CC BY
76
#
национальных автономиях не представлялось возможным осуществлять должный контроль. Идея привлечения населения к помощи государственному аппарату и контролю за его работой была положительной и содержала в принципе элементы гражданского общества. Но политические решения все-таки превалировали над профессионализмом. Цели воспитания «нового, советского человека» подменялись достаточно жесткими средствами и методами решения проблемы, игнорировались автономные права, которые в начале 1920-х гг. были предоставлены народам, в то время как гражданского общества у народов России, в том числе и Северного Кавказа, не существовало, а противостоять формирующейся централизованной системе управления было достаточно сложно.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). - Ф. 2306. - Оп. 1. - Д. 459. - Л. 7.
2. Мамсиров Х. Б. Модернизация культур народов
Северного Кавказа в 20-е годы XX века. - Нальчик: Эльбрус, 2004. - 325 с.
3. ГАРФ. - Ф. 1575. - Оп. 1. - Д. 336. - Л. 2.
4. Государственный архив Ростовской области (ГАРО). - Ф. Р-64. - Оп. 1. - Д. 38. - Л. 1.
5. Совещание наркомов просвещения союзных и автономных республик: 1919-1924 гг. / Сб. док.
- М.: Политиздат, 1985. - 482 с.
6. ГАРФ. - Ф. 2306. - Оп. 3. - Д. 156. - Л. 13-14.
7. Стенографический отчет II краевой конференции по вопросам культуры и образования горских народов Северо-Кавказского края. 16-23 июня 1925. - Ростов н/Д.: Крайнациздат, 1926.
- 240 с.
8. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). - Ф. 17. - Оп. 84. - Д. 537. - Л. 4.
9. ГАРФ. - Ф. 1575. - Оп. 10. - Д. 362. - Л. 48, 66 об.
10. Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО). - Ф. 7. - Оп. 1. - Д. 839. - Л. 7.
УГОЛОВНАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ КАК ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИОННОЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ 1917-1920 гг.
(на материалах юга России)
Ф
CRIMINAL CRIMES AS A PROBLEM OF DAILY LIFE DURING THE REVOLUTION OF 1917—1920s (on the materials of Southern Russia)
С. В. Фидельский
В статье исследуются проблемы борьбы с уголовной преступностью и обеспечения правопорядка на территориях Юга России в годы Гражданской войны, выясняется значение криминальных угроз в жизни населения региона.
S. V. Fidelsky
The article investigates the problems of combating criminality and law enforcement in the territories of Southern Russia during the Civil War, defines the importance of criminal threats in the lives of the people in this region.
Ключевые слова: гражданская война, уголовная преступность, правопорядок.
Keywords: civil war, criminality, law and order.
Обращаясь к эпохе революции и Гражданской войны, нельзя не признать, что одной из ее характерных черт стал кризис традиционного правосознания, нашедший отражение в невиданном всплеске уголовной преступности. Материалы 1915-1917 гг. свидетельствуют, что в известном смысле он предварял драматические события последующих лет. Уже в это время, на фоне серьезной эрозии религиозных, моральных, нравственных норм, преступность стала важнейшим, во многом недооцененным фактором повседневной жизни. При этом она создала реальную угрозу не только широким слоям населения, но и властным структурам, право-
охранительным и судебным органам [1]. Все более преступность расцветала и в структурах, призванных обеспечивать правопорядок.
После падения монархии, в условиях неуклонного углубления кризиса власти проблема поддержания правопорядка встала еще более остро. Ликвидация имперских органов (полиция и пр.), реализация идей политического самоопределения (вплоть до создания автономий и даже отдельных карликовых государств), формирование различного рода новых правоохранительных структур (в том числе «революционных») создали для криминалитета самые благоприятные условия. В обществе стало все бо-
Ф
лее широко распространяться насилие. При этом оно все чаще проявлялось не только в качестве средства сведения социальных счетов или устранения политических противоречий, но и на элементарном, бытовом уровне, в сфере межличностных отношений. Так, М. Пришвин в своем дневнике зафиксировал обычную сцену жизни 1917 г., показывающую, как просто решался даже пустяковый спор в трамвае: «Перестаньте, я вас застрелю!» [2].
Отмеченные кризисные явления были в немалой степени присущи и более спокойному, но все же кризисному Югу России. Криминальную стихию с трудом удавалось контролировать даже в относительно стабильных казачьих регионах Кубани, Терека, Дона, где основную нагрузку в сфере правоохраны взяли на себя войсковые структуры. К примеру, в Кубанской области еще в конце июля 1917 г. постановлением войскового правительства были закреплены местные правила формирования милиции, в соответствии с которыми помощники атаманов в отделах становились начальниками милиции, а помощники атаманов в станицах - старшими милиционерами [3]. Однако это не остановило растущей криминальной волны. В целом ситуацию лета - осени 1917 г. на Кавказе генерал П. А. По-ловцов описывал следующим образом: «А хаос - невероятный! Грабежам, междоусобным браням нет конца, разные правительства издают декреты, пишут воззвания и занимаются дипломатической перепиской друг с другом, но жизнь, и весьма притом бурная, идет своим чередом» [4]. Важнейшей составляющей этой жизни стала нараставшая уголовная стихия.
