CC BY
39
А.В. ГОРДОН1. ТРАНСГРАНИЧНАЯ МИГРАЦИЯ И ОБРАЗОВАНИЕ ДИАСПОР : КИТАЙЦЫ ВО ФРАНЦИИ.
Аннотация. Предпосылки и этапы образования современной китайской диаспоры во Франции рассматриваются как часть общемирового процесса развития трансграничной миграции и перехода ее в новое качество - образование диаспор. Характеризуются связи диаспоры с Китаем и их восприятие во французском обществе. Подчеркивается двойственность отношения к Китаю во Франции: страх перед его внешнеэкономической экспансией, с одной стороны, и оценка перспектив экономических связей - с другой. Анализируются состав и особенности китайской диаспоры. Выявляются предпосылки деловой успешности китайцев, констатируется противоречивое отношение к ней во французском обществе: «образцовое меньшинство (mоdel minority)» в общественном мнении и «расизм ресентимента» в «коллективном бессознательном».
Ключевые слова: диаспороведение; трансграничная миграция; китайская диаспора; иммиграция во Франции; образцовое меньшинство; ресентимент.
A.V. GORDON. Transmigration and formation of the diasporas : chínese in France. DOI: 10.31249/rva/2021.02.02
1 Гордон Александр Владимирович, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН.
В статье используется досье, составленное сотрудницей Отдела глобальных проблем ИНИОН Екатериной Ушковой. Ставшие исходной базой для настоящего исследования материалы досье были расширены наблюдениями и результатами полевых исследований, проведенных заведующей Отделом глобальных проблем Наталией Лапиной. Кроме того, Н. Лапина и Е. Ушкова взяли на себя труд ознакомиться с первоначальным текстом, высказав ценные замечания.
Abstract. The prerequisites and stages of formation of the modern Chinese diaspora in France are considered as part of the global process of development of cross-border migration and its transition to a new quality - the formation of diasporas. The ties of diaspora with China and their perception in the French society are characterized. The dual attitude towards China in France is emphasized: fear of its foreign economic expansion, on the one hand, and assessment of the prospects of economic relations, on the other hand. The composition and characteristics of the Chinese diaspora are analyzed. The prerequisites for the business success of the Chinese are revealed, and contradictory attitudes to them in French society are stated: «a model minority (mêdel minority)» in public opinion and «racism of resentment» in the «collective unconscious».
Keywords: diasporas studies; transmigration; Chinese diaspora; immigration in France; model minority; ressentiment.
Для цитирования: Гордон А.В. Трансграничная миграция и образование диаспор : китайцы во Франции // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 9 : Востоковедение и африканистика. - 2021. - № 2. - С. 26-56. DOI: 10.31249/rva/2021.02.02
От трансграничной миграции к диаспорам
Наиболее значительным явлением современной глобализации в ее человеческом измерении предстает трансграничная миграция, происходящая в таких масштабах, что напоминает великое переселение народов первых веков нашей эры. О далеком прошлом напоминает и образование устойчивых поселений иммигрантов вне исторической родины. Понятие диаспоры, отождествлявшееся еще не столь давно с одним народом Востока - евреями, ныне применяется к многочисленным выходцам из Азии, Африки, Латинской Америки во главе с самыми населенными странами мира Китаем и Индией.
Впечатляет мировая динамика трансграничной иммиграции: за последние десятилетия численность иммигрантов утроилась. Если в 1960 г. вне страны своего рождения проживало 75,5 млн, в 2000 г. - 176,6 млн, то в конце 2009 г., по данным ООН, - 213,9 млн человек. Но главное - иммиграция перешла в новое качество, и это явление закономерно сделалось предметом специального изуче-
ния, породив особое направление социально-гуманитарного знания, получившее соответствующее название «диаспороведение».
Мультидисциплинарность направления отчетливо проявляется в многоаспектности самого понятия. Не входя в текущую дискуссию, я предпочитаю в своей статье ограничиться теми критериями диаспоры, что предложила Ким Батлер (Университет Рат-герса, США): расселение этноса за пределы исторической родины («рассеяние»)1, связь с ней (реальная или воображаемая), осознание коллективной идентичности, существование на протяжении как минимум двух поколений [10, с. 192].
Пристальное внимание исследователей, констатировала Т.С. Кондратьева (ИНИОН РАН), явление диаспор начало привлекать с конца 1970-х годов. А по-настоящему широкий размах тематика обрела с 1990-х годов, когда диаспоры стали приобретать черты устойчивых «транснациональных сообществ» [2]. По подсчету профессора Калифорнийского университета Р. Брубейкера, в 1970-х годов в диссертациях понятие «диаспора» появлялось среди ключевых слов 1-2 раза в год, в 1980-х - 13 раз, в 2001 г. - уже 130 раз. Интерес к этой тематике распространился на бумажные и электронные средства массовой информации (поисковик Google содержит более миллиона отсылок к слову «диаспора») [9, c. 1].
Между тем в методологическом отношении становление новой отрасли знания, несмотря на «океан литературы» [4], по оценке одного из исследователей, выглядит весьма проблематично. Проблема диаспор остается в междисциплинарной зоне. Для востоковедов (китаистов, индологов, арабистов) соответствующие диаспоры на Западе - «западоведение», которое требует основательного знания истории и современного положения стран, принимающих диаспоры. А американистам, англоведам или франко-ведам не хватает знания языка и культуры восточных народов.
Сказывается и замкнутость диаспор, трудность проведения полевых исследований в этой среде для «инородца»2. Отчасти ла-
1 Сам термин «диаспора» происходит от греческого «рассеяние (расселение)», буквально - «осеменение» (ср. русское споры растений).
2 Характерно обращение психоаналитиков к социологу китайского происхождения: «Помогите нам понять ваших китайцев» (Wang Simeng. «Aidez-nous à comprendre vos Chinois!»: Conditions de possibilités de la légitimation du sociologue en milieu psychiatrique // Genèses. - 2016. - N 105. - P. 141-156).
куну заполняют работы ученых восточного происхождения, однако среди них замечается вполне понятное тяготение к эмоционально-негативному освещению положения диаспор (дискриминация, унижения, психические расстройства и т.п.).
В целом социально-антропологический («этнографический» в России) подход к изучению диаспор преобладает, что закономерно. Однако он чреват «эссенциализацией» проблемы, сведением ее к архетипическим характеристикам народа диаспоры в соотнесении их с так называемыми европейскими ценностями, тоже предстающими нередко в стандартном и лишенном исторической динамики наборе.
Альтернативой «антропологизации» проблемы диаспор выступает ее политизация. И здесь, на мой взгляд, таится еще больше подводных камней. Особенно, когда политизация принимает популярную геополитическую направленность. На первый план выходит место диаспор на политической карте мира, их значение в сфере влияния тех или иных великих держав. В таком случае одни ангажированные авторы отводят диаспорам роль «пятой колонны», другие отчаянно выявляют их стремление воссоединиться с «матерью-родиной» в рамках того или иного трансграничного «мира».
Недостаток подходов к изучению диаспор видится мне в отрыве от истории трансграничной миграции и национально-государственной политики интеграции, утвердившейся в различных европейских странах. А именно это дает, как представляется, необходимую стереоскопичность и сбалансированность оценок, избавляя, в частности, от модного апокалиптического видения текущей ситуации.
Исторический опыт такой мультикультурной страны, как Франция, несомненно, представляет большой научный интерес, позволяя выявить предпосылки формирования диаспор и понять, как их типологические черты выразились в особенностях взаимодействия с французским государством и обществом.
Иммиграция во Франции - эмиграция из Китая
В отличие от большинства европейских стран, систематически выталкивавших свое население за рубеж, Франция в новейшей
истории предстает страной перманентной иммиграции. Объяснение тому - крестьянская природа страны. Начиная с XVIII в. французская деревня достигла практически современного уровня контроля над рождаемостью, так что естественный прирост населения сделался минимальным. Некоторые выдающиеся представители третьего «поколения» так называемой школы «Анналов» (Э. Ле Руа Ладюри, П. Губер) усматривают в этом демографическом кризисе проявление «закона Мальтуса»1. Создается впечатление, что классик политэкономии в этом случае был прав. Следует добавить, что открытый им закон действовал благодаря игнорируемой учеными последователями Мальтуса целеустремленности самих крестьян.
