CC BY
4
УДК 821.161.1-192:785 ББК Ш33(2Рос=Рус)64-45+Щ318.5 Код ВАК 5.9.1 ГРНТИ 17.07.25
В. А. ГАВРИКОВ
Брянск
«ТЁМНОЕ СЛОВО» АНДРЕЯ ГОРОХОВА
(НА МАТЕРИАЛЕ ТРЁХ ПЕРВЫХ АЛЬБОМОВ ГРУППЫ «АДО»)
Аннотация. В статье рассматривается поэтика группы «Адо» (лидер - Андрей Горохов) как система, апеллирующая к реликтам мифологического сознания. «Тёмный стиль» А. Горохова наследует из дорефлексивной древности ряд важных свойств, таких, как: переход живого в неживое; свободная связь понятий, явлений, субъектов и объектов; алогичность действий и причинно-следственных связок. Миромоделирующие процессы этого мира устремлены к категориям абсолютным, мир словно находится на сломе эпох, на грани вселенского обновления или даже эсхатологического завершения. В этом мире властвует эстетика абсурда, сна, безумия, сакральных сверхсмыслов, которые указывают на то, что невозможно высказать словами. Поэзия «Адо» есть апелляции к неким сверхреалиям, которые нельзя адекватно отразить в слове, но можно намекнуть на них, «увидеть отсветы».
Ключевые слова: темное слово; мифологическая семантика; неомифологизмы; абсурд; рок-группы; музыкальные альбомы; рок-музыка; рок-тексты; рок-поэзия
Сведения об авторе: Гавриков Виталий Александрович, доктор филологических наук, профессор кафедры государственного управления и менеджмента Брянского филиала ФГБОУ «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации».
Контакты: 241050, г. Брянск, ул. Горького, 18; yarosvettt@mail.ru
V. A. GAVRIKOV
Bryansk
THE "DARK WORD" BY ANDREI GOROKHOV (BY THE MATERIAL OF THE FIRST THREE ALBUMS OF THE "ADO" BAND)
Abstract. The article is devoted to the poetry of Andrey Gorokhov, the leader of the musical band "Ado". This poetic system appeals to the relics of mythological consciousness. The "dark style" of the leader of the band A. Gorokhov is associated with pre-reflective antiquity. Therefore, in the songs of "Ado" there are mythological relics, such as: the transition of the living into the inanimate; free connection of concepts, phenomena, subjects and objects; illogicality of actions and causal relationships. Gorokhov in his poems often speaks of absolute categories. The universe is at the turn of epochs, on the eve of the eschatological end. The songs of the "Ado" are the aesthetics of absurdity, sleep, madness, sacred meanings. These super-realities cannot be adequately reflected in words, but one can hint at them, "see hidden reflections".
Keywords: dark word; mythological semantics; neomythologisms; absurd; rock groups; music albums; rock music; rock lyrics; rock poetry
© Гавриков В. А., 2022
About the author: Gavrikov Vitaly Alexandrovich, Doctor of Philology, Professor of the Department of State Administration and Management, Bryansk branch of the Russian Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation.
Группа «Адо» - потаённая легенда советского рока. Она была создана в 1988 году в подмосковной Коломне, хотя по эстетике коллектив должен быть отнесён скорее к традиции рока ленинградского. Довольно быстро -в первую очередь усилиями Александра Житинского и Бориса Гребенщикова - команда стала известна по всему Союзу. Конец восьмидесятых -начало девяностых можно считать золотым временем «Адо», в течение которого группа давала множество концертов и активно записывала альбомы. Достаточно сказать, что в то время команда давала совместные концерты с «Аквариумом» и «Крематорием», а альбом «Останови меня, Ночь» (1991) был выпущен «Мелодией».
