CC BY
83
состояться до 30 июня, т.е. до даты передачи власти иракской администрации. Восстание способствовало тому, что американцы не только не перенесли эту дату на более поздний срок, но передали власть иракскому правительству даже раньше намеченного срока. В результате шииты получили более широкие возможности для участия в управлении государством. Что касается самого Муктады, то он, несомненно, стал одним из авторитетнейших лидеров шиитской общины Ирака и обрел мировую известность.
«НГ-религии», М., 21 июля 2004 г.
Сергей Иванов,
историк
ТУРЕЦКАЯ МОДЕЛЬ РАЗВИТИЯ:
ЗАПАД НА ВОСТОКЕ И ВОСТОК НА ЗАПАДЕ
На фоне экономической ситуации, сложившейся во многих афро-азиатских государствах, современная Турция представляется страной сравнительно благополучной. Достаточно сказать, что за последние четверть века экономика Турции превратилась из аграрной в индустриально-аграрную. В стране освоены средние технологические уровни современного промышленного производства, в ней успешно функционируют все виды транспорта, радио- и телекоммуникации, информационные сети насыщаются компьютерной техникой.
Турция превратилась в одну из немногих стран мира, которые не только обеспечивают продовольствием свое население, но и способны часть его вывозить за рубеж. В конце 80-х—начале 90-х годов прошлого века Турция производила около 20 млн. т пшеницы в среднем ежегодно, что тогда примерно равнялось суммарному ее производству в Испании, Польше и Италии. Угроза продовольственного кризиса, которая для многих афро-азиатских стран является ощутимой реальностью, для современной Турции давно уже утратила свою актуальность. По количеству калорий, потребляемых ежедневно на душу населения (в 1989 г. — 3236), Турция приближается к аналогичным показателям таких европейских стран, как Италия (3504), Испания (3572), и значительно превосходит Индонезию (2750) или Таиланд (2316).
Главное же, что в последние два десятилетия в Турции были проведены реформы, благодаря которым был серьезно модернизиро-
ван механизм национального воспроизводства. На смену «смешанной» экономике, при которой определяющую роль в хозяйственной жизни страны играло государство, теперь приходит либеральная экономическая система, ориентированная на развитие рыночных механизмов экономической жизнедеятельности. Стратегия импортозаме-щения, которой страна придерживалась в 60-70-х годах, в начале 80-х годов XX в. была изменена на модель экспортоориентированной экономики. В результате в Турции возникли достаточно развитые формы хозяйствования, гибко сочетающие разнообразные виды государственного и частного предпринимательства и позволяющие ей искать и находить свои «экономические ниши» в мировом хозяйстве.
К числу достижений республиканской Турции следует отнести и ее успехи в области народного образования. В некогда отсталой стране, подавляющая часть населения которой в начале прошлого столетия была неграмотной, уровень грамотности к концу прошлого века среди мужчин составлял уже около 90% и более 70% у женщин.
Турция, как и другие неевропейские страны, переживает «демографический взрыв». В 1980—1992 гг. прирост населения в ней составил 2,3%. В настоящее время население страны составляет около 70 млн. человек, тогда как в первые годы существования Турецкой Республики оно не превышало и 12,5 млн. человек.
Несмотря на усиление потока внешних миграций и предпринимаемые правительством меры по снижению уровня безработицы внутри страны, проблема занятости в Турции остается одной из наиболее острых. По официальным данным, число безработных в конце 80-х — середине 90-х годов составляло 8,5—12,6% от активного населения страны. Реальный же уровень безработицы (аграрное перенаселение) значительно превышает официально приводимые данные.
И нужно признать, что это лишь одна из множества нерешенных социальных, экономических, политических, национальных, культурно-религиозных и иного рода проблем, которые на протяжении последних десятилетий не раз приводили относительно «благополучную» Турцию к глубоким и затяжным общественно-политическим кризисам. Все они в конечном итоге (несмотря на множественность и разнообразие конкретных причин) развивались на том общем историческом фоне, который создавался в процессе перехода традиционного турецкого общества к современному. Жизнь турецкого общества, на что мы уже обращали внимание, основана на частном предпринимательстве, рыночных отношениях с неизбежны-
ми при этом социальной дифференциацией, выраженной разницей в доходах, объемах, структуре и характере потребления отдельных слоев населения.
