CC BY
141к
Мустафа АЙДЫН
Профессор международных отношений Экономико-технологического университета и Турецкой академии национальной безопасности. В 1999 году стал стипендиатом ЮНЕСКО в Ричардсоновском институте исследований проблем мира (Великобритания); в качестве фулбрайтовского стипендиата был научным сотрудником Школы государственной администрации им. Дж.Ф. Кеннеди при Гарвардском университете (2002 г.); стипендиат фонда Александра С. Онассиса в Афинском университете (2003); в 2003 году работал научным сотрудником в Институте исследований проблем безопасности в Париже. В числе последних публикаций — «Турецко-американские отношения: прошлое, настоящее, будущее» (2004 г., под ред. С. Эрхана), «Центральная Азия в глобальной политике» (2004 г.).
ТУРЦИЯ И ГОСУДАРСТВА КАВКАЗА
Резюме
Образование новых независимых государств на Кавказе по окончании «холодной войны» подняло значение Анкары, но вместе с тем и создало для нее серьезные риски. Крах СССР избавил Турцию от вековой советской/российской опасности, однако в то же время создал на ее границах вакуум силы. И хотя это государство традиционно старалось держаться в стороне от регио-
нальной политики, оно оказалась вовлеченным в новые крайне неустойчивые и быстро меняющиеся политические процессы в регионе, с которым у него были налажены глубокие исторические связи. Пятнадцать лет спустя, несмотря на все препятствия и движения вспять, Анкара превратилась в важного игрока в регионе, где до того почти не пользовалась влиянием и не играла активной
роли. И хотя на данной территории экономическая и политическая ситуация в ближайшие несколько лет вряд ли стабилизируется, не приходится сомне-
ваться, что Турция продолжит формировать новые сети взаимозависимости, связывающие ее со столицами стран региона.
В в е д е н и е: ожидания на начальном этапе
Трансформация, которую мир переживал с конца 1980-х годов, поставила Турцию в эпицентр стремительно меняющейся евразийской геополитики. Появление после окончания «холодной войны» восьми новых независимых государств к северо-востоку от границ страны открывало перед Анкарой новые возможности, но они же стали для нее источником потенциальных и вполне очевидных опасностей. Новую роль, которую Турция могла бы играть в регионе, широко обсуждали не только в стране, но и на Западе. Там опасались, что вакуум силы, образовавшийся в регионе с уходом Советского Союза в небытие, заполнит радикальный ислам, и хотели побудить новые независимые государства принять для себя «турецкую модель», в которой светская демократия сочетается с либеральной экономикой. В ходе этих дискуссий постоянно упоминали о глубоких исторических, культурных, этнических и языковых связях Турции с новыми независимыми государствами Евразии.
Однако сама Анкара отнеслась к окончанию «холодной войны» без всякого энтузиазма: в послевоенный период ее внешняя политика и вся стратегия обеспечения безопасности страны основывалась как раз на том, что географическое соседство с Советским Союзом делало ее стратегически важной для Запада. С окончанием «холодной войны» функции и сама необходимость НАТО в условиях нового миропорядка стали вызывать сомнения, и Турция внезапно оказалась в состоянии полной неопределенности в вопросах обеспечения безопасности. Стало ясно, что конец «дискурса угрозы» серьезно вредит ее связям с Западом в сфере безопасности, лишает ее военных и экономических выгод, которые она прежде извлекала из этого положения. С образованием в Восточной Европе либеральных демократических государств Западная Европа получила буферную зону между собой и Россией, в то время как Турция по-прежнему ощущала угрозу из-за непредсказуемой ситуации, сложившейся в непосредственной близости от ее границ.
Совершенно очевидно, что прежний биполярный миропорядок радикально изменился и Турция больше не может продолжать свою традиционную политику самоустранения от региональных проблем — подобный изоляционизм можно было позволять себе лишь в условиях «холодной войны» с ее политической предсказуемостью. В ситуации, когда Турции приходилось все больше задумываться о своем месте в новом миропорядке, появление на ее кавказских границах новых независимых государств воспринималось как вызов и как источник серьезного беспокойства. Тем не менее в конце 1980-х годов она реагировала на распад СССР в высшей степени осторожно, особенно в самом начале, когда статус новых республик был еще неясен. Когда горбачевская политика гласности и перестройки приоткрыла закрытую советскую систему и появилась возможность устанавливать отношения с отдельными советскими республиками, политика Турции была направлена прежде всего на то, чтобы избежать впечатления, будто она стремится хоть как-то подорвать целостность СССР1.
