CC BY
15УДК 94:2(470.26)" 1940/1950"
ГРНТИ 03.23.55: История России Новейшего времени
DOI 10.35231/25422375_2022_1_29
Т.Г. Леонтьева
Церковная повседневность в 1940-1950-е гг. (на материалах Калининской области)*
В статье представлены предварительные результаты исследования в рамках проекта «Церковная жизнь в советском обществе в 1940—1950—гг.: религиозные практики населения в Калининской области в воспоминаниях "детей войны"». Церковная повседневность рассматривается сквозь призму восприятия населения Калининской (ныне - Тверской) области. К исследованию привлечены немногочисленные труды отечественных авторов по сходной тематике, архивные (делопроизводственные) документы, а также материалы анкетирования современников событий, которое проводилось в рамках проекта. Данные интервью содержат воспоминания и семейные предания о религиозной и церковной жизни в 19401950-е гг. Показано, что слабо организованная церковная жизнь дополнялась домашними ритуальными практиками, которые способствовали сохранению православной веры в атеистическом государстве.
Ключевые слова: православные верующие, Калининская епархия, Калининская область, православная церковь, религиозные практики, советское общество, церковная повседневность.
Tat'yana G. Leont'eva
Church everyday life in the 1940-1950s (on the Kalinin region materials)
The article presents preliminary results of the research within the framework of the project «Church life in the Soviet society in 1940-1950: Religious practices of the Kalinin region population in the memoirs of "children of war"». Church everyday life is considered through the prism of perception of the population of the Kalinin (now - Tver) region. The study involved few works of domestic authors in similar subjects, archival (clerical) documents, as well as materials of the survey of events' contemporaries, which was conducted within the project. These interviews contain memories and family legends about religious and church life in the 1940-1950s. It is shown that weakly organized church life was complemented by domestic ritual practices, which contributed to the preservation of Orthodox faith in the atheistic state.
Key words: Orthodox believers, Kalininskaya diocese, Kalinin region, Orthodox Church, religious practices, Soviet society, church everyday life.
© Леонтьева Т.Г., 2022
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 21-09-43126.
Исследования церковной повседневности в 1940-1950-е гг. в настоящее время находятся в начальной стадии, чем и обусловлена актуальность проекта, в рамках которого подготовлена предлагаемая статья. Общая характеристика церковной жизни в СССР, религиозные настроения в советском обществе в различных контекстах отражены в трудах светских и церковных авторов: Е.Ю. Зубковой [1, с. 102-110], И.А. Курляндского [2, с. 578-580, 582], М.В. Шкаровского [3, с. 192216], прот. В. Цыпина [4, с. 293-297], представляющих историографию государственно-церковных отношений, борьбы с религиозными «пережитками» и сопротивления части населения СССР атеистическому натиску. В данном случае наблюдения и выводы исследователей использованы для реконструкции исторического контекста и проведения сравнительного анализа.
Проявления «народной веры» и религиозного поведения в рассматриваемый период отражены в трудах А.Л. Беглова. Автор связывает «последствия советской религиозной политики» с формированием «церковного подполья», понимаемого как феномен, который «описывает все сферы жизни Российской Церкви, оказавшиеся за пределами легальности» [5, с. 12]. Не имея единого центра, оно локализовалось на «региональном и местном уровнях» [5, с. 67, 100], что актуализирует микроисследования с привлечением архивных документов и материалов личного происхождения, отражающих состояние индивидуальной религиозности и повседневных практик, нацеленных на сохранение традиционной веры.
Небольшая, но актуальная зарисовка религиозной повседневности в СССР встречается в статье В. Безрогова, который рассматривает ее в дискурсе советского детства. Собранные им автобиографические данные во многом совпадают с откровениями респондентов из Калининской области (о чем пойдет речь далее) и характеризуют детские религиозные переживания в созданном взрослыми безрелигиозном мире. Структурирующая роль в сохранении религиозной идентичности отводится автором ритуалам, «отформатированным» советской действительностью [6, с. 98-103].
На материалах Калининской области/епархии тема изучалась автором данной статьи, предварительные результаты представлены в трех текстах [7-9]. Отмечается, что «насильственная секуляризация» 1920-1930-х гг. (закрытие храмов, репрессии духовенства и верующих, отчуждение последних от организованных молитвенных практик) оборачивались деградацией веры и трансформацией церковной жизни [7; 15]. Как далеко зашли эти процессы, конкретизируется на основании вновь привлекаемых источников - интервью (анкет) очевидцев и участников событий 1940-1950-х гг.
