Церковнославянский язык: круг понятий Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Articles

Статьи

Церковнославянский Conceptions язык: of Church Slavonic

круг понятий

Гельмут Кайперт

Рейнский университет им. Фридриха Вильгельма Бонн, Германия

Helmut Keipert

University of Bonn Bonn, Germany

Резюме

Церковнославянский в наше время — это "язык без носителей", но он не во всех отношениях "мертвый". Именно по этой причине он получил у славян разнообразные названия, различное использование которых в филологических публикациях во многом зависит от соответствующих коннотативных (национальных, идеологических и т. д.) намерений авторов. Описание этого языка, как правило, основано на анализе письменных и печатных текстов. Лишь недавно в научный оборот были введены некоторые новые корпусы, дополняющие хорошо известную группу "классических" старославянских рукописей, которые при всем своем авторитете в истории славистики могут дать лишь очень приблизительное представление о богатстве языковой традиции церковнославянского языка в целом, так как в качестве средства реальной (устной) коммуникации этот язык сегодня можно наблюдать только в богослужении. В статье обсуждаются основные лингвистические концепции, применявшиеся к церковнославянскому языку в прошлом и настоящем (праязык, общий язык, литературный язык, язык-расширение и др.); выделяются различные бина-ристские подходы, в которых церковнославянский противопоставляется разговорным идиомам; дается обзор многочисленных внутриязыковых вариантов (связанных с определенным регионом, эпохой, функцией, личностью или группой); обращается внимание на роль реконструкции в современных изданиях церковнославянских текстов и в учебной литературе, а также на часто игнорируемую роль языкового конструирования в ранних церковнославянских грамматиках и словарях; наконец, обсуждается возможность описания

a This is an open access article distributed under the Creative —1 Commons Attribution-NoDerivatives 4.0 International

церковнославянского языка как модели для сравнительного изучения структурного разнообразия славянских языков в его эволюции.

Ключевые слова

церковнославянский язык, старославянский язык, варианты языка, лингвистические концепции

Abstract

In our time Church Slavonic is a "language without native speakers," but it is not in all respects a "dead" one. It is for this reason that the Slavs have given it a great variety of names, the different use of which in philological publications heavily depends on the respective linguists' connotative purposes (e.g., national and ideological interests and so forth). As a rule, the description of the language is based on the analysis of written or printed texts. Only recently have a few additional corpora been introduced in addition to the well-known group of "classical" Old Church Slavonic manuscripts, which, for all their merits in the history of Slavistics, can give only a vague idea of the rich language tradition of Church Slavonic as a whole, since, as a means of actual (oral) communication, it can nowadays be observed only in the liturgy. The article discusses the main linguistic conceptions applied to Church Slavonic in the past and present (root language, i.e., proto-lan-guage, common language, literary language [Schriftsprache], Ausbau language, etc.); singles out binaristic approaches in opposition to vernaculars; gives an overview of the numerous varieties to be differentiated within the language (connected to regions, chronol ogy, functions, individuals, and groups); recalls the role of reconstruction in modern textbooks and the widely neglected construction devices used in early grammars and dictionaries; and, at the end, refers to the possibility of including Church Slavonic as a model for comparative judgments on degrees of diversity in the structural development of Slavonic languages.

Keywords

Chur A Slavonic, Old Chur A Slavonic, language varieties, linguistic conceptions

От редакции

Научная редакция журнала "СловЪне" приняла решение о публикации русского перевода статьи проф. Г. Кайперта "Kirchenslavisch-Begriffe"1 по двум основным причинам. Во-первых, перевод обобщающей концептуальной работы на другой язык неизбежно обогащает этот язык новым категориальным аппаратом: редакция уверена, что благодаря переводу русский терминологический инструментарий славистики обогатится новыми продуктивными понятиями2; во-вторых, публикация статьи на русском языке в

1 Впервые в: [Кешект 2014].

2 Существенные различия между немецко- и русскоязычной традициями в терминологии церковнославянского языка побудили нас рядом с переводом того или иного термина нередко помещать в скобках его эквивалент из оригинала статьи. (Если иное не оговорено, здесь и далее подстрочные примечания принадлежат переводчице.)

международном журнале с открытым доступом несомненно расширит аудиторию её потенциальных читателей. Редакция приносит свою глубокую благодарность издательству "Бе Огиу1ег" за любезное разрешение опубликовать перевод. Предлагаемая статья была изначально задумана редакторами справочника и автором как общее введение в специально планируемые тогда более или менее обширные статьи обо всех редакциях церковнославянского языка, и лишь по этой причине может показаться, что многие обсуждаемые здесь проблемы рассмотрены недостаточно глубоко. Автор статьи передаёт переводчице свою искреннюю благодарность как за сделанные ею библиографические дополнения, так и — прежде всего — за её предложение перевести статью на русский язык, за тщательное и добросовестное осуществление этой идеи и за содержательные замечания, способствовавшие улучшению самого текста.

От научной редакции — Р. К.

Оглавление

1. Предварительные замечания........................................11

2. Церковнославянский как "язык без народа" ("Sprache ohne Volk").......12

3. Термин церковнославянский как обозначение языка ...................13

4. Церковнославянский как славянский праязык (slavische Ursprache) .....15

5. Церковнославянский как язык корпуса текстов (Korpussprache) ........17

6. Церковнославянский как элемент противопоставления (Oppositionsbegriff) . 20

7. Церковнославянский как общеславянский (литературный) язык (Gemeinsprache) ...................................................23

8. Церковнославянский как литературный язык (Schriftsprache)...........25

9. Церковнославянский как язык-расширение (Ausbausprache)............29

10. Периодизация и диахронические (исторические) разновидности .......31

11. Диатопные (региональные) разновидности ...........................33

12. Диафазные (функциональные) разновидности ........................40

13. Индивидуальные и групповые разновидности.........................43

14. Церковнославянский как "реконструкт" (rekonstruiertes Kirchenslavisch) .... 45

15. Церковнославянский как конструкт (Konstrukt) .......................45

16. Церковнославянский как язык-эталон (Etalonsprache) .................47

17. Библиографическая ситуация........................................49

18. Библиография .....................................................51

1. Предварительные замечания

Церковнославянский язык (далее: ЦСЛ) используется сейчас исключительно в качестве языка богослужения, в первую очередь у православных славян и славян-униатов (русских, украинцев, русинов, белорусов, болгар, македонцев и сербов), кое-где также в богослужении Римско-католической церкви у хорватов и чехов. Создан этот язык был на болгарско-македонской диалектной основе в середине IX в. для целей византийской миссии в Моравии. Во главе миссии патриарх Фотий в 860 г. поставил братьев Константина (Кирилла) и Мефодия, которые, будучи уроженцами Салоник, владели языком-диалектом славянского населения региона. Вслед за переводами, сделанными в миссионерских целях этими, как их обычно называют, апостолами славян и их сотрудниками, создавались переводы авторитетных сочинений с греческого (реже — латинского и древнееврейского, в одном случае — древневерхненемецкого) и одновременно — оригинальные сочинения славянских авторов. Так по мере распространения христианства на Балканах и у восточных славян возникла постоянно растущая письменность преимущественно церковно-религиозного содержания, которая поставила ЦСЛ в один ряд с греческим и латынью как основными языками европейского Средневековья, ср.: [Graciotti 2006: 192-222]. ЦСЛ обладает более чем тысячелетней языковой и литературной традицией — от древнейших южнославянских рукописей X-XI вв. вплоть до нынешних русских церковных печатных книг. Удивительная устойчивость этой традиции проявляется, в частности, в том, что Евангелие и Псалтырь русского православного богослужения до сих пор, за исключением сравнительно немногих изменений, сохраняют текст IX в. Кроме того, благодаря своей древности церковнославянские тексты позволяют лингвисту наблюдать некоторые явления раннего состояния славянского языка, которые в других регионах Славии, где письменность запаздывала, уже недоступны наблюдению. Большой лингвистический интерес церковнославянская письменность представляет, наконец, как чрезвычайно богатый, хотя и во многом недооцениваемый источник многочисленных заимствований в славянские национальные языки, в первую очередь в русский. Современный статус "языка без народа" сделал ЦСЛ для славистики феноменом sui generis, поэтому в данной обзорной статье, предваряющей статьи с описанием функционирования ЦСЛ в ряде отдельных славянских регионов3, предлагается характеристика более общих надрегиональ-ных культурно-языковых концепций, которые были созданы в науке для

3 В разделе "Церковнославянский язык" справочного пособия "Die slavischen Sprachen" вслед за этой, обзорной, работой Г. Кайперта помещены статьи: [Miklas, Sadovski 2014; Zivov 2014; Reinhart 2014; Ziffer 2014; Trunte 2014; Marti 2014; Bujukliev 2014].

исследования текстов, относимых к церковнославянской письменности, а затем дается представление об основных разновидностях ЦСЛ, которые стоило бы различать.

2. Церковнославянский как "язык без народа" ("Sprache ohne Volk") От других славянских письменных языков ЦСЛ отличается прежде всего тем, что за время своего существования он стал "языком без народа" и поэтому не может быть определен с точки зрения конститутивного отношения к одной из славянских языковых общностей, подобно тому как мы определяем украинский как язык украинцев или болгарский как язык болгар. Не существует "церковнославян", языком которых мог бы считаться ЦСЛ и которые становились бы его носителями в результате естественной социализации. Поэтому и нет людей, которые так же безоговорочно отождествляли бы себя с текстами, относимыми к ЦСЛ письменности, и испытывали бы к ним такую же эмоциональную привязанность, как сербы или словаки в отношении, соответственно, сербской или словацкой письменности и языкового наследия. За пояснениями, потребность в которых возникает нередко, мы вынуждены обращаться не к носителям ЦСЛ, владеющим им как родным, а — как и латинист в занятиях классической латынью — в лучшем случае к знатокам данных текстов (о границах сравнения ЦСЛ с латынью ср.: [Keipert 1987]). Не находится места для ЦСЛ и среди национальных языков, с XIX в. распределившихся — в принципе без лакун и пересечений — по славянской территории. На языковых картах ЦСЛ можно представить разве что как своего рода "второй язык" с богослужебной функцией (ср. несколько проблематичное представление средневековой сферы его распространения в: [Mares 1990: 2255]). В XX в. под действием как усиливающейся секуляризации, так и национально-филологической рефлексии ЦСЛ как таковой отошел в тень — частично по причине содержания, так как связанная с этим языком церковно-религиозная письменность утратила, как многим казалось, актуальность, а преобладающие в ней переводы содержали, на первый взгляд, мало национальной специфики; частично же потому, что под "присваивающими" именованиями эта письменность причислялась к той или иной национальной литературе. Проблемы обозначения и дефиниции ЦСЛ (ср. п. 3 и 5), порождаемые отсутствием у него естественных носителей, не в последнюю очередь связаны с тем напряжением, которое существовало (и еще существует) между наднациональным характером распространения текстов на ЦСЛ и частными патриотическими интересами современных национальных филологий, не говоря уже о последствиях временами решительно атеистических направлений в культурной политике отдельных стран.

3. Термин церковнославянский как обозначение языка

Название церковнославянский, которое используется в этой работе, призвано терминологически подчеркнуть ту тесную внутреннюю связь, которую обнаруживает церковнославянская языковая и литературная традиция от кирилло-мефодиевских миссионерских переводов IX в. до современных богослужебных текстов православных славян, старообрядцев, униатов и частично славян-католиков. Такой терминологический выбор имеет то преимущество, что легко позволяет (из историко-научных соображений) выделить уточняющим термином древнецерков-нославянский древнейшие памятники, не нарушая при этом представления о преемственности языковой традиции, которая проявляется в продолжающемся более тысячи лет использовании определенных богослужебных текстов на ЦСЛ, ср.: [Picchio 1967: 1532; Пиккио 2003: 403-428]. Это представление, безусловно, несколько смазывается в двойственной, принятой, в частности, в России терминологии: с одной стороны, старославянский для древнецерковнославянского корпуса, а с другой стороны, церковнославянский для позднейшего ЦСЛ (иногда также древнеславянский, если он не включает упомянутого корпуса) (ср. для времени до 1917 г.: [Булич 1893: 130]; о вопросах терминологии советского и постсоветского времени см., например: [Толстой 1961: 34-52; Касаткин 1990; idem 1997; Герд 1998: 3-5; Супрун, Молдо-ван 2005: 29]). Диссоциация усиливается, если авторы исходят из того, что (в синхронной перспективе родного языка) старославянский язык (Altkirchenslavisch) и церковнославянский язык русского извода (Russisch-Kirchenslavisch) представляют собою две различные языковые системы [Хабургаев 1984: 20 и след.]. Представление о преемственности церковнославянской традиции не находит поддержки и в Болгарии, где принято различать, с одной стороны, старобългарски книжовен език с многочисленными его редакциями до XVI в. и, с другой стороны — с середины XVII в. — церковнославянски / църковнославянски език, употребляемый в России или оттуда исходящий (ср., в частности: [Фил-кова 1988; Иванова-Мирчева, Харалампиев 1999, 231-255]). Заметной чертой ЦСЛ как самостоятельного славянского языка sui generis является также то, что даже для языка древнейших его рукописей в науке существует несколько конкурирующих обозначений и время от времени разгораются дискуссии о том, какое из них лучшее или даже единственно верное, ср.: [КопылЕнко 1966; Иванова-Мирчева 1969; Kronsteiner 1985] и др. В такого рода расхождениях, которые в особенности резко обнажились во время русско-болгарских разногласий 1985 г. вокруг Святославова (или Симеонова?) изборника 1073 г. [Венедиктов 2007], речь идет не столько об усовершенствовании терминологии (чего, без

сомнения, можно было бы достичь в рамках любого из двух конкурирующих вариантов), сколько об использовании или неиспользовании тех коннотативно-когнитивных возможностей, которые связываются или могут быть связаны с данными обозначениями ЦСЛ. Каждое из них способно, помимо первичной своей функции обозначения данного текста или корпуса текстов, приобретать определенный дополнительный акцент, предсказуемым образом влияющий на восприятие. И в специальной литературе на немецком языке встречаются разные обозначения этого языка-объекта, которые обращают внимание читателя на разные дополнительные его аспекты. Термин altslavisch 'старославянский' подчеркивает, что в данных текстах явлены древнейшие формы славянского языка и что их язык ближе к не дошедшему до нас праславянскому, чем любой другой славянский язык, ср.: [Bielfeldt 1961: 21]. Термин altbulgarisch 'древнеболгарский' (ср., в частности: [Aitzetmüller 1991]) или altmakedonisch 'древнемакедонский' заставляет думать, что возникший на македонско-болгарской диалектной основе язык данных рукописей должен рассматриваться как этап исторического развития болгарского или македонского языка — развития, ведущего от этих древнейших свидетельств через средний период (который следует понимать как переходный) к современному состоянию. Напротив, термин altkirchenslavisch 'древнецерковнославянский' (ср., например: [Trunte 2003]) указывает на то, что речь идет о языке древнейшей церковно-религиозной письменности славян (главным образом православных), наследники которого могут быть, как говорилось, терминологически ясно обозначены как средний церковнославянский и новый церковнославянский современного богослужения (не только) славянского православия (ср. п. 10). В заголовке знаменитого пособия А. Лескина "Handbuch" появляются даже все три мотива: в немецком оригинале древнеболгарский (altbulgarisch) дублируется в скобках термином древнецерковнославянский (altkirchenslavisch), в то время как в русском переводе А. Шахматова и В. Щепкина фигурирует старославянский язык [Leskien 1886; Лескин 1890]. Показательно также, что Р. Айтцетмюллер [Aitzetmüller 1991: ix и след.], предпочитая в целом термин древнеболгарский, в своем предисловии говорит именно о том, что он соответствует скорее термину древнеславян-ский (altslavisch) или древнецерковнославянский (altkirchenslavisch) (об этой терминологической множественности едва ли не во всех языках славистической литературы см. из чешской перспективы: [Vecerka 1984: 32], из русской — [МолдовАИ 1986: 239]). Не следует при этом забывать, что заметное в публикациях советского времени стремление избежать термина церковнославянский и других подобных слишком явно связанных с церковью и религией выражений имело и идеологические причины

[Робинсон 1998: 127; Keipert 2006b] и привело к довольно устойчивому употреблению разнообразных терминов-заменителей — древнеславян-ский язык, (древний) общеславянский литературный язык, первый литературный язык славян и под. В последнее время, похоже, в употребление вновь все более входит церковнославянский (ср., в частности: [УспЕЫ-ский 1984] и категорический отказ от терминов старославянский и древ-неславянский как от "неудачных" в работе [Верещагин 2001: 606]). В отличие от только что названных, обозначение славяно-русский, используемое, в частности, в заголовке "Сводного каталога славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI-XIII вв." [Шмидт 1984] и продолжающих его изданий, не подразумевает, как можно было бы подумать, конкуренции с церковнославянский, но должно пониматься скорее как копулятивное сложение, отвечающее задаче охватить "памятники русской и славянской письменности", ср. [Жуковская 1969]; в последнее время, однако, славяно-русский все чаще используется как название языка в значении церковнославянский (ср. попытку разграничения в работе [Верещагин 2001: 197, примеч. 103]).

Глоттоним kirchenslavisch и параллельные ему церковнославянский и (чуть позднее) славяноцерковный появляются уже в начале XIX в. Русские прилагательные возникли, очевидно, в качестве копулятивных сложений из традиционного старого обозначения славянский (словенский) язык и известного с начала XVIII в. церковный язык, когда (в частности, в работах: [Востоков 1810; idem 1820] потребовалось терминологически точно назвать, не смешивая между собою — в отличие еще от [Schlözer 1802], — и язык церковных книг, со времени петровских реформ отличавшихся своим шрифтом от гражданских изданий, и не сохранившийся, однако с растущей вероятностью реконструируемый общий пра-образ [Urform] славянских языков (ср., в дополнение к [Горшков 1987: 8 и след.; Keipert 1998; idem 2006a: 52-58]). Примерно в то же время или, возможно, чуть позднее, в русском языке появляется термин старославянский (язык) (вероятно, не без влияния слабо разграниченных обозначений Altslavonisch и Slavonisch, принятых уже у Шлёцера). Тогда же делаются первые попытки найти русский термин для 'altbulgarisch', а именно древний славеноболгарский [idem 2004: 497].

4. Церковнославянский как славянский праязык В прежнее время представления об историчности ЦСЛ, по-видимому, не существовало; напротив, церковнославянские тексты столетиями сохраняли для их читателей и слушателей удивительный "потенциал современности" [Толстой 1961: 55], не допускавший исторической перспективы, ср.: [Marti 1987a]. Об архаичности этого языка впервые,

пожалуй, заговорили наблюдатели-неславяне и — вероятно, по аналогии с западноевропейской ренессансной моделью возникновения романских языков из латыни — видели в ЦСЛ общего предка славянских языков, ср., в частности, различение у Лудольфа Russica dialectus / lingua Slavonica и обозначение последнего как одной из diversarum dialectorum matres [Ludolf 1696: 4, или A1]. Такое отождествление ЦСЛ и прасла-вянского не было редкостью вплоть до начала XIX в., хотя уже в 1764 г. в полемике со Шлёцером оно было справедливо отвергнуто Ломоносовым [Успенский 1988в], отчетливо различавшим antiqua Slaveno-Mo-ravica lingua и antiqua lingua Slavica. Тем не менее в 1802 г. Шлёцер повторил свою точку зрения, вызвав решительное противодействие (1806) со стороны Добровского (ср.: [Keipert 2006а]), который своим контртезисом о ЦСЛ как отдельном славянском языке, а именно сербском, в свою очередь спровоцировал длительную полемику о региональных истоках ЦСЛ. Во второй половине XIX в. эта контроверза завершилась утверждением в качестве communis opinio обсуждавшейся уже в 1771 г. Шлёцером и поддержанной в 1820 г. Востоковым (македонско-)болгарской гипотезы. В формулировке Добровского, полагавшего, что лишь нынешний сербский мог быть "образован и преобразован" (gebildet und verbildet) из ЦСЛ, можно, вероятно, видеть поздний рефлекс "коррупционной" теории в романистике, согласно которой романские языки в основе своей представляют испорченную латынь; в 1816 г. также Ст. Стратимирович характеризует сербский как со временем утративший чистоту ЦСЛ [Costantini 1972: 215].

По своему характеру язык древнейших церковнославянских текстов, несомненно, стоит в ряду отдельных славянских языков, и тем не менее при ретроспективном взгляде он столь архаичен, что сравнительно-историческим языкознанием может использоваться как надежная основа для реконструкции ряда праславянских структур, ср.: [Aitzetmüller 1991], а в классической индогерманистике (индоевропеистике) он нередко служил представителем славянской группы. При проспективном взгляде из древности подчеркивается, что древнейший ЦСЛ представляет собою якобы ветвь общеславянского, промежуточного между этапом усилившейся дифференциации праславянского и отдельными славянскими языками, и тем самым содержит "до известной степени общий знаменатель дальнейшего развития отдельных славянских языков [. . .] (в частности, в отношении еров, носовых гласных и системы времен)" [Mares 1986: 15]. И этим может объясняться сознательное использование ЦСЛ в качестве языка-эталона при описании растущего языкового многообразия Славии (ср. п. 16). В перспективе отдельных языков ЦСЛ представляет древнейший этап письменно

засвидетельствованного развития славянского языка в болгарско-македонской языковой области. Тексты этого этапа дают представление о раннем состоянии системы звуков и форм диалектов этого региона, позволяют увидеть (принимая во внимание вероятные заимствования) развитую систему возможностей синтаксических сочетаний, документирует в рамках содержания дошедших до нас текстов актуальный в раннюю эпоху, тематически отнюдь не бедный словарный запас. Свидетельства этих памятников включаются в историческую грамматику и историческую лексикологию болгарского и македонского языков как факты регионального языкового развития [Mladenov 1929; Младенов 1979; Мир-чев 1978; Конески 1967]; при этом учитываются также характерные для балканского ареала надъязыковые тенденции, первые проявления которых наблюдаются уже в древнейших рукописях [Минчева 1987].

5. Церковнославянский как язык корпуса текстов Так как ЦСЛ нельзя соотнести ни с каким сообществом носителей, которые говорили бы на нем в быту и передавали бы язык от старших к младшим в процессе естественной социализации, то лингвистическое описание ЦСЛ возможно только на основании корпусов, относимых к ЦСЛ текстов. Целый ряд таких корпусов уже созданы или создаются.

5.1. Древнецерковнославянский корпус

Лучше всего известен церковнославянский корпус древнейших памятников, ср.: [Birnbaum, Schaeken 1999], который здесь называется древ-нецерковнославянским и составляет, хотя и в разном, всегда сознательно выбираемом объеме, основу всех учебников, грамматик и словарей древнецерковнославянского. От других корпусов, речь о которых впереди, этот отличается уже тем, что он как корпус не планировался, но обязан своим возникновением конфликту мнений о региональных истоках ЦСЛ; был начат поиск древнейших рукописей этого языка, приведший к датировке их примерно X-XI вв. и локализации преимущественно (за исключением Киевских листков) в болгарско-македонской языковой области. Этот корпус принципиально открыт: вновь обнаруженные рукописи, эпиграфические тексты и др. могут быть добавлены, если обнаружат достаточно релевантных признаков4; некоторые тексты вызывают, однако, временами дискуссии о правомерности причисления их к корпусу, ср., несмотря на большую область пересечения, различия в круге цитируемых текстов в работах [Sadnik, Aitzetmüller 1955;

4 Из самых последних находок см. найденный в монастыре св. Екатерины на Синае среди фрагментов эфиопских рукописей пока не имеющий шифра лист глаголической литургической рукописи: [Оывет1С 2015] (прим. ред. — Р. К.).

SJS 1966-1997; ЦЕЙтлин 1994; Иванова-Мирчева 1999-2009; Miklas 2000; MiKLAS, Sadovski 2014]. В своем традиционном ядре древнецерковнославянский корпус является, по-видимому, наиболее основательно исследованной областью славянского языкознания: благодаря полным, не раз перепроверенным указателям мы знаем все содержащиеся в корпусе слова и словоформы, а также по сути все примеры (ср., в частности, о глаголе: [Koch 1990]); о каждой рукописи мы знаем, какие кириллические или глаголические буквы в ней употреблены и каких букв нет; и вряд ли в корпусе найдется синтаксический феномен, который бы не был учтен в пятитомном труде "Древнецерковнославянский (древнеболгарский) синтаксис" [Vecerka 1989-2003]. В то же время эта фактически ставшая корпусом группа древнейших рукописей во многих отношениях перестала соответствовать интересам сегодняшних исследователей, потому что эти памятники, случайно уцелевшие от раннего времени в Болгарии и Македонии, ни в коей мере не репрезентативны для общей картины созданных и бытовавших в ту эпоху текстов и тем менее — для картины церковнославянской письменности в целом. Имея в виду, например, многочисленные переводы богословских трудов, хотя и сделанные в X в., но сохранившиеся в поздних списках за пределами Болгарии, стоит подумать о словаре древнеболгарского языка, который был бы ориентирован не на датировку и локализацию рукописей, а на дату и место возникновения текста перевода (ср. [Voss 1999] о предложенном Тайссеном [Theissen 1996] проекте так называемого словаря текстов в отличие от традиционного словаря рукописей). Можно напомнить также высказанное когда-то предложение Дурново использовать древнейшие восточнославянские списки церковнославянских текстов южнославянского происхождения не только в качестве источника исторической грамматики восточнославянских языков — имея в виду характерные ошибки писцов, но и отдать им должное как представителям орфографических и морфологических норм ЦСЛ, сохраняющихся и претерпевающих специфические для данного региона модификации в одном из его "литературных диалектов" [Дурново 1924-1927; idem 2000: 391-494]; из новых авторов, в частности: [Миронова 2001; Живов 2006; idem 2017].

