CC BY
34
УДК 340 : 316 ББК 60.0
Клочков Виктор Викторович Klochkov Victor Victorovich
заведующий кафедрой теории права Института управления в экономических, экологических и социальных системах Южного федерального университета кандидат исторических наук, доцент.
Head, Department of Theory of Law, Institute of Management in Economic, Ecological and Social Systems, Southern Federal University, PhD in History, Associate Professor. E-mail: vvklochkov@sfedu.ru
ТРАДИЦИЯ И СОЦИАЛЬНЫЕ ПОРЯДКИ: ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЕ МОДЕЛИ И СОВРЕМЕННЫЕ ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ
Tradition and social order: explanation models and contemporary approaches
towards the research
В статье рассматривается теория модернизации во взаимосвязи с проблемой социальной традиции, исследуется ее роль и значение в эволюции социальных порядков. Анализируются теория элит Р. Лахмана и концепция социальных порядков Д. Нор-та и Дж. Уоллиса. Обосновывается значение «рациональной теории традиции» М. Оукшотта для исследований подобного рода.
Ключевые слова: теория социальной эволюции, политические и социальные институты, теория модернизации, теория традиции, теория элит, теория социальных порядков, «рациональная теория традиции».
Изучение характера и направленности социально-политических изменений является одной из ключевых проблем гуманитарного знания. Известный французский анналист Ж. ле Гофф однажды заметил, что исследователь «всегда предпочитает человеческие существа абстракциям, но не в состоянии понять их иначе, чем в рамках тех социальных и политических систем, в которых они жили» [1, с. 203]. Попытка осмысления социально-политических трансформаций в различные исторические эпохи породила множество объяснительных моделей, одной из которых стала теория модернизации.
Теоретическая концептуализация модернизации как интеллектуальной парадигмы является продуктом относительно недавнего прошлого. Современный российский политолог С. Н. Гавров отмечает, что модернизация есть максимальное выражение идеологии прогресса, которая доминировала в общественном сознании до середины XX века [2, с. 186]. В этом отношении модернизация, выступая од-
The theory of social modernization has been revealed in the article as well as the problem social tradition, the role and significance of the social tradition in the evolution of the social order is examined. A kind of special attention is given to the analysis of the Richard Lachman's elite theory and Douglas North and John Wallace's theory of social order. The significance of Michael Oakeshott's «rational theory of tradition» to such kind of research is also examined.
Keywords: theory of social evolution, political and social institutions, theory of social modernization, theory of tradition, elite theory, theory of social order, «rational theory of tradition».
ной из объяснительных моделей трансформации общества, может быть описана как составная часть всякого развития и соотноситься с последним, как общее с частным.
В то же время она понимается как совокупность экономических, демографических, психологических и политических изменений, претерпеваемых традиционным обществом в процессе его трансформации [3, с. 23]. Очевидно, что такое осмысление характера общественных изменений требует от исследователя внимания не только к объяснительной модели, но и к эмпирическим данным, так или иначе дающим возможность показать, какие качественные характеристики общества и насколько претерпевают изменения здесь и сейчас. При этом основополагающей категорией анализа выступает понятие современности как некой проблемной ситуации, в которой оказывается общество вследствие размывания или распада системы отношений и ценностей, обеспечивавшей легитимацию социальных порядков и осмысление общей картины мира
у членов этого общества [4, с. 587]. Таким образом, модернизация может быть представлена как дефиниция, используемая для характеристики процесса социальных изменений, посредством которого менее развитые общества обретают черты и характеристики высоко развитых.
