CC BY
84
УДК 94(73) "1939/1941"
Д. В. Ильин
ТРАНСФОРМАЦИЯ ОБРАЗА СССР В ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ АМЕРИКАНСКИХ ЗАКОНОДАТЕЛЕЙ (1939-1941 гг.)*
В статье рассматривается процесс трансформации образа СССР в восприятии американских конгрессменов и сенаторов в предвоенное двухлетие. Особое внимание уделено реакции законодателей на советско-финляндский конфликт 1939-1940 гг., а также проблеме распространения ленд-лиза на Советский Союз в 1941 г. Автор приход к выводу о том, что эскалация глобального конфликта предопределила усиление прагматических мотивов в позиции парламентариев по отношению к СССР.
The article discusses the process of transforming the image of the Soviet Union in the perception of U.S. congressmen and senators during pre-war biennial period. Particular attention is paid to the reaction of legislators on the Soviet-Finnish conflict 1939-1940, and the Proliferation of Lend-Lease to the Soviet Union in 1941. The author comes to the conclusion that the escalation of the global conflict predetermined strengthening of pragmatic motives in the position of parliamentarians toward the USSR.
Ключевые слова: Конгресс США, американо-советские отношения, Вторая мировая война, ленд-лиз, советско-финская война.
Keywords: U.S. Congress, American-Soviet relations, World War II, Lend-lease, Soviet-Finnish War.
История развития советско-американских отношений традиционно привлекала и привлекает по сей день исследователей по обе стороны Атлантического океана. Вместе с тем следует отметить, что наиболее ранний этап дипломатических отношений (с их официального установления в декабре 1933 г. по 1941 г.) на фоне периода 1941-1945 гг. и эпохи холодной войны не столь избалован вниманием историков [1]. Во многом это обусловлено качеством и интенсивностью двухсторонних связей довоенного времени - ни СССР, ни США на этом хронологическом отрезке пока не претендовали на статус сверхдержав, а также не расценивали друг друга ни в качестве главного соперника, ни в роли основного союзника. Соединённые Штаты, сражавшиеся с последствиями «Великой депрессии», на европей-
* Статья подготовлена в рамках выполнения программы «Государственные задания высшим учебным заведениям на 2012 и плановый период 2013 и 2014 годов в части проведения научно-исследовательских работ», ФГБОУ ВПО «Вятский государственный гуманитарный университет», проект 6.1011.2011 «Исследование динамики взаимных представлений США и СССР в середине XX века (1933-1953 гг.)», рук. В. Т. Юнгблюд
© Ильин Д. В., 2013
ском направлении придерживались политики изоляционизма и, как правило, ограничивались ролью внимательного наблюдателя. Советский Союз был озабочен построением системы коллективной безопасности и безуспешно искал надежных партнёров в этом начинании среди европейских держав.
Краткий, но событийно насыщенный период сентября 1939 - июня 1941 г. в истории предвоенных взаимоотношений Москвы и Вашингтона стоит особняком. Фактически два государства, пусть и временно, оказались в двух противоборствующих лагерях: СССР заключил пакт о ненападении с нацистской Германией, подписал с ней договор о дружбе и границе; Соединённые Штаты достаточно явно поддерживали Великобританию и Францию, однако не спешили брать на себя серьёзные военные и политические обязательства.
Специфический внешнеполитический контекст придаёт актуальность проблеме функционировании механизма принятия решений в США и СССР. Имеющиеся исследования американской внешней политики сосредотачивают внимание на правительственном компоненте (Белый дом, Госдепартамент, военные ведомства), несправедливо оставляя в стороне главный законодательный орган - Конгресс, проявивший себя в 1930-е гг. в качестве активного и своенравного элемента внешнеполитического механизма. Законодательство о нейтралитете 1935-1937 гг. наглядно свидетельствовало о том, что исконно приписываемая Конституцией функция ратификации договоров постепенно уступает первенство функции законодательной, устанавливающей для администрации рамки возможного манёвра на мировой арене.
К началу предвоенного двухлетия американская политика в отношении СССР не принадлежала к числу приоритетных направлений работы Конгресса. В последние месяцы перед началом Второй мировой войны советская проблематика всего один раз стала объектом внимания сенаторов и конгрессменов - в связи с рассмотрением резолюции H. J. Res. 315, учреждавшей должность Уполномоченного по претензиям американских граждан к правительству Союза Советских Социалистических Республик. Инициатива создания нового института исходила от Государственного департамента. В обязанность Уполномоченного входило «выяснение обоснованности и размеров претензий американских граждан», для чего тот наделялся полномочиями вызывать свидетелей, заслушивать показания и истребовать документы. Деятельность уполномоченного планировалось ограничить двухлетним сроком, по истечении которого он обязывался представить письменный отчёт Государственному секретарю [2].