1 Cm.: Simsir B. Turkey’s Relations with Central Asian Turkic Republics // Turkish Review Quarterly Digest, Summer 1992, Vol. 6, No. 28. P. 14—15.
Однако позднее турецкая политика в регионе претерпела кардинальные перемены. Уже в декабре 1991 года, вскоре после формального роспуска Советского Союза, Анкара стала проводить новый внешнеполитический курс. В результате она первой признала независимость новых государств: Азербайджана — 9 декабря, остальных — 16 декабря. После этого Турция подписала с каждым из них, кроме Армении, протоколы об установлении дипломатических отношений на уровне послов2. Таким образом, к концу 1991 года она полностью отказалась от политики исключительной ориентации на Москву и взяла курс на активное развитие отношений с государствами-преемниками СССР.
Хотя на первых порах формирование более тесных связей стимулировалось в основном культурной, языковой и/или религиозной близостью, новая региональная политика Анкары основывалась не столько на чистой риторике или сентиментальных мотивах, сколько на прагматических экономических и внешнеполитических расчетах. Прежде всего, изменившаяся международная обстановка недвусмысленно потребовала от Турции более активной роли в регионе. Она внезапно оказалась в самом центре нового политического и экономического конгломерата — Евразии3. Было ясно, что Анкара способна сыграть активную роль в установлении связей между новыми независимыми государствами Центральной Азии и Кавказа и остальным миром4. Эта роль предполагала и усилия по налаживанию регионального сотрудничества в рамках таких институтов, как Организация черноморского экономического сотрудничества. Если подобные структуры положат в основу принцип сотрудничества и взаимной выгоды, они смогут серьезно содействовать стабилизации обстановки в регионе и обеспечат институциональные возможности для поддержания связей между странами региона и остальным миром.
С другой стороны, от укрепления связей с новыми независимыми государствами Турция рассчитывала получить существенные экономические выгоды. Возможности для регионального сотрудничества в этой сфере весьма значительны, и при мощной государственной поддержке турецкий частный сектор стал предпринимать все более активные шаги по использованию экономического потенциала региона5. Ожидали также, что тесные связи с данным регионом придадут ей больше веса в региональной и глобальной политике. Ко всему прочему это ожидание основывалось и на вере в то, что значение Турции должно еще больше вырасти из-за ее общепризнанной репутации страны светской и успешно строящей демократию и в этом качестве способной послужить моделью развития для бывших советских республик6.
В это же время Турция собиралась усилить свою роль в регионе, и Запад всеми силами стремился представить ее как привлекательную модель для постсоветских стран, опасаясь роста исламского фундаментализма среди мусульман Евразии в условиях вакуума, образовавшегося после распада Советского Союза7. Таким образом, под влиянием расту-
2 См.: Turkey Confidential, December 1991. P. 11—12; Newspot, 14 November 1991. P. 2—3.
3 См.: Выступление премьер-министра Турции Сулеймана Демиреля в Университете Джонса Хопкинса, Болонья, Италия, 14 мая 1992 года // Turkish Review Quarterly Digest, Summer 1992, Vol. 6, No. 28. P. 89.
4 Уже весной 1992 года С. Демирель поспешил предложить Западу услуги Турции как канала, по которому в новые постсоветские государства Центральной Азии и Кавказа могли бы поступать денежные средства и идеи. Это предложение он изложил в развернутом документе, представленном президенту США Бушу (см.: Ankara’dan Yardim Hamlesi // Milliyet, 24 марта 1992).
5 По утверждениям тогдашнего премьер-министра Турции Тансу Чилер, к 1995 году турецкие государственные и частные инвестиции в Центральной Азии составляли примерно 4 млрд долл. (см. текст ее выс-
тупления в Центре стратегических исследований в Вашингтоне 19 апреля 1995 г.).
