CC BY
46
27 X. M.M. Rosya i Europa przez Wlodzimierza Solowiewa. Przeklad z rosyjsfciego. Krak6w, Naklad Hcmanna, 1888 [Russia and Europe by Vladimir Solovyov. Translation from Russian. Edition of Heumann, 1888], in Przeglqd Powszechny, 1888, vol. XIX. 250 p.
28. Morawski, M. Wlodzimierz Solowjow [Vladimir Solovyov], in Przeglqd Powszeckny, 1890, vol. 25, pp. 305-327; Przegiqd Powszechny, 1890, vol. 26, pp. 21-39,230-246.
29. Morawski, M. Wlodzimierz Solowjow [Vladimir Solovyov], in Solowjow, W Zaslubiny Wschodu z Zachodem [The Nuptials of the East and the West], Warsaw: Wydawnictwo FRONDA, 2007, pp. 173-253.
30. Topolska, E. Mariana Morawskiego analiza poglqddw Wlodzimierza Sohwjowa [Marian Morawski's analysis of the views of Vladimir Solovyov], Appendix, 2012, vol. 1, pp. 95-127
УДК 82:1(438:470) ББК 83(4 Пол)5:873(2)522
ЦИМБАЛЫ ЯНКЕЛЯ: ВНОВЬ О МИЦКЕВИЧЕ И ИСТОРИИ ПОЛЬСКОГО МЕССИАНИЗМА
Е.Б, РАШКОВСКИЙ
Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы им. М.И. Рудомино ул. Николоямская, д. 1, г, Москва, 109189, Российская Федерация E-mail: [email protected]
С опорой на философскую методологию Вл. Соловьева рассматриваются мессианские темы в поэме Адама Мицкевича «Пан Тадеуш». Мессианизм Мицкевича во многом определяется той ситуацией исторического разлома, когда сквозь изжитые формы полупатриархальных обществ мучительно пробивались зачатки обществ современного типа. В результате анализа текста поэмы делается вывод о том, что главным для Мицкевича является согласование достоинств патриархальной Gemeinschaft с современными императивами равенства и свободы. Утверждается, что текст поэмы, в которой Мицкевич вольно или невольно касается и своего дальнего еврейского backgrounds, является актом философского и поэтического самопознания великого польского поэта. Рассматривается проблема многозначности столь существенного для Мицкевича (как и для всей романтической культуры первой половины XIX столетия) «Наполеоновского мифа».
Ключевые слова: поэзия Мицкевича, философская методология Вл. Соловьева, польский мессианизм, окраины Речи Посполитой, патриархальное общежитие, революция, эмансипация, свобода, еврейский народ, «Наполеоновская идея».
JANKIEL'S CYMBALS: ONCE MORE ON MICKIEWICZ AND THE HISTORY OF POLISH MESSIANISM
E.B. RASHKOVSKY M.I. Rudomino All-Russia State Library for Foreign Literature l,Nikoloyamskaya St.,Moscow, 109189, Russian Federation E-mail: [email protected]
This paper, based in many respects on VI Soiovyov's philosophical methodology, deals with some messianic ideas of Adam Mickiewicz's poetical but half-ironic epopee «Pan Thdeusz». Mickiewicz's
messtanism ии much determined by the situation of painful historical clash of remnants ofpatria rchal societies with new imperatives of Modernity. The ananlysis of the poem showed that the main concern of the Polish poet was a kind of possible correlation of traditional virtues of patriarchal Gemeinschaft with modern eguliiurian and emancipation imperatives. The paper also deals with the problem of distant Mickiewtcz's Jewish background as one of the willy-nilly preconditions of his philosophical as well as poetical self-conscious riess. And also, the paper deals with the ambiguity of so substantial for Mickiewicz (as well as for European romantic culture itself) Napoleonic myth.
Key words: poetry, Miekiewicz's poetry, Solovyov's philosophical methodology, Polish messianism, patriarchal way of life, revolution, emancipation, freedom, Jewish people, «Napoleonic idea».
Ты ж, сверхъестественно умевший В себе вражду уврачевать...
Федор Тютчев1.
Казалось бы, что можно еще сказать о мессианизме Адама Мицкевича и его отражениях в мышлении и творчестве Соловьева2 после всего, что написа-•но о Соловьеве и Мицкевиче в трудах о. Сергия Соловьева, Мариана Здзехов-ского, Ежи Мошиньского, Станислава Пигоня, Анджея Валицкого, Гжегожа Пшебинды, Яна Красицкого и многих-многих других. Однако тема едва ли исчерпана. Оно и не случайно.
1
Давным-давно, на исходе позапрошлого века, когда еще жил и творил Соловьев, на страницах немецкой социал-демократической газеты «Leipziger Volkszeitung» Роза Люксембург опубликовала статью «Адам Мицкевич». Статья, разумеется, написана на тогдашнем марксистском политическом жаргоне, но пронизана она любопытной и, по существу, неоспоримой мыслью: подобно тому, как в Германии высшим достижением национальной культуры, завещанным будущему, является немецкая классическая философия3, так и в определении будущих судеб Польши аналогичную роль призвана сыграть дворянсхая романтическая поэзия XIX столетия4.