Зато вяло действовал «закон первоначального накопления», открытый Марксом применительно к истории Англии. В противоположность географическому и историческому «визави» Франция избежала катастрофического «исхода» крестьян в города. Лишь в начале ХХ в. городское население стало превышать деревенское. А это означало, что дешевой рабочей силы для «промышленной революции», форсированно проведенной по ту сторону Ла-Манша и превратившей Англию в «мастерскую мира», во Франции не хватало.
Потребности индустриализации обусловили поступательное наращивание иностранной иммиграции. Действовал и военно-политический фактор. Со второй половины XIX в. основным стратегическим противником Франции сделалась Германия, население которой росло опережающими темпами. Именно после поражения во Франко-прусской войне 1870-1871 гг., и это не случайное совпадение, власти страны взяли курс на поощрение массовой иммиграции. Вторая ее волна была вызвана тоже войной с Германией: после страшной человеческой мясорубки 1914-1918 гг. в притоке рабочих рук нуждалась не только городская сфера, но и деревня2.
1 Напомню, «закон Мальтуса» операбелен для аграрных обществ, где, по Мальтусу, он действует автоматически: растет население и за известным пределом продуктивности земли при традиционной агротехнике начинаются голод и эпидемии, срезающие «избыток».
2 Демографические последствия Первой мировой войны для Франции и французской деревни были поистине сокрушительными. На окраине большой французской деревни в Шампани видел обелиск с фамилиями нескольких сотен
В этническом отношении в первых двух волнах иммиграции преобладали выходцы из европейских стран, преимущественно Испании и Италии. Третья волна иммиграции началась после Второй мировой войны и была обусловлена потребностями послевоенной реконструкции. В эти годы в основном сохранялся европейский состав иммиграции, во Францию ехали итальянцы, испанцы, португальцы, поляки, бельгийцы.
С окончанием Алжирской войны (1962) началась массовая иммиграция из стран Магриба. Дешевая и малоквалифицированная рабочая сила в больших количествах потребовалась для экономического подъема в годы «славного тридцатилетия» (19501970-е). Совпавшая с ликвидацией французской колониальной им-перии1, четвертая волна иммиграции радикально изменила этнокультурный состав мигрируюшего населения, что обернулось серьезными последствиями для государственно-политической и культурной стабильности Франции.
Подчеркнем при этом, что проблема интеграции мигрант-ских сообществ существовала во все времена. Собственно, Франция с ней масштабно столкнулась, когда волну иммиграции представляли европейские народы, близкие к французам в лингвистическом (романская языковая группа) и конфессиональном отношении (католицизм). Именно тогда курс на ассимиляцию, отличавший государственную политику интеграции, встретился с формированием культуры многообразия (diversité). Последнее явление гораздо менее изучено и известно, между тем в истории страны неизменно сталкивались противоположные тенденции [1, с. 300-353].
Достоен серьезного внимания политологов, обычно игнорирующих исторический подтекст, тот факт, что исходная кельто-германо-романская мультикультурность Франции поддерживалась на протяжении веков, несмотря на поступательную централиза-
местных жителей, погибших в той войне, которую во Франции до сих пор называют Великой. Для сравнения фамилии погибших во Второй мировой войне исчислялись несколькими десятками. Характерно, что среди современных жителей этой деревни заметны были потомки выходцев из Бельгии, перебравшихся во Францию после войны 1914-1918 гг.
1 1960 год принес независимость всем французским колониям в Экваториальной Африке и был назван «годом Африки».
цию, нередко превращавшуюся в жесточайшую унитаризацию: от крестового похода против альбигойцев до лаицизма Третьей республики. Население различных исторических областей (Бретань, Нормандия, Фландрия, Эльзас, Прованс, Лангедок, Гасконь, Корсика) выдержало унитаристскую политику и королевского абсолютизма, и революционного республиканизма, сохранив в той или иной мере этнокультурное своеобразие.
Исторически случилось, что начало массовой иммиграции во Франции совпало с превращением Китая в страну массовой эмиграции. В середине XIX в. Поднебесную поразил тяжелейший макросоциальный кризис: Опиумные войны, Тайпинское восстание, экологическая катастрофа на Xуанхэ. Под влиянием кризиса изменилась государственная иммиграционная политика. Императорским декретом 1893 г. китайцам было разрешено выезжать за рубеж, за уехавшими закреплялся легальный статус цяо-quiao («живущие за рубежом»), им не угрожало преследование по возвращении на родину. Этим воспользовались крестьяне, жертвы кризиса, движение которых за рубеж было облегчено открытием для европейской торговли (вследствие поражения в Опиумных войнах) ряда портов. Через них проследовало в 1850-1920-х годах 8 млн человек [24, с. 5]. Кули - такое название закрепилось за ними в истории - работали на плантациях в колониях европейских стран, исключительно проявили себя в железнодорожном строительстве по обе стороны Тихого океана (в Сибири и Калифорнии), построили и Мурманскую железную дорогу во время Первой мировой войны.
Возникновение и состав китайской диаспоры во Франции
Xотя образование китайской диаспоры во Франции видится делом недавнего прошлого, а именно последних десятилетий XX в., присутствие многочисленного китайского населения - явление для страны отнюдь не новое. В годы Первой мировой войны во Франции оказалось 140 тыс. законтрактованных китайских рабочих, восполнивших критическую нехватку рабочей силы на военных заводах и в восстановлении разрушенной военными действиями инфраструктуры [12, с. 35]. Известно, что часть этого контингента осталась во Франции и после окончания войны, и,
если воспользоваться китайской метафорой, «семя дракона» стало прорастать на благодатной французской земле.
Численность китайцев в стране в 1936 г., по оценке МВД Франции, чуть превышала 4 тыс. человек (4029), официальная китайская статистика того времени свидетельствует о 17 тыс. [20, с. 156]. Заметны были, отмечает Лив Юй-сон, краснодеревщики из Сент-Антуанского предместья, торговцы-разносчики, женщины-педикюрши. А еще в межвоенный период Франция сделалась кузницей кадров афро-азиатской интеллигенции, в том числе радикального направления. Образование во Франции получили многолетний премьер КНР Чжоу Эньлай, архитектор нынешних китайских реформ Дэн Сяопин, вождь вьетнамской революции Хо Ши Мин. Первый президент Китайской республики Сунь Ятсен отмечал, что зарубежные китайцы сыграли ведущую роль в Синь-хайской революции 1911 г., упразднившей тысячелетнее императорское правление. Влиятельная ассоциация китайцев, получивших образование за рубежом, имеет французское отделение1. Китайское студенчество образовало определенную прослойку зарождавшейся диаспоры.
Ее закрепление совпадает по времени с четвертой волной массовой иммиграции во Францию, и опосредованно оно связано с ликвидацией колониальной империи. Не случайно китайскую диаспору именуют «азиатской», включая в последнюю выходцев из бывшего Французского Индокитая, в первую очередь, вьетнам-цев2. Однако отношения к созданию рынка дешевой рабочей силы для промышленного подъема Франции это явление не имело.
Решающую роль сыграла либерализация трансграничной миграции в рамках политики «реформ и открытости». В 1986 г. в КНР был получен первый паспорт для выезда за рубеж в частных целях, а в 2007 г. был принят закон о праве каждого жителя Под-
1 Ассоциация благодаря поддержке влиятельных лиц партийной иерархии выдержала период внешнеполитической изоляции КНР и воинствующую ксенофобию маоистского времени. В 2001 г. мне довелось посетить в Пекине особняк дворцового типа, занимаемый этой Ассоциацией, и побеседовать с руководителями французского отделения.
2 В наименовании есть соображение «политкорректности»: поскольку республиканская политическая мораль микширует этноконфессиональные различия, географическая демаркация представляется предпочтительней.
небесной иметь паспорт (впрочем, в последнее время такое право ограничивается условиями «социального кредита», требующими от индивида лояльного поведения и качеств, кои соответствуют официальному кодексу морали [14]).
Если исходить из типологии Р. Коэна (британский социолог, профессор Университета Уорвик), образовывая более или менее устойчивые общности, трансграничная миграция китайцев исторически выступала во всех «амплуа»: «диаспора-жертва» (к которым он относил еврейскую, африканские, армянскую, палестинскую), трудовая диаспора (для Коэна индийская), имперская (британская, французская, испанская, португальская) [2].
