CC BY
125
УДК 378.(571.6)
ББК 74.58 (255)
Ольга Павловна Еланцева,
доктор исторических наук, профессор, Дальневосточный федеральный университет (Владивосток, Россия), e-mail:elantceva@lib.dvgu.ru
«Совершенно новое учреждение и неизведанное дело»: к истории становления Восточного института во Владивостоке
В статье на основе сохранившихся уникальных архивных документов -телеграмм и писем первого директора Восточного института Алексея Матвеевича Позднеева (1899-1903 гг.) - раскрывается сложнейший процесс становления принципиально нового высшего учебного заведения на Дальнем Востоке России: от завершения строительства учебного корпуса и формирования профессорско-преподавательского состава, владеющего китайским, корейским, японским и другими восточными языками до организации учебного процесса и научных исследований, создания для их обеспечения солидной учебно-методической, библиотечно-информационной базы. В статье раскрыта значительная роль А. М. Позднеева, А. В. Рудакова, Е. Г. Спальвина, Г. В. Под-ставина и других тружеников Восточного института в реализации как отдельных государственных поручений, так ответственной государственной задачи, подчеркивается политика Министерства народного просвещения и местной власти по отношению к институту и его руководителю.
Ключевые слова: государственная политика Российской империи, высшее образование, Министерство народного просвещения, Восточный институт, история Дальнего Востока, региональная власть, А. М. Позднеев.
Olga Pavlovna Elantseva,
Doctor of History, professor Far-Eastern FederalUniversity (Vladivostok, Russia), e-mail: elantceva@lib.dvgu.ru
“Absolutely new institution and unexplored undertaking”: on Establishing Vladivostok Oriental Institute
On the basis of the remained unique archive documents - telegrams and letters by Alexey Matvejevich Pozdnejev, the first Head of the Oriental Institute (18991903), - the article reveals the most complicated process of establishing an essentially new higher educational institution in the Far East of Russia: from the completion of the educational building construction and the formation of teaching staff speaking the Chinese, Korean, Japanese and other oriental languages, to the organization of the educational process and scientific research, creation of the solid educational, methodological and informational base. The article shows a considerable role of A. M. Pozdnejev and other professors of the Oriental Institute in the fulfillment of separate state commissions and significant state problem, the article also underlines the policy of the Russian Empire Ministry for National Education and that of local authorities to the Institute and its administration.
Keywords: the Russian Empire state policy, higher education, the Ministry for national education, the Oriental Institute, history of the Far East, regional government, A. M. Pozdnejev
132
© О. П. Еланцева, 2012
В 2011 г. «Гуманитарный вектор» опубликовал интересный материал О. Н. Полянской «Монголоведение в университетах России в XIX - начале XX вв. Восточный институт во Владивостоке». Автор справедливо отмечала, что Восточный институт зарождался как один из центров монголоведения в России, а его первый директор - монголовед Алексей Матвеевич Позднеев - внёс весомый вклад в развитие этого нового направления.
Цель данной статьи состоит в раскрытии тех трудностей и противоречий, сложнейших ситуаций, которые приходилось преодолевать вузу, его директору, профессорско-преподавательскому коллективу и студентам. Документальной основой предлагаемого материала послужили сохранившиеся в Российском государственном историческом архиве (РГИА, г. Санкт-Петербург) и в Российском государственном историческом архиве Дальнего Востока (РГИА ДВ, г. Владивосток) телеграммы и письма Алексея Матвеевича Позднеева 1899 - 1903 гг., то есть периода его директорства. Эти документы позволяют увидеть несколько иную, может быть, не совсем официальную историю Восточного института. Некоторые письма и телеграммы другого, торжественно-поздравительного характера, направленные в адрес института и его руководителя, уже нашли частичное отражение в публикациях [2].
Архивные документы свидетельствуют, что выработка концепции принципиально нового учебного заведения и его основополагающих документов проходила в условиях острой дискуссии на государственном уровне и заняла несколько лет. Первоначально предполагалось открыть институт в 1903 г, а первый выпуск сделать в 1907 г. Однако в конце XIX в. геополитическая, экономическая и военная ситуация в Азиатско-Тихоокеанском регионе менялась стремительно. По справедливому замечанию А. М. Позднеева, в деле открытия Восточного института во Владивостоке нельзя было упускать «не только ни одного лишнего месяца, а даже и одного дня» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 91, л. 93].
Видимо, поэтому сама организация института отличалась динамичностью. 9 июля 1899 г., то есть тогда, когда по традиции в университетах России полным ходом шла подготовка к новому учебному году, Ни-
колай II подписал Указ, гласивший: «Ординарному профессору Императорского Санкт-Петербургского университета, доктору монгольской словесности, Действительному Статскому Советнику Позднееву Всемилостевейше повелеваем быть Директором Восточного института» [5, Ф. 733. Оп. 151.Д. 91.Л. 131]. По некоторым данным, 28 июля А. М. Позднеев получил аудиенцию у Николая II, во время которой император выразил надежду, что Восточный институт не замедлит дать России сведущих деятелей Дальнего Востока [1, 8]. Алексей Матвеевич с полной готовностью принял должность директора института и не остановился перед лишениями и неудобствами, вызванными переездом к новому месту службы. 15 сентября 1889 г. он прибыл во Владивосток.