5.2. Среднецерковнославянские корпусы

Одновременно с началом публикации Пражского "Словаря старославянского языка" и в связи с докладом его редактора Й. Курца на Московском съезде славистов 1958 г. решено было подготовить в качестве пособия по изучению истории восточно- и южнославянских языков, литератур и культур "единый словарь церковнославянского языка различных редакций" и создать для этой цели международную комиссию. В ходе

последовавших обсуждений эта комиссия пришла к выводу, что единый словарь всех редакций периода до XVI или XVIII в. реализовать невозможно и, соответственно, старалась инициировать работу над отдельными словарями различных редакций ЦСЛ, поручив их подготовку рабочим группам прежде всего в Загребе, Скопье, Сараеве и Белграде (ср.: [МолдовАН 1986: 22-26]; отчет в [Советуваще 1989]; о культурно-политических аспектах: [Keipert 2006b]). Дальше других из этих региональных словарей продвинулся, пожалуй, выходящий с 1991 г. словарь ЦСЛ хорватской редакции [RCJHR 1991-]5; с 2000 г. выходит и словарь ЦСЛ македонской редакции [РЩМР 2000-]6; в сербском проекте по изданию словаря церковнославянского Евангелия вышел пробный выпуск [Савиъ, JоБАНОВИЪ 2007]7. О подготовке в Киеве "Словаря старославянского языка восточнославянского извода XI-XIII вв." сообщается в проспекте [Карпова, Нимчук 1987] (см. также: [МолдовАН 1986: 26]). Все эти корпусы задуманы в первую очередь для документации словарного состава; насколько репрезентативны они будут для данной традиции в целом, сказать пока трудно. Углубленное исследование лексики, подобное предпринятому в отношении старославянского корпуса, похоже, не предусматривается. Однако и первоначально намеченная цель, а именно создание своего рода тезауруса, который давал бы представление, в частности, о развитии словарного состава славянских языков, с нынешними скудными словниками оказывается недостижима, так как они едва ли адекватно отражают лексическое многообразие множества небиблейских текстов, не говоря уже о том, что лексикографическая работа над особенно богатой восточнославянской письменностью продвигается крайне медленно.

5.3. Современный русский церковнославянский

Современный русский ЦСЛ [Plahn 1975], или иначе — новый церковнославянский русского типа [Mares 1988], до сих пор странным образом почти не рассматривался как язык корпуса текстов, хотя, казалось бы, отчетливое его графическое противопоставление русским изданиям и исключительно богослужебная функция делают насущность такого обобщения очевидной, и не позднее чем с XVIII в. для соответствующего феномена существует содержательное понятие 'церковный круг'

5 См. обобщающую монографию о хорватской редакции ЦСЛ, впрочем, названной авторами "хорватский церковнославянский язык": [GADZijEVA ет аь. 2014] (прим. ред. — Р. К.).

6 См. в связи с историей македонской редакции ЦСЛ: [Црвенковска 2016] (прим. ред. — Р. К.).

7 См. новейшую публикацию об истории сербской редакции ЦСЛ: [Савиъ 2016] (прим. ред. — Р. К.).

("собрание всех богослужебных книг" [СлРЯ XVIII в. 2000, 11: 39]). К корпусу современных богослужебных книг, согласно Ю. Плэну (на основании авторитетного свидетельства из Москвы), относятся "Четвероевангелие, Апостол, Паримийник, Псалтирь следованная, Часослов, Минея месячная, Минея праздничная, Минея общая, Октоих, Триодь постная, Триодь цветная, Служебник, Требник, Типикон и жития святых" [Plahn 1975: 90] (подробнее см.: [idem 1978: 45-48]; ср. также: [Onasch 1962: 96-102]). Несмотря на внушительное число грамматик и учебников современного русского ЦСЛ, ни орфография, ни морфология всех этих текстов, не говоря уже о синтаксисе и лексике, не имеют полного описания. Кроме того, большая часть иллюстраций в этих пособиях взята из Евангелия, Апостола и Псалтыри, так что существенно отличающиеся от них в синтаксическом и лексическом отношениях небиблейские богослужебные тексты, в частности церковнославянская гимнография, оказываются за пределами рассмотрения [Plahn 1975: 99]. Лексикографически хорошо обработаны только Новый завет и Псалтырь [ГильгЕБРАНДТ 1882-1885; idem 1898]; систематически изучены, в частности, морфология глагола в церковнославянской Библии [Mathiesen 1972] и сокращения слов в "Октоихе учебном" [Plahn 1973], ср. также: [Mares 1988]. Начальное представление о сложных орфографических правилах новоцерковнославянского и о его грамматических структурах дают соответствующие учебные пособия. Как правило, они подразумевают знакомство пользователя с русским языком и поэтому описывают ЦСЛ не вполне как самостоятельный феномен. Еще в большей степени контрастивны (и тем самым заведомо неполны) существующие словари современного русского ЦСЛ, однако новейшие из них содержат и небиблейскую лексику, и эта тенденция усиливается, ср.: [Znosko 1996; Бончев 2002-2012; Deschler 2003]. Очерк начальной стадии обработки корпуса церковнославянских текстов исключительно русской православной церкви см. в работе: [Людоговский2003]8.

6. Церковнославянский как элемент противопоставления Лингвистический анализ церковнославянских корпусов следует принципиально отличать от взгляда на ЦСЛ, довольно распространенного в академической практике, из перспективы того или иного местного

8 В настоящее время в ИРЯ РАН идет работа над двуязычным церковнославянско-русским словарем современного ЦСЛ, вышел первый его том: [Кравецкий, Плетнева 2016]. В круг основных источников, на основании которых составлен словник, включены богослужебные книги: Евангелие, Апостол, Псалтырь, Минея (общая и праздничная), Октоих, Триоди (Постная и Цветная), Часослов, Служебник, Требник. Дополнительные источники включают Священное писание и тексты основных употребительных жанровых типов: Типикон, Акафисты, Молитвы частного (келейного) богослужения, Книга правил, Алфавит духовный, Добротолюбие.

славянского языка. Методологически такой взгляд основан на оппозициях, которые предполагают существование как соответствующих корпусов, так и их описаний. Церковнославянским при таком взгляде оказывается то, что отклоняется от соответствующего местного языка (Wirtssprache). Вследствие этого из различных перспектив (разных славянских языков или различных исторических стадий одного и того же славянского языка) могут складываться очень различающиеся картины того, что именно расценивается как церковнославянское. Такое различение особенно важно для рассуждения о том, какие именно языковые явления должны в том или ином славянском языке считаться церковнославянизмами.

6.1. Оппозиции на синхронном уровне

Синхронными можно назвать такие оппозиции, которые возникают из сопоставления в рамках одного периода времени церковнославянских текстов и данного местного языка в его устной или письменной форме. Первые систематические сопоставления такого рода известны нам в Западной (Юго-Западной) Руси около 1600 г., в частности, по словарям Лаврентия Зизания (1596 г.: словенский язык vs. простый Руский дия-лект), Памвы Берынды (1627) и из чуть позднее составленной "Синонимы славеноросской" [Шмчук 1964]. В особенности наглядно противопоставление lingua sacra и lingua popularis в переводном разговорнике Ивана Ужевича [BUNCIC 2006]. Этой традиции с очевидностью принадлежит принятая ныне антитеза 'русский' vs. 'ЦСЛ' [Успенский 1983: 64 и след.; idem 1987: 268, 275]. В отношении Московской Руси конца XVII в. краткий, но довольно разнообразный список противопоставлений дает Г. В. Лудольф; он приводит звуковые (глава vs. голова, единъ vs. одинъ, нощь vs. ночь, такого vs. таково), морфологические (руцт vs. рукт, лю-бихъ vs. любилъ), синтаксические (между c. instr. vs. c. gen.) и лексические пары (глаголю vs. говорю, истина vs. правда), с помощью которых он демонстрирует "differentia Russicae dialectus a lingua Slavonica" [Ludolf 1696: 4f]. Успенский [1987: 298] обращает внимание на то, что в ударениях Лудольф отчасти следует традиции Юго-Западной Руси. Похожий, но гораздо более обширный перечень из 53 позиций несколькими десятилетиями позднее находим в рукописной грамматике Й. В. Пауса [Живов, Кайперт 1996]. Такой взгляд, при котором церковнославянскими объявляются и более старые восточнославянские формы, коих в разговорном русском XVIII в. уже не было (руцт, любихъ), объясняет, почему, скажем, Шлёцер еще и в 1802 г. держится мнения о том, что "Несторова хроника" написана "на ее славянском коренном языке" ("in ihrer Slavonischen Grundsprache" [так на титуле!]). Сейчас результатом такого синхронного

противопоставления может стать, к примеру, список так наз. церковно-славянско-русских паронимов — слов, которые в русском языке и в языке текстов "церковного круга" имеют различные значения и потому вызывают затруднения в понимании [Седакова 2005; eadem 2008].

6.2. Генетические оппозиции

Благодаря обоснованному Востоковым [1820] пониманию южнославянского происхождения ЦСЛ и успехам сравнительно-исторического языкознания, стало возможным представить многие оппозиции ЦСЛ vs. местный славянский язык как результаты дивергентной языковой эволюции. Высокая регулярность таких различий в лексике и морфологии между южнославянским по происхождению ЦСЛ и восточнославянским по характеру русским языком побудила Шахматова в качестве инструмента для определения церковнославянизмов в русском языке составить список церковнославянско-русских противопоставлений в области звуков и звуковых сочетаний, хотя и Шахматов был уверен в том, что такими соотносительными парами различия между двумя языками не исчерпываются [Шахматов 1925: 19-45]; ср. обсуждение концепции Шахматова в очерке Шевелева при издании немецкого перевода этой работы [Sachmatov, Shevelov 1960: 43-107]. Впоследствии шахматов-ские "церковнославянские элементы" сыграли существенную роль в полемике о генезисе стандартного языка, которую принято обозначать как спор о происхождении русского литературного языка: именно к этим "элементам" прибегали участники полемики при своих основанных на формальных признаках подсчетах церковнославянской доли в современном русском лексиконе, ср.: [Филин 1981: 7-86]; ср. об этом: [Герд 1998: 6], — и именно они определили состав внушительного (в 28 000 слов!) словаря "древнеболгаризмов и церковнославянизмов" в русском языке [Филкова 1986]. Самое удивительное в этом очевидно расчитанном на панхроническое применение методе то, что с его помощью "церковно-славянскость" текстов и церковнославянизмы в них, по-видимому, могли (и все еще, бывает, могут) быть установлены без обращения хотя бы к одному произведению письменности, которую можно считать церковнославянской. В южнославянских филологических традициях такие контрастивные списки значительно менее популярны, при этом они не столь длинны, так как генетически южнославянский ЦСЛ обнаруживает меньше отличий от отдельных южнославянских языков; кроме того, в церковнославянскую часть списка попадают данные не самой древней церковнославянской письменности. Так, Дамьянович на основе хорватско-глаголических текстов предлагает перечень проникших в них в результате интерференции чакавских элементов, дополняя его обзором

обнаруженных в этих текстах кайкавизмов [Damjanovic 1984: 43-150, 151-176]; для анализа языка славеносербских текстов XVIII - начала XIX в. Младенович составил список из шестнадцати признаков, по которым народно-разговорный сербский и русский ЦСЛ (или русский) составляют статистически фиксируемые оппозиции [Младеновиъ 1969].

6.3. Гипотеза о диглоссии

Модель истории русского языка XI-XVII вв., предложенная Б. А. Успенским и В. М. Живовым и основанная на понятии диглоссии Фергюсона, также ставит ЦСЛ и местный восточнославянский язык (русский) в определенные отношения друг к другу, а именно такие, что при строгом функциональном распределении внутри языка, осознаваемого говорящими как единый, ЦСЛ должен был восприниматься как его 'high version' (книжный язык), а бытовой разговорный язык — как его 'low version' (некнижныйязык) [УспЕнский 1983; idem 1987]. Бинарность этой далеко не всеми принимаемой модели не только позволяет объяснить, почему в XVIII в. элементы собственно восточнославянские по происхождению, но вышедшие в русском языке из употребления могли оцениваться как церковнославянские (ср. п. 6.1), но и проясняет характер восприятия русского ЦСЛ южными славянами начиная с XVIII в.: становится понятно, почему в каждом регионе в каждую эпоху из перспективы бытового разговорного языка развивались собственные представления о том, какие феномены считать церковнославянскими. Противопоставление элементов книжного языка элементам некнижного языка заставляет предполагать, что в сознании говорящих вырабатывался своеобразный "механизм пересчета", который при создании собственных, непереводных, произведений приводил к возникновению "гибридных языков", в которых специфические элементы книжного языка более или менее последовательно употреблялись уже не в функции семантического различения, но лишь как "признак книжности", к которой стремился автор [Живов 1988: 54-63]; ср. примеры "пересчета" в: [Запольская 1991: 4-19]. О дальнейшей разработке этой оппозиции и ее трансформации ср., с одной стороны: [УспЕнский 1985; idem 1995; idem 2002], и — с другой стороны: [Живов 2004: 37-130; Zivov 2014], в особенности [Живов 2017].

7. Церковнославянский как общеславянский (литературный) язык

В концепции ЦСЛ как общего языка доминирует представление о том, что до сих пор он используется в православном богослужении на территории, охватывающей сферы распространения нескольких стандартных языков. А если вместе с автором пражского тезиса о ЦСЛ (ср.: [Keipert 1999c; Живов 2000: 32]) полагать, что этот язык уже в эпоху своего

создания в IX в. предназначался для надрегионального использования, то следует принять, что качество общности присуще ему с самого начала [Durnovo 1929а; idem 1929в]; ср. не всегда точный русский перевод тезиса в: [Кондрашов 1967: 32-34]. В истории ЦСЛ достаточно свидетельств, указывающих на использование его у различных славянских народов. Ломоносов был склонен объяснять этой общностью литургического языка не только сравнительную однородность русского языкового пространства, вопреки его обширности, но и тот факт, что живущих далеко за Дунаем сербов русские понимают будто бы лучше, чем соседних поляков [Ломоносов 1758/2011]. Историю распространения ЦСЛ как общеславянского языка впервые очертил А. С. Будилович [1892: 26-168]; ср.: [Толстой 1995: 89-90], о политическом контексте см.: [Kei-pert 2009]. Не называя Будиловича, однако, очевидно, по его следам, Н. С. Трубецкой [1927] назвал ЦСЛ общеславянским литературным языком, искусно используя при этом оба значения термина общеславянский — '(поздне)праславянский' и 'общий для славян'. На этой основе Трубецкой развил детальную генеалогию испытавших воздействие ЦСЛ разновидностей славянских письменных языков [ibid.: 162-208]. Эпитет общеславянский вновь используется для обозначения ЦСЛ после 1958 г. в связи с планами создания словарей средневекового ЦСЛ (среднецер-ковнославянского), ср.: [МолдовАН 1986: 22-25; Keipert 2006в]. Вслед за тем некоторые авторы употребляют обозначение общеславянский и его переводы едва ли не терминологически в том же значении, в каком до этого использовался термин ЦСЛ, ср.: [Damjanovic 1993; Верещагин 1997], другие, напротив, решительно его отвергают, ср.: [Иванова-Мирчева, Харалампиев 1999: 238]. Говорилось даже, что это вполне полезное понятие есть не что иное, как спущенная сверху "коммунистическая выдумка" (komunisticka izmisljotina [Damjanovic 1995: 40]; ср. работу того же автора: [idem 2002: 27], в которой он, наоборот, отстаивает этот термин). Начиная с 1960-х гг. самым ярким представителем концепции общего языка, несомненно, остается Р. Пиккио с его моделью "Slavia ortodossa". В этой модели друг другу противопоставлены сфера "Slavia romana" на западе славянства, которая в конфессиональном отношении определяется Римской церковью, а в языковом — латынью, и культурно-языковая общность на востоке славянства, принявшая христианство из Византии и в течение длительного времени объединенная более или менее гомогенным употреблением ЦСЛ (com-munita lingüistica slava ecclesiastica), ср.: [PiccHio 1991], об этом также: [Толстой 1995]; краткое изложение доступно теперь в: [PiccHio, Goldblatt 2008: 72-77; Ziffer 2014]; ср.: [Пиккио 2003] и, в согласии с его концепцией, [Mathiesen 2008].

8. Церковнославянский как литературный язык

Концепция ЦСЛ как литературного языка, подразумевающая больше, чем только надрегиональный характер употребления, восходит по сути к упомянутому четвёртому тезису Пражского лингвистического кружка, но коренится также и в работах Трубецкого [1927] и Будиловичл [1892]. В отталкивание от господствующих младограмматических взглядов, в пражских тезисах 1929 г. поднимается требование тот (древне)-церковнославянский язык (vieux-slave), который с X-XII вв. стал литературным языком (langue littéraire) всех славян со славянской литургией, не просто отождествить с одним из так называемых исторических славянских языков (langues slaves historiques) и исследовать его с точки зрения исторической диалектологии, а интерпретировать его эволюцию на тех же основаниях, на которых обычно строится история литературных языков. Каждая из локальных редакций должна быть изучена с точки зрения присущих ей как "литературному диалекту" (dialecte littéraire) индивидуальных норм; кроме изучения редакций так называемого среднецерковнославянского (moyen slave d'église), насущной задачей является научная история ЦСЛ вплоть до современности [Durnovo 1929а; idem 1929в]. После А. Достала [Dostál 1959] о своей приверженности этой программе наиболее ясно заявил своими работами Н. И. Толстой, говоривший, правда (очевидно, под давлением обстоятельств времени, ср.: [Алексеев 1989: 151]), о древнеславянском литературном языке, лишь иногда используя традиционный термин церковнославянский язык или компромиссный термин В. В. Виноградова книжнославянский язык, ср.: [Толстой 1961; idem 1962; idem 1963], а также составленную на основе книги [idem 1988] выжимку о ЦСЛ в: [Верещагин 1989: 129133; idem 1997]; далее: [Толстой 1982; idem 1989]; на точку зрения Трубецкого и на 4-й тезис ссылается также Г. А. Хабургаев [1988: 7 и след.; idem 1994: 12-18]. Ныне наиболее известные критерии "литературного языка" в пражском понимании (полифункциональность, стилистическая дифференцированность, кодифицированность и общеобязательность норм) лишь с существенными ограничениями могут быть применены к ЦСЛ (как подчеркивал уже Исаченко [1958] и отчасти Толстой); скорее к нему применимы те черты литературных языков, которые были поставлены в центр внимания в 1929 г., а именно:

• caractère conservateur,

• intellectualisation de la langue,

• caractère plus reglé et plus normatif,

• tendence à l'expansion,

• monopole et marque de la classe dominante [Thèses 1929: 15-17];

ср. соответственно в: [Кондрлшов 1967: 26-28]:

• консервативный характер,

• интеллектуализация языка,

• более упорядоченный и нормативный характер,

• тенденция к распространению,

• монопольное положение и отличительная черта господствующего класса.

С известными ограничениями, однако, можно, вероятно, и эволюцию ЦСЛ в качестве литературного языка представить с помощью соответствующего корпуса текстов как историю постепенного расширения полифункциональности (что хотя и не без дефицита, но все же в принципе похоже на историю других славянских стандартных языков), включая выработку функционально специализированных языковых средств, как историю нормализации, полемики о нормах, традициях и кодификации норм в церковнославянской письменности, а также как историю утверждения определенных норм в региональном или надрегиональ-ном масштабе в той части населения, которая непосредственно затронута ЦСЛ.

В истории функционирования ЦСЛ должны учитываться все типы текстов, письменных и устных (преимущественно богослужебных), которые входили в его сферу на протяжении более чем тысячелетней его истории. Иными словами, задача состоит не в том, чтобы проследить (так сказать, ретроспективно) становление нынешнего "церковного круга" текстов, а в том, чтобы описать всё созданное — в первую очередь путем перевода — в различных регионах и в различные периоды времени церковнославянское наследие библейских, агиографических, гимнографических, гомилетических, догматических, церковно-юриди-ческих, историографических и т. д. текстов (о богатстве этого наследия на примере восточнославянской и русской традиции дает представление компактный обзор в: [Турилов 2000], ср. общий обзор в: [Матнш-SEN 2008]). Описания заслуживает, разумеется, и начавшееся в новое время отступление ЦСЛ из целого ряда этих функциональных областей, то есть сокращение его функционирования до языка богослужения: патристику и тексты церковного права в нынешнее время читают в оригинале или в переводе на современные языки!

Говоря о выработке функционально обусловленных языковых средств, нужно прежде всего иметь в виду, что необходимость в создании адекватных средств выражения для новой религии возникла не в процессе переводческой работы "апостолов славян", но уже раньше — во время христианизации славян в окрестностях Салоник (по преимуществу, вероятно, устной) и в ходе моравской миссии, и тем

самым было положено начало характерному для литературных языков "существованию элементов искусственных, комбинированных и конвенциональных" (existence d'éléments artificiels, amalgamés et conventionels [Durnovo 1929a: 22], ср. также: [de Vincenz 1988; Schramm 2007]). О приемах такого все разрастающегося созидания, которые использовались переводчиками того или иного региона, той или иной эпохи в отдельных типах текстов (под приемами здесь понимаются решения в отношении заимствованного слова, семантической или словообразовательной кальки, а также в синтаксисе — в отношении соблюдения места слова в конструкции или более свободного перевода) приходится судить индивидуально: деловые или нарративные тексты ставят перед переводчиком другие задачи, чем в случае диалогического формуляра литургии или привязанных к мелодии гимнов. Вопреки распространенному мнению о том, что ЦСЛ в ходе своей истории изменялся и развивался якобы в первую очередь в силу своей взаимосвязи с соответствующими местными славянскими языками, следует подчеркнуть, что его языковые инновации в значительной мере объясняются функционально-семантическими потребностями выражения, возникавшими при переводе греческих текстов большой синтаксической и лексической сложности. Когнитивный прирост, полученный ЦСЛ в результате начавшихся таким образом адаптационных процессов, оценить пока трудно, так как лексикографический дефицит не позволяет с должной полнотой проследить, какие слова с какими значениями были в определенное время в употреблении в церковнославянской письменности и потому должны были бы быть включены в систематическую картину данной ступени развития ЦСЛ. Ономасиологических исследований церковнославянской лексики со времени классического труда Ф. Миклошича [Miklosich 1876] предпринималось мало, назовем работу Вендиной [2002], выполненную показательным образом на материале только древ-нецерковнославянского корпуса. Как показывают даже небольшие по материалу исследования, столетиями шедшая в ЦСЛ работа привела к созданию множества новых слов сверх лексики древнецерковносла-вянского корпуса и к развитию новых словообразовательных возможностей [Keipert 1977-1985]; ср. также: [Zett 1970; Trost 1978]. С разветвлением лексической полисемии нашли выражение дополнительные нюансы значений, а появление новых связей между словами (синонимии, антонимии, гипо- и гиперонимии) способствовало развитию семантического устройства церковнославянского словаря. Утрата ЦСЛ ряда функций и ограничение его применения сферой lingua sacra привели к тому, что ряда слов, которые нам известны из средневековых переводов патристической литературы, в нынешнем "церковном круге"

уже не встретишь; за мощным приростом здесь фактически последовало заметное сокращение лексики, однако немало "утраченных" выражений удержалось в лексике местных языков (в отношении русского языка ср.: [Копорская 1988]). Любопытно продолжающееся (в известных масштабах) пополнение современного "церковного круга" и его языковых возможностей в связи с канонизацией новых святых и актуализацией ряда молитв. Благодаря этому ЦСЛ и в ограниченных рамках литургического языка сохраняет известную витальность, которая (как и ежедневное использование его в богослужении) не может позволить объявить этот язык "мертвым" или причислить его к "исчезнувшим" [Haarmann 2002]. Скепсис У. Федера в публикации [Veder 2005] года под заголовком "Dead on Arrival" также проблематичен.

Нормы ЦСЛ возникли первоначально путем создания текстов, а затем в процессе использования текстов и их как можно более тщательного переписывания нормы передавались по традиции; параллельное использование книгопечатания с конца XV в. способствовало унификации текстов и норм. Грамматики ЦСЛ существуют — если отвлечься от едва ли соответствующего такому обозначению трактата XIV в. "О восьми частях слова" — с конца XVI в., но лишь в XIX в. они приобретают все более дескриптивный характер. В какой мере осуществлялись прескрип-тивные цели более ранних грамматических сочинений, остается малоисследованным, при этом почти не обращают внимания на то, что в старых грамматиках нередко кодифицировался "ЦСЛ как конструкт", так как их авторы следовали неславянским грамматическим сочинениям (ср. п. 15). Не существует даже полного грамматического, как и лексикографического, описания современного "церковного круга" (ср. п. 5.3 и прим. 8).