Китайскую Коэн считал «торговой», и можно отчасти согласиться с этим наименованием, как в современном глобальном масштабе, так и по отношению к тому сообществу, что обосновалось сейчас во Франции. Не следует, однако, отказываться от определения «трудовая», поскольку ремесленное производство обычно сопутствует магазинам. Стоит еще добавить - предпринимательская. Особенно это заметно у новых поколений, которые эмигрировали отнюдь не ради пропитания (эта проблема в современном Китае в целом решена), а в стремлении к более высокому качеству жизни [4; 8].
Xотя мигранты из Китая всё больше ориентируются на западные страны, традиционный ареал Юго-Восточной Азии1 (Таиланд, Малайзия, Индонезия, Филиппины), по экспертным оценкам 2010 г., сосредоточивает не менее трех четвертей всей китайской диаспоры, порядка 30 млн. В США и Канаде - 15% (5 млн), а в Европе по тем же оценкам лишь 6% (2, 3-2,8 млн) [там же, с. 8], самое крупное сообщество из которых прижилось во Франции.
Современную китайскую диаспору с капиталом, оцениваемым в 1500 млрд долл., высокопарно именуют «четвертой экономикой мира» (после США, КНР, Японии), подчеркивая ее выдающуюся роль в промышленном подъеме Китая. Xотя решающим при этом был вклад промышленников из Тайваня и финансистов Гонконга, коих я бы не стал относить к трансграничной миграции,
1 Азиатское направление трансграничной миграции воспроизводится и в последнее время. По сведениям Бяо Сяна, 60% неквалифицированной рабочей силы, мигрирующей из Китая, направляется в Японию, Южную Корею и Сингапур [8, с. 30]).
значение мировой китайской диаспоры для самого Китая и ее влиятельность, прежде всего в странах Юго-Восточной Азии (Индонезия, Таиланд, Малайзия, Филиппины), нельзя недооценивать.
Современные иммигранты из Китая повсеместно концентрируются преимущественно в крупных, нередко центральных городах: во Франции это Париж и Парижский район, Лион, Марсель. При этом отмечается их компактное проживание в отдельных кварталах, так называемых «чайнатаунах». В настоящее время в полусотне крупнейших городов мира есть такие районы.
Мотивы их образования могут быть различными, однако, если иметь в виду западные города, то это отнюдь не гетто, в которые загоняли евреев в средневековой Европе, и не резервации для индейцев в США. Выделяются они среди zones urbaines sensible (ZUS), букв. «чувствительных» (или «уязвимых») кварталов1, в которых во Франции преобладают выходцы из стран Магриба и Тропической Африки. На первый план как фактор взаимного притяжения выходят производственные связи, трудовая кооперация в том или ином «этническом бизнесе», а также, разумеется, национальная специфика общественного питания и сферы услуг в целом.
Немаловажны и потребности культурной идентификации. Она имеет прежде всего информационное значение: иероглифические вывески при слабом знании французского языка и различии диалектов у выходцев из различных регионов Китая облегчают пространственную ориентацию. А большие красные фонари, узорчатая графика надписей, порталы входов символизируют духовную связь с исторической родиной. Это нечто вроде ее зрительного замещения, аналогичное конфессиональным храмам с их специфическим интерьером и облачением священников - своего рода малая родина («lieux d'origine de substitution», по Эмманюэлю Ма Муну [22]).
Социопрофессиональный состав диаспоры в течение ХХ в. радикально дифференцировался. Абсолютное преобладание «пролетарских профессий», людей малоквалифицированного наемного труда, к которому, видимо, можно отнести и значительную часть ремесленников (тех, что марксисты называли «ремесленным про-
1 Из-за одиозности термина среди обитателей этих кварталов муниципальные власти предпочитают заменять его термином «сложные районы».
35
летариатом»), к концу ХХ в. сменилось, по заключению Ван Симэн (CNRS), возрастанием доли торговцев-собственников, появлением прослойки оптовиков и финансистов, а также лиц «либеральных профессий» [см. 27].
Ван Симэн обращает внимание на симптоматичное увеличение женщин среди новых мигрантов, с 10 до 30% (сейчас больше половины [19]), как свидетельство изменения, во-первых, характера труда мигрантов, во-вторых, их семейного статуса, а соответственно, и коэффициента оседлости. Одиноких мужчин, приехавших подзаработать, чтобы улучшить материальное положение остающихся на родине семей, сменяют полноценные семьи с детьми, рассчитывающие на полное обустройство во Франции [см.: 27]. «Временная трудовая миграция» сменилась «постоянным поселением (peuplement definitive)», по формулировке Полин Руийон (Университет Париж 1, Пантеон-Сорбонна) [24, с. 11].
Незначительное в масштабах мировой китайской диаспоры и значительно уступающее арабо-мусульманской общине Франции китайское сообщество тем не менее образует заметное этническое меньшинство. В последних оценках - к которым приходится прибегать, поскольку во Франции не допускается этническая статистика - чаще всего приводятся цифры 600-800 тыс. как численность китайцев, обосновавшихся во Франции.
Структура этого сообщества крайне разнородна. При сохранении общих этнокультурных характеристик, а также чувства солидарности и в известной мере духа взаимопомощи выделяются несколько общин. В Париже, где вместе с пригородами проживает большинство китайских иммигрантов, эти общины отчетливо различаются территориальным размещением заодно с профессиональной специализацией. Примечательно различие степени ассимиляции и характера интеграционной мотивации.
В конце 1970-х - начале 1980-х годов возник «чайнатаун» в XIII округе Парижа. Его образовали иммигранты из Индокитая, преимущественно Южного Вьетнама, так называемые boat-people, поскольку эти люди бежали за рубеж морским путем, на рыбацких лодках. Фактором исхода стали преследования, начавшиеся после распространения режима Демократической Республики Вьетнам на южную часть страны (1975), где пребывало китайское мень-
шинство1, а также геноцид, устроенный «красными кхмерами» в Камбодже (1977). Вначале имущество китайцев, которые сосредоточивали в своих руках торговлю, банковское дело и значительную часть промышленного производства, подвергли национализации. А с началом военных действий между КНР и ДРВ (1979) китайскому меньшинству стало угрожать интернирование. Этот момент и стал кульминацией «исхода.
Десятки тысяч семей с детьми попытались добраться до Гонконга и стран Юго-Восточной Азии, многие стали жертвами пиратов, болезней или стихии (по оценкам ООН больше 200 тыс.)2. Вслед за демографической катастрофой возник международный гуманитарный кризис: поскольку Индонезия, Малайзия и другие азиатские страны не захотели приютить беженцев, отправив значительную часть назад во Вьетнам, заботу о них взяли на себя страны Запада.
Во Франции то, что получило название crise des boat-peopk, создало необыкновенную общественно-политическую атмосферу. Общественное мнение, которое преимущественно поддерживало борьбу вьетнамских коммунистов против США и их «сателлитов», еще дружнее выступило в поддержку «жертв коммунизма». Объединились левые и правые, социалисты и голлисты. Жан-Поль Сартр и Раймон Арон солидарно призвали президента Валери Жискар д'Эстена открыть границу для беженцев. Пришедший к власти в 1981 г. Франсуа Миттеран довершил дело. При нем иммигранты из Индокитая получили статус политических беженцев, а затем и гражданство, работу, для них были открыты курсы французского языка.
А предоставлению благоустроенного жилья в столице поспособствовало возведение к этому времени в XIII округе 30-этажных башен, выстроенных по инициативе поклонника урбанистиче-
1 Крупнейший во Вьетнаме «чайнатаун» Шолон в Сайгоне до «исхода» насчитывал около полумиллиона человек. По моим наблюдениям 1984 г., он зримо, вполне видимой границей отделялся от остальной части города. К сожалению, из-за категорического запрещения, обусловленного вооруженным конфликтом между КНР и ДРВ, в котором СССР участвовал на стороне последней, я не решился зайти в него.
2 Во Франции, Англии, Австралии, США в память этих жертв были воздвигнуты мемориалы.
ского модернизма президента Жоржа Помпиду. Поскольку парижанам эти «небоскребы» не пришлись по вкусу, жилье в них досталось нахлынувшим в страну мигрантам, более 100 тыс. которых разместили буквально в течение нескольких месяцев [15].