Действительно, польское мессианство позапрошлого века - и в философии, и в поэзии (наследие Мицкевича, Красиньского, Словацкого, Норвида, Хёне-Вроньского, Цешковского и др.), впитав в себя несомненные влияния немецкой классической философии - и именно в тот период, когда национальная
1 Тютчев Ф.И. От Русского по прочтении отрывков из лекций г-на Мицкевича// Лит. газета. М„ 23.07.1986. №30 (5096). С. 7 [1].
2 Первый знак этого отражения - письмо Соловьева кн. Д. Н. Цертелеву из Варшавы от 27.07.1875 (Соловьев B.C. Собр. соч. Письма и приложение. Bruxeltes: Жизнь с Богом, 1970. Вторая пагинация. С. 227) [2].
3 В отличие от Энгельса, Е Люксембург и Маркса относит к плеяде немецких классических философов.
4 См.: Luxemburg R. Adam Mickiewicz // Luxemburg R. Schriften über Kunst und Literatur. Dresden: Der Kunst, 1972. S. 7-13 [3J.
история польского народа и его культура казались делом почти безнадежно проигранным, поставило особый акцент на мышление, созерцание, рефлексию, поэзию как на неотъемлемые и существенные моменты человеческой деятельности - вплоть до повседневных трудов. И через человеческий праксис - на неотъемлемые моменты самой истории5.
И если говорить о проблеме «Мицкевич и история», то важно иметь в виду, сколь существенно было для Мицкевича погружение в трагическую историю многих поколений своего народа - в историю прошлого, в текущую историю, в историю чаемого будущего. А по принципу некоего поэтического и философского контрапункта - чувство того беспощадного одиночества, на которое обрекает истинного поэта его поэтическое, следовательно - и духовное служение6.
А уж если говорить об истории, то одна из важнейших интуиций Мицкевича, подхваченных позднее Соловьевым, неразрывная духовно-историческая связь славянских народов с судьбами еврейства. Тема эта - почти что неисчерпаемая, захватывающая огромные пласты не только историографии, но и библеистики, христианского богословия, социологии, истории мысли и поэзии.
Однако - «нельзя объять необъятного».
И посему ограничусь лишь частной задачей: трактовкой этой проблемы на страницах едва ли не вершинного труда Мицкевича - поэтической эпопеи «Пан Тадеуш» (1832-1834). Будем работать с польским оригиналом, давая к нему русские прозаические переводы7.
Работа с «Паном Тадеушем», на мой взгляд, тем более важна, что некоторое мерцание поэтических, философских и исторических смыслов лишний раз убеждает нас в том, что поэтическое творчество - вещь, несомненно, более емкая и богатая, нежели знание идеолога, стремящегося к инвариантным формулировкам и смыслам8.
А уж если говорить о еврейской теме в «Пане Тадеуше», то тема эта не случайна.
По землям Речи Посполитой, подвергавшимся неоднократным переделам со стороны окружающих держав на протяжении последней четверти XVIII -
5 См.: Woodrow-Januszewski В. Mesjanizm Mickiewicza-towianczyka zjawiskioem intelektualnie prowokacyjnym //Studia filozoficzne. Warszawa, 1972. № 10. S. 47-48 [4]. О рефлексах польской романтической мысли и культуры в наследии Папы Иоанна Павла II см.: Рашковский Е.Б. К поэтике Кароля Войтылы: введение от переводчика// Иоанн Павел II. Постижение любви. М.: ВГБИЛ им. М. И. Рудомино, 2011. С 241-244 [5].
6 См.: Kawyn St. Artysta. Wiersz. Dzialacz // Kawyn St. Mickiewicz w oczach swoich wspolczesnych. Krakow: Wyd. Literackie, 1967 S. 7-8 [6].
7 Источник текста - академическое издание поэмы: Mickiewicz A. Pan Tadeusz // Dziela. Т. 4. Warszawa: Czytelnik, 1955.473 s. [7]. В дальнейшем я буду ссылаться на разделы поэмы («Книги») и строки, размеченные при текстологической подготовке этого издания и воспроизведенные на его страницах.
8 См.: Rashkovsky Е В. Concerning the Philosophical Background of Lyrical Poetry: Some Preliminary Notes // Вестник РУДН. Сер.: Философия. M„ 2014. № 1. С 53-58 [8].
первой половины XX столетия, пролегал «еврейский пояс» тогдашнего ьпра. «Пояс» этот простирался от берегов Северного моря и Балтики до берегов Черного моря и Адриатики. Как известно, этот многомиллионный «пояс» был уничтожен гитлеровскими варварами на протяжении 30-40-х годов прошлого века. Но память о нем до сих пор жива в мировой культуре.
Есть еще одна возможная предпосылка озабоченности Мицкевича еврейской темой: обстоятельство скрывавшееся, но непреложное. Известно, что Маевские, предки поэта по материнской линии, как и целый ряд иных шляхетских родов Речи Посполитой, начинали свое родословие от еврейских сектантов, перешедших в католичество в XVII столетии9. И эта родовая полутайна Мицкевичей, возможно, могла быть существенным стимулом для мышления и творчества поэта.
2
Итак - «Пан Тадеуш, или Последний наезд на Литве».
Время действия - 1811-1812 годы; трагический эпилог поэмы относится к началу 1830-х годов, времени «Великой эмиграции», последовавшей за восстанием 1830-1831 гг.
Место действия - фольварки, замки, деревни и леса Беловежского края (Новогрудский повет Гродненского воеводства бывшего Великого княжества Литовского, территория которого в результате разделов Речи Посполитой перешла к Российской империи, а ныне входит в состав Республики Беларусь).
