CC BY
29
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2017. № 1
Д.В. Сивакова*
ТРАКТАТ «НОНН ПАНОПОЛИТАНСКИЙ, ПОЭТ»
В ПЕРЕПИСКЕ С.С. УВАРОВА С Ф.А. ВОЛЬФОМ
В статье анализируются предпосылки написания С.С. Уваровым трактата «Нонн Панополитанский, поэт» и предпринимается попытка ввести читателей в контекст проблематики, связанной с философией мифологии на рубеже XVIII—XIX вв. и в начале XIX в. Впервые публикуется фрагмент письма Ф.А. Вольфа С.С. Уварову от 07.07.1818 г., которое стало откликом немецкого филолога-классика на этот трактат.
Ключевые слова: мифология, философия мифологии, романтизм, С.С. Уваров, Ф.А. Вольф.
D.V. S i v a k o v a. Treatise «Nonn from Panopolis, the poet» in the correspondence between S.S. Uvarov and F.A. Wolf
The article gives an analysis of the reasons why Sergey Semenovich Uvarov wrote the treatise «Nonn from Panopolis, the poet», and describes the questions of the philosophy of mythology on the edge of XVIII—XIX centuries and at the beginning of XIX century. For the first time a fragment from the Friedrich August Wolf's letter to Sergey Semenovich Uvarov is published in the article.
Key words: mythology, philosophy of mythology, romanticism, S.S. Uvarov, F.A. Wolf.
Сергей Семенович Уваров (1786—1855) известен не только как государственный деятель, занимавший высокие посты, но и как философ, разработавший историко-философскую концепцию, а также как ученый, блестящий знаток Античности. Несколько его трудов посвящено Античности. Одним из таких сочинений, важных для понимания его творчества в целом, стал трактат под названием «Нонн Панополитанский, поэт», написанный на немецком языке и увидевший свет в 1816 г. Судьба греческого поэта эпохи поздней Античности Нонна из Панополиса (известного также как Нонн из Хмима), жившего в Египте в V в., представляет собой весьма характерный для того времени пример: рожденный в язычестве, в сознательном возрасте он принимает христианство. Для Уварова эпоха позднего эллинизма всегда представляла особый научный и философский интерес; вместе с тем он был большим знатоком и цените-
* Сивакова Диана Валериановна — ассистент кафедры истории философии факультета гуманитарных и социальных наук Российского Университета Дружбы Народов, тел.: 8 (977) 610-71-88; e-mail: dv.sivakova@gmail.com
лем греческой поэзии, а потому неудивительно, что фигура Нонна привлекла пристальное внимание русского интеллектуала. Принято считать, что закат Античности не оставил в литературе громких имен и ярких произведений, в том числе и творчество Нонна не считалось чем-то выразительным и самобытным, заслуживающим детального рассмотрения. С этой весьма распространенной точкой зрения Уваров был категорически не согласен. Дать импульс к переоценке литературного наследия Нонна в европейском ученом сообществе, продемонстрировать его историческую и художественную значительность — такова была главная задача немецкого сочинения Уварова.
На написание трактата о Нонне Уварова вдохновил Иоганн Вольфганг фон Гёте. Уваров много лет состоял с ним в переписке, в том числе и по вопросам научного характера, и относился к точке зрения немецкого поэта как к очень авторитетной. Известно, что и Гёте высоко ценил дарование Уварова (чем последний, по свидетельствам современников, очень гордился) и поддерживал молодого человека в его научных интересах и изысканиях. Гёте в течение нескольких лет, начиная с 1814 г., призывал Уварова обратиться к фигуре Нонна, указывая, что этот поэт заслуживает написания отдельного научного труда, ему посвященного. В конечном итоге увещевания Гёте увенчались успехом и из-под пера Уварова вышел трактат с посвящением старшему наставнику, вдохновившему его на эту работу.