Как развивающийся литературный язык, ЦСЛ сопровождается в своей истории немалым числом метаязыковых высказываний — от фрагментарно сохранившихся сопоставительных наблюдений над греческим и славянским в так называемом кириллическом Македонском листке и апологии славянского письма в трактате черноризца Храбра "О писменех" (IX-X в.) до современных дискуссий вокруг перевода богослужебных текстов на русский язык. Специфической чертой метаязыковых высказываний о ЦСЛ можно считать то, что они, как правило, относятся к определенным текстам и, таким образом, носят не исключительно языковой характер и, кроме того, обычно имеют теологическую подоплеку (ср., в частности: [Бобрик 1990; Кравецкий, Плетнева 2001]). Теологический слой обнаруживают и ранние грамматики, ср.: [Keipert 1988: 336-337; idem 1999в].

Об общеобязательности норм, обычно связываемой с письменными языками, в случае ЦСЛ не может быть и речи, так как

соблюдение норм возлагалось прежде всего на писцов скриптория или (с конца XV в.) наборщиков немногочисленных типографий, и ЦСЛ, который читался или пелся за богослужением, в прошлом, очевидно, варьировал гораздо больше, чем об этом можно судить по рукописным или печатным культовым книгам. Хотя еще в конце XVIII в. особенно тщательно контролируемая церковная печать считалась образцом орфографической правильности (русского языка!), в то же время уже в 1675 г. царь Алексей Михайлович в собственном "Указе об орфографии" предостерегал от того, чтобы по-видимому ошибочные (т. е. не совпадающие с исправленными месяцесловами. — Г. К.) написания собственных имен и титулов принимались за оскорбление: как видим, мирская скоропись челобитчиков и церковный полуустав подчиняются орфографическим правилам различной степени строгости.

Кроме некоторых новейших обзорных статей, ср.: [Picchio 1980; Picchio, Goldblatt 2008; Mathiesen 1984; Mares 1990; Живов 1988; idem 1996b; idem 1998-1999], все еще не существует — по понятным причинам — настоящей истории ЦСЛ как литературного языка. Нет у нас и актуализированного обзора метаязыковых высказываний по вопросам ЦСЛ, который бы соотнес труд В. Ягича [Jagic 1896/1968] или И. Буюк-лиева [Büjükliev 2014] с нынешним состоянием наших знаний.

9. Церковнославянский как язык-расширение (Ausbausprache) История каждого литературного языка характеризуется ростом, состоящим в функционально обусловленном расширении возможностей выражения. ЦСЛ большей частью своего прироста обязан текстам, не принадлежащим к числу лексикографически хорошо документированного древнецерковнославянского корпуса. Представляется поэтому не лишним ввести в этот обзор специальное понятие 'язык-расширение', чтобы напомнить об этом постоянно совершаемом (в первую очередь переводчиками) языковом освоении мира, тем более что все еще широко распространено мнение, с которым трудно согласиться, — что ЦСЛ в своей истории изменялся якобы прежде всего под влиянием местных славянских языков.

Кроме того, в своей многообразной истории ЦСЛ обнаруживает приметы процессов, которые можно связывать с предложенной Хайн-цем Клоссом в рамках типологии литературных языков оппозицией Ausbausprachen vs. Abstandsprachen, хотя его дефиниции Ausbausprache, выработанной для классификации различий между современными языками [Kloss 1987: 302], ЦСЛ отвечает лишь частично. Речь идет о разработке языка, которая при опоре на общую основу протекает параллельно в географически удаленных друг от друга регионах и приводит к

очевидному, по крайней мере временному, расщеплению церковнославянской языковой традиции, появлению вариативности и параллельных путей развития.

"Охрид" У8. "Преслав". Уже в древнецерковнославянской Супрасль-ской рукописи под № 5 находим легенду, в тексте которой объединены "более древний" (заключительная часть) и "более новый" перевод (начало текста). Обе версии перевода теперь известны и целиком, в некон-таминированном виде; сходные различия обнаруживают как "более новый" № 4 в БиргазНе^з по отношению к своей "более древней" параллели, так и "более древний" № 7 — по отношению к своей "более новой" параллели [Ке1РЕИТ 1999а]. Таким образом, можно говорить о следах двух довольно ранних переводов по крайней мере отдельных частей четьих миней. Если считать, что к осуществлению столь мощного переводческого дела вряд ли бы приступили, будь известно о параллельной работе над аналогичным переводом, то многочисленные различия между этими параллельными переводами свидетельствуют, вероятно, о несколько различавшихся уже в древнецерковнославянскую эпоху направлениях разработки церковнославянской письменности. Названные выше города — Охрид и Преслав — используются здесь лишь в качестве шифров для скрипториев в, вероятно, македонском (западноболгарском) и болгарском (восточноболгарском) регионах9.

Московская У8. Западная (Юго-Западная) Русь. Процессы дивергентного развития привели к тому, что из "древнерусского ЦСЛ с XIV в." развились параллельно "Московский ЦСЛ" и "Киевский ЦСЛ" (ср. генеалогию славянских литературных языков в: [Трубецкой 1927]). О том, насколько явственно уже тогда ощущалось своеобразие каждой версии, свидетельствует, с одной стороны, сдержанность в отношении Геннади-евской Библии в Остроге при подготовке к печати Библии 1581 г. [Риего-ное 1972], а с другой стороны — основательная проверка и исправление книг "западной" печати в Москве XVIIв., ср.:[СнроМАХА,УспЕИСКИЙ1987].

Проект Копитара 1827 г. В 1827 г. Е. Копитар подал князю Мет-терниху план разработки ЦСЛ, задуманный несомненно в духе сепаратизма по отношению к русскому новоцерковнославянскому; Копитар рекомендовал создать для богослужения православных славян Австрии действительно южнославянский ЦСЛ (ср.: [ЬикАП 1995] и п. 11). По крайней мере, в этом случае было ясно заявлено намерение путем установления необходимой дистанции создать новый ЦСЛ как язык-расширение (в отталкивании от русского ЦСЛ).

9 Наблюдения о параллельной церковнославянской письменной традиции, зародившейся в западных регионах Болгарского царства кон. 1Х-Х вв., нашли дальнейшее подтверждение в ряде недавних работ, см., напр.: [Пичхадзе 2011, 57-76; Кривко 2016] (прим. ред. — Р. К.).

10. Периодизация и диахронические (исторические) разновидности

Верующие столетиями воспринимали церковнославянские богослужебные тексты как языковую современность; именно в этом, думается, можно видеть причину заметно позднего осознания историчности ЦСЛ в сфере "Slavia ortodossa". Историческая изменчивость ЦСЛ становится предметом внимания лишь в XVIII в., а соответствующая терминология появляется, как кажется, не ранее начала XIX в. Если у Шлёцера в работе 1802 г. остается неясным, всегда ли он имеет в виду историчность ЦСЛ, когда наряду с термином Slavonisch 'славянский' без дополнительных пояснений использует также AltSlavonisch 'старославянский', то Добров-ский в своем комментарии к Шлёцеру недвусмысленно говорит о супине как о форме, которая есть в старших текстах, но отсутствует в текстах более позднего времени [Dobrovsky 1806: 381 и след.]. Вслед за Доб-ровским, но прежде всего в соответствии с предложенной Я. Гриммом общей трехчастной периодизацией истории германских языков, в 1820 г. А. Х. Востоков выделил в эволюции ЦСЛ три периода — древний, средний и новый славянский язык; границы периодов определялись, с одной стороны, меной юсов (для Востокова — XIII-XIV вв.), с другой стороны — распространением книгопечатания; кроме супина, Востоков назвал еще ряд языковых явлений, характеризующих древнейший этап, в частности сохранение этимологических ъ и ь, а также вариацию именных и местоименных форм прилагательных [Keipert 2002]. Таким образом, разделение истории ЦСЛ на три периода, пропагандируемое во второй половине XX в. Толстым, Матиесеном, Трунте, Верещагиным и другими, имеет за собою почтенную традицию, подзабытую по той, очевидно, причине, что в России второй половины XIX в. утвердилось двучастное деление: язык древнецерковнославянского корпуса, в рамках младограмматической парадигмы все более выдвигавшегося на первый план, стало предпочтительным называть старославянским, а для противопоставляемого ему языка более поздних текстов использовать термин церковнославянский, ср.: [Касаткин 1990; Толстой 1990]; ср. сходный подход уже в: [Булич 1893: 130 и след.]. Трехчастное деление на ранний, средний, поздний древнеславянский (или ранне-, средне-, позднедревне-славянский) заново вводится в качестве программного — со ссылкой на Пражский тезис 1929 г. — Н. И. Толстым [1961: 66, 65; idem 1988: 47-48, 46], но не становится авторитетным (ср. позднюю попытку его популяризации в: [Верещагин 1989: 132 и след.; idem 1997: 308]); не случайно в "Лингвистическом энциклопедическом словаре" древнеславянский не составляет отдельной леммы, отсутствует в указателе языков этого словаря и встречается только в дефиниции понятия церковнославянский (!).

Строго говоря, периодизация Толстого четырехчастна, так как охватывает только время употребления ЦСЛ в качестве общего письменного языка южных и восточных славян до XVIII в. и не включает период последующего ограничения его функционирования сферой богослужения. Мареш действительно говорит о четырех эпохах ЦСЛ, когда последовательности из Altkirchenslavisch, Kirchenslavisch и Neukirchenslavisch он предпосылает "нулевую стадию" Urkirchenslavisch, имея в виду не сохранившуюся первоначальную, созданную "апостолами славян" форму стандартного языка IX в. [Mares 1988: vi-vil]; ср. Old Church Slavonic, Church Slavonic, New Church Slavonic and Proto-CS [idem 1979: 11-13]. Сходным образом поступает Р. Матиесен, который использует термины Early, Middle и Late Church Slavonic соответственно плюс Earliest Church Slavonic [Ma-thiesen 1984: 46-47], ср. недавнюю, несколько модернизированную по сравнению с Толстым, четырехчастную модель в работе: [Супрун, Мол-дован 2005: 36-41]. Еще ранее Ю. Плэн, ссылаясь на Н. С. Трубецкого, предложил делить историю ЦСЛ на русской почве на пять периодов [Plahn 1978: 24-27]. Разумным может оказаться выделение внутри крупных периодов более мелких частных; о такой возможности свидетельствует известное различение вариантов внутри древнецерковносла-вянского, которые, хотя и определяются обычно в региональных терминах (ср. п. 10), являются, по крайней мере частично, диахроническими.

Названные варианты периодизации различаются между собою не только числом, но в немалой степени и границами выделяемых периодов на оси времени. Если, к примеру, Булич [1893: 130] под ЦСЛ понимает исключительно язык богослужебных печатных книг в России, то Толстой [1990: 492] объединяет под этим термином все вообще тексты, не относящиеся к древнецерковнославянскому корпусу (в статьях [Касаткин 1990: 576; idem 1997: 616] сюда, с разной степенью определённости, включается современный "церковный круг"); neukirchenslavisch 'новоцерковнославянский' значит у Мареша жестко нормированный язык церковнославянского богослужения в России начиная с середины XVIII в. [Mares 1988: vii], у Н. Трунте это обозначение охватывает также и попытки нормализации и кодификации ЦСЛ в Юго-Западной Руси XVII в. [Trunte 1998: xiii-xiv], а для Матиесена Late Period начинается там же, и уже в конце XVI века! Замечу, что у Мареша смена периодов связана не столько с временными границами, сколько с изменением статуса языка — от древнецерковнославянского как "живого" языка через (средне-) церковнославянский как "язык книг" (Buchsprache) к новоцерковнославянскому как lingua sacra в сфере утвержденного местного письменного языка — и изменения эти в различных регионах происходят не одновременно.

В итоге приходится констатировать, что, как свидетельствует разнородность предложенных до сих пор периодизаций ЦСЛ, взгляды на преемственность его развития далеки от единства. За пределами изменений в орфографии и орфоэпии многообразие исторических вариантов ЦСЛ исследовалось до сих пор недостаточно, так что после книги Булича [1893: 130-406] о печатной Библии ощущается нехватка прежде всего сквозных исследований языковой системы, которые бы могли служить структурноязыковым основанием периодизации (ср., однако, п. 16 о Петербургском корпусе). Впрочем, подобного рода анализ затрудняется тем, что в рукописях и печатных книгах тексты очень разного происхождения собраны подчас в гетерогенный в языковом отношении ансамбль. Так, Библия на новоцерковнославянском языке (Елизаветинская Библия, первое изд. 1751 г.), несмотря на известную гомогенность в орфографии и языке, содержит тексты по меньшей мере пяти различных эволюционных слоев ЦСЛ, а именно кирилло-мефо-диевские тексты IX в., тексты эпохи Первого Болгарского царства, тексты, дополненные сотрудниками Новгородского архиепископа Геннадия в конце XV в., острожские тексты 1581 г. и, наконец, тексты, внесенные при подготовке самой Елизаветинской Библии [Mathiesen 1979: 10]; ср.: [Алексеев 1999; Bobrik 2011] и в отношении особенно сложной истории церковнославянского Ветхого завета: [Thomson 1998]. Контаминация переводных текстов, различных по происхождению и языку, имела место, как известно, уже в древнецерковнославянской Супрасль-ской рукописи. При такой гетерогенности источников выявление струк-турноязыковых признаков, которые служили бы надежными критериями различения диахронических вариантов ЦСЛ, без предварительного тщательного обследования истории отдельных текстов вряд ли возможно, ср.: [Ziffer 1998].

11. Диатопные (региональные) разновидности Региональные варианты ЦСЛ известны, по-видимому, гораздо лучше, чем диахронические, и речь часто идет о болгарском, сербском, хорватском, румынском, русском и т. д. ЦСЛ, ср., в частности, структуру сред-нецерковнославянских корпусов (см. п. 5.2). Различия такого рода были обнаружены, очевидно, давно: уже в 1552 г. русский книжник Нил Курля-тев дает — удивительно точный, как выясняется! — перечень "сербских", с его точки зрения, черт орфографии и даже фонетики [Keipert 1985]. Сравнительно-историческое языкознание XIX в. внесло важнейший вклад в выявление — на основании прежде всего графико-орфографи-ческих систем локализуемых рукописей — специфических для отдельных регионов звуковых реализаций, что позволило выработать крите-

рии довольно точного определения времени и места происхождения того или иного кодекса даже при отсутствии прямых данных.

Обычно такие разновидности ЦСЛ, наблюдаемые в рукописях и печатных книгах, называют редакциями (Redaktionen, реже — Rezensionen; ср.: [Jedlicka 1977: 48 след.])10. С понятием редакции связано скорее представление о содержательных и стилистических изменениях, чем только смена орфографического и языкового облика [Лихачев 1962: 116-127; Жуковская 1976; Picchio 1980: 19; Damjanovic 1995: 42]; ср. в то же время редакции с конкретными примерами в: [Толстой 1989: 14 и след.]). С точки зрения статуса локальных норм, изводы называли также местными литературными диалектами старославянского и церковнославянского языков [Дурново 2000: 649], церковнославянскими языками (slavons А. Вайана [Picchio 1967: 1542] — в русском переводе древ-неславянские языки [Пиккио 2003: 403] или славянские языки [ibid.: 418], Kirchenslavinen Р. Марти [Marti 1987a: 120 и след.]) или — с акцентом на множественности и различиях — русский, сербский, хорватский, чешский церковнославянские языки [Цейтлин 1963]. Для чешско-словацкой редакции Вайнгарт [Weingart 1949] и другие избрали термин typ, но нередко используется и термин redakce. Сходным образом в случае хорватского извода tip [Hamm 1963] используется наряду с redakcija [RCJHR 1991-; Mihaljevic, Reinhart 2005]. В Сербии также говорится о српска редакци]а црквенословенског (или старословенског) ]езика или даже просто о српскословенски]език [МилАновиъ 2004: 35-55]. Хорватская, сербская и боснийская письменные традиции ЦСЛ сопоставляются друг с другом как редакции и в работе [Kuna 1965]11.

С понятием извода (или редакции) можно связать распространенную практику разделять на изводы только памятники, возникшие позднее древнецерковнославянских, и таким образом рассматривать древ-нецерковнославянский как, так сказать, ЦСЛ кат' i^oj^v 'в идеальном виде', от которого изводы отличаются каждый своим набором специфических признаков (ср. тж. п. 16), и уже Востоков [1863: 9] говорит в этом смысле о собственно церковнославянском! Проблематичен такой взгляд прежде всего потому, что, как известно, и даже per definitionem и древ-нецерковнославянские рукописи в зависимости от места происхождения обнаруживают специфические черты региональных диалектов. По этой причине вполне последовательно поступают авторы классических пособий по славянской палеографии, выделяя, наряду с другими изводами, также древнецерковнославянский извод. Так, Карский [1928: 315347] использует в этом смысле термин церковнославянская редакция,

10 В русской традиции принято говорить скорее об изводах, чем о редакциях ЦСЛ.

11 См. также прим. 5, 6, 7 (прим. ред. — Р. К.).

ставя его в один ряд с обозначениями среднеболгарская, сербская, румынская и русская редакция (которые, в свою очередь, дробятся и образуют смешанные формы); у Щепкина [1918: 30-36] это старославянский извод — наряду с понятиями русский, болгарский, сербский, хорватский, чешский, моравский, румынский извод (также с дальнейшими видоизменениями). Однако и у этих авторов особое положение древнецерковно-славянского языка выделено терминологически, и, в духе языкознания того времени, этот язык пользуется первостепенным вниманием. Это дало повод Дурново выступить с предостережением: неверно считать, полагал он, будто лишь одна-единственная редакция представляет собою "правильный" ЦСЛ (vieux-slave correct), а другие являются некими отклонениями (déviations) от нее, напротив, все редакции заслуживают рассмотрения как полноправные dialectes littéraires 'литературные диалекты' [Durnovo 1929а: 22]. По мере осознания того, что ЦСЛ как такового (т. е. текстов, которые могли бы быть названы церковнославянскими и при этом были бы лишены региональной специфики) по сути не существует, в современных пособиях все чаще подчеркивается, что и древнейшие рукописи следует включать в систематику изводов, а исходным пунктом филиации считать не сохранившийся в рукописях праЦСЛ — язык первых переводов славянских апостолов [Хабургаев 1984: 6-22; Holzer 2002; Trünte 2003: 234-237]; последний, в свою очередь, создавался, вероятно, с опорой на устную речь христианизированных славян Салоник и окрестностей и, возможно, даже нес в себе определенные "импульсы внутрибалканского христианства" (Ausstrahlungen einer innerbalkanischen Christenheit [Schramm 2007: особенно 21-47]).

В свете позднейшего развития балканизмов в македонско-болгарском языковом пространстве "славянский язык Салоник", рассматриваемый в качестве языковой основы праЦСЛ, предстает, с точки зрения некоторых ученых, как периферийный и сравнительно консервативный (архаичный) диалект, и если соглашаться с тезисом о том, что "радикальная перестройка, которую переживает новоболгарский язык по отношению как к древнеболгарскому, так и к другим славянским языкам" в ходе действующего начиная с VII в. "интенсивного симбиоза про-тоболгар и славян", начинается в эпоху Первого Болгарского царства [Hinrichs 2004a: 232 и след.], то объяснимым становится, с одной стороны, почему "славянский язык Салоник", на котором говорили в подвластной Византии области, этой перестройкой затронут не был, а с другой стороны, следует вновь особенно подчеркнуть, что язык древне-церковнославянских рукописей не только в лексике, но и в грамматике мог гораздо дальше отстоять от разговорного "охридского" или "пре-славского" славянского, чем это обычно предполагается, иначе говоря,

что постоянно обсуждаемые черты аналитизма в древнецерковносла-вянском свидетельствуют не о начальной фазе изменений, а о процессе, уже давно начавшемся в народном языке, но на письме находившем лишь частичное отражение [ibid.: 240] (подробнее см.: [idem 2004в].

Число выделяемых в литературе редакций значительно колеблется даже в пределах древнецерковнославянского корпуса (например, [Holzer 2002], в отличие от [Mares 1988]). Настоятельно необходимым — и не только по причине объема и гетерогенности материала — представляется различать внутри редакции, традиционно именуемой русской, (обще)восточнославянскую и затем более поздние русскую, украинскую и, возможно, также западнорусско-белорусскую редакции (см., в частности, [Запольская 1991: 8-9], где внутри "церковнославянского восточнославянской редакции" различаются, наряду с надрегиональными правилами узуса, также региональные — киевские и новгородские, и, таким образом, и эта, едва получившая собственное название редакция оказывается не единой). С учетом писцовых школ, а также смешанных традиций можно и для других ареалов выделять дополнительные "литературные диалекты" в смысле Дурново. В соответствии с нашим нынешним пониманием многообразия ЦСЛ список редакций времени после праЦСЛ мог бы быть таким: моравско-паннонско-чешская редакция (словацкий, отчасти чешский субстрат), хорватская редакция (чакав-ский, отчасти кайкавский субстрат), боснийско-герцеговинско-рагузская редакция (по большей части западноштокавский субстрат), сербская редакция (восточноштокавский субстрат), болгарско-македонские редакции вокруг Преслава (позднее Тырнова) и Охрида в качестве центров и, наконец, восточнославянские редакции с центрами Киев, Галич, Новгород и Псков, впоследствии также Москва, а в (Юго-)Западной Руси — Волынь с центрами во Львове и Вильне [Trunte 2003: 236]. Упоминание соответствующих местных языков имеет смысл потому, что тексты, называемые здесь церковнославянскими, в данном регионе могли восприниматься как кодифицированная письменная разновидность данного языка и определенным образом связываться со структурами местного идиома (о ЦСЛ в восточнославянском регионе см.: [Хабургаев 1984: 10-22]). Иначе, чем со славянскими местными языками, связан ЦСЛ с разговорным языком в Молдавии и Валахии [DjAMO-DiACONijä 1975], а также в монастырях Афона (их "экстерриториальное" положение не позволяет, тем не менее, забыть того чрезвычайного вклада, который они внесли в создание и распространение церковнославянских текстов). С точки зрения этого нового видения проблемы, согласно которому в каждом регионе складывается свой образ ЦСЛ, целесообразным представляется то терминологическое решение, которое Мареш предложил

для своей трехчастной периодизации истории ЦСЛ, а именно: в древне-церковнославянском — варианты (по Марешу, моравский, болгарско-македонский и словенский), в среднецерковнославянском — редакции (у Мареша: среднеболгарская [болгарско-македонская], сербская, хорватско-глаголическая, чешская, русская и румынская), а в новоцерковнославянском — типы (Мареш: русский, хорватский и чешский). Соответственно, эти термины (оставляющие возможность дальнейшей дифференциации и выделения субредакций, орфоэпических субтипов и т. д.) можно соотнести с меняющимся статусом ЦСЛ в данном регионе — от древнецерковнославянского как живого языка (lebende Sprache) через (средне)церковнославянский как книжный язык (Buchsprache) к новоцерковнославянскому, существующему рядом с этаблированным местным литературным языком на правах исключительно lingua sacra [Mares 1979: 11-13; idem 1988: 6-7]. Впрочем, при всей дробности приведенных обозначений не следует забывать, что все эти разновидности ЦСЛ мы пока научились различать главным образом на основании графических и фонетико-орфографических признаков. Не стоит также упускать из виду, что за региональной спецификой, столь интересной для национальных филологий, мы гораздо меньше обращаем внимание на инвариант всех этих разновидностей, для которого Пиккио предложил обозначение "церковнославянские изонормы" [PiccHio 1967: 1533 и след.; idem 1982], хотя именно в нем, в этом инварианте, и следует искать собственно ЦСЛ.

Н. И. Толстой [1961: 41, 47 и след.] — вероятно, вслед за Будилови-чем [1892: 1 и след.] или Шахматовым [1915: 5, 36] — предложил описывать эволюцию ЦСЛ как смену эпох централизации и децентрализации. Центростремительные процессы, согласно этому взгляду, состоят в том, что графико-орфографические и другие нормы одного определенного региона воспринимаются в других регионах как образец, в то время как при центробежном развитии в каждом регионе нормы складываются по-своему. Если язык церковнославянских текстов не именуется (как в большинстве случаев) словенский (славенский, славянский), он, как правило, получает то же обозначение, что и местный язык, т. е. у восточных славян / русских — русский, у болгар — болгарский, у сербов — сербский. В рамках теории диглоссии в этом можно было бы увидеть указание на то, что ЦСЛ расценивался как high version соответствующего местного языка. Бросается, однако, в глаза, что не так уж редко носители отмечали и противопоставленность ЦСЛ своему языку, в частности, когда у южных славян его называли "русским" или в России — "сербским" [Толстой 1976: 123]. Ясное осознание региональной специфики можно видеть там, где в орфографическом отношении источники из другого

региона (например, древнеболгарские тексты в восточнославянских землях) подвергаются адаптации к местным правилам (о такого рода механизмах см.: [Запольская 1991]). Такое местное "awareness of the norm" ('сознание нормы' [Garvin 1959]) еще более явно тогда, когда книжники, ссылаясь на собственную языковую традицию, отвергают какие-либо тексты из-за чуждых написаний, как делает, в частности, Нил Курлятев, который в 1552 г. усматривает в приписываемых митрополиту Киприа-ну рукописях "сербский или болгарский" элемент [Keipert 1985], или когда при переиздании в Москве грамматики М. Смотрицкого в 1648 г. даже язык-объект первоиздания 1619 г. подвергается тщательному редактированию [Horbatsch 1964: 37-49]. Однако и при ретроспективном взгляде современной науки представляемые как "влияния" феномены централизации вызывают дискуссии. Ряд историков языка решительно отвергают введенное в науку Соболевским в 1894 г. понятие "(второе) южнославянское влияние" на русскую письменность XIV-XV в. (см. о нем: [УспЕнский 1987: 181-226]) на том основании, что якобы не все связанные с этим процессом языковые новшества обязательно имели южнославянское происхождение [Worth 1983] и, в частности, новые орфограммы могли бы найти объяснение во внутренних процессах русской письменности [Жуковская 1987а]. Напротив, вне дискуссий находится основательная переориентация московского ЦСЛ в середине XVII в., с которой начинается сведение воедино юго-западнорусской (рутенской) и московской традиций языка и текстов и образование единого "общерусского" типа новоцерковнославянского языка (общерусского церковнославянского языка — ср. вслед за [Будилович 1892: 149-152] и за [Трубецкой 1927: 176] в наше время: [УспЕнский 1987: 275-345], однако имеет значение, идет ли речь, как у Успенского, о "третьем южнославянском влиянии", или, как у Шевелева, о "третьем церковнославянском влиянии", или же, как у Шахматова, просто о "южнорусском [т. е. украинском — Г. К.] влиянии" [Sachmatov, Shevelov 1960: 38, 78]).

