CC BY-NC-ND
116
М.Н. Морозова ТРИСТАН ХИТРОУМНЫЙ ИЛИ ТРИСТАН БЕЗУМНЫЙ?
На рубеже Х11-ХШ вв. появляются два текста, посвященные одному и тому же эпизоду в истории Тристана и Изольды. Речь идет о бернской и оксфордской рукописях «Безумия Тристана», повествующих о том, как Тристан, тоскуя по Изольде, отправляется ко двору короля Марка, переодевшись сумасшедшим нищим. Рукописи написаны под влиянием одних и тех же текстов, но при этом сильно отличаются друг от друга. И в том и в другом можно заметить явное воздействие куртуазной традиции, однако оно проявляется по-разному. За счет этого меняется трактовка событий, так что перед нами оказываются два варианта прочтения одной и той же истории. В обеих рукописях «Безумия Тристана» поднимается ключевая для рыцарского романа тема проверки героя на самотождественность. Однако в зависимости от расстановки акцентов она может развиваться неожиданным образом, определяя нехарактерное развитие традиционного конфликта.
Ключевые слова: сюжет о Тристане и Изольде, рыцарский роман, средневековая французская литература.
С течением времени интерес исследователей к легенде о Тристане не ослабевает, и не удивительно, ведь изучение посвященных ей памятников дает возможность проследить взаимодействие различных культур и направлений в средневековой литературе. Одним из основных остается вопрос о сосуществовании эпической и куртуазной концепций и спор о том, какие романы в большей степени подвергаются влиянию той или иной из них. Наибольший интерес, на наш взгляд, представляют произведения, в которых куртуазная модель прослеживается, но отнюдь не домини-
© Морозова М.Н., 2011
рует, и которые в этом отношении являются «переходными». Речь идет о двух текстах, которые появляются на рубеже XII-XIII вв. и, таким образом, создаются уже под влиянием версий Беруля и Тома1. Они повествуют об одном и том же эпизоде в истории Тристана и Изольды. Это так называемые бернская и оксфордская рукописи «Безумия Тристана», рассказывающие о том, как Тристан, тоскуя по Изольде, отправляется ко двору короля Марка, переодевшись нищим сумасшедшим. Переодевание играет первостепенную роль в оксфордской и бернской рукописях, но речь идет не просто о переодевании героя - мотиве, который вообще широко используется в легенде о Тристане (герой переодевается торговцем и музыкантом во время первого и второго приездов в Ирландию, затем - в нищего, чтобы спасти Изольду от принесения ложной клятвы). Интерес заключается в том, что происходит с героем, который меняет свой облик, чтобы не быть узнанным. И интерес далеко не праздный, потому что этот вопрос по-разному решается в обеих рукописях, и различным получается итог произведений.
***
Начало оксфордской рукописи написано в соответствии с куртуазным каноном любви: рыцарь томится в разлуке с возлюбленной, его одолевают мрачные мысли и он чувствует, что умрет от любви, если не увидится со своей дамой. Враги, преследующие влюбленного, упоминаются и автором этого текста, но в данном случае герой противостоит не завистникам или сопернику, а почти аллегорическим Унынию и Тоске. Их могущество вполне очевидно: Тристан умрет, если не найдет способ одолеть их, впрочем, способ может быть только один: свидание с Изольдой. Автор рукописи пишет о страданиях героя так, как если бы это были одушевленные существа. И Тристан собирается в путь, как если бы собирался на войну с этими аллегорическими персонажами (11-14):
Mort est assez k'en dolur vit;
Penser cunfunt Fume e ocist.
Peine, dolur, penser, ahan
Tut ensemblent cunfunt Tristan2.
Но затем регистр повествования резко меняется: Тристан не прибегает к обычным уловкам влюбленных, он не может передать письмо через посыльного или отправить к королеве голубя с запиской (как это делает рыцарь Милон в одноименном лэ Марии Французской). Тогда он идет на хитрость, тщательно разрабатывая план действий: переодеться, прикинувшись бедным странником, чтобы не обратить на себя внимания и не быть узнанным. Он продумывает все до мелочей, потому что знает: он может рассчитывать только на себя. Бретонцы не пустили бы его, если бы он доверился им, среди британцев у него слишком много врагов, и ему не на кого положиться (41-44):
Il se penset si disguiser E sun semblant si remuer Ke ja nulls hom nel conestrat Ke Tristan seit, tant nel verrat3.