В работе над написанием трактата Уварову помогал его учитель и друг, выдающийся немецкий филолог-классик, профессор латинской словесности Христиан Фридрих (Федор Богданович) Грефе (1780—1851). Приехав в Санкт-Петербург в 1810 г., он около года был преподавателем древнегреческого языка в Духовной академии, затем по протекции Уварова начал работу в Петербургском Педагогическом институте, в 1820 г. стал членом-корреспондентом, а несколько позже — действительным членом Императорской Академии наук. В течение пятнадцати лет Уваров под руководством Грефе совершенствовал свое владение древнегреческим и латинским языками, опирался на его рекомендации при выборе для чтения литературы, посвященной культуре Древней Греции.
Известно, что Грефе, как и Гёте, высоко ценил литературное наследие Нонна, более того, Нонн был одним из его любимых поэтов. Уваровский этюд о Нонне явился статьей, предварявшей переработанное Грефе и снабженное его комментариями новое издание поэмы Нонна «Дионисиака», или «Деяния Диониса».
Уваров, склонный во всем искать и находить золотую середину, и в фигуре и судьбе Нонна из Панополиса также увидел воплоще-
ние его очень непростой и потому особенно интересной эпохи. Если внимательно присмотреться к волновавшим Уварова темам, которые нашли отражение в оставленных им сочинениях, то можно заметить, что он тяготел к изучению именно этой исторической эпохи. «Уваров чувствовал, что живет в переходное время, поэтому идея переходного периода проходит красной нитью в его сочинениях. Он особенно увлекался 1У—У вв. — периодом неоплатонизма, создавшего интеллектуальный мост между двумя великими эпохами, на которые, по мнению Уварова, делилась всемирная история: классической и новой (или языческой и христианской)» [Ц.Х. Виттекер, 1999, с. 38]. Как не раз подчеркивает в своей биографической работе исследователь жизни и творчества Уварова Цинтия Виттекер, увлечение российского интеллектуала именно этим периодом истории возникло и сложилось во многом вследствие того, что он проводил параллели между его духовной обстановкой и тем, что происходило в его отечестве в первые три десятилетия XIX в. В России на это время пришлись значительные события и потрясения — речь, главным образом, идет о победе России над наполеоновской Францией и о восшествии на трон императора Николая I, которые не могли не взволновать просвещенное общество и подпитывали его мысли и надежды на обновление (в первую очередь, духовное), на существенное изменение всего уклада жизни в России. Этот социально-политический подъем Уваров встретил еще молодым человеком и во многом разделял связанные с ним надежды. Несмотря на то что им не было суждено сбыться ни в первые десятилетия века, ни даже при жизни Уварова в целом, ему до конца дней казалось, что до значительных перемен в жизни России осталось совсем немного времени и что сейчас закладывается прочный фундамент для судьбоносных перемен и сеются семена, которые в будущем дадут свои благодатные всходы.
Возвращаясь к уваровской риторике сопоставления двух духовных начал, необходимо сказать несколько слов также и о творчестве Жермены де Сталь (1766—1817). Как известно, Уваров был внимательным читателем ее работ, в частности статей «О литературе, рассмотренной в связи с общественными установлениями» (1800) и «О Германии» (1810). Личное знакомство Уварова с мадам де Сталь произошло, когда он в 1807—1809 гг., будучи молодым человеком, находился в Вене в качестве атташе при дипломатическом представительстве России. Именно тогда он знакомится со многими важными для него людьми и устанавливает связи, которые определили его взгляды на долгие годы вперед. Известно, что знакомство с де Сталь произвело на него большое впечатление, он
высоко ценил ее точку зрения на литературу. Разумеется, по ряду вопросов Уваров не во всем был с нею согласен.
Однако некоторые мысли писательницы оказали значительное влияние на взгляды Уварова. Они были изложены ею в двух указанных выше, самых известных ее работах. В книге «О литературе...» она высказывает идею противопоставления литератур двух типов — «юга» и «севера». В сочинении «О Германии» она углубляет эту идею и дополняет ее рассуждениями о противопоставлении литературы классической (т.е. «южной») и романтической (т.е. «северной»).