Некоторые пересечения сюжетов обнаруживаются в исследованиях повседневной жизни меннонитов в СССР в 1920-1980 гг., где рели-
гиозные традиции рассматриваются как один из факторов сохранения идентичности [10, с. 55-65]. Представителям протестантской деноминации, как и православным, приходилось скрывать свои религиозные убеждения, что приводило к угасанию организованной церковной жизни [10, с. 63].
Статистические данные, характеризующие контингент верующих СССР в рассматриваемый период, наиболее полно представлены В.Б. Жиромской [11, с. 46-108], динамика регистрации и открытия церквей в центральной части СССР - Т.А. Чумаченко [12, с. 67-68].
Особенности церковной жизни рассматриваемого периода выявлялись на основе анализа источников личного происхождения, прежде всего анкетных данных, полученных в ходе интервьюирования изучаемой категории населения - «детей войны» (в соответствии с постановлением правительства Тверской области от 25 июля 2019 г. № 291-пп. -лиц 1928-1945 гг. рождения, проживающих в настоящее время на территории Тверской области).
Данная возрастная категория уникальна тем, что сочетает знания о дореволюционной церковности, сохранившиеся в кругу семей, опыт военного детства и мировоззренческого самоопределения в послевоенный период. Анкета состоит из 109 пунктов, где, кроме традиционной опросной информации, позволяющей составить социокультурный «портрет» советского гражданина, содержатся прямые и «скрытые» вопросы о вере, церкви, вероисповедной политике в СССР.
Значительная часть анкетируемых сообщала подробности частной жизни, быта и профессиональной деятельности, достаточные для реконструкции повседневной жизни. Отдельные сообщения отражают мировоззренческие установки респондентов, содержат индивидуальные оценки событий прошлого. К настоящему времени собраны и проанализированы 292 анкеты, в данной статье использованы материалы 194 анкет коренных жителей Калининской области. Собранные данные составляют архив участников проекта.
Автобиографические сведения дополняются и сопоставляются с информацией, полученной из отчетной документации органов церковного управления, статистических материалов, отложившихся в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Тверского центра документации новейшей истории (ТЦДНИ) и архивного отдела Тверской епархиальной научной библиотеки (ТЕНБ АО).
Исследование опирается на общепринятые современные методы исследования религиозности и религиозных практик («большие количественные опросы, охватывающие верования и практики, доступные для наблюдения») [13, с. 33], что вполне применимо к описаниям церковной повседневности. Материалы массовых опросов (в данном случае - интервью) содержат аутентичную информацию, уточняющую уровень веры и атеизма советских граждан, соотношение «народных
практик» и «институациональной религии» [13, с. 36], наличие которых является характерной чертой церковной повседневности в СССР.
Изучаемые события и практики разворачивались в границах Калининской области, одной из крупнейших в центральной части СССР. Как и другие территории советского государства, область и ее церковный аналог - епархия - оказались в эпицентре репрессивных кампаний 1930-х гг., направленных в том числе против православного духовенства и верующих [8, с. 40-50]. В итоге к началу Великой Отечественной войны подавляющее большинство верующих оказались вне организованной церковной жизни - совместных молитвенных практик, проповедничества и наставничества «духовных отцов» [9, с. 39-60]. Означало ли это вытеснение церкви и веры из повседневной жизни советских людей? Попытка ответа на данный вопрос - цель предлагаемой статьи.
Общеизвестно, что тяготы Великой Отечественной войны изменили духовную атмосферу советского общества. В 1943 г., после исторической встречи в Кремле И.В. Сталина с представителями церковной элиты, в СССР началось «законное» открытие церквей и восстановление приходов [2, с. 577-578; 3, с. 203-206; 4, с. 296]. В Калининской области, как и ещё в пяти областях СССР, верующие незамедлительно отреагировали на новую церковную политику власти и подали в вышестоящие инстанции сразу 34 ходатайства на регистрацию [12, с. 68].
Уже к началу 1944 г. в границах «реанимированной» Калининской епархии открылись 62 храма [14, л. 101-103], в 1945 г. - 86 (в том числе 13 городских) [15, л. 33]. К концу 1946 г. действовало уже 113 церквей (из них 15 городских, 95 сельских и три собора) [16, л. 1]. К середине 1947 г. действующими храмами обладали 12 из 16 городов и 34 из 47 районов области [17, л. 17-19 об.]. Однако традиционная церковная повседневность возрождалась гораздо медленнее.
