CC BY
68
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2018. № 4
А.В. Никандров*
УЧЕНИЕ РУССО О СУВЕРЕНИТЕТЕ НАРОДА
И СОВЕТСКАЯ ДОКТРИНА ОБЩЕНАРОДНОГО
ГОСУДАРСТВА
В статье ставится проблема философских истоков советского концепта общенародного государства. Автор вскрывает некоторые черты, сближающие политическое творчество советских марксистов, создателей концепции общенародного государства, и политическую теорию Ж.-Ж. Руссо.
Ключевые слова: общенародное государство, диктатура пролетариата, марксизм-ленинизм, мессианизм, III Программа КПСС, Ж.-Ж. Руссо, народ-суверен, общая воля.
A.V. N i k a n d r o v. Rousseau's doctrine of sovereignty of the people and the Soviet concept of the state of all the people
The article puts the problem of the philosophical origins of the Soviet concept of the state of all the people. The author reveals some attributes that bring together the political initiatives of Soviet Marxists who was the creators of the concept of state of all the people, and the political theory of J.-J. Rousseau.
Key words: state of all the people, dictatorship of the proletariat, Marxism-Leninism, messianism, III Program of CPSU, J.-J. Rousseau, people-souvereign, common will.
В последнее время на фоне кардинальных изменений в мировой политике актуализировалась полемика о сверхдержавном статусе России. Дискуссии принимают все более напряженный характер, однако при всей их остроте сомнений относительно того, что сверхдержавой был СССР, нет. И.И. Рогов полагает, что термином «сверхдержава» ("superpower") была замаскирована политическая сущность двух «новых империй» — СССР и США: «Сверхдержава — это империя с республиканской формой правления»; «сверхдержавы — современные империи, лишившиеся сакрального ореола наследственной монархии» [И.И. Рогов, 2017, с. 61]. Очевидно, что с учетом возвышения России на мировой арене в последнее десятилетие и ближайших перспектив обретения ею безусловного сверхдержавного, т.е. высшего мирового политического статуса, накал идейной борьбы за столь высокоценные определения, как «империя» и «сверхдержава», будет нарастать.
* Никандров Алексей Всеволодович — кандидат политических наук, доцент, доцент кафедры философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (495) 939-24-42; e-mail: [email protected]
Геополитическое противостояние сверхдержав неизбежно сопровождается войной в сфере идей, а она, в свою очередь, выливается в «битвы за историю». История же являет собой высшую императивную инстанцию апелляции, становится «арбитром» в идеологических баталиях. Именно поэтому история советского государства и его доктринального оформления оказывается предметом особо пристального научно-политического исследования. В 1961 г. СССР был определен как общенародное государство, характеризующееся высокой ступенью политического развития, сменяющей диктатуру пролетариата на пути к коммунизму. Вплоть до окончания своей истории советская сверхдержава на уровне политического самоопределения и самопредставления в своих «уставных» документах — Программе КПСС 1961 г. и Конституции СССР 1977 г. была именно общенародным государством. Однако так ли важны эти доктри-нальные изменения в «официальном самоопределении» могущественного государства? Безусловно, да, ведь речь идет фактически об отречении от «пролетарского мессианства»; отказ же от мессианской идеи ведет в конечном счете и к отказу от сверхдержавности. При этом нельзя забывать, что ХХ век — это «метафизическое» противостояние двух мессианских идейных систем и проектов, центрами которых были СССР и США, «двух интернационализмов» — коммунистического и либерально-демократического, или, просто говоря, «метаисторических» доктрин Ленина и Вудро Вильсона.
В III Программе КПСС, принятой на XXII съезде партии, указывается: «Обеспечив полную и окончательную победу социализма — первой фазы коммунизма — и переход общества к развернутому строительству коммунизма, диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию и с точки зрения задач внутреннего развития перестала быть необходимой в СССР. Государство, которое возникло как государство диктатуры пролетариата, превратилось на новом, современном этапе в общенародное государство, в орган выражения интересов и воли всего народа» [Материалы XXII съезда КПСС, 1961, с. 396]. — «В условиях победившего социализма и вступления страны в период развернутого строительства коммунизма рабочий класс Советского Союза по собственной инициативе... преобразовал государство своей диктатуры во всенародное государство. <...> Впервые у нас сложилось государство, которое является не диктатурой какого-либо одного класса, а орудием всего общества, всего народа» [там же, с. 185]. В проекте Конституции 1964 г провозглашается: «Все предшествующие конституции были конституциями государства диктатуры пролетариата. Диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию
и с точки зрения задач внутреннего развития перестала быть необходимой в СССР» [А.В. Пыжиков, 2002, с. 399].