По свидетельствам очевидцев, в том числе россиян, проживавших в XIII округе1, «чайнатаун» здесь внушает чувство безопас-ности2, а его китайские обитатели благожелательны. Специалисты отмечают высокую степень ассимилированности, обусловленную характером иммиграции и колониальным прошлым этой общины3, и как следствие - очевидным настроем на интеграцию во французское общество.
Особенности «индокитайской общины» раскрывает широкомасштабное сравнительное исследование различных этнических меньшинств Франции, проведенное сотрудниками Национального института демографических исследований (INED) в 2010 г. Наряду с «азиатской» диаспорой, которую представляла «индокитайская община», среди респондентов выделялись «европейская» (итальянцы, испанцы, португальцы), «турецкая», «магрибинская» и «африканская» (Сахель и Экваториальная Африка).
«Индокитайцы» отличались наименьшей привязанностью к прошлому, минимумом личных связей, материальных интересов, не интересовались они происходящим на «исторической родине». Минимальным среди них было желание покинуть Францию. Большинство прибывших из Вьетнама, Камбоджи, Лаоса, констатируют авторы исследования, продемонстрировали «подлинный разрыв со страной своего происхождения», что вполне объяснимо
1 Сошлюсь на впечатления переводчика Юлии Гусевой, которая неоднократно проживала в этом парижском «чайнатауне» (XIII округ).
2 По бытовому критерию, можно ли женщинам выходить на ночную прогулку. Симптоматично и расположение в квартале филиалов крупнейших государственных банков КНР. Наиболее объективный показатель благополучного морального климата - отсутствие тревожной статистики, когда в других районах расположения диаспоры преступность проявляла себя серьезными инцидентами.
3 Вспоминается храм на центральной площади Xаноя, уменьшенная копия Собора Парижской Богоматери, французские издания XIX в. на книжных развалах в Сайгоне ^о Ши Мине), совсем как на набережной Сены. Да еще вьетнамка, хозяйка магазина предметов искусства в том же Сайгоне, которая в ответ на мой вопрос с гордостью заявила: «Я - католичка», притронувшись к шейному крестику.
«драматическим характером» их иммиграции как «изгнания» (migration d'exil)» [25, c. 26].
Следует добавить к этому, что «индокитайская община» сложилась в результате двойной трансграничной миграции - изгнанию этих людей из Вьетнама предшествовало переселение во Вьетнам из Чаошаньского района провинции Гуандун в Китае общины Teochews, говорившей на одноименном южнокитайском диалекте, которое началось еще в XIX в. О мобильности и предприимчивости общины говорит заодно ее предшествовавшее перемещение в самом Китае вследствие перенаселенности провинции Чжэцзян, где жили их предки.
В отличие от этнических вьетнамцев вьетнамские китайцы знанием собственно французского при прибытии не могли похвастаться, заметно уступая в этом выходцам из различных областей французской колониальной империи в Африке. Однако это не помешало их достижениям в сфере образования. 48% детей иммигрантов из Индокитая получили диплом о высшем образовании, значительно превзойдя соответствующие показатели большинства других иммигрантских общин, включая европейские: алжирская -20%, Марокко-Тунис - 31, Сахель - 25, Экваториальная Африка -41, Португалия - 28, Испания-Италия - 26%. Превзошли они своими достижениями и коренное население («population majoritaire») - 34% [25, c. 44].
«Индокитайская община», по сообщению Министерства внутренних дел, насчитывает 145 тыс. человек, учитывая только тех, кого Франция официально приняла в 1975-1987 гг. С добавлением иммигрировавших вне этого канала приема численность «индокитайцев» оценивается в 200 тыс. человек. «Индокитайскую общину» явно превосходят иммигранты из Южного Китая, в первооснове уроженцы уезда Вэньчжоу провинции Чжэцзян. Их, по оценкам из англоязычной Википедии, в 2010 г. было 350 тыс. человек. И по контрасту с «индокитайцами» община «вэньчжоусцев» продолжает расти.
В отличие от «индокитайской общины», которую можно назвать «общиной катастрофы» или «диаспорой-жертвой» (по терминологии Р. Коэна), в формировании «вэньчжоуской общины», говоря языком социологии, преобладало «притяжение». Другое принципиальное, связанное с первым отличие - «вэньчжо-
усцы» остаются тесно связанными экономически и демографически (матримониальными отношениями и родственными узами) с родиной предков.
Люди из Вэньчжоу известны в Китае своей предприимчивостью и деловой хваткой, за что их в просторечии именуют «китайскими евреями». Бросается в глаза их вынужденная ограниченностью природных ресурсов в этом горном районе мобильность. В поисках места для своей предпринимательской деятельности они мигрируют в Западную Европу (Италия, Франция, Венгрия), да и в самом Китае заняты аналогичными поисками. Очевидна их склонность образовывать земляческие поселения, даже в современном Пекине они создали нечто вроде своей «деревни». Во Франции они стали селиться еще в межвоенный период. А с началом рыночного преобразования экономики и открытием КНР для эмиграции число «вэньчжоусцев» во Франции стало быстро увеличиваться [29].
«Вэньчжоуская община» рассредоточена в пределах Парижского региона, а также обосновалась в других городах Франции, особенно в Марселе и Лионе. В Париже ее представители проживают в разных районах, из которых выделяется центральный -Temple/Arts-et-Metiers в историческом квартале, носящем название Марэ (III округ), где китайские ремесленники заместили еврейскую общину, прославившуюся кожевенным промыслом. А наиболее известен присутствием «вэньчжоуской общины» квартал Бельвиль на северо-востоке Парижа (XIX округ), ставший средоточием китайского кулинарного бизнеса. Детище предприимчивости и изобретательности рестораторов из Поднебесной - своего рода бренд «китайский ресторан» - существует здесь под различными вывесками и в различных стилях («китайский» или «японский», «азиатский» или «европейский»).
Недавно Бельвиль был провозглашен еще одним «чайнатау-ном» в Париже, по этому случаю были сооружены символические «ворота» в квартал. На торжестве присутствовали официальные парижские власти, включая мэра города. Между тем «вэньчжо-усцы» в меньшей степени ассимилировались во Франции, чем «индокитайцы». Особенно это касается старшего поколения, которое почти не знает французского языка. Впрочем, в последнее
время его представители стали предпринимать некоторые усилия в обучении французскому.
Самой молодой китайской общиной во Франции стала «дунбэйская», образованная выходцами из одноименного региона (в переводе Северо-Восток, бывшая Маньчжурия). Эти пограничные с Россией провинции Цзилинь, Ляонин, Хэйлунцзян, которые японцы во времена Маньчжоу-го сделали горно-металлургической базой, ставшей затем при советской помощи основой военно-промышленного комплекса КНР и базой индустриализации страны. Еще в девяностых годах (1995) больше 90% работников здесь были заняты в общественном производстве, главным образом на госпредприятиях. По ходу рыночных реформ регион погружался в депрессию из-за массовых увольнений на этих предприятиях, оказавшихся нерентабельными в условиях глобализации. В провинции Ляонин из 7 млн занятых (1995) к 2011 г. осталось 3 млн [8, с. 134].
«Дунбэйская община» пока сравнительно немногочисленна (15 тыс. по оценкам 2010 г.). Из региона приезжают люди постарше и индивидуально, так как в регионе (в отличие от Южного Китая) отсутствует традиция миграции. Иммигранты из Дунбэя отличаются более высоким уровнем образования, чем вэньчжоусцы. Однако из-за того, что последние успели занять во Франции солидные экономические позиции, дунбэйцы оказываются нередко в серьезной материальной зависимости от них, и особенно это касается женщин, которые решительно преобладают в иммиграции из региона. Если в «вэньчжоуской общине» по численности почти гендерное равенство с небольшим преобладанием мужчин (54:46), в «дунбэйской» соотношение 71:29 в пользу женщин [19].
Выразительный материал для сравнения двух общин дает выборочное обследование Карин Герасимоф-Пина 440 китаянок, поселившихся во Франции [16]. Женщины, приехавшие из Дунбэя, не очень молоды, обычно разведенные, оставившие на родине детей. Из Вэньчжоу приезжают девушки, рассчитывающие по прибытии во Францию вступить в брак с соотечественниками. Они хорошо осведомлены о том, что их ожидает, поскольку трансграничные связи в этом случае опираются на земляческие и родственные отношения, и порой девушки с детства знают, что отправятся во Францию.