Получив широкое распространение в качестве объяснительной модели в 60-е годы прошлого века, теория модернизации быстро обнаружила существенные недостатки. Главным из них являлось рассмотрение политической традиции как препятствия на пути модернизации, консервирующего социальную «отсталость» и затрудняющего институциональные реформы [5, р. 124]. Поэтому в 70-80-е годы XX столетия происходит серьезная переоценка места и роли традиции в модернизацион-ном процессе. Исследователи приходят к выводу, что традиция (особенно это касается права) должна анализироваться с конкретно-исторической точки зрения, поскольку в различном историческом контексте традиционные структуры ведут себя по-разному: как препятствуя, так и способствуя процессу модернизации. Этому аспекту модернизационной теории посвящены многочисленные работы основоположника социологической школы в модер-низационной теории Ш. Эйзенштадта. Ему же принадлежит идея о том, что в ходе успешной модернизации общества традиция не разрушается, но определенным образом преобразуется, что дает основание говорить о появлении посттрадиционного общества [6, р. 216].
Такое понимание роли традиции в трансформации общества способствовало переосмыслению форм и способов социальных изменений. Так, социальная революция, рассматриваемая марксизмом как ключевая форма трансформации традиционного общества в общество современного типа, разрушает институциональную его структуру. В свою очередь, институты имеют ценность только, когда существует поддерживающая их социальная традиция. Подобное развитие событий не является побочным эффектом революции, напротив, оно типично для результатов революционного процесса [7, с. 568-569].
Таким образом, к началу XXI столетия получила теоретическое осмысление роль традиции в модернизационном процессе. Исследователи пришли к выводу о том, что
связь, которая соединяет общество с его прошлым, никогда не может исчезнуть полностью. Она наследуется благодаря самой природе общества и составляет основу традиции [8, р. 326]. Более того, по справедливому замечанию Э. Хобсбаума, традиция в определенной степени может конструироваться, чтобы обеспечить легитимность политических действий, в том числе самого радикального характера, способствовать легитимации институтов и личного авторитета [9, р. 9]. Последствия таких действий по конструированию определенного образа традиции могут оказаться более чем реальными.
Такое понимание традиции существенным образом повлияло на модификацию исследовательской повестки при изучении политических институтов различных обществ, переживающих процесс модернизации. Основное внимание исследователей постепенно переключилось с анализа революционных изменений на изучение места и роли традиционных политических институтов в процессе модернизации, а также на определение круга тех общественных институтов, которые самым непосредственным образом обеспечивают трансляцию политической традиции в ходе модернизации общества. Акцент исследования смещается с прогнозирования социально-политических изменений в сторону выявления ненамеренных социальных последствий ин-тенциональных действий акторов исторического процесса.
При этом следует понимать, что социальные целостности, такие как политические элиты или классы, являются не эмпирическими объектами, а конструктами распространенных общественных теорий и объяснительных моделей, одной из которых также выступает теория модернизации. Эти конструкты относятся к некоторым идеальным объектам, существование которых зависит от теоретических допущений. Поэтому теория модернизации в ее современном варианте исходит из того, что социальные феномены следует анализировать с помощью терминов, характеризующих индивидов, их действия и отношения между ними.
Примерами прикладных теорий, изучающих социальную структуру общества, переживающего модернизационные изменения во взаимосвязи с процессом становления институ-
тов современного государства, являются теория конфликта элит Р. Лахмана и концепция социальных порядков ограниченного и открытого доступа, предложенная Д. Нортом и Дж. Уолли-сом. Обе теории примечательны тем, что описывают и анализируют социальные конструкты при помощи терминологического словаря, тесно связанного с действиями индивидуальных акторов исторического процесса.
Теория конфликта элит, предложенная Р. Лахманом в качестве объяснительной модели взаимодействия различных социальных групп в процессе трансформации политических институтов, исходит из предположения о возможности определения комплекса причинно-следственных связей, благодаря которым акторы исторического процесса преобразуют социальную структуру, создавая дальнейшие стратегические возможности для изменения институтов власти и политического участия. Основная идея Р. Лахмана заключается в том, что «цепочки случайных изменений» начинаются с элит, а не классов или отдельных индивидов. Именно конфликт элит, по мнению Р. Лахмана, приводит в движение и задает направление институциональной трансформации системы политических связей и институтов, результатом чего является в том числе изменение политической формы государства [10, с. 31].