Нельзя не сказать и о том, что редакции ЦСЛ в прошлом открыто конкурировали между собой и что подчас с их помощью целенаправленно делалась политика, по крайней мере культурная.

Так, в истории хорватского глаголического книгопечатания XVII и XVIII века слывут "римской" или "русской" эпохой, в которую "глаго-ляши получили книги, но утратили язык". Дело в том, что Congregatio de propaganda fide была заинтересована в употреблении единого для всех славян ЦСЛ, и начиная с 1648 г. язык издававшихся по преимуществу в Риме литургических книг был ориентирован на орфографические и грамматические нормы восточнославянских грамматик ЦСЛ, что в ретроспективе может рассматриваться как одна из причин позднейшего

затухания глаголической традиции (см.: [Nazor 2002: 48-49] и, кроме [Hamm 1971], в особенности [Babic 2000], а также [Trunte 2009]).

Путем административных мер Святейший синод в XVIII в. подчинил, как известно, киевскую церковную печать С.-Петербургу и тем самым утвердил в сфере своего влияния единый ЦСЛ, который Трубецкой назвал общерусским [Plähn 1978: 202]. Равным образом подавление неугодной конкурирующей редакции имело место в отношении старообрядцев, которые хотели удержать дониконовские тексты: долгое время возможность печатать книги в своей стране была для них закрыта [Вознесенский 1996].

Кроме того, не без далеко идущих планов, Россия начиная с XVIII в. весьма успешно распространяла свои церковные издания в южнославянских землях. Понятно, почему Е. Копитар в своем "Библиотечном отчете" ("Bibliothekarischer Bericht") 1827 г. предлагал, как уже упоминалось, покупать славянские рукописи с Афона: "Они имеют неизмеримое политическое значение для того времени, когда станет возможным тем девяти или десяти миллионам добрых южных славян, которые за последние 150 лет при попустительстве соседей попали под русское влияние, дать свой, отечественный, национальный и антирусский центр на очищенном от следов русского употребления, истинном и законном церковном языке Мефодия" [Lukan 1995: 192]. Речь в данном случае шла о том, чтобы путем целенаправленного создания нового типа новоцерковнославянского языка в австро-славянских целях противостоять российскому влиянию на Балканах.

В XX в. противостояние хотя и ограничивалось вопросами терминологии, но и не было делом лишь отдельных ученых. На Пражском съезде славистов 1929 г. Ст. Младенов решительно выступил против четвертого тезиса Дурново и сделал попытку — тщетную — путем голосования участников добиться того, чтобы впредь язык "славянских апостолов" именовался исключительно "древнеболгарским" [Младе-нов 1931: 307]. Еще в 1980-е гг. между болгарской и советской Академиями наук сохранялись ощутимые разногласия по поводу того, что в факсимильном издании Святославова изборника 1073 г., вышедшем в 1983 г. в СССР, язык этого памятника назван "древнерусским" [Венедиктов 2007]. В современном учебнике по истории болгарского языка можно даже прочитать, что ЦСЛ вообще вплоть до XVI или XVII в. должен называться "древнеболгарским"; терминология локальных вариантов здесь такова: моравско-панонската, хърватската, сръбската, руската ирумънскатаредакция на Кирило-Методиевия (или: старобългарския) език; "церковнославянским" авторы называют только язык издаваемых в России в XVIII-XX вв. церковных книг [Иванова-Мирчева,

Харалампиев 1999: 241]. Впрочем, лишь немногие из коллег за пределами Болгарии склонны поддержать такого рода рекомендации (ср., однако: [Тот 1985].

12. Диафазные (функциональные) разновидности Независимо от исторической изменчивости и региональных различий, ЦСЛ обычно рассматривается как в значительной степени гомогенный язык. Возможно, и тут мы имеем дело с одним из предрассудков, порожденных пиететом по отношению к древнецерковнославянскому и рассмотрением его по преимуществу со структурно-языковой (в младограмматическом духе) точки зрения, ведь в определенный момент в определенном регионе можно констатировать известную языковую вариативность ЦСЛ в текстах различных жанров и типов.

С функциональной точки зрения ЦСЛ сейчас богослужебный язык, т. е. его употребление ограничено сферой богослужения. На связь с церковным узусом указывает появляющееся в XVIII в. обозначение церковный язык, которое в то время было тем более точным, что после реформы алфавита, проведенной Петром I в начале века, печать на ЦСЛ явственно отличалась от новой гражданской печати (указание на ранний, 1726 года, пример именования ЦСЛ "церковным" — ecclesiasticus slavonicus stylus — см. в: [Живов 1996а: 12]; понятно в этой связи, почему свой словарь нуждающихся в объяснении слов Петр Алексеев публикует в 1771 г. под заголовком "Церковный словарь" (немецкие современники называли его Kirchenlexikon).

Функционально обусловленная вариативность лексико-синтаксиче-ских средств выражения в ЦСЛ в значительной мере, как можно показать, объясняется различиями в лексической и синтаксической сложности тех иноязычных текстов (греческих, латинских или древнееврейских), которые служили оригиналами славянских переводов. Еще М. Вайнгарт отмечал, что наглядный рассказ евангелий предъявляет иные требования к языку перевода, чем затрудненное построение фразы и многочисленные специальные термины догматических или церковно-юридиче-ских сочинений [Weingart 1939: 570]. Существенное влияние на формулировки перевода оказывал выбор переводческой техники, также зависимый от функции текста (см., в частности: [Keipert 1977, 1: 84-99; Trost 1978: 13-22; Матхаузерова 1979: 27-56; Taseva, Voss 2005]). Крайне любопытно понять, в какой мере ЦСЛ переводов, составляющих существенную часть той письменности, которую следует считать церковнославянской, отличается от ЦСЛ непереводных текстов тех же жанровых / функциональных типов. По крайней мере в лексике безусловно есть некоторое количество единиц, употребление которых ограничено

переводными текстами, а определенные синтаксические конструкции употребляются по крайней мере с разной частотой в переводных и непереводных текстах (ср. о синтаксических стратегиях разных древневос-точнославянских письменных регистров: [Живов 2017, 1: 325-657]). Интересно также узнать, чем именно достоверные переводы с латыни [Соболевский 1900; Freidhof 1972; Besters-Dilger 1992; Tomelleri 2004; idem 2006; Diddi 2007] отличаются от значительно более многочисленных переводов с греческого; существенно различен как минимум спектр переводческих ошибок, объясняющихся структурами оригинала; типология таких ошибок в переводах с греческого [Thomson 1988] включает и обусловленные греческой диглоссией ляпсусы [Voss 2004].

Очевидно в любом случае, что в ЦСЛ существовала (и существует сейчас) значительная, обусловленная модусом употребления вариативность и что в употреблении ЦСЛ следует принципиально различать письменную форму, устное произнесение и пение. Другое дело, что устная речь далеких времен давно отзвучала, и ее непосредственное изучение невозможно, не говоря уже о том, чтобы последовательно и во всех деталях выявить несовпадения между письменной и устной речью / пением (см.: [Gardner 1983-1987] и недавно: [Лозовая, Шевчук 2000]) или даже реконструировать всю систему правил церковного произношения в разных регионах на протяжении столетий.

О том, что ЦСЛ раньше ассоциировался прежде всего с письменным языком, свидетельствуют, в частности, словосочетания с прилагательным книжный, в которых это слово выступает едва ли не как синоним прилагательного церковнославянский, ср., например, книжный месяц vs. лунный месяц у Кирика Новгородца (XII в.), книжная речь vs. общая речь у Зиновия Отенского (XVI в.) или книжное письмо vs. скорописное письмо (XVII в.). Это значение эпитета книжный давало возможность в советское время использовать термин книжно-славянский в качестве эвфемизма для церковнославянский (как это делал В. В. Виноградов). Долгое время полагали, что церковнославянские тексты читали просто по правилам фонетики местного языка, так как орфография, как казалось, свидетельствует о довольно последовательном приспособлении ее к соответствующей языковой среде. Однако особые правила произношения существуют еще и сегодня, в частности, в русском ЦСЛ [Plähn 1978], и уже Шахматов [1925: 28-31, 32-37; Sachmatov, Shevelov 1960: 1721, 23-28] находил в современном русском словаре многочисленные следы существования в прошлом специфического церковного произношения, в частности такие, как нерегулярная вокализация слабых редуцированных (совет, множество) или отсутствие перехода е > о в словах крест, современный. Предположение об особых орфоэпических традициях

ЦСЛ было затем подкреплено исследованиями произношения ряда старообрядческих общин, сохранявшего вплоть до XX в. следы донико-новской устной литургической традиции [УспЕнский 1968], а также систематическим анализом древних гимнографических рукописей [УспЕнский 1973: 209-245; idem 1988а: 143-208] и данными церковной антропонимики [idem 1969] (ср., однако, мнение МАлковой [1987], по-прежнему настаивающей на тезисе о гомогенности).

Каковы языковые особенности различных жанров церковнославянской письменности, ясно пока только в самых общих чертах, так как хорошо исследованный древнецерковнославянский корпус отражает не весь спектр функциональных типов текстов, а соответствующие исследования позднейших текстов по большей части отсутствуют. О таких обусловленных тематикой и жанром различиях в словаре можно составить представление путем сравнения словоуказателя к одному из древ-нецерковнославянских четвероевангелий со словоуказателем, к примеру, к "Богословию" или "Шестодневу" Иоанна экзарха Болгарского [Sad-nik 1983; Aitzetmuller 1975, 7], или к служебной декабрьской минее [Christians 2001], или же к "Ильине книге" [Крысько 2005]. Примером грамматических особенностей может служить необычный для существительного среднего рода слово вокатив слове, обязанный своим возникновением христианскому значению греч. Ло-уос, как обозначения Иисуса Христа при обращении; прагматически обусловлена и довольно ранняя замена — прежде всего в служебниках и гимнографии — форм 2 ед. аориста и имперфекта, совпадающих с формой 3 ед., на перфектную л-форму с еси [УспЕнский 1987: 226, 151-166]: богослужение требовало однозначности языковых действий. О функциональных и жанровых различиях как важной проблеме изучения ЦСЛ впервые подробно заговорил Н. И. Толстой на примере сербской традиции, правда, он обращал внимание не столько на "внутрицерковнославянскую" гетерогенность языка, сколько на различия в доле местного языка, в данном случае сербского, и включал в свою классификацию также непереводную сербскую письменность. Модель Толстого строится как пирамида и включает 14 классов текстов; вершину образуют те из них, которые в наибольшей степени контролировались церковью и допускали наименьшее число местных языковых черт, в то время как следующие по порядку ярусы характеризуются возрастающим их числом:

1. Конфессионально-литургическая литература

2. Конфессионально-гимнографическая литература

3. Агиографическая литература

4. Панегирическая литература

5. Конфессионально-учительная литература и патристика

6. Конфессионально-юридическая литература

7. Апокрифическая литература

8. Историческая литература

9. Повествовательная литература

10. Паломническая литература

11. Натуралистическая и философско-филологическая литература

12. Светско-юридическая литература

13. Деловая письменность

14. Бытовая письменность

У основания этой дополненной переходными явлениями пирамиды располагается, согласно Толстому, фольклор, который, имея только устную традицию, не сохранился, но несомненно содержал наибольшую долю сербского элемента, точно так же как вершинный класс текстов был, очевидно, наиболее церковнославянским [Толстой 1978], ср. также: [idem 1989:19]. Против этой модели были выдвинуты, не без оснований, возражения [Алексеев 1989: 153], но есть и ученые, которые настоятельно рекомендуют применять ее в отношении восточнославянской письменности [Верещагин 1989]. Проверка этой модели в отношении норм ЦСЛ ждет своего осуществления, однако имеет смысл подумать и об альтернативных моделях.

13. Индивидуальные и групповые разновидности

Некоторые обозначения ЦСЛ связаны с определенными людьми и группами людей, которым более или менее прямо приписывается авторство данного варианта этого языка. Самое известное из этих обозначений, пожалуй, — термин кирилло-мефодиевский церковнославянский. В узком смысле он подразумевает язык созданных в IX в. и дошедших до нас лишь в более поздних рукописях переводов "славянских апостолов" Константина-Кирилла и Мефодия (в самом же узком смысле — только несохранившийся праЦСЛ, см. о нем п. 10) [Marti 1987b]; в более широком смысле имеется в виду древнецерковнославянский / древнеболгарский / старославянский рукописного корпуса в целом, а в еще, быть может, более широком смысле — язык культурно-языковой общности, которую Р. Марти назвал "Slavia cyrillo-methodiana" [Marti 1988: 197 и далее]. В ходу и такие обозначения, как Евфимиев и Меле-тиев ЦСЛ — и тогда речь идет о языке текстов, относящихся к деятельности болгарского патриарха Евфимия и, как полагают, созданной им "Тырновской школы" (не все атрибуции убедительны [Talev 1973]); или о таких текстах, которые лежат в сфере влиятельной западнорусской по происхождению традиции церковнославянской грамматики

Мелетия Смотрицкого 1619 г. и последующих ее изданий. Различение, далее, дониконовского и (после)никоновского ЦСЛ маркирует тот глубокий языковой рубеж, который был результатом реформ, проведенных московским патриархом Никоном в середине XVII в., и вызванного ими раскола церкви на "никониан" и "староверов", или "старообрядцев". Используется, наконец, название синодальный ЦСЛ, относящееся к языку последних подготовленных в России под контролем Святейшего синода редакций прежде всего (но не только) библейских новоцерковнославянских текстов [Mathiesen 1972]. Перечень этот можно было бы продолжить. Рассматривая ЦСЛ под таким углом зрения, целесообразно было бы не ограничиваться только описанием языка-объекта определенных текстов и групп текстов, но, вслед за Матиесеном [idem 1984: 56], направлять внимание на стоящие за данными текстами или по меньшей мере выводимые из них метаязыковые взгляды (metalinguistic doctrine — см. также: [Матхаузерова 1979: 25-55]). Такой подход успешно осуществлен, в частности, при анализе источников грамматики Смотрицкого 1619 г. [Kociuba 1975], а также в исследованиях загреб-ской рукописи Шестоднева 1469 г. [Trost 1978], "Догматики" в переводе Курбского [Besters-Dilger 1992], славянского "Паренесиса" Ефрема Сирина [Voss 1997] или монументального "Corpus Areopagiticum" Исайи Серского [Fahl, Fahl 2013], что позволило прийти к более ясным представлениям о, возможно, поддающихся персонализации стратегиях перевода, а также о принципах работы целых "переводческих школ" (ср. уже в [Hansack 1975: 18]: "пословный перевод [. . .] в стиле Кирилла", "свободная перефразирование оригинала [. . .] в духе экзарха Иоанна", "стиль XIV века").

Внимания заслуживает также вопрос о том, в какой мере различные религиозные сообщества, использующие сейчас ЦСЛ: русско-православное, грекокатолическое и старообрядческое в восточнославянском ареале или римскокатолическое у чехов и хорватов, — сами по себе, помимо обусловленных местным языком черт, повлияли на облик "своего" типа ЦСЛ, при этом важно, вероятно, учитывать расхождения между греческими и латинскими текстами, составившими основу переводов. Пиккио пробовал определять Orthodox Slavonic как более широкое, общекультурное, понятие, а (Liturgical) Church Slavonic — как более узкий, имеющий религиозную составляющую, термин [Picchio 1980: 22] (ср. также: [idem 1998]); иначе говоря, прилагательное Orthodox он использовал в переносном смысле, не только как обозначение конфессионального направления, и в силу этого не противопоставлял этому термину никакого *Catholic Slavonic. Бирнбаум, наоборот, под Westkir-chenslavisch подразумевает именно ЦСЛ, употребляемый на Западе, в

римско-католической церкви, но не вводит никакого *Ostkirchenslavisch для других вариантов [Birnbaum 1985], ср. термин vzhodna cerkvena slovanscina [Babic 2000]. Ни одно из названных здесь простых бинарных противопоставлений не отвечает вполне многообразию религиозных сообществ, которые используют ЦСЛ как богослужебный (литургический) язык.

14. Церковнославянский как "реконструкт"

Многочисленные лакуны в церковнославянской традиции, объясняющиеся утратой текстов или поздними их фиксациями, стали причиной церковнославянских реконструкций — от отдельных снабженных асте-риском форм, без которых парадигма того или иного слова была бы неполной, и восстановленных в учебных целях "древнецерковнославян-ских" глав "Жития Константина", дошедшего до нас в рукописи XV в. [Trunte 2003] вплоть до критического издания Й. Вайсом Евангелия (ср.: [Hannick 1998]) или "Шестоднева" Иоанна экзарха [Aitzetmül-ler 1958, 1: 10-11]. Поскольку в этих идеализированных версиях речь заходит о написаниях, формах, конструкциях, которые отсутствуют в древнецерковнославянском корпусе, постольку такого рода реконструк-ты, подобно формам под звездочкой, заполняющим лакуны парадигмы, следует считать особой разновидностью ЦСЛ, тем более что формы-реконструкты подчас включаются и в описания более поздних стадий ЦСЛ [Kämmerer 1977]. Вновь найденные в монастыре св. Екатерины на Синае листы Синайской Псалтыри расширили древнецерковнославян-ский корпус и принесли не зафиксированную до тех пор форму И. ед. кры [Birnbaum, Schaeken 1997: 147] (ранее известна была только форма кръвь), подтвердившую верность ее реконструкции. Однако в то же время в грамматиках и словарях древнецерковнославянского для, скажем, глагола бъдтти указывается — из соображений систематичности (формуляр словарной статьи!) — форма 1 ед. презенса, и она не снабжается при этом звездочкой, которая указывала бы на отсутствие этой формы в реальных текстах.

15. Церковнославянский как конструкт

Путем реконструкции лингвист пытается гипотетически восстановить то, что, по-видимому, когда-то существовало, но в силу неблагоприятных обстоятельств не сохранилось. Тот, кто конструирует ЦСЛ, напротив, создает ЦСЛ заново, давая жизнь конструкциям, которых в этом языке прежде не было. Известный, возможно, даже весьма значительный конструктивно-творческий потенциал (Дурново называл его

"искусственным", artificiel, элементом ЦСЛ) присущ этому языку с самого начала его существования, так как всякий переводчик на ЦСЛ должен был для множества новых подлежавших переводу смыслов найти новые формы выражения на славянском языке, как, например, упоминавшийся уже неславянский вокатив слове в качестве точного соответствия для христианского смысла греческого Лоуг. К таким переводческим конструктам следует, по-видимому, причислять и неологизм естьствов- (притяжательное прилагательное к естьство), введенный редактором славянского трактата "О восьми частях слова" и обусловленный, вероятно, теми же теологическими соображениями, что и искусственные формы двойственного и множественного числа этого абстрактного существительного [Keipert 1999b: 35 и далее]. Наряду с этим в известной мере "нормальным", "естественным", "непосредственным" производством церковнославянских конструктов в текстах, существует также некое "системное" конструирование новых элементов ЦСЛ в некоторых старых грамматиках и словарях, т. е. в сочинениях, в которых современный человек привык видеть скорее описания уже существующих феноменов языка и не ожидает встретить ничего "не-церковнославянского" [Keipert 2001: 376-381].

ЦСЛ язык-объект в парадигмах "Грамматики" Мелетия Смотриц-кого (впервые изданной в 1619 г. под заголовком "Грамматики Славен-ския правилное сунтагма") в значительной мере заново сконструирован. Так, по аналогии с латинскими грамматиками, в которых склонение греческих слов подчиняется особым правилам, Смотрицкий вводит специальные типы словоизменения для греческих и латинских заимствований различных субстантивных классов; многие формы его многочленной системы глагольных времен и наклонений едва ли можно обнаружить в церковнославянских текстах; рекомендуемое в этой грамматике "причастодЬтие", вводимое по образцу латинских герундия / герундива и греческой -xéov-конструкции, также, как кажется, изобретено Смотрицким, который, между прочим, без смущения предлагает своим читателям в качестве примера согласования прилагательных в роде, числе и падеже не какой-нибудь подходящий пассаж из Нового Завета, а перевод обычного в латинских грамматиках стиха Энния amicus certus in re incerta cernitur.

Лексикографические церковнославянские конструкты встречаются в симфониях XVIII в. к церковнославянской Библии: глагольные формы разных лиц и чисел фиксируются в симфонии всегда под заголовочной формой 1 ед. презенса нсв. Так, в симфонии на Псалтырь Антиоха Кантемира (1727) многочисленные употребления глагола совершенного вида воззвати приводятся под заголовочной формой взываю, хотя формы

от основы несовершенного вида взывати в Псалтыри вообще не встречаются. Зачастую в качестве заголовочной формы приводятся даже итеративы на -ыва-, которые в ЦСЛ, в отличие от русского, отсутствуют: например, увтдываю(ся) для форм, которые, по нынешним представлениям, относятся к глаголу увтдтти или увтсти. Еще дальше идет Андрей Богданов в своей симфонии на Апостол и Апокалипсис (1737), когда он одну форму глагола положити помещает не вместе со множеством других форм под полагаю, а под русским глаголом кладу. В таких случаях церковнославянский глагол получает русскую аспектуальную характеристику.

Искусственного ЦСЛ немало и у Аврама Мразовича, если считать грамматикой ЦСЛ (как обычно и делается) его изданный в 1794 г. учебник для сербов "Руководство къ славенстЬи граматицЬ". Множество примеров этого пособия происходят не из церковнославянских текстов, но взяты из немецких примеров венского учебника немецкого языка "Verbesserte Anleitung zur deutschen Sprachlehre" Й. И. Фельбигера (издание 1777 г. и последующие), и это же можно сказать о системе изложения в сербском.

Искусственный характер такого рода грамматических рекомендаций, как, например, у Смотрицкого, не помешал, тем не менее, их позднейшему применению в реальных текстах.

16. Церковнославянский как язык-эталон

Сорок лет назад группа петербургских ученых под руководством Н. А. Мещерского и А. С. Герда подготовила, опираясь на ранние церковнославянские рукописи, сравнительное синхронное описание различий в эволюции субстантивного склонения в славянских языках в период до XVI в. включительно. Анализу был подвергнут внушительный корпус из более чем 100 текстов и — в случае грамот — собраний текстов южно-, западно- и восточнославянского происхождения. Из каждого источника было учтено по 12 000 словоформ, все именные окончания классифицированы и статистически обработаны, а результаты сведены в таблицы частотности по двум периодам — XI-XIV вв. и XV-XVI вв. Таблицы наглядно показывают более или менее частое употребление или неупотребление того или иного окончания и — на основании этого — сходство и различия между вовлеченными в сравнение регионами, периодами и типами текстов [Герд et al. 1974; 1977]; ср.: [Kempgen 1995: 85]. В своей работе 1998 г. "Церковнославянский язык" с программным подзаголовком "Лингвистические аспекты" Герд вновь обращается к этому исследованию, так как, по мнению ученого, его результаты позволяют с помощью собственно лингвистических критериев определить

синхронную (в названные периоды) меру церковнославянского элемента текста, его "церковнославянскость" (Kirchenslavizität) — многолетний предмет дискуссии прежде всего в русской исторической русистике. В этой связи Герд называет семь основных проблем, которые в его понимании составляют содержание понятия ЦСЛ:

1. ЦСЛ как языковая система определенного типа;

2. Репрезентирующие этот язык тексты;

3. Семантическая и функциональная типология этих текстов;

4. Варьирование ЦСЛ во времени

5. Ареальная типология текстов на ЦСЛ;

6. Степень языковой и стилистической нормативности и литературности текстов на ЦСЛ;

7. Место и роль ЦСЛ в истории славянских письменных языков [ГЕРД 1998: 3].