О самых срочных и неотложных делах, которые пришлось решать Алексею Матвеевичу Позднееву в начальные дни и недели деятельности в Приамурском крае, становится известно из телеграмм, отправленных им в Санкт-Петербург, в Министерство народного просвещения (МНП). В первой из них он сообщал: « ... здание Института будет
окончено [в] будущем июне. Более подготовлен гимназический интернат. Просил Датта-на ускорить его отделку, уступить интернат под временное помещение Института. Получил согласие». Здесь же Алексей Матвеевич затронул обширный круг директорских и преподавательских забот: «...купил, заказал необходимую [для] аудитории [и] общежития мебель, посуду, белье, выписал книги, составляю учебные планы, программы, литографирую китайские тексты предложенных чтений» и далее констатировал: « ... открытие Института сделалось возможным» [5. Ф. 733. Оп. 151. Д. 90, л. 227]. Эта последняя фраза телеграммы А. М. Позднеева позволяет предположить, что не было полной уверенности в том, что институт начнёт работу в 1899 г.
18 октября 1899 г. канцелярия Министерства народного просвещения зарегистрировала краткий доклад из Владивостока: «К открытию Восточного Института все готово. Почитаю счастливейшим долгом, что с разрешения Вашего Превосходительства первое высшее учебное заведение восточной Сибири будет открыто 21 октября. Позднеев» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90, л. 230].
Ещё через несколько дней, 22 октября, в Министерстве получили телеграфное сообщение от Алексея Матвеевича: «Высокое предначертание Бозе почившего императора Александра III осуществлено державною рукою его преемника обожаемого монарха Николая II. Почитаю счастливейшим долгом донести Вашему Превосходительству: сегодня после молебствия о благоденствии августейшей четы и всего царствующего дома совершено торжественное открытие Восточного Института, получены масса приветственных телеграмм и адресов.
Обширный Приамурский край оживлён чувством живейшей благодарности Вашему Превосходительству, которому он обязан свершением этого великого события. А. М. Позднеев» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90. Л. 237].
В нескольких приведённых выше документах отражена внешняя сторона событий, общий эмоциональный настрой. Особенно хорошо видно, что, несмотря на отсутствие институтского корпуса, необходимость формирования библиотеки, методического обеспечения учебного процесса и многие другие проблемы и трудности, настроение у директора уверенное. Препятствия преодолевались. Он осознавал значимость и ответственность решаемого государственного дела, он «счастлив исполнением возложенных поручений», а «служащие Института горят желанием поработать на благо Родины» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90. Л. 227, 230, 237 и др.].
В конце ноября 1899 г., когда отошли на второй план эмоции и неотложные дела, связанные с началом работы института, А. М. Позднеев отправил министру народного просвещения Н. П. Боголепову подробное письмо, подчеркивая в нём ещё раз: «21 октября свершилось открытие Института, которое прошло так торжественно и гладко, как я не ожидал и сам, владивостокцы же действительно никогда не видели у себя подобного акта. С 1 ноября начались правильные занятия и до сего времени идут они так успешно, что нужно только благодарить Бога ...» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90. Л. 271].
Большая часть письма отведена основной директорской заботе - завершению постройки общего здания для Восточного института и мужской гимназии г. Владивостока,
«об обстоятельствах коей я и позволю себе доложить Вашему Высокопревосходительству, - писал Алексей Матвеевич. - Когда я приехал во Владивосток, здание уже более года стояло заколоченным и без малейшего производства работ, так как целые полтора года никаких сумм на постройку не отпускалось. Правда, их обещал дать заимообразно Даттан, но, очевидно, обещаниями и ограничился».
Позволим себе прервать уважаемого профессора, директора вуза, обратив внимание его на первую оценку дальневосточного общества, знаковой фигурой которого являлся Адольф Васильевич Даттан. «Самой характерною чертою нашей удалённейшей окраины, - замечал Алексей Матвеевич, -необходимо признать недостаточность здесь русского элемента вообще. Ведь главнейшие деятели в Приморской и Амурской областях
- иностранцы, раскидывающие повсюду, как пауки, свои сети к ... гнету русского народа и русской действительности. Во главе таких дельцов стоит и почетный попечитель местной гимназии г. Даттан, который, несомненно, до известной степени способствует благосостоянию нашей гимназии, хотя доставляемая им в этом отношении польза, по моему мнению, едва ли равняется и одной тысячной доли того вреда, который приносит он краю вообще. Владеющий миллионным состоянием лично и поверенный фирмы, исчисляющей свои обороты уже десятками миллионов, этот человек держит в своей зависимости весь край, привык быть властным и жаждет одного только почёта и поклонения, не забывая при этом его дешёвой благотворительности на казенный счёт своим камрадам» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90. Л. 270, 270-об.].