Элиты Р. Лахман определяет как группы лиц, обладающих политической властью и возможностью присваивать ресурсы неэлит и входящих в обособленный организационный аппарат. Элита сама по себе определяется характеристиками того организационного аппарата, в который она входит. Общество состоит из нескольких соперничающих элит. Суть этого соперничества заключается в стремлении каждой отдельной элиты к защите и расширению автономии и власти. Социальные и политические изменения производятся элитами, действующими для себя, путем использования политических институтов того организационного аппарата (государства), в который она входит.
Таким образом, теория конфликта элит предполагает четко выявляемую на эмпирическом материале причинно-следственную связь между конфликтом и последующими институциональными и структурными трансформациями. Элиты способны быстрее реагировать
на социальные изменения, чем классы, потому что располагают возможностью распространять свою автономию на средства организации для изъятия ресурсов у производящих классов. Иначе говоря, элита является более гибким элементом социальной структуры и определяется не в последнюю очередь своей способностью упреждать те изменения в производственных отношениях, которые угрожают ее автономии.
Концепция социальных порядков ограниченного и открытого доступа, предложенная Д. Нортом и Дж. Уоллисом, исходит из допущения о том, что социальная организация зависит от тех способов, которыми общество решает проблему ограничения насилия. В соответствии с этим критерием авторы выделяют три формы социальной организации, отличные друг от друга способами и формами легитимного применения насилия [11, с. 39].
Исторически первым был примитивный социальный порядок, существовавший в обществах охотников и собирателей до появления производящего хозяйства. Второй тип социальной организации описывается авторами как порядок ограниченного доступа, или естественное государство, основу которого составляли личные отношения между властными индивидами. Кроме того, специфической чертой социального порядка ограниченного доступа является то обстоятельство, что естественные государства ограничивают доступ индивидов к властным корпорациям и контролируют способность индивидов создавать организации, независимые от государства. Третий тип социальной организации, именуемый порядком открытого доступа, возникает в конце XVШ - первой половине XIX века и характеризуется наличием безличных категорий индивидов (граждан), которые взаимодействуют друг с другом на обширном пространстве разнообразных социальных практик. При этом нет необходимости иметь представление об индивидуальной идентичности партнеров, а сама идентичность определяется как набор безличных характеристик. Возможность формировать организации, пользующиеся широкой общественной поддержкой, предоставляется всем, кто соответствует минимальным безличным критериям. Доступ к организациям при таком типе социальной регуляции свободен и формален.
Д. Норт и Дж. Уоллис подчеркивают, что переход от естественного государства к порядкам открытого доступа представляет собой вторую (после неолитической) социальную революцию, рождение общества современного типа. Переход же влечет серию перемен в политической сфере, которые обеспечивают большую степень участия граждан и гарантируют безличные политические права. В процессе перехода возникают новые, более прозрачные и подконтрольные обществу политические институты, структурирующие процесс принятия решений и обеспечивающие правовую поддержку более широкого круга организационных форм, включая политические партии, общественные и экономические организации.
Заметим, что переход от естественного государства к порядкам открытого доступа в концепции Д. Норта и Дж. Уоллиса имеет явное сходство с переходом от традиционного общества к современности в классической теории модернизации. Однако имеются и существенные различия. Во-первых, указывается, что ключевой для данной объяснительной модели является проблема того, каким образом естественные государства осуществляют переход к обществам открытого доступа. Переход начинается в естественном государстве и должен быть совместим с его логикой. Объяснить переход в этом отношении - значит показать, как в естественном государстве возникают условия, ставящие элиты в положение, когда в их интересах перейти к безличным соглашениям. Во-вторых, Д. Норт и Дж. Уоллис определяют ряд пороговых условий для осуществления перехода, среди которых важное значение имеют верховенство права для элит, а также наличие постоянно существующих форм общественных и частных организаций, включая само государство. И здесь важно осознать, в силу каких причин и условий элиты преобразуют свои уникальные привилегии в безличные права, принадлежащие им в равной степени. Кроме того, следует обратить внимание на то, что Д. Норт и Дж. Уоллис используют в своей объяснительной модели терминологический словарь. Позиция авторов в отношении элит в обществах ограниченного доступа перекликается с теорией конфликта элит Р. Лахмана и заставляет обратить особое внимание на то, каким образом и в каких формах политическая
традиция способствует переходу к социальной организации открытого доступа.