Ситуация осложнилась с рубежа 1917-1918 гг., когда начавшие доминировать в регионе большевики предложили суррогат законности, основанный на классовом подходе и на практике означавший призыв к всеобщему перераспределению собственности: «Уже голодают столицы, города, крупные центры и целые губернии. Ни на минуту не нужно забывать, что все эти бедствия ложатся исключительно на трудовой класс, а в том числе и на крестьянство, так как банкиры, помещики, купцы, фабриканты, всякого рода спекулянты, мародеры и вообще все паразиты, нажившиеся на народном горе, обладают награбленным капиталом и по-прежнему ни в чем не нуждаются: за крупные деньги они получают все, что угодно, способствуя той спекуляции, от которой страдают... люди честные, трудовые» [5].
Лозунги большевиков, призывавшие к ликвидации неравенства, «справедливому» распределению национальных богатств, изъятию ценностей имущих классов нашли широкий отклик в народной среде и стали важной предпосылкой к ликвидации традиционной системы морально-нравственных ценностей. При этом правоохранительная политика новой власти прямо основывалась на уличной стихии: «Старые законы использовались в тех случаях, когда они не противоречили интересам революции... При вынесении приговора центр тяжести переносился на правосознание масс» [6].
Отнюдь не стремясь к демонизации большевиков, отметим, что и утвердившиеся в 1918-1919 гг. на Юге России
белые формирования также не смогли сколько-нибудь удовлетворительно решить проблему обеспечения законности. Фиксируя ситуацию всеобщего разложения, одна из ростовских газет с прискорбием отмечала: «Революция на наших глазах вывернула, так сказать, народ наизнанку. И "на деле", как и следовало ожидать, оказались одни подонки» [7].
На фоне острого кризиса гражданского управления, самоуправства полевых командиров (в том числе численно растущих стихийных военных формирований различных авантюристов) и наличия большого количества оружия у населения все большую опасность в повседневной жизни стала принимать ширившаяся борьба за все более скудные материальные ресурсы. К примеру, обычной чертой жизни одного из полуавтономных «городов-хуторов» было то, что «на станции реквизировались все грузы, в чей бы адрес они ни шли, и обирались все состоятельные жители. Из этого "своему" населению раздавалась мануфактура, соль, сахар, табак и пр. Все поценнее распределялось в "штабе"» [8].
Добыванием различного рода ценностей оказались озабоченными и регулярные формирования и - в еще большей степени - всевозможные «зеленые» отряды. Анализ воспоминаний их участников показывает, что проблемы «самоснабжения» являлись для них едва ли не центральными: «Проделки были различные, например: там оружие захватывали, в другом месте генерала обчистили или офицера живьем взяли. А там из интендантства получили продукты питания, а также обмундирование» [9]. В конечном счете, такая практика привела к тотальному перерождению таких отрядов: «На глазах у этих жителей вожди той Зеленой армии, в которую так горячо верили граждане, стали открыто заниматься убийствами, грабежами, налетами и т. п.» [9].
В ситуации, когда для населения любая власть, даже альтернативная, стала ассоциироваться прежде всего с насилием и грабежом, региональная правовая среда все более приобретала очертания хаотической полиструктурированности. Обеспечение правопорядка, борьба с криминалом все в большей степени становились задачей самого населения.
В частности, чрезвычайно широкие масштабы приобрели самосуды, причем, как и по всей стране, нередко в уличном «самосуде принимают участие многие интеллигентные... зрители, и даже дамы: нервы у всех так взвинчены, что большинство бессильно противостоять заболеванию эмоциями толпы в их острых проявлениях» [10]. На местах создавались всевозможные добровольные дружины, отряды «самообороны». Ухудшение криминогенной ситуации в немалой степени отразилось и в том, что к концу 1919 г. многие казаки, не ожидая распоряжений, самовольно покидали ряды Добровольческой армии и уходили в станицы. Среди причин данного явления, на наш взгляд, нужно выделить не только усталость от войны, но и необходимость сохранить хозяйство, обеспечить защиту семей.
Еще более осложнил криминогенную ситуацию в регионе приход в 1920 г. красных частей. В частности, он со-
$
провождался повсеместным разгромом тюрем. Лишь «Екатеринодарская тюрьма, кажется, единственная на Северном Кавказе не была разгромлена в переходный момент», но здесь проведение амнистии в честь первомайского праздника приняло «форму бессистемного, огульного и часто противозаконного выпуска на свободу активных контрреволюционеров, рецидивистов, убийц, грабителей и воров» [11].