Познакомившись с делом постройки учебного здания, А. М. Позднеев обнаружил, что «строительного комитета здесь собственно никогда не существовало, - был только один Даттан, ибо все делалось по его желанию, намерениям и предложениям. Этим и объясняю я то обстоятельство, что пока здание строилось вчерне и нужно было входить в сношения с разными лицами, постройка велась хозяйственным способом, когда же началась мелкая отделка, материалы для которой могли быть приобретаемы исключительно от Даттана, - здание стали сдавать подрядчику,
de fakto поставленному впрочем тем же Дат-таном» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90.Л. 270-об.]. Как эта оценка А. М. Позднеева, современника Даттана, разительно отличается от мнений, утверждаемых столетием позже и рисуемых Адольфа Васильевича Даттана только с положительной стороны, известным предпринимателем и общественным деятелем русского Дальнего Востока в конце XIX -начале XX вв. [3, 175-176].
По признанию Алексея Матвеевича, при исследовании истории строительства одно обстоятельство поразило его «как громом». «В самом деле, только что [весной 1899 г.] отпущено на окончательную отделку [здания] 89000 р. и вдруг, когда ещё не получено этих денег, оказывается, что их уже недостаточно и нужно новое ассигнование» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90. Л. 271]. Это-то и побудило Позднеева «сесть за делопроизводство по постройке. Оно было весьма поучительно для познания характеров и отношений действующих лиц. Много повстречал я в этом делопроизводстве курьёзов, много тёмненьких сторон, но строго криминального - ничего. Конечно, постройку можно было бы вести расчётливее, хотя для того, чтобы влагать свою душу в казённое дело, нужно очень много и, пожалуй, это могло быть почитаемо здесь за нечеловеческое требование» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90. Л. 271-об.].
Алексей Матвеевич решил проверить саму смету на строительство учебного корпуса и здесь-то обнаружил неожиданную разгадку: «На странице 178-й при подводе итогов за отдельные работы значатся суммы ... 217220 р. 27 к. вместо 227820 р. 27 к. Очевидно 10600 р. пропущено при подсчёте итогов ... то есть перерасхода не было. Техническая ошибка, не замеченная многими, читающими смету». [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90. Л. 271-об.].
А. М. Позднеев, понимая, в какой сложной и неприятной ситуации будет находиться министр Н. П. Боголепов, обосновывая и запрашивая дополнительное финансирование расходов на строительство здания во Владивостоке, предложил возможный вариант решения проблемы: завышение стоимости строительства в три-четыре тысячи руб., вызванное «единственно задержкою денег со стороны Министерства», погасить за счёт го-
сударства. «Полтора года остановки работ, -пояснял свою позицию А. М. Позднеев, - сказались очень сильно. Нужно было распустить рабочих, снять леса, собрать, уложить, укупорить и хранить все материалы, содержать сторожей; теперь, когда снова начались работы, материалы старых лесов оказались во многом не готовы, пришлось ставить вместо старых новые доски, которые прежде назначались на настилку полов ...» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90. Л. 272].
Недостающие 10000 р. А. М. Позднеев предлагал использовать со спецсчёта гимназии, подчинявшейся теперь директору Восточного института. При этом он высказал Н. П. Боголепову свое обоснованное беспокойство: «... мне страшно лишать себя специальных средств. Я не могу ручаться, что материалы, употребленные на постройку здания, вполне соответствуют своему назначению, а посему, если в [любом] новом здании, по истечении одного-двух лет оказывается необходимость в перестилке полов, поправки штукатурки и других ремонтах, то у нас это, может быть, потребуется по преимуществу. Из каких же средств буду я удовлетворять этим потребностям, не имея оборота в специальных средствах?» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 90. Л. 272].
Почти год ушёл на достройку институтского здания и гимназических помещений. В начале осени 1900 г. Алексей Михайлович телеграфировал в Министерство народного просвещения: «31 августа закончена приемка [в] казну зданий Восточного Института и после молебна первого [сентября], вступительных публичных лекций Спальвина второго [сентября], Подставина четвертого [сентября], сегодня, пятого, начаты правильные занятия. Переведено [на] второй курс восемнадцать студентов, принято первокурсников студентов тридцать, вольнослушателей с офицерами девять, казеннокоштных одиннадцать» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 92. Л. 62].
Сдача нового здания в эксплуатацию подразумевала новый комплекс работ по его обустройству и облагораживанию прилегающей к нему территории. Постоянными заботами А. М. Позднеева стали не только «поправка полов, окраска стен, поновление парт и скамеек», но проведение водопровода во дворы института, устройство мостовой и тротуаров,
разбивка институтского сада и т. д. [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 173-об.].