Однако со временем - в связи с экономическим кризисом девяностых - группа перестала активно концертировать, да и новый музыкальный материал появлялся не так часто. Вот что говорит об этом периоде лидер коллектива Андрей Горохов: «Музыкальный рынок был похоронен, как и многое другое в России. Я был в отчаянии. Походы в музыкальные издательства стали унизительными, перед ребятами при выдаче концертных денег было если не стыдно, то, как минимум, неловко. Короче, я не выплывал. Тогда один из моих друзей (сваливший в конце концов в Торонто) предложил уехать для заработков в Европу. Терять мне было нечего, я вцепился за это предложение зубами» [1].
Потом у группы были всплески активности, но та бурная музыкально-поэтическая жизнь, которая была в начале, так и не возродилась. На официальном сайте группы за 2020 год появилась лишь одна новость, а после новостная лента и вовсе не обновлялась...
В настоящей статье я хочу обратиться к первым трём «твёрдым» альбомам музыкального коллектива: «Останови меня, Ночь» (1991), «Золотые орехи» (1992), «Осколки» (1994), хотя была более ранняя сборка, которая называется «Ночной суп». И всё-таки в статусе «номерного альбома» я ей отказываю, ссылаясь на свидетельство лидера группы, который считает «первым профессиональным альбомом» всё-таки цикл «Останови меня, Ночь».
При анализе песенно-поэтического материала я пользовался фонограммами, потому что мне нужны были именно аудиально зафиксированные вербальные субтексты в том виде, в каком они вошли в альбомы. Кроме того, на официальном сайте группы текстов песен нет, правда, в начале нулевых вышла книга песен «Адо» (на лэйбле СВТ Студии), но сборник давно стал раритетом.
Тексты Андрея Горохова порой весьма необычны, их трудно отнести к какой-то одной литературной традиции, чуть ли не главным их свойством
является «потаённость смыслов», то есть - тот самый «тёмный стиль». Эти «темноты» в чём-то сближают поэтическую антуражность Горохова с тем, что делает Борис Гребенщиков, однако это лишь внешняя схожесть. Да, при желании можно выстроить генезис развития «адовской» поэтики от «аквариумной», но делать этого я здесь не буду. Более того, я вообще не хочу возводить творчество Горохова к какой-либо традиции, у меня нет задачи проводить интертекстуальный анализ, хотя он представляется вполне перспективным (лишь один пример наудачу: фраза «Но я закрою дверь к безумным травам» из песни «Останови меня, Ночь» может быть отсылкой к гребенщи-ковскому произведению «Стучаться в двери травы»).
Вообще поэтические «темноты» чреваты тем, что автора могут обвинить в создании псеводоинтеллектуального китча, проще говоря, «тарабарщины». И действительно, Горохов-лирик иногда кажется поэтически беспомощным, словно он специально делает какие-то «курсивные вставки» в свои произведения - эдакий чужой голос, голос толпы или голос графомана. При этом «адовская» поэзия безусловно обнаруживает оригинальную образность и нетривиальное представление поэтического мира. Всё это в итоге даёт эдакий рваный - если это можно так назвать - «ритм», балансирование на грани зауми, эзотерического цитирования, афоризмов, китча, многослойных метафор и выдуманных «мифологических» реалий. Это странный «коктейль», о котором можно сказать, что так в русском роке ещё не писал никто (по крайней мере, мне «аналоги» группы «Адо» неизвестны). При некоторой внешней похожести «адовский» поэтический слой всё-таки стоит в стороне от поэтики «Аквариума» или, допустим, «Крематория», «Калинова моста», «АукцЫона». А что такое творческий успех, как не самобытность?
«Темноты» Горохова могут быть рассмотрены как особенность миро-видения, где всё обращается во всё, и нет аналитического насилия над миром, которое производит рефлективное сознание. Поэзия «Адо» - пространство архетипическое, текучее, нерасчленённо-образное. Поэтому поэт постоянно апеллирует к неким сверхсущностям, эдаким мифологическим персонажам-символам («Я давил цветное стекло...»):
Но Сёстры сказали: «Нет!