Одна из очевидных причин - отсутствие штата квалифицированных священников - организаторов приходской жизни. Широкомасштабные репрессивные акции 1930-х гг. завершились резким сокращением численности духовенства. К началу 1946 г. в Калининской епархии насчитывалось всего 122 священника, не хватало дьяконов, псаломщиков, их временно заменяли бывшие монахини или жены священников [18, л. 119; 19, л. 177-178; 20, л. 67; 21, л. 112 об].
Проблему дефицита храмов и настоятелей в Калининской области пытались решить, внедряя служение «по справке», разрешавшей священникам служение на дому. Верующие охотно приглашали их с молебнами в праздничные дни, встречая «с благоговением и благодатным умилением». Но, несмотря на то, что регистрационную справку выдавал уполномоченный Совета по делам Русской православной церкви, представители местной власти всячески препятствовали внехрамовым службам [18, л. 117].
Всё это оборачивалось появлением нелегальных молельных домов, странствующих священников и «тёмных монашек», которые поддерживали веру [22, л. 144, 146; 16, л. 302 об.]. Последние упоминаются и в рассказах анкетируемых [23, № 317]. Епархиальный владыка Арсений запрещал «самочинных требоисправителей» в свя-щеннослужении, а мирянам, молившимся с запрещенными священниками, грозил отлучением [18, л. 12].
Тем не менее, вопреки запретам церковного руководства, в Калининской епархии их «...было множество, ...не поддающееся учету» [18, л. 12, 95 об.]. Случалось, сами верующие проводили службы без священника («собирались у бабы Ани или в другом месте», «(бабушка ходила к подруге помолиться») [23, № 116, 252]. Победы на «антирелигиозном фронте» 1930-х гг. приучили верующих скрывать проявления веры, фактор страха часто фигурирует в высказываниях респондентов («Просто у народа был страх ходить в храм... Коммунисты, которых выгоняли [из партии за веру - Т. Л.], порой кончали жизнь самоубийством») [23, № 17, 18, 19].
В конце 1940-х - 1950-е гг. антирелигиозная деятельность в СССР приобрела более мягкие формы, православная церковь постепенно возвратилась в повседневную жизнь [3, с. 207-210; 9, с. 10, 11; 17, с. 302-305]. Согласно опросам, 50 % коренных жителей Калининской области признали членов своих семей верующими, 23,4 % - атеистами. 25,3 % указали, что верующими были только старшие члены семьи (бабушки, дедушки, тетки) или кто-то из родителей; 1,3 % респондентов не ответили на вопрос. При этом 77,3 % опрошенных были крещены как православные в детские годы, 22,7 % не прошли этот обряд1.
Полученные данные в целом сопоставимы с результатами переписи населения 1937 г. [11, с. 107]. Очевидный «перевес» крещений при сравнении с численностью верующих и атеистов наглядно подтверждает живучесть формальных церковных ритуалов в повседневной жизни. Данные анкетирования в целом совпадают с наблюдениями благочинных, отраженными в ежегодных отчетах правящему епископу: в обращениях верующих к таинствам преобладали крещения, причастия, редко, но случались венчания. Авторы отчетов отмечали, что молодежь «стыдится исполнять обряды» [18, л. 76, 117].
Вера по-прежнему сохраняла «домашний» характер. Рассказы о набожности родителей и других старших членов семьи (бабушек, дедушек, дядей и теток) - непременный сюжет воспоминаний о детстве. Исследование показало, что вера поддерживалась по преимуществу усилиями женщин разных возрастов, социальной принадлежности и уровней образования (данный факт отмечается и в епархиальной отчетной документации [18, л. 117]).
1 Подсчитано автором по материалам 194 анкет.
33
Вера бабушек в атеистическом государстве рассматривалась как «пережиток», «отсталость», «архаизм» и практически не преследовалась, что позволяло им последовательно приобщать к религии ближнее окружение, сохранять религиозную атрибутику, крестить внуков («Я с бабушкой молилась... Она на коленках стоит, молится Богу, я рядом с ней... Выходишь из-за стола, бабушка как шлепнет в лоб деревянной ложкой, почему благодарность не приносишь Господу Богу»; «...вся информация о вере и боге связана у меня с бабушкой, а она умерла, когда мне было 6 лет»; «..иконы были, но не висели на стене, стояли на тумбочке в половине бабушки и деда, половина была отгорожена занавеской ...После смерти бабушки иконы мать убрала») [23, № 33, 245, 251].