Решение изменить внешность до неузнаваемости как будто принято Тристаном совершенно сознательно: автор рукописи неоднократно подчеркивает хитрость и изворотливость героя (2526, 57-58):
Vers tute gent se cele e doute. Ne volt vers nul descovrir le dute.
Tristran se cele cuintement Si pense mult estreitement4.
Никем не узнанный, Тристан прибывает к берегам Англии. И там доводит до конца свой хитроумный замысел: он решает прикинуться помешанным и симулировать сумасшествие, feindre mei fol, faire folie. Дальше автор подробно описывает перевоплощение Тристана: где он взял нужную одежду, как отрезал себе волосы, как натер лицо специальной травой так, чтобы действительно никто не смог его узнать. Он принимает личину сумасшедшего, но, по его собственным словам, под ней скрывается очень разумный человек (185-188):
"Tels me tendra pur asoté, Ke plus de lu serrai sené: E tels me tendra pur bricun, Kavra plus fol en sa maisun"5.
Он не столько становится безумным, сколько примеряет на себя маску.
Совсем иной предстает ситуация в бернской рукописи: дошедший до нас фрагмент начинается с ссоры Тристана и Марка. Тристан оскорбил своей изменой короля, вызвав у него гнев и ненависть (насколько отлична версия Беруля, где Марк, наказывая племянника и жену, тем не менее не перестает их любить и жалеть, склоняясь к примирению). Ярость короля не имеет границ: теперь Марк ненавидит племянника больше всего на свете и отдает приказ поймать его и привести к нему, обещая за поимку награду. Тристан не знает, куда ему идти, пишет автор - ne set o aille neo u tort. Хотя уже через несколько строк упоминается вторая Изольда, жена Тристана. Выходит, что у Тристана есть свои владения и свой замок, где он живет с женой, но идти ему некуда, потому что единственное место на земле, куда он может стремиться, - то, где находится его возлюбленная. Из монолога Тристана становится понятно, что он не столько собирается прикинуться сумасшедшим, чтобы увидеться с возлюбленной, сколько действительно таковым становится - от любви к ней (96-99):
"Las! que ferai, qant ne la voi?
Que por li sui en grant efroi
Et nuit et jor et tot le terme.
Qant ne la voi, a po ne derve"6.
Тристан собирается проникнуть в замок короля Марка в обличье сумасшедшего, но автор ни разу не упоминает о хитрости или преднамеренных расчетах героя: он не столько принимает трезвое решение, сколько действует по воле сердца. Казалось бы, он говорит о намерении переодеться в сумасшедшего, но, в отличие от Тристана в оксфордской рукописи, ему не нужно переодеваться или мазать лицо: его облик меняется на протяжении долгого пути, и, преображаясь, он становится сумасшедшим. В бернском варианте Тристан отправляется в путь, едва только у него мелькает мысль, что он мог бы таким образом увидеть Изольду. Насколько в первом варианте он продумывает план, скрывая свои намерения от других, настолько же непредсказуемы его действия во втором. Тристан также не берет с собой ни коня, ни доспех: он отправляется в путь как будто в состоянии аффекта и бредет как одержимый в сторону по-
бережья. В отличие от оксфордского варианта, здесь нет путешествия по морю, зато автор упоминает долгий путь к морю, пройденный Тристаном: он до крайности измотался и устал, но тому есть причина - он так страдает от любви к Изольде, что сходит с ума (121-123):
Et si vos di qu'il a pieça Tel poine soferte por li Et mout esté fol, je vos di7.
Тристан собирается выдать себя за сумасшедшего, но сам он уже обезумел от любви. Поэтому возникает некоторая двусмысленность: с одной стороны, метаморфоза, которая происходит с Тристаном, - результат переодевания, с другой - последствия разрушительной любви. Когда Тристан чуть позже разговаривает с Бранжьен, стараясь убедить ее в том, что это действительно он, у него нет никаких причин прятаться за личиной сумасшедшего. Он сам называет себя «безумным» (293-294):
"Par lo mien chief, qui ja fu bloi, Partie est de cestui raison.. ,"8
Безумие, в которое повергает Тристана любовь, меняет его внешность до такой степени, что ни король, ни придворные не узнают его. Это дает ему возможность открыто говорить с Изольдой о своей любви, но - от лица сумасшедшего бродяги. Однако в своей смелости Тристан заходит гораздо дальше, чем можно предположить: он предлагает другим узнать Тристана, увидеть его за чужой личиной (183-187):
"Rois, tu niés mie encor bien duit. Esgarde moi enmi lo vis: Don ne sanble je bien Tantris? Metez le tris devant le tran, Et vos y troverez Tristan"9.