Получив положительное заключение Комитета по иностранным делам Палаты представителей, резолюция была рассмотрена конгрессменами в ускоренном порядке 5 июля 1939 г. Значимость проблемы никем не ставилась под сомнение - по словам С. Блума, главы внешнеполитического комитета, сумма американских претензий к правительству СССР насчитывала 827 млн долларов (со стороны правительства -366 млн, частных организаций и лиц - 461 млн). После непродолжительного обсуждения резолюция была принята парламентариями с одной поправкой технического характера, устанавливавшей годовой лимит в финансировании аппарата Уполномоченного [3]. Сенат, не внеся ни одной поправки в предложенный вариант, одобрил резолюцию 1 августа 1939 г. [4] Через три дня, 4 августа, документ был подписан президентом Ф. Рузвельтом и обрел силу закона [5].
5 августа Конгресс 76-го созыва завершил работу своей первой сессии и отправился на каникулы. Новая редакция Закона о нейтралитете, к принятию которой стремились Белый Дом и Госдепартамент, так и не была принята. Однако начало войны в Европе заставило законодателей пересмотреть свой график и вернуться к законотворческой деятельности в рамках чрезвычайной сессии, инициированной президентом. Парламентарии с ходу погрузились в рассмотрение нового Закона о нейтралитете, ослаблявшего эмбарго на поставку американских вооружений и военных материалов воюющим сторонам [6]. В сложных обстоятельствах осени 1939 г. факт подписания пакта о ненападении между Германией и СССР остался почти незамеченным конгрессменами и сенаторами. Однако с достаточной долей уверенности можно утверждать, что «рейтинг» СССР в глазах американского общественного мнения, и без того не самый высокий, достиг критической отметки. А разразившийся в самом конце ноября 1939 г. советско-финляндский вооружённый конфликт ощутимо добавил негатива, связанного с Советским Союзом, в информационное пространство Соединённых Штатов Америки [7].
Трения между СССР и Финляндией вокруг спорных территорий Карельского перешейка ещё в октябре 1939 г. вызывали беспокойство в Белом Доме и на Капитолийском холме. 11 октября Рузвельт направил послание М. И. Калинину, в котором выразил надежду на то, что «Советский Союз не будет предъявлять к Финляндии требований, не соответствующих поддержанию и развитию дружественных и мирных отношений между двумя странами» [8]. Сенатор Л. Швелленбах (дем., Вашингтон) поместил в протоколы Конгресса за 10 октября статьи из ведущих столичных газет, в которых ясно выражалась тревога насчёт территориальных претензий Москвы к Хельсинки [9].
Не достигнув желанных уступок от финской стороны, Советский Союз начал военную операцию против Финляндии 30 ноября 1939 г. Определение позиции США в отношении очередного витка европейской войны оказалось нелёгкой задачей: моральная сторона проблемы не вызывала сомнений - симпатии подавляющего большинства американцев (включая элиту) были на стороне финнов, СССР виделся как очередной агрессор, посягающий на независимость маленького и мирного государства. Не столь очевидной была практическая сторона проблемы - политическому руководству предстояло ответить на вопрос «Что предпринять Соединённым Штатам в отношении обеих воюющих сторон?» Применительно к Москве вставала дилемма: разорвать дипломатические отношения между двумя государствами или ограничиться более мягкими мерами дипломатического и экономического характера. Оказание помощи финской стороне напрашивалось само собой, однако предстояло определить характер (моральная, продовольственная, финансовая, военно-техническая) и объёмы такой помощи [10].
Негативный экстремум спектра возможных действий в отношении СССР находился в... Москве, в посольстве США. Посол Л. Штейнгардт в переписке с Госдепартаментом выступал за немедленный разрыв дипломатических отношений, депортацию всех советских граждан из Соединённых Штатов, эмбарго на американский экспорт в Советский Союз и даже за закрытие американских портов для советских судов [11]. Однако в Вашингтоне, где находился главный центр принятия решений, придерживались иного подхода - меры против СССР были показательно жёсткими, но не радикальными. Рузвельт в заявлении от 1 декабря выразил убеждение, что все миролюбивые государства «единодушно осудят это новое применение вооружённой силы для решения международных споров» [12]. 2 декабря было объявлено о введении так называемого «морального эмбарго» на поставки американских самолётов, авиационного топлива, навигационного оборудования, а также алюминия и молибдена в страны, применяющие авиацию для бомбардировки мирных городов [13]. Из СССР были отозваны американские специалисты, работающие в авиационной промышленности.