Иные бабушки, пытаясь следовать привычным ритуалам, проявляли семейный деспотизм - отказывались нянчить некрещеных детей [23, № 245]. Наиболее активные старушки не только проводили «службы» на дому, но и устраивали нечто подобное крестных ходов вокруг деревни (на что указывает повествователь 1931 г. р. из д. Трофимово Краснохолмского района) [23, № 342]. Некая «блаженная Дарья» из Брусовского района наладила домашнее «производство» свечей, лампадного масла, чем досаждала не только епархиальным властям, но и фининспектору [7, с. 13-14].
Вера матерей, представительниц первого постреволюционного поколения (прошедших в большинстве своем безрелигиозную советскую школу), проявлялась в более сдержанных формах. Им, как и их дочерям, свои религиозные «заблуждения» приходилось скрывать. Девочки-школьницы иной раз вынуждены были лгать, чтобы не подставить под удар своих родителей и себя («В школе всегда говорили, что никакого Бога нет, ...Александра Николаевна постоянно говорила, что Бога нет, ...мы в парту ей фигу показывали»).
С.А. Королева (1940 г. р.), пионерка, затем комсомолка, на вопрос о вере отвечала, что папа коммунист, но молчала о том, что мама верующая [23, № 15, 18]. Впрочем, различные формы социальной мимикрии - явление, весьма распространенное в СССР, для верующих стали способом сохранения конфессиональной идентичности. Яркий пример - религиозное поведение меннонитов, в рассматриваемый период тяжесть их положения усугублялась этнической принадлежностью [9, с. 62].
Сведения о мужском влиянии на религиозный уклад семьи встречаются в воспоминаниях реже, но они яркие и убедительные. Как показывают интервью, в кругу подростков-школьников, молодых мужчин (глав семейств) в рассматриваемый период рационализм преобладал над чувствами: запрещено - значит не верим («коммунистическая идеология во мне жила с молоком матери») [23, № 28]. Однако незначительная часть верующих мужчин старшего поколения оставалась
непоколебимой в своих убеждениях (дед Н.И. Ильенковой, 1939 г. р., из Лихославльского района был церковным старостой [23, № 346]).
В других анкетах встречаются упоминания о религиозных дедушках, строго соблюдавших обряды: «...каждое воскресенье дедушка читал молитвы, мы все молились с зажженной лампадой», «.к нашему дедушке приходили и просили окрестить ребенка. Он это делал, но предупреждал, когда откроются храмы, надо обратиться к батюшке» (Максатихинский район) [23, № 101, 390].
Особый пласт воспоминаний связан с мужским религиозным поведением на фронте. Респондентка из г. Нелидово сообщает о «скупых» рассказах отца о войне: «...мысленно обращался к Богу каждый раз перед боем, ...у него была иконка, которую он потом отдал бабушке»; Н.Т. Жмуров (1935 г. р.): «...некоторые молились вслух» [23, № 251, 335].
В рассказах некоторых респондентов (рожденных в конце 1920-х -начале 1930-х гг.) улавливается сбивчивость в оценках церковной жизни и советского быта. Это неудивительно. С середины 1940-х гг. молитвенные практики в храмах постепенно легализуются. Появляются активисты, инициирующие петиционные кампании по открытию новых церквей. Становится очевидным, что преследования и гонения предшествующего периода не смогли уничтожить притяжение веры.
Л.Н. Синицына (1937 г. р., д. Курово, Емельяновский район) сообщает, что ее тетка после снятия запретов ходила в церковь за 60 км пешком (!) в Калинин: «<...идет в ночь, потом в стог спрячется, поспит и снова идет» [23, № 33]. Смягчился антирелигиозный натиск и приемы борьбы с верой: «.после войны уже не арестовывали, а другие наказания сводились к разговорам о вреде религии» [23, № 245].
Респонденты отмечают, что в школах не проводились откровенные антицерковные акции, но учителя на уроках стремились объяснить подоплеку «религиозных заблуждений»: «...на некоторых уроках (физика, биология) приводили примеры, которые разоблачала чудеса»; «говорили, что религия - это выдумка для подчинения людей»; «...антирелигиозную сценку в школе разыгрывали ...к Пасхе» [23, № 244, 246, 247, 248, 249, 251, 252].
Запреты приобретали рекомендательный характер: «в школе не говорили прямо о том, что нельзя ходить в церковь, но не одобряли. Не помню прямых запретов»; «говорили о том, что пионер должен быть атеистом [23, № 249, 250]. В духе довоенных установок союза воинствующих безбожников осуществлялся переход от навязчиво-агрессивной антирелигиозной пропаганды к научно-разоблачительному атеистическому воспитанию.