Сюжет - своеобразной польской иронической «Махабхараты»: казалось бы, случайно вспыхнувшая братская война, смысл и ход которой оказались непредвиденными. Однако смысл этот постигается не напрямую, но, скорее, некоторым косвенным, «боковым» зрением: в основе истории - не разрешение внешних противоречий, но становление дальних предпосылок внутреннего роста и очищения душ. Очищения - в виду всей преступной запутанности и неразрешимости прошедшей истории и открытости истории будущих времен.
Итак, «Пан Тадеуш» романтический ирои-комический эпос о мучительном водоразделе двух эпох: эпохи глубокой архаики и эпохи современной, или -если прибегнуть к нынешней терминологии - модерн-эпохи. Наполеоновские войны были для народов Центральной и Восточной Европы едва ли только началом этого водораздела.
Отдаю себе отчет в том, что определение поэмы как ирои-комического эпоса на гранях современности может показаться кому-то парадоксальным, вопиюще нефилологичным. Однако ничего не поделаешь. Таков сам Мицкевич, с его надрывной самоиронией, такова и его поэма: поэма на разломах архаической и современной эпох.
Первая эпоха - уходящая, сгорающая в конкретной истории наполеоновских войн. Эпоха как бы полуприродного, патриархального, ритуализирован-
5 См.:Мицкевич// Краткая еврейская энциклопедия.Т. 5. Иерусалим: Об-во по исследованию евр. общин, 1990. Стлб. 377 [У].
ного и - не побоюсь сказать отчасти предысторического существования. Преды сторического - даже при всех этих укоренившихся в польской дворянской жизни латыни, галантных манерах и весьма развитой юриспруденции. И всё же в этой шляхетской действительности среди Беловежской пущи доминируют не «цивилизация», не «прогресс» или «демократия» (в этом полупатриархальном, былинном, анимистическом м1ре сами эти слова произносятся лишь в иронических контекстах, как обозначение чего-то чуждого, излишнего, несу-разного)10, но доминирует погруженность человека в природно-космические ритмы и в регрессию к легендарному «сарматскому» прошлому: решая свою дворянскую распрю, люди склонны, скорее, обращаться не к юридической волоките, но к вооруженному «наезду» (га]агс1) на усадьбу оппонента...
Многие исследователи творчества Мицкевича обращают внимание на один характерный след архаического мышления в поэме. Т&кие обобщающие понятия, как, скажем, «дерево», «зверь», «фрукт», «овощ», почти отсутствуют, но зато соответствующие этим понятиям предметы до тонкости детализированы. Правда, в Книге 3 поэмы («Игры любви», строки 260-289) существует целый вдохновенный гимн грибам, но и то - с тончайшей художественной детализацией. •
И как ей положено, эта полуприродная, былинная эпоха, словно чудом переехавшая в эпоху регулярных армий, революций и бонапартизма, оказывается эпохой братских клановых войн. Внезапно вспыхнувшая родопая война Горешков и Соплиц11, вооруженный «наезд», а по существу погром, учиненный графом ГЬрешкой и возбужденной им шляхетской мелкотой против усадьбы Соплиц, - это как бы полукомический вариант войны 1Ърациев и Куриациев, войны Пандавов и Кауравов, кровавых усобиц среди племен Израилевых, как описаны они в «былинных» и хроникальных разделах Библии (Книги Судей, Книги Хроник - Паралипоменон).
Однако этот былинный, полупатриархальный м1р, при всём вызываемом им поэтическом умилении (хотя и изрядно сдобренном авторской иронией), предстает в поэме как м1р обреченный. М1р на грани распада. И сама былинная, разудалая психология героев - хотя и дополнительный, но всё же действенный фактор этой обреченности. На повестке дня - новый м^р, новый зон неумолимой современности.
3
Ситуативное предвестие гибели старого м!ра начинается на фольварке Соплицово и его лесных окрестностях: с праздника, который включает в себя
10 Правда, в поэме есть и случай употребления слова «революция» в серьезном и позитивном контексте: «Революции весьма нуждаются в чудаках!» (книга 6 - «Шляхетский поселок», строка 280). Но подразумевается под этим словом, прежде всего, возможность шляхетско-крсстьянского восстания против царской власти на Литве.
11 Nota bene. Сами отчасти комические именословия фамилий этих враждующих шляхетских родов (как и многих иных родов польской магнатерии и шляхты) выдают их дальние древнерусские корни. Ведь когда-то, в Киевские времена, этот край именовался Черной Русью; и некоторые крестьяне и слуги в поэме, хотя и именуются «литвинами», говорят между собой «по-русски» (т.е., по существу, по-белорусски).
и медвежью охоту. Клан Соплиц, возглавляемый Судьею (дядей юного заглавного героя поэмы), со своими клиентами и вкупе с молодым графом ГЪрешкой, убивает медведя - как бы тотемного зверя этой патриархальной, шляхетской (можно было бы сказать - «беловежской») Польши12.
Но вот за страшной гибелью медведя, который в своей агонии чуть было не задрал двух юношей - Тадеуша Соплицу и графа Горешку, раздаются по всей округе торжествующие звуки рога Войского Гречехи13, знаменующие победу людей, по существу, над собственным тотемистическим прошлым. И трижды повествует поэт о звуках рога Войского надо всей округой (книга 4 - «Дипломатия и охота», строки 678-679,685-686, 694-695):
.. .wszystkim siq zdawato, 2е Wojski wci^z gra jeszcze, a to echo grato.