Объяснительные модели Р. Лахмана и Д. Норта оказываются весьма продуктивными в том отношении, что позволяют значительно изменить исследовательскую повестку при изучении исторической эволюции политических институтов в координатах «традиция - модернизация». Они со всей очевидностью показывают, что роль традиции в обществе, переживающем процесс модернизации, зачастую недооценивается и требует более детального осмысления. Данные объяснительные модели заставляют исследователей обратить внимание на то, какие общественные институты и в каком отношении обеспечивают трансляцию политической традиции в период модернизации. При изучении революционных процессов очень важным становится выявление ненамеренных социальных последствий интенциональных действий акторов исторического процесса, а также способов легитимации политических действий с точки зрения традиции. Кроме того, анализируя социальные целостности с помощью терминов, Р. Лахман, Д. Норт и Дж. Уоллис наглядно показывают, что элиты и классы являются конструктами объяснительных моделей, само существование которых зависит от теоретических допущений. Что же касается эволюции форм государства, то изучению подвергаются в первую очередь те институты и факторы, которые сделали возможным переход от базисного естественного государства к зрелому и далее к порядкам открытого доступа. Анализ особенностей политической традиции также имеет здесь первостепенное значение.
Подводя итоги, можно выделить два существующих в настоящее время подхода к объяснению того, что представляет собой социальная традиция. Исторически первым был взгляд на проблему, который можно с известной долей условности назвать антирационалистическим. Его характерной особенностью является некритическое принятие традиции. Антирационалисты склонны считать, что традицию нужно понимать как нечто данное. Ее можно осознать, но нельзя рационализировать. Такого взгляда, в частности, придерживался Э. Берк, автор знаменитых «Размышлений о революции во Франции». Именно он
ввел в научный оборот термин «традиция» [12, с. 209].
Противоположных взглядов придерживаются сторонники рационального подхода к социальной реальности. Рационалисты не склонны считаться с традицией, поскольку стремятся оценивать вещи и институты объективно и независимо от сознания людей, которые жили до этого. Но все не так просто, ибо, заявляя подобное, рационалист сам попадает в плен рационалистической традиции. Постепенно стало очевидно, что проблема традиции почти всегда связана с антирационалистской реакцией. На этот аспект проблемы обратил внимание М. Оукшотт [13, с. 59-60].
Выходом из ситуации могла бы стать позиция, которую К. Поппер некогда остроумно назвал «рациональной теорией традиции». Ее суть состоит в том, что критическое приятие, изменение или отвержение традиции может произойти только путем ее должного осознания. Уничтожить традицию нельзя, можно лишь перейти к новой. Мы освобождаемся от запретов традиции, если осмысливаем ее, пытаясь принять ее или отвергнуть. Теория традиции является социологической, поскольку традиция представляет собой социальное явление. Его главная аксиома - никогда ничего не происходит так, как замышлялось, поскольку огромное значение имеют ненамеренные следствия социальных действий индивидов и социальных групп [12, с. 212].
Базовые проблемы рациональной теории традиции могут быть описаны следующим образом:
1) как она сохраняется в качестве следствия человеческих действий, если последние ненамеренны;
2) какова функция традиции в социальной жизни.
Очевидно, что мы не смогли бы жить в социальном мире, если бы он не содержал множества регламентаций (яркий пример - парламентская процедура). Они важны именно как способ организации и функционируют в каче-
стве традиции независимо от того, будут ли они рациональными, необходимыми или т. п. По-видимому, создание традиций аналогично той роли, которую в науке играет создание теорий. Социальные теории являются инструментами, посредством которых вносится некоторый порядок в процессе осмысления социальной жизни. То же справедливо и в отношении традиции. Рационалисты настаивают на принципиальной возможности для индивида действовать рационально. Однако это невозможно, если не сформировано представление о том, какой будет реакция на действия. Рациональное действие предполагает наличие внешней системы, реагирующей предсказуемо хотя бы отчасти.