Поэтому в последние десятилетия, когда развитие капитализма в стране явно ускорилось, жизнь турецкого общества была насыщена хорошо знакомыми по социально-экономической истории Запада явлениями: забастовками рабочих в городах и крестьянскими волнениями в деревнях, молодежными, студенческими бунтами и политическим экстремизмом правых и левых радикалов. Но у общественно-политических процессов, разворачивавшихся в Турецкой Республике, была и своя заметная особенность — социальные вихри в стране утихали, когда контроль за политической обстановкой в свои руки брала «верхушка» турецкой армии (военные государственные перевороты 12 марта 1971 г. и 12 сентября 1980 г.). Турецкий генералитет пресекал деятельность крайне правых и крайне левых организаций, жестко подавлял националистические сепаратистские движения.
Однако сами по себе проблемы, возникавшие при ускоренном развитии турецкого «периферийного» капитализма, при этом, естественно, не решались, а лишь загонялись вглубь. Отсюда понятно, почему значительные слои современного турецкого общества выражают свое неприятие капитализма в специфической и до определенных пределов терпимой кемалистским государственным «истеблишментом» форме — обращением к исламу. И в результате республиканская Турция переживает своего рода «исламский ренессанс».
Ислам в Турции уже давно вышел на политическую арену и, как показали события последних десятилетий, завоевал на ней довольно внушительные позиции. Конечно, в росте политического влияния происламских партий в светской Турции можно увидеть и своеобразный «отзвук» подъема исламского фундаментализма в мусульманском мире в целом. Современное турецкое общество, бесспорно, «улавливает» внешние идеолого-политические влияния. Но все же, главное, что определяет развитие религиозной и общественно-политической ситуации в Турции, — это реакция самого турецкого общества на возникающие в ходе развития капитализма проблемы. Значительная часть турецкого общества ищет пути к построению достойной жизни, обращаясь к своим традициям, национальному историческому опыту, опираясь на свою историческую память, немалое место в которой занимают воспоминания о некоем «золотом веке»,
когда власти были справедливы, люди жили небогато, но зато все были равны.
Своего рода ностальгия по временам Османского халифата ощущается в идеологических платформах отдельных политических партий, которые представляют собой «некое смешение османизма, национализма, модернизма и исламизма». Вместо отрицания имперского прошлого в стране растет интерес к истории Османской империи и достижениям «османской цивилизации». При этом ислам и османская государственность воспринимаются многими турками как единое и нерасторжимое целое, на основании которого существовала могущественная империя, где населявшие ее народы пользовались благами справедливого управления и справедливого распределения материальных благ. «Для основной массы современных турок, - пишет известный в стране историк Т.Тимур, - османское прошлое по-прежнему остается слишком близким по времени и по духу миром, куда многие из них хотели бы вернуться. Прошлое идеализируется, а любые изменения связываются лишь с возможностью ухудшения положения. З.Фрейд, - завершает свою мысль турецкий историк, - называл подобного рода состояния общества "коллективным неврозом"».
Конечно, мы можем сказать, что для современных турок их представления об османском прошлом — это лишь отражение в их историческом сознании очередной социальной утопии, явление весьма характерное для исторического и политического мышления народов Востока. Ведь на Востоке человек, мечтая о будущем, часто обращается к возникающим в сознании образам прошлого — таковы особенности его футурологического мышления, которое можно представить как своеобразные «воспоминания о будущем». И это — одна из причин, почему в светской и, казалось бы, давно вестернизиро-ванной Турции (вспомним хотя бы о том, что страна уже более полувека является членом НАТО и четыре десятилетия ассоциированным членом ЕС) в конце прошлого и в начале нынешнего столетий значительное число мест в парламенте принадлежало и принадлежит политикам — приверженцам возвращения к традиционным исламским нормам жизни, а в правительстве лидирующие позиции занимали и занимают руководители происламских партий.
Мы не сможем понять эти «странности» политической жизни современной Турции и неожиданный для многих иностранных наблюдателей характер политических предпочтений турецких избирателей, если не дадим себе труда заглянуть в историческое
прошлое османско-турецкого общества, в тот во многом иллюзор-ный«золотой век» Османской империи, представления о котором постоянно подпитывают политические настроения современных турок.
Начнем с того, что в эпоху Средневековья османская государственность вобрала и синтезировала в себе четыре основные составляющие: военно-политическую организацию кочевых тюркских племен; традиции ближневосточных деспотий; отдельные элементы общественно-политического строя Византийской империи; и, конечно же, ислам с его системообразующими функциями.
До тех пор, пока султанская держава могла территориально расширяться, совпадение интересов имперского центра и основной массы «аскери» (т.е. различных слоев неподатного населения: вои-нов-тимариотов, государственных должностных лиц и улемов) должно было создавать условия для становления и укрепления в формирующейся империи тех законоположений, административно-хозяйственных, религиозных и общественно-политических институтов, которые обеспечивали регулирование государством поземельных отношений, ремесленного производства, внутренней и внешней торговли. Османское государство стремилось подчинить своей воле всю сумму общественных связей и отношений и в этом смысле представляло собой одну из известных истории форм восточной деспотии.
