Институциональные изменения в периферийных регионах: роль гражданских институтов Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

TERRA ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

12 СОВРЕМЕННАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ Б ПЕРИФЕРИЙНЫХ РЕГИОНАХ: РОЛЬ ГРАЖДАНСКИХ ИНСТИТУТОБ1

В.В. ВОЛЬЧИК,

доктор экономических наук, профессор, Южный федеральный университет, г. Ростов-на-Дону,

e-mail: [email protected];

В.В. КОТ,

кандидат экономических наук, старший преподаватель, Южный федеральный университет, г. Ростов-на-Дону,

e-mail: [email protected]

Радикальные социально-экономические реформы в постсоветской России дают богатый фактический материал для исследований институциональных изменений. Российский хозяйственных порядок характеризуется неоднородностью экономического и институционального развития регионов, особенно в координатах центр-периферия. При исследовании институциональных изменений может использоваться синтез подходов новой (в нортовской традиции) и оригинальной (старой) институциональной экономической теории. Переход от естественного государства к порядку открытого доступа во многом зависит от действий групп специальных интересов и качества социального капитала. В периферийных регионах Северного Кавказа качество социального капитала и институциональной системы во многом определяется доминированием церемониальных ценностей. Роль государства в современных хозяйственных порядках изменяется как в качественном, так и в количественном отношениях, что придает особую важность политике, направленной на накопление человеческого капитала, формирование неперсонифицированных социальных сетей, постиндустриальной формы солидарности и развитие инструментарных ценностей. Такая политика, реализуемая на федеральном и региональном уровнях, позволит задать вектор изменений, направленных на модернизацию гражданских институтов в периферийных регионах.

Ключевые слова: институциональная экономика; институциональные изменения; периферийные регионы; социальный капитал; социальные ценности; группы интересов.

INSTITUTIONAL CHANGE IN THE PERIPHERAL REGIONS: THE ROLE OF THE CIVIL INSTITUTIONS

V.V. VOLCHIK,

Doctor of economics (DSc), Professor, Southern Federal University, Rostov-on-Don, e-mail: [email protected];

V.V. KOT,

Candidate of economics (PhD), Senior Lecturer, Southern Federal University, Rostov-on-Don, e-mail: [email protected]

1 Работа выполнена в рамках внутреннего гранта ЮФУ № 213-01-24/2013-173 от 30.04.2013, тема «Периферийные регионы с многоукладной экономикой в сетях глобализации в условиях асимметричных практик рыночного регулирования: стратегии и риски модернизации».

© В.В. Вольчик, В.В. Кот, 2013

Radical socio-economic reforms in post-Soviet Russia provided rich factual material for the studies of institutional change. Russian economic order is characterized by heterogeneity of economic and institutional development of the regions, especially concerning the difference between the central regions and the peripheral ones. The study of institutional change can rely on synthesis of new institutional economic theory (namely, Douglas North's approach) and original (old) one. Transition from a natural state to an open access order depends in many respects both on the actions of special interest groups and on the quality of a social capital. In peripheral regions of the North-Caucasian Federal District, the quality of a social capital and an institutional system is largely determined by the dominance of ceremonial values. In modern economic orders, the role of the state changes in quantitative as well as in qualitative aspects. This, in turn, emphasizes policy aimed at accumulation of human capital, creation of impersonal social networks, postindustrial form of solidarity and expansion of instrumental values. If implemented at the federal and regional levels, such a policy set the vector of change for civil institutions modernization in the peripheral regions.

Keywords: institutional economics; institutional change; peripheral regions; social capital; social values; interest groups.

JEL classification: B52, A13, Z13, R23, R58.

1. Постановка проблемы

Развитие периферийных регионов в Российской Федерации является важнейшей проблемой, поскольку экономическая и институциональная неоднородность порождает конфликты, препятствует модернизации и приводит к дестабилизации во всех сферах общенациональной социальной системы. Исторические траектории развития имперской России и Советского Союза не могут не оказывать своего влияния на развитие социального порядка современной Российской Федерации. Противоречия в развитии между центром и периферией - один из важнейших аспектов такой исторической зависимости в социально-экономическом развитии.

Эволюция неэффективных институтов, в первую очередь, связана с изменением в поведении основных акторов, а поведение зависит от доминирующих ценностей и социальных связей, а также показателей накопленного человеческого капитала. В настоящей работе анализируются факторы, лежащие в основе институциональной неоднородности центра и периферийных регионов Юга России. Выбор действенных мер социально-экономической политики во многом зависит от понимания фундаментальных причин институциональных изменений.

Преодоление разрывов в развитии между центром и периферией невозможно на фундаменте традиционных, преимущественно церемониальных ценностей. Культура и традиционные ценности имеют большое значение для самоидентификации акторов, но они не должны намеренно консервироваться вопреки современным тенденциям развития социальных порядков. Модернизация необходима периферийным регионам, прежде всего, для преодоления институциональной неком-плементарности (Вольчик, Бережной, 2009) с центром, причем институты здесь должны рассматриваться преимущественно неформальные, включенные в исторические и культурные контексты.

