CC BY
115
ИСТОРИЯ
U .Л. Жолапош/ла/сов,
icaHquqcun иапо/гичеасих naif к, 2)/3?У
НЧАСТИЕ ГОСНДАРСТВ КОРЕЙСКОГО ПОЛНОСТРОВА В МИГРАЦИОННЫХ ПРОДЕСАХ И ПРОБЛЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ В СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ1
Трудовая миграция как основа миграционных процессов в СВА
С начала 1990-х гг. задача развития дальневосточного региона России выдвинулась как одна из основных проблем становления новой российской государственности, она напрямую была связана с сохранением целостности страны, её экономики и требовала формирования особой региональной политики для обеспечения безопасности и «мягкой» интеграции Российской Федерации (далее - РФ) в экономическую систему АТР. На протяжении ряда десятилетий XX в. советский Дальний Восток в экономическом плане был оторван от большинства стран АТР, даже от ближайших соседей по Северо-Восточной Азии. За это время сложился значительный дисбаланс в уровне экономического развития стран СВА, и дальневосточный регион России по ряду причин, прежде всего из-за недостаточных внутренних и внешних инвестиций в местное хозяйство и транспортной отдаленности от центральных районов России, неразвитости социально-экономической сферы и слабой заселенности, оказался в положении отстающего.
В нынешних условиях для стимулирования развития нашего Дальнего Востока требуется либо резко увеличить федеральное инвестирование, либо более активно интегрироваться в экономику АТР и прежде всего СВА, чтобы стимулировать поступление ощутимых зарубежных инвестиций. Анализ возможностей ряда соседних стран показывает, что наиболее богат природными ресурсами российский Дальний Восток (уголь, лес, водные и морские ресурсы, руды цветных металлов и пр.), затем следует КНР (людские и сельскохозяйственные ресурсы) и КНДР (уголь, руды черных и цветных металлов и другие полезные ископаемые). В свою очередь Япония и Республика Корея (далее - РК) располагают высокоразвитой тяжелой промышленностью и техноёмкими отраслями производства, КНР и КНДР
1 Настоящая статья подготовлена для Третьей Дальневосточной летней школы «Миграционные процессы и проблемы международной региональной безопасности в АТР», организованной ДВГУ и ДВО РАН при поддержке Информационного бюро НАТО в Москве (г. Владивосток, 2-6 июля 2007 г.).
- легкой промышленностью и сельским хозяйством. При этом Япония и РК обладают объёмными капиталами и высококвалифицированными инженерно-техническими и управленческими кадрами, а Китай и КНДР - избыточной рабочей силой.
Полагаем необходимым заметить, что российский Дальний Восток имеет ещё одно конкурентное преимущество - достаточно мощный и поступательно нарастающий научный потенциал. В силу изложенных выше обстоятельств постоянное обращение исследователей и политиков к комплексу региональных проблем не является случайным, коллективными усилиями ученых и практических работников можно найти основные направления межгосударственного сотрудничества в СВА, наиболее выгодные и перспективные для России. Однако разработка отечественной стратегии в СВА во многом зависит от глубоких сдвигов в международной обстановке как на глобальном, так и на региональном уровнях, определяется комплексом многомерных политических, экономических и социокультурных процессов в их сложном и противоречивом переплетении.
Следует понимать, что региональные процессы в СВА представляют собой определенные вызовы для России, ответ на них может быть дан только на основе признания необходимости многопланового сотрудничества с государствами региона и всестороннего научного анализа проблемы. Отказ от постановки российских приоритетов в СВА равно как и создание искусственных препятствий на пути интеграции нашего региона в геополитическое и хозяйственное пространство СВА чреваты дальнейшей социально-экономической деградацией российского Дальнего Востока.
Большинство специалистов согласны с тем, что развитие АТР в долгосрочной перспективе ведёт к формированию единого экономического пространства: для развитых государств АТЭС - к 20101, а для развивающихся - к 2020 г. Разумеется, это будет сопровождаться нарастанием региональных миграционных процессов, связанных прежде всего с трудовыми проблемами. Мы вынуждены констатировать, что какой-либо программы коллегиального развития трудовых ресурсов СВА не существует ни на региональном, ни на национальных уровнях, однако руководство каждого из заинтересованных государств имеет самостоятельную стратегию в соответственной сфере. Полагаем, что вскоре она должна появиться и на межгосударственном уровне, поскольку тенденция к формированию единого экономического пространства в СВА настоятельно диктует режим свободного перемещения рабочей силы.
Более того, с рубежа 1980 - 1990-х гг. именно трудовая миграция стала основой миграционных процессов в регионе. Если же сузить проблему до государств Корейского полуострова, то они участвуют исключительно в трудовой миграции, выступая донором (КНДР) или реципиентом (РК) рабочей силы.
Существуя как сообщества практически мононациональные, ни КНДР, ни РК не порождают причин для развития миграционных процессов, основанных на этнических, религиозных, культурных и прочих факторах. В этом контексте следует сказать и об удивительной религиозной терпимости корейцев, их открытости для инокультурных взаимодействий, малой подверженности шовинистическим настроениям и особом «здоровом» (если так можно
говорить) национализме. Конечно, всё выше сказанное в полной мере можно отнести лишь к РК, поскольку тоталитарный режим Северной Кореи просто не даёт условий для любого инакомыслия или «инакодействия».
