену из фильма: видя стоящего на горе индейца, зритель получает импульс для активной интерпретации («что видит герой? О чем он думает в данный момент?») [19, с. 24]. Несмотря на то что Л. Микос анализирует в основном не литературные, а кинотексты, можно утверждать, что данный прием универсален для всех типов репрезентации.
Основываясь на проанализированной философской, культурологической и социологической литературе, мы разработали следующую схему, которая может иметь прикладное значение при исследовании проблематики Другого как в литературных, так и в журналистских, научных и иных текстах. Предлагаемый список может быть сокращен либо расширен в зависимости от особенностей текста и специфики работы с ним. Предлагаемые проблемные вопросы могут использоваться как вспомогательное средство в педагогической практике (такие дисциплины, как аналитическое чтение, интерпретация текста, этнология, культурология и др.).
Примерная схема анализа проблематики Другого в тексте
1. План содержания (социокультурная информация, знание о Другом, опыт Другого в данной культуре).
а) прагматическая перспектива (конкретные «намерения» автора, культурный контекст, реальные проблемы и межсубъектные взаимодействия, на которых основано повествование)
- Каким образом современная автору социокультурная информация отражается в тексте [см.: 20]?. Каков социокультурный контекст повествования? В каком отношении находится текст по отношению к контексту / к определенному дискурсу? На какие темы автор обращает повышенное внимание? Какие проблемы находятся в центре повествования / на фоне каких событий разворачивается действие?
- Что репрезентируется в тексте как «Другое»? Речь идет о внутрикультурных или о меж-культурных различиях? В чем заключаются эти различия?
- Властные отношения и их отражение в тексте: можно ли говорить об эксплицитном либо имплицитном изображении существующих отношений доминации в тексте? Являются отношения Я-Другой симметричными / асимметричными? Способ отношения к Другому (интегрировать, ассимилировать, присвоить, нейтрализовать...) [см.: 7].
- Какие идеи, установки и т. д. внушаются читателю? Эксплицитно выражаемое намерение автора и возможные скрытые цели, предполагаемое воздействие текста [см.: 23].
- От чьего имени говорит автор / рассказчик / герой? Чьи интересы / мнения он предположительно выражает?
- На каких читателей ориентирован текст? Имеются ли возможности идентификации читателя с действующими лицами?
б) эпистемологическая перспектива (Каким образом Другое становится доступным для понимания? Что остается невидимым, непонятным, непознаваемым?)
- Какое «пред-знание» является необходимым для понимания текста (какой информацией должен владеть читатель еще до знакомства с текстом)? На каком знании Другого базируется его изображение в тексте? Является ли это знание достаточным / объективным? Ссылается ли автор / рассказчик на какие-либо авторитеты (известные культурные тексты, других авторов, общественных и религиозных деятелей, политиков, ученых и т. д.)?
- Границы понимания. Репрезентируется ли Другое как «Незнакомое», «Непонятное»? Ка-
ким образом оно становится доступным? Можно ли утверждать, что Другое сводится к Своему?
- Рассматриваются ли Свое и Чужое как существующие одновременно (репрезентируется ли Другой как находящийся в том же времени, что и Я / на той же ступени исторического раз-вития)[см.: 10]?
- Можно ли проследить в тексте попытки взглянуть на собственную культуру глазами Другого? Что в этом случае можно узнать о собственной культуре? Как выглядит ситуация с точки зрения Другого?
в) аксиологическая перспектива (нормы, ценности)
- Нормы и ценности Я и Другого, их сопоставление. Что рассматривается в тексте как „нормальное", как „образец"? Имеет ли место в тексте нормализация собственных ценностей? Или же нормы и ценности собственной культуры ставятся под сомнение (стремление дистанцироваться от своей культуры, самоотчуж-дение)?
- Каким образом в тексте создается «нормальное»? Рассматриваются ли определенные стандарты как универсальные? Понимается ли норма как объективная / субъективная, неизменная / подвижная / культурно обусловленная?