Формирование гражданских институтов в периферийных регионах - процесс долгий, тем более что в целом в российском социальном порядке они также только начинают формироваться. Тем не менее, если мы не можем создать гражданские институты сегодня, то можно попытаться проводить политику по воспитанию нового поколения в духе инструментарных ценностей, для того чтобы оно смогло понять необходимость их создания в будущем.

Важность исследования гражданских (политических, социальных) институтов для экономистов, особенно институциональных, не подлежит сомнению. В институциональной системе хозяйственного порядка невозможно четко отделить влияние на хозяйствующие субъекты чисто экономических и гражданских институтов. Концепция социального капитала является тем мостом между «экономическим» и «социальным», который помогает достичь понимания роли и функций институтов в меняющихся хозяйственных порядках. В настоящей работе мы акцентируем внимание на исследовании социального капитала как базисного элемента, формирующего гражданские институты и институциональную систему периферийных регионов.

Институциональные изменения, прежде всего, затрагивают вопросы эволюции государства и его функций. Важнейшей проблемой при анализе институционализации государства является

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

проблема коллективных действий. Преодоление ограничений, коренящихся в традиционной хозяйственной культуре периферийных регионов, позволит расширить масштабы социальных сетей и деперсонифицированного доверия, составляющие базис и определяющие качество социального капитала.

Применение в исследовании институциональных изменений концептов коллективных действий, социальных ценностей, групп интересов, социального капитала и зависимости от предшествующей траектории развития основывается на синтезе методологий новой и оригинальной (старой) институциональной экономики, а также экономической социологии. Данный подход применяется в контексте делиберативного дискурса (Вольчик, 2013) в экономической и шире - социальных науках - и позволяет продвинуться в направлении более комплексного понимания сложного и неоднозначного феномена институциональных изменений.

2. Группы специальных интересов, социальный капитал и институциональные изменения

В экономической теории долгое время проблема институциональных изменений находилась вне предметной области или, в крайнем случае, на периферии исследований. Процессы в мировой экономике в 80-90 гг. XX в. заставили задуматься о важности институтов для экономического развития, особенно в странах, где начался переход от плановой к рыночной экономике.

В работах Д. Норта были заданы концептуальные рамки анализа институциональных изменений в границах новой институциональной экономической теории. Однако, институциональные изменения являются важной проблемой и в старом, или традиционном (old or original) институционализме. Особенности научной коммуникации в экономической теории привели к тому, что теоретические конструкции старого институционализма были вытеснены неоинституциональной теорией. Несмотря на это, в рамках старой институциональной школы существуют релевантные теории, которые с успехом можно применить в исследованиях институциональной динамики.

Анализ институциональных изменений предполагает, что история имеет значение. Новая экономическая история (клиометрика) стала важной составляющей неоинституционализма, а работы таких ученых как Д. Норт (North, 1981), Р. Фогель (Fogel, 1989), Дж. Мокир (Mokyr, 1990), А. Грейф (Greif, 2006), Дж. Най (Nye, 2007) сформировали мощную исследовательскую программу. Хотя нужно отметить, что, например, у Д. Норта мы можем наблюдать значительную эволюцию его идей в сторону междисциплинарного синтеза, что в некоторых аспектах сближает поздние работы с концепциями традиционного институционализма (Норт, 2010; Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011).

Важным моментом в анализе институциональных изменений является тот факт, что рыночная метафора2 не всегда бывает применима к анализу изменений и отбора институтов (Maucourant, 2012). В нортовской традиции анализа институциональных изменений эволюция хозяйственных порядков может рассматриваться как переход от естественного государства (порядка ограниченного доступа) к порядку открытого доступа, соответствующему развитым демократическим странам с рыночной экономикой.

Согласно Д. Норту, Дж. Уоллису и Б. Вайнгасту: «Естественное государство снижает проблему повсеместного распространения насилия путем создания господствующей коалиции, члены которой обладают особыми привилегиями. Логика естественного государства вытекает из того, как оно решает проблему насилия. Элиты - члены господствующей коалиции - соглашаются уважать привилегии друг друга, включая права собственности и доступ к определенным видам деятельности. Ограничивая доступ к этим привилегиям только членами господствующей коалиции, элиты создают надежные стимулы сотрудничать, а не бороться друг с другом» (Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011). Естественное государство в рамках данной исследовательской традиции может быть трех типов: хрупкое, базисное и зрелое. Национальное государство в таком контексте рассматривается как относящееся к одному из типов естественного государства или, напротив, к порядку открытого доступа.