С.С. Уваров, почерпнув у де Сталь идею оппозиции двух типов художественного выражения, преломил их, однако сделал это под несколько иным углом зрения. В его интерпретации такое противопоставление имело место в случае сравнения литературы двух цивилизаций — языческой и христианской. В этой дихотомии для русского ученого органично нашли выражение сразу две бинарные оппозиции: «южного» и «северного» и одновременно «старого» и «нового». «Южным» в первом случае выступает искусство древних греков, которые видели природу и саму жизнь свежим, незамутненным взглядом, восхищались ею искренне, что находило отражение в их литературе, а также жили только в посюстороннем мире и не связывали своих чаяний с жизнью после смерти. Соответственно, «северная» литература в дихотомии Уварова — это литература европейская, с неизбежным отпечатком религии Европы и переносом «центра тяжести» в грядущую жизнь, будь то католичество, протестантизм или православие.
Вместе с тем если симпатии де Сталь находятся на стороне литературы романтической, т.е. немецкой, северной, и предпочтение она отдает характерным для нее способам выражения, то в случае Уварова дело обстоит несколько иначе. С одной стороны, в «Нонне Панополитанском» он высказывает идею о возможности органичного сочетания двух начал противоположных по духу цивилизаций, что счастливо воплотилось в поэзии Нонна Панополитанского. С другой стороны, Уваров в то же время больший акцент в творчестве поэта делает именно на его языческую компоненту, желая тем самым подчеркнуть, с опорой на этот конкретный исторический пример, насколько силен и живуч гений Античности. «Идея Уварова была проста — классический дух оказывается жизнеспособным еще несколько веков после начала доминирующего влияния христианства, а поэзия древних греков имеет настолько выразительный облик, что черты его проступают в течение нескольких веков после заката этой цивилизации» [М.Л. Майофис, 2008, с. 410—411].
Рассматривая данный трактат, нельзя не обратить внимание и на другую весьма значимую для Уварова тему, а именно на вопрос о соотношении античной культуры с восточной и о возможной преемственности между этими двумя цивилизациями. Подобные вопросы интересовали не только Уварова, они представляли собой предмет жарких споров на интеллектуальной арене Европы первых десятилетий XIX в. (ниже мы проиллюстрируем это на одном конкретном примере). Уваров явился активным их участником. В данном контексте ключевым фрагментом рассматриваемого трактата и, пожалуй, квинтэссенцией позиции Уварова по означенному вопросу представляется следующий пассаж: «Я оцениваю центральное влияние Востока несомненно так высоко, как его только можно оценить. Но при моей совершенной уверенности в превосходстве этой гипотезы и в строгой правильности с нею связанных взглядов должен я все-таки признать, что мне кажется совершенно неподходящим, когда за изобразительным духом греков не хотят признать даже малейшей изобретательности. То, что греческий политеизм появился с востока, навечно останется главным тезисом, но с этим еще не сказано одновременно, что греки были не чем иным, как рабскими бездушными последователями в этой важной области. Возможно ли, что одухотворяющий дух, что пламенная сила воображения этого народа, который везде себе открывал новые пути, здесь, в области своей веры, то есть истинной святыни его поэзии и его национальности, не обладал ничем оригинальным и своеобразным? Это когда-нибудь станет материалом для моего собственного исследования. Необходимо не преувеличивать даже лучшие научные гипотезы» (цит. по: [там же, с. 412]).
Годом позже, в 1817 г., в свет выходит еще одно филологическое сочинение Уварова под названием «Критическое исследование легенды о Геракле, прокомментированной Дюпюи». В этой работе, посвященной весьма специальному вопросу, автор, среди прочего, вновь обращается и к интересующей нас общей проблематике. Характерно, что здесь он приводит тот же пассаж, что и в сочинении о Нонне, на этот раз предваряя его следующими словами: «После того как, благодаря счастливой революции в науке, были единодушно признаны широкие и многочисленные соответствия, которые устанавливают глубокие связи между всеми частями религиозных традиций древности, кажется, мы впали в противоположную крайность. Более всего этот новый образ мышления находит сейчас страстных приверженцев в Германии, где изучение древности достигло таких успехов и таких огромных завоеваний» (цит. по: [там же, с. 412]). Тот факт, что Уваров дублирует этот отрывок в другом
своем сочинении, это может служить свидетельством того, насколько важными являются для русского ученого высказанные в нем мысли.