Королю остается только взглянуть внимательнее на своего собеседника, но он никак не реагирует на слова Тристана. Марк смотрит на него в упор, но не видит того, что ему показывают. Его поведение тем более странно, что в начале подчеркивается, насколько сильно Марк ненавидит своего племянника и как стремится погубить его. Трудно сказать, насколько обдуманно на са-
мом деле действует Тристан и насколько тщательно он подбирает слова. Создается впечатление, что все его действия спонтанны и продиктованы слепой страстью. Но этим герой как раз и добивается противоположного эффекта - король оказывается в замешательстве и не знает, что предпринять. Если бы его собеседник назвался другим именем, но стал говорить о Тристане и его романе с королевой, Марк скорее всего тотчас бы насторожился и решил бы допросить странного путника. Но Тристан, сознательно или нет, сбивает кроля с толку, предлагая соотнести хорошо знакомое имя с незнакомым образом. Если воспользоваться семиотическими терминами и рассмотреть данный процесс с точки зрения лингвистики10, сам персонаж предстанет как знак, складывающийся из означаемого, в данном случае физического облика, и означающего, его имени. Когда связь между означаемым и означающим разрывается, нарушается единство знака. Именно этим объясняется замешательство героев, которые не знают, как расценивать странное поведение сумасшедшего бродяги. Таким образом, с персонажем Тристана в обеих рукописях происходит одно и то же - знак теряет свою целостность, но вот его восстановление происходит по-разному: эту разницу определяют мельчайшие нюансы в поведении героев.
В бернской рукописи Тристан после столь необычного воззвания к королю говорит только об одном - о своей любви к королеве. Но отличие по сравнению со вторым манускриптом заключается не столько в тематике его речей, сколько в том, что в оксфордской рукописи он словно ведет два параллельных диалога. С королем он говорит как будто от лица сумасшедшего: т. е. рассказывает всякие бредни, смешит Марка, подробно отвечая на его расспросы. Второй диалог он ведет с королевой Изольдой, напоминая ей эпизоды из их прошлого. В бернской рукописи нет такого разделения: Тристан попеременно обращается то к королю, то к королеве, причем говорит только о своей любви. Говорит как настоящий одержимый, не думая об опасности, не замечая присутствующих гостей. Сначала он вспоминает о любовном напитке, затем о том, как Марк застал их спящими в лесу Моруа, наконец, он упоминает кольцо Изольды, служившее им опознавательным знаком. И каждый раз Тристан подчеркивает силу физического влечения и жаждет от королевы не взглядов и нежных слов, подобно курту-
азному влюбленному, а объятий и поцелуев. В каждом последующем монологе Тристан становится все смелее, так что под конец удивленные придворные готовы допустить, что король воспримет слова сумасшедшего всерьез и прикажет его схватить (258-261):
En la sale maint en consoille Li uns a l'autre en l'oroille: "Mien esciant, tost avandroit Que mes sires cel fol crerroit"11.
Поистине странным кажется, что король никак не реагирует на эти вызывающие речи: он смотрит на Тристана, но так и не узнает его, видит смущение королевы, но ничего не предпринимает. После последнего монолога он просто встает из-за стола и уезжает на охоту.
Гораздо менее напряженными кажутся диалоги в оксфордской рукописи, и строятся они вполне в соответствии с новым амплуа Тристана: отвечая на вопросы короля, он смешит всех собравшихся своими ответами, не вызывая ни тени подозрения. Однако настоящей целью Тристана остается свидание с королевой, поэтому при первой же возможности он заговаривает о своей любви к ней и предлагает королю поменяться. Марк отдаст ему Изольду, верно уже надоевшую королю, а он тому - свою прекрасную сестру (287-291):
"Reis, je vus durai ma sorur Pur Ysolt ki aim par amur. Fesum bargaine, fesum change: Bon est a asaer estrange. D'Ysolt eses tut ennuëz"12...