Из Дунбэя женщины тоже приезжают с намерением устроить личную жизнь, но первая их задача - поддержать родителей и детей, оставшихся в Китае. Шансов на успех у них гораздо меньше (исследование Герасимоф-Пина дополняют рассказы самих женщин в документальной композиции «Китайцы Обервилье» [11]). Обычно у них не хватает средств для миграции, поэтому они обращаются к посредникам, что порой означает использование нелегальных каналов, которыми заправляют криминальные структуры вроде «Голов дракона» (Têtes de Serpent).
Что же побуждает женщин к рискованному предприятию? Стандартная ситуация соотношения факторов «выталкивания» и «притяжения». Во время сокращения персонала госсектора в 90-х годах увольняли в первую очередь женщин. В то же время, согласно распространенному в этой среде представлению, женщинам легче найти работу на европейском рынке труда из-за преобладания запроса на «женские профессии».
В известной степени это представление подтверждалось. Обычным занятием иммигрировавших становилась работа нянями и прислугой в китайских семьях. В других случаях это почасовая уборка квартир. Сравнительно небольшая группа оказывалась в секс-индустрии. Однако именно на этот аспект дунбэйской иммиграции обратили внимание. Иммигрантки из региона составляют основу (70%) китайской проституции в Париже и, сколь бы малочисленны они ни были, их появление, пишет Элен Ле Байль, отметили в традиционных районах проституции Страсбур-Сен-Дени, а также в китайских кварталах: Бельвиль и в меньшей мере в «треугольнике Шуази» (XIII округ).
Они работают самостоятельно, без посредников, и в отличие от представительниц других этнических групп не являются продуктом международной торговли женщинами. Да и в целом эти китаянки, констатирует Ле Байль, разрушают стереотипы жертв принуждения и эксплуатации. В их решении выйти на панель может присутствовать драматический опыт физического насилия, но по сути это вполне прагматический выбор занятия, которое позволяет быстрее расквитаться с долгами и накопить средства на благоустройство в стране. А кроме того, для этой категории женщин имеет значение, что они обретают большую независимость в распоряжении собой и своим временем, чем домашняя прислуга [там же].
Бяо Сян (заведующий отделением социальной антропологии Института Макса Планка, Халле, ФРГ), проводивший полевые исследования в провинции Ляонин в 2005-2007 гг., решительно настаивает на том, что фактором женской и общей эмиграции из региона является не нехватка средств для удовлетворения первейших жизненных потребностей, а обеспечение достойного уровня жизни («средней зажиточности», как принято говорить в КНР). Интересно его интервью с сорокалетней женщиной, отправившейся в Италию, чтобы стать прислугой. Уволенная с госпредприятия, эта женщина несколько лет подрабатывала в гостинице и считала эти годы потерянными для жизни. Никаких иллюзий о западной жизни она не питала, да и толком не знала, где находится и что из себя представляет страна, куда направляется. Ей пришлось расстаться с единственной дочерью; но, как она говорит, именно ради нее, чтобы та могла поступить в университет, она решилась на отъезд [8, с. 137-138].
Бяо Сян выявляет динамику миграции из региона Дунбэй. Пережив массовую безработицу, регион перестал быть депрессивным, но остается экономически слаборазвитым, с убыточным госсектором и заметно отстает по качеству жизни населения от прибрежных провинций Восточного Китая. Население испытывает фрустрацию: затруднительно найти работу, гарантирующую постоянную занятость и дающую доход, оправдывающий ожидания. Миграция из региона остается, по вышеприведенной классификации, «трудовой», поскольку ее потенциальные кадры, хотя имеющие базовое образование, не владеют какой-либо ходовой профессией.
Реально эмигрировавших не так много: 20 тыс. на 40 млн жителей провинции, но настроенных на отъезд гораздо больше. Главный фактор - неудовлетворенность качеством жизни и отсутствием перспектив ее улучшения даже для людей с достатком. «Имея 50 тыс. юаней1, - говорил Бяо один из респондентов, - в Китае нечего делать. Могу открыть торговлю, но в современном Китае, если не владеть крупным магазином, вы обречены на крах. Жилье? Могу купить квартиру с ванной2. Проценты по банков-
1 8300 долл.
2 Признак благополучия.
ским депозитам низкие, так что нет никакого смысла оставлять деньги, чтобы они лежали в банке. Единственный выход - отправиться за рубеж» [8, с. 138].
У этих людей могут быть даже неплохие заработки, замечает Бяо Сян, порядка 165 долл. в месяц, но нет уверенности в будущем. Причина - специфическая для развивающейся китайской экономики структура занятости. За 2000-е годы в провинции Ляонин лишь 10% рабочих мест было создано в госсекторе, 20% -самозанятые, а 70% находятся в подвешенном состоянии без всяких социальных гарантий. За последние приходится платить, буквально покупая надежное рабочее место. А это 5000 долл. за место на госпредприятии, 8300 - место преподавателя лицея, 12 000 долл. - преподавателя университета [там же, с. 138-139]. Альтернативой становятся расходы на миграцию.
Таким образом, предпосылки для пополнения китайской диаспоры в различных районах мира сохраняются, и это касается Франции.
Образ Китая в восприятии французского общества
Что отличает китайскую диаспору от других этнических меньшинств во Франции? Прежде всего, разумеется, то, что за этим меньшинством стоит бурно развивающаяся вторая экономика мира. Внешнеэкономический фактор имеет для китайской диаспоры двоякие последствия. Преобладают, на мой взгляд, позитивные. Становясь посредником в крупномасштабной экспортно-импортной торговле между двумя странами, она наращивает собственный экономический потенциал, обеспечивая занятость и материальное благополучие своих членов. Но есть и другая сторона. Страх перед Китаем распространяется на восприятие китайской диаспоры.
Наблюдения и опросы, проведенные Н.Ю. Лапиной во Франции в 2008-2011 гг., вскрывают анатомию страхов перед «китайским влиянием». Исследователь выясняла среди широкого круга французской общественности - от университетских профессоров и депутатов парламента до простых людей - отношение к России. И неожиданно столкнулась с постоянным сопоставлением постсоветской России с возвышающимся Китаем. Российский по-
литолог зафиксировала резкий подъем интереса к последнему, что нашло отражение в словах респондентки: «Люди всё время говорят о Китае и китайцах» [3, с. 181].
То был момент своеобразной бифуркации в глобальной расстановке экономических сил. Запад с 2008 г. переживал финансово-экономический кризис, а Китай ускорил экономический рост. Символом вновь обретенного могущества стала Пекинская олимпиада 2008 г.1, проведенная с привычным для авторитарных режимов размахом. И воспринятая международным общественным мнением в известной его части как повод напомнить о лагерях трудового перевоспитания для политических заключенных, аннексии Тибета, подавлении восстаний в Синьцзян-Уйгурском автономном округе и др. Всё это обернулось страхом перед Китаем, который один из респондентов назвал «глобальным» [там же].
Вместе с тем отчетливо прослеживается и заинтересованность в развитии отношений с Китаем, одним из крупнейших торговых партнеров Франции при огромном внешнеторговом дефиците, доходящем до 30 млрд евро (29,2 млрд в 2018 г.), и обширном рынке французского капитала, инвестиции которого в китайскую экономику достигают 25 млрд евро (2017). А это более 1100 французских компаний и более полумиллиона (570 тыс.) занятых, включая атомную и авиационную промышленности, реактор в Тайшане, производство лайнеров А 320 и А 330 в Тяньцзине, широкое научно-техническое сотрудничество в аэрокосмической сфере и охране окружающей среды. Более 3 тыс. исследователей заняты в совместных проектах. В последнее время Франция проявила заинтересованность в эпидемиологической области. Незадолго до пандемии с короновирусом Covid-19 были созданы Институт Пастера а Шанхае и приобретшая широкую известность лаборатория P4 в Ухани (accredited in January 2017)2.
В условиях торговой войны, развязанной президентом США Трампом против Китая, отчетливо звучит голос деловых кругов
1 КНР несколько раз отказывали в проведении Олимпиады, и в Поднебесной развернулось широкое общественное движение в поддержку заявки Пекина. В Запретном городе мне показали огромное полотнище с многочисленными подписями за Олимпиаду. Я присоединился (2001).
2 Rice P. France and China. - URL: https://www.quora.com/What-is-Frances-view-of-China
Франции, призывающий воспользоваться ситуацией для расширения французского экспорта и инвестиций в китайскую экономику: «Подозрительность во Франции в отношении Китая контрпродуктивна. Возможна другая стратегия, осторожная, но открытая» [7].
