CC BY
61
УДК: 316.444
Д.И. Фёдоров
УЧАСТИЕ В МОЛОДЕЖНЫХ ОБЪЕДИНЕНИЯХ КАК ФАКТОР СОЦИАЛЬНОЙ
МОБИЛЬНОСТИ И СРЕДСТВО ДОСТИЖЕНИЯ СОЦИАЛЬНОГО КАПИТАЛА
Последнее десятилетие характеризуется усилением роли общественных объединений в процессе реализации государственной молодежной политики. Сегодняшнее российское общество содержит богатую палитру молодежных сообществ и гражданских инициатив самой разной направленности. В статье общественные объединения рассматриваются сквозь призму понятий социальной мобильности и социального капитала. Автор анализирует выбор активистами направленности движения с точки зрения привлекательности для молодых граждан, преследующих различные цели.
Молодежная политика, общественные объединения, активизм, социальная мобильность, социальный капитал
D.I. Fyodorov
PARTICIPATION IN YOUTH MOVEMENTS AS A FACTOR OF SOCIAL MOBILITY AND MECHANISM OF SOCIAL CAPITAL ATTAINMENT
The last decade is marked by the growing importance of social movements in the Russian youth policy. Contemporary Russian society features a rich palette of various youth communities and civic initiatives. In this article the social movements are described in the light of social mobility and social capital concepts. The author analyses the targets of the young people movements in terms of attractiveness of each movement for the young people pursuing certain goals.
Youth policy, social movements, activism, social mobility, social capital
В современных условиях, когда молодежь уже осуществила переход к постмодернистским практикам, адаптировалась к рыночным отношениям, давлению массовой культуры и перенасыщенной информационной среде, старые представления о ней, равно как и старые способы привлечения ее в сферу активизма, уже не столь эффективны. Государство, а также любые социальные и политические силы, рассчитывающие привлекать молодых людей в качестве действующих агентов, должны признать, что не только молодежь является для них ресурсом, но и они сами должны выступать ресурсом для своих потенциальных участников, предоставлять им возможности и преимущества, иначе они рискуют лишиться притока новых людей.
В советский период легитимный гражданский активизм мог реализовываться преимущественно в жестко заданных институциальных формах, что существенно ограничивало выбор моло-
дежных стилей в этой сфере, а цепочка установленных молодежных движений представляла возможности как для конструктивного участия в социально значимой деятельности и развитии общества, так и для получения конкретной и осязаемой личной выгоды. Так, в нарративах того времени неизменно обнаруживаются описания практик, построенных на «манипуляции системой» и «игре с государ-ством»[1]. Сейчас, в условиях существования множества общественных объединений, актор обладает возможностью выбора по мере того, как различные объединения предоставляют возможности для реализации практик, относящимся к разным жизненным стратегиям.
«Третий сектор», формирование которого после распада СССР долгое время шло низкими темпами [2, 3] к середине 2000-х уже успел оформиться в качестве значимого элемента российского общества. Современная молодежная политика уже в гораздо большей степени, чем прежде, нацелена на взаимодействие государства с общественностью и включение молодых граждан в общественные объединения [4]. Сегодня система общественных организаций отнюдь негомогенна и включает большое количество организованных объединений, каждое из которых преследует определенные цели - они могут быть социально одобряемыми, приемлемыми или даже деструктивными, оказывать большое значение на общество или затрагивать интересы лишь отдельных индивидов [5]. Наличие такой дифференциации неизбежно порождает вопрос о том, что именно заставляет действующего субъекта ориентироваться на те или иные конкретные формы активности. Мы отталкиваемся от того, что потенциальный активист, выбирая сферу самовыражения в публичном пространстве, основывается на ожиданиях от того, как участие в конкретном объединении отразится на его социальном статусе и темпах его социальной мобильности. Вопросы социального статуса, социального пространства и движения в нем наиболее ярко отражены в творчестве П.А. Сорокина, К. Дэвиса и У. Мура, П. Бур-дье. Участие в определенных молодежных движениях с точки зрения данных авторов будет восприниматься как специфический ресурс в ходе осуществления социальной мобильности и борьбе за разные типы капитала.