Вслед за тем Тристан называется Тантрисом (имя, которым он называл себя в Ирландии, чтобы не быть узнанным), чем вызывает возмущение и волнение у королевы. В разговоре с ней Тристан в хронологическом порядке упоминает события их прошлого, известные только им одним, возможно, не столько надеясь на немедленное признание, сколько чтобы посмотреть на реакцию королевы. После их последнего свидания прошло столько времени, что у Тристана нет уверенности в благосклонности Изольды. Во время этого диалога он внимательно наблюдает за ней, догадываясь об обуревающих ее чувствах по тому, как меняется она внешне. Еще
в версии Беруля говорится об изменении цвета ее лица в моменты душевного волнения. Автор оксфордской рукописи следует той же традиции: Изольда неоднократно бледнеет и краснеет, выдавая тем самым волнение и гнев.
В этом варианте «Безумия Тристана» герой упоминает оба путешествия в Ирландию и любовный напиток. Случаен ли выбор эпизодов, которые вспоминает Тристан, обращаясь к Изольде, в той и другой рукописях? Нам кажется, что все же нет. В оксфордской рукописи он приходит ко двору Марка переодетым, ему нужно, чтоб узнать его смог только один человек - королева Изольда. О чем же он с ней говорит во время пира, на глазах у всего двора? Об их прошлом, причем о тех событиях, которые известны только им одним, и об узнавании. В первый раз он напоминает о том, как приехал в Ирландию, чтобы найти лекарство от страшной раны, нанесенной отравленным мечом Моргольта. Ему необходимо было скрыть свою внешность, и он переоделся торговцем. Но эта новая уловка переодетому бродягой Тристану не помогает, Изольда взволнована, но при том далека от мысли признать в сумасшедшем своего возлюбленного. Тогда Тристан упоминает о своем втором приезде в Ирландию, на этот раз по поручению короля. И вновь он вынужден прикинуться другим, однако на этот раз Изольда понимает, что перед ней убийца ее дяди и чуть не убивает Тристана. Едва ли герой выбирает именно эти два эпизода случайно. Возможно, он взывает не только к памяти Изольды, но и к некой ассоциативной логике: и там и здесь речь идет о переодевании и узнавании. Однако все его старания напрасны. Изольда называет эти слова пьяными бреднями, и тогда Тристан соглашается, виня в этом опьянении любовный напиток, выпитый ими на корабле. Пусть он продолжает играть словами и их значениями, все же свою любовь он сравнивает с опьянением. Однако любое опьянение, каким бы сильным и длительным оно ни было, рано или поздно проходит, так же могла пройти и любовь Изольды.
В бернской рукописи Тристан говорит иное: по его собственным словам, в тот момент, когда они с Изольдой выпили любовный напиток, его настигло безумие - Mon san ai en folor changiee. И его речи при дворе короля действительно похожи на бред одержимого. Он обращается то к королю, то к королеве, но говорит только о своей безумной любви. В этом варианте он тоже отвечает
на вопросы Марка о своем происхождении, но остается предельно лаконичным и сразу предлагает Марку забрать его сестру в обмен на Изольду. Он упоминает о любовном напитке и о лесе Моруа, но при этом обращается и к королю, как будто предлагая присмотреться и узнать его. Тристан совершенно явно преследует цель не столько остаться неузнанным, сколько утолить жгущую его страсть. Поэтому, обращаясь к королеве, он вспоминает кульминационные моменты: любовный напиток, лес Моруа, тягостное прощание и кольцо, а вспомнив о нем, открыто просит даровать ему награду, о которой он так долго мечтал (239-243):
"Car mestorez, dame, ma perte En doz baisiers de fine amor Ou embracier souz covertor. Mout mavroiz fait grant confort, Certes, o autremant sui mort. Onques Yder qui ocist lors, N'ot tant ne poines ne dolors Por Guenievre, la fame Artur, Con je por vos, car je en mur"13.