В отличие от естественного государства, «порядок открытого доступа существует только в том случае, если большое число индивидов имеют право формировать организации, которые могут участвовать в самых разнообразных видах экономической, политической и общественной деятельности. Более того, право на формирование организаций должно быть определено безлично. Безличность означает одинаковое отношение ко всем. Равенство невозможно без безличности» (Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011). Норт, Уоллис и Вайнгаст отмечают ключевую характеристику порядка открытого доступа: «способность формировать организации по желанию, без одобрения со сторо-

2 Например, широко распространены в неоинституциональном анализе такие метафоры: «рынок институтов», «политические рынки» и т. д.

ны государства, обеспечивает ненасильственную конкуренцию в политике, экономике и в любой другой области общества с открытым доступом» (Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011).

Формальные и неформальные институты изменяются с разной скоростью, что составляет фундаментальную проблему при исследовании институциональных изменений. Если мы говорим об институциональной системе (организации, структуре) хозяйственного порядка, то неизбежно сталкиваемся с дихотомией формальных и неформальных институтов, ее составляющих.

Кроме того, при осуществлении долгосрочных институциональных реформ необходимо учитывать асинхронность в динамике механизмов регулирования (и технологий), с одной стороны, и институтов с другой. Таким образом, противоречие между спонтанными эволюционными процессами и сознательным изменением институтов в ходе экономических реформ можно рассмотреть в контексте взаимодействия институтов и механизмов регулирования. Под институтами мы понимаем совокупность правил, основанных на доминирующих ценностях, механизмов, обеспечивающих их выполнение, формирующих у акторов устойчивые поведенческие паттерны, определяемые коллективным действием, структурирующие повторяющиеся взаимодействия в социальных порядках. Механизмы регулирования представляют собой систему властных связей и отношений, возникающих в результате упорядочения хозяйственных процессов в рамках существующих организаций (государства, корпораций и т. д.).

Данная проблематика может быть соотнесена с известной дихотомией Веблена-Эйрса (Воль-чик, 2008). Инерционные институты связаны с укоренившимися ценностями и социальным капиталом. Их изменение, как и накопление, связано с процессами социализации, образования и применяемых в производстве технологий. В то же время, механизмы регулирования могут довольно радикально изменяться в ходе проводимых реформ. Для гармоничной эволюции социального порядка он должен содержать необходимые процедуры, которые преобразуют механизмы регулирования, например, в процессе правоприменения в универсальные правила, на которых основываются институты порядка открытого доступа. Коммонс показал, как в правовой системе формируются институциональные основания капитализма в обществе, где доминирует общее право (common law) (Коммонс, 2011).

Значительную роль в неоинституциональном варианте теории институциональных изменений играет анализ действия групп специальных интересов. Институты в этом контексте исследуются в связи с проблемами сотрудничества и оппортунистического поведения в малых и больших группах, например, при анализе эффекта безбилетника, а также при анализе действия групп специальных интересов как институциональных инноваторов (Olson, 1995).

Согласно известному исследователю коллективных действий и групп интересов М. Олсону: «Узкие особые интересы всегда представляют собой ничтожные меньшинства ... проблема заключается в том, что меньшинства настолько незначительные, что могут игнорировать ущерб, приносимый ими обществу, тем не менее (отчасти благодаря рациональному незнанию масс граждан) способны влиять на политику в пользу своей отрасли или профессии, либо могут совместными усилиями добиться повышения цен или заработной платы на своих рынках. Но производители, связанные с этим конкретным рынком, представляют настолько ничтожное меньшинство избирателей, что никак не могут рассчитывать на успех, особенно если интеллектуальная элита понимает, что происходит» (Олсон, 2012).

Действия узких групп специальных интересов приводят к перераспределению доходов и, в конечном итоге, замедляют экономическое развитие. Однако отрицательный эффект от существования узких групп специальных интересов не ограничивается влиянием на экономические показатели развития. Группы специальных интересов ограничивают доступ к созданию организаций, а также формируют институциональную структуру, препятствующую деятельности уже существующих.

Однако группы интересов можно рассматривать с позиций теории социального капитала. Действительно, концепции социального капитала акцентируют внимание на двух ключевых моментах: доверии и формировании социальных связей посредством создания добровольных ассоциаций. Группы интересов (как формальные, так и неформальные) могут существовать в форме добровольных ассоциаций, которые наряду с показателями доверия определяют качество социального капитала в том или ином хозяйственном порядке.

В научной литературе социальный капитал связывают с тремя важнейшими компонентами: доверием, нормами поведения, способствующими сотрудничеству, и социальными сетями (Полищук, Меняшев, 2011). Социальные сети, которые формируются в обществе, могут приводить к значительной возрастающей отдаче норм, определяющих качество социального капитала. И если нормы,

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

которые стали причиной формирования социальных сетей, были неэффективными или субопти-мальными для экономического развития, то они могут закрепиться на значительное время вследствие эффекта блокировки (lock in) и зависимости от предшествующей траектории развития (path dependence) (Arthur, 1989).