Нам не хватит половины огня.
Если ты не добудешь ещё,
Мы никогда не дождёмся дня».
Нет никакого смысла пытаться аналитически установить, что же это за «волшебные» Сёстры, которые не хотят получить половину огня, а требуют его целиком. И несмотря на то, что между огнём и днём, которого «не дождаться», могут быть установлены узуальные смысловые параллели, они мало что скажут нам и о смысле микроконтекста, и о том, как понимать песню в целом.
Те же Сёстры отказываются (почему-то) от хлеба, который (тоже почему-то) им предлагается:
Новый город зажат в геометрии камня, Его руки тянутся вверх. Но Сёстры уходят, не узнав, кто здесь жив, И не взяв предложенный хлеб.
Красивая метафора, данная в первых двух строках (антропоморфный город), на первый взгляд, никак не связана с Сёстрами и предложенным им хлебом, но такова «реликтовая логика» Горохова, где может и не быть прямых соответствий между соединяемыми реалиями.
Ну и завершает мифически-абсурдное поведение Сестёр мотив пути:
Но Сёстры сказали: «Нет! Впереди половина пути. Ты владеешь правом смотреть на цветы -Мы имеем право идти».
Повторю, что я не стану здесь выходить на интертекст, хотя можно было бы провести параллели между многочисленными гребенщиковскими «сёстрами» и посттекстом Горохова. Не стану я подключать мифологические контексты, связанные, допустим, с музами, хотя и такой анализ видится вполне релевантным. Всё дело в том, что эти гипотетические пре-текстуальные «сведения» могли бы расширить трактовки образа, но не углубить его, потому что образ, как мне кажется, здесь самотождествен и жестко не апеллирует к предшествующим традициям.
Вообще присутствие неких сверхсуществ - общее место поэтики «Адо». Вот характерный пример («Алессандро»):
Все там живут по часам Старца из бухты Ламанд. Он ровесник реки Серезо В долине Гирлянд. Глаза его были бесцветны, Потому что видели всё, Слово, шаланда и ветер -Это всё, что было своё.
Во-первых, возникает вопрос: что это за бухта такая? На картах Земли её нет... Как нет и реки Серезо, и долины Гирлянд. Ну уж не Матео же Серезо имеется в виду - испанский живописец XVII века?
Во-вторых, каков возраст старца, если он родился вместе с рекой? Обычно природные объекты куда старше людей. Да и как быть с утверждением, что глаза его «видели всё»? Уж не от сотворения ли мира пребывает среди людей этот старец с часами?
Не всегда эти мифические сущности названы по имени: «Кто собрал ручьи в один поток, / Чуть скользнув по мне своим прохладным шарфом?» («Останови меня, Ночь»).
Вот ещё пример («Алессандро»):
Там женщина легче, чем тень, Там дети людей, и дети птиц Помнят своих матерей.
Кто эта женщина? Или имеется в виду «женщина как таковая»? Что это за «дети птиц»? Так говорят не о птенцах, а скорее о полулюдях-полуптицах. Да и кто этот Алессандро, в честь которого названа песня? Этих ответов в произведении нет, и, по-моему, искать их нужно в собственной фантазии и культурном опыте. То есть эти герои - некие пустые смысловые ячейки, которые могут быть заполнены практически любым содержанием. Что не отменяет возможности макроконтекстуального анализа - если под контекстом здесь понимать всё наследие Горохова. Этот макроконтекст, конечно, несколько сузит спектр трактовок, но не сможет дать им некую «сингулярную конкретику». Перед нами не аллегория, а символ.
Ещё один странный поименованный персонаж: «Наш Иван соблюдает душистый чай» («Что остаётся нам»). Кто этот Иван? Больше никаких иных сведений о нём в песне нет, кроме той фразы, что приведена выше. И как это - «соблюдать чай»? Это особый вид поста?