И вслед за этим он утверждает, что покинул Бретань тайком, и никто, даже сестра Каердена (и его жена), об этом не знает. Казалось бы, только глухой может игнорировать подобные признания. Однако очевидно, что ни король, ни королева не признают (или, возможно, не узнают до конца) Тристана в сумасшедшем бродяге. Почему так происходит? Если принять героя как единство означающего и означаемого, то тут мы столкнемся с нарушением знакового единства. Для тех, кто знает Тристана, - Марка, Изольды, Бранжьен - означаемое перестает соответствовать означающему, потому что Тристан переодевается, изменяя свою внешность до неузнаваемости. В «Безумии Тристана» герой сам сознательно переодевается, становясь «кем-то другим», однако если в оксфордской рукописи он от начала до конца играет «в другого», в бернской он постепенно теряет контроль над собой и над ситуацией. Ключевым отличием является тот факт, что в оксфордском варианте он меняет голос - таким образом, никто не узнает его, пока он сам не захочет. В бернской рукописи Тристан уже не властен над ситуацией. Он как будто сохраняет разум, но в то же время действует в полубреду, он осознает несоответствие между своими
словами и своим обликом, но не контролирует себя. Соединение означаемого и означающего происходит независимо от его воли.
В бернской рукописи быстрее всех узнает Тристана Бранжьен: в разговоре с ним она замечает, что он хорошо сложен и красив собой, и понимает, что он не тот, за кого себя выдает. И тогда Тристан, жалуясь на горечь любви, упоминает о любовном напитке, выпитом на корабле с Изольдой, и о том, что он пробудил в них обоих любовь, но разную по силе. Сам он жестоко страдает, в то время как Изольда ничего не чувствует (328-332):
"Cil boivrez fu faiz a envers De plusors herbes mout divers: Je muir por li, ele nel sant. N'est pas parti oniemant, Car je sui Tristanz qui mar fu"14.
Ни один из авторов не упоминает эту интересную деталь. Вполне возможно, что Тристан, играя куртуазными клише, просто хочет подчеркнуть силу своей любви и жестокость прекрасной дамы. После этих слов Бранжьен без колебаний признает его. Не сразу, потому что видит она безобразного нищего, а слышит речи влюбленного Тристана. Но, присмотревшись, она понимает, что перед ней не простой бродяга, а благородный рыцарь (302-307):
Brangien si l'a bien agaitié: Biaus bras, beles mains et beaux piez Li voit avoir a desmesure; Bien est tailliez par la çainture. En sun euer panse qu'il est sage Et meillor mal a que n'est rage15.
Интересно, что уже несколькими строками ниже Бранжьен безоговорочно признает в бродяге Тристана и укоряет Изольду, которая не разделяет ее уверенности. Такое впечатление, что Бранжьен узнает Тристана, не просто присмотревшись к нему, но и прислушавшись к его словам. Она не просто видит, но и слышит, соотнося облик того, кто говорит, с содержанием слов, которые могла бы от него ожидать. Так, подозревая, что бродяга никто иной, как Тристан, Бранжьен подсознательно ожидает от последнего куртуазных речей и признаний в любви к королеве. И поэтому, услышав то, что соответствует ее представлениям, узнает в госте Тристана, несмотря на
его измененную внешность. Удивительным кажется, что Изольда гораздо менее наблюдательна, ей не сразу удается соотнести означаемое и означающее. Она словно отказывается всмотреться в него и, в отличие от Бранжьен, упорствует в своем заблуждении. Только пес Тристана, Хусден, с первого же мгновения узнает своего хозяина: увидев радость собаки и кольцо, которое, наконец, показывает Тристан, Изольда признает свою ошибку.
В диалоге с королем Марком происходит почти то же самое, однако Марк не узнает Тристана, потому что оказывается не таким наблюдательным, как Бранжьен. В сумасшедшем бродяге он видит только сумасшедшего бродягу, впрочем, и не удивительно, что он не присматривается к нему: это не пристало королю. Даже после странных и вызывающих речей безумца. Тристан и в этом случае говорит то, чего мы могли бы от него ожидать: он вспоминает свое прошлое и говорит о своей любви к Изольде. Но для Марка внешний вид бродяги не соответствует содержанию его речей, поэтому он никак не может признать в последнем своего племянника.
Изольда видит бродягу, но ей как будто что-то мешает увидеть суть: ее взор не проникает за внешнюю оболочку, она принимает первое впечатление за чистую монету. Но не из-за своей близорукости, а скорее потому, что в ее сознании царит запечатленный в ее памяти образ Тристана. И при несоответствии реального образа воображаемому она продолжает безоговорочно доверять последнему. Именно таким образом и сама Изольда объясняет свое недоверие к словам нищего (394-395):
"Certes, Tritans, li niés lo roi, Qui mout fu de riche conroi"16.
