CC BY-NC-ND
755
Я.В. Терещенко
ЦЕНЗУРА И ЖУРНАЛИСТИКА В ПЕРИОД ПРАВЛЕНИЯ НИКОЛАЯ I
Статья посвящена времени правления Николая I - важному этапу в итории формирования института цензуры как системы. Рассматриваются проблемы взаимодействия цензуры и журналистики, дается объективная характеристика цензурных уставов 1826 и 1828 годов.
Ключевые слова: цензура, периодическая печать, цензурный устав, Николай I.
С правлением Николая I связано тридцать лет русской истории (1825-1855 гг.). По уже устоявшейся традиции российских императоров свое правление Николай начал борьбой с крамолой, основным проводником которой в тот период считалась пресса и литература. Естественно, в этой борьбе он опирался на полицию и цензуру. В цензуре новому государю не пришлось изобретать что-то: поначалу его вполне устраивала политика, которую проводило Министерство просвещения при Александре I. Но со временем знаменитый цензурный устав 1804 г. был признан несостоятельным. Основными недостатками его, по мнению министра духовных дел и народного просвещения А.С. Шишкова, считались «недостаточность руководящих правил» и «отсутствие у цензуры довольного доступа и голоса к защите или одобрению хорошей и к остановке или обличению худой книги»1. Поэтому 10 июня 1826 г. был принят новый цензурный устав. Он был в пять(!) раз подробнее, чем первый. Такое впечатление, что этот устав стремится дотошнейшим образом регламентировать все возможные задачи цензуры и ее действия.
Смысл основных положений сводился к следующему:
- цензура должна контролировать три сферы общественно-политической и культурной жизни общества: 1) право и внутреннюю безопасность; 2) направление общественного мнения согласно с настоящими обстоятельствами и видами правительства; 3) науку и воспитание юношества;
- в стране создавались Главный цензурный комитет в Петербурге, местные комитеты в Москве, Дерпте и Вильно. Главный цензурный комитет подчинялся непосредственно министру, остальные - попечителям учебных кругов;
- право на цензуру оставалось и за духовным ведомством, академией и университетами, некоторыми административными, центральными и местными учреждениями2.
Устав определил должность цензора как самостоятельную профессию, «требующую постоянного внимания», «многотрудную и важную, поэтому она не могла быть соединена с другой должностью». Это ставило статус цензора в жесткие рамки: в случае проступка цензор отвечал за все сполна. Кроме того, в уставе очень строго определялось, что можно оставлять, а что нельзя:
- «места в сочинениях, имеющие двоякий смысл, ежели один из них противен цензурным правилам» (таким образом, цензор получал право толковать мысли журналиста. - Я. Т.);
- «всякое историческое сочинение, в котором посягатели на законную власть, принявшие справедливое по делам наказание, представляются как жертвы общественного блага, заслужившие лучшую участь»;
- «рассуждения, обнаруживающие неприятное расположение к монархическому правлению»;
- «медицинские сочинения, ведущие к ослаблению в умах людей неопытных достоверности священнейших для человека истин - духовность души, высшее определение жизни»3.
В этом уставе было много подробностей, не имеющих прямого отношения к цензурному процессу. Потому цензоры часто путались, а устав за его неудобный громоздкий текст и «множество дробных правил» получил от литераторов и журналистов прозвище - «чугунный».
Поэтому, как только выдалась возможность, устав был отправлен на пересмотр по инициативе самого императора. 22 апреля 1828 г. Николаем I был утвержден третий цензурный устав. Он служил законным руководством для цензурного аппарата страны почти до 1860-х годов.
Устав предписывал цензорам:
- не придираться к словам, «принимать за основание явный смысл речи, не позволяя себе толкование оной в дурную сторону»;
- не «входить в разбор справедливости или неосновательности частных мнений или суждений писателя», а кроме того, в «суждение о том, полезно или бесполезно рассматриваемое сочинение»;
- «исправлять слог или заменять ошибки автора в литературном отношении», а значит - не редактировать4.
Положения ограничивали произвол цензоров в отношении представленных на рассмотрение текстов.
