CC BY
18
УДК 811.161
ТРИАДНАЯ МОДЕЛЬ НОМИНАЦИИ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ TRIAL MODEL OF NOMINATION IN LITERARY TEXTS
© 2019
М.М. Халиков М.М. Khalikov
В проекции на универсальную онтологию числа три и его ценностную репрезентацию в ментальном мире человека исследуется трехэлементная модель лексической номинации, играющая заметную роль в линейно-повествовательном развертывании художественного текста. Принят за основу тезис о характерной для объектного и артефактного мира интенции к триадической организации своей субстанции, об особом статусе этого числа в социальной и духовной практике, картине мира, системе символов и коннотаций. Показано, что концепт «три» выступает как важнейший фактор структурирования языка, лингвистики и речевой деятельности. В коммуникативно-речевых практиках структурная модель триады может реализоваться в нескольких аспектах, на разных уровнях системности языка и текста. Для данного исследования выбран аспект, связанный с осуществлением функции лексической номинации в процессах развертывания коммуникативного вербального дискурса. Демонстрируется разнообразие способов семантической, прагматической и структурно-текстовой реализации лингвокогнитивной номинативной модели триады в романе Ф.М. Достоевского «Идиот». В центральном вопросе о функционально-конструктивной нагруженности триадной номинации в исследуемом произведении принята точка зрения о возможности выделения таких компонентов ее интен-циональной структуры, как семантико-когнитивный, ритмико-риторический, художественно-изобразительный и эмоционально-экспрессивный.
Ключевые слова: число три; триадические структуры; Ф.М. Достоевский; роман «Идиот»; художественный текст; семантическая структура; прагматический потенциал; структурно-текстовая вариативность; иконизм языкового знака; когезия текста; корпус лингвистических триадических объектов.
In the projection on the universal ontology of the number 3 and its value representation in the mental world, we have been investigating a three-element model of lexical nomination, which plays a prominent role in the linear-narrative deployment of literary text. The problematization is based on presumption that the triadic pattern is immanent for substance composition organization in the object and artifact world, as well as for structuring of social and spiritual practice, the picture of the world, the system of symbols and connotations. It is shown that concept 3 acts as the most important factor in the structuring of language, linguistics and speech activity. In communicative speech practices, the structural model of the triad can be implemented in several aspects, at different levels of the systemici-ty of language and text. For this study, the aspect related to the implementation of the function of lexical nomination in the processes of the deployment of communicative verbal discourse was selected. A variety of methods of semantic, pragmatic and structural-text implementation of the cognitive nominative model of the triad in F.M. Dostoyev-sky's novel "Idiot" is demonstrated. In the central question of the functional-constructive load of the triad nomination, the study adopted a view on the possibility of highlighting such components of its intrusive structure as semantic-cognitive, rhythmic-rhetorical, artistic-visual and emotionally-expressive.
Keywords: number three; triadical structures; F.M. Dostoyevsky; the novel "Idiot"; literary text; semantic structure; pragmatic potential; text pattern variability; iconism of language sign; cohesion of text; body of linguistic triadical objects.
Число три можно считать конструктивной онтологической универсалией, поскольку оно играет ключевую роль в структурировании природного и артефактного мира, практической и духовной жизни человека. В организации мира и его рецепции оно выступает как одна из первичных формообразующих интенций, определяющих возможность и способ бытия материальных и ментальных сущностей. Число три воплощено в огромном множестве объективных
явлений фундаментального характера; назовем наиболее известные из них. Физическое пространство имеет три измерения (см. специально посвященную этой теме работу [1]). Объектно-материальную основу мироздания образуют три агрегатных состояния вещества (твердое - жидкое - газообразное); треугольник - одно из центральных понятий геометрии и технико-производственной сферы (самая устойчивая конструкция); базовая категория бытия во времени объективирова-
на в трех измерениях: прошлое, настоящее, будущее. Число три конституирует в глобальном масштабе духовно-интеллектуальную жизнь человека, является важнейшим элементом структурирования познавательного опыта и символической репрезентации картины мира. Оно лежит в основе множества богословских парадигм и научно-философских теорий: учение о Троице в христианстве, представление о трех формах существования божества (трикая) и триединстве мысли - слова - поступка в буддизме, теории трех субстанций Платона и Декарта, триада как концептная предпосылка диалектики Гегеля (тезис - антитезис - синтез). В экзистенциальной практике число три также встречается довольно часто, вспомним когнитивные установки для пространственного ориентирования (справа -впереди - слева; выше - на том же уровне -ниже) или оценивания (хорошо - нормально - плохо), троекратные поцелуи при встречах, трехразовый режим питания, система питания из трех блюд.