Дальше она продолжает утверждать, что странный сумасшедший не похож на ее возлюбленного (400-405):
"Resanble je point a celui Qui sol, sanz aïe dautrui, Vos secorut a cel besoin, A Guimarant copa lo poin?" "Oïl, itant que estes home. Ne vos conois, ce est la some"17.
В конце концов видимая реальность побеждает в сознании королевы: она способна не замечать рыцарскую осанку своего собе-
седника, но не может игнорировать поведение Хусдена, точно так же, как и золотое кольцо. Таким образом, ей приходится менять свое представление в соответствии с тем, что она видит на самом деле.
От этого еще больше усиливается ощущение, что Тристан действительно преображается: он так сильно любит Изольду, что чувствует себя на грани помешательства. Он так долго добирается до замка, в котором она живет, что его одежда превращается в лохмотья. Он пребывает в таком отчаянии, что бредет, не разбирая дороги, словно забыв о том, что у него есть жена и далеко, рядом с ней, он вел совсем иной образ жизни. Он настолько одержим своей любовью, что говорит только об одном, не смущаясь присутствием короля и не боясь быть разоблаченным и схваченным. Он действительно становится как будто помешанным, хотя при этом прекрасно помнит цель своего путешествия. Он убеждает Изольду всеми доступными способами, он не пытается испытать ее, он говорит со своей дамой так, как если бы носил дорогие одежды и рыцарское вооружение. Он остается Тристаном, и мы ни на минуту не забываем о том, что он прибег к хитрой уловке, чтобы увидеться с королевой, но при этом он становится сумасшедшим и ведет себя соответственно, поэтому она не может сразу узнать его.
В оксфордской рукописи трудно сказать, узнает ли Бранжьен Тристана: еще не видя его, со слов королевы, которая жалуется на странного гостя, явившегося на пир и рассказавшего все ее прошлое, Бранжьен догадывается, о ком идет речь. Изольда уверена: это может быть только чародей, узнавший все об их с Тристаном тайне благодаря своему колдовству. Изольду обманула внешность сумасшедшего: она смотрела и слушала, но не узнала в нем Тристана. Бранжьен, напротив, не видела его, но сразу предположила, что речь идет о возлюбленном королевы или же о его посланце. Когда королева отправляет Бранжьен поговорить с сумасшедшим, Тристан первым окликает ее и, обращаясь, называет по имени. Казалось бы, девушка должна удивиться тому, откуда ее имя известно бродяге. Однако она не выражает никакого удивления, как будто ей заранее известно, кто перед ней (612-616):
E puis dit: "Ben vengez, Brengain.
Franche Brengain, pur Deu vus pri
Ke vus de mai aez merci".
Brengain respunt: "E ja de quai
Volez k'aie merci de tei?"18
Однако Бранжьен продолжает проверять Тристана, отказываясь поверить в его слова, как будто ждет какого-то опознавательного знака. И лишь после рассказа о том, как Тристан и Изольда выпили любовный напиток, она, не говоря при этом ни слова, ведет бродягу к королеве. В оксфордской рукописи сцена узнавания в покоях Изольды строится иначе именно в силу ключевого отличия, о котором мы уже говорили: Тристан меняет голос. Поэтому королева сомневается до последнего момента и не доверяет ни чутью Хусдена, узнавшего Тристана, ни кольцу, которое сама давала в знак любви и верности своему возлюбленному. Но как только Тристан, не желая больше ее испытывать, меняет голос, у Изольды не остается ни малейшего сомнения в том, кто перед ней (975-978):
Sa voiz muat, parlar a dreit.
Isolt sempres s'en aparceit.
Ses bras entur sun col jetat,
Le vis e les oilz li baisat19
Так же реагирует и верный пес Хусден: он не может узнать хозяйский голос и поэтому бросается к Тристану, как только видит его, tost le cunuit. Таким образом, все герои видят по-разному: король Марк ничего не видит и не слышит, Бранжьен оказывается более зоркой. Нельзя наверняка утверждать, что она узнает Тристана, но, все же, скорее всего это так, раз она соглашается проводить того в покои королевы. Хусден видит своим «собачим зрением» гораздо лучше людей, но самой «близорукой» оказывается Изольда. Она не только отказывается видеть в переодетом Тристане красивого и статного рыцаря, но и не хочет верить собственным глазам: ни радость Хусдена, ни золотое кольцо не могут ее переубедить. Таким образом, автор до конца следует выбранной им логике: желая увидеться с Изольдой, Тристан переоделся в нищего, постригся, вымазал лицо, изменил голос и воспользовался своим новым статусом юродивого, а значит, неприкосновенного, чтобы привлечь внимание Изольды. Он с самого начала может раскрыть ей свою тайну, но, играя на несоответствии между двумя составляющими - означаемым и означающим, сначала желает испытать свою возлюбленную и только потом открывается ей.