В качестве иллюстрации первой из названных проблем Герд использует извлеченную из материалов 1970-х гг. таблицу, в которой показана частотность субстантивных окончаний: в проанализированных пробных текстах она колеблется между 42% и 10%. Ранние церковнославянские рукописи Псалтыри, Евангелия и Апостола располагаются в таблице сравнительно плотно на участке от 15% до 11%, что, в интерпретации Герда, демонстрирует в этом интервале один из четырех выделяемых им "типов древнеславянских текстов", а именно "тип южно-восточнославянских собственно конфессиональных текстов XI-XIV веков" [Герд 1998: 7-9] (в позднейшей версии [Герд, Федер 2003: 153-157] добавление материала Остромирова Евангелия расширяет интервал до 16%, и вместо "конфессиональных" речь идет о "церковных" текстах). С языковой точки зрения Герд определяет ЦСЛ как "язык славянских текстов, в которых статистически доминирует определенная языковая эталонная модель", при этом в качестве эталона для оценки текстов XI-XIV вв. он предлагает древнецерковнославянский (старославянский язык), а для текстов XV-XVI вв. — созданную в Тырнове и/или последователями "Тырновской школы" агиографическую прозу [Герд 1998: 11, 9] (о соотношении показателей тырновских текстов и текстов других регионов см.: [idem 1986; idem 1991]). В 2003 г. Герд заново представил свою модель ЦСЛ, уточнив при этом дефиницию этого языка: "Понятие 'церковнославянский язык' представляет собой совокупность эталонных моделей в графике, орфографии, морфологии и синтаксисе, выделенных на статистической основе" [Герд, Федер 2003: 150], см. также: [ibid.: 143-194]. На первый взгляд, такое определение кажется удовлетворительным; возникают, однако, сомнения, действительно ли выбранные

эталонные группы текстов могут быть применены в этом качестве к церковнославянской языковой традиции, годятся ли они для этого. Как известно, в древнецерковнославянском, рекомендованном в работе 1998 г. в качестве эталона для периода XI-XIV вв., служебники и гимнография, составляющие в восточнославянской традиции почти половину всех сохранившихся рукописей, почти не представлены, а среди тырновских текстов (ср. "конфессионально-повествовательные тексты" в [Герд et al. 1974: 11; eidem 1977: 9 и след.]), предложенных на роль эталона для периода XV-XVI вв., совсем нет богослужебных текстов. В работе 2003 г. "эталонная модель именного склонения" для ЦСЛ первого и второго периодов обеспечивается данными вообще только "конфессионально-повествовательных текстов" [Герд, Федер 2003: 157-166]. Даже при чисто лингвистическом анализе церковнославянской письменности не следует забывать о том, что с самого ее начала и по сей день исконную и главнейшую сферу употребления ЦСЛ составляет богослужение и что ЦСЛ всегда был литургическим языком и остается им сейчас (ср.: [Живов 2009]).

17. Библиографическая ситуация

До тех пор, пока не мы не будем иметь более или менее четко очерченных корпусов церковнославянских текстов (или — при другой дефиниции — таких текстов, которые можно назвать церковнославянскими), степень библиографической освоенности научной литературы о ЦСЛ, в настоящее время очень низкая, вряд ли изменится и вряд ли может измениться. Почти во всех библиографических справочниках нельзя не заметить перекос лингвистического интереса (славистики к ЦСЛ) в сторону древ-нецерковнославянского: систематически подобранную литературу, собранную в одном определенном месте, в них можно найти в лучшем случае для древнецерковнославянского корпуса, в то время как литература к другим церковнославянским текстам если и упоминается, то обычно среди работ по истории того или иного национального языка и там тонет, а и без того немногочисленные работы по современному ЦСЛ или вовсе не попадают в поле зрения читателей-славистов, или оказываются запрятанными в разделах "древнецерковнославянский", "vieux-slave", "старославянский язык" и подобных. Составить представление о существующих исследованиях тем более трудно, что во многих библиографиях по славистике, созданных в славянских странах, иностранные публикации или совсем отсутствуют, или учитываются более или менее случайно.

Лучше всего, и к тому же с интернациональным охватом, в ретроспективных библиографиях отражены, безусловно, кирилло-мефодиевские (в широком смысле) штудии. За период до 1980 г. см.: [Ильинский 1934;

Попруженко, Романски 1942: Можаева 1980; Дуйчев, Кирмлговл, Паунова 1983]; продолжение отсутствует, так что для периода после 1980 г. в качестве не вполне настоящей замены можно использовать библиографические данные в теперь уже завершенной "Кирилло-Мефо-диевской энциклопедии" [Динеков, Грашева 1985-2004] или в [Birnbaum, Schaeken 1997; eidem 1999], а также в статье Дуйчева "Библиографии" в издании [Динекова, Грашева 1985, 1: 177-183]12. По-прежнему полезен обзор русских публикаций о ЦСЛ за период с 1825 по 1880 г. у Виноградова [1955: 36-65, 188-249], так как "старославянский и церковнославянский язык" он рассматривает как целое; к сожалению, между 1880-м и 1918-м годом, с которого начинается обзор славянского языкознания в Советском Союзе, остается пробел, тем более досадный, что на этот период приходится ряд важных эдиционных и исследовательских публикаций. Важнейшие из существующей массы публикаций, без учета нового ЦСЛ, составили раздел "Древнецерковнославянский и его редакции" (Old Church Slavonic and Recensions) в международной "Избранной библиографии по славянскому языкознанию" [Stankiewicz, Worth 1964]. Насколько жесткой должна была быть селекция для такой "избранной библиографии" — хотя бы из соображений места — можно примерно судить, если сравнить ее с библиографическими сведениями о каждой отдельной глаголической или кириллической рукописи в "Сводном каталоге" [Шмидт 1984; Турилов 2002]. Сам "Сводный каталог", ввиду отсутствия специальных библиографий по ЦСЛ, может быть рекомендован в качестве вспомогательного инструмента, как и аннотации к ранним церковнославянским изданиям в новейших библиографиях (о таких библиографиях, как и о многочисленных каталогах рукописных книг, здесь нет возможности говорить подробно). Полезно регулярно просматривать списки литературы в книгах и статьях: опыт показывает, что такое чтение почти всегда приносит то или иное старое название, которое может пригодиться в работе, но не обнаруживалось в библиографиях — или потому, что его там нет, или потому, что помещено не там, где его искали. В области церковнославянской лексикографии при взгляде на предшествующую историю славистики в особенности насущна потребность в возможно полной библиографии словоуказателей и выборочных списков слов к отдельным церковнославянским текстам, подчас скрытых в изданиях текстов и в исследовательских работах.

Продолжающиеся библиографии исследований по ЦСЛ включены в ежегодники "Bibliographie linguistique" (Utrecht, Bruxelles, 1949-, 1-) и

12 Для периода после 1980 г. — преимущественно для памятников, бытовавших на Руси, в том числе западно- и южнославянских по происхождению, однако без учета южнославянских рукописей — см. также: [Буллнин 2014] (прим. ред. — А. Г.).

"Rocznik slawistyczny" (Kraków, 1908-1991, 1-46; затем под названием "Bibliografía j^zykoznawstwa slawistycznego za rok 1992-": Warszawa, 1995-), а также — в рамках определенной тематики — в журнал "Byzantinosla-vica" (Praha, 1929-1994; о прекращении этой традиции см. Т. 57, 1996: 212-215). Все эти издания как международные органы печати могут, однако, отражать лишь часть действительного объема публикаций и только то, о чем им сообщают из разных стран их корреспонденты. Особенно следует указать на журналы, специально посвященные ЦСЛ или древнейшей славянской письменности и тем самым ее языку: "Slovo. Casopis staroslavenskog zavoda u Zagrebu" (Zagreb, 1952-, 1-), "Старобъл-гаристика / Palaeobulgarica" (София, 1977-, 1-), "Cyrillomethodianum" (Thessalonique, 1971-1993/1994, 1-17/18), "Полата кънигописьнаа = Po-lata knigopis'naja. An information bulletin for the study of early Slavic books, texts and literatures" (Nijmegen или Amsterdam, 1978-1999, 1-30/31.), "Palaeoslavica. International journal for the study of Slavic medieval literature, history and ethnology" (Cambridge, MA, 1993-, 1-) и подобные.

Таким образом, ЦСЛ и со своим пористым библиографическим фундаментом, неудивительным для "языка без народа", — это совершенно особенный славянский язык с особой судьбой в истории славистики.

Библиография

Алексеев 1989

Алексеев А. А., "[рец.:] [Толстой 1988], Вопросы языкознания, 4, 1989, 149-155. -1999

Алексеев А. А, Текстология славянской Библии = Textgeschichte der slavischen Bibel, С.-Петербург et al., 1999. Бобрик 1990

Бобрик М. А., "Представления о правильности текста и языка в истории книжной справы в России (от XI до XVIII в.)", Вопросы языкознания, 4, 1990, 61-85. Бончев 2002-2012

Бончев А., Речник на църковнославянския език, 1-2, София, 2002-2012. Будилович 1892

Будилович А. С., Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы, 2: Зарождение общего языка на славянском востоке, Варшава, 1892. Буллнин 2014

Буллнин Д. М., отв. ред., ídem, Романова А. А., Творогов О. В., Томсон Ф., Турилов А. А., Каталог памятников древнерусской письменности XI-XIV вв. (рукописные книги) (= Studiorum slavicorum orbis, 7), С.-Петербург, 2014. Булич 1893

Булич С. К., Церковнославянские элементы, в современном литературном и народном русском языке, 1, С.-Петербург, 1893 [репринт: München, 1986]. Вендина 2002

Вендина Т. И., Средневековый человек в зеркале старославянского языка, Москва, 2002.

Венедиктов 2007

Венедиктов Г. К., "Материалы к советско-болгарской дискуссии по некоторым вопросам современной палеославистики", Славяноведение, 2, 2007, 58-94. Верещагин 1989

Верещагин Е. М., "Проблемы истории древнеславянского и русского литературного языков", Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 48/2, 1989, 126-136.

--1997

Верещагин Е. М, История возникновения древнеславянского литературного языка. Переводческая деятельность Кирилла и Мефодия и их учеников, Москва, 1997. --2001

Верещагин А. М., Церковнославянская книжность на Руси. Лингвотекстологические разыскания, Москва, 2002. Виноградов 1955

Виноградов В. В., ред., Библиографический указатель по русскому языкознанию с 1825 по 1880 год, 3, Москва, 1955. Востоков 1810

Востоков А. Х., "Примечания Богемца на Шлецерово рассуждение о славенском языке", in: [Keipert 2006a: 95-127]. --1820

Востоков А. Х., "Рассуждение о Славянском языке, служащее введением к Грамматике сего языка, составляемой по древнейшим оного письменным памятникам", Труды Общества любителей российской словесности при Императорском Московском Университете, 17, 1820, 5-61. --1863

Востоков А. Х., Грамматика церковно-славянского языка, изложенная по древнейшим оного письменным памятникам, С.-Петербург, 1863 [репринт: Leipzig, Köln, Wien, 1980].

Вознесенский 1996

Вознесенский А. В., Старообрядческие издания XVIII - начала XIX века. Введение в изучение, С.-Петербург, 1996.

Герд 1986

Герд А. С., "О синхроническом описании языка древнеславянских центров письменности", Вестник Ленинградского университета. Серия 2, 1, 1986, 62-67. --1991

Герд А. С., "К реконструкции эталонной модели церковнославянского языка", Советское славяноведение, 3, 1991, 64-60. --1998

Герд А. С., Церковнославянский язык. Лингвистические аспекты, С.-Петербург, 1998. Герд, Федер 2003

Герд А. С., Федер В., Церковнославянские тексты и церковнославянский язык, С.-Петербург, 2003. Герд et al. 1974

Мещерский Н. А., отв. ред., Герд А. С., Капорулина Л. В., Колесов В. В., РусковА М. П., Черепанова О. А., Именное склонение в славянских языках XI-XIV вв. Лингвостатистический анализ по материалам памятников древнеславянской письменности, Ленинград, 1974. --1977

Мещерский Н. А., отв. ред., Герд А. С., Капорулина Л. В., Колесов В. В., РусковА М. П., Черепанова О. А., Именное склонение в славянских языках XV-

XVI вв. Лингвостатистический анализ по материалам памятников древнеславянской письменности, Ленинград, 1977. Гильтебрандт 1882-1885

Гильтебрандт П. А., Справочный и объяснительный словарь к Новому Завету, 1-6, С.-Петербург, 1882-1885 [репринт: München, 1988-1989]. -1898

Гильтебрандт П. А., Справочный и объяснительный словарь к Псалтыри, С.-Петербург, 1898 [репринт: München, 1993].

Горшков 1987

Горшков А. И., "Отечественные филологи о старославянском и древнерусском литературном языке", in: [Жуковская 1987в: 7-29].

Динеков, Грашева 1985-2004

Динеков П., Грашева Л., ред., Кирило-Методиевска енциклопедия, 1-4, София, 19852004.

Дуйчев, Кирмагова, Паунова 1983

Дуйчев И., Кирмагова А., Паунова А., Кирилометодиевска библиография, 1940-1980, София, 1983. Дурново 1924-1927

Дурново Н. Н., "Русские рукописи XI-XII вв. как памятники старославянского языка",Juznoslovenski filolog, 6, 1924, 72-94; 5, 1925-1926, 93-117; 6, 1926-1927, 11, 64 (Перепечатано в: [idem 2000: 391-49]).

-2000

Дурново Н. Н., Избранные работы по истории русского языка, Москва, 2000. Живов 1988

Живов В. М., "Роль русского церковнославянского в истории славянских литературных языков", in: Актуальные проблемы славянского языкознания, Москва, 1988, 49-98.

- 1996a

Живов В. М., Язык и культура в России XVIII века, Москва, 1996. -1996в

Живов В. М., "О церковнославянском языке", in: А. А. Плетнева, А. Г. Кравецкий, Церковно-славянскийязык, Москва, 1996, 12-23.

- 1998-1999

Живов В. М., "Первый литературный язык славян", Ricerche slavistiche, 45-46, 1998-1999, 99-136. --2000

Живов В. М., "Н. Н. Дурново и его идеи в области славянского исторического языкознания", in: [Дурново 2000: 7-37]. --2004

Живов В. М., Очерки исторической морфологии русского языка XVII-XVIII веков, Москва, 2004. --2006

Живов В. М., Восточнославянское правописание XI-XIII века, Москва, 2006. --2009

Живов В. М., " [рец.:] Герд А. С., Лингвистическая типология древнеславянских текстов. С.-Петербург, 2008", Русский язык в научном освещении, 1, 2009, 312-314. --2017

Живов В. М., История языка русской письменности, 1-2, Москва, 2017.

Живов, КАйПЕРТ 1996

Живов В. М., Кайперт Г., "О месте грамматики И. В. Пауса в развитии русской грамматической традиции: интерпретация отношений русского и церковнославянского", Вопросы языкознания, 6, 1996, 3-30.

Жуковская 1969

Жуковская Л. П., "Памятники русской и славянской письменности Х1-Х1У вв. в книгохранилищах СССР", Советское славяноведение, 1, 1969, 57-71. --1976

Жуковская Л. П., Текстология и язык древнейших славянских памятников, Москва, 1976. --1987а

Жуковская Л. П., "Грецизация и архаизация русского письма 2-й пол. XV - 1-й пол. XVI в. (Об ошибочном понятии 'второе южнославянское влияние')", т: [еаоем 1987в: 144-176]. --1987в

Жуковская Л. П., отв. ред., Древнерусский литературный язык в его отношении к старославянскому, Москва, 1987.

Запольская 1991

Запольская Н. Н., История русского литературного языка. Методические указания для студентов филологических факультетов государственных университетов, Москва, 1991.

Иванова-Мирчева 1969

Иванова-Мирчева Д., "Старобългарски, старославянски и среднебългарската редакция на старославянски", т: Константин-Кирил Философ, София, 1969, 45-62. -- 1999-2009

Иванова-Мирчева Д., Старобългарски речник, 1-2, София, 1999-2009.

Иванова-Мирчева, Харалампиев 1999

Иванова-Мирчева Д., Харалампиев И., История на българския език, Велико Търново, 1999. Ильинский 1934

Ильинский Г. А., Опыт систематической кирилло-мефодиевской библиографии, София, 1934. Исаченко 1958

Исаченко А. В., "Какова специфика литературного двуязычия в истории славянских народов", Вопросы языкознания, 3, 1958, 42-45. КАрповА, Нимчук 1987

Карпова В. Л., Нимчук В. В., ред., Словарь старославянского языка восточнославянской редакцииХ1-Х111 вв., Киев, 1987.

КАрский 1928

Карский Е. Ф., Славянская кирилловская палеография, Ленинград, 1928 [репринт: Москва, 1979]. Касаткин 1990

Касаткин Л. Л., "Церковнославянский язык", т: В. Н. Ярцева, ред., Лингвистический энциклопедический словарь, Москва, 1990, 575-576. --1997

Касаткин Л. Л., "Церковно-славянский язык", т: Ю. Н. Караулов, глав. ред., Русский язык. Энциклопедия, Москва, 1997, 615-616. Кондрашов 1967

Кондрашов Н. А., сост., ред., Пражский лингвистический кружок. Сборник статей, Москва, 1967.

Конески 1967

Конески Б., Историка намакедонскиот ]азик, Скощ'е, 1967. Копорская 1988

Копорская Е. С., Семантическая история славянизмов в русском литературном языке нового времени, Москва, 1988. Копыленко 1966

Копыленко М. М., "Как следует называть язык древнейших памятников славянской письменности?", Советское славяноведение, 1, 1966, 36-41.

Кравецкий, Плетнева 2001

Кравецкий А. Г., Плетнева А. А., История церковнославянского языка в России (конец XIX-XX в.), Москва, 2001.

-2016

Кравецкий А. Г., Плетнева А. А., ред., Большой словарь церковнославянского языка нового времени, 1: А-Б, Москва, 2016. Кривко 2016

Кривко Р. Н., "Языковые особенности древнейшего списка Учительного евангелия Константина Пресвитера: от восточнославянской рукописи к южнославянскому архетипу", Slovene, 5/2, 2016, 340-363. Крысько 2005

Крысько В. Б., изд., подг. греч. текста, коммент., словоуказатели, Ильина книга. Рукопись РГАДА, Тип. 131, Москва, 2005.

Лескин 1890

Лескин А., Грамматика старославянского языка А. Лескина. Перевод с немецкого с дополнением по языку Остромирова Евангелия, Москва, 1890. Лихачев 1962

Лихачев Д. С., Текстология (на материале русской литературы X-XVII вв.), Москва, Ленинград, 1962. Лозовая, Шевчук 2000

Лозовая И. Е., Шевчук Е. Ю, "Церковное пение", in: Православная энциклопедия. Русская православная церковь, Москва, 2000, 599-610. Ломоносов 1758/2011

Ломоносов М. В., "Предисловие о пользе книг церковных в российском языке", in: idem, Полное собрание сочинений, 7: Труды по филологии, 1739-1758, Москва, С.-Петербург, 2011, 467-472, 785-794.

Людоговский 2003

Людоговский Ф. Б., "Современный церковнославянский минейный корпус: состав и структура", in: А. М. Молдован, А. Г. Кравецкий, ред., Лингвистическое источниковедение и история русского языка. 2002-2003, Москва, 2003, 500-528. Малкова 1987

Малкова О. В., "Древнерусское литургическое произношение в южной Руси в XII-XIII вв.", in: [Жуковская 1987b: 129-143].

Матхаузерова 1979

Матхаузерова С., Древнерусские теории искусства слова (= Acta Universitatis Carolinae Philologica: Monographia, 63), Прага, 1976 [1979].

Милановиъ 2004

Милановиъ А., Кратка истори]а српског кюижевног ]езика, Београд, 2004. Минчева 1987

Минчева А., Старобългарският език в светлината на балканистиката, София, 1987.

МИРОНОВА 2001

Миронова Т. Л., Хронология старославянских и древнерусских рукописных книг X-XI вв., Москва, 2001. Мирчев 1978

Мирчев К., Историческа граматика на българския език, София, 1978. Младенов 1931

Младенов С., "Последните възражения против старобългарското име на кирило-методиевия език с оглед към новобългарски", Prace filologiczne, 15/2, 1931, 305-335.

--1979

Младенов С., История на българския език, София, 1979. Младеновиъ 1969

Младеновиъ А., "Однос измену домаЬих и рускословенских елемената у каижевном ]езику код Срба пре аегове Вуковске стандардизацщ'е", Зборник за филологи]у и лингвистику, 12, 1969, 43-51. Можаева 1980

Можаева И. Е., Библиография по кирилло-мефодиевской проблематике, 1945-1974 гг., Москва, 1980. МолдовАн 1986

МолдовАн А. М., "Палеославянская лексикография", in: Славянская историческая и этимологическая лексикография (1970-1980 гг.): итоги и перспективы, Москва, 1986, 18-28.

Шмчук 1964

Шмчук В. В., тдг. тексив, вступ. ст., ЛексисЛаврентiя Зизатя. Синотма славеноросская, Кшв, 1964. Пиккио 2003

Пиккио Р., Slavia orthodoxa: Литература и язык, Москва, 2003. Пичхадзе 2011

Пичхадзе А. А., Переводческая деятельность в домонгольской Руси: лингвистический аспект, Москва, 2011.

ПопружЕнко, РомАнски 1942

ПопружЕнко М. Г., РомАнски С., Кирилометодиевска библиография за 1934-1940 год, София, 1942. Ровинсон 1998

Ровинсон М., "Влияние идеологии на изучение литературы русского средневековья", in: Veda a ideológia v dejinách slavistiky. Materiály z konferencie Stará Lesná, September 1997, Bratislava, 1998, 122-135.

РЩМР 2000-

Риварова З., ред., Речник на црковнословенскиот ]азик од македонскаредакци]а, 1-9-, Скоще, 2000-2008—. Савиъ 2016

Савиъ В., "Српска редакция црквенославенског ]езика: од св. Климента, епископа словенског, до св. Саве, архиепископа српског", Slovene, 5/2, 2016, 231-339. Савиъ, _[овановиъ 2007

Савиъ В., сост., |овАновиъ Г., ур., Српскословенскиречник ]еван%ела. Огледна свеска, Београд, 2007. Седакова 2005

Седакова О. А., Церковнославяно-русские паронимы: Материалы к словарю, Москва, 2005.

-2008

Седакова О. А., Словарь трудных слов из богослужения: Церковнославяно-русские паронимы, Москва, 2008. Сиромаха, Успенский 1987

Сиромаха В. Г., Успенский Б. А., "Кавычные книги 50-х гг. XVII века", in: Археографический ежегодник за 1986 год, Москва, 1987, 75-84. Слря XVIII в. 1984-2011, 1-19-

Словарьрусского языка XVIII века, 1-19-, Ленинград, С.-Петербург, 1984-2011-. Соболевский 1900

Соболевский А. И., "Церковнославянские тексты моравского происхождения", Русский филологический вестник, 43, 1900, 150-217. Советуваще 1989

Советуван]е заработата врзредакцискитеречници на црковнословенскиот ]азик во ]угословенските центри, Скощ'е, 1989. Супрун, Молдован 2005

Супрун А. Е., Молдован А. М., "Старославянский и церковнославянский язык", in: Языки мира. Славянские языки, Москва, 2005, 29-69. Толстой 1961

Толстой Н. И., "К вопросу о древнеславянском языке как общем литературном языке южных и восточных славян", Вопросы языкознания, 1, 1961, 52-66 (перепечатано в: [idem 1988: 34-52]). -1962

Толстой Н. И., "Роль древнеславянского литературного языка в истории русского, сербского и болгарского литературных языков в XVII-XVIII вв.", in: Вопросы образования восточнославянских национальных языков, Москва, 1962, 5-21 (перепечатано в: [idem 1988: 87-108]). -1963

Толстой Н. И., "Взаимоотношение локальных типов древнеславянского литературного языка позднего периода (вторая половина XVI-XVII вв.)", in: Славянское языкознание, 5-й Международный съезд славистов. Доклады советской делегации, Москва, 1963, 230272 (перепечатано в: [idem 1988: 52-87]). -1976

Толстой Н. И., "Старинные представления о народно-языковой базе древнеславянского литературного языка (XVI-XVII вв.)", in: Вопросы русского языкознания, 1, Москва, 1976, 177-204 (перепечатано в: [idem 1988: 108-127]). --1978

Толсто; Н., "Однос старог српског каишког ]езика према старом словенском ]езику", in: Научни састанак слависта у Вукове дане, 8, Београд, 1978, 15-25 (русский перевод "Отношение древнесербского книжного языка к древнеславянскому языку (В связи с развитием жанров в древнесербской литературе)", in: [Толстой 1988: 164-173]). --1982

Толстой Н. И, "Древняя славянская письменность и становление этнического самосознания у славян", in: Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья, Москва, 1982, 236-249. --1988

Толстой Н. И., История и структура славянских литературных языков, Москва, 1988. --1989

Толстой Н. И., "Древнеславянский литературный язык в XII-XIV вв. (его функции и специфика)", in: Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма, Москва, 1989, 14-24.