Характер и динамика социальной мобильности молодых граждан в российском обществе за последние 30 лет претерпевали серьезные изменения. Наиболее сильные различия обнаруживаются при сравнении советской модели молодежной политики с ее постсоветскими практиками. Существовавшая в СССР установка на уравнительность отражалась и на характере социальной мобильности -прежде всего это заключалось в активном влиянии государства (Ярская-Смирнова, Романов). Характерной чертой советского менталитета было «предположение, что государство позаботится обо всем»[6, с. 456]. Вертикальная мобильность, связанная с приобретением нового статуса, образования и дохода в доперестроечный период носила стандартизированный характер - движение в социальном пространстве, осуществляемое за счет бесплатного образования, гарантированного трудоустройства и четко сформулированных идеологических посылов, становилось устойчивым настолько, что можно было говорить о его жесткой привязанности к временным этапам жизненного пути каждого конкретного гражданина. Согласно концепции П. Бурдье [7], это можно описать как движение в социальном пространстве по схожему вектору, т.к. большинство людей встречало один и тот же жизненный этап с примерно равным количеством социального, культурного и экономического капитала. А следовательно, в одинаковые этапы жизненного пути они, за редким исключением, приходили к близким друг к другу координатам в социальном пространстве. Различия, безусловно, существовали, но в значительной степени сглаживались усилиями государства. Активизм в общественной и политической сфере был также в высокой степени институциализированным и предполагал выражение активности в четко установленных рамках [8]. Несмотря на массовый характер, участие в молодежном движении способствовало не только горизонтальной, но и вертикальной социальной мобильности. Дифференциация внутри системы работы с молодежью возрастала в зависимости от возрастной группы: если в октябрятское и пионерское движение централизовано включались практически все, и как следствие различия в социальной мобильности практически отсутствовали, то на этапе включения в комсомол уже происходил минимальный отсев участников - исключенными оказывались наиболее пассивные или инакомыслящие [9]. Следующим этапом было вступление в КПСС, в отношении которого уже существовали более жесткие критерии отбора. Именно активная деятельность в комсомольском движении и последующее включение в партийную систему выступали основной формой «социального лифта», хотя темпы вертикальной мобильности были относительно невысокими - предлагаемый путь к более высоким статусным позициям в рамках деятельности общественно-политических объединений был хотя и относительно стабильным, но жестко регламентированным, и нередко ограничивался сверху, так как высшее партийное руководство не стремилось к постоянному обновлению кадров [10, с. 50].
В постсоветский период дифференциация молодежи существенно усилилась, и движение молодых людей в социальном пространстве стало менее равномерным. Неравенство проявилось даже в привычных категориях «детства» и «молодости» - тогда как затянувшееся взросление некоторых молодых людей достигло количественных показателей, позволяющих говорить о существовании в российском обществе феномена кидалтов [11], другие их сверстники, в частности из групп риска, были обречены на ускоренное взросление и укороченное детство, встречая совершеннолетие с мизерным количеством социального, экономического и культурного капитала [12]. Активность молодежи также стала более разноплановой, однако институциальные основы активизма серьезно пошатнулись, а влияние активизма на социальную мобильность существенно снизилось. После 2000 года в России стали динамично развиваться политические молодежные движения. Именно они стали той формой активизма, которая давала гражданам дополнительный ресурс для осуществления социальной мобильности, так как активность в досуговой сфере и участие в неполитических объединениях этой возможности практически не давали. Социальный капитал в прочих движениях мог накапливаться в рамках выстраивания сети контактов с другими участникам, однако, в политических движениях он аккумулировался на другом качественном уровне за счет публичной активности, фиксируемой в СМИ и поддержки со стороны административного ресурса. Кроме того, участие в объединении, не имеющем политической специфики, редко влияло на социальную мобильность. За последние несколько лет ситуация несколько изменилась - неполитические формы активизма, например волонтерство, стали поощряться государством и служить для молодых граждан инструментами борьбы за различные формы капитала. Примером этого служит введение волонтерских книжек, введенных для систематизации данных о деятельности участников волонтерских проектов, которые они затем смогут использовать в качестве дополнительного ресурса. В терминологии Бурдье это можно охарактеризовать как символический капитал, который затем может быть конвертирован в другие формы [13]. Так, приобретенный символический капитал может способствовать получению экономического и культурного капитала (например, за счет льготных условий при трудоустройстве или поступлении в вуз), а также социального капитала.