Главное управление училищ было отстранено от цензуры - вместо него в качестве основного контролирующего органа был учрежден Цензурный Комитет (в его состав входили министры внутренних и иностранных дел, так как новый устав объединил иностранную и внутреннюю цензуру, но нет никаких свидетельств о том, что министры хоть раз собрались на заседание). В его непосредственном ведении состояли Цензурный Комитет в Москве и комитеты при университетских городах. Необходимо также упомянуть о еще одном административно-надзорном органе, а именно о III отделении собственной Е.И.В. Канцелярии. 3 июля
1826 г. (т. е. за неделю до обнародования цензурного устава) императором был подписан приказ о создании отделения. Хотя среди поименованных обязанностей нового учреждения цензура как таковая не значилась, но, по мнению исследователя М.К. Лемке, она «подразумевалась сама собою»5. Эта точка зрения более чем верна, так как уже вскоре получила законодательное оформление. Согласно цензурному уставу 1828 г., на III отделение была возложена цензура драматических сочинений как на русском, так и на иностранных языках.
Надо сказать, что Николай I принимал живейшее участие в решении цензурных вопросов (это даже можно считать особенностью данного периода истории цензуры). На протяжении всего царствования Николай бдительно следил за цензурным аппаратом, сам контролировал творчество ведущих литераторов и журналистов (чего стоит история с А.С. Пушкиным, когда император с 1826 по 1835 г. лично выступал цензором произведений поэта) и способствовал установлению субъективного и жесткого режима цензуры в отношении неугодных представителей СМИ (особенно в последние годы правления). Министерству народного просвещения приходилось считаться с бурной деятельностью императора. Цензор А.В. Никитенко в 1835 г. писал: «Состояние нашей литературы и журналистики наводит тоску. <...> Но как могут они писать, когда им запрещено мыслить»6.
28 октября 1830 г. в самом конце № 61 «Литературной газеты» (издатель - барон Дельвиг) было напечатано на французском языке (даже без перевода, видимо, чтоб не пошло в «массы») четверостишие Казимира Делавиня к памятнику, который в Париже хотели поставить в честь жертв так называемых «июльских дней» (27, 28 и 29 июля) во Франции:
France, dis-moi leurs noms? Je n'en vois point paraître
Sur ce funèbre monument:
Ils ont vaincu su promptement
Que tu fus libre avant de les connaître7.
(«Франция, скажи мне их имена? Я их не вижу // На этом печальном памятнике: // Они так скоро победили, // Что ты была свободна раньше, чем успели их узнать».)
За напечатание стихотворения Дельвига лишили права издавать «Литературную газету» и зачислили в число «истинно бешеных либералов». Причем на главу отделения А.Х. Бенкендорфа не подействовали никакие доводы Дельвига о том, что это стихотворение было размещено в качестве новости, несущей в то же время и статус поэтического произведения. А поскольку к III Отделению перешли обязанности, которые раньше были у министерства полиции, постольку А.Х. Бенкендорф в 1830 г. потребовал предоставлять ему по экземпляру всех напечатанных журналов и альманахов.
Легко заметить, что в годы николаевского правления власть старалась притормозить развитие журналистики, рассматривая ее чаще все-
го как оппозиционную силу. Министр просвещения граф С.С. Уваров, по его собственным словам, хотел «умножить, где только можно, число умственных плотин против вторжения разрушительных европейских идей»8. Кроме того, он считал, что пресса рискует «простирать свои покушения к важнейшим предметам государственного управления и к политическим понятиям, поколебавшим едва ли не все государства Ев-ропы»9. По его мнению, перед цензурой стояла задача - «укротить в журналистах порыв заниматься предметами, до государственного управления или вообще правительства относящимися»10. Еще ему не нравилось, что печать иногда «переступает пределы благопристойности и вкуса»11; поэтому цензура обязана строго контролировать литературное влияние периодической печати на публику, чтобы не развращать нравы.