Выражая позицию социологов Л. Гудков отмечает, что в самом понятии «социальный капитал», введенном экономистами, нет ничего нового по сравнению с обычными понятиями культуры и ее институционализации, но оно позволяет оперировать с доверием по аналогии с другими видами капитала. Социальный капитал (=межличностное доверие) в социально-экономических работах представляет собой новейший функциональный инвариант понятия «культура» или «цивилизация», суженного настолько, что оно становится доступным для операционализации и измерения (Гудков, 2012).

В рыночной экономике, соответствующей порядку открытого доступа, именно качество социального капитала создает базу для формирования и функционирования институтов, обеспечивающих обезличенный генерализованный обмен. А. Селигмен отмечает важность анализа социального капитала в связи с генерализованным доверием внутри групп: «Именно наличие такого доверия превращает объединение социальных акторов в моральное сообщество, ибо доверие есть такая разновидность социального капитала, которая обретается и используется только группой в целом, что создает возможность существования в среде ее членов генерализованного доверия (в отличие от индивидуального капитала, который обретается индивидами и используется ими для достижения частных целей, таких как образование, практическая подготовка и т. п.)» (Селигмен, 2002).

Еще одной качественной определяющей социальный капитал характеристикой может служить солидарность, как способ кооперации и генерации доверия. В научной литературе солидарность не всегда ассоциируется с капиталистическим или рыночным хозяйственным порядком. Например, как отмечает А.В. Бузгалин: «солидарность оказывается реально действующим, эффективным и практически используемым в экономике способом кооперации индивидов в процессе осуществления совместной деятельности» (Бузгалин, 2011. С. 158-159). Согласно данному подходу, солидарность, являясь некапиталистической формой сотрудничества, исторически может проявляться в двух формах. Первая форма характеризует «докапиталистические отношения сотрудничества, основанные на доиндустриальном типе технологий, ручном репродуктивном труде, подчинении человека традиции и другим формам личной зависимости (наиболее типичный пример - община)» (Бузгалин, 2011. С. 161). Вторая посткапиталистическая или постиндустриальная форма включает «принципиально иные отношения, предполагающие преимущественно творческое содержание деятельности и добровольное свободное ассоциирование участников этого процесса . они базируются на творческом, постиндустриальном по своему содержанию труде» (Бузгалин, 2011. С. 161).

Нам представляется, что постиндустриальная форма солидарности является важным признаком формирования социального капитала, основанного на инструментарных ценностях. Социальные сети, основанные на солидарности второго типа, способствуют развитию креативных качеств человека, что очень важно для модернизации не только экономики, но и всего социального порядка.

Группы интересов имеют стимулы закреплять в создаваемых общественных институтах и статусах существующий социальный капитал. Например, такие институты как касты, сословия, номенклатура, местничество являются проявлением институционализации социального капитала (доверия, ассоциаций) определенной группы. Такие группы заинтересованы, чтобы существующие социальные связи воспроизводились в кругу избранных по какому-либо признаку: родственному, национальному, религиозному и т. д.

В обществах открытого доступа в результате культурной эволюции и функционирования правовой системы сформировались институты, которые не позволяют (препятствуют) социальному капиталу институционализироваться в форме жестких иерархических социальных структур. Напротив, в порядках ограниченного доступа доминирующие группы интересов всячески заинтересованы в воспроизводстве ограничений, основанных на статусах, социальных ролях или, например, на принадлежности к элите.

«Элитарные организации ограничивают возможность создания конкурирующих с ними структур - политических партий и корпораций в современном контексте. Они могут установить такие ограничения в писаных законах, например, введя однопартийную систему или государственную собственность на все крупные экономические предприятия. Однако зачастую эти ограничения менее формальны - это регулятивные препятствия для входа на рынок или расширения новых компаний, аресты и физическое давление на сопротивляющихся индивидов и организации или

лишение последних доступа к медийным и финансовым ресурсам» (Норт, Уоллис, Уэбб, Вайн-гаст, 2012. С. 9).

Формирование устойчивых групп интересов связано со стабильностью как в политическом, так и экономическом смыслах. Фактор стабильности может оказывать двоякое влияние на экономическое развитие. С одной стороны, стабильность позволяет основным экономическим акторам осуществлять больше долгосрочных инвестиций. С другой, стабильность связана с доминированием групп специальных интересов, ориентированных на извлечение ренты от перераспределения ресурсов в свою пользу, что было охарактеризовано М. Олсоном как социальный склероз (Олсон, 1995).

Влияние групп специальных интересов может оказывать на экономическое развитие как положительное, так и негативное влияние (Hoenack, 1989). Положительное влияние прежде всего может быть связано с солидарными действиями предпринимателей в направлении снижения административных барьеров и улучшения деловой инфраструктуры. Положительное влияние групп интересов также может быть связано с деятельностью по внедрению технологических инноваций, например, путем привлечения в регион крупных корпораций, деятельность которых связана с наукоемким производством со значительной возрастающей отдачей. Однако формирование групп интересов, оказывающих положительное влияние на развитие, диктуется и преобладающими на той или иной территории социальными ценностями. В случае российских периферийных регионов Юга России эволюционное формирование таких групп и качества социального капитала представляется проблематичным. И здесь необходимо сделать акцент на экономической политике, проводимой федеральным центром, которая должна создавать условия для модернизации архаичных институтов и экономических механизмов.