Говоря об этом типе государственности, мы должны учитывать, что османский деспотизм, как и вообще деспотизм на Востоке, выражал собой отнюдь не одномерные и архаичные, а достаточно сложные и неоднозначные отношения между государством и обществом. Сама по себе исключительная длительность существования подобного рода общественно-политического строя на Востоке свидетельствует о его глубокой укорененности и встроенности в исторический процесс во внеевропейском мире, органичной его слитности с природно-климатическими условиями существования народов, их традициями, культурой и психологией. Восточный деспот, будь то турецкий султан, персидский шах или китайский богдыхан, традиционно воспринимался подвластным ему населением прежде всего как пастырь, пекущийся о благоденствии своего «стада», одинаково справедливый и в своем гневе, и в проявлениях своей милости по отношению к подданным.
В сознании современных приверженцев идеи возрождения турецких традиций начало бедствиям турок было положено в период вестернизации. По их мнению, «золотой век» Османской империи
закончился, когда «богохранимое государство» было вынуждено, отвечая на «внешние вызовы», приступить к реформированию его традиционных военно-политических, государственных и социальных институтов. Логика этих рассуждений отнюдь не беспочвенна.
Вестернизация Турции, начало которой было положено в XIX в. и достигла своей кульминации в период реформаторской деятельности К.Ататюрка в XX в., привела к культурному расколу турецкой нации. По мнению политолога С.Хантингтона, современная Турция — «это самый яркий и типичный пример расколотой изнутри страны». «Турецкое руководство конца XX в., — продолжает свою мысль американский автор, — сохраняет верность традициям Ата-тюрка и причисляет свою страну к современным, секуляризованным нациям — государствам западного типа. В то же самое время отдельные элементы турецкого общества поддерживают возрождение исламских традиций и утверждают, что в своей основе Турция — это ближневосточное мусульманское государство. Мало того, тогда как политическая элита Турции считает свою страну западным обществом, политическая элита Запада этого не признает. Турцию не принимают в ЕС, и подлинная причина этого, по словам президента Оза-ла (был президентом Турции в 1989—1993 гг. — С.И), "в том, что мы — мусульмане, а они христиане, но они это не говорят открыто". Куда податься Турции, которая отвергла Мекку и сама отвергнута Брюсселем?»
Итак, современная Турция — это Запад на Востоке и Восток на Западе. Во всяком случае именно так ее воспринимают западные наблюдатели. И нужно признать, этим взглядам трудно не придавать должного внимания, хотя бы потому, что и «изнутри» потоков национального сознания этой страны сложившаяся ситуация оценивается примерно так же. Турецкий историк Т.Тимур, которого никак нельзя отнести к числу сторонников возвращения к традиционно османскому образу жизни, говоря о современной Турции, тем не менее утверждает: «Мы живем в условиях культурного кризиса, когда в стране все еще не решен вопрос о национальной самоидентификации. Мы не можем найти собственное место в мировой истории, не в состоянии убедить друг друга, к какому ее потоку, к какой цивилизации мы принадлежим».
Это одна из важнейших проблем культурной и общественно-политической жизни турецкой нации, на которой фиксирует внимание Т.Тимур. Возникновение ее турецкий историк связывает с ре-
формами Х1Х—ХХ вв. По его словам, тип мышления современного турецкого интеллигента практически не отличается от мышления интеллигенции Запада. И в то же время современная интеллектуальная элита турецкого общества отличается от западной своей культурной отсталостью. Причиной и одновременно содержанием этой отсталости является отсутствие исторических связей между культурой прошлого и национальной культурой сегодняшнего дня. В XX в. турецкая нация оказалась оторванной реформами вестернизации от своего исторического прошлого.
На Западе культура прошлых эпох органично вошла в культуру современных европейских обществ. Для истории западноевропейской культуры была характерна эволюция (не исключавшая и революционных переворотов) религиозного, схоластического сознания к сознанию современного типа, логическому рационалистическому сознанию. Без подобного рода эволюции построение современного гражданского общества невозможно. На Западе эти метаморфозы ментальностей заняли целые исторические эпохи.