Однако очень скоро почувствовалась чрезвычайная теснота здания для совместного размещения института и гимназии. Катастрофически не хватало учебных аудиторий, помещений для администрации, преподавателей и профессоров, для студенческой и преподавательской читален, для книгохранилища библиотеки и архива. А. М. Позднеев неоднократно обращался к Приамурскому генерал-губернатору и в Министерство народного просвещения с просьбой «о скорейшем разрешении постройки нового здания гимназии по представленным . планам и смете » [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 184]. Реализация этой задачи будет осуществлена значительно позже.
В свою очередь и Приамурское генерал-губернаторство в случае необходимости получить консультацию, решить тот или иной вопрос прибегало к помощи и содействию Восточного института. Так, в 1900 г. А. С. Беневский, исполняющий должность (и. д.) Приамурского генерал-губернатора, направил А. М. Позднееву письмо следующего содержания: «Милостивый Государь Алексей Матвеевич! За последнее время в цензуру стали особенно часто поступать, и притом в значительном количестве, книги, журналы и рукописи на китайском и японском языках. В прежние годы, когда число означенных изданий было крайне незначительно, цензура таковых производилась частью в Императорской Академии наук, частью в Министерстве Иностр[анных] Дел. В настоящее же время в виду все увеличивающегося числа произведений печати этой категории и отсутствия в упомянутых ведомствах достаточного числа лиц, владеющих названными иностранными языками, издания эти не могут быть рассматриваемы в упомянутых учреждениях. В виду сего управляющий Министерством Внутренних Дел просит меня сообщить, не окажется ли возможность поручить цензирование произведений печати на китайском и японском языках кому-либо из подведомственных мне чинов, хорошо знакомому с означенными языками, а также с местными условиями.
Принимая во внимание, что лицо, удовлетворяющее необходимым условиям для исполнения означенных обязанностей можно
найти только во вверенном Вашему Превосходительству Восточном институте, я покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, не признаете ли Вы возможным указать такое лицо . Благоволите принять уверение в совершенном моем уважении и искренней преданности» [6, Ф. 702. Оп. 3. Д. 219. Л. 2, 2-об.].
Через несколько дней от Алексея Матвеевича в г. Хабаровск, в адрес и. д. Приамурского генерал-губернатора ушло письмо. Оно небольшое, но весьма любопытное и показательное по постановке вопросов, по стилю изложения, по уровню отражения Российской истории начала XX столетия и истории взаимоотношений первого директора Восточного института с региональной властью. Содержание документа раскрывает высокий профессионализм управленца А. М. Позднеева, его дипломатические способности и умение предложить вышестоящему руководителю наиболее оптимальный выход из затруднительного положения и, по возможности, тут же оговорить условия выполнения взятых на себя обязательств. Приведем его почти полностью, опустив лишь некоторые мелкие детали. «Милостивый Государь Аркадий Семенович, - читаем в письме, - вследствие предложения Вашего Превосходительства ... имею честь доложить, что лиц, совмещающих в себе знание китайского и японского языков в Восточном Институте ныне нет, также точно как доселе никогда не бывало их ни в Санкт-Петербургском университете, ни в Императорской Академии наук, ни в Министерстве Иностранных Дел. Если помянутые учреждения в прежние годы были в состоянии производить цензуру сочинений на обоих этих языках, то это лишь потому, что в данном случае они всегда действовали коллективно, другими словами, - лица, стоявшие во главе этих учреждений, получая предложения процензоровать литературное произведение на том или другом языке, всегда поручали выполнение этого дела одному из своих сочленов, сообразно специальности его познания.
Имея в виду, что в Петербурге в настоящую пору ни в составе университета, ни в составе Академии наук, ни даже в Министерстве Иностранных Дел нет ни одного лица научным образом знакомого с китайским и
японским языками и изучавшего быт и литературы означенных стран, Восточный Институт почитает своим долгом придти в данном случае на помощь Правительству и принять на себя обязанность цензоровать потребные книги, журналы, рукописи [выделено мной - О. Е. ]; но эту обязанность он равным образом может исполнять только коллективно; при условии же совместной работы Конференции [Совета] Института, на рассмотрение её могут направляемы произведения на языках: китайском, японском, корейско-маньчжурском, монгольском, калмыцком, бурятском и тибетском.
Что касается условий, на которых Восточный Институт мог бы исполнять цензорские обязанности, то казалось бы удобнее всего было применить к нему как права и обязанности, так и вознаграждения, узаконенные для отдельных цензоров по иностранной цензуре, существующие в Москве, Киеве, Вильно, Ревеле, Одессе и других торговопромышленных и портовых городах России, с тем лишь различием, что права и обязанности были бы присвоены здесь не отдельному лицу, а Конференции Института, которая уже сама ответствовала бы как за исправность выполнения обязанностей, так и распределяла бы причитающееся ей вознаграждение между своими членами, пропорционально понесённым каждым из них трудом.
