CC BY
39
УДК 345
ЦЕРКОВНАЯ И ПРАВОВАЯ БОРЬБА С ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ ДЕСТРУКТИВНЫХ РЕЛИГИОЗНЫХ ОБЪЕДИНЕНИЙ В РОССИЙСКОМ ГОСУДАРСТВЕ В ПЕРИОД ДО 1917 ГОДА
© 2009 г. О.Б. Грибникова
Южный федеральный университет, Southern Federal University,
344007, г. Ростов-на-Дону, ул. Горького, 88, 344007, Rostov-on-Don, Gorkiy St., 88,
urist-rsu@mail. ru urist-rsu@mail. ru
В России православная церковь всегда была заинтересована в контроле над радикально настроенными языческими общностями, еретиками и сектантами, в разрешении этой проблемы ей активно помогало государство. Прослеживается история формирования юридического инструментария для борьбы с деятельностью деструктивных религиозных объединений.
Ключевые слова: православная церковь, единоверие, еретики, сектанты, раскол, религиозные преступления.
Orthodox Church in Russia was always interested in control above heathen communities with radical views. It was supported by state. The history of forming of the legal techniques, which were intended for struggle with destructive religious unions are reviewed.
Keywords: orthodox church, edinoverie, heretics, sectarians, dissent, religious crime.
Религиозные общности, деятельность которых причиняла бы вред личности, обществу и государству, известны на протяжении многовековой истории человечества. Они связаны с существованием самой религии и не могут быть рассмотрены в отрыве от социальных, политических, экономических и иных факторов сопутствующей им действительности.
Очевидно, что даже молодое Русское государство не могло не уделять внимание факту организации такого рода общностей. Однако сразу оговоримся, что мотивационная основа и содержание уголовного преследования деструктивных религиозных объединений всегда зависели от общей направленности политики властей в религиозной сфере и от уголовной политики в частности, а также от места и роли православной церкви в государстве.
Итак, с момента принятия в X в. византийского варианта христианства в первую очередь православная церковь была заинтересована в борьбе с радикально настроенными языческими общностями, еретиками и сектантами.
Подобная борьба, как справедливо отмечает С.А. Лукьянов, «...предполагала опору на силу государственного аппарата и поэтому требовала соответствующего правового закрепления. Княжеская власть предоставила Церкви достаточно широкие полномочия. Уставами князей Ярослава и Владимира церковные суды получили большую самостоятельность и юридическую компетенцию, вмешательство в их деятельность кого бы то ни было каралось смертной казнью» [1].
В качестве церковных наказаний в отношении еретиков и сектантов в основном использовались церковное покаяние, отлучение от церкви для мирян, лишение сана для священнослужителей, заточение в монастыре. Также Церковь боролась с еретиками и сектантами посредством Церковных Соборов, созывавшихся в случае появления и распространения нового
религиозного учения, оппозиционного православию [2]. При этом «оппозиционность» не обязательно носила изуверский или насильственный характер, достаточным был сам факт исповедания другой веры или непринятия тех или иных аспектов православия.
В описываемый исторический период контроль над состоянием веры в государстве и соответственно над деятельностью любых религиозных общностей принадлежал исключительно церкви, которая была непосредственно заинтересована в укреплении своего влияния в стране, а государство на время фактически самоустранилось от регулирования отношений в данной сфере.
В Х1У-ХУ вв. наблюдается снижение православной религиозности, начинают появляться все новые и новые учения, противоречащие господствующей религиозной доктрине. Уже к середине XVI в. церковь осознает необходимость заручиться непосредственной поддержкой государства в целях разрешения данной проблемы.
В 1551 г. созывается Стоглавый Собор, ознаменовавший начало вмешательства светской власти в вопросы клерикального порядка. Глава I Соборного Уложения 1649 г. «О Богохульниках и церковных мятежниках» явилась прямым выполнением решений Стоглавого Собора, уточняя и разрабатывая намеченные составы преступных деяний против религии.
При этом следует согласиться с мнением А.Г. Мань-кова, согласно которому, понятие «богохульство», используемое в Уложении 1649 г., позволяло подвести под него любое враждебное православию религиозное и общественное движение и вносило в определение состава преступления целенаправленный политический смысл [3, с. 199].
