CC BY
95
Восточный институт: история и современность
БУТЫРИН Дмитрий Александрович,
канд. культурологии, доцент кафедры журналистики и издательского бизнеса Школы гуманитарных наук, Дальневосточный федеральный университет (г. Владивосток). Электронная почта: www1979@mail.ru
УДК 93/94.39 Цензор из Восточного института
Газеты, Восточный институт, Россия, цензура, Япония,
японский язык
Статья посвящена обзору деятельности Евгения Генриховича Спальвина, профессора кафедры японской словесности Восточного института, автора уникальных учебных пособий по японскому языку. В начале XX в. Главное управление по делам печати просило Канцелярию Приамурского генерал-губернатора поручить конференции Восточного института цензурирование изданий на восточных и европейских языках. Е. Г. Спальвин и его коллеги занимались цензорской работой и анализом читательской аудитории. Цензурный отдел Восточного института под руководством Е. Г. Спальвина вёл цензурирование японских газет, публикации в которых нередко содержали отрицательные оценки Российской империи и не всегда являлись желательными для пропуска на территорию страны. После начала русско-японской войны (1904 г.) цензурный отдел Восточного института прекратил работу.
История становления цензуры на Дальнем Востоке - это не только история сложных взаимоотношений человека с властью, это череда конфликтов взглядов, убеждений и идей. Несмотря на большое число трудов, посвящённых истории российской цензуры, можно говорить о том, что тема становления цензуры на Дальнем Востоке освещена в отечественной историографии довольно-таки слабо. Одной из причин столь печального факта было то, что полноценное развитие цензуры на Дальнем Востоке началось после русско-японской войны, когда министерство внутренних дел осознало всю полноту негативных последствий отсутствия цензурного комитета на Дальнем Востоке. Другая немаловажная причина заключалась в том, что только в начале ХХ века учёные накопили достаточный источниковый и исследовательский материал, в котором история отечественной цензуры рассматривалась как часть истории литературы. Авторы многочисленных работ занимались анализом и изучением законодательства о цензуре, практики применения законов. Советские историки, обращаясь к данной теме и не меняя методологических подходов, рассматривали цензуру как средство борьбы «самодержавия» с «революционным движением». На рубеже ХХ-ХХ1 веков в связи с политическими переменами и реформами у отечественных историков
возрос интерес к истории цензуры. Большой вклад в изучение данной темы внесла историк цензуры Н. Г. Патрушева, написавшая научный труд «История цензурных учреждений в России» второй половины XIX - начала XX веков». Главная тема - изучение института цензуры, но при этом историк уделил внимание и региональным аспектам своего исследования [4, с. 7-48].
Говоря об истории цензуры сегодня, нельзя не упомянуть историка русской журналистики Г. В. Жиркова. «История цензуры в России XIX-XX веков» была создана на основе новой источниковой базы, хотя цензура рассматривалась в рамках истории журналистики как часть истории литературы [3].
Новым направлением в истории цензуры стало появление трудов, посвящённых деятельности российских цензоров, их судьбам, в которых раскрывалось не только развитие профессии, но и многие её социальные аспекты - от положения цензора в обществе до влияния профессиональной деятельности на личную жизнь. Так, историк журналистики В. Г. Березина посвятила ряд работ деятельности литературного критика и редактора А. В. Никитенко [1], а Г. В. Жирков посвятил ряд статей деятельности Ф. И. Тютчева как цензора [3].
Аналогичная цель стоит и перед этой статьёй, которая посвящена Е. Г. Спальвину - одному из пионеров цензуры как социального и административного института в дальневосточном крае. Автор стремится показать героя не только таким, каким он запомнился своим современникам (сотрудником Восточного института), но и как человека, который добровольно нёс непопулярную в обществе службу цензора.
Владивосток, появившийся на берегу Тихого океана в 1860 году, стал главной базой Сибирской военной флотилии и резиденцией военного губернатора. Развитию города способствовал режим беспошлинной торговли и судоходство. Владивосток - это обилие торговых лавок, иностранных товаров, пёстрый состав населения города дополняли китайцы, корейцы и японцы. Колотушкин, редактор московской газеты «Русь», писал о городе на берегу Тихого океана: «В жизни Владивостока есть что-то американское. Очевидно, нахождение Владивостока на берегу Великого океана и его сношения с его побережьем, где теперь жизнь бьёт ключом, невольно действует и на русского человека. Склад общественной и частной жизни Владивостока носит на себе следы влияния этой бойкой жизни» [5, с. 8-10].