Действительно, в Германии в эти годы «изучение древности» развивается очень активно. Одним из ведущих интеллектуалов, увлеченных этим вопросом, был Фридрих Август Вольф (1759—1824). Выдающийся филолог-классик своего времени, Вольф немало сделал для становления филологии как самостоятельной дисциплины. Ему также принадлежит догадка (высказанная им в 1795 г. в работе «Пролегомены к Гомеру») о том, что наследие Гомера на самом деле не является однородным корпусом одного автора. В результате детального филологического анализа, приложив к произведениям греческого поэта методы исторической и текстологической критики, Вольф пришел к этому поистине сенсационному для своего времени заключению.
Помимо прочего, Вольфа условно (известно, что он был самоучкой и дистанцировался от различных школ, работая самостоятельно) можно причислить к тому направлению мысли начала XIX в., которое отстаивало глубокую самобытность и уникальность греческой культуры и ее гения. Несмотря на то что он подверг ревизии сочинения Гомера и их статус как произведений художественных, он, однако, был представителем старшего поколения филологов-классиков, которые оставались верны идеалам классицизма и Просвещения. Приверженность этим идеалам проявлялась и в том, что они бережно и с глубоким уважением относились к античному наследию и к его свидетельствам.
Вот почему сделанное Вольфом открытие нисколько не умаляло в его глазах авторитет Гомера. Вместе с тем это означало, что теперь по-новому вставал вопрос о том, можно ли считать гомеровские поэмы исключительно литературными произведениями или же они были созданы на основе уходящей корнями в глубь веков устной традиции. Также возникал вопрос о значимости мифологии для возникновения гомеровских поэм, шире — классических произведений Древней Греции в целом. Соответственно, все это влекло за собой необходимость восстановления этой устной традиции, гипотетически лежащей в их основе.
В 1807 г. в свет выходит программное произведение Вольфа, которое он озаглавил «Представление науки древности в ее понятии, объеме, целях и ценности». Отвечая в этой работе на вновь возникшие научные вызовы, он, помимо прочего, четко формулирует свою позицию относительно того, что следует понимать под древностью: в строго научном смысле слова она должна подразумевать не всю совокупность духовного наследия, полученного нами от разных эпох и народов, а лишь ту его часть, которая принадлежит
древним грекам и римлянам. Важно отметить и то, что предметом изучения науки древности должна быть в первую очередь античная литература как главное свидетельство гения и славы тех времен. Таким образом, Вольф на вершину духовной иерархии прошлого, на недосягаемую высоту ставит греков и римлян, предоставляя прочим возможность лишь восхищаться их достижениями. В этом отношении позиция Уварова оказывается созвучной тому видению исторического процесса, которое транслировал и Вольф. «Поэзия греков является наиболее впечатляющим явлением всей цивилизации, а дух древних остается даже в самых низких его точках недостижимо высоким» (цит. по: [там же, с. 412]), — таковы заключительные слова Уварова к трактату о Нонне.
Известно, что Вольф многие годы был корреспондентом Уварова. Принимая во внимание все сказанное выше относительно его научных убеждений, неудивительным представляется тот факт, что Вольф живо откликнулся на трактат Уварова о Нонне. В 1818 г. Вольф пишет ему письмо, которое датируется седьмым июля. Приведем ключевой отрывок из него: «Кроме того, если мне позволено будет сказать Вам, что это искусное изображение и рассмотрение "Деяний Диониса" я почитаю за одну из наиболее удачных характеристик этого мало читаемого поэта, то это будет именно то, что я ощутил, изучая Ваше сочинение. Поэтому я заранее радуюсь обещанным Вашим Высокоблагородием мифологическим исследованиям, в которых я, насколько замечаю, совершенно согласен с Вами и, подобно Вам, никак не могу разделить представления Крейцера. Ибо я всегда находил, что греки как в языке, так и в искусстве и во всякого рода воззрениях использовали лишь отдельные элементы, пришедшие с Востока, значительно видоизменяя их и налагая на них своеобразный национальный отпечаток. Боюсь только, что доказательство такого рода должно будет стать предметом пространного труда, впрочем, несомненно, столь же похвального, каково должно быть, согласно публичным рецензиям, одно из Ваших прежних сочинений Sur l. mystères de l' Eleusis» [Ф.А. Вольф, 1818].