Подчеркнём ещё раз, что практически единственным направлением миграции в государствах Корейского полуострова является трудовая миграция. В то же время не следует забывать о репатриации старого поколения «советских» корейцев, вывезенных на о-в Сахалин японскими колонизаторами, осуществляемой южнокорейским правительством по специальной программе. В случае с КНДР некоторую роль может играть миграция по политическим мотивам, но она носит скрытый характер и ограничивается незначительными количественными показателями.
Попытаемся определить, какие государства СВА являются импортерами и экспортерами рабочей силы и как современные миграционные тенденции сказываются на социально-экономическом развитии региона, в том числе российского Дальнего Востока.
Демографические процессы в странах СВА
и местные трудовые ресурсы
Темпы и размеры трудовой миграции в СВА напрямую зависят от демографических процессов в каждой из стран региона. В Японии и РК структура рабочей силы в период ускоренного экономического роста (1960 - 1980-е гг.) значительно изменилась. Повышение численности населения на фоне коренной перестройки национального хозяйства привело к существенному увеличению безработицы. Однако благодаря регулированию местных рынков труда удалось не только ее снизить, но и модернизировать структуру занятости. Сегодня прирост населения и коэффициент суммарной рождаемости в Японии и Южной Корее достиг низшего уровня, стала очевидной проблема старения общества. По оценкам специалистов, к середине XXI в. численность населения Японии уменьшится на 20 млн. и в возрастной структуре будут преобладать пожилые2. Данный прогноз применим и для текущей демографической ситуации в РК, будущее Южной Кореи также зависит от ускоренного старения и постепенного уменьшения численности населения.
Напротив, Китай лишь в отдаленной перспективе столкнется с проблемой старения населения и постепенного уменьшения избыточной рабочей силы.
В КНДР к началу XXI в. сложилась качественно иная ситуация: численность населения здесь в начале 2000-х гг. превысила 24 млн. человек, большинство из них относится к экономически активной группе, что в условиях кризиса национальной экономики оборачивается скрытыми формами безработицы. Северную Корею, как и КНР, проблема старения населения затронет не скоро, но перед Пхеньяном остро стоит вопрос обеспечения граждан работой. Проблема безработицы здесь решается таким образом:
• за счет «избыточного» призыва мужской части населения на действительную военную службу (около 20% мужчин в возрасте от 18 до 45 лет служат в армии);
• за счет огромного объема капитального строительства (включая непроизводственную сферу), что ведет к избыточной занятости в данном секторе экономики;
• чрезмерным развитием тяжелой промышленности в ущерб другим отраслям, в том числе сельскому хозяйству;
• путем перемещения огромных масс рабочей силы из города в деревню для проведения сезонных сельскохозяйственных работ;
• за счет низкого уровня производительных сил в сельском хозяйстве;
• за счет сохранения высоких пропорций трудоемкого ручного труда на фоне низкого уровня технического оснащения трудового процесса3.
На российском Дальнем Востоке сохраняется отрицательный показатель естественного прироста населения, очевидно, что в ближайшие десятилетия начавшийся процесс старения местного населения может существенно ухудшить положение на региональном рынке труда, что негативно скажется на экономической ситуации в целом. Иными словами, проблема старения населения актуальна для всех государств СВА, но периоды её обострения в разных странах не будут совпадать: Япония, Южная Корея и Дальний Восток РФ уже сейчас сталкиваются с данной проблемой, в то время как ситуация в КНР и Северной Корее на ближайшую перспективу остается благоприятной.
Вторая демографическая проблема региона заключается в том, что сегодня практически все его государства, кроме КНР, испытывают дефицит трудовых ресурсов. Китай этот процесс затронет лишь через 20 - 25 лет, после вступления в рабочий возраст поколения, родившегося в 1980 - 1990-х гг., когда власти ограничивали возможности семьи одним ребенком.
Соседи Китая - Япония и Южная Корея - столкнулись с нехваткой рабочих рук уже в 1990-х гг., и сегодня недостаток трудовых резервов остро ощущается в обеих странах. Через два - три десятилетия положение в этих странах ещё более усугубится из-за уменьшения численности работающих на фоне старения населения. Очевидно, что частично решить проблему можно за счет внутренних факторов: привлечением в экономику женщин и пожилых людей. Однако для полной ликвидации дефицита трудовых ресурсов, и особенно в сельском хозяйстве и группе так называемых «ЗБ» (грязные, трудные и мало престижные занятия), их придется импортировать.
Выше мы отмечали значительный прирост рабочей силы в 1990-х гг. в КНДР, однако и здесь можно увидеть её дефицит: Северной Корее катастрофически недостает определенного сегмента трудящихся - высококвалифицированных рабочих и управленческих кадров, способных открыть путь стране к техническому и технологическому переустройству.
На российском Дальнем Востоке дефицит трудовых ресурсов уже сейчас ощутим, это явление достаточно изучено отечественными специалистами4, поэтому мы не станем его обосновывать. Отметим лишь нарастающий разрыв между значительным экономическим потенциалом дальневосточного региона и его реальным положением как одного из беднейших в России, ещё раз подчеркнутый в ходе осенней (2008 г.) поездки Президента РФ Д. Медведева. Такое положение диктует необходимость значительного импорта рабочей силы на российский Дальний Восток из других стран СВА, поскольку многолетние попытки развить внутреннюю миграцию руководством СССР и РФ оказались тщетными.