История же Турции предлагает во многом отличную модель развития общественного сознания. В эпоху Средневековья османы создали цивилизацию, которая впитала в себя достижения культур многих государств и народов. До поры эта цивилизация отвечала требованиям времени, но затем стало ощущаться все большее отставание Османской империи от Запада. Основным препятствием для преобразований культурного и общественно-политического строя была позиция мусульманского духовенства, улемов, которые противодействовали любым нововведениям, идущим с Запада. Это отразилось и на характере эволюции общественного сознания: средневековый тип мышления являлся господствующим в Турции практически до начала XX в.
Османы были людьми веры, их мировоззрение основывалось на Коране, хадисах и толкованиях улемов. В поздней империи было еще очень мало людей, которые были в состоянии мыслить вне традиционных формул и реально изменили свое отношение к Западу и его культуре.
История Османской империи, по представлениям Т.Тимура, — это прежде всего история ее политической элиты, которая жила, замкнувшись на собственных интересах. Для политической элиты страны важным было не отходить от традиционных ценностей, не отрицать достижений османской истории, не потерять «свое лицо».
Главным же, на чем сосредоточивались интересы османских властителей, было сохранение империи. Поэтому, высказывает свое мнение Т.Тимур, нельзя быть уверенным, что ценности западной цивилизации и ее политической культуры были реально усвоены даже наиболее видными борцами за вестернизацию Турции.
На Западе аристократия играла роль своеобразного движителя в развитии новых духовных и материальных потребностей, которые затем пропитывали слой за слоем все западноевропейское общество. Османская же правящая элита в эпоху возраставшей культурной и экономической экспансии Запада такой роли в истории своей страны сыграть не смогла. Традиционно она была нацелена лишь на паразитическое потребление. Потребляя западные предметы роскоши, османская политическая «верхушка» в то же время не желала никаких перемен, никаких сдвигов в обществе; единственным ее желанием было лишь не упускать из рук того, что доставалось ей по традиции.
На Западе модернизация явилась естественным результатом становления гражданского общества и деятельности национальной буржуазии. В условиях же Турции задачу модернизации общества взяло на себя государство, т.е. высшие и средние слои османской бюрократии. И в этом выражается принципиальная разница в развитии процессов модернизации на Западе и в Османской империи. Ведь в Европе вся психология и мотивационная база деятельности буржуазии была «замешана» на идее экономического рационализма, в Турции же психология деятельности государственных сановников и чиновников среднего ранга основывалась на идее служебной или политической карьеры, когда экономический рационализм поведения и принятых решений не играл решающей роли.
Для проведения радикальных преобразований необходимо было единство интересов бюрократии, в массе своей мусульманской, и буржуазии, состоявшей тогда в основном из христиан и евреев. Однако, как замечает Т.Тимур, подобного рода единство интересов в султанской Турции возникнуть не могло, причем не только ввиду религиозных противоречий или различий в характере и целях социальной активности османской бюрократии и османской инонациональной буржуазии. На «разрыв» этого предполагаемого и необходимого союза тогда «работали» и многие другие внешние и внутренние факторы. Так, скажем, в то время как Запад создавал условия и обеспечивал преимущества для экономической деятельности иностранной и инонациональной буржуазии в Османской империи, мусульмане были
лишены этой поддержки со стороны Порты. Османские чиновники даже высших рангов не обладали современным экономическим мышлением, они являлись носителями иного, по существу, еще средневекового, фискального сознания. Их управленческая деятельность была направлена на поиски способов увеличения налогообложения населения, а не на создание предпосылок для увеличения объемов производства.
В XX в. в истории Турции произошли радикальные изменения, преобразились все формы общественной и интеллектуально -духовной жизни турецкого общества. И все же (здесь мы опять возвращаемся к оценкам Т.Тимура) сознание и психология нации до сих пор раздваиваются: на рациональном уровне каждый образованный человек в современной Турции признает вестернизацию в качестве национальной цели, но в душе он воспринимает ее с трудом. Современный турецкий интеллигент, по словам турецкого автора, представляет собой довольно странное явление, — как сторонник общественного прогресса, он обязан любить Запад, и в то же время он должен как бы постоянно извиняться за эту любовь.
Изменения, происшедшие в Турции в XX в., так и не вылились в культурную революцию всей нации. Большая ее часть так и не усвоила западные системы ценностей. Реформы в Турции привели к ускорению всех общественно-политических процессов, но вместе с тем и к утрате целостности и органичности развития. В турецком обществе возникали дихотомия или дуализм материальных и духовных культур, росли социальная и имущественная дифференциация и вызванные ею социальные напряжения.