6 См.: Sayari S. Turkey: The Changing European Security Environment and the Gulf Crisis // Middle East Journal, Winter 1992, Vol. 46 (1). P. 15; Henze P.B. Turkey: Toward the Twenty-First Century. Santa Monica: RAND Corporation, 1992. P. 9.
7 Как отмечала газета «Таймс» от 17 февраля 1992 года, «боязнь распространения идей фундаментализма в Центральной Азии заставила Вашингтон поддержать политику Анкары в отношении этого регио-
щей уверенности в собственном потенциале и в политической поддержке Запада Анкара была готова использовать экономические и политические возможности, открывавшиеся в новых независимых государствах Евразии. Так, после серии визитов региональных лидеров в Анкару премьер-министр Турции совершил (апрель 1992 г.) поездку по этим странам и предложил им импортные кредиты и займы на общую сумму 1,1 млрд долл.8 Тогда же были подписаны протоколы о сотрудничестве в таких сферах, как культура и экономика, что стало беспрецедентным вызовом российским интересам в регионе. Кроме того, обсуждалась возможность обучения военного персонала стран региона. Турция активно лоббировала также строительство газо- и нефтепроводов, которые позволили бы поставлять на мировой рынок энергоресурсы Каспийского региона через ее территорию. Таким образом, к середине 1992 года Анкара сделала смелую заявку на политическое, финансовое, культурное, военное и экономическое влияние в регионе.
Региональное соперничество перед лицом реальностей (1993-1995 гг.)
Сколь многообещающей ни выглядела бы ситуация на ранних этапах, быстро выяснилось, что Турция отнюдь не единственный игрок, стремящийся заполнить вакуум силы в регионе. Напротив, соперничество за влияние в быстро меняющейся Евразии превратилось в «большую игру» XXI века, и каждый ее участник — Российская Федерация, Турция, Иран, США и другие — решительно намеревался стать в ней ключевым игроком. Каждое из государств, добиваясь влияния в регионе, преследовало собственные цели, а их соперничество охватывало экономические, политические, идеологические и религиозные аспекты, тая в себе широкие возможности для расширения конфликта9.
Возможность военного противостояния с Тегераном или с Москвой вызывала у Анкары серьезную озабоченность. Она опасалась, что Иран попытается повлиять на восприятие своей идентичности мусульманами по всему Кавказу (и Центральной Азии). Это же беспокойство тогда разделяла Россия и весь Запад. Иран, со своей стороны, опасался, что активность Турции в Азербайджане и в тюркоязычных республиках Центральной Азии приведет к появлению на его северных границах пантюркистского объединения под гегемонией Турции. Таким образом, развернувшееся соперничество можно кратко охарактеризовать как соперничество двух противостоящих моделей политического развития тюрко-мусульманс-ких народов Евразии: светской модели с ее политическим плюрализмом, воплощаемой Турцией, и исламистской модели, которую поддерживал Иран. Однако, несмотря на весь первоначальный энтузиазм, с которым страны принялись обхаживать новые постсоветские государства, быстро выяснилось, что ни у одного из них нет ни достаточно привлекательной политической идеологии, ни экономической мощи, способных подкрепить их амбиции. Кроме того, с конца 1992 года Москва, которая на первых порах после распада СССР не имела ясной политики, начала проявлять пристальный интерес к региону, обозначив его новым термином «ближнее зарубежье», в результате чего к 1994 году оказалось, что вакуум силы, порожденный распадом СССР, был явлением временным10.
на». Этому вопросу уделила внимание и «Дейли телеграф», процитировав 22 февраля 1993 года тогдашнего Государственного секретаря Соединенных Штатов Джеймса Бейкера, который убеждал Туркменистан «последовать примеру Турции, а не Ирана».
8 См.: Newspot, 21 May 1992. P. 2.
9 О новой «большой игре», политике и целях ее участников см.: Ahrari M.E. The Dynamics of the New Great Game in Muslim Central Asia // Central Asian Survey, 1994, Vol. 13, No. 4. P. 525—539.