Вместе с тем, характеризуя уровень религиозности военного поколения советских людей, следует отметить, что «твердость» веры нарушалась волной отречений, разочарований во всесилии Бога. Они
последовали как реакция на гибель членов семьи в годы Отечественной войны («.некоторые люди, после смерти близких, отрекались от веры»; «.некоторые из знакомых родителей были разочарованы в боге после войны, т. к. очень многие не вернулись с войны или были покалечены»), разрастался и «отряд» атеистов, которые «жили, как будто Бога не было» [23, № 32, 249, 251].
К неудовольствию официальной церковной власти в послевоенный период в Калинине и ряде районных центров активизировалась деятельность сектантов (пашковцев, чуриковцев, баптистов). Они раздавали на улице брошюры религиозного содержания, заходили в дома соседей, уговаривали и незнакомых людей присоединиться к их собраниям [23, № 101, 103]. Наиболее активными и успешными в проповеди оказались евангелисты. Не только в областном центре, но и небольших поселках они обзавелись молельными домами.
В епархиальных отчетах отмечались случаи религиозной переориентации православных [18, л. 11]. Уникальная ситуация сложилась в г. Ржеве, где после войны уцелел один храм - старообрядческий. Верующие «нового обряда» оказались перед выбором: посещать службы и подчиняться чуждому молитвенному режиму или отказаться от посещений. В документах зафиксированы факты причастности «истинно православных» верующих к молитвенным практикам старообрядцев [18, л. 11].
Словом, в силу различных причин большинство православных верующих в Калининской области оказались отчужденными от традиций дореволюционной церковности. Редко кому доводилось пройти обряд крещения в церкви [23, № 2, 3, 9, 101-108, 202, 205, 301, 302, 305, 312314], по преимуществу это важнейшее в православии таинство совершалось на квартирах соседей или родственников, в хозяйственных помещениях без присущей обряду торжественности [23, № 1, 207, 109, 111, 114, 251].
Действительность середины ХХ в. не давала возможности верующим «правильно» соблюдать посты («Бабушка говорила, что мы так истощены, что заставлять нас поститься нельзя») [23, № 1, 3, 101-115, 207, 208, 109, 111, 114, 252, 303, 307, 315]. Несмотря на то, что власть была готова более снисходительно чем в 1930-е гг. взирать на бытовую религиозность, нательные крестики предпочитали носить тайно («...религия... как преступление было, поэтому в деревне очень мало у кого были кресты на шее») [23, № 33], порой зашивать их в одежду [23, № 3, 101-105, 107, 110, 111, 113, 115, 203, 207, 210]. Не все решались посещать открывавшиеся храмы [23, № 3, 103, 105, 111, 115, 207, 208, 210]. Порой даже в домашней обстановке избегали разговоров о вере и церкви [23, № 104, 107, 209, 211].
Церковные книги, которые кому-то удавалось сохранить еще с дореволюционных времен, предпочитали передавать верующим старуш-
кам [23, № 252], продавать в храмы, которые испытывали нужду в культовых предметах [18, л. 7-8]. Крайне редко совершались крестные ходы. Очевидно, что традиционная религиозная культура трансформировалась, истончалась и истощалась.
Поддерживать память о православных традициях помогали церковные праздники. Респонденты называют наиболее почитаемые: Пасху, Рождество, Троицу, реже - Покров, Вербное воскресенье, Крещение, Воздвижение, Ильин день, но при этом свидетельствуют об утрате их сакрального содержания. В большинстве случаев даже почитавшие себя верующими ограничивались скромным застольем, уборкой и украшением жилища [23, № 19, 102, 107].
Лишь немногие из опрошенных заявили, что в их семьях в праздничные дни вели себя «по-старому»: кроме ритуального наведения порядка в домах, зажигали свечи, молились перед иконами, читали богослужебные книги, ходили в церковь (А.Н. Иванова, 1936 г. р., д. Щетинка, Максатихинский район: «В нашем доме перед пасхой собиралось много народа. Дедушка читал часы, а потом все выходили на улицу и пели „Христос воскресе"») [23, № 101].