Ситуация в КНР, напротив, определяется колоссальным избытком людских ресурсов: по некоторым оценкам, до четверти трудоспособных жителей
трех северо-восточных провинций Китая (Хэйлунцзян, Цзилинь и Ляонин) полностью или частично безработные5.
Полагаем, что регулирование дефицита или переизбытка трудовых резервов в странах СВА возможно лишь при совместном их использовании и развитии. При этом каждое из государств региона будет играть определенную роль: Японии следует сочетать непосредственный ввоз рабочей силы и её наём на зарубежные предприятия с участием японского капитала с импортом квалифицированного управленческого и технологического персонала; Южной Корее необходим как импорт, так и экспорт различных категорий работников; российскому Дальнему Востоку - масштабный ввоз рабочей силы с ограниченным привлечением высокопрофессиональных зарубежных специалистов; Китай и КНДР могут стать важным источником избыточной рабочей силы, но при этом Северная Корея нуждается в управленческих и технических кадрах современного типа.
Процесс трудовой миграции в регионе может быть приемлемым и взаимовыгодным только при условии полного контроля над экспортом-импортом рабочей силы, а значит, он должен развиваться на контрактной основе с учетом международного права и внутреннего законодательства государств СВА. Существенное расширение связей российского Дальнего Востока с соседними странами необходимо, но нарастание миграционных процессов может привести к усилению неконтролируемых процессов, среди которых больше всего проблем вызывает увеличение диаспор соседних народов на территории РФ. В связи с этим на повестку дня выдвигается идея о «жёлтой угрозе», мы не станем полностью её отрицать, но полагаем необходимым отметить, что реальной данная угроза может стать лишь при условии значительного политического и экономического ослабления и нарастании обособления дальневосточных рубежей России от федерального центра. Поэтому, на наш взгляд, лучшее решение любых миграционных проблем заключается в наращивании российского экономического и политического потенциала на Дальнем Востоке.
Миграция населения в СВА, действительно, может привести к изменению баланса региональных сил. Как мы пытались обосновать выше, государства Корейского полуострова имеют ограниченные возможности для влияния на миграционную ситуацию в регионе. Тем не менее общие процессы не обходят стороной и Корею, тем более что её население находилось в постоянном миграционном движении с конца XIX и на протяжении всего XX в. На рубеже веков и в первой половине XX столетия корейцы активно переселялись в соседние страны - в Северо-Восточный Китай, на советский Дальний Восток и в Японию. Эмиграция с полуострова в это время носила стихийный и безвозвратный характер, она не регулировалась какими-либо национальными законами или международными соглашениями.
После Второй мировой войны стихийный характер переселения корейцев за рубеж был утрачен, но при этом расширились его географические рамки: жители полуострова продолжали мигрировать в другие страны Старого и Нового Света, главным образом в США. Характер миграции трансформировался из безвозвратной в возвратную, когда переселение становится достаточно длительным, но заранее ограниченным по срокам. Тем не менее в поток эмигрантов вливались в основном мужчины трудоспособного
возраста, искавшие заработка и стремившиеся повысить собственный социальный статус на родине.
Остановимся на участии каждого из корейских государств, ставших субъектом международной деятельности с 1948 г., в региональных миграционных процессах СВА.
Роль трудовой миграции из КНДР
История северокорейской трудовой миграции подробно рассмотрена в монографии Л.В. Забровской6, мы не станем останавливаться на ней. Наша задача заключается в освещении современного состояния и перспектив миграционного обмена между Россией и КНДР.
С конца 1990-х гг. расширилось присутствие северных корейцев на российском Дальнем Востоке, рабочие из КНДР покинули пределы закрытых леспромхозов и переместились во многие дальневосточные города и веси, что существенно затруднило надзор над ними со стороны северокорейских спецслужб. Изменилась миграционная мотивация: ранее некоторые приезжие надеялись получить в СССР / России политическое убежище или жениться на местной жительнице с последующей сменой гражданства, теперь таких иллюзий практически не осталось, и целью мигранта являются исключительно заработки. Таким образом, приезжающие в Россию граждане КНДР участвуют исключительно в возвратных миграционных процессах, что опровергает миф о возможной «корейской угрозе».
Желание осесть на местах трудовой деятельности у северных корейцев не может возникнуть и в силу особой тактики властей КНДР, которые строят отношения с российскими работодателями таким образом, что весь заработок аккумулируется на счетах специально созданных бюро или представительствах по трудоустройству граждан КНДР в России. С 1995 г. такое ведомство действует в Приморском крае, оно имеет официальный статус «представительства сельскохозяйственного общества КНДР», но охватывает всю трудовую миграцию северных корейцев по Приморью. О масштабах трудовой миграции граждан КНДР на российский Дальний Восток свидетельствуют данные по Приморскому краю: в 1995 - 2005 гг. указанное представительство трудоустроило около 10 тыс. граждан КНДР. По данным российских исследователей, с конца 1990-х гг. российскую границу ежегодно пересекает 10-11 тыс. граждан КНДР, направляющихся на временную и сезонную работу сроком до трех месяцев7. При этом с 2000-х гг. поток северокорейских мигрантов в Россию неуклонно снижается.