В этом случае он сохраняет контроль над ситуацией: выходит, что только от него самого зависит, когда же Изольда признает в нем своего любимого. Племянник короля открыто говорит о том, кто он, но при этом в глубине души знает, что никто ему не поверит, потому что он изменил голос. Напротив, в бернском варианте повествуется не о хитроумном, а о безумном Тристане. Герой не столько пускается на хитрость, сколько следует велению сердца, и поэтому с самого начала, поддавшись страсти, теряет контроль над ситуацией. И воссоединение двух составляющих его личности в единый знак целиком зависит уже не столько от него самого, сколько от окружающих - в первую очередь, от Изольды. Так небольшие нюансы полностью меняют смысл происходящего, придавая этому короткому рассказу неожиданную глубину.
***
Сопоставительный анализ обоих текстов интересен по двум причинам. Во-первых, с точки зрения всей массы текстов, посвященных истории любви Тристана и Изольды. Как было сказано выше, обе рукописи датируются рубежом Х11-Х111 вв. и написаны под явным влиянием одних и тех же текстов, но при этом сильно отличаются друг от друга. И в том и в другом можно заметить влияние куртуазной традиции. В оксфордском манускрипте Тристан в разлуке с Изольдой чувствует, что Уныние и Тоска одолевают его, и собирается побороть их. Для этого он придумывает хитрый план и приводит его в действие, тщательно продумав до мелочей. Мотив любовной награды также присутствует, равно как и мотив испытания. Но последний неожиданным образом оказывается «перевернут»: испытанию подвергается не влюбленный рыцарь, а его дама. Тристан проверяет, верна ли ему Изольда, и изменяет голос, лишь когда убеждается в этом. Свидание с возлюбленной несомненно облегчает его страдания, но собственно вознаграждение рыцаря в финале как будто отходит на второй план. Изольда рада его видеть, она прячет его в своей комнате, и Тристан на верху блаженства оттого, что оказывается рядом с ней. В бернской рукописи, напротив, подчеркивается мотив служения даме и страданий, которые претерпевает рыцарь. Тристан даже упрекает возлюбленную в холодности, в том, что она любит его не так сильно, как он ее, и
меньше страдает от разлуки с ним. И если герой оксфордской рукописи любит свою даму, то герой бернской испытывает настоящую страсть. Его чувство носит откровенно плотский характер, и финал вполне соответствует регистру повествования - Тристан обнимает королеву и увлекает под полог. Хотя он и служит Изольде как куртуазный рыцарь, его любовь оказывается гораздо более сильной, это чувство не поддается контролю, и куртуазная метафора становится реальной: в разлуке с Изольдой Тристан сходит с ума от любви. По сравнению с бернской рукописью оксфордский вариант предлагает более «классическую», более «умеренную» концепцию куртуазной любви.
Во-вторых, в «Безумии Тристана» поднимается ключевая именно для рыцарского романа тема: проверка героя на самотождественность. Но трактовка этой темы не остается неизменной на протяжении истории рыцарского романа. Произведения Кретьена де Труа (и более ранние) рассказывают об инициации героя или об испытаниях, через которые он должен пройти, чтобы утвердить свой статус. В проанализированных текстах мы видим несколько иное: «самоутверждение» героя зависит не от него самого, а от признания его другими персонажами. Фактически Тристан не завоевывает славу, а отстаивает право называться собой. Разумеется, перед нами не роман, а всего лишь небольшой фрагмент обширного повествования. Данный эпизод нельзя анализировать как самостоятельное произведение, он начинает «читаться» только в контексте всего романа о Тристане. Тем не менее конфликт подобного рода встречается не только в «Безумии Тристана»: на протяжении XIII в. создается несколько романов, героям которых приходится доказывать другим персонажам свою самотождественность и отвоевывать славу, уже завоеванную ими раньше20.