(«...и всем казалось, // Что Войский продолжает играть, но играло эхо»).
Воистину - отходная старому Mipy.
Но только вот вслед за торжествующими звуками рога над поверженным медведем и разворачивается в ходе ирои-комического повествования неприглядная правда этого сантиментально-идеализированного, патриархального Mipa: спесь, мстительность, коварство, предательские убийства, сутяжничество, насилие. И всё это возможно смыть лишь покаянием и страданием - вплоть до самоотречения и смерти.
Из дальнейшего повествования мы узнаём, что во время штурма екатерининскими войсками родового замка графов ГЪрешек младший брат мудрого и гуманного Судьи - Яцек Соплица - исподтишка убивает некогда незаслуженно оскорбившего его владельца замка, старого графа, а сам замок отходит к Судье Соплице, умеющему при надобности налаживать отношения с российскими властями.
Приоткрывается вся неприглядная «обратная перспектива» агонизирующей магнатско-шляхетской Речи Посполитой.
А чтб же Израиль? Каковы же еврейские судьбы на землях растерзанной Речи Посполитой? Евреи - как бы чужаки, но в то же время и неотъемлемые сопричастники этого уходящего в прошлое патриархально-былинного Mipa.
Корчма, арендуемая у панов Соплиц преданным им трактирщиком и музыкантом Янкелем, - как бы вестник о Ноевом ковчеге или о Соломоновом храме среди Беловежья (книга 4 - «Дипломатия и охота», строки 177-186); Большая Медведица над Беловежьем - как бы «колесница Давидова» (там же, строки 77-78), а созвездье Дракона - как бы подвешенный в небе Левиафан (книга 8 -«Наезд», строки 89-92), о чем «старые литвины» прознали у раввинов (там же, строки 87-88).
121Ьрои поэмы часто называют Польшу (РоЬк$) архаическим именем Ро1згсга, почти созвучным слову «ривгсга» (пуща).
13 Войский - номинальный руководитель шляхетского ополчения, уполномоченный также заботиться о семьях ополченцев.
И - увы - в поэме мы встречаем и такой отзвук «нормального» архаического мышления о евреях, как кровавый навет: всего лишь неполные три строчки. Мелкая «шляхтюра», возбужденная молодым графом 1Ърешкой и его верным слугой - подпанком Гёрвазием Рембайлой (одна фамилия старого рубаки -rqbaczu - чего стоит!) против Соплиц, бесчинствует в захваченном доме Судьи. Бесчинствует и сам граф. И тогда —
. ..wszystkich zaghiszyl wrzask Zosi, Która krzyczala, Sisjdzi<= obj^wszy rckemi, Jak dziecko od Zydów klute igetkami.
(«.. .Всё перекрыл визг Зоей, // Обхватившей Судью руками, II Словно дитя, которого евреи колют иголками».) (Там же, строки 668-670).
К чести Мицкевича следует сказать, что и здесь сохранена поэтом та ироническая дистанция, которая характеризует весь его поэтический дискурс при описаниях старой, шляхетской, былинной, «сарматской» Польши...
4
И за всем этим любованием-развенчанием архаической старины - во всём его амбивалентном блеске и драматизме - открывается другой, новый Mip: Mip собственно истории. Истории динамичной, пламенеющей, если можио так выразиться - огнестрельной14.
Остановимся на активных и разнохарактерных героях этой Собственно-Истории, т.е. истории осознанной.
Сам заглавный герой поэмы - юный пан Тадеуш Соплица - борец за свободу Польши и освободитель (вместе с невестою Зосей) своих крестьян.
Император Наполеон - он как бы «за кадром», но именно с ним и с его воинством наивно связывают тогдашние поляки надежды на восстановление своего отечества.
Как известно, и сам Мицкевич заплатил немалую дань романтической наполеоновской мифологии. И всё же текст поэмы свидетельствует, что «наполеонизм» Мицкевича далеко не безоговорочен.
Один из эпизодических персонажей поэмы - сельский мудрец, шляхтич-крестьянин Мацей Добжиньский, рыцарь без страха и почти что без упрека, -отказывается сражаться за Польшу в подчиненном Наполеону легионе легендарного Домбровского:
Sam widziaíem, kobiety w wioskach napastuj^ Przechodniów odzieraj^, koscioty rabuj^! Cesarz idzie do Moskwy! daleka ta droga, Jesli Cesarz Jegomosc wybrat bez Boga!
11 Об антитезе холодного и огнестрельного оружия в поэме речь пойдет ниже.
(«Сам видал: [французы] бесчестят женщин по деревням, // Обирают путников, грабят храмы! // Император идет на Москву? Только далека Его Величеству дорога, коли отправился он [в поход] без Бога».) (книга 12 - «Возлюбим друг друга!», строки 392-395).
1енерал Домбровский и его соратники приходят в составе войск Наполеона на отторгнутую императорской Россией землю Великого княжества Литовского как освободители. Кстати сказать, в составе легиона Домбровского возвращаются в Беловежье и помирившиеся былые враги - Тадеуш Соплица, успевший получить боевую рану, и молодой граф Шрешко.