К странным персонажам добавляются и не менее странные не то окказионально-мифологические, не то экзотические (а скорее всего - и то и другое) реалии, песня «Набоб»:
Ты родился в императорский праздник, Как немногие, под знак Кир И Чен.
Естественно, как и в случае с рекой Серезо, Интернет не выдает ничего внятного по запросу «знак Кир И Чен» (знак Кирычен). Понятно, что перед нами некая глоссолалия «в восточном стиле». Дело ещё больше запутывают набоб (нечто индийское) и гуси, которые «накричали имя» родившегося под этим странным знаком (явно тут, с гусями, какие-то римские коннотации). То есть перед нами некая смесь времён и культур, что-то такое даже акмеистическое.
Ещё пример (песня «Между небом и землёй»):
История знает немало примеров, По которым ты должна умереть, Как вечный Монк, постом заключённый, За ключами твоими сидеть.
Писать можно как угодно: monk, Монк, монк. Слово «монк» встречается в сети в разных контекстах, но и тут явно нет никакого смысла возводить «адовского» Монка / монка к каким-то претекстам. Снова здесь нечто тайное и «автокоммуникативное» - слово, имеющее лишь звуковую оболочку и неоткрываемое значение, эдакий hapax legomenon. Правда, важно, что имя всё-таки есть, имя таинственное и сингулярное - это явный знак мифологической семантики. Как отмечал А. Ф. Лосев: «Мифический момент имени есть уже вершина диалектической зрелости имени, с которой видны уже все отроги, расходящиеся отсюда по всем сторонам» [4, с. 37].
На мифологическую семантику выводит и гороховская синестезия -важный атрибут мифического сознания, смешивавшего разные чувства (фольклорный герой, к примеру, мог идти «смотреть грома»). Горохов ещё более изощрён: «Подул фиолетовый ветер, шевелящийся звон» («Пассажир»); «сандаловым потчуя запахом» («Явление Ангел» <на обложке альбома именно так, а не «Ангела»>); «Я увидел твоё последнее слово - / Последней была слеза» («Алессандро»). В последнем примере не только образ, но и сама синтаксическая конструкция кажутся странными: так что же было последним: слово или слеза? Мы имеем право предположить, что то и другое - тождественны, что перед нами некий синкретический образ, в таком случае синестезийность микроконтекста становится ещё более семантически разветвлённой.
Иногда синестезийность кроется в глубоком подтексте: «Отстучат последние ноты лета» («Парк» («Это осень»)). Стучат ли ноты? Или они звучат? Но по контексту понятно, что речь идёт о дождевых каплях, что делает образ особенно изысканным, и такое смысловое смещение от узуально-сти не только не портит его, но наоборот - оживляет. И в том, что «стучащие ноты» есть у лета, а не у дождя - уже некое метафорическое смещение, и это подступы ко всё той же архаической нерасчленённо-образной «логике»: подобное оказывается тем же.
Да и вообще интересно посмотреть на более широкий контекст, в который зашита эта фраза:
Это дождь, Будет, что переждать. Если верить глазам - небольшой. Позовёт за собой, Обернувшись слезой, Не дождавшись, впрочем, ответа, Так красиво умрёт на стекле. Отстучат последние ноты лета, Так зачем я был нужен тебе?
Здесь есть явный «кивок» в сторону Хлебникова с его потаёнными созвучиями в поэтической ткани - смотрим на 1, 2, 6 строки представленного фрагмента: «дождь», «переждать», «дождавшись». Горохов как бы «эти-
82
мологически намекает», что перед нами ряд однокорневых слов. Причём это не есть ложная этимология в чистом виде, за ней явно кроется мифологически мотивированная точка схождения смыслов на основании внешнего сходства, то, о чем говорит итальянский ученый Анджело да Губерна-тис (его цитирует Потебня): «Двусмысленность (слов - по Куну точнее полиономия) без сомнения играла главную роль при образовании мифов...» [5, с. 311]. Это наблюдается в тех случаях, когда объекты, сходные эйдетически и в корневом отношении, «вырастают» из единого денотата: «Дитя, которое ещё и ныне, взглянувши на небо, принимает белое облако за снежную гору, конечно, не знает, что парвиша на языке Вед означало гору и облако» [5, с. 311].