- Как выглядят границы нормы? Насколько они стабильны? динамичны? Наличие каких тактик нормализации субъекта можно обнаружить в тексте («кажущаяся нормальность» («Fassaden-NormaПtat»), „аутентичность"; заданная норма или попытки создания собственной нормы) [см. 17]?
- Каким образом в тексте оценивается «объективная» информация о Другом? Какую оценку получают (аналогичные) характеристики собственной культуры?
- Другой и существующий порядок. Изображается ли Другой как мешающий / раздражающий / лишний и т.п.? Что именно вызывает негативную реакцию?
- Игра на эмоциях читателя. Что, по замыслу автора, должно выглядеть «хорошим», а что «плохим»? Оценка различий. Репрезентируется ли Другое как привлекательное / отталкивающее / недопустимое / соблазнительное?
- Отношение Другого к ценностям и нормам Я. Пытается ли Другой добиться признания / расширить границы традиционной нормы? К каким стратегиям он при этом прибегает?
2. Средства репрезентации (план выражения; языковые средства, стилистические приемы и т.д.)
- К каким средствам образности прибегает автор, создавая образ Другого? Специфика
этих средств. Как события / опыт репрезентируются посредством структур и образов [см.:
9, 13]? Роль обобщений, антитезы, повторов в процессе стереотипизации.
- Прямое значение слова и скрытые импликации / коннотативное значение. «Идеологический подтекст» тропов и языковых структур [см.: 9].
- Какие стереотипы / клише / цитаты / символы можно обнаружить в тексте? Их виды, структура, функции.
- Какие средства выразительности используются для конституирования Своего / Чужого (например, с целью представить Свое как Норму, а Другое как отклонение от нее)? С помощью каких приемов Другой маргинализируется / экзотизируется? Какие характеристики Другого проблематизируются? Роль эмоционально окрашенной лексики (эпитеты, метафоры, образные сравнения...) [15, с. 33 — 41].
- Имеют ли место противоречия в изображении Другого? Что делает его образ амбивалентным?
- Модальность высказываний в повествовании: «Кто говорит?» «С какой позиции?» «От
чьего имени?» Имеет ли Другой право говорить за себя? Если нет, кто говорит за него [см.: 10, 24]?
Мы приходим к выводу, что, вне зависимости от постановки проблемы, образ Другого в большинстве случаев конструируется посредством сходных приемов. Для изображения Другого в тексте чаще всего используются такие средства, как антитеза, сравнение, ирония, пародия, гипербола, гротеск (специфические черты Другого заостряются, нередко приобретая комическую окраску). Следует обратить внимание на амбивалентность образа Другого: «положительные» качества часто соседствуют в характеристике персонажа с «отрицательными». К примеру, представитель другой культуры может быть репрезентирован как дружелюбный, открытый, готовый к диалогу и одновременно с этим как инфантильный, излишне эмоциональный и т. п. Так, порой можно проследить скрытые сексистские или расистские компоненты содержания в тексте, который на первый взгляд создает позитивный образ Другого. При анализе текста при этом важно выделять различные уровни повествования.
Библиографический список
1. Барт Р. Мифологии / пер. с фр.; вступ. ст. и коммент. С.Н. Зенкина. — М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000. — 320 с.
2. Каллер Дж. Теория литературы: краткое введение / Дж. Каллер: пер. с англ. А. Георгиева. — М.: Астрель: АСТ, 2006. — 158 с.
3. Лотман, Ю.М. Избранные статьи в трех томах — Т.1. — Статьи по семиотике и типологии культуры. — Таллинн: «Александра», 1992. - 471с.
4. Тодоров, Ц. Введение в фантастическую литературу / пер. с фр. Б. Нарумова. - М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое общество, 1997. — 144 с.
5. Фуко, М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / пер. с фр. — М.: Касталь, 1996. — 448 с.