Газеты, в том числе и иностранные, играли большую роль в общественной и торговой жизни города, как и страны в целом. Поэт, член-корреспондент Петербургской Академии наук Ф. И. Тютчев, председатель Комитета цензуры иностранной, отмечал, что «торговля иностранными произведениями печати гораздо более процветает в России, чем торговля отечественными сочинениями» [3].
На рубеже XIX-XX веков выписка иностранной периодики частными лицами через почту во Владивостоке превысила уровень продажи зарубежной прессы в магазинах. Японские, китайские и европейские газеты, такие как «North China Gerald», «Globe», «Daily Telegraph», «Nagasaki Press», «British Trade Journal» выписывались различными иностранными коммерческими агентами и представителями торговых компаний. Большинство периодических изданий поступало из Осаки, главной биржи Японии. Выписывали иностранную прессу также и общественные организации во Владивостоке. Так, «Обще-
ство морских врачей» выписывало через почтовое ведомство газеты и журналы «Lancet», «Berlin Woxchehschreib», «Semain Medicale» (РГИА ДВ. Ф. 452. Оп. 1. Д. 1. Л. 1).
Цель предлагаемой вниманию читателей статьи - дать оценку состояния надзора за печатью во Владивостоке накануне русско-японской войны, для чего следует охарактеризовать обстановку распространения и использования иностранной прессы во Владивостоке, проанализировать цензурную политику и практику, показать роль преподавателей Восточного института вообще и Е. Г. Спальвина в частности в качестве цензоров.
Работа почтового ведомства во Владивостоке постоянно вызывала недовольство административной и военной власти: стоящие на службе цензоры были не в состоянии справляться со своей работой. Причина проста: в ведомстве не нашлось сотрудников, в совершенстве владеющих иностранными языками. Как отмечали чиновники, газеты, «попавшие морским путём через Шанхай или Америку и Японию, приходят во Владивосток совершенно чистыми. Вся почта, получаемая во Владивостоке, поступает морским путём и тем самым минует русскую цензуру» (РГИА ДВ. Ф. 702. п. 3. Д. 199. Л. 39).
Цензура, в том числе и иностранная, рассматривалась российскими властями как одно из действенных средств контроля государства за печатной продукцией, общественным мнением и состоянием умов. Но на Дальнем Востоке не было полноценного цензурного органа: из-за малочисленности печатных органов Главное управление по делам печати не считало целесообразным создание цензурных комитетов для иностранных изданий, которые дозволяют или запрещают продажу повременных изданий. Иностранные периодические издания отправлялись в Москву по Сибирской железной дороге «на цензуру и возвращались совершенно чистыми, но с знаменитыми штемпелями «Д. Ц.» и изорванными» [7, с. 3].
Редактор газеты «Владивосток» Н. В. Ремезов отмечал по этому поводу: «Почта 1 мая доставила газеты из Банкока от 15 февраля, а из Нагасаки от 1 марта. В первом случае 2 с половиной месяца вместо 10 дней, а во втором через 2 месяца вместо 3 дней. Таким образом, иностранные известия теряют всякий смысл» [7, с. 3].
Правительство России потребовало от Главного управления по делам печати принять срочные меры. С одной стороны, власти стремились оградить общество от внешних влияний, способных нанести ущерб государству и защитить от развивающегося революционного движения и терроризма. С другой стороны, власти опасались появления различных слухов, возникающих стихийно при отсутствии полной и достоверной информации и имевших неуправляемый характер. Чиновники Главного управления по делам печати отдавали себе отчёт, что «информационный голод», особенно в чрезвычайных дальневосточных условиях, всегда чреват появлением слухов.
30 января 1901 года Главное управление по делам печати уведомило Приамурского генерал-губернатора: «Цензирование произведений печати на языках японском, китайском, монгольском, маньчжурском, тибетском, бурятском и калмыцком, согласно распоряжению господина министра МВД за номером 892, возложить на конференцию Восточного института» (РГИА Дв. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 13).