Число три является центральным элементом многих этнических, региональных, эзотерических систем мировосприятия, в которых апологетизация числа как объективной имманентной структурной основы бытия принимает нередко гипертрофированные формы, фокусированные на поиске и систематизации фактов, само происхождение и существование которых может трактоваться как воплощение креативной интенции числа. Например, индоиранская философия бытия и мысли построена на моделирующей функции числа три, которое «и сейчас является организующим началом во многих обрядах зороастризма и брахманизма» [2, с. 10].
Но и в культурах, не обремененных нумерологическим фундаментализмом, числу три приписывается особая миссия в структурировании жизнедеятельности и картины мира. Оно практически повсеместно воспринимается как образ абсолютного совершенства, как идеальная модель структурирования, как матричная направляющая константа для организации материи, созна-
ния и практической деятельности. На основе анализа эмпирических данных из многих областей П. Флоренский делает вывод: «Положительно, число три являет себя всюду, как какая-то основная категория жизни и мышления» [3, с. 595]. Примечательно, что отражение числа три в рационально-логической картине мира как онтологически-релевантной сущностной его характеристики коррелирует с его тотально-безоговорочным восприятием обыденным сознанием в ореоле позитивной эмоционально-оценочной коннотации. Неизменная симпатия к этому числу проявляется прежде всего в быту, в простейших деталях повседневности; не случайно мы говорим Бог любит троицу, а немцы - Aller guter Dinge sind drei («Хороших вещей всего три»); триади-чески конституированы многие социально-идеологические и культурологические платформы, функционирующие как образующие одну целостность когнитивные структуры (Liberte - Egalite - Fraternite; Вера -Надежда - Любовь; Kinder - Küche -Kirche). Безусловная позитивная рецепция идеи триады питает в течение тысячелетий искусство, фольклор, художественное творчество. Популярнейший мотив в живописи и пластическом искусстве - Три грации (Невинность, Красота, Любовь), один из шедевров мировой литературы - «Божественная комедия» Данте - представляет собой композиционное воплощение концепта три в формате объемного текста. О тотальности позитивно-конструктивной рецепции числа три и всенародной любви к нему косвенным свидетельствует образом и то, что ему отдается предпочтение во многих профанных утилитарных практиках, ср. представление об идеальном составе участников употребления напитков (сообразить на троих) или популярность анекдотов с тремя персонажами (Встретились русский, немец и американец...).
Идеализация числа три в проекции на социальную практику и сферу ментально-рефлексивной деятельности людей приводит к его концептуализации в образе важнейшего элемента методологического инструмен-
тария, используемого для структурирования и экспликации научной картины мира. Особенно продуктивны триадные эпистемологические модели в системе социальных наук. В качестве примера можно привести мнение А. Вежбицкой о том, что в формировании и языковом отображении русского национального характера ключевую роль играют концепты душа, судьба и тоска, «которые постоянно возникают в повседневном речевом общении и к которым неоднократно возвращается русская литература» [4, с. 33]. Науки, изучающие жизнь общества в разных аспектах, ориентированы на массового читателя и поэтому отличаются пристрастием к средствам риторико-публицистической экспрессии, к числу которых можно отнести и триадные композиции; ср.: «Без преувеличений, политология буквально усеяна тройственными структурами и классификациями» [5, с. 110]. О конструктивной значимости триады в познавательной практике говорят и прецедентные пародийно-юмористические классификации, например, науки - естественные, неестественные и противоестественные (Ландау), социума - простые люди, интеллектуалы, поэты (Честертон).
Заметную конструктивно-инструментальную роль играет число три и в жизни языка, в процессах лингвокогнитивного освоения предметно-событийного мира, в структурировании языкового сознания и линейной организации речи в коммуникативно-дискурсивных практиках.