6. Bhabha, H. The Location of Culture. — London, New York: Routledge Classics, 2004. — 480 p.
7. Bücker, P., Kammler, C. (Hg.). Das Fremde und das Andere. Interpretationen und didaktische Analysen zeitgenossischer Kinder- und Jugendbücher. — Weinheim, München: Juventa Verlag, 2003. — 280 S.
8. Castro Varela, M., Dhawan, N. Postkoloniale Theorie. Eine kritische Einführung. — Bielefeld: transkript Verlag, 2005. — S. 29 — 109.
9. Erll, A. Erinnerungshistorische
Literaturwissenschaft / Nünning A.,
Sommer R. (Hg.). Kulturwissenschaftliche Literaturwissenschaft. Disziplinäre Ansätze — Theoretische Positionen — transdisziplinäre Perspektiven. — Tübingen: Gunter Narr Verlag, 2004. - S. 115 - 128.
10. Fabian, J. Time and the Other. How Anthropology Makes its Object. — New York: Columbia University Press, 2002. — 206 pp.
11. Hall, S. Introduction. Who Needs Identity? // Questions of Cultural Identity. Edited by Stuart Hall and Paul du Gay. — London — Thousand Oaks — New Delhi: SAGE Publications, 2002. — P. 1 — 17.
12. Heymann, B. Textform und weibliches Selbstverständnis. Die Romane von Hélène Cixous und Chantal Chawaf. — Weinheim: Deutscher Studien Verlag, 1991. — 160 S.
13. Hofmann, M. Interkulturelle Literaturwissenschaft. Eine Einführung. — Paderborn: Wilhelm Fink Verlag, 2006. — 248 S.
14. Holert, T. Bildfähigkeiten,
Repräsentationskritik und Politik der Sichtbarkeit // Holert T. (Hg.). Imagineering: visuelle Kultur und Politik der Sichtbarkeit. — Köln: Oktagon, 2000. - S. 14 - 33.
15. Jäger, S. Text- und Diskursanalyse. Eine Einleitung zur Analyse politischer Texte. — Duisburg: D.I.S.S. (Duisburger Institut für Sprach-und Sozialforschung), 1993. — 99 S.
16. Jäger, M., Jäger S. Kollektivsymbolik als diskurstragende Kategorie / Grundlagen kritischer Diskursanalyse. — Wiesbaden: VS Verlag, 2007. — S. 39 — 59.
17. Link, J. Versuch über den Normalismus. Wie Normalität produziert wird. — Opladen: Westdeutscher Verlag, 1996. — 449 S.
18. Loomba, A. Colonialism / Postcolonialism. — London, New York: Routledge, 1998. — 290 pp.
19. Mikos, L. Film- und Fernsehanalyse. — Konstanz: UVK Verlaggesellschaft GmbH, 2003. — 366 S.
20. Nünning, A., Sommer, R. Einleitung // Nünning A., Sommer R. (Hg.). Kulturwissenschaftliche
Literaturwissenschaft. Disziplinäre Ansätze — Theoretische Positionen — transdisziplinäre Perspektiven. — Tübingen: Gunter Narr Verlag, 2004. — S. 10 — 29.
21. Osterhammel, J. Die Entzauberung Asiens. Europa und die asiatischen Reiche im 18. Jahrhundert. — München: Verlag C. H. Beck, 1998. — 560 S.
22. Said, E. Orientalismus. — Frankfurt am Main, Wien: Ullstein, 1981. — 424 S.
23. Siebert, H. Der andere Teil Deutschlands in Schulbüchern der DDR und der BRD (ein Beitrag zur politischen Bildung in Deutschland unter Mitarbeit von Christa Siebert). — Hamburg: Verlag für Buchmarket-Forschung, 1970. — 127 S.
24. Todorov, T. Die Eroberung Amerikas. Das Problem des Anderen. — Frankfurt am Main: Suhrkamp, 2005. — 320 S.
25. Trömel-Plötz, S. Männer reden — Frauen schweigen: Frauensprache // Trömel-Plötz S. Frauensprache: Sprache der Veränderung. — Frankfurt / Main: Fischer TB, 1996. — S. 79 — 90.