Определенные мероприятия по контролю над северокорейской миграцией проводят и российские власти, в 1997 г. введены меры, ужесточающие правила паспортно-визового контроля, въезда и передвижения по РФ граждан КНДР. До этого между соседними государствами существовал режим безвизового обмена, теперь он отменен, реально работает строгий порядок въезда и выезда граждан КНДР из России, органы местной власти и работодатели, желающие получить квоту на северокорейских трудящихся, должны обеспечить гарантии их полной занятости и своевременного выезда на родину. Таким образом, въезд и пребывание на территории России регулируются строжайшим образом.
Наряду с контролем со стороны северокорейских властей и спецслужб трудовые мигранты принимают условия жесткой регламентации, действующие в России. В совокупности такие меры позволяют эффективно управлять миграционными процессами между двумя государствами. Условия пребывания и труда граждан КНДР на российском Дальнем Востоке предотвращают большинство угроз, связанных с региональным миграционным процессом в СВА, что практически снимает с повестки дня размышления о «желтой угрозе», связанной с приездом иностранной рабочей силы, по крайней мере, в отношении северных корейцев.
Отмеченное выше снижение численности северокорейских мигрантов в РФ связано с несколькими проблемами: первая из них очевидна - острая конкуренция со стороны трудовых мигрантов из Китая; другие менее наглядны.
Во-первых, мы имеем в виду финансовые возможности самой КНДР. Китай закрепляет свои трудовые резервы на российском Дальнем Востоке различными методами, в том числе скрытым инвестированием средств для создания рабочих мест. Пхеньян такими рычагами не располагает, очевидно, что КНДР сможет сохранить нынешний уровень трудовой миграции в Россию лишь при условии инвестиционных вложений в дальневосточный регион РФ. Но такая возможность пока ещё остается в разряде фантастических. Иначе говоря, наметившаяся с середины 1990-х гг. тенденция к снижению северокорейского присутствия на российском Дальнем Востоке, равно как и замещение высвобождающейся ниши китайцами, в ближайшее время будет определять состояние трудовой миграции из КНДР в РФ. Отсутствие собственных ресурсов для обеспечения миграции избыточной рабочей силы внутри КНДР сегодня затрудняет поддержание миграционного потока на российский Дальний Восток, но есть надежда на изменение ситуации в случае реализации экономических проектов при финансовой поддержке третьих стран, в первую очередь Южной Кореи. Один из возможных проектов широко известен: восстановление транскорейского железнодорожного сообщения (что касается российского Дальнего Востока в меньшей степени) и соединение железнодорожной сети КНДР с Транссибом (реконструкция и последующая эксплуатация приморского участка железной дороги может привлечь значительное число северокорейских работников).
Во-вторых, развитие трудовой миграции из КНДР сдерживается низким уровнем профессиональной квалификации большинства её участников. Увеличение спроса на северокорейскую рабочую силу возможно только при существенном повышении её квалификационного уровня. Это касается не только России, но и любого иного направления, заинтересованного в привлечении зарубежных трудовых ресурсов. Решение данной проблемы зависит от инвестирования Пхеньяном средств на её переподготовку, а по большому счету - на модернизацию образовательной сферы и становление современного профессионально-технического образования. И это направление в развитии трудовой миграции из КНДР пока остается маловероятным.
В-третьих, практически все описанные выше проблемы напрямую связаны с особым общественно-политическим режимом, определяющим жизнь современной КНДР. Экономическая целесообразность далеко не всегда играет важную роль или даже просто принимается в расчет. Северокорейские
власти часто игнорируют хозяйственную выгоду в угоду известным идейнополитическим установкам.
Тем не менее мы полагаем, что трудовая миграция граждан КНДР в Россию не только не несет с собой каких-либо угроз интересам России или способствует улучшению общей экономической ситуации в регионе, но и играет важную геополитическую роль, вовлекая Северную Корею в формирующееся к настоящему времени общее гуманитарное пространство СВА. Всем известно, как трудно привлечь Пхеньян к развитию межгосударственных контактов и международного обмена, КНДР сохраняет замкнутость и изолированность от мирового сообщества, поэтому следует приветствовать любые пути, ведущие к нарушению данной изоляции. Данная точка зрения идет вразрез не только с мифом о «желтой угрозе», но и с практическими действиями ответственных региональных руководителей и организаций. Достаточно вспомнить настоящую истерию в некоторых приморских СМИ, объявивших летом 2003 г., что Корейский полуостров вновь стоит на грани войны; все бы ничего, но вслед за этим в Приморье действительно ввели «повышенную готовность» и заявили о том, что край способен «принять не менее 200 тыс. северокорейских беженцев». Однако оставим данный факт на совести местных властей...
Северокорейские беженцы в Китае
Определенную проблему для СВА представляет миграция из КНДР по политическим и экономическим мотивам. Скорее всего, правильнее вести речь о её потенциальной угрозе, поскольку северокорейскому государству удавалось контролировать ситуацию даже в сложнейших экономических условиях второй половины 1990-х гг. Поток нелегальных беженцев из КНДР никогда не имел массового характера, и проблема не перерастала уровня межгосударственных отношений с КНР.
Военно-демаркационная линия, отделяющая Северную Корею от Южной, всегда тщательно охранялась и с начала 1950-х гг. остается практически непроницаемой для перебежчиков. Только очень подготовленный и везучий человек способен преодолеть километры минных полей, колючей проволоки, контрольно-следовых полос и многочисленных патрулей. Но граница КНДР с союзным Китаем, проходящая по рекам Амноккан и Ту-манган, никогда не была оборудована столь же тщательно. Контрабандная торговля, равно как и нелегальное передвижение через границу, происходили в этом районе всегда. Технически переход границы труда не составляет: Туманган на большей части своего протяжения - река достаточно мелкая, в засушливое лето её во многих местах можно перейти вброд. Зимой обе реки замерзают, и пересечь границу еще проще. Возможные затруднения связаны лишь с действиями пограничников.