Воззрения основной массы конгрессменов и сенаторов на возникшую проблему располагались в диапазоне между позициями Белого Дома и посольства в Москве. Практически с самого начала работы третьей сессии Конгресса (3 января 1940 г.) под сводами Капитолия зазвучали голоса в поддержку разрыва официальных дипломатических отношений между Москвой и Вашингтоном. Только в течение января 1940 г. в Палату
представителей были внесены проекты трёх резолюций о разрыве дипломатических отношений с Москвой: H. J. Res. 397 С. Боуллза (респ., Висконсин), H. Con. Res. 39 Д. О'Тула (дем., Нью-Йорк) и H. Con. Res. 41 Д. Рэндольфа (дем., 3. Виргиния) [14].
Одним из доминирующих мотивов выступлений сенаторов и конгрессменов антисоветской направленности стала идея противоборства советского «варварства» и «коммунизма» с «цивилизацией» (т. е. с Западом). 3а возможной победой Красной армии в Финляндии парламентарии видели далеко идущие планы Москвы по установлению мирового господства. К примеру, конгрессмен У. Питтингер (респ., Миннесота) полагал, что победа СССР будет означать «начало триумфа коммунизма как общественного устройства в противовес тому, что мы называем цивилизованным миром» [15]. Другой член нижней палаты Конгресса Э. Изак (дем., Калифорния), ратуя за оказание масштабной помощи Финляндии, констатировал: «Сегодня наша граница - это Карельский перешеек!» [16] Сенатор У. Кинг (дем., Юта) был убеждён в том, что в лице Финляндии Россия «воюет со всеми демократическими и христианскими государствами, со всеми, стремящимися к всеобщему миру, единению, свободе и справедливости» [17]. Аналогичную мысль высказывал известный конгрессмен-консерватор Г. Фиш (респ., Нью-Йорк): «Сегодня Финляндия сражается за демократию, христианство и цивилизацию против угрозы коммунизма» [18].
Однако наряду с пафосными и эмоциональными оценками России как воплощения мирового зла в речах законодателей соседствовал более рациональный аргумент - систематическое несоблюдение Советским Союзом обязательств, взятых в 1933 г. при установлении официальных отношений [19]. Особо часто в претензиях политиков Капитолия звучали обвинения в нарушении обязательства по невмешательству советской стороны во внутреннюю жизнь Соединённых Штатов -Москва поддерживала и направляла мировое коммунистическое движение и, в частности, деятельность Коммунистической партии США. Именно такие обвинения в адрес СССР прозвучали Палате представителей январе - феврале 1940 г. из уст конгрессменов Рэндольфа, Боуллза, Р. Мак-кормака (дем., Массачусетс) [20].
Однако с наибольшей последовательностью идея о несоблюдении «контракта» была выражена в публикациях сенатора-республиканца от штата Мичиган А. Ванденберга: в январе - в журнале «Молодой республиканец», в июне - в журнале «Либерти». В первой из них сенатор сам факт дипломатического признания Советского государства назвал «грубым просчётом». Единственным средством исправления этой ошиб-
ки он признавал отзыв всех дипломатических представителей США из Советского Союза. Ван-денберг признавал, что разрыв отношений автоматически не спасёт Америку от угрозы коммунизма, однако будет символизировать «отказ от потворства врагам нашей внутренней стабильности и наших институтов» [21]. Логический ряд, выстроенный сенатором во второй статье, выглядел следующим образом: «Мы пошли на официальное признание Москвы на основе конкретных обещаний, содержащихся в переписке Рузвельта и Литвинова 1933 г. Обещания были нарушены, контракт разорван. Таким образом, у нас нет более оправдания для отношений, которые были установлены и обусловлены нерушимостью обязательств и выполнением контракта. Нам следует вернуться к той основе взаимоотношений, которая существовала до 1933 г.» [22]
Следует отметить, что в стенах Конгресса имелись и противники разрыва дипломатических отношений с Москвой, которые открыто и не менее аргументированно выражали свою позицию. Главный минус такого шага, по их общему мнению, заключался в непрактичности разрыва. «Я не могу увидеть, хоть на йоту, как и чем поможет правительству Соединённых Штатов отзыв посла из России и разрыв дипломатических отношений» [23], - восклицал в полемике с Г. Фишем С. Рейбёрн, лидер фракции демократов в нижней палате. Его мысль детально развил С. Блум: «Если мы отзовем нашего посла из Москвы сегодня, то у нас не останется средств получения информации, которая крайне необходима в данный момент. Присутствие американских послов и посланников в нынешние времена становится всё более важным для защиты американских граждан и американской собственности» [24]. Примечательно, что Рейбёрн, Блум и их единомышленники не демонстрировали и намёка на оправдание (и тем более поддержку) действий Советского Союза - «отбеливать» изрядно запятнанный имидж СССР не желали даже противники разрыва.
