УЧАСТНИКИ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПО ИСПОЛНЕНИЮ ПРИГОВОРА: ФУНКЦИИ И СТАТУС Текст научной статьи по специальности «Право»

УДК 343.13

https://doi.org/10.53993/2078-3914/2021/3(48)/110-118

А. Б. Диваев

УЧАСТНИКИ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПО ИСПОЛНЕНИЮ ПРИГОВОРА: ФУНКЦИИ И СТАТУС

В статье рассмотрен вопрос о статусе участников уголовно-процессуальной деятельности по исполнению приговора. Дается авторская трактовка функций сотрудников органов и учреждений уголовно-исполнительной системы России как ее субъектов. В результате исследования сделан общий концептуальный вывод, согласно которому, учитывая, что деятельность по исполнению приговора структурно содержит в себе две части: деятельность по обращению приговора к исполнению и деятельность по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, и статус участников этой деятельности также не может рассматриваться как единое целое. При этом, если участники деятельности по обращению приговора к исполнению — это участники уголовного судопроизводства, то субъекты производства по рассмотрению и разрешению вопр о-сов, указанных в главе 47 УПК РФ — это субъекты с самостоятельным уголовно-процессуальным статусом.

Ключевые слова: уголовно-процессуальный статус; исполнение приговора; обращение приговора к исполнению.

Для цитирования: Диваев А. Б. Участники уголовно-процессуальной деятельности по исполнению приговора: функции и статус // Вестник Кузбасского института. 2021. № 3 (48). С. 110-118. https://doi.org/10.53993/2078-3914/2021/3(48)/110-118.

A. B. Divaev

PARTICIPANTS IN CRIMINAL PROCEDURAL ACTIVITIES FOR THE EXECUTION OF A SENTENCE: FUNCTIONS AND STATUS

The article considers the issue of the status of participants in criminal procedural activities for the execution of a sentence. As a result of the study, a general conceptual conclusion was made, according to which, given that the activity of executing a sentence structurally contains two parts: the activity of applying a sentence for execution and the activity of considering and resolving issues related to the execution of a sentence, and the status of participants in this activity can also not be considered as a single whole. At the same time, if the participants in the activity of applying a sentence for execution are participants in criminal proceedings, then the subjects of the proceedings for the consideration and resolution of issues specified in Chapter 47 of the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation are subjects with an independent criminal procedural status.

Keywords: criminal procedural status; execution of the sentence; appeal of the sentence to execution.

© Диваев А. Б., 2021 © Divaev A. B., 2021

For citation: Divaev A. B. Participants in criminal procedural activities for the execution of a sentence: functions and status. Vestnik Kuzbasskogo instituta [Bulletin of the Kuzbass Institute], 2021, no. 3 (48), p. 110-118. https://doi.org/10.53993/2078-3914/2021/3(48)7110-118.

Несмотря на все усилия законодателя и стремление научного сообщества к большему упорядочиванию уголовно-процессуальных отношений, деятельность по исполнению приговора в ее уголовно-процессуальном сегменте по-прежнему остается одной из наименее урегулированных сфер уголовно-процессуальных отношений. Причем такое состояние законодательства в этой части никак не связано с теми неурядицами, которые в последние десятилетия преследуют российский закон — как бы то ни было, закон переходного периода. Слабая урегулированность этого вида процессуальной деятельности — это своего рода «родимое пятно» нашего уголовно-процессуального законодательства, и чтобы убедиться в этом, достаточно бегло ознакомиться с работами исследователей, занимавшихся этой проблематикой.

Так, еще в конце 1970-х гг. один из ведущих советских, а затем и российский специалистов, занимавшихся проблемами исполнения приговора — М. К. Свиридов, писал: «Разработки, которые проводились в последнее время, были посвящены отдельным аспектам стадии исполнения приговора. Между тем, более глубокое изучение этой стадии требует всестороннего исследования самых существенных ее "пластов" — ее сущности, назначения, а также ее предмета» [4, с. 5].