Группы интересов, которые доминируют в периферийных регионах, являются по своей сути результатом эволюции советской номенклатуры. Закрытость и ограничение доступа в такие группы является важным условием стабильности (Acemoglu, Robinson, 2006. Pp. 325-330). Таким образом, получение ренты напрямую зависит от возможности воспроизводства групп специальных интересов в рамках современной бюрократической структуры власти. Для того чтобы элиты из распределительных коалиций эволюционировали в направлении формирования групп со всеохватывающими интересами (Olson, 1995. Pp. 22-27), необходимы стимулы.

3. Институциональные изменения и социальные ценности

Ключевое значение институтов в обществе с позиций традиционного институционализма заключается в том, что они определяют поведенческие паттерны. Широко распространена классификация поведения, состоящая из трех элементов: церемониальное поведение, инструментарное поведение и смешанное поведение (Bush, 1987; Elsner, 2012). Поведенческие паттерны тесно связаны с системой социальных ценностей, среди которых ключевое значение имеют церемониальные и инструментарные ценности.

Церемониальные ценности заключаются в предпочтении обладания властью и высоким социальным статусом, тогда как противоположные им инструментарные ценности заключаются в предпочтении экономической и технической эффективности. Церемониальные ценности являются основой для различных привилегий, определения статуса в обществе, отношений власти в контексте социальных классов и страт, отношений между начальниками и подчиненными, опираются на традиции и мифы, укоренившиеся в обществе (Bush, 1987. P. 1079).

С другой стороны, инструментарные ценности - фундаментальная причина модернизации и развития институциональной системы. Они служат для решения текущих проблем общества, тесно связаны с инстинктом мастерства, создаются и прививаются населению через продуманную социальную политику, через расширение запаса знаний и образование.

Традиционные (эволюционно сложившиеся комбинации инструментарных и церемониальных ценностей) ценности связаны с качеством социальных связей и, следовательно, социального капитала. В обществе, где не развито образование, будут доминировать церемониальные ценности. Уровень образования находится в обратной зависимости от архаичных ценностей, социального капитала и институтов. Теоретически, институциональные изменения в структуре ценностей отражаются в институциональном контексте церемониального доминирования, которое утверждает большее распространение церемониальных ценностей по сравнению с инструментарными. На практике это означает, что доминирование и навязывание традиционных (церемониальных) ценностей препятствует эффективным институциональным изменениям. П. Буш отмечает, что часто

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

существующая в обществе институциональная структура не способна поддерживать жизненные процессы общества и обеспечивать инструментарно обусловленное знание, поэтому проводимая социально-экономическая политика не должна способствовать насаждению мифов и церемониальных ценностей (Bush, 1987. P. 1091).

В рамках традиционного институционализма подчеркивается важность рассмотрения институциональных изменений через призму их дискреционного характера, однако, это не означает, что все изменения носят сознательный и намеренный характер. Большое значение при исследовании институциональных изменений должно уделяться демографической политике, развитию демократических институтов, саморегулированию, доверию, свободе слова, самовыражению, ассоциациям.

Социальный капитал не только определяет возможность и продуктивность социальных и экономических взаимодействий, он также является одним из важнейших факторов, знаменующих инновационный характер деятельности хозяйственных организаций, причем главными компонентами социального капитала здесь выступают доверие и внутриорганизационные нормы (рутины) (Zheng, 2010).

Анализ социального капитала предполагает несколько иной уровень анализа по сравнению с исследованиями пары индивид - институты. Исследования социального капитала предполагают фокусировку на сетях, состоящих из индивидуальных отношений и взаимодействий, где особое значение имеют доверие и эмоционально окрашенные поведенческие паттерны индивидов. Определенные формы социального капитала, к примеру, долгосрочные социальные взаимодействия, основанные на доверии и, например, религиозных нормах, могут регулировать создание и распределение общественных благ в локальных сообществах (Fafchamps, 2006).

4. Государство, коллективные действия и гражданские институты

Основные гражданские институты (политические, социальные, культурные), которые чаще ассоциируются с «гражданским обществом», характеризуются дихотомией по отношению к институту государства. С одной стороны, современное развитое государство, основанное на порядке открытого доступа, уже имеет развитые гражданские институты. С другой, при переходе от порядка ограниченного доступа к порядку открытого доступа большую роль играет именно государственная политика, благодаря которой в обществе формируется базис, основанный, например, на накоплении человеческого и развитии социального капиталов. Ключом к пониманию роли государства в формировании гражданских институтов является всесторонний анализ природы коллективных действий, которые создают условия для расширения социальных взаимодействий.