Идейная борьба в Палате представителей между сторонниками и противниками сохранения отношений между Москвой и Вашингтоном достигла апогея 7 февраля при рассмотрении во многом дежурного и «технического» билля Н^. 8319, посвящённого ассигнованиям на содержание аппарата ряда правительственных ведомств в 1940/ 1941 финансовом году. К разделу, посвящённому Госдепартаменту, было предложено три одинаковых по сути, но разных по формулировке поправки, которые удаляли из перечня расходов строку о выплате жалованья послу Соединённых Штатов в Москве [25]. Автор первой из них, демократ Р. Маккормак, строил свою аргументацию предлагаемого шага на идее «нарушенного контрак-
та». «Каждый американец знает, что Советский Союз делает всё зависящее от него, чтобы свергнуть существующие правительства у нас и во всём остальном мире» - утверждал конгрессмен, и даже резонные возражения коллег о принадлежности проблемы к компетенции президента не могли поколебать его убеждённость в полезности и правомерности предлагаемой акции. В поддержку поправки Маккормака выступили республиканец Боуллз, демократы Д. Мёрдок (Аризона) и Д. Дин-джел (Мичиган). Выступление последнего было переполнено эмоциями - конгрессмен был готов поддержать «всё, что наносит вред русскому коммунизму» и даже изъявил готовность пожертвовать личную самозарядную винтовку "Garand" «на благо Финляндии» [26].
Однако далеко не все члены нижней палаты разделяли горячность своих коллег. Э. Селлер (дем., Нью-Йорк) полагал, что отношения с Советским Союзом следует разрывать «честно, смело и открыто». Практичность предлагаемого шага с точки зрения пользы для Финляндии также вызывала у конгрессмена вопросы: «Финляндия просит самолёты - мы предлагаем ей пирожки, Финляндия просит пушки - мы предлагаем ей пирожные» [27]. Отзыв посла считал нецелесообразным М. Калдвелл (дем., Флорида): «Поправка лишь спровоцирует дальнейший произвол со стороны великой державы (т. е. СССР - авт.) и поставит нас в дипломатически затруднительное положение». М. Данн (дем., Пенсильвания) расценивал отзыв посла как очередной шаг в пользу вмешательства в европейские конфликты. Угроза распространения коммунизма, к которой любили апеллировать сторонники разрыва, по мнению Дана, была для США не актуальна: «История показывает: государства, которые заботятся о своём народе, не подрываются внешними силами» [28]. В итоге поправка Маккормака была провалена с символическим перевесом в голосах: 105 - «за», 108 - «против» [29].
Сенат приступил к рассмотрению билля Н. R. 8319 в конце февраля 1940 г. В верхней палате поправка, аналогичная предложению Мак-кормака, была внесена сенатором Г. Лоджем-мл. (респ., Массачусетс). Автор предполагал, что отзыв посла не сможет обеспечить мир для США, но хотя бы «поставит Советский Союз в один ряд с Германией» [30]. Инициативу Лоджа поддержали Ванденберг, не упустивший возможности повторить тезис о «нарушенном контракте» 1933 г., и У. Барбур (респ., Нью-Джерси) [31]. Однако форма, время и сама идея предлагаемого решения вызвали у других сенаторов серьёзные нарекания. К. Маккеллар (дем., Тенесси) принципиально поддерживал отзыв посла, однако негативно оценивал тот факт, что внешнеполитический вопрос пытались решить в рамках фи-
нансового билля, нарушая компетенцию комитетов [32]. На нарушение существующих властных прерогатив (но теперь уже президентских) указывали коллегам Д. Норрис (прогрессист, Небраска) и А. Баркли (дем., Кентукки). По мнению первого из них, Советский Союз разделял принцип «любое государство имеет право уничтожить другое государство путём голода, бомбёжек, убийств женщин, маленьких детей» наравне с другими агрессорами - Германией, Японией, Италией. Чтобы быть последовательными, американскому правительству следовало отозвать послов из всех указанных государств, однако тем самым Соединённые Штаты поставили бы себя в заведомо невыгодное положение. Баркли пытался взывать к здравому смыслу: отказ сенаторов выплачивать послу Штейнгардту, не так давно утверждённому ими же в должности, выглядел бы и нелогично, и несолидно [33]. В конечном итоге поправка Лоджа была отклонена даже без поимённого голосования [34].
Характеризуя реакцию американских законодателей на советско-финскую войну, следует учесть исторический контекст этого вооружённого конфликта. В Европе постепенно разгоралось пламя новой мировой войны, и ключевой внешнеполитической проблемой для Соединённых Штатов в 1939-1941 гг. оставался вопрос о допустимости, масштабах и формах вмешательства Америки в европейские проблемы. Доминирующим трендом американского общественного мнения и настроений политической элиты было негативное отношение к вмешательству в европейскую войну. Закон о нейтралитете 1939 г. ввёл принцип «плати и вези» (cash and carry) для поставок американского оружия и военных материалов воюющим сторонам, однако оставил существенные ограничения для предоставления кредитов, а также для передвижения американских морских кораблей и американских граждан на кораблях иностранных государств [35].