Казалось бы, с момента написания этих слов прошло более 40 лет, однако ясности в этих вопросах не прибавилось, и целые, выражаясь словами автора цитаты, «пласты» деятельности по исполнению приговора по-прежнему остаются предметом живого внимания со стороны уголовно-процессуальной теории.

Одним из таких, безусловно, является проблема определения уголовно-процессуального статуса участников де-

ятельности по исполнению приговора, регламентированного положениями Раздела XIV Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации 2001 г. (далее — УПК РФ). Максимально упрощая предложенную проблему, ее суть можно изложить в виде вопроса: а кем же в правовом смысле являются эти субъекты, какими правами и обязанностями они располагают, участвуя в разнообразных процедурах по обращению приговора к исполнению, рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора?

Казалось бы, дать ответ на него просто. Уголовно-процессуальный закон содержит в своих положениях обстоятельно разработанный Раздел II, где подробно регламентированы статусы так называемых «участников уголовного судопроизводства» или, пользуясь определением, данным в п. 56 ст. 5 УПК РФ, участников досудебного и судебного производства по уголовному делу. И в любом ином случае, решая, является ли тот или иной субъект обладателем соответствующего процессуального статуса, нам, достаточно было бы заглянуть в соответствующую норму УПК РФ и реализовать содержащиеся в ней права и обязанности или соблюсти необходимые запреты. В любом, но не в случае с участниками деятельности по исполнению приговора. Этот «алгоритм» работает исключительно в отношении участников основного производства по уголовному делу — собственно, уголовного судопроизводства и его особых разновидностей — так называемы, особых по отношению к основному производству производств. Применительно же к деятельности по исполнению приговора все оказывается не так просто: Раздел II уголовно-процессуального закона не дает прямого ответа на вопрос о том, распространяются ли статусы участников уго-

ловного судопроизводства на участников этой уголовно-процессуальной деятельности. А отсюда и неоднозначность толкования закона.

Одна группа ученых-

процессуалистов считает, что статусы участников деятельности по исполнению приговора — это своего рода «продолжение» того статуса, которым тот или иной участник уголовного судопроизводства обладал в ходе производства по уголовному делу. И с этой точки зрения статусы участников уголовного судопроизводства, предусмотренные Разделом II УПК РФ, в их представлении обладают определенной степенью универсализма. Так, например, О. А. Малышева прямо ассоциирует осужденного-участника уголовно-процессуальной деятельности по исполнению приговора с осужденным, упомянутым в ч. 2 ст. 47 УПК РФ — обвиняемым, в отношении которого вынесен обвинительный приговор [3, с. 62-63].

Примерно так же некоторые авторы трактуют и процессуальное положение адвоката, представляющего интересы осужденного, в ходе деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора. В частности, И. Ф. Юсупова считает, что «исходя из ч. 2 ст. 47 УПК РФ... принцип обеспечения обвиняемому права на защиту осуществляется на всех стадиях уголовного процесса, не исключая и стадии исполнения приговора» [6, с. 87].

Разделяет это мнение и А. А. Камар-дина, которая, во-первых, распространяет действие принципа языка уголовного судопроизводства, а, следовательно, и общий статус переводчика, предусмотренный ст. 59 УПК РФ, на деятельность по исполнению приговора [2]. А во-вторых, так же, как и указанные выше авторы, отождествляет статус осужденного, упомянутый в ч. 2 ст. 47 УПК РФ, и правовое положение осужденного, участвующего в судебном разбирательстве по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора. Этот вывод косвенно вытекает из

того факта, что, обосновывая в одной из своих статей право осужденного пользоваться в ходе осуществления деятельности по исполнению приговора услугами переводчика, автор ссылается на пример из практики суда надзорной инстанции [2, с. 84].

Естественно, сторонники такого «универсального» статуса участников уголовного судопроизводства вполне отдают себе отчет в том, что их выводы, с определенным и очень существенным допущением, работают исключительно в отношении участников уголовно-процессуальных отношений, не наделенных властными полномочиями, и совершенно не действуют в отношении лиц и органов, ведущих производство по уголовному делу.

