CC BY
83
А.С. Сваровская
«ТРЕТЬЯ ЖИЗНЬ» ГАЙТО ГАЗДАНОВА (БАБИЧЕВА Ю.В. ГАЙТО ГАЗДАНОВ И ТВОРЧЕСКИЕ ИСКАНИЯ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА.
ВОЛОГДА: РУСЬ, 2002. 86 С.)
Томский государственный университет
Изучение культуры, литературы русского зарубежья приобрело за последние годы внушительные масштабы. В их освоении можно видеть и экстенсивные тенденции - в научный оборот вводятся все новые или малоизвестные факты литературной жизни русской диаспоры, и интенсивные углубляется осмысление тех или иных уже замеченных эстетических тенденций, явлений литературного процесса.
Фигура Г. Газданова - из первого ряда литературы первой волны русской эмиграции; об интересе к его наследию свидетельствует целый ряд статей, монографий, диссертаций, появившихся в последнее десятилетие века минувшего и в начале нынешнего. Эти работы демонстрируют различные подходы и цели, долженствующие, по замыслу исследователей, приблизить нас к адекватному прочтению газдановской прозы. Одни усматривают экзистенциальную направленность его творчества, другие наряду с экзистенциальной составляющей эстетического сознания художника выделяют романтическую и мистическую доминанты, третьи, как, например, автор одной из последних диссертаций по творчеству Газданова, В. Боярский, делают акцент на мотивном и интертекстуальном анализе.
В 2002 г. появилось учебное пособие Ю.В. Бабичевой, посвященное творчеству Г. Газданова, которое вернее было бы рассматривать как монографию. Профессор Вологодского университета Ю.В. Бабичева не нуждается в особом представлении: ее многочисленные монографии, статьи, рецензии занимают достойное место в отечественном литературоведении. Диапазон тем ее филологических исследований необычайно широк: проблемы теории жанра, классическая литература (Н.А. Некрасов, А.Н. Островский), феномен «новой драмы» начала XX в., драматургия М. Булгакова и многое-многое другое. Появление книги о Г Газданове кажется, на первый взгляд, несколько необычным: казалось бы, предыдущие работы не предвещали особого интереса именно к этому писателю. Но по мере чтения монографии открывается закономерность и органичность такого труда в сознании ученого, осмысляющего то или иное явление историко-литературного процесса в широком культурном контексте. Такая исходная позиция заявлена уже во введении. Автор задает вектор рассмотрения творческой индивидуальности Г. Газда-нова на пересечении различных эстетических тенденций, прежде всего - в русле обновления русского реализма на рубеже XIX-XX вв.
Прежде чем говорить о содержании работы, представляется необходимым обратить внимание на эпиграфы, предваряющие все три главы книги. Содержание цитируемых отрывков из Ф.И. Тютчева, Б.Л. Пастернака, И.А. Бунина, Агаты Кристи в свернутом виде содержит то, о чем пойдет речь в главах. Представляется, что эпиграфы несут и идею непрекращающейся переклички художников разных эпох и стран, вечного диалога о человеческой природе, загадке гения, смысле жизни. Позволим предположить, что эпиграфы выбраны и в соответствии с какими-то человеческими и филологическими пристрастиями автора.
Первая глава носит название «Автобиографическая “трилогия” Гайто Газданова и “неореализм”». Предметом рассмотрения становятся романы «Вечер у Клэр», «Призрак Александра Вольфа», «Возвращение Будды», концептуально осмысляемые как своеобразная трилогия, части которой обнаруживает Ю.В. Бабичева, объединяются уже сознанием ге-роя-повествователя, в котором без труда узнается реально-биографический автор, русский юноша, оказавшийся в эмиграции в результате исторических катастроф начала XX в. Этот устойчивый тип героя обусловливает и особый характер автобиографизма газдановской прозы, и сюжетное сходство произведений, отстоящих друг от друга по времени создания на целые десятилетия, и, наконец, своеобразие индивидуального творческого метода писателя. Последний определяется сначала в самом общем виде как «антиинтеллектуальный», затем уточняется как сопоставимый с творчеством «феноменологического» типа (И.А. Бунина, Б.Д. Пастернака,
В.В. Набокова), в котором жанрообразующим фактором становится неразрывное сцепление объекта и субъекта, в котором реальность (бытовая, социально-историческая) невозможна вне воспринимающего его сознания, опирающегося в своих построениях на память как особый инструмент воссоздания прошлого в форме непосредственно происходящего «здесь и теперь». Генезис этой жанровой формы Ю.В. Бабичева справедливо обнаруживает в эстетических тенденциях, которые латентно присутствовали в классическом реализме и подспудно подготавливали «неореалистическое» качество прозы (и не только прозы, но и драматургии) XX в. В аргументации автора нет исследовательского произвола. Ученый выстраивает убедительную систему до-
Вестник ТГПУ 2004. Выпуск 3 (40). Серия: ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ (ФИЛОЛОГИЯ)
казательств, делая экскурс в литературный процесс XIX - начала XX вв. и опираясь как на собственно литературные факты, так и на движение литературно-критической мысли. Эстетическое сознание XIX-XX вв. оформляло сущность глубинных изменений реалистической поэтики определениями «неореализм», «метареализм»; иногда употреблялось определение «промежуточная эстетическая природа». В любом случае под этим виделся мощный процесс субъективизации, лиризации повествования, изменения статуса реальности, утрачивающей внеположное по отношению к субъекту значение и становящейся - при сохранении бытового правдоподобия - предметом мифологизации.