В то время в городах, где не было цензурных учреждений, довольно часто контроль над периодическими изданиями осуществлялся чиновниками местной администрации. Но в большей степени в принятии такого решения чиновниками из Главного управления по делам печати сыграло роль то, что структура и штаты цензурного ведомства до 1850 года были тесно связаны с университетами. По уставу 1804 года внутренняя цензура была возложена на цензурные комитеты при университетах, которые подчинялись ректорам (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 13).
Чиновники управления по делам печати соблюдали все формальности закона о цензуре, поручая цензурирование иностранных периодических изданий профессорам Восточного института. Средний возраст поступающих на службу цензоров составлял около 40 лет. Сотрудники нового цензурного учреждения были не молоды и имели опыт государственной службы, университетское образование, обширные знания отечественной и зарубежной литературы, иностранных языков. Кроме того, было ещё одно требование, которое выполнялось профессорами Восточного института. Как цензоры, «во время занятия сей должности они не должны принимать участие в редакции периодических изданий» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 13).
Директор Восточного института возглавил конференцию Восточного института по цензурированию иностранный прессы и привлёк к участию в проекте ведущих преподавателей. Это были востоковеды, получившие образование в стенах Петербургского университета [2, с. 1].
Профессорско-преподавательский состав не состоял при штате надзорного органа, а работал по договору: «вознаграждение за труды господ профессоров по цензуре газет» составляло 2 тысячи рублей». Эта зарплата была сопоставима с зарплатой университетского профессора (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 13).
Цензуру японских газет директор Восточного института поручил профессору Е. Г. Спальвину, который возглавлял китайско-японское отделение и преподавал не только японский язык, но «обзор политического устройства в торгово-промышленной деятельности современной Японии». А. М. Позднеев познакомился с Е. Г. Спальвиным, когда тот был студентом Петербургского университета (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 36).
Родился Евгений Спальвин в 1872 г. в замке Адзель Лифляндской губернии (ныне г. Гауена). Его отец, Генрих Спальвиньш, был учителем. Евгений Спальвин учился в Рижской гимназии, высшее образование получал в стенах Петербургского университета. Будучи студентом третьего курса юридического факультета, он перешёл на восточный факультет. В 1898 году в университете была учреждена кафедра японской словесности и Е. Спальвин, уже кандидат в профессора, отправляется в научную командировку в Японию на два года. Необходимы были знания не только для выработки собственных учебных программ, но и для усовершенствования собственного уровня японского языка. Российский японовед приступил в Токио к изучению разговорного, а потом уже и книжного японского языка [8, с. 3].
Успехи в учёбе привели Спальвина в Токийскую школу иностранных языков, где он стал работать временным преподавателем русского языка. Там он познакомился с интересными людьми, среди которых был Футабатэй Симэй. Он был заведующим кафедрой русского языка, переводчиком русской литературы и крупным писателем. Рекомендовал Е. Спальвину читать в учебных целях японскую литературу; тогда способность читать газеты, считал он, появится сама собой. Совершенствоваться в японском языке Е. Спальвину помогало ещё и знание китайского языка. Спальвин подготовил словарь в 9000 иероглифов, в ходе работы собрал народные предания и рассказы, изучая быт японцев, особенно усердно следил за текущей японской жизнью. В Японии Спальвину помогал в освоении японского языка студент кафедры немецкого языка Маэда Сэйдзи (Киёдзи). «Интересуясь с малолетства народным языком и бытом, - писал Спальвин, - он во время пребывания своего в различных частях Японии занимался исследованием местных наречий и обычаев. Между прочим, он для меня на основании своих записок составил сборник рассказов и преданий, записанных им со слов местных жителей различных частей Японии, с сохранением местных особенностей языка и произношения, и тем вполне доказал не только понимание им важности подобного рода исследований, но и умение заниматься ими» [8, с. 3].
1 июля 1900 года Е. Г. Спальвин начинает свою преподавательскую деятельность в Восточном институте. Когда Маэда Сэйдзи приехал во Владивосток, Спальвин устроил его лектором в институте. Маэ-да присутствовал на лекциях японоведа в качестве переводчика, тем самым облегчая процесс изучения японского языка студентам (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 36).