Домбровский обращается к состарившейся шляхетской вольнице, чьи тяжелые, неудобные, устаревшие к началу XIX столетия мечи и сабли - как бы живые для их владельцев существа, носящие имена собственные:
Widziec te Scyzoryki ¡ te wasze Brytwy, Ostatnie ekzemplarze starodawnej Litwy.
(«Видать, все эти ваши Перочинные Ножички да Бритвы - // Последние реликты старосветской Литвы».) (книга 12 - «Возлюбим друг друга!», строки 250-251).
И мало кому из воинства генерала Домбровского, привыкшего к новейшему огнестральному оружию и легким штыкам, под силу поднять принадлежащий Гервазию Рембайле старинный меч по имени Перочинный Ножик (Scyzoryk). Разве что генералу-богатырю Князевичу, да и то - ненадолго.
Иеромонах-бернардинец Робак, под личиной которого скрывается убийца старого графа Горешки Яцек Соплица, - всю жизнь казнящийся своей виной и скрывающийся от традиционного польского правосудия неведомый отец Тадеуша, но он же - и революционер-конспиратор, готовящий восстание поляков против российского самодержавия. И только на смертном одре ксендз Робак с покаянием открывает свои тайны почти двадцатилетней давности...
Пленительная юная Зося, возлюбленная, а затем и невеста Тадеуша, - внучка некогда предательски застреленного Яцеком Соплицею-Робаком старого графа Кэрешки. Она родилась в сибирской ссылке, куда угодила после подавления восстания Костюшки ее семья. Зося говорит о себе:
О moim rodzie malo wiem i nie dbam o to; iyie pomn^ ie byla ubog^, sierota...
(«Мало что знаю о своем роду и не особо этим озабочена; // Помню только, что была бедной, сиротой...») (там же, строки 518-519).
Эротичная петербургская щеголиха Телимена - дальняя родственница Со-плиц и одновременно - воспитательница сироты Зоей. Обеих приютил в своем доме Судья, а его неузнанный родной брат Яцек-Робак тайно мечтает о браке своего сына Тадеуша с внучкою погубленного им старого графа. Что, вопреки
влюбленной в Тадеуша, но всё же доброй Телимене, в конце концов и сбывается. Однако - уже после кончины Робака.
Молодой граф Горешко - вестник европейской образованности в Беловежской глуши.
И наконец, среди вестников и протагонистов этого нового, собственно-исторического Mipa - два благородных иноплеменника: русский офицер Никита Рыков (человек, верный своему императору и своей армии, но уважающий и понимающий поляков и умеющий с ними ладить) и еврей Янкель.
И что важно во многих отношениях, именно с Янкелем и шире - с еврейством связана в поэме Мицкевича тема Собственно-Истории, иными словами -Современности.
5
Есть в заключительных разделах поэтического повествования два эпизода, связанных с триумфом и славословием этого Mipa Собственно-Истории, истории как Испытания и Самопознания, истории как Искупления за все грехи, за всё яростное и поработительное «сарматство» прошлого.
Один эпизод - это свадебное решение Тадеуша и Зоей: приняв на себя бремя будущей бедности, освободить своих крестьян и наделить их землей. Действительно, из истории известно, что несколько польских шляхтичей-легионеров, вернувшись на Литву вместе с войсками Домбровского летом 1812 г., по идеалистическим мотивам приняли именно такие решения. Такие решения были возможны в связи с тогдашним стремительным пересменком властей и, соответственно, с упрощением бюрократических процедур: русские ушли, французы (с их освободительной риторикой) пришли, наполеоновское царствие -не вечно, а что дальше будет - Бог весть...
Однако в плане понимания поэмы Мицкевича и всего комплекса его наследия - не это главное. Пивное же в том, что Мицкевич как бы «опрокинул в прошлое» свои народнические мечты о справедливом будущем примирении шляхты и крестьянства.
Другой эпизод - импровизируемое Янкелем на цимбалах на свадьбе Тадеуша и Зоей (где молодые господа, по старому шляхетскому обычаю, прислуживают своим крестьянам) и притом - в присутствии генерала Домбровского - славословие трагическому прошлому Польши и чаянию будущей польской свободы. Славословие - по всем правилам романтического симфонизма позапрошлого века. То был, по словам Мицкевича, «всем концертам концерт: koncert nad koncertami»...
Ворвавшийся в Беловежское захолустье Mip европейской динамики и свободы - Mip нелегкий и проблематичный, навязывающий полуархаическим людям крутую перестройку и перекройку их вековых укладов. И не случайно один из самых зловещих и в то же время трогательных персонажей поэмы -графский ключник-шляхтич Гёрвазий15 - говорит о решении своих патронов, Тадеуша и Зоей, освободить крестьян с наделами:
13 Нельзя в этой связи не вспомнить, с какой убедительностью и художественной силой сыграл 1£рвазия в фильме Анджея Вайды «Пан Тадеуш» великий актер Даниэль Ольбрыхский.