Одной из форм сохранения памяти о вере становились домашние легенды, связанные с «пророчествами» «прозорливых монахов», явлениями ангелов, «чудесными» исцелениями [23, № 2, 103, 105, 110, 112, 207, 210]. Со слов Г.А. Бурушкиной, 1939 г. р., г. Осташков, ее дедушка «тонул с лошадью зимой и просил, глядя на .храм, спасения, и лошадь выбралась вместе с ним. Тогда он сразу же... принес икону в храм и поблагодарил Господа и Божию Матерь. Эта икона и сейчас находится в храме» [23, № 105].
Подобные повествования передавались из поколения в поколение, их трансляция не подвергалась тотальному контролю, они не противоречили идее атеизации общества и трактовались «воинствующими атеистами» как проявления невежества «темных» людей. Но при этом каждый подобный случай становился для верующих символом божественной силы. Л.И. Синицына (1937 г. р., д. Куро-во, Емельяновский район) вспоминает: «...мужчина забрался на крышу храма в Опухлице, она была железная, дорогая... денег тогда не жалели на эту святость. И начал разбирать крышу. Моя мать говорила ему: „Зачем ты разбираешь крышу на храме! Это святое! Куда ты на святость! Смотри, плохо будет". - „А что, все берут!" И под-скользнулся, грохнулся, и через несколько дней умер в больнице... Мать его жене сказала: „Вот видишь, как Господь наказал!"» [23, № 33]. Последний эпизод весьма показателен еще и тем, что характеризует поведение атеистично настроенной части населения.
В послевоенный период, когда подрастало уже второе поколение распропагандированных советских людей («Когда школьником старших классов был, но никакого интереса к церкви не было. Не то
чтобы убили веру - ее не успели зародить у нас в головах... Нас партия держала хорошо в руках: то мы были пионеры, то комсомольцы - нас все время держали в руках и воспитывали» [23, № 14, 28], верующим доводилось сталкиваться с агрессивными действиями молодежи, а человека в рясе могли «оскорбить, побить, задавить» [23, № 15].
Факты насмешливого отношения и оскорбления верующих приводятся и в других анкетах. Респондент из г. Кимры 1931 г. р. вспоминал, как 12-летние подростки потешались над попами [23, № 14]. В голодное послевоенное время бытовала дразнилка: «Бабушка, дай мяса. -У попа под рясой» [23, № 384].
Отложились в памяти анкетируемых и акты вандализма («Когда в Ниловой пустыни была колония для малолетних преступников, руководство заставляло их сбивать фрески, чтобы быстрее выйти на свободу» [23, № 103]. В церковной делопроизводственной документации сохранились обширные сведения о «борьбе с храмами», отремонтированными на личные средства прихожан и ожидавшими регистрации, о хищении денег из храмов, разбойных нападениях на священников [24; 18, л. 9; 23, № 4, 6, 10, 12-14, 19, 32, 101, 103, 207, 210; 301].
События, которые сохранились в индивидуальной и коллективной памяти населения Калининской области, свидетельствуют о своеобразии церковной повседневности 1940-1950-х гг. Она сочетала свойства и проявления разных культурных стереотипов, мировоззрений и обычаев. Коллективные молитвенные практики в храмах и «церковный» домашний уклад, характерные для «прежней жизни», поддерживались по преимуществу лицами старшего поколения, верующая молодежь под влиянием советской идеологии и атеистической вероисповедной политики придерживалась тактики приспособленчества. Более явственной становилась деятельность богоборцев-энтузиастов.
Список литературы
1. Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. - М.: РОССПЭН, 1999. - 229 с.
2. Курляндский И.А. Сталин, власть, религия. - М.: Кучково поле, 2011. - 701 с.
3. Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 годах). - М.: Крутицкое подворье, Общество любителей церковной истории, 1999. - 399 с.
4. Цыпин В., прот. История русской церкви. (1917-1997). - М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1997. - 697 с.
5. Беглов А. «В поисках безгрешных катакомб». Церковное подполье в СССР. -М.: Арефа, 2008. - 349 с.
6. Безрогов В. Власть дискурса и религия в воспоминаниях о детстве // Религиозные практики в современной России. - М.: Новое издательство, 2006. -С. 89-105.
7. Леонтьева Т.Г. Церковная повседневность эпохи позднего сталинизма в провинциальном измерении // Советское государство и общество в период позднего сталинизма. 1943-1953 гг.: материалы VII междунар. науч. конф. Тверь, 4-6 декабря 2014 г. - М.: Полит. энциклопедия; Президентский центр Б.Н. Ельцина, 2015. -С. 6-16.
8. Леонтьева Т.Г. Калининская епархия в послевоенный период (19451953 гг.) // Вестник Тверского государственного университета. Серия: История. -№ 4. - 2016. - С. 39-58.