Покорнейше прошу принять уверение в чувствах моего глубочайшего уважения и преданности, с коими имею честь пребывать Вашего Превосходительства покорнейшим слугою. А. Позднеев» [6, Ф. 702. Оп. 3. Д. 219. Л. 4, 4-об].
В течение нескольких лет Восточный институт выполнял данное государственное поручение - осуществлял цензуру очень большого количества различных изданий на восточных языках. Это важное и сложное дело напрямую мало относилось к основной задаче института - подготовке специалистов, знающих восточные языки, быт, культуру, экономику и политику Китая, Кореи, Японии.
Непростой процесс начального этапа формирования, налаживания учебновоспитательного процесса и научных изысканий в Восточном институте отразили сохранившиеся телеграммы и письма А. М. Позднеева. Весной 1903 г., когда при-
ближалось торжество по случаю первого выпуска Восточного института, директор советовался с новым министром народного просвещения Г. Э. Зингером: «Милостивый Государь Григорий Эдуардович! ... Хотелось бы мне, по долгу, вознаградить всех моих сотрудников в деле устройства Института, - но как? - это для меня большой вопрос ...Четыре года тому назад мы вступили в жизнь решительно без всякой предварительной регламентации своей грядущей деятельности; мы не имели ни проверенных опытом планов, ни испытанных программ; у нас не было решительно никаких, даже самых ничтожных пособий ни для изучения живой, разговорной речи, подлежащих нашему преподаванию народностей, ни учебников по [их] истории, религии, праву, географии занимаемых ими пространств и проч.» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 67 об.]. Все это предстояло создать и было создано, по меткому выражению А. М. Позднеева, основными тружениками Института «и эти труженики суть: и. д. китайской словесности Аполлинарий Васильевич Рудаков, состоящий при Институте со дня его основания, и работающие со второго года инспектор Института, и. д. профессора корейской словесности Григорий Владимирович Подставин и и. д. профессора японской словесности Евгений Генрихович Спальвин » [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 7-об.].
Алексей Матвеевич был самым опытным профессором и администратором в Восточном институте. Службу он начал 26 апреля 1876 г.. а со 2 марта 1881 г. уже читал лекции в Санкт-Петербургском университете; ещё через пять лет состоял в звании ординарного профессора [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 92. Л. 312]. Во второй половине 1890-х гг. по инициативе МНП его привлекли как одного из главных специалистов по выработке Положения о Восточном институте. Став директором, за короткий срок он вывел Восточный институт на должную высоту, сделал его учреждением, действительно необходимым Дальнему Востоку России. Неслучайно, когда у Алексея Матвеевича Позднеева заканчивался срок службы, установленный по МНП за выслугу лет, а случилось это 21 апреля 1901 г., Приамурский генерал-губернатор
Н. И. Гродеков просил министра оставить А. М. Позднеева директором Восточного ин-
ститута ещё на пять лет [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 92. Л. 232-об.].
Алексей Матвеевич не боялся брать на себя самое тяжелое бремя забот. В период формирования высшего учебного заведения нового типа - Восточного института, пока не было преподавателей (их надо было ещё найти или подождать год-полтора, а то и два их возвращения из-за границы), он в течение трёх лет читал лекции по двум кафедрам, сначала по истории и географии Дальнего Востока, а потом по кафедре монгольской и маньчжурской; он положил начало изданию «Известий Восточного Института»; показывал активный пример создания учебно-методической базы преподаваемых дисциплин. Благодаря взаимопониманию и дружному взаимодействию директора и профессорско-преподавательского состава нового вуза, начиная с 1899/1900 учебного года по 1902/1903 учебный год включительно, были «составлены и изданы курсы по всем предметам преподавания, никогда не входившим ещё в круг университетской науки» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 65-об.], В количественном выражении это означало свыше шестидесяти литографированных книжек и томов.
В Институте был установлен твёрдый порядок, о котором в 1903 г. А. М. Позднеев рассказывал в одном из писем министру народного просвещения так: « ... студенты неукоснительно посещают лекции, исполняют письменные работы и представляют отчёты, не смеют опустить вечерних занятий, не смеют пойти без формы или в полуформе, не поклониться при встрече и пр.; ... профессоры также точно не опускают лекций и никогда не идут на них без подготовки, . мы не знаем карточной игры и сходимся лишь для разговора за общим обеденным столом; . вся эта моя молодёжь, если хотите, люди единой семьи и единых убеждений » [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 66-об., 67].