Возьмем, например, статус прокурора. Если охарактеризовать его уголовно-процессуальную функцию при осуществлении деятельности по исполнению приговора с точки зрения ее соотношения с функциями прокурора по уголовному делу, то совершенно очевиден вывод, что это разные функции, никак не соотносящиеся друг с другом. Здесь совершенно прав О. В. Воронин, который не считает возможным «сводить прокурорскую деятельность в производствах, связанных с рассмотрением и разрешением вопросов, касающихся исполнения приговора, к особой форме поддержания последствий обвинения» [1, с. 43]. Хотя такое мнение представлено в уголовно-процессуальной теории [5, с. 67]. По его мнению, прокурор в этих производствах осуществляет особую «правообеспечительную функцию», что и должно быть отражено в перечне тех полномочий, которыми обладает прокурор, осуществляя эту разновидность уголовно-процессуальной деятельности [1, с. 44]. Но правообеспечи-тельная функция и функция обвинения, составляющая основу деятельности прокурора в ходе производства по уголовному делу, вполне очевидно, — совершенно разные функции и по форме их реализации, и по содержанию этих

функций, т. е. совокупности полномочий, которыми обладает прокурор. Но раз так, если полномочия, лежащие в основе одной уголовно-процессуальной функции, кардинально отличаются от полномочий, содержащихся в другой функции, на каком основании мы можем рассматривать статус прокурора при исполнении приговора в качестве продолжения статуса прокурора, которым он обладал в ходе производства по уголовному делу?

Примерно так же выглядит ситуация, если проанализировать статус суда как участника деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора: его функция при ее осуществлении явно будет отлична от той функции, которой обладает суд в ходе производства по уголовному делу — функции разрешения уголовного дела. На момент рассмотрения и разрешения вопросов, предусмотренных ст. 397 УПК РФ, уголовное дело уже разрешено, и, естественно, те полномочия, которые составляют содержание этой функции (ч. 1 ст. 29 УПК РФ) реализовываться при исполнении приговора не могут ни при каких условиях. Отсюда вполне уместен тот же вопрос, который мы задали применительно к статусу прокурора: как соотнести статус суда в ходе производства по уголовному делу и его же статус при осуществлении деятельности по исполнению приговора, если у них вообще нет точек соприкосновения? И снова в той конструкции, которую нам предлагают сторонники «универсального» статуса участника уголовного судопроизводства как участника и основного, и дополнительных уголовно-процессуальных производств, мы ответа на этот вопрос не найдем.

И это мы еще не упомянули о том, что среди участников уголовно-процессуальной деятельности по исполнению приговора есть субъекты, которые вообще к числу участников уголовного судопроизводства не относятся, однако субъектами уголовно-

процессуальных отношений (а, следовательно, носителями уголовно-процессуальных прав и обязанностей) являются. Речь, в частности, идет о представителе учреждения или органа, исполняющего наказание, или иного компетентного органа, на основании представления которого решается вопрос, указанный в положениях ст. 397 УПК РФ. Какой уголовно-процессуальной функцией обладает этот субъект? Каков его процессуальный статус, «продолжением» какого статуса он является?

Повторимся, ни на один из поставленных вопросов мы не ответим, если будем рассматривать участников деятельности по исполнения приговора как участников уголовного судопроизводства, а поэтому более точно природу статуса этих лиц отражает другое мнение, согласно которому статус участника уголовного судопроизводства не может простираться дальше самого уголовного судопроизводства, а, следовательно, и оканчиваться он должен вместе с производством по уголовному делу. Отсюда напрашивается вывод: осуществляя деятельность по исполнению приговора либо участвуя в ней, ее субъект должен обладать статусом, отличным от статуса участника уголовного судопроизводства, так как вполне очевидно, что на момент исполнения приговора никакого производства по уголовному делу уже нет. Хотя и это мнение не до конца точно отражает суть поднятых в данной статье вопросов.