Помимо перечисленных, способствовать получению специфических форм капитала могут и другие молодежные объединения. К примеру, реконструкторский клуб, помимо досуга, ориентирован и на культурное обогащение своих участников, а экологический активизм может поощряться как в социальной форме - посредством признания и одобрения, так и в экономической - например, через получение грантов от международных организаций.
Очевидно, что, несмотря на очевидные различия, все формы активизма предлагают молодому человеку ресурс для достижения целей, развития или иного способа возмещения вложенных усилий. Воспроизводство этих практик требует от субъекта определенных затрат, по крайней мере в форме времени, умственных и физических усилий - больших, чем если бы он не проявлял этой активности. Это отсылает нас к функциональной теории стратификации, предлагаемой К. Дэвисом и У. Муром. Согласно этой концепции социальная стратификация и неравенство между различными статусноролевыми позициями являются естественными механизмами, благодаря которым поддерживается оптимальное состояние социальных систем [14, с. 210]. Отправной точкой является представление о том, что более высокие позиции имеют большую важность для функционирования общества, однако при этом они менее привлекательны для людей, так как для их достижения требуется значительное количество усилий. Очевидно, что проявление активности - не только в гражданской сфере или в социально значимой деятельности - важно для общества, тогда как всеобщая пассивность ведет к стагнации и, в конечном счете, приводит к негативным последствиям в масштабе всей социальной структуры. Соответственно, общество вынуждено генерировать систему поощрений и вознаграждений, чтобы «мотивировать нужных членов общества на занятие необходимых ему позиций» [15, р. 387]. Мотивация поддерживается с помощью различных групп поощрений - экономических, эстетических и символических. Если рассматривать участие человека в каком-либо объединении, то можно обнаружить воздействие всех трех типов. В роли экономических выгод выступает либо прямое вознаграждение, либо способствование обучению, трудоустройству и карьерному росту, в роли эстетических - удовольствие от общения с другими людьми, сопутствующего участию в объединении, а в роли символических - самоуважение, основанное на осознании важности и полезности своей деятельности. Баланс между типами поощрения будет варьироваться в зависимости от специфики формы активности. Так, стремление к взаимодействию и объединению с другими людьми на основе общности взглядов находит отражение во всех типах общественных объединений, однако совершенно естественно, что в досуговых объединениях удовлетворение аффилиативных и эстетических потребностей занимает центральное место. В молодежном крыле политической партии во главе угла находится установка на 266
вертикальную социальную мобильность, а в волонтерском или экологическом движении - то, что авторы функциональной теории называют «символическим» типом. Многие крупные общественные объединения могут заниматься разноплановой деятельностью (например, одновременно политической, и волонтерской или одновременно экологической и правозащитной), поэтому бывает трудно классифицировать то или иное движение. Однако следует учитывать, что большинство общественных объединений, как правило, позиционирует себя как носителя конкретных функций, и в данном контексте будут формироваться ожидания от этих объединений в обществе. Именно ожидания, в числе которых и представления о том, какие ресурсы и возможности предоставляет то или иное движение, в конечном счете, определяют выбор молодыми людьми различных форм активизма и регулируют приток новых участников в эту сферу. Поэтому, несмотря на важность воспитания в молодых людях гражданской ответственности, нельзя забывать и об их общих интересах и особенностях мотивации, непосредственно влияющих на жизненный выбор. Только при наличии адекватной системы поощрений и вознаграждений, стимулирующих молодежный активизм, возможно достижение функционального равновесия в обществе. Поэтому развитие и дальнейшая оптимизация этой системы, в том числе посредством административного и законодательного ресурса, являются важным требованием для формирования эффективной молодежной политики.