Не могу не сказать и о том, что в этом фрагменте из текста Горохова странная «балансирующая поэтика» «Адо» представлена очень ярко: с одной стороны, мы имеем несколько оригинальных, впечатляющих поэтических образов, с другой, стёртую, если не сказать «избитую» метафору: дождь как слёзы. Плюс - рифмоид: «тебе / стекле». Да и вообще последняя строка кажется какой-то невнятной. Но - это-то и создаёт как бы невыделанный, шершавый «адовский» стиль.
Разумеется, такой мифологический (или, наверное, правильнее сказать: неомифологический) подход не может обойтись без антропоморфизма и шире - мифического олицетворения, ведь для мифологического сознания «мёртвой природы не было: она вся была жизнью, вся - духом, вся - божеством» [2, с. 13].
Уже в самом названии первого альбома (и, соответственно, ключевой его песни) заложено олицетворение: «Останови меня, Ночь». Показательно, что на обложке альбома слово «Ночь» дано с большой буквы, что свидетельствует о явной отрефлексированности этого неомифологического хода самим автором (правда, существуют два оформления цикла, и во втором варианте «ночь» пишется со строчной буквы).
В связи с олицетворениями вернёмся и к выше процитированному фрагменту из песни «Парк» («Это осень»), где актантом становится уже Дождь, который «позовёт за собой», «не дождётся ответа», «красиво умрёт».
Как бы двойное олицетворение есть в песне «Что остаётся нам»: «Ветер вышел, но не спорил с Волной». Первый субъект выполняет два действия, второе из которых отчётливо антропоморфно.
На олицетворении целиком построена песня-диалог «Поклонилось Солнце Месяцу» (на вкладке альбома «Золотые орехи» оба субъекта даны с большой буквы):
Поклонилось Солнце Месяцу, Напросилося к нему ночевать: - Неспокойно мне теперь и невесело, Спрячь меня под свою кровать.
Ещё одна пара антропоморфных природных явлений появляется в песне «Мой ветер», это Вечер и Ветер (в названии песни, правда, строчная буква): «Мой Вечер, я тебя встречу, / Провожу от дверей до стены, / И закрою на ключ»; «Ветер ночи вежлив, как гость».
То есть Горохов создаёт особый лирический мир, в котором появляются странные объекты, субъекты и причинно-следственные связи между ними. Поэтому к тёмному стилю здесь «привязываются» и нестандартные миромоделирующие основы, в частности, темпоральные характеристики. Некоторые темпоральные мотивы тоже как бы олицетворяются: «Мы уже овдовели летом, / Не успев обручиться зимой» («Парк» («Это осень»)).
Иногда «адовское» время связано с вечностью или предвечно-стью (песня «Вино и слёзы»):
Ещё не пламя - но тепло, Ещё не солнце - но светло, Не голос - но уже слова..
Перед нами - некий обратный ход времени, когда причины и следствия поменялись местами. Не могу не вспомнить здесь Мандельштама: «Быть может, прежде губ уже родился шёпот, / И в бездревесности кружи-лися листы» («И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме.»). Л. Г. Кихней назвала такое время у акмеистов эоническим, отметив, что эон в христианском богословии есть вечность, еще не развёрнутая во временной поток, то есть это некое состояние симультанности того, что было, и того, что будет (эонический архетип всевремени и всепространства [3]). Понятно, что такой ход мысли в корне своём тоже архетипичен.