Попробуем разобраться с поставленной проблемой и дать свою трактовку того, чем же должен являться статус участника уголовно-процессуальной деятельности по исполнению приговора. Однако, прежде чем начать, ответим тем скептикам, которые сомневаются в актуальности поставленной проблемы. Статус — это основа действия права, базовый элемент его механизма. По сути, право (как, в общем-то, и любой другой социальный регулятор) работает посредством установления статусов, так как

они — это те границы желаемого и дозволенного, которыми правотворец обуславливает поведение людей и их коллективов, и одновременно те разделительные линии, которыми одна отрасль права отграничивается от другой.

Для примера можно опять же привести лицо, привлекаемое к уголовной ответственности. Думается, что вполне очевидным является тот факт, что чисто физически обвиняемый, осужденный и преступник, как правило, если не рассматривать ситуации с «заменой» обвиняемого в силу признания первоначально обвиненного непричастным к совершению преступления или оправданием подсудимого — это один и тот же человек. И для обывателя его статус един. Однако, если рассматривать трансформацию этого субъекта с точки зрения преобразования его правового статуса, мы можем убедиться в том, что это не один, а сразу три участника трех различных по природе и социальному назначению групп правоотношений. Обвиняемый — это субъект уголовно-процессуальных отношений, обладающий исключительно уголовно-процессуальными правами и обязанностями. Осужденный — это, в первую очередь, лицо, отбывающее уголовное наказание, находящееся в сфере «работы» норм уголовно-исполнительного права. И наконец, преступник — это субъект уголовного права, в отношении которого государством реализовано право на привлечение к уголовной ответственности, нашедшее выражение в наказании, мерах уголовно-правового характера, судимости и др. Соответственно, приобретение лицом того или иного статуса не просто «перемещает» его из одной группы правовых субъектов в другую. Данный факт, который в прямом смысле слова является «юридическим фактом», знаменует окончание действия норм одной отрасли права и начало работы норм другого правового сегмента. Это своего рода передача эстафеты от одной отрасли права другой отрасли, при том, что сам субъект ни на

минуту не должен оставаться вне правового поля, а, следовательно, любая неопределенность статуса автоматически ставит вопрос об эффективности правового регулирования. Именно этим и объясняется важность разговора о правовых статусах: если обеспечить бесперебойную работу этой «эстафеты», то многие вопросы, которые возникают у правоприменителя, и в первую очередь — вопрос о пределах отраслевого правового регулирования, отпадают сами собой.

Перейдем к изложению нашего видения проблемы уголовно-

процессуальных статусов участников деятельности по исполнению приговора. Сразу оговоримся, здесь речь пойдет не о конкретных статусах каждого из возможных субъектов этой части уголовного процесса и их содержании. Для такого повествования объема одной статьи явно недостаточно. Здесь мы постараемся лишь обрисовать общую концепцию того, как, по нашему мнению, должны быть урегулированы эти статусы, находятся ли они в каком-то соотношении с процессуальным статусом участника уголовного судопроизводства, и если находятся, то в каком.

Зададимся вопросом, а что же лежит в основе каждого из обозначенных выше мнений о природе уголовно-процессуального статуса участников уголовно-процессуальной деятельности по исполнению приговора? Представляется вполне очевидным, что они, эти мнения, не дискретны и увязаны с тем, как тот или иной исследователь определяет существо этой деятельности: относится он к ней как к стадии производства по уголовному делу (элементу основного производства) или рассматривает ее как самостоятельное уголовно-

процессуальное производство (особое или дополнительное, здесь не имеет значение. Важен сам вывод: деятельность по исполнению приговора — не уголовно-процессуальная стадия, а производство).

Позиция по данной проблеме — это своеобразный «вопрос вопросов» для

исследуемой сферы уголовно-процессуальной теории. От того, как для себя его решил конкретный исследователь, зависит, каким будет его решение по более частным вопросам, касающимся деятельности по исполнению приговора.