Политико-доктринальное нововведение «общенародное государство» — «самый крупный вклад в теорию государства, который был сделан после Ленина» [Ф.М. Бурлацкий, 1963, с. 8], — в формулировке «всенародное государство» впервые было заявлено в проекте Программы партии, разработанном под руководством И.В. Сталина и А.А. Жданова в 1947 г., который был реанимирован Н.С. Хрущевым и в несколько измененном виде принят на XXII съезде КПСС. При этом никаких отсылок на текст проекта 1947 г. не делалось, и вплоть до недавнего времени он оставался в полной безвестности (подробнее об этом см.: [А.В. Никандров, 2018]). В проекте заявлялось: «В социалистическом обществе достигнуто невозможное в условиях эксплуататорского строя единство государства и народа. Советское государство является выразителем силы, воли и разума народа. С ликвидацией эксплуататорских классов, победой социализма и установлением полного морально-политического единства всего народа диктатура пролетариата выполнила свою великую историческую миссию. Советское государство превратилось в подлинно всенародное государство» [Сталинское экономическое наследство, 2017, с. 176].
В том, что касается доктринальных основ политического строя СССР, изменения были очевидно немарксистскими: «уход» в прошлое диктатуры пролетариата резко контрастирует с марксистско-ленинской теорией и идеологией. Почему же Сталин был готов заменить марксистско-ленинский постулат диктатуры пролетариата на резко контрастирующее, если не разрывающее с марксизмом «всенародное государство»? Странное новаторство, ведь совершенно ясно, что такого рода идеи весьма сомнительны, если не пагубны в применении их к столь огромному и многосоставному государству, каким был СССР. В чем же ценность постулата общенародного государства, в котором «присутствовал смысл римской res publica» [Т.А. Алексеева, 2012, с. 34] и который, сместив пролетариат с «идейного трона», ставил на его место народ, — что И.В. Сталин был близок к очень глубокой корректировке («творческому развитию») марксизма, но все же не решился на это, а Н.С. Хрущев, вдохнув в конце 50-х гг. в проект Программы 1947 г. новую жизнь, этот шаг сделал?
Возможно, Сталин видел в концепции всенародного государства умиротворяющий ответ на американские заявления и инициативы 1946—1947 гг. по «сдерживанию» коммунизма («экспансионистских тенденций России», по Дж. Кеннану), некое заверение в том, что руководство СССР прекращает распространение ком-
мунизма на весь мир? Концепт всенародного государства, сменяющий и тем самым отменяющий догмат диктатуры пролетариата, противостоит неотрывно связанной с ним идее мировой революции, которая перемещается на «периферию идеологии», растворяется в риторике. Всенародное государство (демократическая республика на западный лад), при всей торжественности и респектабельности термина, — по определению государство ограниченное, не ставящее цели распространения себя вовне. Это самоограничение — двойное: со стороны народа и со стороны государства: оба этих понятия, при всей «расплывчатости» первого, включают в свой смысл достаточно строгие границы. Введением нового постулата СССР, фиксируя изменение своей геополитической репрезентации, заявлял, что становится просто государством (пусть и сверхдержавой), но не центром мировой пролетарской революции («коммунистической империи»). Постулируется фундаментальность советского народа и государства, но не «мирового пролетариата». Советское руководство отвергает коммунистический пролетарский мессианизм, как бы подписываясь под словами Руссо: «Для всякого политического организма существует максимум силы, которого оно не должно было бы превышать...» [Ж.-Ж. Руссо, 1938, с. 39]. Хотя «мессианская инерция» действовала в советской мысли и политике и после 1961 г., геополитическая энергия сверхдержавы постепенно затухала.
Итак, антимарксистская операция «отмены» диктатуры пролетариата была сочтена отвечающей интересам СССР на международной арене, ведь не ради марксизма существовало это государство, так что в случае необходимости можно было бы пожертвовать и марксизмом в целом, а не только одним постулатом. Народ как источник власти и закона, народ-суверен, «непогрешимый народ» (Руссо) — эти универсальные, «добропорядочные» риторические клише западного политического языка были понятны и приемлемы для тогдашних «партнеров» — глобальных оппонентов СССР и вызывали вполне благожелательную реакцию (среди инноваций, дебатируемых в ходе обсуждения проекта Конституции 1964 г., было также введение должности Президента СССР (см.: [И.Н. Стрека-лов, 2018, с. 209—222]). Диктатура же пролетариата была для Запада довольно угрожающей репрезентацией СССР, ассоциируемой с «советским экспансионизмом».