27 марта 1901 года Е. Г. Спальвин начал просмотр японских газет как член конференции Восточного института по цензурированию иностранных периодических и печатных изданий газет. В институте не нашлось свободных помещений, и ему с коллегами пришлось работать во дворе, куда сваливались тюки с газетами. Профессор вспоминал, что на сортировку старых и новых газет уходило немало сил и времени (учитывая тот факт, что приходилось работать и в снег, и в дождь, и в ветер, и в мороз). Иногда профессора работали в библиотеке Восточного института, где газеты раскладывались на полу и по ним зачастую расхаживали студенты, что затрудняло работу. Он пролистывал все газеты, независимо от того, куда они потом отправлялись: либо к читателю, либо в качестве сырья в мастерские. Просматривая статьи, он делал пометки в тех, где, по его мнению, было прямое нарушение цензурных правил. Как цензор, Е. Г. Спальвин составлял рапорт о получении определённого количества экземпляров с указанием времени. После просмотра нередко газеты попадали к читателям с зачерченными или вырезанными страницами. Иногда подписчики получали газету сразу за полмесяца - по нескольку экземпляров. Е. Г. Спальвин отмечал в докладе, что в 1901 году газеты не представляли политического интереса. Они выписывались исключительно ради напечатанных в них фельетонов и раздавались в местном японском клубе. Выпиской таких тюков занимались японская, китайская и одна даже русская фирма - «Кунст и Альберс» (пароход «Дафне») (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 43).
Сибирские японцы выписывали в большинстве осакские газеты, известные хорошими фельетонами. Владивостокские японцы выписывали газеты из Нагасаки и Хакодате в большом количестве. Остальные издания - это провинциальное захолустье прессы, питающееся сплетнями и вырезками из центральных газет. Токийских газет почти никто не получал, и «Японская правительственная газета» встречалась здесь в двух-трёх экземплярах. Издания японского общества изучения Приамурского края получали фактически все японцы в Благовещенске, Никольск-Уссурийске и Хабаровске, во Владивостоке такой журнал выписывало ничтожное количество читателей. Японский политический журнал «Таи Ио» выписывали в 6-7 экземплярах. Многие издания поступали в руки читателей из третьих рук - уже прочитанными в Японии (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 36-38).
Но очень скоро Спальвин и его коллеги почувствовали «полную бесполезность от цензирования китайских и японских газет, поскольку подписчики получают газеты, выходящие в Китае, Японии и Корее на языках (английском, французском и немецком), которые отчасти содержат то, что и восточные газеты». Директор Восточного института отмечал: «Каждая газета на одном из европейских языков, выходящая в Китае или Японии, содержит в себе обязательно самый подробный обзор туземной прессы. Статьи печатают прямо на английском языке в специально отведённом для этой цели столбце газеты, как это часто делается в Японии или Китае. Постоянная связь между японской, китайской и иностранной корреспонденцией существует также на издательском уровне, очень часто японские типографии издают корейские газеты. В Тянь-Цзине, к примеру, одна японская редакция издаёт газеты как на китайском, так и на японском языке. Если цензура бессильна противостоять этой удивительной солидарности прессы, то все усилия, затрачиваемые на пересмотр и преследование недозволенного в японских и китайских газетах, являются напрасными» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 36).
Именно поэтому 10 апреля 1901 года особым распоряжением Приамурский генерал-губернатор «возложил на конференцию Восточного института обязанности цензуры по рассмотрению газет и изданий на европейских языках» (РГИА Дв. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 33).
Конференция Восточного института также дозволяла или запрещала продажу книг из Японии, Китая или Кореи. Из Комитета иностранной цензуры в Петербурге получались ежемесячные каталоги рассмотренных сочинений. Книга могла быть дозволена целиком или с исключениями. Е. Г. Спальвин сверял поступавшие из таможен книги с этими каталогами и цензуровал не указанные в каталогах. Он ежемесячно высылал новые книги со своими письменными отзывами в Петербург для окончательного решения. Книги, разрешённые с исключениями, возвращались владельцам с вырезанными страницами, а запрещённые отправляли обратно в таможни. Японские книги представляли собой стенографические записи со слов знаменитых рассказчиков, выступавших перед простым народом на улицах. Темы выступлений - историко-бытовые, художественные. В моральном отношении рассказы проходили тщательную японскую цензуру. Рассказчики никогда не обсуждали наиболее острые проблемы внутренней и внешней политики Японии.