В системной онтологии языка трехэлементная креативная интенция проявляется в различных формах. Прежде всего требует упоминания трехаспектность бытия языка (субстанциональность, структурность, функциональность), в определенной степени коррелирующая с тремя семиотическими его ипостасями (семантика, синтактика, прагматика; идея трехмерности языка конституирует название известной монографии Ю.С. Степанова [6]). Важнейшие номенклатурно-системные параметры материала языка воплощены в трехмерной модели: степени сравнения, наклонения,
система временных форм, коммуникативные типы предложений, категории грамматического рода и лица. Есть языки, в которых система счета состоит из трех элементов [7, с. 43]; распространенность этого феномена в разных регионах говорит о его универсально-аппликативном характере.
Лингвистические теории также часто ориентированы на трехаспектную эпистемологическую экспликацию. Можно назвать в качестве примеров: три функции языка у К. Бюлера (репрезентативная, экспрессивная, аппелятивная), античный риторический треугольник (логос - этос - пафос), «теорию трех штилей» Ломоносова, семиотический треугольник (см. обзор в книге М.Б. Меч-ковской [8, с. 23-29]), хрестоматийно известные триадические модели языка Соссю-ра (langue - parole - langage) и Щербы (речевая деятельность - языковой материал - система языка), три аспекта структуры языковой личности (лексико-грамматический, когнитивный и прагматический) в концепции Ю.Н. Караулова [9], три содержательных компонента структуры концепта (понятийный, образный, оценочный) в трактовке В.И. Карасика [10].
Матрично-инструментальная роль трехэлементной модели системным образом воплощена и в структуре коммуникативно-речевой деятельности. Отметим, что в обыденном языковом сознании в проекции на повседневную вербальную коммуникацию число три актуализовано как мера полноты номинативного акта, как тот предел номинативной активности, который обеспечивает необходимую качественную состоятельность речевого действия, вызывает у отправителя и получателя текста «чувство необратимой исполненности смысла» [11, с. 9].
Нагляднее всего сказанное иллюстрируется укорененными в бытовую культурную историю вербально-междометийными актами для эмоционального самовыражения; здравицы вербализуются троекратно («Ура! Ура! Ура!»), идея троекратности воплощена в акте максимализации футурально-событийного адресного высказывания
(трижды благословен / трижды проклят). Пожелания в юбилейных или иных поздравительных текстах, как правило, трехэлементно выражены (здоровья, благополучия, успехов). Любопытную универсальную закономерность языкового употребления зафиксировала Т. Толстая: спонтанные эмоциональные выкрикивания строятся по трех-частной модели: междометие (или функционально близкий ему элемент дискурса) для привлечения внимания - апелляция к высокой инстанции («к сильным мира сего») -собственно сообщение о предмете/событии: О боже, что за нравы! (О - БОЖЕ - ЧТО ЗА НРАВЫ!); Эх, черт возьми, хороша девка! Ах, Господи, кому это нужно! Писательница приводит примеры подобных конструкций из других языков и отмечает, что «это - одна из самих ранних парадигм человеческого высказывания, сложившаяся на заре существования человека членораздельного, когда речь еще только складывалась» [12, с. 335].
Это наблюдение наводит на мысль о возможности существования иных типов триадных вербально-текстовых структур, не упомянутых в цитируемой работе, но в равной степени значимых для понимания механизмов словоупотребления в процессах коммуникации. При перечитывании романа Ф.М. Достоевского «Идиот» в числе других особенностей его идиостиля бросилось в глаза то, что и статистически, и художественно-функционально в нем значительное место занимают номинативные трехэлементные структуры - например, такие:
(1) - И сколько, сколько, сколько, -вот уже пять лет, - было у них женихов? (3, с. 329)
Здесь и далее цитаты из романа Ф.М. Достоевского «Идиот» приводятся по изданию: Достоевский Ф.М. Идиот // Достоевский Ф.М. Собр. соч. : в 15 т. Т. 6 / ред. Г.М. Фридлендер. Л. : Наука, 1989. 670 с. (с указанием в круглых скобках части и страницы).
(2) Ганечкина квартира находилась в третьем этаже, по весьма чистой, светлой и просторной лестнице (1, с. 92).