Вот несколько цитат из наследия Горохова, которые могут быть интерпретированы через эоническое «всевременье»: «Усни в измерении века, / Проснёшься в измерении дня» («Набоб»); «Ангел - явление вечности, / Человек - явление дня» («Явление Ангел»); «За двадцать первых лет твоей вечности / На часах оставался другой» («Между небом и землёй»); «Вечное движение воды - вода» («Останови меня, Ночь»); «И бесконечный день уйдёт, / Как надоевшее виденье... » («Воскресенье»). В этих фрагментах немало парадоксального, например, как это может уйти «бесконечный день»? На самом деле - может, если рассматривать вечность не как нечто не имеющее предела, а как полноту времён. Не менее странная фраза про некоего другого, который «оставался на часах». Речь о часовом, который стоял на страже двадцать лет? Кто это, Ангел хранитель (см. также песню «Явление Ангел»)? Или часы здесь - изделие, отсчитывающее время?
Не менее странные строки находим в песне «Пассажир»: «Пусть вам приснится цифра середины зимы». Вряд ли здесь речь идет о 15 января, скорее это мифическая точка преломления сезона, перепутье, экзистенциальный слом эпох. В целом же пограничные состояния, переходные моменты - частые гости в поэзии Горохова: «Кто назначил сбор на эту
ночь?» («Останови меня, Ночь»), «И я говорю: "До встречи!", зная, / Что больше сюда не вернусь» («Я давил цветное стекло»). Многие темпоральные эпизоды - единичны, уникальны (снова «кивок» в сторону мифологической семантики?): «Пел на озере в ночь, / В ночь прилива чистой воды» («Что остаётся нам»). Чтобы обозначить конкретную (единичную) ночь, используется примета, которая «релевантна» не в нашей реальности, а в мифопоэтическом универсуме - не слышал я что-то об этой особой, редкой «ночи прилива чистой воды» (или лучше написать: «Ночь Прилива Чистой Воды»?).
Со всеми этими мифологическими «темнотами» логично сопрягаются предельные сроки и единичные (конечные) события:
И прежде, чем реки сольются в одну,
Ты сможешь принять меня.
Не раньше затменья небесных светил
Мне греться твоего огня. («Между небом и землёй»).
Реки вышли берегов,
Травы пали раньше срока,
Среди всех твоих дорог
Есть ещё одна дорога. («К Рождеству»).
Птицы сели на пустой балкон,
И, кажется, насовсем. («Она вышла из дома»).
Первая цитата, кстати, может быть связана с апокалипсисом, знаком которого (по крайней мере, в христианской эсхатологии) являются затмения, угасание звёзд. В песнях «Адо» есть и другие отсылки к концу времён («Осколки»):
Все уже знают, что происходит, И всем уже наплевать. Мир покачнулся, и рассыпались звёзды, И нам их уже не собрать.
Этот фрагмент можно оставить без комментариев.
Тёмный стиль может быть связан и с мотивом безумия или юродства, побуждающего к странным действиям («Я давил цветное стекло»):
Я давил цветное стекло -Победа давалась легко, Желая свободы в крови, Распахнутый борт пиджака.
Снова перед нами странный синтаксис: деепричастный оборот повисает как бы «в воздухе». Конечно, его можно «приписать» к лирическому Я, но грамматически он соотносится скорее со словом «победа»...
И как понять этот катрен? Возможно, здесь установлены тонкие семантические связи: «свобода в крови» как освобожденная кровь может быть увязана с разбитым стеклом, которое легко может «пустить кровь». К этому понятию привязывается слово «распахнутый» (плоть распахнута). Но это всё предположения «в виде версий».
Ещё странные действия: «Я хотел, чтобы ты видела, как эти горы взлетали до самой Луны» («Явление Ангел»); «Согрета виденьем голубиного счастья, / Через рваную крышу к звёздам и дальше / Она улетит и не вспомнит о нас» («Девочка»).