Указанная подозрительность распространяется в той или иной мере на отношение к диаспоре. Характерен вопрос, каким задается журнал Стратегического исследовательского центра Военно-морских сил Франции: «В какой мере влияние китайской диаспоры, если оно всё-таки имеет место, используется Китаем для укрепления своего могущества?» [24, с. 4]. И ответ оказывается парадоксально простым и сложным одновременно. Характеризуя «каналы влияния», автор статьи рассматривает многообразные формы сотрудничества двух стран, показывая, что любые из них -от инвестиций до Институтов Конфуция - можно оценивать, как ресурс «китайского влияния».
«Институты Конфуция, размещенные за рубежом, - пишет Руийон, - были созданы с целью распространения тысячелетней культуры Китая, они должны были продвигать изучение китайского языка (mandarin) и пробудить интерес у западных людей к китайской кулинарии, к традиционным китайским практикам - медицине, физическим упражнениям (arts énergétiques) и военным искусствам, а также к каллиграфии» [24, с. 13]. В том, что Пекин может использовать культурные учреждения за рубежом в пропагандистских целях нет ничего противоестественного (да и оригинального), и недоброжелатели вполне могут считать Институты Конфуция, созданные кстати по образцу Институтов Гёте в ФРГ, инструментами китайского влияния, его «мягкой силы»1. Тем не менее не подлежит сомнению их роль в развитии культурных связей.
1 «Институты Конфуция и другие учреждения китайской культуры во Франции, - пишет докторантка EHESS Бода Чайма, - в большей или меньшей мере используются Комитетом по зарубежным китайцам /Всекитайского собрания народных представителей/ в пропагандистских целях». При этом Бода ссылается на C. Zanardi. China's soft power with Chinese characteristics: the cases of Confucius institutes and Chinese naval diplomacy // Journal of political power. - 2016. -Vol. 9, N 3. - Р. 431-447. См.: Boda Chayma. Devenir Chinois de France. Identité et appartenances chez les migrants chinois // Métropolitiques. - 2018. - 10 décembre. -URL : https: //www.metropolitiques. eu/Devenir-Chinois-de-France.html
Аналогичным образом обстоит дело и с другими «каналами влияния». Китайцы, подобно другим диаспорам (и, разумеется, Франция не исключение), перечисляют средства своим семьям и родственникам на родине. Китайской специфики здесь нет. Важнее другое - китайская диаспора становится серьезным фактором расширения экспортно-импортной торговли между Китаем и Францией. Эта торговля - ее типологическая черта, чем она напоминает торговые фактории раннеколониального периода в истории Европы. Эффект получается двойной: служа развитию китайского экспорта, диаспора одновременно способствует расширению французского экспорта в Поднебесную. Так происходит и с китайскими инвестициями.
Алармисты любят ссылаться на покупку китайцами виноградников Бордо. При стагнации французского виноделия и усилении международной конкуренции беспокойство у самих виноделов вызывает вовсе не вторжение китайских денег, их всегда в аграрной сфере не хватает, а то, что новые хозяева изменяют традиционные названия (заметим, не самые знаменитые), приспосабливаясь к вкусам китайского потребителя, вроде «Замок имперской черепахи» или «Тибетская антилопа»1. В последнее время проявились и возможности китайской диаспоры, во-первых, компенсировать сокращение сбыта в США из-за пошлин, наложенных президентом Трампом, а, во-вторых, служить альтернативой Брекзиту, способствуя обходу возникающих ограничений для экспорта французских вин (через Гонконг).
Проблема китайских инвестиций во Франции заслуживает всестороннего рассмотрения, ограничусь мнением тех французских аналитиков, кто указывает на скрытую подоплеку проблемы -режим взаимного благоприятствования выгоден французскому капиталу, инвестиции которого в китайскую экономику значительно превышают встречное движение.
Китайская диаспора вносит немало средств во французскую экономику и прежде всего в муниципальные бюджеты. К этому
1 Китай - огромный рынок. 20% вин Бордо поступает в Поднебесную, и 80% этого объема производится хозяйствами, принадлежащими китайцам. См.: Nossiter A. As Chinese buy French vineyards, names like Château Imperial Rabbit rattle purists. - URL: https://www.nytimes.com/2019/04/06/world/europe/france-china-wine.html
следует добавить доходы от китайских туристов, а это (до пандемии) 2 млн человек ежегодно, и миллиардные расходы китайских туристов во Франции (больше 4 млрд евро в 2018 г.). Поэтому, когда МИД КНР выступает в защиту туристов или диаспоры, его заявления не остаются без ответа. К дипломатическим демаршам присоединяются китайские СМИ, которые изображают районы Парижа и пригороды, где происходят нападения на китайцев, «обиталищем головорезов». «Слишком дорого стоит негодование китайских социальных сетей», - замечает Ариана Перес, поскольку это немедленно сказывается на доходах «Дольче&Габбана», «Версаче» и всей французской индустрии роскоши [23].
Хотя фактор экономической мощи Китая заметно отличает положение китайской диаспоры во Франции, в целом она страдает от тех же сложностей интеграции, что и другие меньшинства. В первую очередь, это проблемы легализации своего пребывания в стране. В 1997 г. китайцы участвовали в манифестациях тех, кто добивался разрешения на проживание (по-французски это sans-papiers - «люди без документов»). В 2007 г. последовали новые протесты и манифестации после самоубийства работницы нелегальной мастерской, 51-летней китаянки, выбросившейся из окна в страхе перед полицейской облавой. В 2017 г. жесткими столкновениями с полицией завершилась манифестация протеста из-за убийства полицейскими в XIX округе 56-летнего отца семейства. Мобилизуются в протестных акциях и работницы секс-услуг, становясь привилегированным объектом полицейских преследований [19].
В то же время главный лозунг последних китайских манифестаций - pour tous», и обеспечить свою безопасность они требуют от полиции. У полиции и французских властей отношение к китайской диаспоре тоже двойственное. С одной стороны, среди последней немало нелегалов и вообще имеющих проблемы с французским законом, вроде теневого бизнеса и уклонения от уплаты налогов. С другой - по большому счету «с ними нет проблем», на языке властей.
«Беспроблемность» китайцев выявляется, понятно, в сравнительном плане, в соотнесении с самой многочисленной магрибин-ской диаспорой, равно как и с выходцами из Тропической Африки. И дело далеко не только в соблюдении общественного порядка,
чем любят спекулировать в политических целях ультраправые, противопоставляя «честных трудяг» китайцев «хулиганью из ара-бо-африканских общин» [23]. В дело вступают этнокультурные особенности и фундаментальный культурно-исторический фактор.
Образцовое меньшинство
При всем значении трансграничных отношений, учитывая в полной мере связь диаспоры со страной происхождения, главное для исследователя представляет тот факт, что китайская диаспора во Франции является самостоятельным субъектом социальных отношений и культурных связей во французском обществе. Соответственно подлежит выяснению ее внутренняя специфика.
Характерны наблюдения и оценки Поля Жориона (бельгийский антрополог и эссеист, критик современного капитализма), ведущего популярный блог: «Интеграция китайцев происходит довольно гармонично. Разумеется, они импортируют свой образ жизни, свою кухню и ее ингредиенты, свои привычки. В быту продолжают общаться на своем языке. Однако это не вызывает раздражения со стороны окружающих (se fait sans bruit à côté de voisins). Кем бы они ни были, китайцы не хотели бы иметь "каких-либо историй (pas d'histoires)", по их выражению».
Антрополог находит объяснение в китайской культуре: «Никаких запретов, никаких табу, возведенных в абсолютную норму1, нет религии Откровения», с божествами можно договориться, они «удобны для домашнего обихода». Отсюда «большая гибкость в адаптации к ценностям, принятым в качестве универсальных». Так называемая ассимиляция может быть для них тягостной и иметь издержки, но в принципе, считает Жорион, не создает какой-либо непреодолимой проблемы [18].
Статья Жориона вызвала многочисленные комментарии. Интересное сопоставление с иммигрантами с Африканского континента содержится в одном из них (c характерным ником Germanicus): «У китайцев тоже сильная этническая и культурная идентичность, но они не навязывают ее. Проблема арабов в частности в том, что они чувствуют себя выше европейцев в культур-
1 Намек на пищевые запреты в исламе, христианстве, иудаизме.