9. Леонтьева Т.Г. О воцерковленности населения Калининской области в 1930-1950-е гг. (По воспоминаниям «детей войны») // Вестник Тверского государственного университета. Серия: История. - 2021. - Вып. 3. - С. 39-60.
10. Редькина О.Ю., Назарова Т.П. Практики сохранения идентичности меннонитов в СССР в 1920-1980-х годах (по воспоминаниям семьи и друзей А.Е. Герман) // Ежегодник ассоциации исследователей истории и культуры российских немцев. - 2020. - № 1 (7). - С. 55-65.
11. Жиромская В.Б. Религиозность народа в 1937 г.: (По материалам Всесоюзной переписи населения) // Исторический вестник. - № 1 (05). - С. 46-108.
12. Чумаченко Т.А. Государство, православная церковь, верующие. 19411961 гг. - М.: АИРО-ХХ, 1999 - 246 с.
13. Де Бремон Д'Арс Н. Религиозные практики во Франции и их изучение // Религиозные практики в современной России. - М.: Новое издательство, 2006. -С. 33-49.
14. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 13.
15. Государственный архив Тверской области. Ф. Р-2723. Оп. 1. Д. 8.
16. Тверская епархиальная научная библиотека. Архивный отдел. Ф. 2. Д. 168.
17. Тверская епархиальная научная библиотека. Архивный отдел. Ф. 2. Д. 9.
18. Тверская епархиальная научная библиотека. Архивный отдел. Ф. 2. Д. 167.
19. Тверская епархиальная научная библиотека. Архивный отдел. Ф. 2. Д. 12.
20. Тверская епархиальная научная библиотека. Архивный отдел. Ф. 2. Д. 104.
21. Тверская епархиальная научная библиотека. Архивный отдел. Ф. 2. Д. 170.
22. Тверской центр документации новейшей истории. Ф. 722. Oa 1. Д. 46.
23. Архив участников научного проекта РФФИ № 21-09-43126. Анкеты № 2, 3, 4, 6, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 17, 18, 19, 28, 32, 33, 34, 48, 66, 101, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 115, 116, 202, 203, 205, 207, 208, 210, 211,212, 244, 245, 246, 247, 248, 249, 250, 251, 252, 301, 302, 305, 312, 313, 314, 317, 335, 342, 346.
24. Тверская епархиальная научная библиотека. Архивный отдел. Ф. 2. Д. 171.
References
1. Zubkova E.Yu., Poslevoennoe sovetskoe obshchestvo: politika i pov-sednevnost'. 1945-1953. [Post-war Soviet Society: politics and everyday life. 19451953] - M.: ROSSPEN, 1999 - 229 s.
2. Kurlyandskij I.A. Stalin, vlast', religiya [Stalin, power, religion]. - M., Kuchkovo pole, 2011. - 701 s.
3. Shkarovskij M.V. Russkaya Pravoslavnaya Cerkov' pri Staline i Hrushcheve (Gosudarstvenno-cerkovnye otnosheniya v SSSR v 1939-1964 godah) [Russian Orthodox Church under Stalin and Khrushchev (state-church relations in the USSR in 19391964)]. - M.: Krutickoe podvor'e, Obshchestvo lyubitelej cerkovnoj istorii, 1999 - 399 s.
4. Cypin V., prot. Istoriya russkoj cerkvi. (1917-1997) [History of the Russian Church. (1917-1997)]. - M.: Izd-vo Spa-so-Preobrazhenskogo Valaamskogo monas-tyrya, 1997. - 697 s.
5. Beglov A. «Vpoiskah bezgreshnyh katakomb». Cerkovnoe podpol'e v SSSR [In search of sinless catacombs." Church underground in the USSR]. - M.: Arefa, 2008. -349 s.
6. Bezrogov V. Vlast' diskursa I religija v vospominanijah o detstve [The power of discourse and religion in the memoirs of childhood] // Religioznye praktiki v v sovremen-noj Rossii [Religious practices in modern Russia]. - M.: Novoe izdatel'stvo, 2006. -S. 89-105.
7. Leont'eva T.G. Cerkovnaya povsednevnost' epohi pozhdnego stalinizma v pro-vincial'nom izmerenii [Church everyday life of the era of late Stalinism in the provincial dimension] // Sovetskoe gosudarstvo i obshchestvo v period pozdnego stalinizma. 1943-1953 [Soviet state and society in the period of late Stalinism. 1943-1953: Materials of the VII International Scientific Conference. Tver, 4-6 December 2014]. - M.: Politicheskaya enciklopediya, 2015. - S. 6-16.