10 См.: Diuk N., Karatnycky A. New Nations Rising: The Fall of the Soviets and the Challenge of Independence. New York: John Wiley, 1993. P. 132.
Между тем Турция стала первой страной, распространившей свое признание новых государств на Азербайджан, и Тегеран не скрывал своей обеспокоенности этим шагом, обвиняя Анкару в пантюркизме, а Запад — в поощрении пантюркистских настроений. Высказывались опасения, что дипломатическое признание со стороны Турции поощрит независимый Азербайджан добиваться создания «Большого Азербайджана». Из примерно 60миллионного населения Ирана 20 млн составляют этнические азербайджанцы, и это обстоятельство рождало у Тегерана нервозность и заставляло опасаться, что после провозглашения независимости Советского Азербайджана Иранский Азербайджан охватят беспорядки. Такое беспокойство с самого начала подогревалось националистической риторикой тогдашнего президента Азербайджана Эльчибея. И хотя Турция никогда не подыгрывала этим чувствам, а сам Азербайджан со времени прихода к власти Г ейдара Алиева ни в какой форме не поднимал этой проблемы, Иран по прежнему боится, что к власти в Азербайджане снова придет националистически настроенное правительство. В этом случае Иран неизбежно будет рассматривать Турцию как сторону, извлекающую выгоды из процессов, непосредственно угрожающих его территориальной целостности, и может вступить в отношении нее на путь решительной конфронтации с потенциально высокими рисками.
Эти же факторы усложняют урегулирование карабахского конфликта. Хотя Тегеран и Анкара разделяют озабоченность продолжением конфликта в Карабахе, их представления о путях разрешения проблемы существенно разнятся. Турция пыталась разрешить конфликт в рамках ОБСЕ, Иран же, где проживает довольно многочисленная армянская диаспора, выбрал более непосредственный подход, ведя прямые переговоры и пытаясь выступить в качестве посредника между двумя кавказскими республиками. И если это стремление решить проблему на двусторонней основе вызывает беспокойство Турции из-за возможного роста иранского влияния в регионе, то Тегеран, в свою очередь, обеспокоен сотрудничеством Анкары с Вашингтоном в решении карабахской проблемы — в этом сотрудничестве он видит попытку проложить путь к «росту американского присутствия в регионе»11.
Увязнув в соперничестве с Ираном за значимую роль на Кавказе, Турция в то же время не желала тревожить Москву признаками слишком уж большого влияния. Хотя на первых порах РФ приветствовала турецкое присутствие в регионе как противовес Ирану, это отношение быстро изменилось, и Россия стала активнее и жестче утверждать в «ближнем зарубежье» свои права. Соответственно, после короткого периода самоизоляции она приняла меры, чтобы восстановить свое место доминирующего игрока в регионе. Эти меры включали массированное политическое, экономическое и военное давление, что быстро поставило Москву и Анкару по разные стороны «линии противостояния» на Кавказе.
Тем не менее Турция с пониманием отнеслась к обостренной чувствительности России к тому, что связано с этническими конфликтами на Кавказе, и неоднократно заверяла ее, что категорически не желает никакого территориального дробления РФ, к тому же заинтересована в поддержании устойчивости и целостности СНГ12. Таким образом, если на первых порах после распада СССР интересы и приоритеты Турции, казалось, стали смещаться от России к новым независимым республикам бывшего Советского Союза, то с 1995 года возобладал новый политический курс, основанный на том, что выгоды от сотрудничества с РФ по-прежнему превышают те, которые можно было бы получить во всех остальных республиках бывшего СССР.
Турция всегда старалась избегать любой вовлеченности в конфликты на территории Российской Федерации, однако стремление чеченцев к независимости и турецкие интересы в этой сфере успели к тому времени превратиться в больной вопрос турецко-российских отношений. В Турции этот кризис воспринимался особенно серьезно, потому что, с
11 Haktanir K. Developments in Central Asia and Turkish-Iranian Relations // Middle East Business and Banking, June 1992. P. 11.
12 См., например: Turkish PM Demirel Visits Moscow: Useful, Constructive Talks Expected // FBIS-SOV. 27 May 1992. P. 15—16.