49
ном и особенно религиозном отношении, а в социальном отношении очень часто оказываются приниженными... Китайцы ведут себя сдержанно (la discretion); они - работяги, их цель прежде всего материальное преуспеяние» [18].
Сравнительная успешность китайцев за рубежом спровоцировала многочисленные и разнообразные попытки объяснения. «Специалисты Запада, Китая и самих стран ЮВА, - пишет А.Г. Ларин (ИДВ РАН), - приложили немало сил для изучения причин столь впечатляющих экономических достижений китайской диаспоры». Выделяют личностные качества китайцев: «трудолюбие, мудрость, бережливость, способность быстро обучаться, предпринимательские способности»1, а также семейную форму бизнеса; сеть неформальных связей, позволяющих членам диаспоры обмениваться деловой информацией, заключать сделки и «строить бизнес на доверии в обход громоздких и не всегда надежных формальных процедур».
Семейные, клановые, земляческие связи, переплетенные с деловыми отношениями, действительно, замечает А.Г. Ларин, сплачивают китайские общины и облегчают им выход на внутренние и международные рынки: однако представление о «мировой бамбуковой сети», которая функционирует как единый организм, как «глобальная империя китайцев», российский китаист считает заметно преувеличенным. Есть осознание принадлежности к великой конфуцианской культуре, которое придает китайцам ощущение единства, чувство гордости за свою нацию и уверенность в себе [4].
Хорошо зная способность китайцев к учебе2 (недаром их в США называют «educational over-achievers» по сравнению с дру-
1 К этому стоит добавить, что дух коммерции среди китайцев был развит исторически, и Екатерина П запретила им (наряду с евреями) торговать в российских городах из-за жалоб местных купцов. Об укорененности коммерческих отношений свидетельствует, на мой взгляд, любопытный факт. Во время командировки у меня осталась некая сумма юаней. Не сумев их обменять в аэропорту, я передал даме, сопровождавшей меня, отказавшись от предложенной расписки. Она, в свою очередь, передала моему куратору, и тот их обменял на доллары. А наш общий друг привез эту сумму в Москву, стребовав, однако, от меня расписку.
2 На нашем факультетском курсе было тридцать посланцев Поднебесной, приходилось также наблюдать студентов в университетском кампусе в Цзинани (провинция Шаньдун).
гими иммигрантскими сообществами), я бы выделил высокую дисциплину труда как физического, так и интеллектуального. Университетский преподаватель, мастер спорта СССР Зайцев, коему я обязан навыками физической культуры, ставил в пример это свойство. Как сейчас вижу, стоим возле тренера, высунув языки, а китайские студенты описывают круги по стадиону. На упреки тренера вздыхаем с завистью: «Китайцы выносливые». Зайцев возмущается: «Выносливей русского человека нет. Китайцы дисциплинированные».
На дисциплину труда и перфекционизм обращает внимание и Поль Жорион, отмечая, что именно эти качества позволяют представителям китайской общины добиваться заметных успехов в рамках французской системы образования и дают им возможность занять социальные позиции, требующие высокой квалификации. А вместе с этим «уже во втором поколении успешно интегрироваться во французское общество» [18].
Сравнительная успешность китайской диаспоры подчеркивается распространяющимся в последнее время во французской специальной литературе концептом «образцового меньшинства -model minority». Заимствованное из английского языка это понятие было концептуализовано в США, где китайская диаспора значительно влиятельнее, чем во Франции, составляя более трети всего иммигрантского населения, включающего так называемых инвестиционных иммигрантов (получающих «грин-карт» за свои капиталовложения). Концептом выделяется этническое меньшинство, «испытавшее предрассудки и дискриминацию», которое в результате добилось преуспевания «без насилия или конфронтации с белыми» [28].
Между тем представители китайской диаспоры в США не склонны гордиться своей «образцовостью». Розалинда Сюэ Шоу, исследовавшая в диссертации психические расстройства среди студенческой молодежи, отмечала, что принятая в диаспоре установка на высшие достижения оборачивается «более высоким, чем у других рас, уровнем стресса, депрессии, психических заболеваний и попыток суицида»1.
1 Sue Chou R. Malady of the «Model Minority»: White Racism's Assault on the Asian American Psyche / A Thesis. - Texas : A&M University. - 2007. - May.
51
Карен Хо, работающая во Франции, приходит к сходным выводам, заменяя медицинские категории социально-антропологическими характеристиками. Она подчеркивает, что модель «образцового иммигранта» навязывает жесткие стереотипы поведения, которые подходят далеко не всем представителям диаспоры, ограничивает способы достижения успеха (трудолюбие, дисциплина) и сферы, где надлежит его добиваться (музыка, медицина, право, техника), наконец, обрекает не добившихся успеха в этих сферах считать себя неудачниками. Немаловажно, считает Хо, что модель китайского превосходства оскорбительна для представителей других меньшинств и по сути за ней скрывается дискриминация в их отношении [17].
Антикитайский ресентимент
Успешность китайцев оборачивается специфическим видом ненависти к ним, которая именуется в социальной психологии «ресентимент»1 (к сожалению, не имея адекватного русского перевода). Анализируя антикитайские настроения, исследователи проводят аналогию с антисемитизмом, пышно процветавшем в традиционных слоях и традиционалистских кругах французского общества в период Третьей республики («дело Дрейфуса»). Успешность китайцев с завистью воспринимается в застойных сообществах, уровень жизни которых пребывает в стагнации, а социальное бытие массы членов деградирует на фоне происходящих глобальных сдвигов.
И такая «болезнь красных глаз», как ее называют в Китае, усугубляется особенностями современной социальной политики западных стран. Способы, которыми достигаются успехи китайской диаспоры, имея в виду настойчивость в труде и учебе, с явным предубеждением расцениваются людьми, привыкшими пользоваться многочисленными социальными благами. Тем, кто праздное времяпрепровождение считает чуть ли не священным «правом человека», сложно понять людей, способных трудиться
1 От французского ressentiment - «затаенное чувство обиды, досады, вражды, злопамятство». Цит. замечательный Французско-русский словарь А.П. Ред-кина 1906 г.
без выходных, игнорируя многочасовое пребывание в кафе и всевозможные развлечения.
Во Франции приучены к республиканской политкорректно-сти и, разумеется, мало кто будет признаваться на стандартных опросах в своей ксенофобии, тем более расистского толка. Классический расизм, обоснованный графом Гобино и Гюставом Лебо-ном, о детерминирующем влиянии расовых отличий на культуру, ставший официальной идеологией при режиме Виши, оказался изрядно дискредитирован близостью к нацизму. Политика «денацификации à la française», выразившаяся в принятии при президенте Жаке Шираке так называемых исторических законов, осуждающих Холокост и работорговлю, сыграла свою роль.
Но есть кроме официального, скажем, «парадного» общественного мнения, «коллективное бессознательное», бытовое мнение, механизмы анализа которого основательно не разработаны, поскольку речь идет о чем-то расплывчатом и эфемерном, что можно обозначить понятием «молва» («ходит молва по свету»). Явление очень подвижное, преходящее со сменой ситуации, меняющее формы и возвращающееся к неким устойчивым стереотипам.
В антикитайской молве антропологические стереотипы сплетаются с политико-конъюнктурными. Синдром «желтой опасности» - не новость в общественно-политической жизни Франции. В прошлом он был порождением демографических страхов, служа оправданием колониальной экспансии европейских держав, сейчас -тревоги перед неожиданно обретенным огромным экономическим могуществом Китая. В условиях пандемии антикитайские настроения резко выросли. При этом можно говорить о возрождении глубинных стереотипов.
Жупел «желтой опасности» прорезался в новом обличье. Как всякая разновидность ксенофобии, он, вероятно, неискореним, но совершенно очевидно, по крайней мере, в нынешней Французской республике решительно сдерживается позицией властей, ведущих партий и наиболее влиятельных средств массовой информации, которые не позволяют ему усилиться до опасных размеров, поставив под угрозу жизнедеятельность китайской диаспоры.