Все это не снимает проблему идейных источников, идейных интуиций респектабельного политического постулата. Сами советские вожди, идеологи, политические деятели по вполне очевидным причинам не делали прямых референций к значимым для Запада текстам: в этом случае марксизм как советская идеология дезавуи-
руется безусловно; тексты же классиков марксизма не предоставляли, да и не могли предоставлять аргументы для «отмены» диктатуры пролетариата (учитывая субстанциальное единство мирового пролетариата).
Помимо очевидных аллюзий к римской res publica, не менее плодотворным представляется поиск истоков концепта общенародного государства в политической мысли Ж.-Ж. Руссо, в его доктрине и умозрительно-рационалистических конструктах народа-суверена и volonté générale. Ведь если государство общенародное (а вовсе не пролетарское), то единственный источник государственной власти и права, обладатель суверенитета — народ (советский народ, а вовсе не пролетариат, который не мог быть советским или иным, но был, согласно марксистской догме, фундаментально един в масштабе всего мира). Образ и политическая логика Руссо высвечиваются, когда мы читаем материалы о дискуссиях по проекту Конституции 1964 г. о народных собраниях [там же, с. 258—286] или же строки из самого проекта: «Вся власть и все богатства в СССР принадлежат народу. Народ — единственный источник власти в СССР, верховный законодатель и верховный правитель» [А.В. Пыжиков, 2002, с. 399]. Руссо становится сущностно более значимой фигурой для советской мысли, чем классики марксизма. Осознанно или нет, но неявная апелляция к мысли Руссо перечеркивала любые мессианские импульсы и потенции. Ясно, что советская государственная идеология по причине этой «руссоистской инъекции» оказалась перестроенной противоречиво и в итоге недолговечной.
Четко прослеживаются три кардинально важных момента, сближающих мысль Руссо и политическое творчество советских марксистов, создателей концепции общенародного государства, при том что в этих трех «идейно-политических узлах», связывающих их сквозь два века, нет расхождений с марксизмом (за вычетом, конечно, того, что постулаты, относимые Руссо и советскими марксистами к народу, Маркс и Энгельс, отчасти Ленин, применяют к пролетариату и только в перспективе — к народу коммунистического общества). Это три платоновские по своей сути идеи: единство, мощь, единомыслие.
Первый момент общности — стремление к равенству, устранению из жизни общества «политических подразделений», установлению политической однородности, к единству народа в его равенстве. В мысли Руссо фиксируется преодоление сословного разделения, ставшего в середине XVIII в. тормозом на пути развития. Когда разделительные барьеры начинают преодолеваться, когда устанавливается определенная политическая однородность, единство, тогда и обретают силу идеи народа-государя (или «народа-
государства») и его volonté générale (интегральной воли) как общественного синтеза на новой основе, как основание нового принципа единства государства.
Второй момент общности — это мощь новой совокупной власти народа. В образ народа-суверена, практически народа-государства вкладывается некое «сверхусиление референции», способствующее созданию нового «сильного» и (квази)ясного источника государства и права. В.И. Герье прочитывает эту важнейшую интуицию Руссо так: «Вместо слабой ветхой власти, задерживаемой в своей деятельности тысячами легальных преград и протестов... представлялся образ власти великой и мощной, потому что она основана на совокупной власти всех — власти, имевшей в виду только всеобщее благо, ибо она служила выражением общего разума — власти, действия которой не могли нарушить ничьих интересов, ибо она представляла собой общую волю» [В.И. Герье, 2011, с. 313]. Этот «образ власти великой и мощной» вполне оправдывал усиление государства, даже и сверх «разумных» пределов. Не так ли обстояли дела советского государства, что, учитывая начинавшееся в конце 40-х гг. ХХ в. глобальное блоковое противостояние, потребовалась более «сильная», чем пролетариат, фундаментальная референция власти? Концепты «единство в равенстве», «равенство во власти», «народ как источник власти», «народ-государь» были тем более ценными постулатами, что их использование на фронтах начавшейся идейной войны, с одной стороны, оправдывало советскую централизацию, с другой — придавало советскому государству необходимый в качестве орудия идеологического противостояния демократизм. И вправду, одно дело для наших идеологических противников обвинять руководство, партию, Сталина, другое — сам народ, сущность, для Запада священную. Равно как и для советских руководителей — одно дело говорить от имени пролетариата («инстанции», в те годы начавшей терять значимость в идейном мире Запада), иное — от имени народа, признавая не классовый (для Запада — тезис совершенно неприемлемый), но всенародный характер власти.