При разработке мер политики, направленных на изменение институтов, важно учитывать, что существует два подхода к пониманию природы институтов: «Некоторые ученые представляют институты эндогенными и включающими в себя убеждения (касающиеся поведения других), которые включены в индивидуальные ментальные модели. Это видение резко контрастирует с другим семейством научных работ, в которых институты представляют собой экзогенные и связывающие правила, которые ограничивают индивидуальные действия. Согласно последнему подходу, создание правил - чисто стратегический процесс, а внимание уделяется тактикам, которые используют различные агенты или коалиции, чтобы манипулировать или, по крайней мере, влиять на «правила игры» (Brousseaua, Garrousteb, Raynaudc, 2011. P. 4).

Эндогенный характер институциональных изменений предполагает использование более протяженного временного интервала для планирования и разработки конкретных мер экономической и социальной политики. Изменения в соотношении доминирующих социальных ценностей связаны объективно с длительными процессами в обществе, например, постройка завода или здания университета может занять гораздо меньше времени, чем подготовка квалифицированных кадров на той или иной территории, а главное - значительного времени потребует понимание в обществе важности ценностей и формирования привычки к усилиям, ведущим к развитию инстинкта мастерства и инструментарных ценностей.

В реальности трудно разделить эндогенные и экзогенные институциональные изменения. Мы можем говорить о преимущественно эндогенных или экзогенных изменениях. Эндогенные институциональные изменения связаны не только с эволюцией поведенческих паттернов и системы ценностей. Эндогенные изменения также связаны с развитием организаций или в широком смысле групп интересов. Свободные ассоциации, или объединения индивидов, как проявление существующего качества социального капитала, формируют правила или привычные для их участников модели поведения, которые являются основой для формирования институтов.

Предпринимательские организации (фирмы) в своей деятельности также оказывают влияние на формирование институциональной среды, как эндогенный фактор. И здесь очень важно, какие возникают стимулы у предпринимателей и какие интересы они определяют как базовые: «Интересы формируются благодаря комбинации факторов: возможностям, относительным ценам, преференциям и убеждениям. Тогда, когда расширяются возможности, ренты от особых (специфичных) отношений и организаций снижаются, поскольку растет их ценность в рамках альтернативных отношений и организаций» (Wallis, 2011. P. 60).

Экзогенные институциональные изменения, особенно связанные с импортом институтов, могут изменить сложившуюся структуру стимулов, что, разрушив привычные социальные связи, может привести к нестабильности. В стране, где регионы отличаются не только по экономическому развитию, но, что очень важно, по институциональной системе, внедрение институциональных инноваций связано с существенным риском дисфункций институтов некомплементарным существующим социальным ценностям на той или иной территории.

Возникновение организаций с открытым доступом является важным условием экономического развития, оно должно охватывать все социальные сферы: «Открытый доступ в организации всех типов: политические, экономические, муниципальные, религиозные и образовательные есть признак современного развитого общества» (Wallis, 2011. P. 63).

Основное назначение институтов в социальном порядке - структурировать повторяющиеся взаимодействия между людьми (Дементьев, 2013). В экономике эффективные институты снижают трансакционные издержки, делая трансакции более частыми и регулярными. Чем большее количество акторов включено в действие того или иного института, тем сложнее его изменить вследствие возрастающей отдачи и эффекта блокировки. Относительно формирования доверия и социальных сетей в рамках того или иного сообщества необходимо учитывать, что «отсутствие социального капитала угроза оппортунистического поведения делает невозможным достижение договоренностей по Коузу, и проблема коллективных действий без участия государства оказывается неразрешимой» (Wallis, 2011. P. 63).

Коллективные действия в рамках коммонсовской традиции в институциональной экономике напрямую связаны с институтами и государством, которое обеспечивает легитимное пространство для действий акторов. Институт, согласно Коммонсу, это «коллективное действие по контролю, освобождению и расширению индивидуального действия» (Коммонс, 2012. С. 69). Следовательно, именно благодаря государству, системе права и правоприменению коллективное действие способствует освобождению и расширению индивидуальных действий.

Коллективные действия в различных хозяйственных порядках имеют различную природу, основанную на качестве социального капитала. Схематично эти два качества можно отразить в двух формулах (метафорах): «коллективизм несвободных людей» и «солидарность свободных людей» (Вольчик, 2009). Именно второе качество социального капитала, связанное с солидарностью, позволяет воспользоваться возможностями рыночного хозяйственного порядка. Солидарность в рыночной экономике не противоречит принципу конкуренции. Конкуренция как процесс координации хозяйственной деятельности может поддерживаться (или защищаться от монополии) только солидарными коллективными действиями, являющимися источником современных институтов в развитых экономиках.

Формирование развитых гражданских институтов нельзя исследовать без детального анализа государственной социальной и экономической политики. Меры государственной политики разрабатываются и реализуются как на федеральном, так и на региональном уровне. В Российской Федерации традиционно наблюдается серьезный крен в сторону централизации, вследствие чего на региональном уровне недостаточно не только экономических и финансовых ресурсов, но и политической воли, и полномочий.