Очень интересны наблюдения Е. Г. Спальвина о потребителях японской печатной продукции. Выписка изданий показала, что во Владивостоке нет даже средней японской интеллигенции. Публика, читающая эти книги, состоит из рабочих и проституток. «Отсутствие среди выписываемых книг сочинений известных и серьёзных авторов говорит о том, что те японцы, одетые во фраки и цилиндры - рабочие и ремесленники, прибывшие в Россию в поисках лучшей жизни. «Встречают по одежде, а провожают по уму», - принято говорить в России, и очень часто российский обыватель, встречающий японцев на улице, считал их интеллигенцией», - отмечали и А. М. Позднеев, и Е. Г. Спальвин (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 36-38).
Всего за 1901 год было выписано 11 тюков японских книг (1882 тома), среди которых были учебники русского языка, учебники по медицине и коммерческому делу. Тюки из таможни часто заполнялись нелегальными изданиями или обыкновенными женскими частными письмами на японском языке с приложенными фотографическими карточками корреспонденции. С Иркутской таможни поступали книги на английском языке, но изданные в Японии. На таких изданиях место издания, тираж, типография и иногда название печатались на японском языке (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 36-38).
Порой в мешках вместо книг профессор находил множество почтовой японской бумаги вместе с конвертами и кистями для письма. В этих случаях привлекались таможенные служащие, устанавливавшие, с каких судов тюки попадали во двор Восточного института, и привлекавшие судовладельцев к уголовной ответственности за нелегальный перевоз товаров на берег. Таким образом некоторые японские купцы пытались избежать уплаты налогов (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 36-38).
14 ноября 1902 года Е. Г. Спальвин принял должность заведующего цензурным отделом, его должность библиотекаря Восточного института занял профессор Н. В. Кюнер. С 27 марта по 31 декабря 1902 года в цензуру Восточного института поступили 955 тюков японских газет, китайских - 1486, русских - 2, всего - 2443. Из них цензорами было вырезано 3600 страниц, на которых помещались статьи, «рисовавшие в высшей степени несправедливо, ложно и тенденциозно положение рабочего вопроса в России и в связи с ним сообщения об имевших будто бы в России восстаниях и действиях какой-то революционной партии» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 36-38).
При работе с японскими изданиями сотрудники конференции отмечали, что японское правительство предостерегало прессу допускать в печать все материалы, касающиеся подготовки военной кампании и мобилизации. В цензуру Восточного института поступало «значительное количество газет, в которых ещё в Японии были вырезаны целые статьи и отдельные заметки, относящиеся к маньчжурскому вопросу, действию русских в Манчжурии и Ню-Чжеуане (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 36-38).
Редактор газеты «Владивосток» Н. В. Ремезов вспоминал о том, что задолго до войны тон сообщений в зарубежной прессе отличался антирусским настроем: «Было время, и не так давно, когда нас с японцами, как говорят, водой не разлить. И вдруг японец шарахнулся в сторону, дружит с нашими врагами и, несмотря на ещё теплящуюся симпатию к нам, официально вызывает к войне. Руководители таких
газет не останавливаются пред клеветой, сгущают краски, чернят нас во всю и рисуют нас заклятыми врагами японцев» [6, с. 1-2].
Японские газеты содержали большое количество статей, посвя-щённых военному превосходству Японии над другими странами, в том числе и над Россией. Примером может послужить статья из газеты «Ниппон Симбун», где анонимный автор писал: «Я, как военный, стою за войну. Экономические соображения не должны играть роли, раз затронута честь государства. Нынешние отношения с Россией должны окончиться войной. Театром войны будет пространство от корейской границы до Ляодунского полуострова включительно. Наша армия знает эти поля. Напрасно думают, что война будет продолжаться 3-5 лет. Русская армия уйдёт из Маньчжурии, как только флот русский будет разбит» [9].
