CC BY
13УЧИТЬ РУССКИЙ.
МОЖНО? МОДНО? ВЫГОДНО?
ЭССЕ ЛАУРЕАТОВ ПУШКИНСКОГО КОНКУРСА - 2017
Международный пушкинский конкурс для педагогов-русистов, появившийся благодаря «Российской газете» в 2000 году, ежегодно проводится при поддержке Министерства иностранных дел Российской Федерации, московского правительства и фонда «Русский мир». Цель конкурса - морально и материально поддержать самых талантливых и энергичных зарубежных учителей русского языка.
В этом номере - эссе лауреатов пушкинского конкурса 2017 года, тема которого вынесена в заголовок.
Ключевые слова: российские соотечественники, образование на русском языке, русский язык, русский язык как иностранный, русская школа, билингвизм, престиж профессии учителя, мотивация
Александр Толстых
Абсолютно дозволенная возможность: русский язык в Австрии
Александр Толстых,
преподаватель русского языка, Центр международных отношений при Венском университете природных ресурсов и прикладных наук, специальное высшее учебное заведение IMC Krems (Герасдорф, Австрия)
Отрицание модального слова «можно» распадается на два варианта, а именно: на «нельзя» и на «невозможно», то есть «можно» означает как дозволенность, так и наличие возможности. Что получается, если применить категории возможности и дозволенности к обучению русскому языку в Австрии? Получается, что в наличии абсолютно дозволенная возможность.
В Австрии работает свыше шести тысяч школ, если считать все типы обучения и ступени образования. 162 школы (3%) предоставляют возможность обу-
чения русскому языку. Из миллиона школьников, изучающих иностранные языки, 7,5 тысячи (0,75%) учат русский (для сравнения: испанский - 4%, итальянский - 5,5%). Цифры не очень впечатляют, но русский язык, безусловно, перестал быть языком экзотическим, он, хоть и не на первых ролях, прочно вошел в образовательный канон. При университетах и колледжах и прочих существует изрядное количество языковых центров, позволяющих студентам добрать языковую компетенцию параллельно с основным курсом обучения. Как правило, за прохождение языковых курсов студенты получают соответствующие баллы в системе ЕСТ8, необходимые для получения диплома. В отдельных вузах изучение русского языка - обязательная часть программы. Например, на факультете управления экспортом или на факультете менеджмента туризма. Ну и, конечно, есть множество языковых курсов для взрослых в вечерних и языковых школах, культурных институтах. Активно и толково работают всевозможные союзы, общества, фонды, форумы, объединения и т. д. Дефицита предложения нет - было бы желание.
Это не значит, что дозволенной возможностью нельзя управлять. Ограничения могут возникнуть на уровне предпочтений самого субъекта обучения - можно ведь и не захотеть. Возникает вполне универсальный вопрос: от чего зависит появление желания учить русский? Его во многом определяет социум, то информационное поле, в котором этот субъект находится. Здесь, во-первых, между собой конкурируют не только языки, они конкурируют с дзюдо, фортепиано, тренингами личностного роста, семьей, сауной и т. д. Если для условного аргентинца сложно пойти на курс русского вместо милонги, не менее условный австриец вряд ли откажется в пользу русского от горных лыж и ухода за собственным палисадником. Осознанно или неосознанно человек, при распределе-
нии ограниченного ресурса времени, расставляет приоритеты. Это при том что учиться теории австрийцы не считают нужным. Их интересуют практические знания и умения. Сформирован устоявшийся джентельмен-ский набор социально значимых навыков, в нем есть место и для нишевых вкраплений в виде русского. Чтобы заполнить эту матрицу в соответствии с собственной индивидуальностью, появляется во-вторых.
Во-вторых, едва осязаемые акценты при подаче несвязанной, на первый взгляд, с обучением языку информации создают рамки, внутри которых решения уже намечены и отклонения от них сопряжены с движением не по течению, а значит, предполагают приложение дополнительных усилий и делаются маловероятными. Это часть того, что можно назвать информационным фоном, вошедшим в плоть и кровь общественного быта. Что принято в кругу моего общения? Как оценивается и кому приписывается то или иное культурное достижение? В какую категорию людей попадает человек, занимающийся русским? Какие с этим связаны преимущества и недостатки? Значит ли это нечто большее, чем хобби? Что комильфо, а что нет? Как видим, здесь многое зависит от моды и выгоды. Остается определить специфику австрийских ответов на эти вопросы, а выяснив ее, постараться представить, что должно произойти, чтобы ответы эти были скорее в пользу русского, чем нет.