Среди горячих призывов к разрыву дипломатических отношений с Москвой и оказанию помощи Финляндии как «оплоту демократии» относительно бледно смотрелись доводы в пользу сохранения полного нейтралитета Соединённых Штатов в конфликте. За зиму 1940 г. в Палату представителей и Сенат было внесено по одной резолюции, объявлявших о состоянии войны между СССР и Финляндией, - что, по идее авторов (конгрессмена Э. Шиффлера и сенатора Д. Данахера), должно было способствовать распространению положений Закона о нейтралитете на советско-финское противостояние [36]. Обе резолюции так и не покинули стен профильных внешнеполитических комитетов Конгресса, куда были направлены после формального внесения.
Необъявленная советско-финская война завершилась подписанием мирных соглашений 12 марта 1940 г. Волна антисоветских выступлений в Конгрессе медленно, но верно пошла на убыль. В течение весны, как результат «инерции» зимней войны, в Конгресс были внесены очередные резолюции за авторством сенатора Д. Кларка (дем., Айдахо) и конгрессмена Д. Скругхэма (дем., Невада), призывающие к разрыву дипломатических отношений с Советским Союзом [37]. Однако ни та ни другая не вызвали интереса у законодателей и были навечно положены «под сукно». Однако рациональное начало в оценке советского государства всё больше брало верх над эмоциональными и конъюнктурными оценками. Так, в ходе обсуждения в Сенате вопроса об импорте марганцевой руды в США применительно к СССР уже не звучало шаблонных фраз об «угрозе коммунизма», «варварстве», «безбожном режиме» и т. п. Сенатор Д. Гарни (респ., Ю. Дакота), критикуя последствия Закона о взаимных торговых соглашениях, констатировал факт - закупки марганцевой руды в России (а также Бразилии) наносят серьёзный ущерб американской горнодобывающей отрасли, который вынуждено компенсировать через субсидии правительство США [38]. В аналогичном ракурсе - не как страна террора и несвободы, а как конкурент национальных американских производителей - предстал Советский Союз в речи конгрессмена Д. Ван Зандта (респ., Пенсильвания), защищавшего интересы горнодобывающей промышленности своего штата. По подсчётам политика, импорт антрацитового угля из СССР ежегодно оборачивался для американских шахтёров потерей в среднем 642 рабочих мест [39].
Во второй половине 1940 г. интерес американских парламентариев к Советскому Союзу снизился почти до нулевой отметки - сенаторов и конгрессменов почти полностью занимали вопросы благосостояния и безопасности Соединённых Штатов, а не далёкая и чужая страна, пока ещё находящаяся в одном лагере с нацистской Германией.
«Полузамороженное» состояние советско-американских отношений сказалось в ходе дебатов по Закону о ленд-лизе в феврале - марте 1941 г. Конгрессмен Д. Тинкхэм (респ., Массачусетс) в Палате представителей предложил поправку, исключавшую Советский Союз из числа потенциальных получателей американской помощи. С аналогичной инициативой в верхней палате выступил сенатор Р. Рейнольдс (дем., С. Каролина). Обе поправки были провалены - большинство сенаторов и конгрессменов предусмотрительно посчитало нецелесообразным «связывать руки» американской дипломатии такими радикальными мерами [40].
Нацистское нападение на СССР 22 июня 1941 г. не смогло моментально изменить настороженного отношения американских парламентариев к СССР, однако внесло существенные коррективы в позицию высшего руководства Великобритании и Соединённых Штатов. Из «почти врага» СССР в одночасье превратился в вынужденного, но от этого не менее ценного союзника, отвлекающего на себя огромные силы немецкой военной машины. 23 июня заместитель госсекретаря С. Уэллес осудил нападение Германии и отметил, что любое сопротивление Гитлеру будет способствовать безопасности США [41]. 24 июня Рузвельт пообещал оказать Советскому Союзу всю возможную помощь. Вместе с тем хозяин Белого Дома вслед за Уэллесом подчеркнул, что для Соединённых Штатов по-прежнему остаются «нестерпимы и чужды» принципы и доктрины коммунизма [42].
В конце июня 1941 г. вопрос о включении Советского Союза в программу ленд-лиза ни Москвой, ни Вашингтоном не ставился - в распоряжении администрации находились инструменты для оказания помощи как на основе обычных торговых сделок, так и через предоставление кредитов из фондов различных правительственных ведомств [43]. В силу этого интерес сенаторов и конгрессменов к начавшейся советско-германской войне носил скорее риторический, нежели прикладной характер.