Конфликт между традиционализмом (коллективизм, патернализм, слабо выраженная ответственность личности за результаты своего экономического поведения и др.) и современными формами жизни (с такими их социокультурными характеристиками, как индивидуализм, конкурентность отношений, ответственность личности за результаты принимаемых решений, стремление к лидерству и экономическому преуспеянию) пронизывает сейчас все мировое пространство. Именно этот конфликт и является, на наш взгляд, основным, создающим базу и определяющим всю палитру отношений между «Севером и Югом», между цивилизацией Запада и другими историко-культурными регионами планеты.
В подтверждение сказанного обратимся к работе С.Хантингтона «Столкновение цивилизаций и перестройка мирового
порядка», к той ее части, где автор обозначает известные ему «претензии» мира ислама к Западу. По словам профессора Гарвардского университета, мусульмане упрекают людей Запада прежде всего за их излишне материалистичный подход к жизни, индивидуализм, безразличие к окружающим или грубое отношение друг к другу, склонность к стяжательству и коррупции, за их упадническую культуру, отсутствие морали и нежелание обратиться к ценностям любой религии, в том числе и к христианству, хотя, на взгляд тех же адептов ислама, оно тоже виновно в негативных явлениях в жизни западных обществ.
Утверждения С.Хантингтона, не исламоведа по специальности, основаны на изучении им высказываний видных общественно-политических и культурных деятелей современного мусульманского мира. Их нельзя обойти стороной, как нельзя и не заметить, что все пороки западного мира, реальные или мнимые — это издержки жизнедеятельности современной техногенной цивилизации. Именно от этих «химер» Запада и стремится уберечься и укрыться в своем исламском прошлом часть населения современной Турции. И не только Турции. Известно, что число адептов ислама в современном мире растет как абсолютно, так и в относительном выражении. По сравнению с началом прошлого века к концу его количество мусульман в мире возросло со 150—170 млн. человек до 1 млрд. 100 млн. человек, что по отношению к общей численности жителей планеты составило увеличение с 9—11% до 19—21%.
Предположим, что в какой-то мере эти цифры фиксируют реакцию народов (причем не только восточных) на наступление техногенной цивилизации Запада. Но как могут в условиях глобализации на одной планете сосуществовать два этих типа социальности, если один из них, по определению, ориентирован на традицию, а другой — на социальный и научно-технический прогресс? Вопрос, ответ на который ищет не только С.Хантингтон, но и его коллеги во многих странах мира.
В итоге мы приходим к выводу, что человечество стоит на пороге одного из крупнейших в истории переворотов в общественном сознании. Суть дела в следующем. Линейное время, линейное историческое пространство, понимание истории как движения по экспоненте, идея исторического прогресса — все эти философские достижения эпохи Просвещения сформировали в научном сообществе тот тип мировосприятия, который господствовал в умах более двух веков — с середины XVIII до середины XX в.
События второй половины XX и начала XXI в., как кажется, разрушили эту основную историософскую идею категории времени как линейного прогресса. Мировая история последних десятилетий даст все большие основания рассматривать развитие человечества не как линейное движение от «хорошего к лучшему», но прежде всего как усложнение форм жизни, способов и методов взаимодействия различных социумов, различных цивилизаций, сочетание поступательных и попятных движений, прогресса и регресса отдельных историко-культурных регионов.
Идея линейного исторического пространства в сознании исследователей сменяется на идею «искривленного, расколотого исторического пространства», или дискретного времени, содержанием которого является противоречие современного мира «прогресс — регресс». Для подобного типа исторического мышления характерным становится осознание неоднозначности достижений мировой цивилизации в целом и отдельных ее цивилизационных, историко-культурных массивов, все углубляющаяся пропасть между богатыми и бедными странами, неспособность отдельных регионов «вписаться» в те тренды мирового развития, которые диктуются экономически и военно-политически доминирующей западной цивилизацией. Как представляется, это одна из революций общественного сознания, которую человечеству предстоит пережить в XXI в.
С.Иванов. Турецкая модель развития: Запад на Востоке, Восток на Западе,
М., 2004 г.
Иргаш Тангиров,
проректор Национального университета Узбекистана ИРАН В ГЕОСТРАТЕГИИ И ГЕОЭКОНОМИКЕ ЗОНЫ ПЕРСИДСКОГО ЗАЛИВА
Иран — одно из крупнейших государств зоны Персидского залива (ЗПЗ). По территории в регионе он уступает только Королевству Саудовская Аравия. Если территория Ирана равна 1648 тыс. кв. км, то территория Саудовской Аравии составляет 2150 тыс. кв. км. Собственно по территории Саудовская Аравия — самое крупное государство не только ЗПЗ, но и всего Ближнего и Среднего Востока.