В обоих примерах реализован триад-ный принцип номинации, но по-разному: в первом случае - в виде полного лексического повтора, во втором - путем трехкратной лексически-диверсифицированной актуализации одной и той же предметно-референтной связи, грамматической формы и положительно-оценочной коннотации. Весьма примечательно, что трехэлементные номинативные композиции данного типа можно найти у основоположника полифонического романа практически на каждой странице.
Известно, с каким семантико-идеоло-гическим напряжением работает слово у Достоевского. Причинную подоплеку этому находим у Д.С. Лихачева: «В произведениях Достоевского надо всем главенствует активный познавательный процесс» [13, с. 31]. Писатель исследует художественными методами сложнейшую фактуру жизни, а исследовательским инструментом является слово. Как отмечает М.М. Бахтин, произведениям Достоевского свойственна «взволнованная словесная поверхность», «главным предметом его изображения является само слово... Произведения Достоевского - это слово о слове, обращенное к слову» [14, с. 587]. В философии художественного метода Достоевского слово выступает не как технический элемент коммуникации, не как пресловутая «лексическая единица», а как Слово-Логос, как божественный дар, как способность «говорить и писать, вступать в общение с себе подобными, творить мир словом» [15, с. 39].
Ввиду исключительной роли лингвистической интроспекции в художественно-эстетической системе Достоевского можно предположить, что при исследовании некоторого высокочастотного явления в его текстах можно получить результаты, которые не только характеризуют специфику его идиостиля (в данном случае, например, иллюстрируют значимость фактора линейной организации словесного материала на фоне ослабленной роли метафоризации и употребления тропов в целом), но и могут быть экстраполированы на весь структур-
но-функциональный корпус языка и использованы для построения общелингвистических теорий.
Функционально-прагматический
потенциал триадных номинаций
Всякая текстовая манифестация ин-тенционально обусловлена, представляет собой воплощение уникального набора функций, инспирированных условиями дискурса или коммуникативными потребностями адресанта. Этой функциональной перспективой определяется в каждом конкретном случае выбор средств номинации и способов их линейной организации в составе текстового сообщения. Триадная номинация выступает в процессах коммуникации как структурно маркированная операциональная единица полифункционального характера, в лингвистическом описании которой можно выделить ряд параметрических характеристик. Первостепенными для лингвистического анализа триадных номинаций представляются такие макрокомпоненты их функциональной структурности, как семан-тико-когнитивный, ритмико-риторический, художественно-изобразительный, эмоционально-экспрессивный. Указанные элементы функциональной содержательности имеют различную лингвистическую природу, при этом возможности их комбинирования неограниченно многообразны. В каждом из таких случаев формируется уникальная картина взаимодействия компонентов и суммарного их ансамблевого лингвопрагматиче-ского эффекта.
В ряде случаев наблюдается доминирование одного из выделяемых аспектов триадной номинативной композиции по интенсивности его текстообразующего потенциала. В следующем примере очевидна главенствующая роль семантико-когнитив-ного параметра функциональной структурности триады:
- Да... как же это? - удивился до столбняка и чуть не выпучил глаза чиновник, у которого лицо тотчас же стало складываться во что-то благоговейное и подобострастное, даже испуганное... (1, с. 10)
Здесь каждый из трех эпитетов усиливает, по нарастающей, художественное повествование новыми элементами содержания. Особая семантическая роль каждого эпитета для характеристики персонажа (Лебедев) подчеркивается различиями в способах их синтаксического включения в текст.
Ганя, опрокинутый, потерявшийся, злобный, взял со стола портрет и с искривленною улыбкой обратился к князю... (1, с. 85)
Три эпитета ярко специфичны и значимы в плане семантико-смысловой функции текста (постпозиция с обособлением фокусирует внимание на этой их роли). Важно отметить, что они соотнесены с разными категориальными аспектами портретного описания: опрокинутый - внешний вид, потерявшийся - внутреннее эмоциональное состояние, злобный - деструктивная интенция по отношению к другому человеку. Слова сами по себе сильные, несущие мощную энергетику смысла; но отметим, что их взаимодействием достигается новое качество текста, не сводимое к сумме словарных значений: «Семантика текста не исчерпывается значениями входящих в него слов» [16, с. 61].