Российский социальный порядок с высокой долей условности можно отнести к зрелому естественному государству, в котором только эволюционно формируются институты и механизмы, обеспечивающие функционирование порядка открытого доступа. Однако в периферийных регионах процессы формирования «прединститутов» порядка открытого доступа не могут протекать (начаться), так как еще идут процессы формирования зрелого порядка закрытого доступа (естественного государства).

Порядок открытого доступа отличается от закрытого (естественного государства) ролью, объемом и качеством государства в экономике и обществе. В странах, где сформировался порядок открытого доступа, роль и объем присутствия государства значительно превышают показатели менее

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

развитых «естественных государств»: ««Большое правительство» при порядке открытого доступа -это не отклонение, а неотъемлемая черта этого типа обществ... государственные расходы (всех уровней) в богатых странах с доходом на душу населения свыше 20 000 долларов составляют в среднем 53% валового внутреннего продукта (ВВП). Напротив, в странах с доходом на душу населения от 2000 до 5000 долларов государственные расходы составляют в среднем 27% ВВП, а в странах с доходом от 5000 до 10 000 долларов - в среднем 33 % ВВП» (Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011. С. 222).

В развитых обществах государство обеспечивает достаточный «запас» человеческого капитала, необходимый для поддержания и развития в обществе инструментарных ценностей. Развитие социального капитала является важным следствием такой политики и одновременно условием формирования и функционирования современных гражданских институтов.

Страны, переходящие от плановой экономики к рыночной, попали в «институциональную ловушку» дерегулирования. К сожалению, уход государства и создание рынков без соответствующих институтов и механизмов регулирования приводят лишь к монополизации, падению производства, расслоению общества и бедности.

Хорошим примером, характеризующим качество государства, может служить институт власти-собственности (Бережной, Вольчик, 2008). В естественном государстве любое регулирование снижает эффективность вследствие того, что собственность, связанную с капитальными благами, можно эффективно использовать только при условии аффилированности с властью. Власть в таких условиях вынуждена ограничивать доступ к экономической и политической деятельности, что увеличивает роль групп специальных интересов в перераспределении доходов. В обществе (социальном порядке), где господствует институт власти-собственности, государства много в экономической сфере (где оно участвует в перераспределении доходов в пользу аффилированных структур), но недостаточно в тех сферах, которые создают базис для развития человеческого и социального капиталов, необходимых для эволюции гражданских институтов.

Согласно нашей концепции, становление гражданских институтов в периферийных регионах, в первую очередь зависит от доминирующих социальных ценностей, которые определяют поведенческие паттерны и являются основой формирования социальных связей (капитала). Социальные ценности очень важная проблема в исследованиях эволюции общества, которая рассматривается преимущественно в рамках старой (оригинальной) институциональной экономики (Bush, 2012). Периферийные регионы Северного Кавказа традиционно являются многонациональными с богатой историей и чаще всего со слабо развитой экономикой и гражданскими институтами (в западном понимании). И хотя за десятилетия советской власти многие традиционные присущие этому региону культурные и религиозные институты были разрушены, церемониальные ценности по-прежнему доминируют. Более того, узкие группы специальных интересов под флагом возрождения традиционной культуры народов Северного Кавказа способствуют возрождению именно церемониальных ценностей.

Модернизация гражданских институтов в периферийных регионах связана с эволюционными процессами по развитию определенного варианта «цивилизационного» развития. В контексте современного понимания модернизации экономистами такое развитие предполагает развитие ценностей порядка открытого доступа.

Российский хозяйственный порядок в целом не соответствует критериям порядка открытого доступа. Однако в российских регионах состояния локальной институциональной среды могут сильно различаться в зависимости от доминирующих ценностей, убеждений и социального капитала. Д. Норт отмечает: «.убеждения, которых придерживаются люди, определяет те выборы, которые они делают, что, в свою очередь, структурирует изменения в социальном ландшафте» (Норт, 2010. С. 42). Причем не обязательно более эффективные институты и поведенческие паттерны будут вытеснять менее эффективные. Причинами экспансии сравнительно неэффективных институтов и технологий могут быть зависимость от предшествующей траектории развития (Нуреев, Латов, 2005. С. 3; Вольчик, 2003; David, 1985; Arthur, 1994; Cowan, 1990. Pp. 541-567), экзаптация (Вольчик, Бережной, 2012. С. 165-187), институциональная инерция (Вольчик, Ско-рев, 2003. С. 55-63), отсутствие должной государственной политики, направленной на развитие в обществе инструментальных ценностей. Как уже отмечалось, церемониальные ценности являются доминантными по отношению к инструментарным и, в отсутствие политики, первые будут преобладать.