одной стороны, турецкое общественное мнение горячо сочувствовало чеченскому делу, с другой — он был весьма сходен с курдской проблемой, стоящей перед самой Турцией. Таким образом, хотя Анкара и критиковала Москву за избыточное применение силы в Чечне, у нее хватило осторожности постоянно утверждать, что сам этот конфликт — внутреннее дело Российской Федерации13. Как бы то ни было, Турция избежала вовлечения в этот конфликт, особенно в период после начала второго раунда борьбы (октябрь 1999 г.).
Тем не менее шаги Турции по установлению более тесных отношений со странами региона вынуждали ее соперников задаваться вопросом: не стремится ли она к региональной гегемонии и/или к возрождению прежних паноттоманских и пантюркистских союзов? И хотя ее лидеры неоднократно утверждали, что страхи по поводу возрождения пантюркизма из-за действий Турции в регионе беспочвенны, соседние государства не спешили расставаться со своими подозрениями.
Выбор Кавказа как приоритетного направления (после 1995 г.)
Возможно, под влиянием разочарований в Центральной Азии, где Турция пыталась сформировать надежную зону влияния, и в связи с неспособностью практически использовать то, что она ощущала как свою силу, Анкара переключила свое внимание на Кавказ — регион, обещавший больше возможностей для партнерства, нежели ЦА. Дополнительным стимулом к более активному участию в делах данного региона послужил, помимо географической близости, соблазн Каспийских энергоресурсов, которые необходимо доставлять на рынки Запада. Наконец, Кавказ представлял для Турции специфический вызов, обусловленный проблемой межэтнических конфликтов: стало ясно, что позиции Анкары в регионе будут определяться ее реакцией на местные этнические и национальные конфликты.
Отношения с Арменией
Отношения с Арменией были для Турции особенно сложным вопросом из-за наследия взаимного недоверия между обеими странами и народами, а также исторического багажа, от которого они не сумели освободиться. Хотя уже 16 декабря 1991 года Турция признала независимость Армении без каких бы то ни было предварительных условий, вопрос о границах между ними немедленно стал источником противоречий: Ереван упорно отказывалась признавать границу, установленную в соответствии с мирным договором 1921 года между Турцией и Армянской Республикой в недолгий период ее независимости. Российско-турецкий договор 1921 года также содержал пункт признании всех границ между РСФСР и Турцией. [РСФСР была независимым советским социалистическим государством до 30 декабря 1922 года — дня образования СССР.] Однако после распада Советского Союза у Турции больше не было общей границы с Россией, и парламент Армении заявил, что не признает границ, установленных Москвой14. В результате, весной 1992 года Анкара заявила, что прекращает все шаги по развитию нормальных дипломатических отношений с Ереваном до формального признания существующих границ, за-
13 Cm.: Briefing, 9 January 1995, No. 1023. P. 7—8; 16 January 1995, No. 1024. P. 10.
14 Cm.: Briefing, 19 March 1991. P. 3; Kirca C. The Only Hope for Armenia // Turkish Daily News, 12 February
1991.
фиксированного в соответствующем документе. Сложившаяся тогда ситуация сохраняется и сегодня.
Помимо проблемы границ напряженность в отношениях между двумя странами порождается ссылкой на «геноцид армян Османской Турцией в 1915 году» в Декларации независимости Армении и усилиями РА добиться международного признания этого факта. Хотя прежний президент страны Тер-Петросян, понимая необходимость развивать отношения с Турцией на реальной основе, не вносил этот вопрос в официальную повестку дня и сохранял возможность для контактов, ситуация на Кавказе, то есть карабахская проблема, не позволила этим отношениям развиваться. С точки зрения Анкары, конфликт представлял собой недопустимое развитие событий с опасными последствиями. Турецкое общественное мнение настоятельно требовало от правительства решительно встать на сторону Азербайджана, даже прямо вмешаться в конф-ликт15. Однако правительство не поддалось этому давлению и предпочло мобилизовать международное осуждение армянского вторжения в Карабах. Оно также продемонстрировало понимание важности «российского фактора» для разрешения конфликта и стремилось к сотрудничеству с Россией, особенно в рамках ОБСЕ. Но когда после объявления прекращения огня между воюющими сторонами (12 мая 1994 г.) обсуждали вопрос о мерах по поддержанию мира и миротворческих действиях, Анкара выступила за развертывание в регионе многонациональных сил под эгидой ОБСЕ и возражала против предложений Москвы ввести туда российские силы по поддержанию мира. В этом предложении Турция усматривала очередную попытку РФ не допустить на Кавказ весь остальной мир16.