Главная разновидность этой внешней среды - политические и социальные институты, тесно связанные с традицией. Институты, как и традиции, следует анализировать в терминах индивидуальных личностей, их связей и действий, позиций и убеждений. Об институтах речь идет в том случае, когда некая (изменяющаяся) группа индивидов следит за соблюдением определенного множества норм или выполняет очевидные социальные функции. О традициях - когда необходимо описать единообразие человеческих позиций, форм поведения, ценностей или вкусов. Традиции, таким образом, более тесно связаны с личностями, чем учреждения. Последние могут быть амбивалентны, то есть действовать прямо противоположно по отношению к своим очевидным функциям. Происходит так потому, что учреждения контролируются людьми (способными ошибаться) и другими учреждениями (также способными на это). Традиция в этом смысле - связующее звено между личностями и обезличенными учреждениями. Именно она способна сохранять и распространять позицию ее основателя или носителя далеко за пределы его личной жизни. Очевидно, что в этом и заключается главный смысл рационального отношения к традиции.
Литература
1. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.
2. Гавров С. Н. Модернизация во имя Империи. М., 2004.
Bibliography
1. Le Goffe J. The Civilization of the Medieval West. Moscow, 1992.
2. Gavrov S. N. Modernization for the Sake of the Empire. Moscow, 2004.
3. Шевелев В. Н. Россия: от модернизации к трансформации. Ростов н/Д, 2008.
4. Капустин Б. Г. Современность // Новая философская энциклопедия. М., 2001. Т. 3.
5. Marshall T. H. Class, Citizenship and Social Development. N.-Y., 1964.
6. Eisenstadt S. N. Post-Traditional Societies and the Continuity and Reconstruction of Tradition // Post-Traditional Societies / ed. by S. N. Eisenstadt. N.-Y., 1972.
7. Поппер К. Предсказание и пророчество в социальных науках // Предположения и опровержения. М., 2004.
8. Shils E. Tradition. Chicago, 1981.
9. Hobsbaum E. The Invention of Tradition. Cambridge, 1985.
10. Лахман Р. Капиталисты поневоле. Конфликт элит и экономические преобразования в Европе раннего Нового времени. М., 2010.
11. Норт Д., Уоллис Дж. Насилие и социальные порядки. М., 2011.
12. Поппер К. На пути к рациональной теории традиции // Предположения и опровержения. М., 2004.
13. Oakeshott M. Rationalism in politics and other essays. L., 1962.
3. Shevelev V. N. Russia: from the Modernization to Transformation. Rostov-on-Don, 2008.
4. Kapustin B. G. Modernity // New Philosophical Encyclopedia. Moscow, 2001. Vol. 3.
5. Marshall T. H. Class, Citizenship and Social Development. N.-Y., 1964.
6. Eisenstadt S. N. Post-Traditional Societies and the Continuity and Reconstruction of Tradition // Post-Traditional Societies / ed. by S. N. Eisenstadt. N.-Y., 1972.
7. Popper K. Prediction and Prophesy in Social Sciences // Conjectures and refutations. Moscow, 2004.
8. Shils E. Tradition. Chicago, 1981.
9. Hobsbaum E. The Invention of Tradition. Cambridge, 1985.
10. Lachman R. Capitalists in spite of themselves. The elite conflict and economic transitions in Early Modern Europe. Moscow, 2010.
11. North D., Wallace J. Violence and social Orders. Moscow, 2011.
12. Popper K. On the way to the rational theory of tradition // Conjectures and refutations. Moscow, 2004.
13. Oakeshott M. Rationalism in politics and other essays. London, 1962.