Наиболее трудное время в новом вузе всегда выпадало на начало учебного года, когда из зарубежных научных командировок возвращались студенты. Осенью 1903 г. таковых было 75 человек. Каждый из них «обязан был привезти, - писал А. М. Позднеев Г. Э. Зингеру, - и действительно привозил с собою материалы для отчёта о своей поезд-
ке. Профессорам приходится ознакомляться с этими материалами и засим руководить студентов в написании отчётов, обсуждая с ними план той или другой работы и указывая им для пополнения и объяснения различных частей её соответственные пособия на восточных языках. Недоумения, возникающие у студентов при чтении этих пособий, вызывают новые объяснения профессоров» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 173]. Нередко, готовясь к очередным консультациям, профессорам и преподавателям приходилось «подолгу заниматься в библиотеке, чтобы разыскать и прочитать надлежащие памятники» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 173].
В этой связи понятно решение, предложенное в свое время А. М. Позднеевым и закреплённое Конференцией Восточного института, согласно которому комплектование каждого из отделов библиотеки (японского, китайского, корейского и др.) курировал профессор, преподававший соответствующие дисциплины. Каждый из них владел информацией о самых новейших изданиях по своему профилю, где бы они ни выходили, предлагал самое ценное приобрести для библиотеки, а институт, по возможности, закупал рекомендуемую литературу.
Всё время в течение сентября и даже в октябре профессора, опираясь на собранные студентами материалы и богатые ресурсы институтской библиотеки, тщательно и кропотливо трудились с каждым автором отчёта.
Директор института считал «сохранение подобного рода письменных отчётов . делом первостепенной важности», так как видел в них большую пользу для формирования у студентов навыков и умений «обращаться с разборкою материалов». К тому же многие из таких студенческих работ постепенно выходили на уровень обстоятельных исследований «неведомых нам стран Дальнего Востока. Примеры уже напечатанных в «Известиях Восточного Института» описаний «Ханькоу» - Надарова, «Хулань-чэна» - Шкуркина, «Чифу» - Сивякова, «Бутхи» - Горяинова и др. - являются наилучшим свидетельством сказанного», - замечал А. М. Позднеев [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 173, 173-об.]. Интересно, что первые выпускники Восточного института оценивали свой опыт подготовки отчётов и их публикацию с точки зрения по-
нимания, «чего стоит научный и учебный выбор, составление и издание скромных по внешнему облику сборников восточных текстов, хрестоматий, подстрочных словарей, курсов лекций и т. д. » [2, с. 81].
Масштабы работы со студенческими отчётами о командировках раскрывают цифры, приводимые А. М. Позднеевым в письме от 14 сентября 1903 г. Г. Э. Зингеру: «Возвращающиеся из командировок студенты привозят весьма солидные отчёты и теперь всё мое время проходит в их исправлении и печатании. Издание ведётся в трёх типографиях и даёт почти ежедневно три печатных листа» [5, Ф. 733.Оп. 151. Д. 602. Л. 184-об.]. Показатели, которым сегодня можно только позавидовать.
Однако заведённые в Восточном институте порядки не всегда и не всех устраивали. Серьезная подготовка к зарубежным поездкам, которая велась в течение почти всего учебного года, а затем ответственная школа оформления письменных отчётов по их итогам вызывала недовольство той части студентов, которая с трудом справлялась с заданием. Кое-кого из учащихся не устраивали обязательные вечерние занятия с лекторами восточных языков, специально приглашёнными из Китая, Кореи, Японии для проведения практических занятий. Алексей Матвеевич, хорошо понимая с высоты своего опыта и профессионализма восточника значимость вводимых порядков, писал в ноябре 1899 г. министру Н. П. Боголепову о них осторожно и, как нам кажется, не совсем уверенно. «В Институте как учебная, так и нравственновоспитательные стороны идут, слава Богу, хорошо. Уроки расписаны у меня так, что студенты заняты целый день и почти не имеют времени для внешних общений, а это лучшее средство к удалению всякого рода беспорядков. Указанное распределение занятий не вызвало собой ни малейших недовольствий и, Бог даст, станет институтскою традициею» [5, Ф. 733.Оп. 151. Д. 90. Л. 272].
В начале 1903 г. часть студентов-восточников в течение нескольких дней саботировала посещение институтской столовой, мотивируя это нарушением меню (оно, кстати, утверждалось в министерстве), неряшливым столовым бельём и не всегда хорошим качеством блюд. Понятно, что их «бунт» про-
изошёл на волне роста революционной активности в России в целом и во Владивостоке в том числе, но он принес директору, всем профессорам и преподавателям Института, его студентам большие волнения и переживания, нашедшие отражение в письме А. М. Позд-неева министру народного просвещения
Э. Г. Зингеру. «Милостливый Государь Григорий Эдуардович! ... невыносимо тяжело мне даже в настоящую минуту, когда впечатления несколько ослабли. Все свои силы отдал я Институту и, поистине, поставить в три с половиной года совершенно новое учреждение и неизведанное дело, да ещё при существующих условиях быта, лучше, чем стоит оно в настоящую пору, - едва ли возможно. Стоит только подумать, что за этот срок обоснован с внешней стороны целый громадный корпус, составлена библиотека с 45000 томов, собран изрядный музей, издано 12 томов «Известий восточного Института» . Я не смею даже ставить себе эту заслугу: это - счастье, это -Божия милость земли Русской.