Георг Фридрих Крейцер (1771—1858) (научному миру он больше известен под своим вторым именем), упомянутый Вольфом в цитируемом нами письме к Уварову, был представителем младшего поколения филологов-классиков и одной из ключевых фигур второго из двух оппозиционных лагерей, отстаивавших позиции романтической парадигмы в науке. Молодой ученый, философ, профессор классической филологии Гейдельбергского университета, немецкий переводчик Плотина, в своем научном творчестве Крейцер стремился ответить на те же вопросы, что и Вольф. Однако от-
веты Крейцера зачастую были противоположны мыслям Вольфа, что уже становилось водоразделом между позициями двух коллег по цеху.
Глубоким убеждением молодого ученого и, соответственно, центральным тезисом его научной системы, которую он изложил, в первую очередь, в своем масштабном четырехтомном проекте «Символика и мифология древних народов, в особенности греков» (1810—1812), была мысль об изначальной монотеистической праре-лигии, ниспосланной человечеству в незапамятные времена. С течением времени мудрость, открытая древнему человеку, была рассеяна в разрозненных учениях и школах мысли, причем, по Крейцеру, этот процесс однозначно имел характер деградации. Здесь сказывается глубокое влияние на Крейцера философии неоплатоников, в частности Плотина, и их концепции эманации. Вместе с тем другой принципиально важной для Крейцера мыслью было утверждение, что первоначальный монотеизм был дан человеку в виде божественного откровения на Востоке и именно там нужно искать корни прарелигии. Остатки ее можно отыскать, в частности, в ми-стериальных культах Древней Греции (орфическом, самофракийском, элевсинском, дионисийском). Все они отстоят значительно дальше от наших времен, чем привыкла полагать классическая филология, или, используя формулировку Вольфа, наука древности. Более того, они берут свое начало в подобных культах Древнего Востока. Они являются лишь отголоском куда более древних восточных культов, сохраняют в своих недрах прежнюю мудрость, которая прошла сквозь века. Античные мистерии, привитые на новой почве, вобрали в себя ее специфику и местный колорит, однако, по сути своей, по-прежнему носят характерные черты прарелигии, пришедшей в Грецию с Востока.
Из всего сказанного следует Крейцерово восприятие античного наследия и его интерпретация, которая лежала в русле тенденций романтического историзма. В теории Крейцера (как и его коллег-романтиков) ход мировой истории подвергался полной ревизии, система координат, определявшая логику исторического развития древней культуры, выстраивалась совершенно по-новому, и античный мир занимал в ней теперь далеко не то недосягаемое место, какое отводили ему представители старшего поколения ученых-филологов. Соответственно, реконструкция исторического контекста, согласно Крейцеру, должна была отныне вестись не только и даже не преимущественно на основе литературных свидетельств, которые по определению были недостаточно древними (и здесь мы также видим разночтения с позицией Вольфа, который литературу как свидетельницу древности ценил выше всего); больший
вес теперь приобретали визуальные и материальные свидетельства, запечатлевшие черты мистериальных культов античного мира, в которых и были сохранены остатки перворелигии, а значит, и самые важные свидетельства о духовном контексте эпохи.
Обозначенные выше тезисы Крейцера буквально опрокидывали все канонические представления, устоявшиеся в гуманитарном знании к началу XIX в. Именно в этом принципиально разном подходе к изучению Античности, в оценке роли Востока в формировании ее духовной атмосферы, ее религиозных культов выражается антагонизм, о котором пишет Вольф в письме к Уварову. Однако, несмотря на это, взаимоотношения между Уваровым, с одной стороны, и Вольфом и Крейцером — с другой, едва ли можно втиснуть в рамки борьбы и противостояния. Дело обстояло несколько сложнее, чем могло бы показаться на первый взгляд. Постараемся продемонстрировать это на нескольких конкретных примерах.