58 | Conceptions of Church Slavonic --1990

Толстой Н. И., "Старославянский язык", in: В. Н. Ярцева, ред., Лингвистический энциклопедический словарь, Москва, 1990, 491-492. --1995

Толстой Н. И., "Slavia orthodoxa и Slavia latina. Общее и различное в литературно-языковой ситуации (опыт предварительной оценки)", Ricerche slavistiche, 42, 1995, 89-102. Тот 1985

Тот И., Русская редакция древнеболгарского языка в конце XI - начале XII вв., София, 1985. Трубецкой 1927

Трубецкой Н. С., "Общеславянский элемент в русской культуре", in: idem, К проблеме русского самопознания, Париж, 1927, 54-94 (перепечатано: Вопросы языкознания, 2, 1990, 121-139; 3, 114-134; здесь цит. по: idem, История. Культура. Язык, Москва, 1995, 162-208).

Турилов 2000

Турилов А. А., "Духовная литература и письменность. X-XVII вв.", in: Православная энциклопедия. Русская православная церковь, Москва, 2000, 372-406. --2002

Турилов А. А., гл. ред., Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в России, странах СНГ и Балтии. XIV век, 1: Апокалипсис - Летопись Лаврентьевская, Москва, 2002. Успенский 1968

Успенский Б. А., Архаическая система церковнославянского произношения. (Из истории литургического произношения в России), Москва, 1968.

--1969

Успенский Б. А., Из истории русских канонических имен. (История ударения в канонических именах собственных в их отношении к русским литературным и разговорным формам), Москва, 1969. --1973

Успенский Б. А., "Древнерусские кондакари как фонетическиий источник", in: Славянское языкознание. 7-ой Международный съезд славистов. Доклады советской делегации, Москва, 1973, 314-346 (перепечатано в: [idem 1997: 209-245]).

--1983

Успенский Б. А., Языковая ситуации Киевской Руси и ее значение для истории русского литературного языка, Москва, 1983. --1984

Успенский Б. А., "Старославянский и церковнославянский", in: Актуальные проблемы изучения и преподавания старославянского языка, Москва, 1984, 43-53. --1985

Успенский Б. А., Из истории русского литературного языка XVIII - начала XIX века. Языковая программа Карамзина и ее исторические корни, Москва, 1985. --1987

Успенский Б. А., История русского литературного языка (XI-XVII вв.), München, 1987.

--1988а

Успенский Б. А., "Русское книжное произношение XI-XII вв. и его связь с южнославянской традицией (чтение еров)", in: Актуальные проблемы славянского языкознания, Москва, 1988, 99-156 (перепечатано в: [idem 1997: 143-208].

-1988b

Успенский Б. А., "М. В. Ломоносов о соотношении церковнославянского, древнерусского и «древнего славянского» языков", Kalbotyra: Mokslo darbai, 39/2, 1988, 13-20 (перепечатано в: [idem 1997: 657-666].

-1995

Успенский Б. А., "История русского литературного языка как межславянская дисциплина", Вопросы языкознания, 1, 1995, 121-142 (перепечатано в: [idem 1997: 121-142]). -1997

Успенский Б. А., Избранные труды, 3: Общее и славянское языкознание, Москва, 1997. -2002

Успенский Б. А., История русского литературного языка (XI-XVII вв.), Москва, 2002. Филин 1981

Филин Ф. П., Истоки и судьбы.русского литературного языка, Москва, 1981. Филкова 1986

Филкова П. Д., Староболгаризмы и церковнославянизмы в лексике русского литературного языка. Учебный словарь, 1-3, София, 1986.

-1988

Филкова П. Д., "Староболгарский вклад в развитие лексики русского литературного языка", in: Славянска филология, 19: Езикознание, София, 1988, 64-74. Хабургаев 1984

Хабургаев Г. А., "Старославянский — церковнославянский — русский литературный", in: История русского языка в древнейший период (= Вопросы русского языкознания, 5), Москва, 1984, 5-35.

-1988

Хабургаев Г. А., "Старославянский как язык средневековой славянской культуры", in: Актуальные проблемы славянского языкознания, Москва, 1988, 5-48.

-1994

Хабургаев Г. А., Первые столетия славянской письменной культуры.. Истоки древнерусской книжности, Москва, 1994. Цейтлин 1963

Цейтлин Р. М., "[Ответ]", in: Славянска филология, 1: Отговори на въпроситеза научната анкета по езикознание, София, 1963, 15. -1994

Цейтлин Р. М., ред., Старославянский словарь (порукописям X-XI веков), Москва, 1994. Црвенковска 2016

Црвенковска Э., "Првобитниот словенски комплекс на богослужбени книги по византиски обред («корпусот на Климент») и формирааето на македонската редакцщ'а на црковнословенскиот", Slovene, 5/2, 2016, 198-230.

Шахматов 1915

Шахматов А. А., Очерк древнейшего периода истории русского языка, Петроград, 1915. -1925

Шахматов А. А., Очерк современного русского литературного языка, Ленинград, 1925. Шмидт 1984

Шмидт С. О., ред., Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI-XIII вв., Москва, 1984. Щепкин 1918

Щепкин В. Н., Русская палеография, Москва, 1918 [репринт: Москва, 1967].

Aitzetmüller 1958-1975, 1-7

Aitzetmüller R., Das Hexaemeron des Exarchen Johannes, 1-7, Graz, 1958-1975. --1991

Aitzetmüller R., Altbulgarische Grammatik als Einführung in die slavische Sprachwissenschaft, 2., verbesserte und erweiterte Auflage, Freiburg i. Br., 1991. Babic 2000

Babic W., Vpliv vzhodne cerkvene slovanscine na hrvaskeglagolske tekste v 17. in 18. stoletju, Ljubljana, 2000.

Besters-Dilger 1992

Besters-Dilger J., Andrej M. Kurbskij als Übersetzer. Zur kirchenslavischen Übersetzungstechnik im 16. Jahrhundert, Freiburg i. Br., 1992.

Bielfeldt 1961

Bielfeldt H. H., Altslawische Grammatik. Einführung in die slawischen Sprachen, Halle (Saale), 1961. Birnbaum 1985

Birnbaum H., "Zur Problematik des Westkirchenslavischen," in: Litterae slavicae Medii aevi Fr. V. Mares Sexagenario oblatae, München, 1985, 53-65. Birnbaum, Schaeken 1997

Birnbaum H., Schaeken J., Das altkirchenslavische Wort. Bildung - Bedeutung - Herleitung (= Altkirchenslavische Studien, 1), München 1997. --1999

Birnbaum J., Schaeken J., Die altkirchenslavische Schriftkultur. Geschichte - Laute und Schriftzeichen - Sprachdenkmäler (mit Textproben, Glossar und Flexionsmustern) (= Altkirchenslavische Studien, 2), München, 1999. Bobrik 2011

Bobrik M., "Zwischen Ostrog und Petersburg: Die kirchenslavische Bibel im 16. - 18. Jh.," Ostkirchliche Studien, 60/1, 2011, 48-68. Bujukliev 2014

Bujukliev I., "Sprachbewusstsein bei den orthodoxen Slaven," in: [Gutschmidt et al. 2014: 1335-1344]. BunCiC 2006

BunCiC D., Die ruthenische Schriftsprache bei Ivan Uzevyc. unter besonderer Berücksichtigung der Lexik seines Gesprächsbuchs Rozmova/Beseda. Mit Wörterverzeichnis und Indizes zu seinem ruthenischen und kirchenslavischen Gesamtwerk, München, 2006.

Capaldo 2006

Capaldo M., dir., Lo spazio letterario del Medioevo, 3: Le culture circostanti, 3: Le culture slave, Roma, 2006. Christians 2001

Christians D., Wörterbuch zum Gottesdienstmenäum für den Monat Dezember. Slavisch-griechisch-deutsch nach ostslavischen Handschriften des 12. und 13. Jahrhunderts, Wiesbaden, 2002.

Costantini 1972

Costantini L., "Note sulla questione della lingua presso i Serbi tra il XVIII e i il XIX secolo," in: Studi sulla questione della lingua presso gli Slavi, Roma, 1972, 163-224.

Damjanovic 1984

Damjanovic S., Tragom jezika hrvatskih glagoljasa, Zagreb, 1984.

--1993

Damjanovic S., Glasovi i oblici opceslavenskoga knjizevnog jezika, Zagreb, 1993.

-1995

Damjanovic S., Jezik otacaski, Zagreb, 1995. -2002

Damjanovic S., Slovo iskona. Staroslavenska/starohrvatska citanka, Zagreb, 2002. De Vincenz 1988

De Vincenz A., "Zum Wortschatz der westlichen Slavenmission," Slavistische Studien zum X. Internationalen Slavistenkongreß in Sofia 1988, Köln, Wien, 1988, 273-295. Deschler 2003

Deschler J.-P., Kleines Wörterbuch derkirchenslavischen Sprache, München, 2003. Diddi 2007

Diddi Cr., "Sul problema delle traduzioni dal latino in paleoslavo (annotazioni in margine)," Europa orientalis, 26, 2007, 181-202. Djamo-Diaconi^S 1975

Djamo-Diaconi^S L., "Redacjla româneasca limbii slavone," in: P. Olteanu, coord., Slava veche¡i slavona româneasca, Bucure^ti, 1975, 256-301. Dobrovsky 1806

Dobrowsky J., "Über die Altslawonische Sprache nach Schlözer, mit Anmerkungen von J. D.," in: Slavin, Prag, 1806, 362-388.

Dostal 1959

Dostal A., "Staroslovënstina jako spisovny jazyk," Bulletin Vysokéskoly ruského jazyka a literatury, 3, 1959, 129-137. Durnovo 1929a

[Durnovo N. N.,] "Les problèmes actuels du slave d'église," Travaux du Cercle linguistique de Prague, 1, 1929, 21-23. -1929B

Durnovo N. N., "Sur le problème du vieux-slave," Travaux du Cercle linguistique de Prague, 1, 1929, 139-145. Fahl, Fahl 2013

Goltz H., Prochorov G. M., Hrsg., Das Corpus des Dionysios Areiopagites in der slavischen Übersetzung von starec Isaija (14. Jahrhundert), 5, S. Fahl, D. Fahl, Hrsg., Untersuchungen, Freiburg i. Br., 2013.

Freidhof 1972

Freidhof G., Vergleichende sprachliche Studien zur Gennadius-Bibel (1499) und Ostroger Bibel (1580/81). Die Bücher Paralipomenon, Esra, Tobias, Judith, Sapientia und Makkabäer, Frankfurt a. M., 1972. Gadzijeva et al. 2014

Gadzijeva S., Kovacevic A., Mihaljevic M., Pozar S., Reinhart J., Simic M., Vince J., Hrvatski crkvenoslavenski jezik, M. Mihaljevic, ur. (= Bibliotheca glagolitica croatica, 1), Zagreb, 2014.

Gardner 1983-1987

Gardner, J. von., Gesang der russisch-orthodoxen Kirche, 1-2, Wiesbaden, 1983-1987.

Garvin 1959

Garvin P., "The Standard Language Problem—Concepts and Methods," Anthropological Linguistics, 1/3, 1959, 28-31. Glibetic 2015

Glibetic N., "A New 11th Century Glagolitic Fragment from St Catherine's Monastery: The Midnight Prayer of Early Slavic Monks in the Sinai", Археогра$ски npuno3u, 37, 2015, 11-47.

GRACiOTTi 2006

Graciotti S., "Le lingue letterarie degli Slavi in epoca medievale," in: [Capaldo 2006: 187241].

Gutschmidt et al. 2014

Gutschmidt K., Kempgen S., Berger T., Kosta P., Hrsg., Die slavischen Sprachen. Ein internationales Handbuch zu ihrer Struktur, ihrer Geschichte und ihrer Erforschung = The Slavic languages. An International Handbook of Their Strukture, Their History and Their Investigation, 2, Berlin, New York, 2014. Haarmann 2002

Haarmann H., Lexikon der untergegangenen Sprachen, München, 2002. Hamm 1963

Hamm J., "Hrvatski tip crkvenoslovenskog jezika," Slovo, 13, 1963, 43-67. --1971

Hamm J., "Ruska redakcija u glagoljskim spomenicima," Slovo, 21, 1971, 213-222. Hannick 1998

Hannick Chr., "Die Rekonstruktion der altslavischen Evangelien bei Josef Vajs und ihre vermeintlichen griechischen Vorlagen," in: Interpretation of the Bible, Ljubljana, Sheffield, 1998, 943-958. Hansack 1975

Hansack E., Die Vita des Johannes Chrysostomos des Georgios von Alexandrien in kirchenslavischer Übersetzung, 1, Würzburg, 1975.

Hinrichs 2004a

Hinrichs U., "Ist das Bulgarische kreolisiertes Altbulgarisch?" in: U. Hinrichs, U. Büttner, Hrsg., Die europäischen Sprachen auf dem Wege zum analytischen Sprachtyp, Wiesbaden, 2004, 231-242. --2004b

Hinrichs U., "Wann, warum und wie wurde das Bulgarische zu einer analytischen Sprache? -Ein Beitrag zur Entmystifizierung der Slavistik," Zeitschrift für Slawistik, 49, 2004, 381-419. Holzer 2002

Holzer G., "Altkirchenslawisch," in: Lexikon der Sprachen des europäischen Ostens, Klagenfurt, Celovec, 2002, 187-202.

Horbatsch 1964

Horbatsch O., Die vier Ausgaben der kirchenslavischen Grammatik von M. Smotryc'kyj, Wiesbaden, 1964.

Jagic 1896/1968

Jagic V., Codex slavenicus rerum grammaticarum. = Рассуждения южнославянской и русской старины о церковно-славянскомязыке, Berlin 1896 [репринт: München, 1968]. Jedlicka 1977

Jedlicka A., ed., Slovník slovanské lingvistické terminologie, Praha, 1977. Kämmerer 1977

Kämmerer H., Untersuchungen zur Flexion der Substantive in der bulgarischen Schriftsprache des 14./15. Jahrhunderts. Ein Beitrag zur historischen Morphologie, München, 1977. Keipert 1977-1985, 1-2

Keipert H., Die Adjektive auf -telbra.. Studien zu einem kirchenslavischen Wortbildungstyp, 1-2, Wiesbaden, 1977-1985. --1985

Keipert H., "Nil Kurljatev und die russische Sprachgeschichte," in: Litterae slavicae Medii aevi Fr. V. Mares Sexagenario oblatae, München, 1985, 143-156.

-1987

Keipert H., "Kirchenslavisch und Latein. Über die Vergleichbarkeit zweier mittelalterlicher Kultursprachen," in: Sprache und Literatur Altrußlands. Aufsatzsammlung, Münster, 1987, 81-109.

-1988

Keipert H., "Die Christianisierung Rußlands als Gegenstand der russischen Sprachgeschichte," in: TausendJahre Christentum in Rußland. Zum Millennium der Taufe der Kiever Rus', Göttingen, 1988, 313-346. -1998

Keipert H., "Cerkovnoslavjanskij: eine Sprachbezeichnung als Problem der Wortbildungslehre," in: Лики языка. К 45-летию научной деятельности Е. А. Земской, Москва, 1998, 143-152.

- 1999А

Keipert H., "Nochmals zur Kontaminationsproblematik in Nr. 5 des »Codex Suprasliensis«," Prace filologiczne, 44, 1999, 275-280.

- 1999B

Keipert H., "Grammatik und Theologie. Zur Objektsprache des slavischen Traktats über die acht Redeteile," Zeitschrift für Slavische Philologie, 58, 1999, 19-42. - 1999c

Keipert H., "Die Kirchenslavisch-These des Cercle linguistique de Prague," in: Festschrift für Klaus Trost zum 65. Geburtstag, München, 1999, 123-133. -2001

Keipert H., "Kirchenslavisch als Konstrukt," Slavia, 70, 2001, 374-381. -2002

Keipert H., "Die Historizität des Slavischen in A. Ch. Vostokovs »Rassuzdenie o Slavjanskom jazyke«," in: Historizem v raziskovanju slovenskega jezika, literature in kulture, Ljubljana, 2002, 109-126.

-2004

Keipert H., "Wie alt ist der Altbulgarisch-Begriff?" in: Normen, Namen und Tendenzen der Slavia. Festschriftfür K. Gutschmidt, München, 2004, 493-500.

--2006А

Keipert H., Hrsg. mit M. S.Fajnstejn, Das „Sprache"-Kapitel in August Ludwig Schlözers „Neston" und die Grundlegung der historisch-vergleichenden Methode für die slavische Sprachwissenschaft. Mit einem Anhang: Josef Dobrovskys „Slavin"-Artikel „ Über die Altslawonische Sprache nach Schlözer" und dessen russische Übersetzung von Aleksandr Chr. Vostokov, Göttingen, 2006. --2006b

Keipert K., "Церковнославянский in verordnetem Vergessen," in: Jezikovna predanost. Akademikuprof. dr. Jozetu Toporisicu ob 80-letnici, Maribor, 2006, 129-144. --2009

Keipert K., "Das Kirchenslavisch-Kapitel in A. S. Budilovics »Общеславянский язык« (1892)," Slavia, 78/3-4, 2009, 379-387. -2014

Keipert H., "Kirchenslavisch-Begriffe," in: [Gutschmidt et al. 2014: 1212-1252]. Kempgen 1995

Kempgen S., Russische Sprachstatistik. Systematischer Überblick und Bibliographie, München, 1995. Kloss1987

Kloss H., "Abstandsprache und Ausbausprache," in: Sociolinguistics/Soziolinguistik. An International Handbook of the Science of Language and Society, 1, Berlin, New York, 1987, 302-308.

Koch 1990

Koch Chr., Das morphologische System des altkirchenslavischen Verbums, 1-2, München, 1990. KociUBA 1975

KociUBA O., "The Grammatical Sources of Meletij Smotryc'kyj's Church Slavonic Grammar of 1619" (Ph.D. Diss., Columbia University, Ann Arbor, 1975). Kronsteiner 1985

Kronsteiner O., "Altbulgarisch und/oder Altkirchenslavisch. Eine Glosse zu slavistischen Benennungsmythen," Die slavischen Sprachen, 9, 1985, 119-128.

Kuna 1965

Kuna H., "Redakcije staroslovenskog kao literarni jezik Srba i Hrvata," Slovo, 15-16, 1965, 183-199.

Leskien 1886

Leskien A., Handbuch der altbulgarischen (altkirchenslavischen) Sprache. Grammatik, Texte, Glossar, Weimar, 1886. Ludolf 1696

Ludolf H. W., Grammatica Russica, Oxonii, A.D. MDCXCVI [Nachdruck: Oxford, 1959]. Lukan 1995

Lukan W., "Bartholomäus Kopitars »Bibliothekarischer Bericht« - Ein Dokument des Austroslawismus und die Probleme seiner Veröffentlichung," Österreichische Osthefte, 37/1, 1995, 147-194. Mares 1979

Mares Fr. W., An Anthology of Church Slavonic Texts of Westen (Czech) Origin, München, 1979. --1986

Mares Fr. V., "Vom Urslavischen zum Kirchenslavischen," in: Einführung in die slavischen Sprachen, Darmstadt, 1986, 1-19. --1988

Mares Fr. V., "Die neukirchenslavische Sprache des russischen Typus und ihr Schriftsystem," in: П. А. Гильтебрандт, Справочный и объяснительный словарь к Новому Завету. Nachdruck, 2, München, 1988, v-xxxvii. --1990

Mares Fr. W., "Altkirchenslavische Lexikographie," in: Wörterbücher [. . .]. Ein internationales Handbuch zur Lexikographie, 2, Berlin, New York, 1990, 2255-2268. Marti 1987a

Marti R., "Archaismen im Altrussischen," in: Sprache und Literatur Altrußlands. Aufsatzsammlung, Münster, 1987, 111-124. --1987b

Marti R., "La langue de Constantine-Cyrille et Méthode," Cyrillomethodianum, 11, 1987, 89-102.

--1988

Marti R., "Slavia orthodoxa als literar- und sprachhistorischer Begriff," in: Studies on the Slavo-Byzantyne and West-European Middle Ages. In Memoriam Ivan Dujcev (= Studia slavico-byzantina et medievalia europensia, 1), Sofia, 1988, 193-200. --2014

Marti R., "Wirkungsgeschichte des Kirchenslavischen," in: [Gutschmidt et al. 2014: 13261335]. Mathiesen 1972

Mathiesen R., "The Inflectional Morphology of the Synodal Church Slavonic Verb" (PhD. Diss., Columbia University, New York, 1972, Ann Arbor 1972).

-1979

Mathiesen R., "Bible, Church Slavonic," in: The Modern Encyclopedia of Russian and Soviet Literature, 3, Gulf Breeze, 1979, 5-12. -1984

Mathiesen R., "The Church Slavonic Language Question: An Overview (IX-XX Centuries)," in: Aspects of the Slavic Language Question, 1: Church Slavonic—South Slavic—West Slavic, New Haven, 1984, 46-65.

-2008

Mathiesen R., "The System and Nature of Church Slavonic Literature (Fifty Theses)," in: Slavia Orthodoxa & Slavia Romana. Essays Presented to Riccardo Picchio by his Students on the Occasion of his Eightieth Birthday, New Haven, 2008, 175-207. Mihaljevic, Reinhart 2005

Mihaljevic M., Reinhart J., "The Croatian Redaction: Language and Literature," Incontri linguistici, 28, 2005, 31-82. Miklas 2000

Miklas H., Hrsg., Glagolitica: Zum Ursprung der slavischen Schriftkultur (= Schriften der Balkan-Kommission, philologische Abteilung, 41), Wien, 2000.

Miklas, Sadovski 2014

Miklas H., Sadovski V., "Die Struktur des Altkirchenslavischen," in: [Gutschmidt et al. 2014: 1252-1275].

Miklosich 1876

Miklosich Fr., Die christliche Terminologie der slavischen Sprachen. Eine sprachgeschichtliche Untersuchung, Wien, 1876. Mladenov 1929

Mladenov S., Geschichte der bulgarischen Sprache, Berlin, Leipzig, 1929. Nazor2002

Nazor A., "Die glagolitische Schrift," in: Drei Schriften, Drei Sprachen. Kroatische Schriftdenkmäler und Drucke durch Jahrhunderte, Zagreb, 2002, 31-49, 251-257. Onasch 1962

Onasch K., Einführung in die Konfessionskunde der orthodoxen Kirchen, Berlin, 1962. Picchio 1967

Picchio R., "Slave ecclésiastique, slavons et rédactions," in: To Honor Roman Jakobson. Essays on the Occasion of his Seventeenth Birthday, 2, The Hague, Paris, 1967, 1527-1544. --1980

Picchio R., "Church Slavonic," in: The Slavic Literary Languages, New Haven, 1980, 1-33, 248-252. --1982

Picchio R., "On Church Slavonic Isonorms," InternationalJournal of Slavic Linguistics and Poetics, 25-26, 1982, 367-379. --1991

Picchio R., "Slavia ortodossa e Slavia romana," in: idem, Letteratura della Slavia ortodossa (IX-XVIIIsec.), Bari, 1991, 7-83. --1998

Picchio R., "Open Questions in the Study of the 'Orthodox Slavic' and 'Roman Slavic' Variants of Slavic Culture," in: Contributi italiani alXII Congresso Internazionale degli Slavisti (Cracovia 26 Agosto - 3 Settembre 1998), Napoli, 1998, 1-23.

Picchio, Goldblatt 2008

Picchio R., Goldblatt H., "Guidelines to the Study of the Literary Civilization of Orthodox Slavdom," Miscellanea Slavica. Сборник статей к 70-летию Бориса Андреевича Успенского, Москва, 2008, 66-85.

Plähn 1973

Plähn J., Die Wortabkürzungen des Oktoih ucebnyj von 1915, Wiesbaden, 1973. --1975

Plähn J., "Das moderne russische Kirchenslavisch als linguistischer Gegenstand," Zeitschrift für slavische Philologie, 38, 1975, 90-110. --1978

Plähn J., Der Gebrauch des Modernen Russischen Kirchenslavisch in der Russischen Kirche, Hamburg, 1978.

RCJHR 1991-

Nazor A., ur., Recnik crkvenoslavenskoga jezika hrvatske redakcije, 1-15-, Zagreb, 1991-2008-. Reinhart 2014

Reinhart J., "Das Kroatisch-Kirchenslavische," in: [Gutschmidt et al. 2014: 1294-1308]. Sadnik 1983

Sadnik L., Des Hl. Johannes von Damaskus "Exdoetg dxptß^g тцд àp&odà^ov xieteœg in der Übersetzung des Exarchen Johannes, 4: Index und rückläufiges Wörterverzeichnis, R. Aitzetmüller, Hrsg., Freiburg i. Br., 1983.

Sadnik, Aitzetmüller 1955

Sadnik L., Aitzetmüller R., Handwörterbuch zu den altkirchenslavischen Texten, Heidelberg, 's-Gravenhage, 1955. Schlözer1802

Schlözer A. L., "[Slavonische] Sprache," in: idem, Neston. Russische Annalen in ihrer Slavonischen GrundSprache verglichen, übersetzt, und erklärt, 1, Göttingen 1802, 46-52. Schramm 2007

Schramm G., Slawisch im Gottesdienst. Kirchenwortschatz und neue Schriftsprachen auf dem Weg zu einem christlichen Südosteuropa, München, 2007. SJS 1966-1997

Slovnik jazyka staroslovënského, 1-4, Praha, 1966-1997. Sachmatov, Shevelov 1960

Sachmatov A. A., Shevelov G. Y., Die kirchenslavischen Elemente in der modernen russischen Literatursprache, Wiesbaden, 1960. Stankiewicz, Worth 1964

Stankiewicz E., Worth D. S., A Selected Bibliography of Slavic Linguistics, 1, The Hague, Paris, 1964.