Итак, русский язык в Австрии перестал быть экзотикой. Во времена холодной войны желание изучать русский переводило человека в разряд нонконформистов. Оно не обязательно предполагало согласия с какими-либо идеологическими ориентирами, а могло означать просто желание выделиться, стать неким советским хип-стером. Позже русский язык становился явлением все более обыденным. Этому способствовали и деньги ще-
дрых русских туристов, и последовательно дружелюбное позиционирование Австрии в отношении России на международной арене. Так стереотипизация переместилась из мифотворчества в бытовую плоскость. Идеология, однако, никуда не делась, она оказалась размыта в разрозненных образах и отношении к ним, в цепочках ассоциаций. Однако сейчас напряжение информационного поля вновь таково, что кристаллизуются новые полюсы разделения на своих и чужих посредством языка.
Кто же эти люди, решившие учить русский в Австрии? Это состоятельные тетушки бальзаковского возраста, думающие о том, как окультурить свой досуг, любопытные менеджеры в погоне за конкурентным преимуществом, потомки фашистов, эмигрировавших в Бразилию, и фашистов австрийских. Дочери бургомистров, занимающиеся верховой ездой; информатики, пишущие после прохождения курса свой учебник по новой методике преподавания языков; пластические хирурги, желающие побеседовать с российскими коллегами за чашкой чая; дети российских ученых, выросшие за рубежом; любители идеализированной советской дисциплины; японцы, путешествующие из Москвы во Владивосток на Транссибе; эрудированные молодые специалисты, едущие по обмену в Пермь; болгары, сербы, поляки, осознавшие, что русский - это более универсальная база для карьеры и что культуры могут быть созвучны; молодые ученые, для которых языковой курс - скорее шахматы, чем язык; секретарши топ-менеджеров и дикторы новостей; томные музыкальные барышни и вальдорфские неформалы. Вот такой неполный срез абсолютно одинаковых людей. Одинаковых тем, что в идеале им предстоит понять, что язык - это внутренняя работа. Что его освоение не может обойтись без принятия, пусть понарошку и временно, другой системы координат. Становится очевидно, что
из полюса разделения язык при чистосердечном к нему подходе не может не стать полюсом притяжения. По-другому он не работает, если, конечно, не лениться.
Это возвращает нас к теме дозволенности: ограничения могут возникнуть не только на уровне субъекта, но и на структурном, институционном уровне, не будучи при этом зримыми. Понятие дозволенности на практике подразумевает оттенки: есть открытые запреты, что редкость, есть негласные предписания, есть ситуации, когда формально терпят, но пассивно препятствуют, есть, наконец, предупреждающее повиновение, ведомое стремлением соответствовать мнимой генеральной линии, так сказать, идеологическому тренду. И тут неважно, кто и из чего образует этот тренд. Это может быть церковь, профсоюзы, товарищи по оркестру добровольных пожарных, модницы и кумушки, соратники по родительскому комитету, сотрудник городского магистрата по озеленению. Все вместе это определяет целесообразность, выделяет финансирование, закладывает структуру, то есть невидимые рельсы, по которым сворачивается или разворачивается та или иная программа или инициатива. Тут австрийцы - мастера негласно дать или не дать ход делу, в нашем случае - обучению русскому языку. Здесь остается только наблюдать, поскольку эти процессы столь стихийны и рефлекторны, что вряд ли поддаются вообще какому-либо влиянию. Своеобразный и беспощадный австрийский ноу-хау.
Однако взглянем еще раз на исходную триаду вопросов. Она удобно объединяется в логическую цепочку задом наперед: выгодно и поэтому модно, а раз модно, значит и можно. Остается разобраться, что же значит выгода в широком культурологическом смысле и как мода может повлечь за собой дозволенность.
С последним проще всего, поскольку в Австрии именно мода влечет за собой дозволенность. Все проис-
ходит снизу вверх, от разговоров в кофейнях, до пивного путча. Австрия - мозаика индивидуалистов, и большинство здесь настолько упрямое, что рано или поздно мода выигрывает у (не)дозволенности.