А теперь все это опозорено, поругано, и кем? Людьми - истинно ничтожными; людьми, которым совершенно чуждо убеждение, что жить - значит трудиться, которые бегут от труда и стремятся лишь даже не устроить себя, а только попасть на готовый праздник жизни. Этот тот полуживотный мир, который бессмысленно говорит Вам: «рабочий день сократи, а жалованье прибавь!». Но этот мир одарён словом и он злобно терзает вас своею клеветою, забрасывает грязью своих порочных рассуждений в ту пору, как Вы, в сознании важности лежащего на Вас долга и совершаемого Вами дела, не имеете даже и времени, чтобы хоть как-либо стереть эту грязь» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 65-об.].^ События в Восточном институте интересовали Владивосток. В этой связи А. М. Позднеев признавал: «... ежедневно переживаю я целый ад мучений, доставляемых мне владивостокским обществом . Ведь по истине при всем сознании своей правоты мы всё же чувствуем и видим доселе одно лишь оплевывание со стороны общества, да при этом невольно ещё возникает вопрос, а что скажет Министерство? Оно-то поддержит ли нас? Покажет ли оно этому обществу и студентам, что признаёт нашу правоту?... » [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 67].
Нравственной боли и переживаний директору Восточного института доставил Приамурский генерал-губернатор Д. И. Су-ботич, который будучи во Владивостоке, совершил, по мнению А. М. Позднеева, бестактность, не нанеся ему визита. «Разумеется, - визит его для меня лично столько же нужен, сколько, по пословице, - прошлогодний снег; но при исключительных условиях институтского дела не заехать ко мне значимо демонстративно указать обществу как бы недовольство заведёнными мною порядками ... для меня ясно также, что, по крайней мере, в настоящую пору у меня остаётся поддержка только в Царе и Министерстве» [5, ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 67-об.]. В самое ближайшее время Д. И. Суботич попытался исправить свою оплошность, лично встречаясь с директором Восточного института во Владивостоке и Николаевске, а Приамурское генерал-губернаторство направило телеграмму по случаю четырёхлетия института, особо подчеркивая роль А. М. Позднеева в авторитете этого учебного заведения: «... благодаря Вашему знанию, сердечной любви к институту и твёрдости направления, Вами данного, такое дальнейшее направление только лишь может возвеличить наш институт. В виду сего необходимо, чтобы все знали, что изменения режима не будет».
Однако обида на студентов, на региональную центральную власть (причина ее, видимо, в невыплате пенсии) А. М. Позд-неева все-таки осталась. Он решил покинуть службу во Владивостоке, передав руководство Восточным институтом достойному преемнику: Д. М. Позднееву, П. С. Попову или А. В. Рудакову. Сохранилось несколько писем Алексея Матвеевича в МНП, содержащих характеристики на каждого потенциального директора Восточного института.
Почему выбор Позднеева пророчески пал на Аполлинария Васильевича Рудакова? Какие обстоятельства позволили ему в 1903 г. прийти к следующему выводу: «... при настоящем положении дел выбор г. Рудакова на должность директора Восточного Института будет положительно самым лучшим . никто солиднее его не поведет в настоящую пору Института в научном отношении, а это, бесспорно, составляет основную задачу Института» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 170].
Действительно, А. В. Рудаков возглавлял Восточный институт с 1906 г. по 1917 г., а во Владивостоке прожил до конца своих дней.
А. М. Позднеев обратил внимание на А. В. Рудакова во время его командировки в Китай для приготовления к профессорскому званию при предполагавшемся тогда к открытию Восточном Институте. В течение трёх лет он «усерднейшим образом, научно и практически изучал Китай во всех многоразличных проявлениях его жизни. Приобретенные обширные знания и многочисленные записи уже к концу пребывания в Пекине, ставили Аполлинария Васильевича в разряд наших лучших синологов» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 169].
А. В. Рудаков отличался высокой трудовой результативностью, исполняя должность профессора китайской словесности в Восточном институте. Он сумел «значительно упорядочить собранные материалы и выяснить массу вопросов и задач, разрешение которых предстоит современным синологам. За эти четыре года, - подчёркивал А. М. Позднеев, -Аполлинарий Васильевич издал все курсы своих чтений и напечатал исследования «Общество И-Хэ-туань, или Большого кулака», «Богдыханские дворцы и книгохранилища в Мукдене», а в настоящую пору окончил печатанием своё обширное «Описание Гиринь-ской провинции» (в Маньчжурии), который в течение настоящего месяца [то есть июля 1903 г.] он представит Санкт-Петербургскому университету в качестве своей магистерской диссертации».