Доминирование ритмообразующей риторической авторской интенции в триад-ной художественно-повествовательной композиции заметно в примерах с позиционно-симметричным лексическим повтором:
Слыл он (Епанчин) человеком с большими деньгами, с большими занятиями и с большими связями (1, с. 16).
В художественной прозе линейный синтаксический рисунок текста и его рит-мико-интонационное движение отнюдь не следует рассматривать только как параметры, характеризующие план выражения, формально-строевой порядок повествования. Они представляют собой «механизм смыслопорождения» [17, с. 177], служат средством организации информационно-семантического пространства текста; выполняют важную прагматическую и идейно-эстетическую функцию: «Наряду с другими стилистическими приемами, ритмико-
синтаксические средства играют существенную роль в создании глобального эстетического воздействия произведения и способствуют выявлению индивидуального миропонимания и мироощущения автора» [18, с. 172].
Примером доминирования ритмического, риторически-экспрессивного аспекта являются также случаи полного лексического повтора, особенно - когда троекратно воспроизводятся лексические единицы с минимальной понятийно -номинативной функцией:
Только чтобы матери досадить, -больше нет никакой причины! Никакой! Никакой! (1, с. 329)
Ритм - инструментальная платформа поэзии, но и прозе он не противопоказан. В ритме воплощена вся биосоциальная и ментальная сущность человека, в том числе его коммуникативно-языковая деятельность; вполне определенно высказался на этот счет Э. Сепир: «Ритмы поэта составляют лишь более четкое и стилизованное применение тех ритмических тенденций, которые характерны для повседневной речи» [19, с. 148].
Художественно-изобразительная функция триадной номинативной композиции реализуется как способность текста создавать эффекты образной наглядности и эмоционально-маркированной рецепции читаемого:
Если бы, любя женщину более всего на свете или предвкушая возможность такой любви, вдруг увидеть ее на цепи, за железною решеткой, под палкой смотрителя... (3, с. 351)
Элементы триады специализированы здесь для индикации разных аспектов референтно-событийной ситуации тюремного наказания (грамматически это подчеркивается употреблением разных предлогов), а их кумулятивным взаимодействием усиливается накал воображаемой драматической ситуации, и в текстовом фрагменте реализуются необходимые художественному повествованию образно-эмоциональные прагматические интенции.
В художественном тексте важна интонация автора, выражающая его отношение к изображаемому и определяющая модус реагирования читателя. В следующем фрагменте нарушение семантической гомогенности элементов триады является приемом иронии и комического:
Варвара Ардалионовна вышла замуж после того, как уверилась основательно, что будущий муж ее человек скромный, приятный, почти образованный... (4, с. 466)
Эмоционально-экспрессивный потенциал свойствен всем триадным номинациям; это обусловлено прежде всего тем, что триада во всех случаях выступает как языковая презентация идеи повтора - фигуры мысли, экспрессивность которой не нуждается в доказательстве. Показательна частотность употребления восклицательного знака при оформлении высказываний данного типа в текстах Достоевского.
Характер семантических отношений между элементами триады
Триада в процессах номинации подразумевает, во-первых, наличие определенной общности в предметно-референтной или пропозициональной субстанции образующих ее лингвистических единиц и, во-вторых, актуализованность этих единиц в качестве единого номинативного контекстно-функционального комплекса, проецируемого на общую структуру высказывания в качестве одной автономной номинативной единицы. Рассмотрим отдельные типы связей между компонентами триадного комплекса, обнаруженные в исследуемом романе.
Легче всего тезис о единой интегра-тивной семантико-номинативной сущности триадной композиции иллюстрируется примерами, когда между ее составляющими обнаруживаются эмпирически очевидные отношения системно- или контекстуально-релевантной синонимии:
О, много, много вынес он совсем для него нового в эти шесть месяцев, и негаданного, и неслыханного, и неожиданного! (2, с. 230)
Здесь мы наблюдаем конвергенцию приемов функциональной консолидации лексических средств; актуализации отношений семантической близости способствует стилистически выигрышная ритми-ко-синтаксическая организация текстового фрагмента: трехкратный повтор словообразовательного элемента НЕ- и союза И, контактное расположение в обособленной конечной позиции.
В других случаях интегративность элементов триадической структуры обеспечивается тождеством их ситуативно-референтных свойств:
Гости продолжали изумляться, шептаться и переглядываться (1, с. 161).