Не является исключением и рассматриваемая проблема. Те авторы, которые считают исполнение приговора уголовно-процессуальной стадией, т. е. частью уголовного судопроизводства, предсказуемо, и статусы участников этой деятельности, так или иначе, увязывают со статусами участников уголовного судопроизводства, пытаясь найти в них сходство и объяснить различия. И, наоборот, те процессуалисты, которые не считают исполнение приговора стадией уголовного судопроизводства и рассматривают эту деятельность как самостоятельное уголовно-процессуальное производство, и статусы его участников отграничивают от статусов участников уголовного судопроизводства.

И как раз это, второе мнение нам представляется в наибольшей степени отражающим истину. Однако здесь есть одно «но». По каким-то причинам ни те, ни другие исследователи не склонны «внутри» деятельности по исполнению приговора различать две ее очень разные в своем существе части: деятельность по обращению приговора к исполнению и деятельность по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора. А между тем, различать их надо, так как на самом деле лишь одна из них, а именно — деятельность по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора — это самостоятельное уголовно-процессуальное производство, тогда как другая — обращение приговора к исполнению — это завершающая часть производства по уголовному делу, то, что, по сути, и является уголовно-процессуальной стадией исполнения приговора. Отсюда следует вполне логичный, на наш взгляд, вывод: самостоятельный характер носит исключи-

тельно статус участника деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора. Участники же деятельности по обращению приговора к исполнению — это участники уголовного судопроизводства — обладатели того статуса, которым они были наделены в ходе производства по уголовному делу.

В основе этого вывода лежат общетеоретические представления о содержании правоприменительной деятельности. Не углубляясь в эту сложнейшую и, безусловно, важную проблематику, здесь лишь отметим, что правоприменение не может рассматриваться как деятельность правоприменителя «для самого себя». Ни суд, ни кто-либо другой из числа лиц и органов, ведущих производство по уголовному делу, не может в уголовно-процессуальном правоприменении ограничится только принятием решения, а поэтому акт постановления приговора не является последним этапом правоприменительной деятельности суда по уголовному делу. Последней стадией правоприменения и завершающей стадией производства по уголовному делу должен рассматриваться акт доведения принятого решения до адресата. Пока этого не произошло — правоприменение не закончено.

Как же осуществляется этот акт? УПК РФ дает однозначной ответ на этот вопрос: посредством процедуры обращения приговора к исполнению, смысл которой, если следовать закону, заключается либо в оглашении оправдательного приговора или обвинительного приговора без назначения наказания, после чего подсудимый подлежит освобождению в зале суда, либо в направлении судьей или председателем суда обвинительного приговора в то учреждение или в тот орган, на которые возложено исполнение наказания (ч. 2 ст. 393 УПК РФ). Отсюда следует, что обращение приговора к исполнению — это еще уголовное судопроизводство, а участники этой деятельности (суд, оправданный или осужденный) еще его участники, и

именно в этом контексте обращение приговора к исполнению мы называем стадией исполнения приговора.

Однако, что происходит далее, после обращения приговора к исполнению? А далее наступает время передачи «эстафетной палочки», и с момента, когда обвинительный приговор обращен к исполнению, в дело вступает уголовно-исполнительное право, которое своими нормами регламентирует порядок исполнения уголовного наказания. По общему правилу, с этого момента уголовно-процессуальные отношения прекращаются, уступая место уголовно-исполнительным отношениям, и их дальнейшее существование по данному делу возможно лишь параллельно с уголовно-исполнительными отношениями в рамках кассационного и надзорного производства — исключительных форм пересмотра приговора или иного судебного решения, обращенного к исполнению. Обратим внимание на терминологию. Обычно, характеризуя кассацию и надзор в уголовном процессе, их исключительность объясняется тем, что они являются формами пересмотра уголовно-процессуальных судебных решений, вступивших в законную силу, что на самом деле не совсем точно отражает смысл этой «исключительности». Она, на самом деле, связана с тем, что уголовно-процессуальные отношения по уголовному делу возникают тогда, когда по общему правилу их быть не может, т. е. когда приговор обращен к исполнению. (Здесь нужно учитывать, что кассационное обжалование приговора, вступившего в законную силу, однако не обращенного к исполнению, не приостанавливает его исполнения. Проще говоря, обращение приговора к исполнению — это обязательное последствие его вступления в законную силу).