С начала 1990-х гг. ситуация в китайско-корейском приграничье стала осложняться. Экономический кризис в КНДР привел к тому, что правительство заметно ослабило контроль над населением, стало терпимее относиться к частной торговле и поездкам по стране без официального разрешения. Кризис привел к ослаблению режима пограничной охраны, среди северокорейского чиновничества, в том числе пограничников и военных, усилились коррупционные тенденции.
В Северо-Восточном Китае живет около 2 млн. этнических корейцев, многие из них имеют родственников в КНДР. Гражданам КНДР доступна информация об экономических переменах в Китае, в результате легальное и нелегальное движение через корейско-китайскую границу существенно возросло. Экономическая катастрофа середины 1990-х гг. ударила по всей стране, но особенно по её северному приграничью, практически лишенному сельскохозяйственного производства. В таких условиях в Китае появились северокорейские беженцы, реально спасавшиеся от голодной смерти. Их количество стало измеряться десятками, даже сотнями тысяч. По данным южнокорейских гуманитарных организаций, весной 1999 г. численность беженцев из КНДР в Китай составляла от 143 до 195 тыс. человек. По опубликованным в августе 2000 г. оценкам Верховного Комиссариата ООН по вопросам беженцев, в КНР нелегально находилось примерно 100 тыс. граждан КНДР8. В сентябре 2000 г. южнокорейские газеты, отличающиеся осведомленностью в северокорейских делах, сообщали, что в Китае находится до 300 тыс. беженцев из Северной Кореи9.
Большинство нелегальных мигрантов из КНДР оседают преимущественно в деревнях с местным корейским населением, где живут этнические корейцы, являющиеся гражданами КНР. Среди перебежчиков в Китай преобладают женщины, они составляют до трёх четвертей от общего числа10. Как правило, по прибытии в Китай они стремятся создать семью с местными корейцами, охотно берущими их в жены в связи с «дефицитом» здешних невест. Чаще всего подобные сделки заключаются при посредничестве местных преступных группировок, ведущих себя как торговцы людьми. Нередко услуги такого рода посредника начинаются ещё тогда, когда будущая беглянка живет в Северной Корее. Подобные «агенты» за согласованную заранее плату организуют поездку невесты до китайской границы и её путешествие по территории КНР до места жительства жениха. Разумеется, в подобных случаях речь идет о добровольном решении, продиктованном бедственным положением северокорейской семьи. Можно оценить такую деятельность посредника как услугу брачного агента, далеко не законную, по мнению властей КНДР и КНР, но относительно безупречную с общечеловеческой точки зрения.
К сожалению, этим не ограничивается... Большинство северокорейских беженок попадают в сферу деятельности посредников и их уголовных партнеров уже в самом Китае. И здесь можно отследить признаки настоящей торговли людьми. Опять же часть женщин идёт на контакт с посредником добровольно, даже ищет его. Причина такой «самопродажи» проста
- возможности трудоустройства в КНР для нарушителя границы практически нет, и только совместное проживание с местным жителем на условиях гражданского брака является надежным способом если не легализации (!), то поиска средств к существованию. В то же время известно немало случаев непосредственной, т. е. насильной продажи северокорейских беженок, как в неофициальные жены, так и в публичные дома.
Мы не склонны преувеличивать масштабы явления, особенно в отношении прямой торговли перебежчицами из КНДР, она остается относительной редкостью и не в последнюю очередь потому, что секс-индустрия в Северо-Восточном Китае пока ещё не развита столь мощно, чтобы нуждаться
в северокорейском источнике пополнения. Однако проблема существует, она осложняет общегуманитарную ситуацию в СВА, для которой характерна проблема торговли «живым товаром» в целом, жители Приморского края с ней знакомы достаточно хорошо. Постепенно развивающаяся в СВА торговля людьми является одной из прямых опасностей гуманитарного характера, она напрямую связана с миграционными потоками и несет очевидную угрозу режиму региональной безопасности.
Даже если женщина не попала в публичный дом, это не означает её будущего благополучия. Северокорейских жен берут мужчины, которым по разным причинам сложно найти себе местную супругу: самые бедные крестьяне, вдовцы с детьми (это в лучшем случае), инвалиды, пьяницы, наркоманы и прочие маргиналы. В такой ситуации условия их жизни часто мало отличаются от сексуального рабства, далеко не легки в материальном плане, связаны с моральными страданиями. Большинство из устроившихся в Китае женщин оказываются в полной зависимости от пьяницы-мужа или сутенёра, которые часто их избивают и попрекают куском хлеба. Жаловаться куда бы то ни было невозможно и опасно: во-первых, кореянки в своем большинстве не владеют китайским языком, чтобы общаться с официальными ведомствами, а во-вторых, все они боятся депортации, которой подобная жалоба закончится непременно.