Глаголы здесь обозначают разные действия, они не идентичны по своей номинативной дескриптивной функции. Но при этом они объединены общностью задачи описания одной и той же предметно-референтной ситуации (ажиотажной аффектации в социальной группе), что способствует их контекстно обусловленному семантическому сплочению в однонаправленную номинативную композицию. Концепт социальной аффектации относится к числу коммуникативно востребованных и лексически репрезентативных, его функциональное поле характеризуется богатым разнообразием способов спонтанного номинативного развертывания.
Семантическая близость образующих триаду элементов может быть реализована не только на уровне элементной лексической номинации, но и в составе структур пропозиционально-событийной номинации, в синтаксически развернутом текстовом формате. В этом случае существенную роль в репрезентации триединства играет синтаксический параллелизм - испытанное средство усиления ритмико-риторический экспрессии вербального сообщения и коммуникативно-смыслового сплочения разноплановых по системно-номинативным свойствам словесных групп:
Он ушел, а князь еще больше задумался: все пророчествуют несчастья, все уже сделали заключения, все глядят, как бы
что-то знают, и такое, чего он не знает; Лебедев выспрашивает, Коля прямо намекает, а Вера плачет (4, с. 356-357).
Роль контекста и шире - дискурсивных прототипических структур - в семан-тико-прагматической консолидации элементов триадной номинативной композиции во многих случаях является решающей. Эти элементы могут существенно различаться своими системно-парадигматическими семантико-номинативными характеристиками, но выступают в составе триады как идентичные по своим коммуникативно-прагматическим, а значит, - и по функциональной семантике лингвистические единицы:
- Да садись, садись, чего стоишь!
Вот тебе стул, - вскинулась Лизавета Прокофьевна и сама подставила ему стул (2, с. 290).
Дуплетный императив и междометно-клишированная квазивопросительная апел-лятивная конструкция реализуют здесь одну и ту же коммуникативную интенцию, побуждают адресата к одному и тому же действию. Поэтому они воспринимаются как образующие автономное функциональное трехкомпонентное единство в составе эмоционального побудительного высказывания. При этом заметим, что перлокутивно идентичная конструкция Вот тебе стул ввиду ее ритмико-интонационной, синтаксической и графической обособленности не может рассматриваться как часть исследуемой модели текстообразования, приоритетно ориентированной на тринитарно-ли-митированный состав комплектности.
В эмоциональной речи всегда присутствует скепсис относительно достаточности предпринимаемого коммуникативного усилия, что провоцирует потуги к приданию большей убедительности и прагматической действенности речевому высказыванию. Возможно, этим объясняется появление в финале трехчастной структуры лексического элемента, специфицирующего семантику предыдущей номинации путем внесения уточняющей и аргументирующей информации. В эмоционально-оценочных вы-
сказываниях рассматриваемого типа спецификация может происходить в виде указания на некий стандарт, в котором данное оцениваемое качество находит свое идеальное воплощение:
- Благороден, благороден, рыцарски благороден! - подтвердил в умилении Келлер (2, с. 312).
Последний элемент повторительной номинативной цепочки выполняет функцию суперлатива, создает впечатление о максимально возможной достоверности и заслу-женности выносимой оценки. Иной тип спецификации наблюдаем в структурно аналогичном примере, где заключительный элемент триадной композиции играет сугубо дескриптивную роль:
- Деньги, деньги, четыреста рублей, которые вы тогда потеряли... (4, с. 489)
Отношения между компонентами -гипо-гиперонимические, их семантика сугубо предметно-референтная, экспрессия создается лексическим повтором в сочетании с интонационной выразительностью.
Варианты структурного развертывания
Рассмотренные выше примеры уже позволяют сделать вывод о разнообразии способов линейно-синтаксического варьирования триадных номинативных структур и стилистико-прагматических эффектов их появления в речи. При более специализированном изучении вопроса с привлечением данных всего функционально релевантного спектра дискурсивно-текстового континуума можно получить развернутую картину реализации принципа триадности в актуальном вербально-коммуникативном пространстве. Выбранный в качестве источника эмпирического материала роман демонстрирует следующие (помимо цитированных выше) возможности структурно-текстового воплощения триадной модели номинации.