В то же время уголовно-процессуальная деятельность не исчерпывается исключительными стадиями производства по уголовному делу — кассационным и надзорным производством, связанными с производством по

уголовному делу общим предметом. Уголовно-процессуальные отношения после юридического окончания уголовного судопроизводства могут возникнуть и в силу обращения в суд с ходатайством или представлением по вопросам, связанным с исполнением приговора, однако, учитывая, что эти вопросы никак не связаны с обстоятельствами преступления и вопросами законности и справедливости наказания, так как возникают они как следствие поведения осужденного после обращения приговора к исполнению — эта деятельность не может считаться частью уголовного судопроизводства, а ее субъекты — его участниками. И вот здесь, в этой части уголовного процесса как раз и нужно говорить о самостоятельных статусах. Суд здесь, что вполне очевидно, верша правосудие, осуществляет деятельность, отличную от разрешения уголовного дела; прокурор в этой части уголовного процесса, как уже подчеркивалось — не обвинитель, а адвокат — не защитник. После обращения приговора к исполнению попросту уже не в чем обвинять, а, следовательно, и не от чего защищать. И даже осужденный — это не тот осужденный, которого ст. 47 УПК РФ называет обвиняемым, в отношении которого вынесен обвинительный приговор: таковым он является до тех пор, пока суд, вынесший приговор по уголовному делу, не обратит его к исполнению. Потому во избежание дальнейшей путаницы в терминологии целесообразно оставить термин «осужденный» уголовно-исполнительному праву. Субъекта же уголовно-процессуальных отношений, регламентированных нормами главы 47 УПК РФ, являющегося участником деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, именовать «лицом, в отношении которого приговор обращен к исполнению», предоставив ему четко определенный законом статус, регламентированный отдельной нормой этой главы.

Вполне укладывается в предложенное понимание природы деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, как самостоятельного уголовно-

процессуального производства и функция, а стало быть, и процессуальный статус представителей органов и учреждений, исполняющих наказание.

Действительно, его сложно «приспособить» к какому-либо из статусов, упомянутых в Разделе II УПК РФ. Это хотя и обладатели властных полномочий, однако, безусловно, не лица или органы, ведущие производство по делу. Естественно, не могут они рассматриваться и в качестве участников уголовного судопроизводства, не обладающих властными полномочиями и заинтересованных в исходе дела. Нет оснований считать их и иными участниками уголовного судопроизводства, хотя определенное сходство их роли и функции свидетеля, являющегося носителем личных сведений об определенных обстоятельствах объективной действительности, имеется.

Представители органов и учреждений, исполняющих наказание, как известно, с одной стороны, вправе самостоятельно направить в суд представление и тем самым инициировать судебное рассмотрение того или иного вопроса, связанного с исполнением приговора. С другой, в случае если этот был вопрос инициирован ходатайством осужденного, они могут в суде дать объяснения по заявленному ходатайству. Естественно, и в том и в другом случае представление или объяснения появляются не на пустом месте. Представители администрации исправительного учреждения или сотрудники соответствующего органа, исполняющего наказание, на протяжении определенного времени наблюдают за осужденным, оценивают его поведение, фиксируют факты, свидетельству-

ющие о достижении цели наказания или, наоборот, недостижении ее. В результате этого в их сознании формируется некий образ осужденного, являющийся информационной основой как для представления, подлежащего оглашению в судебном заседании, так для тех объяснений, в которых представители органов или учреждений, исполняющих наказание, излагают суду свое мнение относительно ходатайства. С этой точки зрения механизм формирования «информационного образа» осужденного чрезвычайно похож на механизм формирования показаний свидетеля. Однако здесь есть существенное формальное отличие: если свидетельские показания, согласно уголовно-процессуальному закону (ч. 1 ст. 56 УПК РФ), предметно должны относиться к обстоятельствам, подлежащим доказыванию по уголовному, то сведения, изложенные в представлении или данные в объяснениях суду, касаются совершенно иных обстоятельств — фактов, возникших после обращения приговора к исполнению, и, стало быть, статус представителей органов и учреждений, исполняющих наказание, осуществляющих свою деятельность в рамках производства по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, никакого отношения к статусу свидетеля по уголовному делу не имеет. Это совершенно самостоятельный статус субъекта уголовно-

процессуальных отношений, но не участника уголовного судопроизводства.