Говоря о глубинных стереотипах, нельзя сводить их только к негативным эмоциям. Не стоит забывать об исторических корнях
интереса к Китаю, о своеобразном «синдроме зеркальности»1: олицетворяющая европейскую цивилизацию, цивилизацию Нового времени (Модерность), Франция как бы примеряла свое развитие, вглядываясь в классическую цивилизацию Азии. В XVIII в. Франция стала центром европейской синологии, чему предшествовало обращение к переводам литературно-философских сочинений китайских классиков в XVII в. и увлечение китайской культурой -изделиями китайских ремесленников, парковым искусством, стилем дворцовых интерьеров и всевозможными chinoiseries при Людовике XIV. Искусство управления огромной тысячелетней империей пристально изучалось классиками Просвещения - Вольтером и Монтескье.
И в настоящее время отнюдь не исчезли во Франции интерес и уважение к китайской культуре, о чем свидетельствует рост числа учащихся, выбирающих для школьного образования курс «Китайская цивилизация», который был введен в лицеях. Растет число студентов коллежей и университетов, обучающихся китайскому языку [3, с. 182]. В таком выборе, разумеется, есть доля прагматизма. Китай - огромный рынок труда, и, выбирая для изучения китайский язык, французские учащиеся надеются, вероятно, найти на этом рынке свое место в будущем. В международном студенческом обмене самая большая европейская группа обучающихся в Китае (10 тыс.) - студенты из Франции2.
На массовом уровне впечатляет отношение к традиционным китайским праздникам и ритуалам. Встреча Нового года по лунному календарю с петардами, маскарадом, театрализованными представлениями в XIII округе и Бельвиле сделалась в Париже почти общегородским празднеством и туристским аттракционом. Запоминается красочный обряд осенних бракосочетаний, который обитатели «чайнатауна» XIII округа проводят в центральном парижском парке Монсо. Китайская идентичность сохраняется и вопреки официальному осуждению культурного сепаратизма (пресловутый «коммунитаризм») становится в своих проявлениях
1 Замечание Франклина Енсена в подборке мнений о французском восприятии Китая. - URL: https://www.quora.com/What-is-Frances-view-of-China
2 Rice P. France and China. - URL: https://www.quora.com/What-is-Frances-view-of-China
объектом благожелательного внимания большинства парижан и
гостей французской столицы.
Список литературы
1. Гордон А.В. Историческая традиция Франции. - М.: Контент-пресс, 2013. -368 с.
2. Кондратьева Т.С. Диаспоры в современном мире: эволюция явления и понятия // Перспективы - Фонд исторической перспективы. - 2010. - URL: http://www.perspektivy.info/print.php?ID=48886
3. Лапина Н.Ю. Образ России во Франции в начале XXI века: Взгляд социолога // Образ современной России во Франции: Опыт междисциплинарного анализа / отв. ред. Н.Ю. Лапина. - М. : ИНИОН, 2012. - С. 99-193.
4. Ларин А.Г. Усиление Китая и возвышение мировой китайской диаспоры // Китай в мировой и региональной политике. История и современность. - М. : ИДВ РАН, 2013. - Вып. 18. - С. 193-222. - URL: http://www.demoscope.ru/ weekly/2015/0637/analit03.php
5. Третьяков В.Т. Конец диаспор? (Обзор журнала «Diaspora: A Journal of Transnational Studies») // Журнальный клуб «Интелрос «НЛО». - 2014. - № 127. -URL: http://www.intelros.ru/readroom/nlo/127-2014/24380-konec-diaspor-obzor-zhurnala-diaspora-a-journal-of-transnational-studies.html
6. Чертина З.С. Китайцы в США. «Образцовое меньшинство»: миф или реальность // Новая и новейшая история. - 2020. - № 5. - С. 189-203.
7. Azoulay S. Opinion: Pour un changement de position vis-à-vis de la Chine // Les Echos. - 2019. - 24 mars. - URL: https://www.lesechos.fr/idees-debats/cercle/ opinion-pour-un-changement-de-position-vis-a-vis-de-la-chine-1003187
8. Biao Xiang. Le migrant en devenir: Transformation sociale, émigration de travail et gouvernance dans le nord-est de la Chine // Monde commun. - 2019. - N 3. -Р. 126-145.
9. Brubaker R. The «diaspora» diaspora // Ethnic and racial studies. - New York, 2005. - Vol. 28, № 1. - P. 1-19.
10. Butler K.D. Defining diaspora, refining a discourse // Diaspora. - 2001. -№ 10 (2). -P. 189-219.
11. «Les Chinois à Aubervilliers», une «pièce d'actualité» du Théâtre de la Commune. -URL: https://www.france24.com/fr/20180118-chinois-a-aubervilliers-une-piece-dactualite-theatre-commune
12. Chinois en France (доклад Министерства труда). - Paris, 2014. - 83 p.
13. Chou R.S., Feagin, J.R. Myth of the model minority. - 2nd ed. - London : Routledge, 2015. - 274 p.
14. Dubois de Prisque E. Système de crédit social chinois : Comment Pékin évalue, récompense et punit sa population // Futuribles. - Paris, 2020. -N 1 (434). - Р. 2748.
15. Duhourcau G. Pourquoi la communauté chinoise s'est-elle implantée dans le 13-ème аrrondissement de Paris? - URL: https://www.europe1.fr/societe/pourquoi-la-
communaute-chinoise-sest-elle-implantee-dans-le-13eme-arrondissement-de-paris-3852161
16. Guerassimoff-Pina C. Migrantes, femmes, mères chinoises: Des «nouveaux» oiseaux de passage en Europe? // Espace, populations, sociétés. - Lille, 2009. -N 3. - P. 471-484. - URL: https://www.researchgate.net/publication/311634060_ Mi-
grantes_femmes_meres_chinoises_Des_nouveaux_oiseaux_de_passage_en_Europe
17. Ho K.K. Les millennials ont bousculé le mythe de la minorité modèle. - URL: https://www.refinery29.com/fr-fr/mythe-minorite-modele-millennials
18. Jorion P. De l'intégration: des Chinois de France, par DD et DH // Blog de Paul Jorion. - URL: https://www.pauljorion.com/blog/2016/10/04/de-lintegration-les-chinois-de-france-par-dd-et-dh/
19. Le Bail H. Les trottoirs de Belleville : Les travailleuses du sexe chinoises entre répression et revendication. - URL: https://laviedesidees.fr/Les-trottoirs-de-Belleville.html
20. Live Yi-Sion. Les Chinois de Paris dépuis le debut de siècle. Présence urbaine et activités économiques // Revue européene des migrations internationales. - Paris, 1991. - Vol. 8, N 3. - P. 155-173.
21. Li Zhipeng. La diaspora Wenzhou en France et ses relations avec la Chine. - 2017. -376 p. - URL: https://hal.archives-ouvertes.fr/tel-01819716/document
22. Ma Mung K-E. Diaspora et migrations chinoises // Christophe Jaffrelot et Christian Lequesne, L'enjeu mondial. - Paris : Presses de Sciences Po «Annuels», 2009. -P. 235-244.
23. Pérez A. Asiatiques de France : la «race» invisible? - URL: https://france.attac.org/ nos-publications/les-possibles/numero-21-ete-2019/dossier-le-racisme/article/asiati ques-de-france-la-race-invisible
24. Rouillon P. La Chine d'outre-mer : une diaspora d'influence? // Cargo Marine / Centre d'etudes strategiques de la marine. - Paris, 2014. - N 4. - P. 5-26.
25. Trajectoires et Origines : Enquête sur la diversité des populations en France // Documents de travail 168. Par l'équipe TeO Coordonnée par Cris Beauchemin, Christelle Hamel et Patrick Simon. Premiers résultats Octobre 2010. - URL: https://www.lefigaro.fr/assets/pdf/ined.pdf
26. Tribulat M. Controverse sur les migrations : A propos des ouvrages Exceptional people et Immigrant nations // Futuribles. - Paris, 2012. - N 386. - P. 23-32.
27. Vu C. La diaspora chinoise en mutations : histoire, influences et étude du cas en France // Conférence de Simeng Wang, chargée de recherche au CNRS, le 15 novembre 2018. - URL: https://geopolri.hypotheses.org/827
28. What is the «model minority», and why might the term be harmful for Asian Americans? - URL: https://quizlet.com/23259850/what-is-the-model-minority-and-why-might-the-term-be-harmful-for-asian-americans-flash-cards/
29. Zhejiang Migrants in Europe and China // Internal and international migration: Chinese Perspectives / Frank N. Pieke & Hein Mallee, eds. - London : Routledge, 2013. - 354 p.