Разумеется, китайскими властями подобные супружеские союзы не признаются, официальный брак не может быть зарегистрирован в силу нелегального и уголовно наказуемого пребывания северной кореянки на территории КНР. Речь идет о простом сожительстве, скрепленном некими свадебными традициями, для жителей сельской глубинки он вполне легитимный, но не для государства. Представить, что ждет детей от такого союза очень сложно: юридическое положение катастрофическое, их даже нельзя формально зарегистрировать со всеми вытекающими отсюда последствиями. По законодательству КНР таких детей просто не существует.
Жизненные тяготы подобных семей, как правило, сопровождаются криминализацией, в лучшем случае - маргинальными явлениями. На наш взгляд, появление в северо-восточных провинциях Китая значительного числа гражданских жен-беженок из КНДР и детей от их неофициальных союзов с местными жителями выливается в формирование некоего слоя населения, пораженного в большинстве экономических и политических прав, что подрывает социальную стабильность и тоже может нести угрозу региональной безопасности. О гуманитарных аспектах, очевидных и ещё не проявившихся, и говорить не приходится. Такое положение дел отнюдь не улучшает гуманитарную ситуацию в СВА.
Северокорейские беженцы-мужчины зарабатывают на жизнь разнообразным поденным трудом, опять же, на нелегальной основе. Типичными способом заработать на жизнь является труд официанта или подсобного рабочего в ресторане, разнорабочего на стройке, домашней прислуги, даже батрака у зажиточного крестьянина. Кто-то получает за свой труд деньги, но немало беженцев работает за содержание - крышу над головой и питание. Как правило, работодателем являются этнические корейцы, поскольку китайским языком беженцы, в большинстве своем, не владеют. Нелегальный беженец из КНДР в любой момент может быть пойман и депортирован
на родину в соответствии с действующими межгосударственными соглашениями, но рискует и работодатель: в пограничных провинциях КНР действует система крупных штрафов - от 1 до 5 тыс. юаней за укрывательство или наём беглеца на работу11.
Очевидно, что в данном случае действуют все признаки нелегальной трудовой миграции из КНДР в Китай, причем, причины этого явления лежат не только в социально-экономической, но и в политической сфере; они продиктованы современной ситуацией в Северной Корее. Мы погрешили бы против истины, если бы не отметили очевидного снижения масштабов нелегальной миграции из КНДР в Китай с начала 2000-х гг. Но проблема существует, а подрастающие дети северокорейских беженцев и местных жителей будут её усугублять.
На первый взгляд, наиболее логичным решением вопроса могла бы стать реэмиграция граждан КНДР и их потомства в Южную Корею. Однако возможностей для этого не так уж много, известные случаи носят единичный, скорее, исключительный характер. Вызвано это рядом причин, на наш взгляд, самой важной из них является откровенное и вполне понятное нежелание самой РК принять у себя столь большой поток беженцев. Кроме того, находясь на территории КНР нелегально, северные корейцы не могут выехать на Юг официально, с надлежащим образом оформленными документами, нет у них для этого и элементарных материальных средств.
С точки зрения региональной безопасности северокорейские беженцы в Китай представляют немалую проблему для всех заинтересованных сторон, при этом о самих беженцах всерьез беспокоятся лишь несколько общественных организаций. Для Пхеньяна перебежчики в Китай являются раздражающим напоминанием о крахе пресловутой чучхейской экономики и бедственном положении большинства народа. У властей КНР наличие на территории страны многих десятков или даже сотен тысяч нелегальных иммигрантов не вызывает особого восторга, но и активных действий для решения проблемы они не предпринимают. В затруднительном положении находится южнокорейское руководство: с одной стороны, ему приходится что-то делать для беженцев, являющихся не только соотечественниками, но даже гражданами РК, если строго отнестись к действующему законодательству; с другой - принимать беженцев у себя они не готовы, отлично понимая, что этот акт гуманизма может обойтись Южной Корее весьма дорого.
Доставляют беженцы из КНДР в Китай проблему и для российских властей. Некоторые из них, особенно совместившие при принятии решения на нелегальный переход границы экономические и политические мотивы, задаются целью перебраться на российскую территорию, где легче, как им кажется, «достучаться» до южных соотечественников. Один из наиболее нашумевших инцидентов подобного рода произошел в 1997 г., когда около полутора десятков человек, в том числе детей, были задержаны при переходе российско-китайской границы в Пограничном районе Приморья. Выяснение обстоятельств длилось несколько недель, к нему подключился специальный посланник Верховного Комиссара ООН по делам беженцев. Однако власти РФ отказались признать задержанных «беженцами» или «лицами, имеющими право на защиту», аргумент при этом был весьма формального свойства. Дело в том, что, опасаясь преследования китайцев, северо-
ЧЧ
корейские перебежчики уничтожили свои удостоверения личности, это и дало повод россиянам не признать их гражданами КНДР и возвратить туда, откуда они проникли на территорию России - в Китай. Китайские власти незамедлительно депортировали их в Северную Корею...
Остается лишь надеяться, чтобы развитие ситуации в КНДР не привело к перерастанию «локального» в его сегодняшнем звучании вопроса о северокорейских перебежчиках до уровня региональной проблемы всей СВА, а предпосылки для этого все ещё сохраняются.
Иностранцы в Южной Корее
Корея относится к тем немногим государствам нашей планеты, на территории которых практически нет или до недавнего времени не существовало национальных меньшинств. Те немногочисленные иностранцы, которые находятся в РК даже в течение длительного времени, в большинстве своём не имеют южнокорейского гражданства и даже реальных надежд когда-либо его получить.