В предвоенные годы Е. Г. Спальвин сотрудничал с русской контрразведкой, когда японская разведывательная служба активизировала свою деятельность в России. Осведомлённость японцев была поразительна: каждое значительное происшествие в крепости Владивосток становилось достоянием японских газет. Шпионы работали приказчиками, грузчиками, не брезговали лакейской работой, содержали заведения, которые посещали все слои населения - от булочных до публичных домов. Российская контрразведка освоилась с новыми условиями работы, в короткие сроки была создана внутренняя агентура, работающая в разных правительственных учреждениях, в гостиницах, ресторанах, занимавшаяся слежкой за иностранцами. Е. Г. Спальвин, превосходно зная японский язык, сотрудничал с русской контрразведкой. 3 июля 1902 года, по распоряжению командующего войсками Приамурского военного округа, японцы Сивоко, Сивоя и Сузуки были задержаны между урочищем Славянка и станцией Черкасской. У них были отобраны записные книжки, в которых упоминаются русские и маньчжурские географические названия населённых пунктов, где были расположены военные части российской армии. В книжках содержались сведения о дорогах, состоянии телеграфных линий, доступности гор и бухт. Книжки были переданы в Восточный институт, где его директор, ознакомившись с ними, пришёл к выводу, что японцы занимались шпионажем. Трудность перевода заключалось в том, что большинство сведений в книжках было записано хоть и японскими иероглифами, но особым шифром, и А. М. Позднеев так и не смог понять смысл текстов, поручив профессору Е. Г. Спальвину разгадать шифр. На это у профессора ушло много времени, но он справился с поставленной задачей, и записи японцев были переведены на русский язык. 17 августа все переведённые документы были переданы полковнику Громову, начальнику штаба Владивостокской крепости. После допроса японцев следствием было также установлено, что к шпионажу в пользу Японии был причастен служащий Японского консульского агентства Ямасоко. В ходе следствия выяснилось, что контора японского пароходного общества «Ниппон-Юзен-Кайша» во Владивостоке занималась вербовкой агентов и шпионажем в пользу Японии (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 38).
В январе 1904 году конференция Восточного института прекратила работу по цензурированию японских газет: ухудшение российско-японских отношений привело к сокращению иностранной периодики во Владивостоке, к тому же министр внутренних дел В. К. Плеве учре-
дил должность отдельного цензора во Владивостоке, который должен «рассматривать все печатные издания, получаемые морским и сухим путём». Но и после русско-японской войны преподаватели и студенты Восточного института принимали участие в работе цензурного ведомства (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 18).
Нехватка образованных людей долгие годы создавала немало трудностей на пути становления как высшего образования, так и цензурного дела в дальневосточном крае. Порой складывалось впечатление, что правительство, утвердившее русскую власть на берегу Тихого океана, подавляло именно русских, ибо поддержка населения была вялой, в такой же степени оказывалось содействие в различных сферах жизнедеятельности края. Требовались смелые образованные люди, которые избрали бы Дальний Восток местом своей гражданской или военной службы. Решаясь на этот шаг, интеллигенция, в среде которой были и преподаватели университетов, надеялась, что потомки оценят и воздадут должное их самоотверженному труду. Здесь, в суровых дальневосточных условиях, преподаватели высшей школы выполняли не только свой долг - содействовать развитию просвещения в крае, - но и принимали активное участие в работе различных ведомств, становясь для общества значимыми фигурами.
Литература
1. Березина В. Г. Цензор о цензуре (А. В. Никитенко и его «Дневник») // Русская литература. 1996. № 1 [Электронный ресурс]. URL: http://vivovoco.astronet.ru/VV/THEME/STOP/NIKI.HTM [Дата обращения: 22.12.2015].
2. Высочайшее повеление // Владивосток. 1899. № 44. 31 октября.
3. Жирков Г.В. История цензуры в России XIX - XX вв. [Электронный ресурс]. URL: http://www.pseudology.org/Tsenzura/TsetzuraHistory/ library_view_bookea11.html?bid=79&chapter_num=20 [Дата обращения: 22.12.2015].
4. Патрушева Н. Г. История цензурных учреждений в России во второй половине XIX - начале ХХ века // Книжное дело в России во второй половине XIX - начале XX века. Сб. науч. тр. Вып. 10. - СПб., 2000.
5. Спасибо на добром слове // Владивосток. 1899. № 51. 19 декабря. С. 8-10.
6. Хроника // Владивосток. 1902. № 35. 25 августа. С. 1-2
7. Хроника // Владивосток. 1902. № 10. 5 мая. С. 3.
8. Хисамутдинов А. «Возьми просвещённого учителя»: Е. Г. Спаль-вин // Власть книги: Альманах. - 2002. - № 3.
9. Шишов. А. В. Неизвестные страницы русско-японской войны. 1904-1905 гг. [Электронный ресурс]: URL: http://militera.lib.ru/ research/shishov_av08/shishov_av08.html [Дата обращения: 20.12.2015].