С выгодой в узком смысле этого слова тоже все ясно. В стране на стыке Восточной и Западной Европы, существенной частью населения которой уже в стародавние имперские времена были славяне, и по сей день имеющей своей самой многочисленной группой мигрантов со славянскими корнями (если сложить выходцев из бывшей Югославии, чехов, словаков, поляков, болгар, украинцев, белорусов, русских и иже с ними), невозможно не понимать, что капитал в виде компетенции по русскому языку принесет свои дивиденды в торговле, промышленности, туризме, экономике, политике и искусстве. По объему взаимного товарооборота РФ прочно входит в Австрии в десятку лидеров. Примеров масса, мысль можно развивать, но это уведет нас от сути вопроса, от органики взаимного проникновения языков в аналитику цифр. Популярность русского как продукта потребления для клиентов очень тонко, даже загодя, улавливает конъюнктуру рынка. По ней можно безошибочно определить вектор сиюминутной повестки дня. Но это все рябь на поверхности более фундаментальных качеств, которые определяют желание употребить на изучение именно русского языка тот самый ограниченный ресурс собственного времени, в итоге делая его модным.
Модным он может стать, производя потенциально модные вещи. Не стоит относиться к этому снисходительно. Не исключено, что Микеланджело не был моден, но зодчество и росписи тогда модными были. Получается, что мода фундаментальна и с собственно модой дела обстоят тоньше, чем с выгодой и дозволенностью. Здесь основной простор для действий, шанс повлиять на ситуацию. Выгода в виде экономики и дозволенность
в виде политики могут препятствовать культуре, а могут способствовать ей, создавая для нее благотворный климат. Однако экономика и политика второстепенны, когда речь идет об органах чувств, когда на кону меткость, емкость, эмоции, эффективность восприятия, красота. Политика с экономикой остаются за бортом как разделяющее явление, как только язык становится задействован в качестве честного инструмента проявления интереса к действительности (которая у всех общая), а не как разделение на своих и чужих. Различия при таком подходе к языку не нивелируются, но осмысляются, превращаются из лозунгов в нечто живое и выпуклое.
Чтобы быть привлекательным в качестве носителя такого интереса, организму языка нужна подпитка культурой современной, не суррогатной. Есть ли она, чувствуется с полуслова. Подобно странице в интернете, взглянув на которую, опытный пользователь мгновенно определяет, живет она или нет, скорее чувствует, чем видит, насколько регулярно обновляется на ней информация, насколько она свежая и динамичная, так же и язык производит молниеносное впечатление на человека, исходно заинтересованного в приобретении языковых навыков, своей адекватностью, непереферийно-стью, включенностью в ноосферу, свободой своего в ней передвижения. В чем эта свобода? Свобода (она же мода) в эффективности. Эффективность передачи и улавливания смыслов, способность создать свое неповторимое информационное пространство, постоянно обновляющееся, - это единственный источник живого любопытства, в отличие от чисто архивного интереса, например, к латыни. Еще раз: смахнуть архивную пыль может информационная привлекательность русского языка как инструмента, как образа жизни и мысли, которую обеспечивает гарнир из инструментов же умного и красивого освоения переизбытка информации. Получается,
что барьер приобщения к русскому языку не в структурных или субъективных ограничениях, а в переизбытке источников, их вседоступности, приводящей к информационному шуму. Жизнь языка, а значит, его привлекательность в качестве иностранного, определяется тем, производит ли этот язык продукт сопоставимого с международными аналогами уровня передачи и доступа к информации.
Подведем итоги. Русистам ничего не нужно, кроме живой и честной языковой среды, в которой разворачиваются самобытные смыслы. Культура должна быть живой, только тогда она может быть и привлекательной. Остальное - дело техники. Для этого, как ни странно, очень полезно глубоко знать и любить (!) культуру и язык ваших учеников. Уровень знания иностранного языка со стороны преподавателя обеспечивает глубину проникновения в чужое культурное пространство, диалектически объединяя его со своим в синтез, столь необходимый для прогресса цивилизации.
Мухаббат Саидова
В соцсетях говорят на русском
Когда я узнала тему эссе, то немного растерялась: можно, модно, выгодно... Разве эти понятия применимы к русскому языку? Но потом я решила, что на эту тему лучше поговорить с молодежью, с будущим моей страны. Среди своих учеников провела опрос на тему эссе. И вот что говорят мои воспитанники:
Марджона Норова: «Чтобы лучше понимать друг друга, нужно знать русский
Мухаббат Саидова,
учитель русского языка среднего общеобразовательного учреждения №60 (Душанбе, Таджикистан)