И все же, отсутствие национальных меньшинств не означает, что Южная Корея населена исключительно корейцами. На её территории постоянно находится некоторое количество граждан других государств как сопредельных, так и тех, с которыми РК поддерживает связи. Более того, число иностранных жителей Южной Кореи неуклонно возрастает. Если в августе 1998 г. здесь легально находилось 199130 иностранцев, из которых 148926 имели вид на жительство, выдаваемый корейскими властями всем, кто прибыл в страну на срок более 90 дней, то на начало осени 2006 г. иностранцев насчитывалось уже около 600 тыс. чел. Кроме того, по оценкам иммиграционных служб, в РК было не менее 100 тыс. нелегальных иммигрантов. При этом американские военнослужащие, которых здесь примерно 35 тыс. человек, и вольнонаемные сотрудники американских военных учреждений (около 4 тыс. человек), а также члены их семей (это еще не менее 10 тыс. человек) в этой статистике не учитывались. Их статус определяется специальными межправительственными соглашениями, и при въезде в страну они не проходят стандартной процедуры регистрации. Если же включить в число иностранцев нелегальных рабочих-иммигрантов, американских военнослужащих и членов их семей, то получится, что в РК находится не менее 800 тыс. иностранцев. И это не считая туристов и командированных. Таким образом, число иностранных жителей страны приближается к 1% от всего её населения12.
Правительство РК старается осуществлять тщательный контроль над проживающими в стране иностранными гражданами, в условиях мононационального государства сделать это не так уж сложно, особенно если учесть, что иностранцы, как правило, не знают корейского языка. В соответствии с южнокорейским законодательством они могут находиться на территории страны лишь в том случае, если имеют здесь постоянную работу, приехали по родственному, культурному или туристическому обмену. Нанимать иностранных граждан на постоянную работу могут далеко не все организации. Исключением из общего правила являются иностранные супруги корейских граждан (таковых сейчас более 70 тыс. и наблюдается тенденция к резкому
росту их числа), а также местные китайцы-хуацяо, имеющие тайваньское гражданство.
Разрешения на постоянное проживание для остальных иностранцев не существует, поэтому даже при простом переходе с одной работы на другую они обязаны выехать из страны и заново оформлять рабочую визу за пределами РК. Иностранные граждане не могут владеть недвижимостью в РК, более того, если кореец принял гражданство другой страны (двойное гражданство здесь не признается), он обязан в течение установленного срока продать всё свое недвижимое имущество. Иностранцам запрещено основывать на территории Южной Кореи собственное дело (компанию или фирму); единственная возможность - регистрация совместного предприятия или представительства зарубежной компании, но это требует таких сил, денег и времени, что доступно лишь крупным транснациональным корпорациям.
Все эти строгости отчасти объясняются тем, что южнокорейские власти до последнего времени старались не допустить образования этнических меньшинств и предотвратить появление связанных с ними проблем. Впрочем, с осени 2006 г. наметилась интересная тенденция: на высоких официальных уровнях стали говорить о создании в РК «полиэтнического сообщества». Тенденция хорошо коррелирует с курсом на активное участие Южной Кореи в глобальных процессах и вполне соответствует региональным реалиям, прослеживаемым в СВА с начала 1990-х гг.
Наибольшую иностранную колонию в РК составляют китайцы - граждане КНР, которых насчитывается не менее 85 тыс. человек (включая всевозможных нелегалов). Американцам, которых более 53 тыс., официальная статистика отводит второе место, но в действительности именно они представляют собой крупнейшую и наиболее влиятельную общину, ведь статистика не учитывает военных и вольнонаемных служащих американской армии (около 40 тыс. человек), а также и членов их семей. На третьем месте находятся японцы (около 28 тыс.), на четвертом - тайваньцы (не менее 24 тыс.)13.
Работают в Южной Корее прежде всего преподаватели иностранных языков и иностранные технические специалисты, число которых измеряется многими сотнями и тысячами, среди них немало россиян. Они трудятся в корейских университетах, концернах, играют немалую роль в разработке новейших технологий и отечественной фундаментальной науки.
Самая многочисленная группа южнокорейских иностранцев - это зарубежные рабочие, которые стали активно приезжать сюда с начала 1990 г. в качестве временных трудовых мигрантов. Причина этомго кроется в росте благосостояния местного населения, избалованного быстрым ростом доходов и практическим отсутствием безработицы. Граждане РК давно уже избегают работы, относящейся к категории «30». в таких условиях данную нишу заняли рабочие-иностранцы, приезжающие из бедных стран Восточной и Юго-Восточной Азии или Китая на условиях возвратной трудовой миграции. Зарубежные «гастарбайтеры» готовы трудиться за плату, неприемлемо скромную, по мнению рядового южного корейца, поскольку для них это целое состояние.
Правительство РК выдает квотируемое количество виз для иностранных рабочих, в настоящее время легальных, т. е. квотируемых мигрантов-
работников насчитывается до 100 тыс. человек, но ситуация давно вышла из-под контроля властей: подавляющее большинство зарубежных рабочих въезжает в Южную Корею нелегально, пользуясь краткосрочными туристскими визами. По оценкам специалистов, в марте 2007 г. в стране нелегально находилось не менее 130 - 135 тыс. иностранных трудовых мигрантов14.