Позиция изоляционистов отличалась причудливой смесью рационализма, граничащего с цинизмом, и антикоммунистического морализма. Сенаторы Р. Тафт (респ., Огайо), Б. Уилер (дем., Монтана), Б. Кларк (дем., Миссури), конгрессмены К. Мундт (респ., Ю. Дакота), Р. Рич (респ., Пенсильвания), Р. Вудраф (респ., Мичиган) и другие противники вмешательства в войну расценили начало советско-германской войны как убедительное доказательство тезиса об империалистическом характере европейского конфликта, который не имел никакого отношения к противостоянию демократии и тоталитаризма. С их точки зрения самым разумным для США в сложившейся ситуации было остаться в стороне и дождаться взаимного ослабления СССР и Третьего рейха. «Коньком» оппозиции стала критика диктаторского режима Сталина, политических репрессий, преследований церкви и религии [44].
Для интернационалистской парадигмы американской внешней политики оказание военно-технической и экономической помощи России представляло собой неплохую возможность противодействовать гитлеровской экспансии, напрямую не вмешиваясь в войну. Однако в первые недели сторонники активной внешнеполитической линии в дебатах на Капитолийском холме и в СМИ вели себя достаточно скромно. Едва ли не единствен-
ным сенатором, кто практически сразу и достаточно чётко выступил в поддержку предложенного президентом курса, был К. Пеппер (дем., Флорида) [45]. Коллеги Пеппера по верхней палате (в основном - демократы: Г. Бирд, К. Гласс, Д. Мид и др.) принципиально не возражали против поддержки СССР, однако больше говорили о трудностях, связанных с реализацией подобной программы, нежели о самой помощи [46]. Аналогичная ситуация сложилась и в Палате представителей, с той лишь небольшой разницей, что в нижней палате не нашлось человека, который бы выступал за программу помощи также последовательно, как Пеппер [47].
К концу лета 1941 г. сомнения относительно способности СССР вести эффективную борьбу с Германией стали постепенно рассеиваться, чему немало способствовали визит Г. Гопкинса в Москву и его успешные переговоры со Сталиным [48]. Как следствие, в палатах Конгресса зазвучали более смелые выступления в поддержку советско-американского сотрудничества.
Изоляционисты, предчувствуя включение Советского Союза в программу ленд-лиза, предприняли ряд попыток законодательно запретить возможность ленд-лизовских поставок коммунистическому режиму. Однако ни резолюции Г. Кнут-сона (S. Con. Res. 44) и С. Дэя (H. Con. Res. 51), ни инициативы Д. Тинкхэма (H. Res. 256; H. R. 5248) не прошли дальше профильных комитетов Палаты представителей и Сената [49]. 3а-медление темпов немецкого наступления на Восточном фронте даже убедило некоторых изоляционистов в том, что война приобрела затяжной характер, и они уже не возражали против американских поставок в Советский Союз, которые могли ещё более затянуть советско-германское противостояние и тем самым сыграть на руку США [50].
Несмотря на эту положительную тенденцию, администрация Рузвельта проявляла крайнюю осторожность и всячески пыталась убедить парламентариев и общественное мнение в неактуальности вопроса о ленд-лизе для Советского Союза. Даже после внесения в Конгресс в сентябре 1941 г. билля H. R. 5788 о выделении дополнительных ассигнований на программу ленд-лиза Рузвельт на встрече с лидерами Конгресса лишний раз подчеркнул, что речь не идёт о включении России в программу помощи. Однако президент тут же указал на нежелательность внесения поправок, направленных против СССР [51].
Слушания в комитетах, а также дебаты в палатах по биллю о дополнительных ассигнованиях прошли в октябре 1941 г. на редкость гладко. Несмотря на все заверения со стороны исполнительной власти, парламентарии прекрасно понимали, что решается вопрос о выделении денег
именно для СССР [52]. Законодателей смущал не сам факт оказания помощи государству с коммунистической идеологией, сколько лицемерное нежелание высшего руководства этот факт прямо признать [53]. Бесперспективность сопротивления доводам Рузвельта и его сторонников постепенно становилась очевидной даже самым последовательным изоляционистам. Один из их лидеров, Г. Фиш, поддержал расширение программы ленд-лиза, но подчеркнул, что делает это «только из военных соображений». И либералы, и консерваторы Капитолия, не отрицая «тёмных сторон» советского режима, одобряли выделение ему помощи из прагматических соображений, поскольку Россия оставалась «единственной державой, чья армия способна остановить немцев» [54].
Поправки республиканцев Р. Рича и Э. Роджерс, без лишних условностей исключающие СССР из числа получателей помощи, были отклонены конгрессменами [55]. Палата представителей одобрила законопроект 10 октября 1941 г. 328 голосами «за» при 67 «против» [56]. 23 октября Сенат с таким же ощутимым перевесом в голосах (59 «за», 13 «против») принял законопроект [57], который был подписан Рузвельтом и вступил в силу 28 октября 1941 г. Уже через два дня президент США в письме на имя Сталина проинформировал советское руководство, что поставки военных материалов, оговорённых в протоколе Московской конференции, будут производиться на основе Закона о ленд-лизе. Рузвельт предлагал не начислять проценты на сумму долга и начать выплату задолженности через пять лет после окончания войны [58].