Третий момент общности — роль идеала и идеологии, проблема единомыслия в государстве. Ясно, что если в руссоистской системе народ — верховный законодатель, а представительство и партии запрещаются, то осуществлять это свое право он может не иначе как посредством обращения к идеалу. Народ, чтобы быть законодателем, должен «установить» идеал, который будет политическим каноном и основой идеологии. Порождение идеала — суть «политической работы» volonté générale. В системе Руссо это гражданская религия. Говорить же о роли общеобязательной идеологии
в советском государстве излишне, ее необходимость для советских теоретиков и политиков — непререкаемая истина.
Есть между двумя сопоставляемыми идейно-политическими системами и одно неустранимое противоречие, и это — проблема партии. Единство Руссо — это простое единство: мыслитель исключает иерархию, сословность, классы, систему представительства, партийную борьбу. Народ законодательствует только «лично», отвергая услуги «посредников». «Тотальный демократизм» Руссо, доводящий идею народовластия до ее логического завершения, враждебен к любого рода «партийному руководству». Партии, фракции — выражение разделенности общества на классы, «политические подразделения», в существовании которых Руссо видит непреодолимое препятствие для действия генеральной воли народа (да и, собственно, для существования самого народа-суверена как некоего интегрального единства).
Партия в советской теории (но не в реальном советском государстве) представляла, по сути, препятствие для теоретического развертывания идеи общенародного государства: теоретики и идеологи не могли вписать ее в новую конструкцию, для которой она так и осталась чуждым элементом. Казалось бы, следует положить, что партия была силой, исключающей противоречия между классами (дружественными), тем более между любыми «частными товариществами», слоями, группами и пр. (т.е. вовсе и не партией, в западном понимании). Почему же партия, органично составляющая ведущую силу государства диктатуры пролетариата, совершенно не вписывается в догмат общенародного государства, почему диктатура пролетариата логично отменяется с «наступлением» общенародного государства? Дело в том, что партия в советском государстве выстраивает иерархическую систему «народ — пролетариат как авангард народа — партия как авангард пролетариата» и опирается на нее. Именно этот иерархизм совершенно контрастирует с политическими интенциями Руссо. Далее, в случае властвования одной партии «самодержавие народа» не то чтобы дезавуируется, но просто отменяется, ибо эта партия неизбежно становится над народом, приобретает силу, которая будет поставлена даже над volonté générale народа-суверена, или, собственно, и «будет» ею. Партия становится, и тут следует признать правоту Кристофера Осакве, «верховным сувереном советской политической системы» (см.: [И.Н. Стрекалов, 2018, с. 163]). Ясно, что о «народном суверенитете» речи уже быть не может. Итак, существование и действие одной партии как «руководящей и направляющей силы» не могут быть совместимы с общенародным государством, общей волей народа, ибо воля и сила партии — государственная воля — необ-
ходимым образом будут больше воли и силы народа; партия станет единственным выразителем, а значит, обладателем этой воли народа (именно в этом смысле «народ и партия будут едины»).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Алексеева Т.А. Принципы римского права в советских конституциях // Вестн. РУДН. Сер. Юридические науки. 2012. № 4. С. 31-39.
Бурлацкий Ф.М. Государство и коммунизм. М., 1963.
Герье В.И. Идея народовластия и Французская революция 1789 года. М., 2011.
Материалы XXII съезда КПСС. М., 1961.
Никандров А.В. Руссоизм или марксизм: К проблеме философско-по-литических истоков концепции общенародного государства в СССР // Историко-философский альманах. Вып. 6 / Филос. ф-т МГУ им. М.В. Ломоносова. М., 2018. С. 162-191.
Пыжиков А.В. Хрущевская «оттепель». М., 2002.
Рогов И. Теория империологии. М., 2017.
Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического права. М., 1938.
Сталинское экономическое наследство: планы и дискуссии. 1947-1953 гг: Документы и мат-лы / Сост.: В.В. Журавлев, Л.Н. Лазарева. М., 2017.
Стрекалов А.Н. Последняя конституция Советского Союза: К вопросу о создании. М., 2018.