Ритмически прецизионный полный лексический повтор как форма реализации принципа триадности может быть диверсифицирован путем прерывания повтори-
тельного ряда и включения инородного словесного материала. Как правило, это происходит в позиции перед конечным элементом триады:
(1) - Господа, господа, позвольте же наконец, господа, говорить, - в тоске и волнении восклицал князь (2, с. 269).
(2) - О нет, нет, уверяю вас, нет. (2, с. 205)
Имплантируемый в повторительную конструкцию элемент в этих примерах нейтрализует эффект линейной монотонности и служит средством эмоционально-персонифицированной актуализации диалогической реплики.
Разнообразие достигается также путем орнаментально-ритмического троекратного повторения значимого для текстовой семантики и прагматики слова в разном грамматическом оформлении:
(1) ...тут же были люди и весьма странного вида, в странном платье, с странно воспламененными лицами... (3, с. 349)
(2) - .все служили, все служат, все намерены служить (3, с. 326).
Эмфатическая персонализация может происходить и путем повторения конечного элемента триадной структуры:
- Неприличную записку! Неприличную благородной, воспитанной, умной, умной девушке!.. (2, с. 325)
Подобные примеры являются художественной стилизацией устного разговора и проецируются на когнитивную модель легко воспроизводимой воображением предметно-речевой ситуации со свойственными ей эмоционально-апеллятивными интенциями.
Особым стилистическим качеством отличается прием комбинирования разных форм триадического повтора. Рассмотрим пример такой сложно-структурированной триадной конструкции:
- Девка своевольная, девка фантастическая, девка сумасшедшая! Девка злая, злая, злая!.. (3, с. 329)
Короткий пример демонстрирует возможность комбинированного выдвижения
различных типов повтора: синтаксического (параллелизм), полного лексического в двух позиционных вариантах (девка, злая), идентичного оценочно-коннотативного смысла (своевольная, фантастическая, сумасшедшая), интонационного (неизбежно актуализируемого здесь ввиду яркой устно-разговорной отмеченности фразы), фоностили-стического (злая). Мощная прагматическая энергетика таких комбинаций возникает благодаря концентрированной полимодальной актуализации семантико-символическо-го потенциала числа три и сопутствующих ему ментальных и социокультурных коннотаций.
Нередко триада наделяется активной текстообразующей функцией, в этом случае она воспринимается как конфигуративная основа значительного фрагмента текста. Это имеет место, например, когда троекратно воспроизводится одна и та же пред-ложенческая структура в составе более сложного синтаксического образования:
- Я не хочу, чтобы надо мной дома смеялись, я не хочу, чтобы меня считали за маленькую дуру; я не хочу, чтобы меня дразнили... (3, с. 431)
В высокой степени экспрессивны и художественно значимы структуры данного типа, когда они различаются характером лексического наполнения, но идентичны по семантике и прагматике иллокуции:
- Вот, дескать, на что ухлопал я всю мою жизнь, вот что связало меня по рукам и ногам, вот что помешало мне открыть порох! (4, с. 464)
Мотив оглашения причины жизненных неудач реализуется в каждом из трех случаев с использованием разнопланового словесного материала и в приложении к разным предметно-референтным ситуациям. Повтор глубинно-иллокутивной структуры происходит на фоне полного анафорического повтора слова вот что, используемого в целях коммуникативной фокусировки.
Исключительный интерес представляет триадическая модель, демонстрирующая возможности имплицитной актуализации предметно-событийной информации.
В этом случае бросается в глаза анизомор-физм реплицируемых конструкций по внешнему словесному рисунку, к чему приводит, например, использование приемов синтаксического эллипсиса:
- Я по другому делу пришел, по важному. По очень важному делу, князь (4, с. 485).
Прототипическая фраза Я пришел по очень важному делу репрезентирована троекратно и каждый раз - фрагментарно; в первом случае элиминированы семантические компоненты ОЧЕНЬ, ВАЖНЫЙ, во втором - Я, ПРИЙТИ, ОЧЕНЬ, ДЕЛО, в третьем - Я, ПРИЙТИ. Своеобразная игра на асимметрии плана выражения и плана содержания приближает повествование к тональности разговорно-бытового дискурса, усиливает в нем диалогические мотивы, передает состояние взволнованности персонажа.