Хотя Турция сумела избежать участия в военном конфликте, карабахская проблема отчетливо высветила дилеммы, вставшие перед ней в ее усилиях сохранять нейтралитет по отношению к этническим конфликтам в бывших советских республиках. На протяжении всего конфликта политика Анкары была направлена главным образом на то, чтобы политическими средствами предотвратить разрастание этого регионального конфликта до масштаба, при котором он трансформировался бы в серьезную угрозу безопасности Турции и тем самым вынудил бы ее к военному вмешательству. Однако по обе стороны турецко-армянской границы конфликт положил конец поискам возможностей покончить с исторической враждебностью. Сразу после провозглашения независимости Армении обе стороны, казалось, были согласны, что необходимо преодолеть психологические барьеры между двумя народами. Но затем из-за действий Армении в отношении Карабаха турецкое общественное мнение потребовало решительно осудить официальный Ереван, и процесс примирения был приостановлен. С приходом к власти в Армении в марте 1997 года националиста Кочаряна возобновление контактов между двумя странами оказалось отложенным на неопределенное время.
Тем временем подписание Арменией Соглашения о дружбе и сотрудничестве с Россией (1997 г.), а также разрешение на размещение на территории РА российских войск развело Ереван и Анкару по двум противостоящим друг другу неофициальным политическим союзам, сложившимся на Кавказе: с одной стороны, это Российская Федерация, Армения и Иран, с другой — США, Азербайджан, Грузия и Турция.
Контакты с Азербайджаном
Азербайджан с самого начала возглавлял список стран, с которыми, по прогнозам любого эксперта по Кавказу, после окончания «холодной войны» Турция должна была
15 См.: Financial Times Report on Turkey, 7 May 1993. P. 5.
16 См.: Milliyet, 25 февраля 1995. С. 17; май 1995. С. 13.
установить самые тесные отношения. Эти предположения оказались справедливыми, и контакты между Анкарой и Баку развивались буквально на глазах: сказались как культурные, языковые, исторические связи, так и общие экономические, политические и стратегические интересы. Позднее Турция стала единственной страной, которая последовательно поддерживала Азербайджан в его борьбе за Карабах, поставив тем самым под угрозу свои отношения с Арменией и Россией.
Хотя с приходом к власти в Азербайджане Гейдара Алиева гармоничные связи между двумя странами, установившиеся в период правления президента Эльчибея, пережили определенное охлаждение, сотрудничество продолжалось, а его сфера даже расширилась. Наряду со стратегическим сотрудничеством, направленным на противодействие попыткам России восстановить гегемонию на Кавказе, они взаимодействовали в рамках проекта трубопровода Баку — Тбилиси — Джейхан, в разработке возможностей транспортировки азербайджанского природного газа в Турцию, в различных программах в сфере культуры, в развитии стремительно растущей торговли, а также в организации национальной армии Азербайджана и в обучении ее кадров. К тому же политика Г. Алиева, который старался не допустить изоляции России и Ирана в регионе, но в то же время твердо придерживался курса на сотрудничество с Западом, помогла Анкаре ослабить конфронтацию с Москвой, Тегераном и Ереваном. Эта же модель отношений сохранялась и после перехода власти в Азербайджане от Гейдара Алиева к его сыну Ильхаму, президентство которого как залог сохранения стабильности в стране с одобрением встретили и Турция и США.
Связи с Грузией
После распада СССР Грузия быстро стала одним из главных и наиболее плодотворных направлений турецкой внешней политики в эпоху после окончания «холодной войны». Быстрому развитию их двусторонних связей способствовала решительная оппозиция Грузии российскому доминированию на Кавказе, ее поддержка проекта нефтепровода Баку — Тбилиси — Джейхан и готовность сотрудничать с Анкарой по самому широкому спектру проблем, от туризма до безопасности. Турция, со своей стороны, стремилась укреплять дружественные отношения, была готова расширять свою экономическую, политическую и военную поддержку Грузии, способной послужить для Анкары плацдармом на Кавказе и воротами в Центральную Азию.