Разгул преступности привел к тому, что восстановление общественного порядка как неотъемлемой характеристики нормального течения жизни превратилось в важнейшую задачу. Не случайно «милиция первоначально создавалась инициативой местных ревкомов вне зависимости от распоряжений и декретов Советского Правительства». Однако данный процесс шел весьма непросто. Желающих идти в правоохранительные органы, «добровольцев» (особенно в сельской местности) было весьма немного. Зачастую «уполномоченные» вообще не могли их найти. Не способствовало стабилизации обстановки и то, что большевики крайне настороженно относились к местным кадрам («Местный милиционер многим связан в своей местности - родством, знакомством и т. д., это сильно заметно при исполнении обязанностей») [12].
Между тем целый ряд необдуманных мер, рожденных стремлением к радикальному переустройству местного уклада жизни при абсолютизации революционного насилия и ввергших регион в 1920 г. в состояние «малой гражданской войны», отодвинул борьбу с обычной уголовщиной на второй план. Это максимально усилило криминальные угрозы в жизни населения.
Насильственная и корыстная преступность достигли в 1920-1921 гг. нового пика. Основными видами преступлений являлись спекуляция, кражи, грабежи, убийства, карманные кражи, скотокрадство, подлог и мошенничество, должностные преступления [13]. В предгорных районах пропажи скота стали обыденным явлением. Однако настоящий ужас на жителей целых регионов наводили устойчивые преступные группы. К примеру, около года в окрестностях Краснодара бесчинствовала русско-черкесская шайка, на счету которой числились многочисленные (более 25) грабежи с убийствами, изнасилованиями и сожжением жертв. Столь же долго действовала знаменитая шайка «душителей», терроризировавшая с лета 1920 г. Краснодарский, Майкопский и Кавказский отделы [14]. Естественно, это порождало настоящую панику в широких слоях населения.
Отражением неверия в государственные структуры в этой ситуации стали процессы самоорганизации населения, за счет «самообложения» формировавшего в станицах, аулах отряды «самоохраны» [15]. Особенно широко они создавались в горных районах, где определенное значение приобрели иррегулярные милиционные формирования по типу отрядов самообороны. Их характер-
ной чертой являлись комплектование на основе избрания милиционеров на общих собраниях граждан, а также слабая подконтрольность официальным властям.
Подводя итоги статьи, следует признать, что под влиянием жестоких реалий военного времени кризис общественной морали достиг небывалых масштабов. В ситуации, когда поведение людей все более носило отпечаток происходящих в правосознании инверсионных процессов, когда их деятельность приобретала такие черты инверсионного мышления, как алогичность, разновектор-ность совершаемых поступков, их взаимоисключаемость, постоянные поиски социокультурной опоры в своем существовании, характерной чертой региональной повседневности стала ее принципиальная противоречивость. С одной стороны, поскольку власти не справлялась с задачей обеспечения общественной безопасности и просто не рассматривали ее в числе приоритетных, общество встало на путь стихийного противодействия преступности. С другой стороны, это питало стихию самоуправства, причем как на бытовом, так и на властном уровнях. И отдельные функционеры, и масса населения были убеждены в своем праве прибегать к расправе «своим судом».
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ставропольские губернские ведомости. - 1916.
- 13 августа.
2. Воля народа. - 1917. - 3 декабря.
3. Вольная Кубань. - 1917. - 20 июля.
4. Соколов К. Н. Правление генерала Деникина. -София, 1921. - С. 24.
5. Опасность впереди // Донские известия. - 1918.
- 23 апреля.
6. Гимпельсон Е. Г. Рабочий класс в управлении Советским государством. Ноябрь 1917-1920 гг.
- М., 1982. - С. 209.
7. Великая Россия. - 1919. - 24 сентября.
8. Борисенко И. Авантюристы в гражданской войне на Северном Кавказе в 1918 г. -Ростов-н/Д.,1991. - С. 70.
9. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК). - Ф. Р-411. - Оп. 2. - Д. 207. - Л.Л. 18, 22.
10. Архив русской революции: В 22 т. - Т. 12. - М., 1991. - С. 267.
11. Центр документации новейшей истории Краснодарского края (ЦДНИКК). - Ф. 1. - Оп. 1. - Д. 55.
- Л.Л. 10-11.
12. ГАКК. - Ф. Р-103. - Оп. 1. - Д. 1. - Л.Л. 47. -149об.
13. ГАКК. - Ф. Р-706. - Оп. 1. - Д. 250. - Л. 3.
14. ГАРФ. - Р-393. - Оп. 31. - Д. 511. - Л.Л. 202, 200.
15. ГАКК. - Ф. Р-639. - Оп. 1. - Д. 34. - Л. 41.