Talev 1973

Talev I., Some Problems of the Second South Slavic Influence in Russia, München, 1973. Taseva, Voss 2005

Taseva L., Voss Chr., "Altkirchenslavische Übersetzungen aus dem Griechischen," Incontri linguistici, 28, 2005, 101-117.

Theissen 1996

Theissen U., Altbulgarisch-Deutsches Wörterbuch, Salzburg, 1996. Thèses 1929

"Thèses," in: Travaux du Cercle linguistique de Prague, 1. 1929, 5-29. Thomson 1988

Thomson Fr. J., "Towards a Typology of Errors in Slavonic Translations," in: Christianity among the Slavs. The Heritage of Saints Cyril and Methodius. Acts of the International Congress Held on the Eleventh Centenary of the Death of St. Methodius. Rome, October 8-11,1985, Roma, 1988, 351-380.

-1998

Thomson Fr. J., "The Slavonic Translation of the Old Testament," in: Interpretation of the Bible, Ljubljana, Sheffield, 1998, 605-920. Tomelleri 2004

Tomelleri V. S., Il Salterio commentato di Brunone di Würzburg in area slavo-orientale. Fra traduzione a tradizione (Con un appendice di testi), München, 2004.

-2006

Tomelleri V. S., "Traduzioni dal latino nella Slavia ortodossa," in: [Capaldo 2006: 499-520]. Trost 1978

Trost K., Untersuchungen zur Übersetzungstheorie und -praxis des späteren Kirchenslavischen. Die Abstrakta in der Hexaemeronübersetzung des Zagreber Zbornik von 1469, München, 1978.

Trunte 1998

Trunte N. H., Славенскии языкъ. Ein praktisches Lehrbuch des Kirchenslavischen in 30 Lektionen. Zugleich eine Einführung in die slavische Philologie, 2: Mittel- und Neukirchenslavisch, München, 1998. -2003

Trunte N. H., Словтньскъи шзыкъ. Ein praktisches Lehrbuch des Kirchenslavischen in 30 Lektionen. Zugleich eine Einführung in die slavische Philologie, 1: Altkirchenslavisch, 5., völlig neu bearbeitete Auflage, München, 2003.

-2009

Trunte N. H., "Von Levakovic zu Karaman. Die Überwindung der babylonischen Sprachverwirrung bei den Kroaten," in: Text - Sprache - Grammatik. Slavisches Schrifttum der Vormoderne. Festschrift für Eckhard Weiher, München, Berlin, 2009, 295-319. -2014

Trunte N., "Neukirchenslavisch," in: [Gutschmidt et al. 2014: 1320-1326]. Vecerka 1984

Vecerka R., Staroslovenstina, Praha, 1984. -1989-2003

Vecerka R., Altkirchenslavische (altbulgarische) Syntax, 1-5, Freiburg i. Br., 1989-2003. Veder 2005

Veder W. R., "Dead on Arrival. Why Church Slavic Would Not Be Reanimated," in: Speculum Slaviae Orientalis. Muscovy, Ruthenia and Lithuania in the Late Middle Ages, Moscow, 2005, 222-231. Voss 1997

Voss Chr., Die Paränesis Ephraim des Syrers in südslavischen Handschriften des 14.-16. Jahrhunderts. Zur Lexik der altbulgarischen Erstübersetzung und ihrer Überlieferung, Freiburg i. Br., 1997. -1999

Voss Chr., "[Rez. zu:] Theissen, Ulrich: Altbulgarisch-Deutsches Wörterbuch. Salzburg 1996," Zeitschrift für Slavische Philologie, 58, 1998, 185-188. -2004

Voss Chr., "Südslavische Übersetzungskunst im Licht der griechischen Diglossieproblematik," in: Преводите през XIV столетие на Балканите. Доклади от международната конференция, София 26-28 юни 2003, София, 2004, 47-8.

Weingart 1939

Weingart M., "Le vocabulaire du vieux-slave dans ses relations avec le vocabulaire grec," in: Atti del V Congresso internazionale di studi bizantini, 1: Storia, filologia, diritto, Roma, 1939, 564-577.

--1949

Weingart M., Ceskoslovensky typ cirkevnej slovanciny, jehopamiatky a vyznam, Bratislava, 1949. Worth 1983

Worth D. S., "The 'Second South Slavic Influence' in the History of the Russian Literary Language (Materials for a Discussion)," in: American Contributions to the Ninth International Congress of Slavists. Kiev, September 1983, 1: Linguistics, Columbus (OH), 1983, 349-372.

Zett 1970

Zett R., Beiträge zur Geschichte der Nominalkomposita im Serbokroatischen. Die altserbische Periode, Köln, Wien, 1970. Ziffer 1998

Ziffer G., "Appunti sul problema della contaminazione nella letteratura slava ecclesiastica," in: Contributi Italiani alXII Congresso Internazionale degli Slavisti (Cracovia, 26 Agosto - 3 Settembre 1998), Napoli, 1998, 131-146. --2014

Ziffer G., "Slavia orthodoxa und Slavia romana," in: [Gutschmidt et al. 2014: 1308-1319]. Znosko 1996

Znosko A., Stownik cerkiewnostowianski-polski, Bialystok, 1996. Zivov 2014

Zivov V. M., "Das Kirchenslavische bei den Ostslaven," in: [Gutschmidt et al. 2014: 12761294].

References

Aitzetmüller R., Das Hexaemeron des Exarchen Johannes, 1-7, Graz, 1958-1975.

Aitzetmüller R., Altbulgarische Grammatik als Einführung in die slavische Sprachwissenschaft, 2., verbesserte und erweiterte Auflage, Freiburg i. Br., 1991.

Alekseev A. A., "[rev.:] Tolstoj N. I. History and Structure of Slavic Literary Languages," Voprosy Jazykoznanija, 4, 1989, 149-155.

Alekseev A. A., Textgeschichte der slavischen Bibel, St. Petersburg et al., 1999.

Babic W., Vpliv vzhodne cerkvene slovanscine na hrvaske glagolske tekste v 17. in 18. stoletju, Ljubljana, 2000.

Besters-Dilger J., Andrej M. Kurbskij als Übersetzer. Zurkirchenslavischen Übersetzungstechnik im 16. Jahrhundert, Freiburg i. Br., 1992.

Bielfeldt H. H., Altslawische Grammatik. Einführung in die slawischen Sprachen, Halle (Saale), 1961.

Birnbaum H., "Zur Problematik des West-kirchenslavischen," in: Litterae slavicae Medii aevi Fr. V. Mares Sexagenario oblatae, München, 1985, 53-65.

Birnbaum H., Schaeken J., Das altkirchenslavische Wort. Bildung - Bedeutung - Herleitung (= Altkirchenslavische Studien, 1), München 1997.

Birnbaum J., Schaeken J., Die altkirchenslavische Schriftkultur. Geschichte - Laute und Schriftzeichen - Sprachdenkmäler (mit Textproben, Glossar und

Flexionsmustern) (= Altkirchenslavische Studien, 2), München, 1999.

Bobrik M. A., "Conceptions of the Correctness of Text and Language in the History of Book Emendation in Russia (XI-XVIII centuries)," Voprosy Jazykoznanija, 4, 1990, 61-85.

Bobrik M., "Zwischen Ostrog und Petersburg: Die kirchenslavische Bibel im 16. - 18. Jh.," Ostkirchliche Studien, 60/1, 2011, 48-68.

Bonchev A., Rechnik na tsürkovnoslavianskiia ezik, 1-2, Sofia, 2002-2012.

Bujukliev I., "Sprachbewusstsein bei den orthodoxen Slaven," in: K. Gutschmidt, S. Kempgen, T. Berger, P. Kosta, Hrsg., Die slavischen Sprachen. Ein internationales Handbuch zu ihrer Struktur, ihrer Geschichte und ihrer Erforschung. = The Slavic languages. An International Handbook of Their Structure, Their History and Their Investigation, 2, Berlin, New York, 2014, 1335-1344.

Bulanin D. M., Romanova A. A., Tvorogov O. V., Thomson Fr. J., Turilov A. A., Katalog pamiatnikov drevnerusskoi pis'mennosti XI-XIV vv. (rukopisnye knigi) (= Studiorum slavicorum orbis, 7), St. Petersburg, 2014.

Buncic D., Die ruthenische Schriftsprache bei Ivan Uzevyc unter besonderer Berücksichtigung der Lexik seines Gesprächsbuchs Rozmova/Beseda. Mit Wörterverzeichnis und Indizes zu seinem ruthenischen und kirchenslavischen Gesamtwerk, München, 2006.

Christians D., Wörterbuch zum Gottesdienstme-näum für den Monat Dezember. Slavisch-griechisch-deutsch nach ostslavischen Handschriften des 12. und 13. Jahrhunderts, Wiesbaden, 2002.

Costantini L., "Note sulla questione della lingua presso i Serbi tra il XVIII e il XIX secolo," in: Studi sulla questione della lingua presso gli Slavi, Roma, 1972, 163-224.

Crvenkovska E. "The Primary Slavic Complex of Liturgical Books of the Byzantine Rite ("Clement's corpus") and the Formation of the Macedonian Redaction of Church Slavonic," Slovene, 5/2, 2016, 198-230.

Damjanovic S., Tragom jezika hrvatskih glagoljasa, Zagreb, 1984.

Damjanovic S., Glasovi i oblici opceslavenskoga knjizevnogjezika, Zagreb, 1993.

Damjanovic S., Jezik otacaski, Zagreb, 1995.

Damjanovic S., Slovo iskona. Staroslavenska/ starohrvatska citanka, Zagreb, 2002.

De Vincenz A., "Zum Wortschatz der westlichen Slavenmission," Slavistische Studien zum X. Internationalen Slavistenkongreß in Sofia 1988, Köln, Wien, 1988, 273-295.

Deschler J.-P., Kleines Wörterbuch der kirchenslavischen Sprache, München, 2003.

Diddi Cr., "Sul problema delle traduzioni dal latino in paleoslavo (annotazioni in margine)," Europa orientalis, 26, 2007, 181-202.

Dinekov P., Grasheva L., eds., Kirilo-Metodievska entsiklopediia, 1-4, Sofia, 1985-2004.

Djamo-Diaconijä L., "Redacjia româneasca limbii slavone," in: P. Olteanu, coord., Slava veche ¡i slavona romäneascä, Bucure§ti, 1975, 256-301.

Dostal A., "Staroslovenstina jako spisovny jazyk," Bulletin Vysoké skoly ruského jazyka a literatury, 3, 1959, 129-137.

Duichev I., Kirmagova A., Paunova A., Kirilome-todievska bibliografiia, 1940-1980, Sofia, 1983.

Durnovo N. N., "Les problèmes actuels du slave d'église," Travaux du Cercle linguistique de Prague, 1, 1929, 21-23.

Durnovo N. N., "Sur le problème du vieux-slave," Travaux du Cercle linguistique de Prague, 1, 1929, 139-145.

Durnovo N. N., Izbrannye raboty po istorii russko-go iazyka, Moscow, 2000.

Filin F. P., Istoki i sud'by russkogo literaturnogo iazyka, Moscow, 1981.

Filkova P. D., Starobolgarizmy i tserkovnoslavia-nizmy v leksike russkogo literaturnogo iazyka. Ucheb-nyi slovar', 1-3, Sofia, 1986.

Filkova P. D., "Starobolgarskii vklad v razvitie leksiki russkogo literaturnogo iazyka," in: Slavianska filologiia, 19: Ezikoznanie, Sofia, 1988, 64-74.

Freidhof G., Vergleichende sprachliche Studien zur Gennadius-Bibel (1499) und Ostroger Bibel (1580/81). Die Bücher Paralipomenon, Esra, Tobias,

Judith, Sapientia und Makkabäer, Frankfurt a. M., 1972.

Gadzijeva S., Kovacevic A., Mihaljevic M., Pozar S., Reinhart J., Simic M., Vince J., Hrvatski crkve-noslavenski jezik, M. Mihaljevic, ur. (= Bibliotheca glagolitica croatica, 1), Zagreb, 2014.

Gardner, J. von., Gesang der russisch-orthodoxen Kirche, 1-2, Wiesbaden, 1983-1987.

Garvin P., "The Standard Language Problem-Concepts and Methods," Anthropological Linguistics, 1/3, 1959, 28-31.

Gerd A. S., "O sinkhronicheskom opisanii iazyka drevneslavianskikh tsentrov pis'mennosti," Vestnik Leningradskogo universiteta. Seriia 2, 1, 1986, 62-67.

Gerd A. S., "Toward Reconstruction of the Standard Model of the Church-Slavic Language," Sovet-skoe Slavianovedenie, 3, 1991, 64-60.

Gerd A. S., Tserkovnoslavianskii iazyk. Lingvisti-cheskie aspekty, St. Petersburg, 1998.

Gerd A. S., Veder W., Tserkovnoslavianskie teksty i tserkovnoslavianskii iazyk, St. Petersburg, 2003.

Glibetic N., "A New 11th Century Glagolitic Fragment from St Catherine's Monastery: The Midnight Prayer of Early Slavic Monks in the Sinai", Arheografskiprilozi, 37, 2015, 11-47.

Goltz H., Prochorov G. M., Hrsg., Das Corpus des Dionysios Areiopagites in der slavischen Übersetzung vonstarecIsaija (14. Jahrhundert), 5, S. Fahl, D. Fahl, Hrsg., Untersuchungen, Freiburg i. Br., 2013.

Gorshkov A. I., "Otechestvennye filologi o staro-slavianskom i drevnerusskom literaturnom iazyke," in: Drevnerusskii literaturnyi iazyk v ego otnoshenii k staroslavianskomu, Moscow, 1987, 7-29.

Graciotti S., "Le lingue letterarie degli Slavi in epoca medievale," in: M. Capaldo, dir., Lo spazio letterario del Medioevo, 3: Le culture circostanti, 3: Le culture slave, Roma, 2006, 187-241.

Haarmann H., Lexikon der untergegangenen Sprachen, München, 2002.

Hamm J., "Hrvatski tip crkvenoslovenskog jezika," Slovo, 13, 1963, 43-67.

Hamm J., "Ruska redakcija u glagoljskim spome-nicima," Slovo, 21, 1971, 213-222.

Hannick Chr., "Die Rekonstruktion der altslavischen Evangelien bei Josef Vajs und ihre vermeintlichen griechischen Vorlagen," in: Interpretation of the Bible, Ljubljana, Sheffield, 1998, 943-958.

Hansack E., Die Vita des Johannes Chrysostomos des Georgios von Alexandrien in kirchenslavischer Übersetzung, 1, Würzburg, 1975.

Hinrichs U., "Ist das Bulgarische kreolisiertes Altbulgarisch?" in: U. Hinrichs, U. Büttner, Hrsg., Die europäischen Sprachen auf dem Wege zum analytischen Sprachtyp, Wiesbaden, 2004, 231-242.

Hinrichs U., "Wann, warum und wie wurde das Bulgarische zu einer analytischen Sprache? - Ein Beitrag zur Entmystifizierung der Slavistik," Zeitschriftfür Slawistik, 49, 2004, 381-419.

Holzer G., "Altkirchenslawisch," in: Lexikon der Sprachen des europäischen Ostens, Klagenfurt, Celovec, 2002, 187-202.

Horbatsch O., Die vier Ausgaben der kirchensla-vischen Grammatik von M. Smotryc'kyj, Wiesbaden, 1964.

Ilyinskiy G. A., Opyt sistematicheskoi kirillo-me-fodievskoi bibliografii, Sofia, 1934.

Ivanova-Mircheva D., "Starobülgarski, starosla-vianski i srednebülgarskata redaktsiia na starosla-vianski," in: Konstantin-Kiril Filosof, Sofia, 1969, 45-62.

Ivanova-Mircheva D., Starobülgarski rechnik, 1-2, Sofia, 1999-2009.

Ivanova-Mircheva D., Kharalampiev I., Istoriia na bülgarskiia ezik, Veliko Tarnovo, 1999.

Issatschenko A. V., "Kakova spetsifika literatur-nogo dvuiazychiia v istorii slavianskikh narodov," Voprosy Jazykoznanija, 3, 1958, 42-45.

Jedlicka A., ed., Slovník slovanské lingvistické terminologie, Praha, 1977.

Kämmerer H., Untersuchungen zur Flexion der Substantive in der bulgarischen Schriftsprache des 14./15. Jahrhunderts. Ein Beitrag zur historischen Morphologie, München, 1977.

Karpova V. L., Nimchuk V. V., eds., Slovar' staro-slavianskogo iazyka vostochnoslavianskoi redaktsii XI-XIII vv., Kiev, 1987.

Karskiy E. F., Slavianskaia kirillovskaia paleo-grafiia, Leningrad, 1928.

Kasatkin L. L., "Tserkovnoslavianskii iazyk," in: V. N. Yartseva, ed., Lingvisticheskii entsiklopedicheskii slovar', Moscow, 1990, 575-576.

Kasatkin L. L., "Tserkovno-slavianskii iazyk," in: Yu. N. Karaulov, ed., Russkii iazyk. Entsiklopediia, Moscow, 1997, 615-616.

Keipert H., Die Adjektive auf ^1ьпъ. Studien zu einem kirchenslavischen Wortbildungstyp, 1-2, Wiesbaden, 1977-1985.

Keipert H., "Nil Kurljatev und die russische Sprachgeschichte," in: Litterae slavicae Medii aevi Fr. V. Mares Sexagenario oblatae, München, 1985, 143-156.

Keipert H., "Kirchenslavisch und Latein. Über die Vergleichbarkeit zweier mittelalterlicher Kultursprachen," in: Sprache und Literatur Altrußlands. Aufsatzsammlung, Münster, 1987, 81-109.

Keipert H., "Die Christianisierung Rußlands als Gegenstand der russischen Sprachgeschichte," in: Tausend Jahre Christentum in Rußland. Zum Millennium der Taufe der Kiever Rus', Göttingen, 1988, 313-346.

Keipert H., "Cerkovnoslavjanskij: eine Sprachbezeichnung als Problem der Wortbildungslehre," in: Liki jazyka, Moscow, 1998, 143-152.

Keipert H., "Nochmals zur Kontaminationsproblematik in Nr. 5 des »Codex Suprasliensis«," Pracefilologiczne, 44, 1999, 275-280.

Keipert H., "Grammatik und Theologie. Zur Objektsprache des slavischen Traktats über die acht Redeteile," Zeitschrift für Slavische Philologie, 58, 1999, 19-42.

Keipert H., "Die Kirchenslavisch-These des Cercle linguistique de Prague," in: Festschrift für Klaus Trost zum 65. Geburtstag, München, 1999, 123-133.

Keipert H., "Kirchenslavisch als Konstrukt," Slavia, 70, 2001, 374-381.

Keipert H., "Die Historizität des Slavischen in A. Ch. Vostokovs »Rassuzdenie o Slavjanskom jazy-ke«," in: Historizem v raziskovanju slovenskega jezika, literature in kulture, Ljubljana, 2002, 109-126.

Keipert H., "Wie alt ist der AltbulgarischBegriff?" in: Normen, Namen und Tendenzen der Slavia. Festschrift für K. Gutschmidt, München, 2004, 493-500.

Keipert H., Hrsg. mit M. S.Fajnstejn, Das „Sprache"-Kapitel in August Ludwig Schlözers „Nestorb" und die Grundlegung der historisch-vergleichenden Methode für die slavische Sprachwissenschaft. Mit einem Anhang: Josef Dobrovskys „Slavin"-Artikel „Über die Altslawonische Sprache nach Schlözer" und dessen russische Übersetzung von Aleksandr Chr. Vos-tokov, Göttingen, 2006.

Keipert K., "Cerkonoslavjanskij in verordnetem Vergessen," in: Jezikovnapredanost. Akademiku prof. dr. Jozetu Toporisicu ob 80-letnici, Maribor, 2006, 129-144.

Keipert K., "Das Kirchenslavisch-Kapitel in A. S. Budilovics »Obsceslavjanskij jazyk« (1892)," Slavia, 78/3-4, 2009, 379-387.

Keipert H., "Kirchenslavisch-Begriffe," in: K. Gutschmidt, S. Kempgen, T. Berger, P. Kosta, Hrsg., Die slavischen Sprachen. Ein internationales Handbuch zu ihrer Struktur, ihrer Geschichte und ihrer Erforschung. = The Slavic languages. An International Handbook of Their Strukture, Their History and Their Investigation, 2, Berlin, New York, 2014, 1212-1252.

Kempgen S., Russische Sprachstatistik. Systematischer Überblick und Bibliographie, München, 1995.

Khaburgaev G. A., "Staroslavianskii — tserkov-noslavianskii — russkii literaturnyi," in: Istoriia rus-skogo iazyka v drevneishii period (= Voprosy russkogo iazykoznaniia, 5), Moscow, 1984, 5-35.

Khaburgaev G. A., "Staroslavianskii kak iazyk srednevekovoi slavianskoi kul'tury," in: Aktual'nye problemy slavianskogo iazykoznaniia, Moscow, 1988, 5-48.

Khaburgaev G. A., Pervye stoletiia slavianskoi pis'mennoi kul'tury. Istoki drevnerusskoi knizhnosti, Moscow, 1994.

Kloss H., "Abstandsprache und Ausbausprache," in: Sociolinguistics / Soziolinguistik. An International Handbook of the Science of Language and Society, 1, Berlin, New York, 1987, 302-308.

Koch Chr., Das morphologische System des altkirchenslavischen Verbums, 1-2, München, 1990.

Kondrashov N. A., ed., Prazhskii lingvisticheskii kruzhok, Moscow, 1967.

Koneski B., Istorija na makedonskiot jazik, Skopje, 1967.

Koporskaya E. S., Semanticheskaia istoriia slavia-nizmov v russkom literaturnom iazyke novogo vremeni, Moscow, 1988.

Kopylenko M. M., "How Should the Language of the Earliest Slavic Written Texts Be Called?" Sovet-skoe Slavianovedenie, 1, 1966, 36-41.

Kravetsky A. G., Pletneva A. A., Istoriia tserkov-noslavianskogo iazyka v Rossii (konets XIX-XX v.), Moscow, 2001.

Kravetsky A. G., Pletneva A. A., eds., Bol'shoi slo-var' tserkovnoslavianskogo iazyka novogo vremeni, 1, Moscow, 2016.

Krivko R. N., "Linguistic Features of the Earliest Copy of the Didactic Gospel by Constantine the Presbyteros: From the East Slavic Manuscript to the South Slavic Archetype," Slovene, 5/2, 2016, 340-363.

Krysko V. B, ed., Il'ina kniga. Rukopis' RGADA, Tip. 131, Moscow, 2005.

Kronsteiner O., "Altbulgarisch und/oder Alt-kirchenslavisch. Eine Glosse zu slavistischen Benennungsmythen," Die slavischen Sprachen, 9, 1985, 119-128.

Kuna H., "Redakcije staroslovenskog kao literar-ni jezik Srba i Hrvata," Slovo, 15-16, 1965, 183-199.

Likhachev D. S., Tekstologiia (na materiale rus-skoi literatury X-XVII vv.), Moscow, Leningrad, 1962.

Lozovaya I. E., Shevchuk E. Yu, "Tserkovnoe penie," in: Pravoslavnaia entsiklopediia. Russkaia pra-voslavnaia tserkov', Moscow, 2000, 599-610.

Ludogovsky F. B., "Sovremennyi tserkovno-slavianskii mineinyi korpus: sostav i struktura," in: A. M. Moldovan, A. G. Kravetsky, eds., Lingvisti-cheskoe istochnikovedenie i istoriia russkogo iazyka. 2002-2003, Moscow, 2003, 500-528.

Lukan W., "Bartholomäus Kopitars »Bibliothekarischer Bericht« - Ein Dokument des Austro-slawismus und die Probleme seiner Veröffentlichung," Österreichische Osthefte, 37/1, 1995, 147-194.

Malkova O. V., "Drevnerusskoe liturgicheskoe proiznoshenie v iuzhnoi Rusi v XII-XIII vv.," in: Drevnerusskii literaturnyi iazyk v ego otnoshenii k staroslavianskomu, Moscow, 1987, 129-143.

Mares Fr. W., An Anthology of Church Slavonic Texts of Westen (Czech) Origin, München, 1979.

Mares Fr. V., "Vom Urslavischen zum Kirchen-slavischen," in: Einführung in die slavischen Sprachen, Darmstadt, 1986, 1-19.

Mares Fr. V., "Die neukirchenslavische Sprache des russischen Typus und ihr Schriftsystem," in: P. A. Giljtebrandt, Spravocnyi i ob'jasniteljnyj slovarj k Novomu Zavetu. Nachdruck, 2, München, 1988, v-xxxvii.

Mares Fr. W., "Altkirchenslavische Lexikographie," in: Wörterbücher [. . .]. Ein internationales Handbuch zur Lexikographie, 2, Berlin, New York, 1990, 2255-2268.

Marti R., "Archaismen im Altrussischen," in: Sprache und Literatur Altrußlands. Aufsatzsammlung, Münster, 1987, 111-124.