Укреплению их отношений содействовал и взвешенный подход Турции к абхазской и осетинской проблемам, резко отличающийся от грубого вмешательства РФ в этнические проблемы Грузии, а также многократное подтверждение Турцией принципа уважения территориальной целостности Грузии. И уже вскоре после провозглашения ее независимости Анкара стала самым важным ее торговым партнером и, по словам тогдашнего грузинского президента Э. Шеварднадзе, долгосрочным стратегическим партнером. Кроме того, Турция, начав с сотрудничества в организации военного образования, далее в рамках программы НАТО «Партнерство ради мира» предложило Грузии консультации и помощь в становлении национальной армии. Следующим шагом стало сотрудничество в восстановлении аэродрома в Марнеули и военной базы Вазиани, после того как оттуда были выведены российские воинские контингенты.
Когда после событий 11 сентября 2001 года Грузия вновь подверглась российскому давлению — на сей раз по обвинению в том, что она предоставляет убежище чеченским боевикам, — Турция, при поддержке США, опять выступила в ее поддержку. В конце концов под влиянием событий 11 сентября прозападная ориентация Грузии была окончательно закреплена с прибытием в эту страну военных советников Соединенных Штатов. Наряду с трехсторонним турецко-грузино-азербайджанским сотрудничеством в сфере безопасности, это должно привнести новые аспекты как в двусторонние отношения, так и
(в более широком масштабе) в кавказскую геополитику в целом. И хотя развитие событий, которое завершилось «революцией роз», застало Турцию врасплох, отношения между двумя странами остаются дружественными и по-прежнему основаны на глубоком понимании военно-политической обстановки на Кавказе и на общих интересах.
Каспийские энергоресурсы и борьба вокруг трубопроводов
Одна из особенностей Каспийского региона заключается в том, что страны, больше всего заинтересованные в разведке и транспортировке нефти и природного газа, не имеют выхода к морю и при экспорте своей нефти целиком зависят от доброй воли соседей. В общем русле своих геополитических расчетов РФ, стремясь удержать политическое влияние в бассейне Каспия, настаивала на том, чтобы главным маршрутом для транзита нефти из этого региона служил северный трубопровод, проходящий от Баку до ее черноморского порта Новороссийск. В случае успеха такой вариант, безусловно, обеспечил бы Москве монопольный стратегический контроль над ресурсами региона.
Однако США и Турция, а также Грузия и Азербайджан предпочитали маршрут, ведущий через территорию Грузии к турецкому порту Джейхан на Средиземном море, и не уступили требованиям России. Разрабатывались и другие проекты транспортировки каспийских энергоресурсов к местам сбыта, но основная конкуренция разгорелась между этими двумя маршрутами. Вопрос был не только в доходе от транзита нефти и газа, который могли извлекать страны, по чьей территории проходили бы трубопроводы. Еще важнее, что трубопроводная сеть — один из решающих факторов обеспечения и сохранения влияния в масштабах всей Евразии17.
Промышленная эксплуатация трубопровода Баку — Тбилиси — Джейхан начинается как раз сейчас, и главным результатом должно стать ослабление транспортной зависимости государств Каспийского региона от России. Они выйдут на рынок как новые конкуренты РФ в международной торговле нефтью и газом и, как и Грузия, смогут использовать полученные таким образом средства для усиления политической независимости от Кремля. Роль же западных государств, чьи нефтяные и газовые компании обеспечивают необходимые инвестиции, должна возрасти, как и роль Турции.
В ы в о д ы
Конец СССР стал для Анкары неоднозначным подарком. С одной стороны, исчезла вековая советская/российская угроза безопасности; с другой — образовавшийся в Евразии вакуум привел к появлению на границах Турции очага потенциальных угроз региональной безопасности, порожденных напряженностью в отношениях между национальными группами, спорными границами, экономическими трудностями и соперничеством внешних игроков за влияние в регионе.