В первую очередь обращают на себя внимание строки Уварова из того же трактата «Нонн из Панополиса», которые мы уже приводили выше. «Я оцениваю центральное влияние Востока несомненно так высоко, как его только можно оценить. Но при моей совершенной уверенности в превосходстве этой гипотезы и в строгой правильности с нею связанных взглядов...» (цит. по: [М.Л. Майо-фис, 2008, с. 410]). Как видим, Уваров призывает не преувеличивать значение роли Востока в формировании античной духовности и культуры в целом, но вместе с тем не выступает категорическим противником этой концепции, признавая весомость аргументов Крейцера и его союзников.
Более того, написанный в 1810 г. уваровский «Проект Азиатской академии» буквально вдохновлен ориентальным духом, и ряд идей, высказанных в нем русским интеллектуалом, весьма созвучен рассуждениям Крейцера.
Как известно, другое сочинение Уварова — «Трактат об Элев-синских мистериях», увидевший свет в разгар войны с Наполеоном, в 1812 г., имел широкий резонанс в научном мире и получил много хвалебных отзывов. Именно на эти отзывы прямо ссылается Вольф в письме к Уварову: «.доказательство такого рода должно будет стать предметом пространного труда, впрочем, несомненно, столь же похвального, каково должно быть, согласно публичным рецензиям, одно из Ваших прежних сочинений Sur l. mystères de l'Eleusis» [Ф.А. Вольф, 1818]. (Впрочем, справедливости ради нужно, отметить, что, говоря об успехе сочинения в академической среде, необходимо, признавая его несомненные достоинства, не забывать о том, что на публичную оценку научных достижений Уварова, в соответствии с сословным и корпоративным этикетом,
не могли не влиять общественное положение и официальный статус его автора.) Весьма показательно, что в числе положительных отзывов была и рецензия того же Крейцера [Л Сгвтвг, 1817, р. 761—783], опубликованная в основанном и возглавляемом им «Гейдельберг-ском литературном ежегоднике» — научном журнале, задачей которого было знакомить ученых-филологов с новыми достижениями в их области знания.
При анализе взаимосвязей между воззрениями Уварова и Крейцера и отображения полемики между ними на страницах научных изданий нельзя обойти вниманием следующий показательный эпизод. В 1819 г. в России выходит в свет русский перевод совместного сочинения Крейцера и Мартина Готфрида Германна (1754—1822) «Письма о Гомере и Гесиоде». Публикацию инициировал Уваров. Более того, специально для русского издания книги он написал заключительную статью, в которой высказывал свое несогласие с позицией Крейцера. Дело в том, что Уваров был принципиально не согласен с предложенными Крейцером критериями оценки древности античных мистерий. Уваров полагал, что весомым аргументом в их споре является ответ на вопрос о том, имеются ли упоминания о них в произведениях Гомера. Крейцер же, напротив, не рассматривал этот показатель как существенный и решающий. Чуть позже послесловие Уварова было опубликовано отдельным изданием на немецком языке и получило название «О догомеров-ской эпохе». Как видим, разногласия между двумя учеными по конкретному вопросу не явились препятствием тому, что Уваров способствовал такому событию, как публикация работы оппонента в родной стране; вместе с тем предпринятое им впоследствии отдельное издание немецкоязычной версии «О догомеровской эпохе» недвусмысленно свидетельствует о том, что русский ученый стремился вступить в прямой равноправный диалог с европейскими коллегами и заботился о том, чтобы его точка зрения тоже была позиционирована в общеевропейском ученом сообществе. Как верно подчеркивает П.В. Резвых, «тот факт, что Уваров инициировал издание книги Крейцера, свидетельствует о том, что идеи и Крейцера, и Фосса (Иоганн Генрих Фосс (1751—1826), еще один яркий участник полемики о роли Востока и его влиянии на формирование античной культуры, отстаивал позиции старшего поколения филологов. — Д.С.), по-видимому, не были для него взаимоисключающими, а его позиция в дискуссии определялась стремлением сохранить историческое своеобразие античной культуры, не отказываясь от важной для него мысли о Востоке как колыбели цивилизации» [П.В. Резвых, 2008].