Выводы
1. Число три играет значимую роль в структурировании объектного материального мира, социокультурной практики людей, их ментальной деятельности и картины мира. Его можно считать одной из универсальных формообразующих интенций, определяющих структурное и качественное своеобразие вещей и явлений.
2. В системе языка и его функционировании принцип триады выступает как креативная структурная модель, таксономиче-ски организующая лингвистическую субстанцию и придающая ей неслучайные коммуникативно-релевантные свойства в процессах общения. Триадные номинативные ряды очевидны в своей эмпирической реальности и органично вписываются в общую методологию научной актуализации лингвистических объектов.
3. Стилистико-выразительный потенциал триадной номинативной композиции в художественном тексте обусловлен как имплицитной когнитивно-оценочной коннотацией, свойственной ей как одной из универсальных моделей построения физического и ментального мира, так и разнооб-
разием возможностей варьирования ее структурно-текстовых форм и способов взаимодействия с другими средствами художественной экспрессии.
4. В языковом сознании трехэлементная техника вербализации воспринимается как структурная модель, придающая акту номинации и коммуникативному событию качественную состоятельность, полноту и завершенность. Кроме того, триадные номинации выступают в функции икониче-ского семиотического приема; они формируют коммуникативный фокус в точке текста, где концентрируется наиболее важная и новая информация. Максимализация коммуникативного усилия обусловлена авторским пониманием значимости данного сегмента текстовой информации. Еще один
аспект функционирования дискурсивно-номинативных триад связан с формированием текстовой когезии - путем мобилизации семантических, ассоциативно-образных, модальных, ритмообразующих и прочих связей между словами [20, с. 73-79].
5. Рассмотренным здесь материалом не исчерпывается мир триадических лингвистических объектов, он разнообразен и многопланов. О его репрезентативности и видовой разветвленности говорит то, что в него входят, в качестве полярных точек шкалы размерности, такие контрастные по структурному и содержательному воплощению феномены, как эмфатические пунктуационные группировки (!!!) и литературные произведения с огромным количеством действующих лиц, событий и проч. (трилогия).
* * *
1. Горелик Г.Е. Почему пространство трехмерно? М. : Наука, 1982. 168 с.
2. Бойс М. Зороастрийцы. Верования и обычаи : пер. с англ. М. : Наука, 1988. 303 с.
3. Флоренский П.А. Заметки о Троичности // Флоренский П.А. Сочинения. в 2 т. М. : Правда, 1990. Т. 1. Столп и утверждение истины. С. 593-599.
4. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание : пер. с англ. М. : Русские словари, 1996. 416 с.
5. Степанов А.И. Число и культура. М. : Языки славянской культуры, 2004. 852 с.
6. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М. : Наука, 1985. 336 с.
7. Соломоник А. Философия знаковых систем и язык. 2-е изд., доп. и испр. Минск : МЕТ, 2002. 408 с.
8. Мечковская Н.Б. Семиотика: Язык. Природа. Культура. М. : Академия, 2004. 432 с.
9. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М. : Наука, 1987. 261 с.
10. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М. : Гнозис, 2004. 390 с.
11. Мамардашвили М.К. Беседы о мышлении. СПб. : Азбука, 2019. 480 с.
12. Толстая Т.Н. Легкие миры. М. : АСТ, 2014. 477 с.
13. Лихачев Д.С. «Небрежение словом» у Достоевского // Достоевский : материалы и исследования. Л. : Наука, 1976. Т. 2. С. 30-41.
14. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М. : Эксмо, 2017. 640 с.
15. Аннушкин В.И. Что такое филология? // Русская речь. 2012. № 5. С. 39-47.
16. Шехтман Н.А. Понимание речевого произведения и гипертекст : монография. 2-е изд., испр. и доп. Самара : СГСПУ, 2018. 166 с.
17. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб. : Искусство-СПБ, 2004. 704 с.
18. Борисова Е.Б. Художественный образ в параллельных текстах: Опыт общефилологического анализа. Самара : СГСПУ, 2018. 248 с.
19. Сепир Э. Избранные работы по языкознанию и культурологии : пер. с англ. М. : Прогресс : Универс, 1993. 656 с.
20. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М. : Наука, 1981. 140 с.