Среди легальных и нелегальных тружеников, приехавших в РК, немало россиян и выходцев из других стран СНГ. Иностранная община в РК весьма разнообразна и достаточно разобщена, однако есть у нее и общие черты. Большинство этих людей осознает свой временный статус в Корее, держится обособлено от местных жителей и мигрантов из других стран, а значит, не стремится влиться в окружающее общество. Спустя два - три года после приезда, заработав некоторую сумму денег, они покидают Корею, практически не образуя иммигрантских общин, организаций или землячеств.
Именно в таком типе трудовой миграции - преимущественно малоквалифицированной, т. е. не создающей конкуренции местным жителям, восполняющей пробелы отечественных людских ресурсов на рынке малопрестижной или, напротив, наукоемкой рабочей силы - заинтересована РК. В связи с нарастанием миграционного потока южнокорейские власти решают две основные проблемы: обеспечение возвратного характера миграции и полного контроля над пребыванием иностранцев в стране.
Очевидно, что в начале нового тысячелетия миграционные процессы в СВА получают принципиально новый импульс благодаря либерализации миграционной политики государственных властей и складывающейся на местах ситуации с трудовыми резервами. Южнокорейские и российские власти пока окончательно не определились в своем отношении к иностранным рабочим, хотя экономика обеих стран ежегодно нуждается примерно в миллионе иностранных трудовых мигрантов. В отличие от них власти КНР и, в какой-то степени, КНДР успешно проводят весьма прагматичную политику в этой сфере.
В настоящее время миграция в регионе СВА носит преимущественно стихийный характер и преследует преимущественно экономические цели. Можно предположить, что в перспективе к трудовой миграции примкнут более молодые и квалифицированные специалисты с профессиональной и языковой подготовкой, но это будет уже качественно иной её уровень.
Воссоединение двух корейских государств в перспективе также может кардинально изменить картину миграционных потоков в СВА, поскольку северокорейские рабочие, несомненно, будут пользоваться преимуществом при трудоустройстве на юге Корейского полуострова ввиду своей неприхотливости в оплате труда в сравнении с мигрантами из других стран, а главное, будут более привлекательны своим знанием языка, традиций и культуры. У нас нет сомнений в том, что южнокорейские предприниматели предпочтут нанимать именно северокорейцев, а южнокорейское правительство будет оказывать им в этом всяческую поддержку. Но решение корейской проблемы представляется нам делом неблизкой перспективы.
Перспективы российского Дальнего Востока могут оказаться весьма печальными: его население будет отдаляться от Центра и начнет рассматривать
себя как составную часть региональных реалий Северо-Восточной Азии. Неблагоприятный сценарий целиком зависит от политики федеральных властей, его можно изменить лишь за счет целенаправленных и эффективных усилий Москвы и местной администрации.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Российский Дальний Восток и Северо-Восточная Азия. Проблемы экономического сотрудничества. М., 1998. С. 21.
2 Островский А. Трудовые ресурсы СВА: какую выгоду может извлечь Россия // Человек и труд. 2002. №1. С. 68.
3 Там же. С. 69.
4 См., например: Белов А.В. Комплексный анализ проблем миграции в Северо-Восточ-ной Азии // Материалы Международной научной конференции в Киото. 22 - 24 ноября 2002 г. [Электр, ресурс]. Режим доступа: http://www.m-economy.ru/art.phpЗ?artid=13674. [Дата обращения: 3 июня 2007 г.]; Бреславец А.А. Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество: открытый регионализм - новый вызов системе международных отношений. Владивосток, 2007.; Дудченко Г. Китай и Дальний Восток России: к вопросу о демографическом дисбалансе // Вестник Евразии. 2002. № 3.; Ларин В.Л. Россия в Восточной Азии накануне XXI века: этнодемографические и цивилизационные стимулы и барьеры // Народонаселенческие процессы в региональной структуре России XVIII - XX вв. Новосибирск, 1996.; Островский А. Трудовые ресурсы СВА... и др.
5 Мотрич Е. Население Дальнего Востока и стран СВА: современное состояние и перспективы развития // Перспективы дальневосточного региона: население, миграция, рынки труда. М., 1999. С. 16 - 17.
6 Забровская Л.В. КНДР в эпоху глобализации: от затворничества к открытости. Владивосток: Изд-во ТЦСР, 2006.
7 Там же. С. 129.
8 Ланьков А.Н. Корейские беженцы в Северо-Восточном Китае [Электр, ресурс]. Режим доступа: http://world.lib.rU/k/kim_o_i/a9.shtml. [Дата обращения: 2 мая 2007 г.].
9 Чунъанъ Ильбо. 2000. 1 сент.
10 Ланьков А.Н. Корейские беженцы...
11 Там же.
12 Ланьков А.Н. Иностранцы в Корее [Электр, ресурс]. Режим доступа: 11йр://окогее. narod.ru/foreigner.htm. [Дата обращения: 8 мая 2007 г.].
13 Там же.
14 Чосон Ильбо. 2007. 12 марта.
Jgord. J^olstokulakov
Migration in North East Asia and Problems of Regional Security in Issue of Two Korean States
The subject of the article is participation of two Korean States (DPRK and ROK) into labour migration exchange in North East Asia, especially with Far Eastern region of Russia and China. The paper analyses the influence of Korean migration upon economic and socio-political situation in the NEA region. It’s obvious that further development of regional migration exchange could proceed not only to forming of joint socio-economic community in NEA but also to several security problems, such as illegal immigration from DPRK to North East China which leads to criminalization of Korea migrants.