Бернская и оксфордская рукописи представляют два разных прочтения одной и той же истории и показывают, как по-разному может проявляться влияние культурной традиции (в данном случае, куртуазной концепции) на общем материале. Но еще более интересно, что проблема самоидентификация и узнавания персонажа, о которой мы упоминали, анализируя эти небольшие поэмы, встает в более поздних произведениях достаточно часто для того, чтобы в целом говорить об эволюции конфликта в рыцарских романах.
Примечания
Tristan et Iseut, Les poèmes français. La saga norroise / Ed. par D. Lacroix et Ph. Walter. LGF, 1989 (далее: Tristan et Iseut. 1989). Жизнь с болью в сердце подобна долгому умиранию. / Мрачные мысли истощают и уничтожают человека. / Боль, страдание, мрачные мысли и уныние / Собираются вме.сте, чтобы подорвать силы Тристана (Folie Tristan d'Oxford // Tristan et Iseut. 1989).
Он решил переодеться / и так изменить свою внешность, / чтобы никто, даже пристально присмотревшись к нему, не смог его узнать. Он никому не доверяет и скрывает свои намерения. / Он не хочет, чтобы кто бы то ни было знал о них /... / Тристан достаточно хитер, чтобы скрывать свои намерения / И хорошо все обдумать. «Любой примет меня за безумца, / Хотя я буду умнее его. / Любой будет думать, что перед ним дурачок, / Хотя сам окажется гораздо глупее».
«Увы ! Что мне делать, если я ее не увижу? / Из-за нее я тоскую / И днем, и ночью всю жизнь. / Когда я ее не вижу, я едва не схожу с ума» (Folie Tristan de Berne // Tristan et Iseut. 1989).
Но я напомню вам, что он давно / Страдает из-за Изольды, / И что он, поверьте мне, стал совершенно сумасшедшим! «Клянусь своей головой, которая была белокурой / И потеряла разум.».
"Король, ты еще не все знаешь. / Посмотри на меня внимательнее. / Я похож на Тантриса, не правда ли? / Поставь трис перед тан, / И получится Тристан".
Atanassov S. L'idole inconnu. Le personage de Gauvain dans quelques romans du XIIIe siècle. Paradigme. Orléans, 2000. В зале все / Перешептываются: / «Вполне вероятно, / Что король примет его речи всерьез».
"Король, я поменяю свою сестру / На Изольду, к которой я пылаю любовью. / Давайте заключим сделку и совершим такой обмен. / Ведь хорошо то, что в новинку. / Изольда вам надоела". «Госпожа, так вознаградите меня за лишения, / Даровав мне поцелуи истинной любви / И покрепче обняв меня. / Вы бы принесли мне этим истинное утешение, / Иначе я умру. / Никогда Идер, убивший медведя, / Не выстрадал столько тягот и мучений / Ради Гиньевры, супруги Артура, / Сколько я пережил из-за вас, ведь я умираю от любви». «Этот напиток, оказывающий неодинаковое воздействие, / Был изготовлен из различных трав: / Я умираю от любви к ней, а она ничего
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
не чувствует. / Он по-разному на нас подействовал, / Ведь я несчастный Тристан».
Бранжьен оглядывает его: / Она видит, что он на диво сложен, / У него красивые руки и ноги, / Что он строен; / Она говорит себе, что он не сумасшедший / И если страдает, то не от буйного помешательства. «Да, это был Тристан, племянник короля, / Но он был так прекрасен внешне!»
«Разве я не похож на того, / Кто в одиночку, без чьей-либо помощи, / Отсек кисть Гамарьена, / Освободив вас?» / «Да, в той мере, в какой один человек похож на другого, / Но, по правде говоря, я не узнаю вас».
И затем сказал: «Мир вам, Бранжьен, / Достойная Бранжьен, ради Бога, прошу вас, / Сжальтесь надо мной». / Бранжьен отвечала: «А почему меня? / Почему я должна сжалиться?»
Он изменил голос и заговорил, как обычно. / Изольда тотчас узнала его / И бросилась ему на шею. / Она покрыла поцелуями его лицо и шею.
См. роман Рауля де Уденка «Отмщение за Рагиделя» (начало XIII в.) и анонимный роман «Гибельный погост» (середина XIII в.) (La vengeance Raguidel /Éd. par Gilles Roussineau. Genève: Droz. 2004; L'Atre Périlleux / Éd. par Brian Woledge. Paris, 1936).
15
16
17
18
19
20