Словом, через две на третью фразы в песнях «Адо» необычны, словно апеллируют к священному бреду духовидца. Возникает эффект тайной речи, заклинания. Так, в песне «Что остаётся нам» есть строки: «Кто-то видел березовый знак, / Говорили, что твой» (между прочим, это поётся о мертвеце). Что за знак? По контексту, речь скорее идёт о знаке в обширном пространстве, например, в небе. То есть знак здесь равен знамению. Но почему берёзовый? И кто его видел? Почему именно с адресатом «ты» связан этот знак? Повторю, ухватить привычной логикой такие фрагменты практически невозможно.
Иногда «темноты» развёрнуты в целую панораму:
Полуночьем успокоится время, И успеет подняться Луна, Что вдвойне устоит против силы, На которой гуляет война, И ещё отзовётся потом. («Набоб»).
Каждый ищет спокойствия, Но не всякий тому на пути, Не узрев настоящего силы, Только слыша себя впереди. («Явление Ангел»).
Во втором фрагменте только первая строка более-менее ясна синтаксически, остальные три - сюрреалистические полотна, где не ясно даже, что с чем сопряжено. Например, к кому относится деепричастие «узрев»: к «каждому» или к «не всякому»? Запятые здесь я расставил по наиболее вероятной схеме, но они могут располагаться иначе, или их вообще может не быть...
Вот ещё пример (песня «Мой ветер»):
Но утром
Ещё минута
Ветер служба в рассвет
По закону тех лет Так кончается ночь.
Здесь я вообще отказался от расстановки запятых, оставив текст таким, каким он слышится на записи. Я сделал лишь разбивку на строки, основываясь на речевых паузах. Обратим внимание и на обилие темпоральных примет в этом «тёмном фрагменте» - их целых пять (утро, минута, рассвет<ное время>, годы, ночь)! Снова перед нами некий «эон».
Приводить примеры можно и дальше, но я считаю, что и показанного достаточно, чтобы сделать некоторые выводы. Итак, поэтика «Адо» явно апеллирует к реликтам мифологического сознания, поэтому наследует из дорефлексивной древности и ряд важных свойств, таких, как: переход живого в неживое; свободная связь понятий, явлений, субъектов и объектов; алогичность («странная логика») действий и причинно-следственных связей. Миромоделирующие процессы этого мира устремлены к категориям абсолютным, мир словно находится на сломе эпох, на грани вселенского обновления или даже эсхатологического завершения. В этом мире властвует эстетика абсурда, сна, безумия, сакральных сверхсмыслов, которые указывают на то, что невозможно высказать словами. То есть перед нами апелляции к неким сверхреалиям, которые нельзя адекватно отразить в слове, но можно намекнуть на них, «увидеть отсветы».
Ну и отдельная тема: пара- и экстралингвистические средства, которыми пользуется группа «Адо» для оформления своего художественного «месседжа». Эти средства, как мне кажется, вполне адекватны тому странному, «тёмному» поэтическому содержанию, о котором речь шла выше. На выходе мы получаем весьма антуражный художественный продукт, который притягивает и завораживает. Поистине, эстетика «Адо» - это, если пользоваться выражением Б. Гребенщикова, «сны о чём-то большем».
Литература
1. Группа «Адо»: официальный сайт. - URL: https://www.adomusic.ru/ detailed-history (дата обращения: 13.04.2022).
2. Зелинский Ф. Ф. Древнегреческая религия / Ф. Ф. Зелинский. - Киев: СИНТО, 1993. - 128 с.
3. Кихней Л. Г. Эоническое и апокалипсическое время в поэтике акмеизма / Л. Г. Кихней // Modernités russes № 10: Le temps dans la poétique acméiste. - Lyon: Lyon III-CESAL, 2010. - P. 29-59.
4. Лосев А. Ф. Философия имени / А. Ф. Лосев // Лосев А. Ф. Из ранних произведений. - М.: Правда, 1990. - 655 с.
5. Потебня А. А. Об участии языка в образовании мифов / А. А. По-тебня // Потебня А. А. Теоретическая поэтика. - М.: Высш. шк., 1990.