Marti R., "La langue de Constantine-Cyrille et Méthode," Cyrillomethodianum, 11, 1987, 89-102.

Marti R., "Slavia orthodoxa als literar- und sprachhistorischer Begriff," in: Studies on the Slavo-Byzantyne and West-European Middle Ages. In Me-moriam Ivan Dujcev (= Studia slavico-byzantina et medievalia europensia, 1), Sofia, 1988, 193-200.

Marti R., "Wirkungsgeschichte des Kirchensla-vischen," in: K. Gutschmidt, S. Kempgen, T. Berger, P. Kosta, Hrsg., Die slavischen Sprachen. Ein internationales Handbuch zu ihrer Struktur, ihrer Geschichte und ihrer Erforschung. = The Slavic languages. An International Handbook of Their Strukture, Their History and Their Investigation, 2, Berlin, New York, 2014, 1326-1335.

Mathauserova S., Drevnerusskie teorii iskusstva slova (= Acta Universitatis Carolinae Philologica: Monographia, 63), Prague, 1976.

Mathiesen R., "Bible, Church Slavonic," in: The Modern Encyclopedia of Russian and Soviet Literature, 3, Gulf Breeze, 1979, 5-12.

Mathiesen R., "The Church Slavonic Language Question: An Overview (IX-XX Centuries)," in: Aspects of the Slavic Language Question, 1: Church Slavonic-South Slavic—West Slavic, New Haven, 1984, 46-65.

Mathiesen R., "The System and Nature of Church Slavonic Literature (Fifty Theses)," in: Slavia Orthodoxa & Slavia Romana. Essays Presented to Riccardo Picchio by his Students on the Occasion of his Eightieth Birthday, New Haven, 2008, 175-207.

Meshcherskiy N. A., ed., Gerd A. S., Kaporu-lina L. V., Kolesov V. V., Ruskova M. P., Cherepano-va O. A., Imennoe sklonenie v slavianskikh iazykakh XI-XIV vv. Lingvostatisticheskii analizpo materialam pamiatnikov drevneslavianskoi pis'mennosti, Leningrad, 1974.

Meshcherskiy N. A., ed., Gerd A. S., Kaporu-lina L. V., Kolesov V. V., Ruskova M. P., Cherepa-nova O. A., Imennoe sklonenie v slavianskikh iazykakh XV-XVI vv. Lingvostatisticheskii analiz po materialam pamiatnikov drevneslavianskoi pis'mennosti, Leningrad, 1977.

Mihaljevic M., Reinhart J., "The Croatian Redaction: Language and Literature," Incontri linguis-tici, 28, 2005, 31-82.

Miklas H., Hrsg., Glagolitica: Zum Ursprung der slavischen Schriftkultur (= Schriften der Balkan-Kommission, philologische Abteilung, 41), Wien, 2000.

Miklas H., Sadovski V., "Die Struktur des Alt-kirchenslavischen," in: K. Gutschmidt, S. Kempgen, T. Berger, P. Kosta, Hrsg., Die slavischen Sprachen.

Ein internationales Handbuch zu ihrer Struktur, ihrer Geschichte und ihrer Erforschung. = The Slavic languages. An International Handbook of Their Structure, Their History and Their Investigation, 2, Berlin, New York, 2014, 1252-1275.

Milanovic A., Kratka istorija srpskog knjizevnog jezika, Belgrade, 2004.

Mincheva A., Starobulgarskiiat ezik v svetlinata na balkanistikata, Sofia, 1987.

Mirchev K., Istoricheska gramatika na bulgarskiia ezik, Sofia, 1978.

Mironova T. L., Khronologiia staroslavianskikh i drevnerusskikh rukopisnykh knig X-XI vv., Moscow, 2001.

Mladenov S., Geschichte der bulgarischen Sprache, Berlin, Leipzig, 1929.

Mladenov S., Istoriia na bulgarskiia ezik, Sofia, 1979.

Mladenov S., "Poslednite vüzrazheniia protiv starobülgarskoto ime na kirilo-metodieviia ezik s ogled küm novobügarski," Prace filologiczne, 15/2, 1931, 305-335.

Mladenovic A., "Odnos izmedu domacih i rusko-slovenskih elemenata u knjizevnom jeziku kod Srba pre njegove Vukovske standardizacije," Zbornik za filologiju i lingvistiku, 12, 1969, 43-51.

Moldovan A. M., "Paleoslavianskaia leksiko-grafiia," in: Slavianskaia istoricheskaia i etimologiche-skaia leksikografiia (1970-1980gg.):itogiiperspekti-vy, Moscow, 1986, 18-28.

Mozhaeva I. E., Bibliografiia po kirillo-mefodi-evskoiproblematike, 1945-1974gg., Moscow, 1980.

Nazor A., "Die glagolitische Schrift," in: Drei Schriften, Drei Sprachen. Kroatische Schriftdenkmäler und Drucke durch Jahrhunderte, Zagreb, 2002, 3149, 251-257.

Nimchuk V. V., ed., Leksys Lavrentiia Zizaniia. Synonima slavenorosskaia, Kiev, 1964.

Onasch K., Einführung in die Konfessionskunde der orthodoxen Kirchen, Berlin, 1962.

Picchio R., "Slave ecclésiastique, slavons et rédactions," in: To Honor Roman Jakobson. Essays on the Occasion of his Seventeenth Birthday, 2, The Hague, Paris, 1967, 1527-1544.

Picchio R., "Church Slavonic," in: The Slavic Literary Languages, New Haven, 1980, 1-33, 248-252.

Picchio R., "On Church Slavonic Isonorms," International Journal of Slavic Linguistics and Poetics, 25-26, 1982, 367-379.

Picchio R., "Slavia ortodossa e Slavia romana," in: idem, Letteratura della Slavia ortodossa (IX-XVIII sec.), Bari, 1991, 7-83.

Picchio R., "Open Questions in the Study of the 'Orthodox Slavic' and 'Roman Slavic' Variants of Slavic Culture," in: Contributi italiani al XII Con-gresso Internazionale degli Slavisti (Cracovia 26 Agosto - 3 Settembre 1998), Napoli, 1998, 1-23.

Picchio R., Slavia orthodoxa: Literatura i iazyk, Moscow, 2003.

Picchio R., Goldblatt H., "Guidelines to the Study of the Literary Civilization of Orthodox Slavdom," Miscellanea Slavica, Moscow, 2008, 66-85.

Pichkhadze A. A., Perevodcheskaia deiatel'nost' v domongol'skoi Rusi: lingvisticheskii aspekt, Moscow, 2011.

Plähn J., Die Wortabkürzungen des Oktoich uceb-nyj von 1915, Wiesbaden, 1973.

Plähn J., "Das moderne russische Kirchenslavisch als linguistischer Gegenstand," Zeitschrift für slavische Philologie, 38, 1975, 90-110.

Plähn J., Der Gebrauch des Modernen Russischen Kirchenslavisch in der Russischen Kirche, Hamburg, 1978.

Popruzhenko M. G., Romanski S., Kirilometo-dievska bibliografiia za 1934-1940 god, Sofia, 1942.

Reinhart J., "Das Kroatisch-Kirchenslavische," in: K. Gutschmidt, S. Kempgen, T. Berger, P. Kosta, Hrsg., Die slavischen Sprachen. Ein internationales Handbuch zu ihrer Struktur, ihrer Geschichte und ihrer Erforschung = The Slavic languages. An International Handbook of Their Strukture, Their History and Their Investigation, 2, Berlin, New York, 2014, 1294-1308.

Robinson M., "Vliianie ideologii na izuchenie li-teratury russkogo srednevekov'ia," in: Veda a ideologia v dejinäch slavistiky. Materiäly z konferencie Starä Lesnä, September 1997, Bratislava, 1998, 122-135.

Sadnik L., Des Hl. Johannes von Damaskus Ekdosis akribes tes orthodoxosou pisteos in der Übersetzung des Exarchen Johannes, 4: Index und rückläufiges Wörterverzeichnis, R. Aitzetmüller, Hrsg., Freiburg i. Br., 1983.

Sadnik L., Aitzetmüller R., Handwörterbuch zu den altkirchenslavischen Texten, Heidelberg, 's-Gra-venhage, 1955.

Savic V., "The Serbian Redaction of the Church Slavonic Language: From St. Clement, the Bishop of the Slavs, to St. Sava, the Serbian Archbishop," Slovene, 5/2, 2016, 231-339.

Savic V., Jovanovic G., Srpskoslovenski recnik jevanâelja. Ogledna sveska, Belgrade, 2007.

Schramm G., Slawisch im Gottesdienst. Kirchenwortschatz und neue Schriftsprachen auf dem Weg zu einem christlichen Südosteuropa, München, 2007.

Shakhmatov A. A., Ocherk sovremennogo russkogo literaturnogo iazyka, Leningrad, 1925.

Shchepkin V. N., Russkaia paleografiia, Moscow, 1918.

Shmidt S. O., ed., Svodnyi katalog slaviano-russkikh rukopisnykh knig, khraniashchikhsia v SSSR. XI-XIII vv, Moscow, 1984.

Sachmatov A. A., Shevelov G. Y., Die kirchenslavischen Elemente in der modernen russischen Literatursprache, Wiesbaden, 1960.

Sedakova O. A., Tserkovnoslaviano-russkie paro-nimy: Materialy k slovariu, Moscow, 2005.

Sedakova O. A., Slovar' trudnykh slov iz bogoslu-zheniia: Tserkovnoslaviano-russkie paronimy, Moscow, 2008.

Siromakha V. G., Uspenskij B. A., "Kavychnye knigi 50-kh gg. XVII veka," in: Arkheograficheskii ezhegodnik za 1986 god, Moscow, 1987, 75-84.

Stankiewicz E., Worth D. S., A Selected Bibliography of Slavic Linguistics, 1, The Hague, Paris, 1964.

Suprun A. E., Moldovan A. M., "Staroslavianskii i tserkovnoslavianskii iazyk," in: Iazyki mira. Sla-vianskie iazyki, Moscow, 2005, 29-69.

Talev I., Some Problems of the Second South Slavic Influence in Russia, München, 1973.

Taseva L., Voss Chr., "Altkirchenslavische Übersetzungen aus dem Griechischen," Incontri linguisti-ci, 28, 2005, 101-117.

Theissen U., Altbulgarisch-Deutsches Wörterbuch, Salzburg, 1996.

Thomson Fr. J., "Towards a Typology of Errors in Slavonic Translations," in: Christianity among the Slavs. The Heritage of Saints Cyril and Methodius. Acts of the International Congress Held on the Eleventh Centenary of the Death of St. Methodius. Rome, October 8-11, 1985, Roma, 1988, 351-380.

Thomson Fr. J., "The Slavonic Translation of the Old Testament," in: Interpretation of the Bible, Ljubljana, Sheffield, 1998, 605-920.

Tolstoj N. I., "Old Slavonic as a Common Literary Language of the Southern and Eastern Slavs," Voprosy Jazykoznanija, 1, 1961, 52-66.

Tolstoj N. I., "Rol' drevneslavianskogo literatur-nogo iazyka v istorii russkogo, serbskogo i bolgar-skogo literaturnykh iazykov v XVII-XVIII vv.," in: Voprosy obrazovaniia vostochnoslavianskikh natsio-nal'nykh iazykov, Moscow, 1962, 5-21.

Tolstoj N. I., "Vzaimootnoshenie lokal'nykh tipov drevneslavianskogo literaturnogo iazyka pozdnego perioda (vtoraia polovina XVI-XVII vv.)," in: Sla-vianskoe iazykoznanie, 5-i Mezhdunarodnyi s"ezd slavistov. Doklady sovetskoi delegatsii, Moscow, 1963, 230-272.

Tolstoj N. I., "Starinnye predstavleniia o narod-no-iazykovoi baze drevneslavianskogo literaturnogo iazyka (XVI-XVII vv.)," in: Voprosy russkogo iazyko-znaniia, 1, Moscow, 1976, 177-204

Tolstoj N. I., "Odnos starog srpskog knjiskog je-zika prema starom slovenskom jeziku," in: Naucni sastanak slavista u Vukove dane, 8, Belgrade, 1978, 15-25.

Tolstoj N. I., "Drevniaia slavianskaia pis'mennost' i stanovlenie etnicheskogo samosoznaniia u slavian," in: Razvitie etnicheskogo samosoznaniia slavianskikh narodov v epokhu rannego srednevekovia, Moscow, 1982, 236-249.

Tolstoj N. I., Istoriia i struktura slavianskikh lite-raturnykh iazykov, Moscow, 1988.

Tolstoj N. I., "Drevneslavianskii literaturnyi iazyk v XII-XIV vv. (ego funktsii i spetsifika)," in: Razvitie

etnicheskogo samosoznaniia slavianskikh narodov v epokhu zrelogo feodalizma, Moscow, 1989, 14-24.

Tolstoj N. I., "Staroslavianskii iazyk," in: V. N. Yartseva, ed., Lingvisticheskii entsiklopedicheskii slovar', Moscow, 1990, 491-492.

Tolstoj N. I., "Slavia orthodoxa i Slavia latina. Obshchee i razlichnoe v literaturno-iazykovoi situ-atsii (opyt predvaritel'noi otsenki)," Ricerche slavis-tiche, 42, 1995, 89-102.

Tomelleri V. S., "Traduzioni dal latino nella Slavia ortodossa," in: M. Capaldo, dir., Lo spazio lette-rario del Medioevo, 3: Le culture circostanti, 3: Le culture slave, Roma, 2006, 499-520.

Tot I., Russkaia redaktsiia drevnebolgarskogo iazyka v kontse XI - nachale XII vv, Sofia, 1985.

Trost K., Untersuchungen zur Übersetzungstheorie und -praxis des späteren Kirchenslavischen. Die Ab-strakta in der Hexaemeronübersetzung des Zagreber Zbornik von 1469, München, 1978.

Trubetzkoy N. S., K probleme russkogo samopo-znaniia, Paris, 1927.

Trunte N. H., Slavenskii jazyk. Ein praktisches Lehrbuch des Kirchenslavischen in 30 Lektionen. Zugleich eine Einführung in die slavische Philologie, 2: Mittel- und Neukirchenslavisch, München, 1998.

Trunte N. H., Sloven'sk'j jqzyk. Ein praktisches Lehrbuch des Kirchenslavischen in 30 Lektionen. Zugleich eine Einführung in die slavische Philologie, 1: Altkirchenslavisch, 5., völlig neu bearbeitete Auflage, München, 2003.

Trunte N. H., "Von Levakovic zu Karaman. Die Überwindung der babylonischen Sprachverwirrung bei den Kroaten," in: Text - Sprache - Grammatik. Slavisches Schrifttum der Vormoderne. Festschrift für Eckhard Weiher, München, Berlin, 2009, 295-319.

Trunte N., "Neukirchenslavisch," in: K. Gutschmidt, S. Kempgen, T. Berger, P. Kosta, Hrsg., Die slavischen Sprachen. Ein internationales Handbuch zu ihrer Struktur, ihrer Geschichte und ihrer Erforschung. = The Slavic languages. An International Handbook of Their Strukture, Their History and Their Investigation, 2, Berlin, New York, 2014, 1320-1326.

Turilov A. A., "Dukhovnaia literatura i pis'mennost'. X-XVII vv.," in: Pravoslavnaia entsiklopediia. Russkaia pravoslavnaia tserkov', Moscow, 2000, 372-406.

Turilov A. A., Svodnyi katalog slaviano-russkikh rukopisnykh knig, khraniashchikhsia v Rossii, stranakh SNG i Baltii. XIV vek, 1, Moscow, 2002.

Uspenskij B. A., Arkhaicheskaia sistema tser-kovnoslavianskogo proiznosheniia. (Iz istorii liturgi-cheskogoproiznosheniia v Rossii), Moscow, 1968.

Uspenskij B. A., Iz istorii russkikh kanonicheskikh imen. (Istoriia udareniia v kanonicheskikh imenakh sobstvennykh v ikh otnoshenii k russkim literaturnym i razgovornym formam), Moscow, 1969.

Uspenskij B. A., "Drevnerusskie kondakari kak foneticheskiii istochnik," in: Slavianskoe iazyko-znanie. 7-oi Mezhdunarodnyi s'ezdslavistov. Doklady

sovetskoi delegatsii, Moscow, 1973, 314-346

Uspenskij B. A., Iazykovaia situatsii Kievskoi Rusi i ee znachenie dlia istorii russkogo literaturnogo iazyka, Moscow, 1983.

Uspenskij B. A., "Staroslavianskii i tserkovno-slavianskii," in: Aktual nye problemy izucheniia i prepodavaniia staroslavianskogo iazyka, Moscow, 1984, 43-53.

Uspenskij B. A., Iz istorii russkogo literaturnogo iazyka XVIII - nachala XIX veka. Iazykovaiaprogram-ma Karamzina i ee istoricheskie korni, Moscow, 1985.

Uspenskij B. A., Istoriia russkogo literaturnogo iazyka (XI-XVIIvv.), München, 1987.

Uspenskij B. A., "Russkoe knizhnoe proizno-shenie XI-XII vv. i ego sviaz' s iuzhnoslavianskoi traditsiei (chtenie erov)," in: Aktual'nye problemy slavianskogo iazykoznaniia, Moscow, 1988, 99-156

Uspenskij B. A., "M. V. Lomonosov o sootnoshenii tserkovnoslavianskogo, drevnerusskogo i 'drevnego slavianskogo' iazykov," Kalbotyra: Mokslo darbai, 39/2, 1988, 13-20.

Uspenskij B. A., "The History of the Russian Literary Language as an Inter-Slavic Field of Research," Voprosy Jazykoznanija, 1, 1995, 121-142.

Uspenskij B. A., Izbrannye trudy, 3, Moscow, 1997.

Uspenskij B. A., Istoriia russkogo literaturnogo iazyka (XI-XVIIvv.), Moscow, 2002.

Vecerka R., Staroslovênstina, Praha, 1984.

Vecerka R., Altkirchenslavische (altbulgarische) Syntax, 1-5, Freiburg i. Br., 1989-2003.

Veder W. R., "Dead on Arrival. Why Church Slavic Would Not Be Reanimated," in: Speculum Slaviae Orientalis. Muscovy, Ruthenia and Lithuania in the Late Middle Ages, Moscow, 2005, 222-231.

Vendina T. I., Srednevekovyi chelovek v zerkale staroslavianskogo iazyka, Moscow, 2002.

Venediktov G. K., "Soviet-Bulgarian Discussions on Some Questions of Contemporary Paleo-Slavics," Slavianovedenie, 2, 2007, 58-94.

Vereshchagin E. M., "Problemy istorii drevne-slavianskogo i russkogo literaturnogo iazykov," Izvestiia AN SSSR. Seriia literatury i iazyka, 48/2, 1989, 126-136.

Vereshchagin E. M., Istoriia vozniknoveniia drevneslavianskogo literaturnogo iazyka. Perevodche-skaia deiatel'nost' Kirilla i Mefodiia i ikh uchenikov, Moscow, 1997.

Vereshchagin E. M., Tserkovnoslavianskaia knizh-nost' na Rusi. Lingvotekstologicheskie razyskaniia, Moscow, 2002.

Vinogradov V. V., ed., Bibliograficheskii ukazatel' po russkomu iazykoznaniiu s 1825 po 1880 god, 3, Moscow, 1955.

Voss Chr., Die Paränesis Ephraim des Syrers in südslavischen Handschriften des 14.-16. Jahrhunderts. Zur Lexik der altbulgarischen Erstübersetzung und ihrer Überlieferung, Freiburg i. Br., 1997.

Voss Chr., "[Rez. zu:] Theissen, Ulrich: Altbulgarisch-Deutsches Wörterbuch. Salzburg 1996," Zeitschrift für Slavische Philologie, 58, 1998, 185-188.

Voss Chr., "Südslavische Übersetzungskunst im Licht der griechischen Diglossieproblematik," in: Pre-voditeprezXV stoletie na Balkanite, Sofia, 2004, 47-48.

Voznesenskiy A. V., Staroobriadcheskie izdaniia XVIII - nachala XIX veka. Vvedenie v izuchenie, St. Petersburg, 1996.

Weingart M., "Le vocabulaire du vieux-slave dans ses relations avec le vocabulaire grec," in: Atti del V Congresso internazionale di studi bizantini, 1: Storia, fifilologia, diritto, Roma, 1939, 564-577.

Weingart M., Ceskoslovensky typ cirkevnejslovan-ciny, jeho pamiatky a vyznam, Bratislava, 1949.

Worth D. S., "The 'Second South Slavic Influence' in the History of the Russian Literary Language (Materials for a Discussion)," in: American Contributions to the Ninth International Congress of Slavists. Kiev, September 1983, 1: Linguistics, Columbus (OH), 1983, 349-372.

Zapolskaya N. N., Istoriia russkogo literaturnogo iazyka. Metodicheskie ukazaniia dlia studentov filolo-gicheskikh fakul' tetov gosudarstvennykh universitetov, Moscow, 1991.

Zett R., Beiträge zur Geschichte der Nominalkomposita im Serbokroatischen. Die altserbische Periode, Köln, Wien, 1970.

Zhivov V. M., "Rol' russkogo tserkovnoslavian-skogo v istorii slavianskikh literaturnykh iazykov," in: Aktual nye problemy slavianskogo iazykoznaniia, Moscow, 1988, 49-98.

Zhivov V. M., Iazyk i kul'tura v Rossii XVIII veka, Moscow, 1996.

Zhivov V. M., "O tserkovnoslavianskom iazyke," in: A. A. Pletneva, A. G. Kravetsky, Tserkovno-sla-vianskii iazyk, Moscow, 1996, 12-23.

Zhivov V. M., "Pervyi literaturnyi iazyk slavian," Ricerche slavistiche, 45-46, 1998-1999, 99-136.

Zhivov V. M., "N. N. Durnovo i ego idei v oblasti slavianskogo istoricheskogo iazykoznaniia," in: N. N. Durnovo, Izbrannye raboty po istorii russkogo iazyka, Moscow, 2000, 7-37.

Zhivov V. M., Ocherki istoricheskoi morfologii russkogo iazyka XVII-XVIII vekov, Moscow, 2004.

Zhivov V. M., Vostochnoslavianskoe pravopisanie XI-XIII veka, Moscow, 2006.

Zhivov V. M., "[rev.:] Gerd A. S., Lingvistiche-skaia tipologiia drevneslavianskikh tekstov. St. Petersburg, 2008," Russkij yazyk v nauchnom osve-shchenii (Russian Language and Linguistic Theory), 1, 2009, 312-314.

Zhivov V. M., Istoriia iazyka russkoi pis'menno-sti, 1-2, Moscow, 2017.

Zhukovskaya L. P., "Monuments of the Russian and Slav Writing of the XI-XIV Centuries at the Soviet Libraries," Sovetskoe Slavianovedenie, 1, 1969, 57-71.

Zhukovskaya L. P., Tekstologiia i iazyk drevnei-shikh slavianskikh pamiatnikov, Moscow, 1976.

Zhukovskaya L. P., "Gretsizatsiia i arkhaizatsiia russkogo pis'ma 2-i pol. XV - 1-i pol. XVI v. (Ob oshibochnom poniatii 'vtoroe iuzhnoslavianskoe vliianie')," in: Drevnerusskii literaturnyi iazyk v ego otnoshenii k staroslavianskomu, Moscow, 1987, 144176.

Ziffer G., "Appunti sul problema della conta-minazione nella letteratura slava ecclesiastica," in: Contributi Italiani al XII Congresso Internazionale degli Slavisti (Cracovia, 26 Agosto - 3 Settembre 1998), Napoli, 1998, 131-146.

Ziffer G., "Slavia orthodoxa und Slavia romana," in: K. Gutschmidt, S. Kempgen, T. Berger, P. Kosta, Hrsg., Die slavischen Sprachen. Ein internationales Handbuch zu ihrer Struktur, ihrer Geschichte und ihrer

Erforschung. = The Slavic languages. An International Handbook of Their Strukture, Their History and Their Investigation, 2, Berlin, New York, 2014, 1308-1319.

Znosko A., Siownik cerkiewnosiowianski-polski, Bialystok, 1996.

Zivov V. M., "Das Kirchenslavische bei den Ostslaven," in: K. Gutschmidt, S. Kempgen, T. Berger, P. Kosta, Hrsg., Die slavischen Sprachen. Ein internationales Handbuch zu ihrer Struktur, ihrer Geschichte und ihrer Erforschung. = The Slavic languages. An International Handbook of Their Strukture, Their History and Their Investigation, 2, Berlin, New York, 2014, 1276-1294.

Zivov V. M., Keipert H., "The Importance of I. V. Paus's Grammar for the Devepolment of Russian Grammatical Tradition," Voprosy Jazykoznanija, 6, 1996, 3-30.

Prof. Dr. Dr. h.c. Helmut Keipert

Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität

Abteilung für Osteuropäische Geschichte

Adenauerallee 4-6

53113 Bonn

Deutschland/Germany

h.keipert@uni-bonn.de

Перевод с немецкого:

Марина Анатольевна Бобрик, канд. филол. наук

Национальный исследовательский университет "Высшая школа экономики",

доцент Школы лингвистики Факультета гуманитарных наук

105066 Москва, ул. Старая Басманная, д. 21/4, стр. 1

Россия/Russia

marina.bobrik@online.de

Received December 26, 2016