Wszak wolnosc nie jest chlopska rzecz, ale szlachecka! Prawda, ze siç wywodzim wszystcy od Adama, Alem styszat, ±e chiopi pochodz^ z Chama, Zydowie od Jafeta, my szlachta od Sema, A wiçc panujem jako starsi nad obiema. Juzci pleban inaczej uczy na ambonie... Powiada, te to by to tak w Starym Zakonie, Ale skoro Chrystus Pan, choé z królów pochodzil, Miçdzy Zydami w chtopskiej stajnie siç urodzil; Niech i tak bçdzie, kiedy inaczej nie moína ! <...>
(«Всё же свобода - дело не мужицкое, но шляхетское! // Правда, все мы происходим от Адама, // Но я слыхал, что мужики происходят от Хама, И Жиды - от Яфета, а мы - шляхта - от Сима (sic!!!). // И посему мы, как старшие, властвуем над теми и над другими, // Однако нынче приходской ксендз иначе учит с амвона... // Он говорит, что так было лишь по Ветхому Завету, // Но коль скоро Христос-ГЬсподь, хоть и царского родословия, - // Он всё же родился среди жидов и в мужицком хлеву,// И посему уравнял и примирил все сословия, // И да будет так, коли иначе невозможно!») (там же, строки 539-549).
6
А трактирщик-цимбалист Янкель, захваченный эмансипационными веяниями новой эпохи, - кто он такой?
О социально-религиозном облике Янкеля из текста поэмы мы узнаём немало.
Он - верный клиент рода Соплиц, арендующий у них корчму, благочестивый еврей-митнаггед (т. е. религиозный традиционалист, противник хасидизма), оборотистый коммерсант, один из нотаблей местной еврейской общины, но одновременно - и связанный с Яцеком Соплицею-Робаком польский революционер-конспиратор. Скорее всего, именно он первым занес в Беловежскую глушь польский революционный гимн «Мазурку Домбровского»; именно он вместе с Робаком прячет у себя в корчме наконечники пик,..
И что еще важно для нашего анализа: Янкель - некая духовная эманация самого Мицкевича, тайно носившего в себе памятование о своем дальнем еврейском background'е и одновременно - сначала тайно, а затем и явно носившего в себе пламя польской революции.
Но это не всё. Мицкевич наделяет Янкеля собственным даром музыкально-поэтической импровизации16, доверяет этому герою своей поэмы «koncert nad koncertami» - симфоническую (по существу) фантазию о судьбах Польши.
Здесь - самое время вспомнить о «Египетских ночах» Пушкина. Известно, что Мицкевич - один из прообразов итальянца-импровизатора, занесенного
16 Nota bene. Именно собственной, личной импровизации, а не воспроизведения старинных образцов ! И в этом - тоже дух Современности...
судьбой на петербургские гастроли. Мучительное промедление итальянца перед началом импривизации - промедление перед «приближением Бога»17...
Неслучайно и Янкель мучительно медлит перед началом своего «концерта» и, уступая лишь ласковым уговорам Зоей, начинает импровизацию...
7
Оборотная сторона этой новой, освобождающей, пламенеющей истории открывается нам не только благодаря - если вспомнить 1ершензона - «медленному чтению»18 двенадцати книг поэмы, но даже благодаря самой ее композиции: от эйфорической 12-й книги - с героической щедростью Тадеуша и Зоей и янкелевым «Всеконцертом» - прыжок к первым строфам Эпилога, относящегося к событиям «Великой эмиграции», последовавшей за восстанием 1830-1831 гг. Прыжок от величавого александрийского стиха двенадцати книг поэмы к нервному пятистопнику:
Biada nam, zbiegi, íesmy w czas morowy L^kliwe nieáli za granice glowy! Bo gdzie st^pili, szJa przed nimi trwoga, W kazdym s^siedzie znajdowali wroga, Ai ñas objqto w ciasny krqg laAcucha I kazdsi oddac со najpr^dziej ducha.
(«Горе нам, изгнанники, когда в гибельное время // В страхе уносили мы головы за рубеж! // Ибо на какую бы землю не ступали - шла впереди нас тревога, // В каждом ближнем подозревали мы врага, // Словно стягивало нас круговой цепью, // И дышать было всё труднее».) (Эпилог, строки 5-10).
Вчитываясь в текст поэмы, мы постигаем всю многозначность этой новой, пламенеющей, раскрывающейся в своих, казалось бы, непредвиденных последствиях истории: общей истории и поляков, и евреев, и литовцев, и русских. Общей истории Европы и Mipa.
А огнестрельное оружие воспринимается как некая весть об этой многозначности, связанной, между прочим, и с порабощенностью человеческих судеб техническими усовершенствованиями.
Неслучайно Яцек Соплица-Робак, некогда предательски застреливший старого графа, произносит в своей предсмертной исповеди:
Przekleta broil ognista! Kto mieczem zabija, Musi skladac sis, natrzed, odbija, wywija, Mo4e rozbroic wroga, miecz w póJ drogi wstrzymac; Ale ta broñ ognista, dosyc zamek imad, Chwila, jedna iskierka...
17 См.: Египетские ночи Н Пушкин A.C. Собр. соч. Золотой том / ред., библиогр. очерк и примеч. Б.Томашевского, М.: Имидж, 1993. С. 647 [10].
18 Северная любовь Пушкина // Кршензон М.О. Избранное. Т. 3: Образы прошлого. М.: Университетская книга; Иерусалим: Gesharim, 2000. С. 7 [11].
(«Будь оно проклято, огнестрельное это оружие! Кто бьется на мечах, П Должен отбиваться, изворачиваться, И Он может, разоружив противника и замахнувшись, задержать налету удар меча; // Но вот огнестрельное оружие -достаточно спустить курок, [достаточно] мгновения, искорки единой...») (книга 10 - «Эмиграция. Яцек», строки 754—758)и.