ЛИТЕРАТУРА
1. Цветаева Н.Н. Биографические нарративы советской эпохи / Н.Н. Цветаева // Социологический журнал. 2000. №1 // URL: http://www.socjournal.ru/article/399; дата обращения к ресурсу: 24.07.2011.
2. Алексеева Л.М. «Третий сектор» и власть / Л.М. Алексеева // Общественные науки и современность. 2002. № 6. С. 52-58.
3. Багуцкий Н.В. Проблематика гражданского общества: ограничения и механизмы развития / Н.В. Багуцкий // Вестник СГТУ. 2006. № 3 (15). Вып. 2. С. 203-207.
4. Blum D. Current Trends in Russian Youth Policy / D. Blum // PONARS Policy memo. 2005. № 384. P. 107-112.
5. Божок Н., Масычев П. Еще раз о «проблемной» молодежи / Н. Божок, П. Масычев // Журнал исследований социальной политики. 2011. Т. 9. №3. С. 417-420.
6. Салменниеми, С. Теория гражданского общества и постсоциализм / С. Салменниеми // Журнал исследований социальной политики. 2009. Т. 7. №4. С. 439-464.
7. Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // Бурдье П. Начала. М.: SocioLogos, 1994.
8. Ковалёва А. И. Социология молодежи: теоретические вопросы / А.И. Ковалёва, В.А. Луков. М.: Социум, 1999. 325 с.
9. Суслов И.В. Диссиденты, шестидесятники и «общественность» в СССР, 1953-1975 годы / И.В. Суслов // Общественные движения в России: точки роста, камни преткновения / под ред. П. Романова и Е. Ярской-Смирновой. М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ,. 2009. С. 83-95.
10. Крыштановская О.В. Элита и возраст. Путь наверх / О.В. Крыштановская, Ю.В. Хуторян-ский // Социологические исследования. 2002. № 4. С. 49-60.
11.Ярская-Смирнова Е. «Веселые, непонимающие и бессердечные?» О феномене Питера Пэна /
Е. Ярская-Смирнова, , Г. Карпова, , М. Ворона // Неприкосновенный запас. 2008. № 6 (62). С. 161-177.
12.Ярская В.Н. Молодежная политика: разные и пока не равные / В.Н. Ярская, Н.И. Ловцова // Журнал исследований социальной политики. 2010. Т. 8. № 2. С. 151-164.
13. Радаев В.В. Понятие капитала, формы капиталов и их конвертация / В.В. Радаев // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 4. С. 20-32.
14. Коллинз Р. Четыре социологических традиции / Р. Коллинз; пер. В. Россмана. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2009. 320 с.
15. Tumin M. Some principles of stratification: a critical analysis / M. Tumin // American
Sociological Review. 1953. Vol. 18. P. 378-394. // URL:
http://ssr1.uchicago.edu/PRELIMS/Strat/stmisc1.html; дата обращения к ресурсу: 09.01.2011
Фёдоров Денис Игоревич - Denis I. Fyodorov -
аспирант кафедры «Социология, социальная Postgraduate
антропология и социальная работа» Department of Sociology, Social Anthropology
Саратовского государственного технического and Social Work,
университета имени Гагарина Ю.А. Gagarin Saratov State Technical University
Статья поступила в редакцию 12.08.12, принята к опубликованию 20.02.13