8. Leont'eva T.G. Kalininskaya eparhiya v poslevoennyijperiod (1945-1953) [Kali-ninskaya diocese in the post-war period (1945-1953)] // Vestnik Tverskogo gosudar-stvennogo universiteta. Seriya: Istoriya [Bulletin of Tver State University. Series: History]. - № 4. - 2016. - S. 39-58.
9. Leont'eva T.G. O vocerkovlennosti naseleniya Kalininskoj oblasti v 1930-1950 gg. (Po vospominaniyam «deteyi voyiny») [On the churches of the population of the Kalinin region in the 1930-1950s. (According to the memoirs of "Children of War")] // Vestnik Tverskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Istoriya [Bulletin of Tver State University. Series: History]. - № 4. - 2016. - S. 39-60.
10. Red'kina O.Y., Nazarova T.P. Praktiki sohraneniya identichnosti mtnnonitov v SSSR v 1920-1980-h godah (po vospominaniyam sem'i i druzhey A.E. German [Practices to preserve the identity of men-nonite in the USSR in the 1920s and 1980s (according to the memoirs of the family and friends of A.E. Herman)] // Ezhegodnik associacii issledovateley istorii i kultury rossiyskih nemcev [Association of Researchers of the History and Culture of the Russian Germans]. - № 1 (7) - 2020. - S. 55-65.
11. Zhiromskaya V.B., Religiozhnost' naroda v 1937 g.: (Po materialam Vseso-yuzhnoj perepisi naseleniya) [Religiousness of the people in 1937: (based on the materials of the All-Union Census)] // Istoricheskij vestnik [Historical Bulletin]. - M., 2000. -№ 1(05). - S. 46-108.
12. Chumachenko T.A. Gosudarstvo, pravoslavnaya cerkov', veruyushchie. 19411961 gg. [State, Orthodox Church, believers. 1941-1961]. - M.: AIRO-XIX, 1999 - 246 s.
13. De Bremon D'Ars N., Religioznye praktiki vo Francii i ih izuchenie [Religious practices in France and their study] // Religioznye praktiki v sovremennoj Rossii [Religious practices in modern Russia]. - M., Novoe izdatel'stvo, 2006. S. 33-49.
14. Gosudarstvennyi arhiv Rossyskoj Federacii [State Archive of the Russian Federation]. F. 6991. Op. 2. D. 13.
15. Gosudarstvennyi arhiv Tverskoj oblasti [State Archive of the Tver Region]. F. P-2723. Op. 1. D. 8.
16. Tverskaya eparhialnaya nauchnaya biblioteka. Arhivnyi otdel [Tver Diocesan Scientific Library. Archive department]. F. 2. D. 168.
17. Tverskaya eparhialnaya nauchnaya biblioteka. Arhivnyi otdel [Tver Diocesan Scientific Library. Archive department]. F. 2. D. 9.
18. Tverskaya eparhialnaya nauchnaya biblioteka. Arhivnyi otdel [Tver Diocesan Scientific Library. Archive department]. F. 2. D. 167.
19. Tverskaya eparhialnaya nauchnaya biblioteka. Arhivnyi otdel [Tver Diocesan Scientific Library. Archive department]. F. 2. D. 12.
20. Tverskaya eparhialnaya nauchnaya biblioteka. Arhivnyi otdel [Tver Diocesan Scientific Library. Archive department]. F. 2. D. 104.
21. Tverskaya eparhialnaya nauchnaya biblioteka. Arhivnyi otdel [Tver Diocesan Scientific Library. Archive department]. F. 2. D. 170.
22. Tverskaoy centr dokumentacii noveijsheij istorii [Tver Center for the latest history documentation]. F. 722. Op. 1. D. 46.
23. Arhiv uchastnikov nauchnogo proekta RFFI № 21-09-43126 [Archive of the participants of the scientific project of the RFBI No. 21-09-43126]. Ankety №: 2, 3, 4, 6, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 17, 18, 19, 28, 32, 33, 34, 48, 66, 101, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 115, 116, 202, 203, 205, 207, 208, 210, 211,212, 244, 245, 246, 247, 248, 249, 250, 251, 252, 301, 302, 305, 312, 313, 314, 317, 335, 342, 346.
24. Tverskaya eparhialnaya nauchnaya biblioteka. Arhivnyi otdel [Tver Diocesan Scientific Library. Archive department]. F. 2. D. 171.