И до самой кончины Мицкевича исповедовавшийся поэтом наполеоновский миф (Наполеон - обетование возрождения «распятой» соседними монархиями Польши и будущего, неприневоленного единства славянства и Европы, обетование будущей человеческой свободы20) - также весьма многозначен. Для поляков наполеоновская война с Российской империей - дальнее предвестие надежды. Но она же и вносит дисгармонию и ужас в первичный лад природы: птицы преждевременно улетают прочь; беловежский зубр, спугнутый свистом гранаты, скрывается в глубь своей Пущи (см.: книга 11 - «Ещ 1812», строки 20-66).
А уж о скептической реплике Мацея Добжиньского по части наполеоновского похода на Москву говорилось в главке 4 нашего рассуждения...
8
Каковы же теоретические итоги представленного выше рассуждения о поэме Мицкевича?
В плане чисто концептуальном, они могут показаться не особо богатыми, но, как мне кажется, они небесполезны в плане постижения польской истории, духовности и самосознания. Ведь именно фактор самосознания подчас и является едва ли не единственной гарантией выживания и спасения польской нации, которая на протяжении XIX - первой половины XX века неоднократно принуждалась к ассимиляции, а подчас - как это было в случае с германским национал-социализмом - и к физическому уничтожению.
«Пан Тадеуш» важнейшая «кодовая» книга польской истории и культуры. Книга печали и надежды. На этой книге воспитывались такие столь разные деятели польской общественной и духовной истории, как Юзеф Пилсудс-кий, Юлиан Тувим, папа Иоанн Павел И, Чеслав Милош, Анджей Вайда и др.
И что еще важно в плане «медленного чтения» поэмы: как бы апокалнпти-чески не слагалась ситуативная история минувших веков, каковы бы ни были многозначные перспективы века нынешнего, - еврейская проблематика глубочайшим образом вживлена в польский и общеславянский духовный космос21. Не-
19 Речь, разумеется, о кремневом гладкоствольном оружии.
20 Этому мифу отдал дань и Пушкин, относившийся к Наполеону куда критичнее, нежели Мицкевич. Достаточно вспомнить последнюю строфу его оды «Наполеон»:
Хвала!.. Он русскому народу Высокий жребий указал И Mipy вечную свободу
Из мрака ссылки завещал. (Пушкин А.С. Наполеон. [1821] И Указ. изд. С. 382 [12]).
21 Если вспомнить относительно поздние тексты Мицкевича, еврейство - «старший брат» славян (см.: Mickiewicz A. Sklad zasad [1848] H Op. cit.T. 12. S. 7 [13]).
обратимо вживлена. Но нечто подобное - только в обратном порядке - можно сказать и о духовном космосе еврейского народа.
"йк что мессианские темы мышления Мицкевича, во всём сплетении их архаических и остро-современных смыслов, - не область единственно лишь чистых фикций и фантазий: за ними - реальный опыт истории прошедших столетий.
Думается, что это «медленное чтение» поэмы Мицкевича проливает и некоторый дополнительный свет на генезис и содержание той философии соотнесения подлинного «князя» философской мысли России Владимира Сергеевича Соловьева. Той философии, которая берет на себя противоречия как собственные, так и самой истории, и, не пытаясь дать рецептуру окончательных решений, заставляет задумываться о духовных векторах наших судеб22.
Список литературы
1. Тютчев Ф.И. От Русского при прочтении отрывков из лекций г-на Мицкевича // Лит. газета. М„ 23.07.1996. № 30 (5096). С, 7
2. Соловьев B.C. Письмо кн. Д.Н. Цертелеву. Варшава. 27071875 // Соловьев B.C. Собр. соч. Письма и приложение. Bruxelles: Жизнь с Богом, 1970. Вторая пагинация. С. 227
3. Luxemburg R. Adam Mickiewicz // Luxemburg R. Schriften Über Kunst und Literatur. Dresden: Der Kunst, 1972. S. 7-13.
4. Woodrow-Januszewski B. Mesjanizm Mickiewicza-towiaiiczyka zjawiskiem intelektualnie prowokacyjnym // Studia filozoficzne. Warszawa, 1972. № 10. S. 31-52.
5. Рашковский Е.Б. К поэтике Кароля Войтылы it Иоанн Павел II. Постижение любви. М.: ВГБИЛ им. М. И. Рудомино,2011. С 241-244.
6. Kawyn St. Artysta. Wiersz. Dzialacz // Kawyn St. Mickiewicz w oczach swoich wspofaesnych. Krak6w: Wyd. Literackie, 1967. S. 7-18.
7 Mickiewicz A. PanTadeusz // Dziela.T. 4. Warszawa: Czytelnik, 1955.473 s.
8. Rashkovsky E. B. Concerning the Philosophical Background of Lyrical Poetry: Some Preliminary Notes // Вестник РУДН, Серия: Философия. M., 2014, № 1. С. 53-58.
9. Мицкевич // Краткая еврейская энциклопедия. Т. 5. Иерусалим: Об-во по исследованию евр. общин, 1990. Стлб. 377-379.
10. Пушкин A.C. Египетские ночи // Пушкин A.C. Собр. соч. Золотой том / ред., биб-лиогр. очерк и коммент. Б,Томашевского. М.: Имидж, 1993. С. 642-648.