«Необходимо заметить, - продолжал А. М. Позднеев, - что А. В. Рудаков во всё время пребывания в Институте никогда не оставался исключительно на своей специальности и, помимо своего основного предмета,
- китайской словесности, - читал ещё студентам то географию и историю Востока, то маньчжурский язык. Таким образом ему уже самым ближайшим образом известно дело ведения трёх отдельных [предметов], помимо того самая его специальность, - китайская литература, лежащая в основе литературы японской и корейской, ставит его в положение толкователя для профессоров корейской и японской словесности» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 169, 169-об.]. А. М. Позднеев, видел в А. В. Рудакове руководителя в силу его
характера: «довольно флегматичный и спокойный по своему характеру г. Рудаков всегда серьезно вдумывался в научные и воспитательные задачи Института».
Можно ли спокойно читать следующие слова умудрённого жизненным и управленческим опытом Алексей Матвеевич: «... нельзя не пожалеть этого молодого человека, давая ему такое тяжёлое назначение и это не только по тем опасностям и трудностям, которые, несомненно, выпадут на его долю при исключительных характере и взглядах на науку и Институт г.инового начальника Приамурского края [имелся ввиду, видимо, генерал-губернатор Д. И. Суботич], но главным образом потому, что в г. Рудакове уже в настоящую пору образовывается хороший учёный, из него, несомненно, выработался бы блестящий профессор, а между тем назначение на должность директора по неволи заставит его сократить научные занятия, ибо неразлучный с молодостью и недостаток авторитета и опыта утроит для него труд, разрешения студенческих и гимназических дел, равно как и всякого рода канцелярских и экономических дрязг.
Чтобы до известной степени предохранить г. Рудакова от могущих быть на него недовольствий, казалось бы лучшим, даже не назначать его на должность, а только поручить ему, как старейшему профессору Института, исправление обязанностей директора впредь до выбора соответствующего лица, причём впоследствии этот выбор мог бы остановиться на нём же самом, если он в самом деле оправдает небезосновательно возлагаемые на него надежды [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 168, 168-об., 169, 170].
Ноябрь 1903 г. - это последние дни работы Алексея Матвеевича Позднеева в Восточном институте. 24 ноября 1903 г. от него в Петербурге получили, как минимум, две телеграммы, отправленные из Владивостока. В первой А. М. Позднеев обращался к товарищу министра просвещения Лукьянову: «Покорнейше прошу содействия Вашего Превосходительства разрешению выезда моего [из] Владивостока»; во второй телеграм-
ме он просил министра народного просвещения Г. Э. Зингера «сообщить Приамурскому генерал-губернатору разрешение моего выезда [к] новому месту служения, оставив Институт, согласно параграфу четырнадцатому Положения» [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 188]. В тот же день Г. Э. Зингер телеграфировал в г. Хабаровск, Приамурскому генерал-губернатору Н. П. Линевичу: «В виду назначения директора Восточного Института Позднеева членом Совета Министерства народного просвещения разрешаю ему сдать должность директора согласно статьи четырнадцатой Положения Института инспектору [5, Ф. 733. Оп. 151. Д. 602. Л. 189-об.].
Итак, прошло четыре года, в которых уместился, пожалуй, самый сложный этап в становлении высшего учебного заведения нового типа - Восточного института во Владивостоке - от первого набора студентов в 1899 г. до их первого выпуска в 1903 г. За это время было достроено здание института, сформирован небольшой, но инициативный, творческий, работоспособный профессорско-преподавательский состав, создана богатая востоковедческая библиотека, разработаны десятки новых курсов, ранее не читаемых ни в одном из российских университетов, апробирована и упорядочена система летних командировок студентов для практических занятий в Китай, а позднее в Японию и Корею.
Письма и телеграммы директора Восточного института Алексея Матвеевича Позднее-ва отражают только часть проблем, которые пришлось решать, обращаясь в Министерство народного просвещения, в Приамурское генерал-губернаторство и иные инстанции. Удачно, кратко и заинтересованно составленные А. М. Позднеевым эпистолярные документы служили весомым управленческим компонентом. Они открывали путь к решению производственных, финансовых, кадровых и многих других вопросов Восточного института, способствовали установлению прочных связей с внешним, российским и зарубежным миром. Как бы тяжело ни приходилось Восточному институту, он всегда откликался на помощь Российскому государству.
Список литературы
1. Дальневосточный государственный университет. История и современность 1899-1999. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1999.704 с.
2. История Дальневосточного государственного университета в документах и материалах 1899-1939. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1999.
628 с.
3. Приморский край. Краткий энциклопедический справочник. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1997. 596 с.
4. Полянская О. Н. Монголоведение в университетах России ХІХ-ХХ вв. Восточный институт во Владивостоке // Гуманитарный вектор. 2011. № 3.
С. 48-52.
5. Российский государственный исторический архив (РГИА), СПб.
6. Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (РГИА ДВ), г. Владивосток.
Статья поступила в редакцию 25 ноября 2011 г.