Положительный ответ от Сталина последовал 4 ноября [59], однако официально о соглашении было объявлено на очередную годовщину Октябрьской революции (7 ноября). Давно ожидаемое известие было встречено изоляционистской прессой с недовольством и даже обречённостью. Пессимистические настроения охватили многих убеждённых изоляционистов, однако консервативные политики не спешили озвучивать их на публике -практический смысл в этом отсутствовал [60]. Решение было принято, и оно красноречиво указывало на несостоятельность изоляционистского подхода к внешней политике США.
Таким образом, прослеженная нами в течение предвоенного двухлетия трансформация образа СССР не подлежит однозначным оценкам. Представляется целесообразным выделить два уровня восприятия образа советского государства американскими законодателями: первый, более глубинный, определялся цивилизационной спецификой двух стран, существенными различиями в идеологии, политических и экономических стандартах, второй же уровень зависел от
международной политической и военной ситуации, крайне подвижной и изменчивой в рассматриваемый период. В силу названных факторов первый уровень был более статичен, второй продемонстрировал значительную динамику изменений. Если до середины 1941 г. Советский Союз виделся как диктаторское государство-агрессор, несущее угрозу демократии и западной цивилизации, то после 22 июня 1941 г. он достаточно быстро превратился в глазах большинства законодателей в полезного союзника, своей борьбой против Германии способствовавшего безопасности Соединённых Штатов. Такому союзнику, по убеждению расчётливых американцев, было не зазорно оказывать материальную и финансовую помощь. Вместе с тем принципиальная оценка Советского Союза как государства, совершенно чуждого американским ценностям и принципам, никуда не исчезла, она просто по прагматическим соображениям временно отошла на задний план.
Именно рациональность и прагматизм, несмотря на повышенную эмоциональность высказываний и оценок в краткий период советско-финской войны, определяли действия сенаторов и конгрессменов в среднесрочной перспективе. И чем ближе военная угроза приближалась к американским берегам, тем более очевидным становился перевес прагматического начала в мышлении политиков Капитолия над идеологическими соображениями: зимой 1940 г. забота об американских интересах оградила законодателей от разрыва отношений с СССР, а уже осенью 1941 г. стремление укрепить американскую безопасность подвигло их распространить ленд-лиз на СССР. В дальнейшем, после официального вступления США во Вторую мировую войну в декабре 1941 г., курс на оказание помощи Советскому Союзу был сохранён и расширен - общий враг определял общность интересов. Однако победа антигитлеровской коалиции, которая в декабре 1941 г. не казалась близкой и неизбежной, подразумевала устранение этого общего врага и порождала возможность нового крутого поворота в оценках образа СССР под куполом Капитолия.
Примечания
1. Среди отечественных исследований выделим следующие работы: Егорова Н. И. Изоляционизм и европейская политика США, 1933-1941. М., 1995; Над-жафов Д. Г. Нейтралитет США, 1935-1941. М., 1990; Коваль В. С. США во Второй мировой войне: некоторые проблемы внешней политики. 1939-1941. Киев, 1976; Фураев В. К. Советско-американские отношения, 1917-1939. М., 1964; Юнгблюд В. Т. Эра Рузвельта: дипломатия и дипломаты. СПб, 1996.
В массе зарубежной литературы хотелось бы отметить специальные исследования Э. Беннетта, Т. Маддукса. X. Де Сантиса и Р. Леверинга: Bennett E. Franklin D. Roosevelt and the Search for Victory: American-Soviet Relations, 1939-1945. Wilmington, 1990;
De Santis H. The Diplomacy of Silence: The American Foreign Service, the Soviet Union and the Cold War. Chicago, 1980; Maddux T. Years of Estrangement: American Relations with the Soviet Union, 1933-1941. Tallahassee, 1980; Levering R. American Opinion and the Russian Alliance, 1939-1945. Chapel Hill, 1976.
2. Congressional Record. Proceedings and Debates of 76th Congress (далее - CR). First Session. Vol. 84. P. 8617.
3. Ibid. P. 8619, 8621.
4. Ibid. P. 10631.
5. Ibid. P. 11221.
6. Наджафов Д. Г. Указ. соч. С. 121-123.
7. Levering R. Op. cit. P. 22-30, 31-34.
8. Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers (далее - FRUS). 1939. Vol. I. General. Wash., 1956. P. 967.