Мысль ученого свободно перемещается от концептуализации разнородных наблюдений к истолкованию тех или иных мельчайших сегментов текста. Обратимся еще раз к жанру рецензируемого труда; если рассматривать его как учебное пособие, то только в силу того, что Ю.В. Бабичева преподает уроки филологического внимания, умения вчитываться в текст, отчетливости формулирования своих наблюдений и обобщений такого уровня, какого можно только пожелать молодому поколению ученых. Полемика с авторами неточных, с ее точки зрения, интерпретаций газдановских произведений подкрепляется всеми доступными средствами: не только разумеющимся, тонким анализом текста, но обращением к другим редакциям, архивным источникам и т.д.
Наиболее продуктивным нам представляется рассмотрение романного корпуса Г Г азданова в единстве с некоторыми его рассказами. Так, роман «Вечер у Клэр» провоцирует обращение к рассказу «Третья жизнь», воспринимаемому как своеобразный пролог ко всем трем романам. Газдановская художественная формула «третьей жизни» - движения души к самосознанию человека-творца - полагается автором монографии ключом ко всей романной трилогии. В работе выдержаны единые исходные посылки, позволяющие автору доказать типологическую общность избранных произведений. Анализ хронотопа, «зазора» между фабулой (она может быть классически детективной) и сюжетом, неизбежно обретающим лирически-субъективное течение, повествования приводит к выводу о важности для сознания героя рассказчика моментов взаимопревращения «очевидного мира» и сферы рефлексии, подсознания. Не ограничиваясь тремя романами, автор завершает первую главу обращением к «эпилоговому» по отношению к ним роману «Эвелина и ее друзья», в котором обозначена драма художника, утратившего творческий дар и пытающегося вновь обрести «третью жизнь». В финале главы уточняется газдановская концепция творчества, вдохновения, слова, делается вывод о близости «магического» реализма Газданова модернистской эстетике: «Процесс творчества - магический акт, во
время которого потоки сознания и бессознательных впечатлений превращаются в образные ряды. Результатом этого акта возникает новая реальность, которая сильнее “очевидной” уже потому, что, став литературным текстом, попадает в память культуры и не исчезает в обвалах небытия вместе с жизнью творящего и его земным временем» (с. 28-29). Газдановский неореализм в осмыслении автора работы оказывается соприродным не только русской литературе начала XX в., но и словесности последующих десятилетий, когда в европейской литературе (и в литературе русского зарубежья) на новом историческом повороте остро переживались вопросы о смысле писательского труда, диалоге с новым читателем, роли культурной традиции.
Если романистика Г Г азданова уже была предметом изучения, то его прозе повезло гораздо меньше. Эту часть литературного наследия почти не удостоили исследовательским вниманием. Тем не менее были предложены некоторые принципы систематизации малых жанров. Ю.В. Бабичева предельно корректно по отношению к коллегам по цеху отмечает среди прочих хронологический подход (С. Кабало-ти), жанрово-тематический (Л. Сыроватко), соотнесение жанрово-стилевых форм малой прозы с мистической, романтической и экзистенциальной доминантами творческого сознания художника (Ю. Матвеева). Автор рецензируемого труда предлагает осмыслять рассказы в тесном соприкосновении их с романными коллизиями, мотивами, системами персонажей. Собственно, различные варианты таковых связей уже были продемонстрированы в первой главе. Можно констатировать в этом смысле прочную композиционную логику взаиморасположения глав всей работы. Во второй главе - «Малая проза Гай-то Газданова в контексте истории русской “новой прозы”» - конкретизируются варианты связей между рассказом «Фонари» и романом «Возвращение Будды», рассказом «Счастье» и романом «Призрак Александра Вольфа», рассказом «Товарищ Брак» и романом «История одного путешествия».
Одни рассказы, утверждает автор, могут соотноситься с большой повествовательной формой как ее предварительные «заготовки», другие - как «комментарии», проверка уже реализованных романных идей, третьи - как «автореминисценции», отсылающие к практике символистской прозы. Такие типы связей, делает вывод Ю.В. Бабичева, сообщают произведениям Газданова качество метапрозы, т.е. рефлексии над процессом создания собственных текстов. Ю.В. Бабичева и здесь не ограничивается поставленными задачами, она расширяет пространство наблюдений над рассказами, но уже с точки зрения их автономной от романов межтекстовой целостности. Жанровая природа малой прозы, как показывает автор, становится у Газданова формой времени - фрагментарного, осколочного, дискретного.