И. IïpuiCH JOH М.О. Северная любовь А С Пушкина // ТЪршеизон М.О. Избранное. Т. 3: Образы прошлого. М.: Университетская книга; Иерусалим: Gesharim, 2000. С. 7-30.
12. Пушкин А.С Наполеон ]1821] // Пушкин A.C. Собр. соч. Золотой том / ред., биб-лиогр. очерк и коммент. Б. Томашевского. М.: Имидж, 1993. С. 381-382.
13. Mickiewicz A. Sktadzasad //Mickiewicz A. Opus cit. T. 12. S. 7-8.
14. Рашковский Е.Б. Смыслы в истории. Исследования по истории веры, познания, культуры. М.: Прогресс-Традиция,2008.376 с.
References
I.Tyutchev, FI. Ot Russkogo pri prochtenii otryvkov iz lektsiy gospodina Mitskevicha [From Russian Man after Reading Fragments from Mr. Mickiewicz Lectures], in Literaturnaya gazeta. Moscow, July, 23,1996, no. 30(5096), pp. 7
22 См.: Рашковский Е.Б. Смыслы в истории. Исследования по истории веры,познания,культуры. М.: Прогресс-Традиция, 2008. С. 187-209 [14],
2. Solov'ev, VS. Pis'mo kn. D.N. Tsertelevu. Varshava, 27.07.1875 [The Letter to Prince D.N.Tsertelev. Warsaw, July,27,1875], in Solov'ev, VS. Sobmnie sockineniy. Pis'ma iprilozhenie [Works. Letters and Supplies], Bruxelles: Zhizn's Bogom, 1970. Second pagination, 227 p.
3. Luxemburg, R. Adam Mickiewicz, in Luxemburg, R. Schriften über Kunst und Literatur [Writings on art and literature], Dresden: Der Kunst, 1972, pp. 7-13.
4. Woodrow-Januszewski, B. Mesjanizm Mickiewicza-towiariczyka zjawiskiem intelektualnie prowokacyjnym [Messianism Mickiewicz the phenomenon intellectually provocative towianczyka], in Studio fibzoficzne. Warszawa, 1972, no. 10, pp. 31-52.
5. Rashkovskiy, E.B. K poetike Karolya Voytyly [Towards the Poetics of Karol Wojtyla], in loann Pavel II. Postizhenie lyubvi [Comprehending of Love], Moscow: VGBIL im. M.I. Rudomino, 2011, pp. 241-244.
6. Kawyn, St. Artysta. Wiersz. Dzialacz. Kawyn St. Mickiewicz w oczach swoich wspölczesnych. Krakow: Wyd. Literackie, 1967, pp. 7-18.
7. Mickiewicz, A. Pan Tadeusz. Dziela. T. 4. Warszawa: Czy telnik, 1955.473 p.
8. Rashkovsky, E.B. Concerning the Philosophical Background of Lyrical Poetry: Some Preliminary Notes. Bull, of Peoples' Friendship Univ. Series: Philosophy Moscow, 2014, no. 1, pp. 53-58.
9. Mitskevich. Kratkaya evreyskaya entsiklopediya. T, 5 [Short Jewish Encyclopedia. Vol. 5], Ierusalim: Obshchestvo po issledovaniyu evreyskikh obshchin, '1990. Col. 377-379.
10. Pushkin, A.S. Egipetskie nochl [The Nights of Egypt], in Pushkin, A.S, Sobraniesochineniy. Zolotoy torn [Works. The Oolden Volume), Moscow: Imidzh, 1993, pp. 642-648.
11. Gershenzon, M.O. Severnaya lyubov' A.S. Pushkina [Pushkin's Northern Love], in Gershenzon, M.O. Jzbrannoe. T.'3: Obrazy proshlogo [Selected Works. Vol. 3: The Images of the Past], Moscow: Universitetskaya kniga; Ierusalim: Gesharim, 2000, pp. 7-30.
12. Pushkin,A.S. Napoleon [1821], in Pushkin, A.S. Sobranie sochineniy. Zolotoy torn [Works. The Golden Volume], Moscow: Imidzh, 1993, pp. 381-382.
13. Mickiewicz, A. Sklad zasad. Mickiewicz A. Op. cit.T. 12. E 7-8.
14. Rashkovskiy, E.B. Smysty v tstorii. Issledovamya po istorii very, poznaniya, kul'tury [Meanings in History. Studies in the History of Faith, Cognition and Culture], Moscow: Progress-Traditsiya, 2008.376 p.
УДК 1:316.722(438:470) ББК 87.3(2:4 Пол)522
МЕСТО ПОЛЬШИ В РУССКОЙ ИСТОРИОСОФСКОЙ МЫСЛИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХГХ ВЕКА (ВЛ. СОЛОВЬЕВ, Н. ДАНИЛЕВСКИЙ, М. БАКУНИН)
Е.М. АМЕЛИНА ТЪсударсгвенный университет управления Рязанский пр., 99, г. Москва, 109542, Российская Федерация E-mail: [email protected]
Анализируются взгляды отечественных мыслителей второй половины XIX я. (Вл.С. Соловьев, Н.Я. Данилевский, М.Л. Бакунин), по-разному трактовавших место Польши в своей историософии. Утверждается, что теократическая интерпретация миссии Польши в творчестве Вл.С. Соловьева выражала его идеи европейской интеграции и