Причем Уваров, обеспокоенный европейскими революционными событиями, предложил усилить надзор цензуры над журналистикой, еще не будучи министром. Он также предложил методику цензуры, которую надо было использовать на практике. Он считал, что по одной статье нельзя судить о степени вредности издания, поэтому надо постоянно следить за номерами и чуть ли ни сверять статьи, определяя основные мнения и замечая отношение статей к обстоятельствам, при которых они были напечатаны. Уваров не обошел вниманием и французскую литературу: ее читала почти вся элита, а переводные книги были доступны и более широкой аудитории. Видя в этих произведениях проявление ложной нравственности, бдительный чиновник уверял, что опасна сама поспешность, с которой они переводятся и печатаются. И, конечно же, предлагал препятствовать распространению французских книг. Цензорам было велено рассматривать французские романы более строго, чем все остальные книги. В декабре 1832 г. было предписано, чтобы «в критике не допускались никакие личности»12, таким образом, была лимитирована полемика, в ходе которой обычно высказывалось личное мнение.
Став министром народного просвещения, Уваров повсюду разослал циркуляр: «Вступив по высочайшему Государя императора соизволению в управление Министерством народного просвещения, нахожу нужным поставить цензурным комитетам на вид, чтоб в действиях своих они неуклонно следовали как высочайше утвержденного Устава о цензуре, так и всем предписаниям и распоряжениям, которые даны после обнародования устава»13. Это распоряжение давало большое поле для репрессий. Ужесточились и требования самого министра, который обещал уделить журналистике особое внимание. Он нарочно встречался с цензорами, давал им личные наставления. 27 марта 1833 г. всем цензурным комитетам было разослано предписание14, согласно которому в целях координации действий каждый цензурный комитет давал другим знать, если попадалось что-нибудь запрещенное (потом придумали рассылать эти сведения в отдельных брошюрках). В том же году военный министр граф А. Чернышев потребовал, чтобы статьи о современных военных событиях печатались только после его одобрения. Было внесено соответствующее предложение15.
На практике дела шли еще «лучше». Был запрещен ряд авторитетных журналов, например, «Телескоп» - из-за публикации в № 15 «Философических писем» Чаадаева16. Цензора, пропустившего статьи в печать, сняли с должности, а редактора журнала Н.И. Надеждина отправили «отдыхать» в Усть-Сысольск. Именно тогда Уваров приставил к каждому журналу по два цензора и увеличил личный состав комитетов.
От цензуры требовалось строго следить за тем, чтоб в периодических изданиях не возобновлялась литературная полемика17. В 1836 г. было запрещено (правда, на время) открывать новые издания (с 1832 г. для открытия издания требовалось личное разрешение императора). При этом составы цензурных комитетов были значительно расширены. А.В. Никитенко писал в дневнике: «Если сосчитать всех лиц, заведующих цензурою, их окажется больше, чем книг, печатаемых в течение года»18. Потом ввели новое ограничение: одно и то же лицо не могло быть редактором двух изданий19.
Особого внимания - помимо журналистики - заслужила печатная продукция, обращенная к народу. При наличии Министерства народного просвещения с просвещением народа никто не спешил. Считалось, что это приводит низшие классы в «ненужное» движение. Позднее Уваров пришел к выводу, что дешевая литература (доступная народу) препятствует умственному развитию, представляя из себя поверхностное чтение, поэтому «необходимо отклонить введение у нас простонародных дешевых журналов»20. Николай I полностью с ним согласился.
Цензурная программа министра носила методический, «моделирующий» характер. Весьма показательны правила, которые Уваров «предлагал» принять Петербургскому цензурному комитету (как будто был шанс отказаться!):
- «В издаваемых в Петербурге журналах наблюдать, чтобы целые книжки оных, вопреки программе, не были составлены из одних почти переводов в целости романов или повестей»;
- «...поставить на вид цензорам, что с некоторых пор повести и романы наполнены выходками против чиновников, представляя этот класс в самых гнусных и смешных видах. <...> Я прошу вас неослабно наблюдать, чтоб подобные изображения не выходили из пределов благопристойности и вкуса, и были бы вообще допускаемы только тогда, когда цензура убедится в чистых намерениях автора»21.
Уваров находил все больше возможностей для запретов сочинений и репрессий против журналистики. Бдительность цензуры распространялась все шире, например, на публикации из научной сферы.