Во второй половине XVII в. произошел раскол Русской православной церкви. Постепенно из среды раскольников выделились религиозные общности, отличавшиеся ярко выраженным асоциальным и изу-
верским характером, - хлысты, скопцы, морельщики, сожигатели и многие другие. Члены этих деструктивных объединений подвергали себя самоистязанию, бичеванию, производили оскопление, массовые самосожжения, побуждали к неисполнению основных гражданских обязанностей (военной службы, обязанности молиться за царя и присягать ему на верность и др.), неповиновению властям и непризнанию главы государства и официального духовенства.
Естественно, что государство не могло мириться с существованием и деятельностью подобных религиозных общностей, и в 1667 г. издается постановление, предписывающее подвергать раскольников не только церковному, но и гражданскому наказанию [4, с. 10].
Видный исследователь истории русского раскола Н. Варадинов отмечает: «...хотя Постановление это свидетельствует о новом направлении и намерениях Правительства, причислившего проявление раскола к делам уголовным, к нарушению узаконений, однако оно истекало не из этого юридического взгляда, а вращалось все еще в круге религиозных мер, предпринимавшихся против раскольников, по крайней мере, оно основано на книгах церковных, которые приводятся здесь как основание этой меры» [4, с. 11].
Несмотря на это, указанный автор считает возможным рассматривать данное постановление в качестве переходного к новому направлению в российском законодательстве. Мотивационная основа преследования различного рода религиозных общностей проистекает теперь не из идеи о сохранении и укреплении единоверия, а из необходимости защиты населения от деятельности асоциальных групп старообрядцев.
Однако необходимо отметить, что вышеназванное положение не остается неизменным, и государство еще не раз поменяет вектор своей политики по отношению к религиозным общностям неправославного характера, предусматривая наказания как в отношении всех раскольников, так и преимущественно асоциальных их представителей.
Значительным шагом в борьбе с членами асоциальных религиозных объединений стал Воинский Артикул 1715 г. Данный правовой акт разграничивал, например, составы чародейства в зависимости от того, причинило ли оно вред другим лицам или нет. Это обстоятельство являлось квалифицированным признаком данного преступления, и соответственно определяло тяжесть наказания за последнее. Однако Артикул не раскрывал, в чем должен был проявляться вышеупомянутый вред. По всей видимости, он носил исключительно оценочный характер, выводившийся из непосредственных обстоятельств деяния, что позволяло трактовать указанную норму достаточно широко.
Меры правительства Екатерины II по отношению к раскольникам и сектантам носили в основном «увещевательный характер». Большое количество постановлений того времени разъясняло порядок проведения и содержание бесед с раскольниками с целью возвращения их в лоно православия. Причем подобные увещевания полагалось делать в первую очередь силами церкви. Однако она не могла оказать того умственного и духовного
влияния на народ, которое должна была оказывать в соответствии со своим положением. И только после того, как «сектанты сделали инвалидами массу народа, а десятки человек по ошибке отправили на тот свет», Екатериной II был издан акт о том, что скопцы вредны и опасны своим изуверством. За насильственное оскопление полагалась каторга от 10 до 15 лет» [5, с. 385].
В Указе Александра I от 21 февраля 1803 г. по делу о тамбовской секте «духоборов» содержалось следующее положение: «Не делая насилий совести и не входя в розыскание внутреннего исповедания веры, не допускать никаких оказательств и отступлений от Церкви и строго воспрещать всякие в том соблазны не в виде ересей, но как нарушение общего благочиния и порядка». Таким образом, вновь был подтвержден принцип назначения уголовного наказания не за не исповедание православной веры как таковое, а за асоциальный характер того или иного религиозного течения как нарушение общественного порядка и безопасности [1]. Более того, церковь уже не пользовалось прежним влиянием на нормотворчество и судопроизводство в государстве.
Однако в целом правительство продолжало, как и ранее направлять свои силы против отдельных групп старообрядцев, применяя «случайные», не отличающиеся организованностью меры, а единая норма, запрещающая деятельность любых, как известных, так и неизвестных деструктивных религиозных общностей, все еще не появлялась.