9. CR. Vol. 85. P. 224-225.
10. В декабре 1939 г. США предоставили Финляндии через Экспортно-импортный банк кредит размером 10 млн долл. для закупки сельскохозяйственных продуктов, который в дальнейшем финны получили возможность использовать для закупки оружия (Наджафов Д. Г. Указ. соч. С. 127-128). Однако просьба о предоставлении более крупного кредита в 60 млн долларов была отклонена американской стороной. Максимум, что готово было сделать руководство США, - это увеличить основной капитал Экспортно-импортного банка на 100 млн долл., из которых одна страна могла получить в виде кредита не более 20 млн. Как утверждает известный исследователь внешней политики США Р. Дал-лек, такая сдержанность была вызвана тем, что Рузвельт опасался обвинений во втягивании страны в войну, а также не желал поставить под угрозу более амбициозные планы по оказанию помощи Великобритании и Франции (Dallek R. Franklin D. Roosevelt and American Foreign Policy, 1932-1945. N. Y.: Oxford, 1995. P. 210).
11. Данн Д. Между Рузвельтом и Сталиным: американские послы в Москве. М., 2004. С. 176.
12. Department of State Bulletin. 1939. Vol. I. № 23. P. 609.
13. FRUS. 1939. Vol. I. General. Wash., 1956. P. 801.
14. CR. Vol. 86. P. 16, 350, 451.
15. Ibid. P. A13.
16. Ibid. P. 1176.
17. Ibid. P. 1390.
18. Ibid. P. 2036.
19. Ноты Народного Комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова президенту Ф. Рузвельту о невмешательстве во внутренние дела США, об уважении религиозных прав и свобод, о правовой защите американских граждан, об урегулировании финансовых претензий см.: Документы внешней политики СССР. Т. 16. 1 января - 31 декабря 1933 г. М., 1970. С. 642-643, 646-650, 651-652.
20. СR. Vol. 86. P. 147, 228-229, 1174.
21. Ibid. P. 457.
22. Ibid. P. A3412.
23. Ibid. P. 690.
24. Ibid. P. 691.
25. Ibid. P. 1172-1173. Все три поправки были объединены в одно процессуальное производство. Одобрение любой из них де-факто ставило крест на полноценных дипломатических отношениях США и СССР.
26. Ibid. P. 1174-1175.
27. Ibid. P. 1177.
28. Ibid. P. 1178.
29. Ibid. P. 1179.
30. Ibid. P. 1973-1974. Американский посол был отозван из Берлина ещё весной 1939 г.
31. Ibid. P. 1975-76, 1978.
32. Ibid. P. 1975-1976.
33. Ibid. P. 1978-1979, 1976.
34. Ibid. P. 1980.
35. Егорова H. И. Указ.соч. С. 146.
36. CR. Vol. 86. P. 354, 814.
37. Ibid. P. 2919, 3972.
38. Ibid. P. 3671-3672.
39. Ibid. P. 3881.
40. Kimball W. Most Unsordid Act. Baltimore, 1969. P. 200, 201, 215.
41. Department of State Bulletin. 1941. Vol. IV. № 105. P. 755.
42. FRUS. 1941. Vol. 1. General, The Soviet Union. Wahs., 1958. P. 773.
43. Борисов А. Ю. СССР и США: союзники в годы войны. М., 1985. С. 58-59; Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Т. 1. М., 1984. С. 108, 483.
44. CR. Vol. 87. P. А3052, 5461, 5669; Taft R. The Papers of Robert Taft. Vol. 2. 1939-1944. Kent, 2001. P. 255-256.
45. Ibid. P. A3215-3217; Dawson R. Decision to Aid Russia, 1941. Chapel Hill, 1959. P. 106.
46. Ibid. P. 107.
47. CR. Vol. 87. P. 5485, A3412.
48. Юнгблюд В. Т. Указ. соч. С. 147.
49. CR. Vol. 87. P. 5698, 5805, 5870, 6802.
50. Ibid. P. 6831
51. Herring G. Aid to Russia: Strategy, Diplomacy and the Origins of the Cold War. N. Y., 1973. P. 19.
52. CR. Vol. 87. P. A4508, 7702-7703.
53. Ibid. P. 7734, 7739.
54. Ibid. P. 7763.
55. Ibid. P. 7820, 7822-7823.
56. Ibid. P. 7839-7840.
57. Ibid. P. P. 8204.
58. FRUS. 1941. Vol. I. P. 851. Московский протокол, подписанный 1 октября 1941 г., предусматривал обязательства Великобритании и США поставлять Советскому Союзу до конца июня 1942 г. ежемесячно по 400 самолётов, 1100 танков, 4000 т алюминия, а также ряд других вооружений и материалов (Советско-американские отношения. Т. 1. С. 121-126).
59. Советско-американские отношения. Т. 1. С. 135.
60. Dawson R. Op. cit. P. 284-285.