Подводя итог, можно сказать следующее. В первой четверти XIX в. вокруг античного наследия и значения роли Востока в его формировании, а также представлений о развитии цивилизации и ходе мировой истории разворачивались острые дискуссии. Исторические и философско-мифологические воззрения графа С.С. Уварова формировались в ходе его прямого участия в этих дискуссиях. Анализируя содержательную позицию Уварова, обосновываемую им в ходе непосредственного участия в публичных дискуссиях, а также соотнося выдвигаемые им содержательные тезисы с документальными свидетельствами, характеризующими его академические взаимоотношения с коллегами по этому вопросу, мы можем охарактеризовать эту позицию как промежуточную. Уваров не присоединился целиком и безоговорочно ни к одной из двух противостоящих партий, а представители обоих направлений мысли, обеих школ, находившихся в острой полемике друг с другом, со своей стороны, находили в лице русского интеллектуала своего союзника и апеллировали к тем или иным идеям, высказанным в его научных сочинениях.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Виттекер Ц.Х. Граф Сергей Семенович Уваров и его время. СПб., 1999.
Вольф Ф.А. Письмо к С.С. Уварову от 07 июля 1818 г. ОПИ ГИМ, Ф. 17. Оп.1. Ед. хр. 86. ЛЛ. 411 - 412.
Графтон Э. От полигистора к филологу // Новое литературное обозрение. М., 2006. № 82 // URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2006/82/gr4.html
Зорин А.Л. Кормя двуглавого орла... Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII — первой трети XIX века. М., 2001.
Киселёв В.С. «.Чтобы в России заведена была Азиатская академия»: «Projetd'uneAcad mieasiatique» С.С. Уварова в истории российского ориентализма // Вестн. Томского гос. ун-та. Филология. Томск, 2012. № 3 (19).
Майофис М.Л. Воззвание к Европе: Литературное общество «Арзамас» и российский модернизационный проект 1815—1818 годов. М., 2008.
Майофис М.Л. От идеи «единой Европы» к идее «особого пути»: С.С. Уваров в 1819—1821 годах // Идеология «особого пути» в России и Германии: истоки, содержание, последствия. М., 2010.
Резвых П.В. Ф.В.Й. Шеллинг в диалоге с российскими интеллектуалами // Новое литературное обозрение. М., 2008. № 91 // URL: http:// magazines.russ.ru/nlo/2008/91/re8.html
Резвых П.В. Дискуссии о мифологии в романтической Altertumswissenschaft. Препринт. Сер. WP 6. Гуманитарные исследования. М., 2012.
Уваров С.С. Мысли о заведении в России Академии Азиатской / Пер. с фр. В.А. Жуковского // Вестн. Европы. М., 1811. № 1—2.
Уваров С.С. Исследования об Элевсинских таинствах / Пер. с фр. И.И. Введенского // Современник. СПб., 1847.
Фролов Э.Д. Граф Сергей Семенович Уваров и академический классицизм // Петербургская Академия наук в истории Академий мира. СПб., 1999.
Эспань М. Межкультурная история филологии // Новое литературное обозрение. М., 2006. № 82.
Creuzer F. Ueber einige mythologische und artistische Schriften Schellings, Ouwaroffs, Millin's und Welckers // Heidelbergische Jahrbücher der Litteratur. 1817. N 48.
Ouvarov S.S. Projet d'une Académie asiatique. SPb., 1810.
Ouvarov S.S. Essai sur les mystères d'Eleusis. SPb., 1812.
Ouvarov S.S. Nonnos von Panopolis, der Dichter. SPb., 1817.
Ouvaroff S. Etudes de philologie et de critique. SPb., 1843.