И все же Турцию благодаря ее прочным историческим, культурным, этническим и языковым связям с новыми независимыми государствами часто рассматривают как важный стабилизирующий фактор в новой формирующейся системе отношений. В этом контексте роль, которую она способна сыграть в регионе, широко обсуждали не только в самой Турции, но и на Западе. И хотя традиционно Анкара не давала вовлекать себя в
17 Об этом подробнее см.: Aydin M. New Geopolitics of Central Asia and the Caucasus; Causes of Instability and Predicament. Ankara: Center for Strategic Research, 2000. P. 56—71.
региональную политику, она не могла избежать участия в новой, крайне нестабильной ситуации на Кавказе, где Армения и Азербайджан не могут разрешить конфликт, способный перекинуться на другие страны; где политический курс и положение Грузии крайней неустойчивы, а чеченцы сражаются за то, чтобы выйти из состава Российской Федерации. Что же касается Турции, то она, отлично понимая разрушительный эффект этнонационализма и радикальных националистических идей, стремилась (и стремится) содействовать положительным тенденциям национального строительства в регионе, ясно давая понять, что ее политика по отношению к государствам Кавказа ни в коем случае не основывается на исламистских или пантюркистских представлениях о переходном процессе.
Тем временем начавшееся соперничество с Ираном и Российской Федерацией за влияние в новых государствах Кавказа породило новые риски и поставило страну перед трудными политическими альтернативами. Однако Анкара старалась не преувеличивать значение этих потенциально опасных тенденций. Она всячески подчеркивала свою умеренность, которая помогает и новым независимым странам развиваться в направлении политической умеренности и создания светских государств, и стремится к более тесным отношениям с Москвой и Тегераном. Не следует забывать, что Турция и Россия связаны общей заинтересованностью в поддержании мира на Кавказе и в региональном сотрудничестве в бассейне Черного моря, и эти государства оказались куда важнее друг для друга, нежели это предполагали раньше.
Ясно, что традиционный турецкий изоляционизм подвергся кардинальному пересмотру и что Кавказ, наряду с Балканами, Ближним Востоком и Центральной Азией, занимает все более важное место во внешней политике Анкары. Очевидно, что при планировании ее политики в сфере безопасности в начале 2000-х годов неизбежно придется учитывать напряженность в отношениях между государствами-преемниками СССР в регионе. Хотя Турция всегда отрицала какие бы то ни было планы военного вмешательства в вооруженные конфликты на постсоветском пространстве, вполне можно представить себе, что эти государства сами могут пригласить вооруженные силы Турции для размещения на границах между ними или на их территории в качестве сил по поддержанию мира. В этом контексте армяно-азербайджанский конфликт уже дал Турции возможность ощутить, с какими трудностями она может столкнуться в ближайшем будущем, если пожелает участвовать в этнических и национальных конфликтах в регионе.
И хотя первоначальный подход Анкары к ситуации в Евразии оказался не вполне реалистичным, он задал тон ее политике на 1990-е годы и на начало 2000-х. Турция, может быть, и не стала образцом для новых государств Евразии, но процветающий частный сектор, светский подход этой страны к религиозным проблемам и ее действующая демократия сохраняют привлекательность для республик региона. Тем временем Турция извлекла два важных урока касательно отношений с Россией: во-первых, Москва — важный экономический партнер для Анкары; во-вторых, чрезмерно активная внешняя политика в Евразии нежелательна, так как может перерасти в прямое противостояние с Россией.
Наконец, появление на Кавказе новых независимых государств стало поворотным моментом в определении места Турции в регионе и в ее региональной политике. Анкара стала одним из важных игроков в регионе, в котором прежде пользовалась лишь очень малым влиянием и не играла активной роли. Хотя в ближайшие годы экономическая и политическая ситуация на Кавказе вряд ли стабилизируется, нет сомнений, что государственные деятели Турции продолжат усилия по формированию новых сетей взаимозависимости, связывающих Анкару со столицами стран региона. Не приходится сомневаться и в том, что другие региональные игроки, особенно Россия и Иран, будут по-прежнему с подозрением относиться к этой политике и противодействовать ей.