«Внутренний» сюжет многих рассказов складывается как диалог героя-рассказчика с собственной памятью, выхватывающей из прошлого картины разных периодов жизни: детства в России, дорог Гражданской войны, эпизодов эмигрантской судьбы. Каждый рассказ оказывается одним из звеньев общей цепи человеческой жизни, которая пролегает опять-таки не столько в координатах историко-географических, сколько в пространстве памяти и творческого воображения. Топосы Константинополя, Парижа, Бомбея остаются источниками прихотливых ассоциаций, возникающих в сознании субъекта речи. Это сознание вбирает в себя судьбы других людей и открыто для диалога с иными версиями жизни. Но это не означает, как показывает автор книги, утраты «эгоцентрического» взгляда на мир, хотя и через призму других точек зрения. Воссоздание «психобиографии» автора-повествователя остается главной темой рассказов. Особое место во второй главе занимает анализ наиболее репрезентативных, по мысли исследователя, рассказов, относящихся к тридцатым годам, - «Великий музыкант», «Водопад», «Третья жизнь». Они воспринимаются как своего рода трилогия, части которой объединены проблемно-тематическими и образно-поэтическими признаками. Речь вновь идет о проблеме адекватного воплощения художника в творческом акте, о состоятельности «творимой легенды» в столкновении с грубой бытовой повседневностью. Каждый из этих рассказов реализует такие метафоры творческого акта, как «ночная жизнь», «водопад» и «последнее знание». Вторичное обращение к рассказу «Третья жизнь» не ведет к са-моповторению.
На новом витке размышлений о поэтике образа героя-творца Ю.В. Бабичева углубляет семантику данного образа включением его в контекст споров писателей и критиков о явлении «новой прозы», отстаивающей приоритет внутреннего опыта художника по отношению ко всякой иной форме реальности. Малая проза Г. Газданова открывается во второй главе как страстный эстетический аргумент в защиту уникального «Я», способного преодолеть творческим усилием разорванность окружающего мира. Ценность такого «Я» в том, что оно остается средоточием культурной памяти, помогающей подняться от единичного факта к универсуму мировой культуры. Ю.В. Бабичева отчетливо формулирует еще один принцип систематизации рассказов: «Круг чтения (и шире - восприятия иных видов искусства) как способ характеристики душевной жизни героя-повест-вователя» (с. 41). Этот подход в силу ограниченности объема учебного пособия не обрел детального воплощения, но заявлен очень точно и проблематизирован в русле сквозных в прозе Г. Газданова споров о месте и роли культуры в судьбе поколения, изъятого из привычного культурного пространства и брошенного в пространство чужого языка и чужой менталь-
ности. Хочется согласиться с суждениями Ю.В. Бабичевой о том, что в контексте «новой прозы» рассказы Газданова актуализируют проблему подлинного и ошибочного воплощения (самореализации) человека и в границах исторического времени, и в сфере всечеловеческой культуры.
Третья глава книги - «Роман Гайто Газданова “Ночные дороги” на фоне истории “нового романа”» -органично завершает размышления ученого о поэтике больших и малых повествовательных форм. Ю.В. Бабичева, отталкиваясь от критической полемики 1910-х гг. по поводу модификаций романного жанра, заявивших о себе в русской литературе, разводит определение «новый роман» с жанровым движением XX в. во французской литературе, получившим такое же название. Оговаривая условность понятия «новый роман», исследователь далее, с опорой на предшественников (среди них - и О. Мандельштам с его статьей 1922 г. «Конец романа», и современные литературоведы), «подбирается» к роману «Ночные дороги» со стороны явственно новых примет романного жанра. В нем, по мысли автора, сталкиваются две реальности, претендующие на подлинность: многообразные судьбы людей, встретившихся на пути героя повествователя, и метафизика его подсознания. Первая реальность, куда с неизбежностью оказывается включена и покинутая Россия, мифологизируется и призвана стать материалом для создания «подлинной» реальности текста. Скрупулезно проанализированная система персонажей и сюжетные особенности позволяют автору увидеть непохожесть «Ночных дорог» на другие романы Г Газдано-ва, несмотря на сохранение темы творческого дара как основы духовного существования человека. Непохожесть видится в трагическом понимании Г. Газ-дановым абсурда (но и власти над человеком) социально-исторического бытия, низвергающего человека в бездну первобытных инстинктов и пороков; в экзистенциальном мужестве газдановского героя-про-тагониста, отказавшегося от ностальгически-утеши-тельных иллюзий о прошлом.
Книга Ю.В. Бабичевой лишена графически и композиционно оформленного заключения, но, думается, логика размышления автора позволяет пропустить эту, привычно ожидаемую часть. Обширный список библиографии, включающий и защищенные по творчеству Г. Газданова диссертации, облегчает поиск научно-критических источников для тех, кто занимается творчеством этого художника.
Сложно судить, насколько знакомство с работой Ю.В. Бабичевой способно пополнить ряды членов «Общества друзей Гайто Газданова», но, несомненно, она - глубокая, интересная, написанная увлеченно, страстно, стилистически изящно - подвигнет многих, особенно молодых филологов к постижению интереснейшей фигуры литературы русского зарубежья.