Повторим, все, что сказано выше, — это не разговор о конкретных правах и обязанностях. Это некая концептуальная модель, которую еще нужно наполнять содержанием. Однако сама по себе она, как представляется, вполне жизнеспособна, и ее использование может сделать закон более логичным, сняв часть «вечных» вопросов правоприменителя.

Литература

1. Воронин, О. В. Участие прокурора в стадии исполнения приговора // Вестник РУДН. Серия Юридические науки. — 2011. — № 1. — С. 42-48.

2. Камардина, А. А. Участие переводчика в стадии исполнения приговора // Вестник Оренбургского государственного университета. — 2013. — № 3 (152). — С. 84-87.

3. Малышева, О. А. Уголовно-процессуальные основы исполнения приговора: учебник. — Москва: Норма, 2017. — 288 с.

4. Свиридов, М. К. Сущность и предмет стадии исполнения приговора. — Томск: Изд. Томского университета, 1978. — 222 с.

5. Шалумов, М. С. Проблемы совершенствования правового статуса государственного обвинителя как участника судебного разбирательства // Проблемы теории и практики прокурорского надзора в современных условиях: тезисы научно-практической конференции. — В 2 ч. — Москва, 2005. — Ч. 2. — С. 67-69.

6. Юсупова, И. Ф. Защитник как участник стадии исполнения приговора // Бизнес в законе. — 2010. — № 5. — С. 86-88.

References

1. Voronin O. V. Uchastie prokurora v stadii ispolneniya prigovora [Participation of the prosecutor in the execution of the sentence]. Vestnik RUDN. Seriya Yuridicheskie nauki [Bulletin of Peoples' Friendship University of Russia. Law Sciences Series], 2011, no. 1, p. 42-48.

2. Kamardina A. A. Uchastie perevodchika v stadii ispolneniya prigovora [The participation of the translator in the execution of the sentence]. Vestnik Orenburgskogo gosudarstven-nogo universiteta [Bulletin of Orenburg State University], 2013, no. 3 (152), p. 84-87.

3. Malysheva O. A. Ugolovno-processual'nye osnovy ispolneniya prigovora [Criminal procedural basis for the execution of the sentence]. Moscow, Norma, 2017. 288 p.

4. Sviridov M. K. Sushchnost' i predmet stadii ispolneniya prigovora [Essence and subject of the sentence execution stage]. Tomsk, Tomsk University Publishing House, 1978. 222 p.

5. Shalumov M. S. Problemy sovershenstvovaniya pravovogo statusa gosudarstvennogo ob-vinitelya kak uchastnika sudebnogo razbiratel'stva [Problems of improving the legal status of the public prosecutor as a participant in the trial]. In: Problemy teorii i praktiki prokurorskogo nadzora v sovremennyh usloviyah [Problems of the theory and practice of prosecutorial supervision in modern conditions]. Theses of a scientific and practical conference. In 2 pt. Moscow, 2005. Pt. 2. P. 67-69.

6. Yusupova I. F. Zashchitnik kak uchastnik stadii ispolneniya prigovora [Defender as a participant in the execution stage of the sentence]. Biznes v zakone [Business in law], 2010, no. 5, p. 86-88.

Сведения об авторе

Александр Борисович Диваев: ФКОУ ВО Кузбасский институт ФСИН России (г. Новокузнецк, Российская Федерация), декан юридического факультета, кандидат юридических наук, доцент. E-mail: divalex09@mail.ru

Information about the author

Alexander B. Divaev: Kuzbass Institute of the FPS of Russia (Novokuznetsk, Russia), dean of the Law Faculty, candidate of law, associate professor. E-mail: divalex09@mail.ru