Свод законов Российской Империи 1832 г., изданный уже при императоре Николае I, определил отношение государства к различным вероисповеданиям. Статья 40 Основных законов объявляла православие первенствующей и господствующей верой в Российской Империи, при этом свобода исповедовать свою религию присваивалась не только христианам иностранных исповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам [6]. Дополнительно к этому в ст. 60 Устава о предупреждении и пресечении преступлений закреплялось, что раскольники не преследуются за мнения их о вере, а далее в ст. 90 - раскольников, которые принадлежат к ересям, соединенным со свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою и других, отсылать к суду для поступления с ними на основании ст. 203 Уложения о наказаниях [7, с. 37-38].
Статья 203 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. устанавливала уголовную ответственность за распространение раскольниками своего лжеучения, которое принадлежит к ересям, соединенным со свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою либо других, либо с противозаконными, гнусными действиями. По нашему мнению, последний вид наиболее близок по своей направленности к современной ст. 239 Уголовного Кодекса РФ, предусматривающей ответственность за организацию объединения, посягающего на личность и права граждан.
При этом следует принять во внимание мнение В.В. Клочкова о том, что описание признаков «преступных сект» в вышеназванной статье носило более эмоциональный, чем конкретно-юридический харак-
тер, что давало возможность применять ее к последователям любых неугодных царскому правительству религиозных сект. При этом отнесение того или иного отклонившегося от православия вероисповедания к «особо вредным», «изуверским» сектам основывалось, как правило, на тех признаках, которыми характеризовала это вероучение православная церковь [8, с. 55].
Однако законодательство развивалось по пути закрепления критерия «общественной опасности религиозного объединения» в качестве основания криминализации соответствующего деяния. Ранее российские законы предусматривали уголовную ответственность за достаточно широкий спектр преступных деяний религиозного характера, мотивационной основой криминализации которых выступала необходимость сохранения единоверия, как залога конфессионального и политического единства страны. Православие являлось непосредственным объектом уголовной охраны, и как следствие подобного подхода отсутствовала отдельная норма, предусматривающая ответственность за организацию деструктивного религиозного объединения. Законодателем принимался во внимание прежде всего сам факт исповедания религии отличной от Православия.
Принятие Уголовного Уложения 1903 г. стало значительным шагом на пути смягчения ответственности за религиозные преступления, были исключены составы вероотступничества, святотатства и лжеприсяги [9, с. 155], изменения коснулись и регламентации деятельности изуверских сект. В соответствие с новым Уложением ответственность теперь наступала за принадлежность к раскольническому учению или секте, соединенную с изуверским посягательством на жизнь свою и других или с оскоплением себя или других, или с явно безнравственными действиями (ст. 96), а также за насильственное совращение в такое вероучение (ст. 84).
В целом к концу дореволюционного периода государство располагало достаточно широким юридиче-
ским инструментарием для борьбы с деятельностью деструктивных религиозных объединений. И, несмотря на то, что после октября 1917 г. законодатель руководствовался совершенно иной мотивационной основой для криминализации деятельности соответствующих общностей, современная ст. 239 Уголовного Кодекса РФ является положительным синтезом достижений обеих предшествовавших исторических эпох.
Литература
1. Хвыля-Олинтер А.И., Лукьянов С.А. Опасные тоталитарные формы религиозных сект. М., 1996. С. 9.
2. Питанов В.Ю. Введение в сектоведение. 2005. URL: http: //missioner.kuraev.ru (дата обращения: 10.07.2008).
3. См.: Маньков А.Г. Уложение 1549 года - кодекс феодального права России. Л., 1980.
4. См.: Первое полное собрание законодательства. Т. 1, № 412. Гл. VII. С. 706. Цит. по : Варадинов Н. История министерства внутренних дел. 8-я доп. кн. (история распоряжений по расколу). СПб., 1863.
5. Новые религиозные организации России деструктивного и оккультного характера : справ. Белгород, 1997.
6. Свод законов Российской Империи, ст. 40, 44, 45. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».
7. См.: Безобразов В.П. Сборник государственных знаний. Т. 3. Свобода совести и отношение государства к церкви. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».
8. См.: Клочков В.В. Закон и религия: об истории религии в России и свободе совести. М., 1982.
9. См.: Сафонов А.А. Уголовное законодательство Российской Империи о религиозных преступлениях в начале XX в. // Вестн. Моск. ун-та МВД России. 2007. № 1.
Поступила в редакцию 24 февраля 2009 г.