Если в таком положении была беллетристика, то легко представить, в каком виде доходили до русского читателя публицистические статьи и политическая хроника. Представители цензурного ведомства следили за тем, чтобы в печать не пропускались упоминания о царях и представителях царских фамилий, запрещали выражения вроде «король скончался», не позволяли упоминать о революциях, республиках и т. п. В дневнике Никитенко можно прочесть описание ситуации, когда он однажды не выдержал и при обсуждении в цензурном комитете предло-
жил вопрос: «Должны ли мы французскую революцию считать революцией, и позволено ли в России печатать, что Рим был республикой, а во Франции и Англии конституционное правление, или не лучше ли принять за правило думать и писать, что ничего подобного на свете не было, и нет?». Остальные цензоры с ученым видом согласились, что «историю и статистику нельзя изменять», и статью пропустили, исключив только выражение «добрые французы» на том основании, что «во Франции тогда не могло быть ни одного доброго человека»22.
Помимо официального цензурного аппарата, сформировалась другая цензура - негласная и неофициальная. Находилась она в руках тех учреждений, которые, будучи облечены самыми высокими полномочиями, не стеснялись в своих действиях никакими рамками закона. В 1843 г. министру императорского двора было велено просматривать все статьи о театрах, после чего они уже подвергались действию обычной цензуры.
Кроме того, был еще ряд запретов:
- запрещено печатать материалы судебных дел;
- запрещено всем военным и гражданским служащим отдавать что-либо в печать без согласия начальства.
Право предварительного просмотра было отдано управлению военно-учебным ведомством, кавказскому комитету, II отделению собственной канцелярии, главному попечительству детских приютов (и тут нашли крамолу!), Санкт-Петербургскому обер-полицмейстеру и... управлению государственного Коннозаводства. Вообще множественности цензур как явлению положил начало еще устав 1826 г., один из параграфов которого гласил: «Статьи, касающиеся до Государственного управления, не могут быть напечатаны без согласия того Министерства, о предметах коего в них рассуждается»23. Правда, широкое использование этого пункта на практике началось значительно позже.
В 1845 г. граф С.Г. Строганов (занимавший тогда должность попечителя Московского Университета) писал Уварову: «.при точном исполнении этих правил, я заметил на опыте, что писатели наши до крайности стесняются цензурою в издании своих сочинений и тем самым нередко благонамеренные и полезные для общей образованности статьи или остаются ненапечатанными, или выходят в свет совершенно несвоевременно»24.
Примечания
1 Исторические сведения о цензуре в России. СПб., 1862. С. 55.
2 Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 г. СПб., 1862. С. 127-196.
3 Там же.
4 Там же.
5 Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература: 1826-1855 г. СПб., 1909. С. 15.
6 Никитенко А.В. Дневник. М., 1955. Т. 1. С. 171.
7 Лемке М.К. Указ. соч. С. 55.
8 Цит. по: Жирков Г.В. История цензуры в России XIX-XX в. М., 2001. С. 72.
9 Там же.
10 Там же.
11 Там же.
12 Предложение министра народного просвещения московскому цензурному комитету от 14 апреля и 22 декабря 1832 г. // Сборник распоряжений и постановлений по цензуре с 1720 по 1862 г. С. 221.
13 Цит. по: Жирков Г.В. Указ. соч. С. 74.
14 Лемке М.К. Указ. соч. С. 114-115 (доклад С.С. Уварова от 27 марта 1836 г.).
15 Предложения министра народного просвещения московскому цензурному комитету от 1 декабря 1833 г. // Сборник распоряжений и постановлений по цензуре с 1720 по 1862 г. С. 223.
16 Лемке М.К. Указ. соч. С. 114-115.
17 Предложение министра народного просвещения московскому цензурному комитету от 28 августа 1836 г. // Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 г. С. 227.
18 Никитенко А.В. Дневник. Т. 1. С. 227.
19 Распоряжение по определению главного управления цензуры от 23 сентября 1841 г.// Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 г. С. 233.
20 Цит. по: Жирков Г.В. Указ. соч. С. 77.
21 Там же. С. 78.
22 Никитенко А.В. Дневник. Т. 1. С. 241.
23 Устав о цензуре и печати. СПб., 1826. С. 58.
24 Исторические сведения о цензуре в России. С. 57.