5. Социальный капитал в периферийных регионах

Качество социального капитала в координатах центр-периферия характеризуется неоднородностью. Такая неоднородность является существенным препятствием для формирования эффективной общенациональной институциональной системы, способствующей снижению трансакционных издержек и расширяющей диапазон коллективных действий и повторяющихся социальных взаимодействий.

В России, как федеративном государстве, сильны тенденции формирования в периферийных (особенно национальных) республиках форм социального капитала, основанных на доминировании и воспроизводстве национальных элит как узких групп специальных интересов. Такие тенденции развиваются в русле эволюции порядка ограниченного доступа. Примером институциональной формы поддержания порядка ограниченного доступа, характерной для российского социального порядка (Пайпс, 2004. С. 128-135), является институт «местничества». Региональные элиты в периферийных территориях заинтересованы в создании и поддержании ограниченного доступа и иерархии, которые являются современным вариантом института «местничества». Устойчивость института местничества может еще подкрепляться в национальных республиках доминированием в рамках данных территорий определенных национальных групп, или иных традиционных социальных сетей, основанных на родственных связях.

Действия групп специальных интересов могут приводить к институциональным инновациям, которые некомплементарны (Вольчик, Бережной, 2009) институциональной структуре (системе) «центральных» регионов. В модели центр-периферия мы сталкиваемся с определенной дихотомией между единой институциональной организацией национального хозяйственного порядка и специфическими локальными институциональными системами периферийных регионов. Для проведения действенной политики по сглаживанию разрывов в экономическом и социальном развитии периферии и центра важно четко понимать природу неэффективных институтов, а также, в каких культурных контекстах наблюдаются их дисфункции.

Формирование региональных элит связано с особенной региональной (национальной) самоидентификацией, которая, в свою очередь, может оказывать значительное влияние на стабильность и закрытость элит в периферийных регионах. Более того, «идентичность является важным элементом существующих убеждений» (Wallis, 2011. P. 57) (верований, beliefs), что необходимо учитывать при анализе действия норм, правил или институтов в специфических условиях той или иной территории. Некомплементарность убеждений элит региональных с убеждениями элит, представляющих центральную власть, может быть отражением некомплементарности неформальных институтов.

Периферийные регионы Юга России и Северного Кавказа являются дотационными. Получение дотаций из федерального центра, выполнение государственных программ развития связаны с дальнейшим распределением средств, где региональные элиты играют значительную роль. Формирование групп специальных интересов внутри региональных элит, таким образом, имеет устойчивый экономический базис, связанный с перераспределением финансовых потоков посредством аффилированных с политическими элитами бизнес-структур. В таких условиях элиты имеют мощные стимулы ограничивать доступ к свободному созданию новых групп интересов, ассоциаций и политических организаций со всеохватывающими интересами. Изменение структуры стимулов, которые являются причиной относительной экономической отсталости периферийных регионов, должно быть предметом исследований при разработке долгосрочных институциональных реформ федеральной властью.

В периферийных регионах Юга России качество социального капитала характеризуется значительным влиянием доминирующих этнических и религиозных групп на той или иной локальной территории. Данная проблема может рассматриваться в контексте соотношения уровней институционального и межличностного доверия как характеристик социального капитала: «соотношение уровней институционального и (меж)личностного доверия является своеобразным «термометром» здоровья общества» (Сасаки, Давыденко, Латов, Ромашкин, Латова, 2009.

С. 24).

При этом следует различать типы институционального доверия: уровень доверия «восточного» (верноподданнического) типа» и уровень доверия «западного» (гражданского) типа» характеризуют разные общественные процессы (Сасаки, Давыденко, Латов, Ромашкин, Латова, 2009).

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

Высокий уровень доверия в рамках локального сообщества еще не означает, что качество социального капитала будет способствовать экономическому и социальному развитию. В рамках национальных и родовых связей может наблюдаться высокий уровень доверия. Но это доверие реализуется по принципу свой-чужой, т. е. не является обезличенным. Например, если индивид не будет являться членом рода, религиозной группы или иного локального сообщества, то он уже, как правило, не может рассчитывать на доверие со стороны доминирующего большинства. Социальный капитал и характеризующее его доверие только тогда создают предпосылки для расширения социальных и экономических обменов, когда носят преимущественно обезличенный характер, что соответствуют пониманию порядка открытого доступа (Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011). Ниже приведены показатели доверия к институтам власти в России почти с пятнадцатилетним интервалом (табл. 1).

Таблица 1

Доверие к институтам власти в России, 1994-2013 гг. (в %) (Рукавишников, Халман, Эстер, 1998. С. 137; Доверие к институтам власти, 2013)

Наименование института 1994 год 1997 год 2001 год 2004 год 2007 год 2009 год 2013 год

Президент России 19,7 12,5 52 62 64 63 55

Церковь, религиозные организации 51,5 37,6 41 41 42 48 48

Областные (краевые, республиканские) органы власти 13,1 19,5 21 19 18 21 32

Правительство России 11,2 9,7 21 12 19 34 30

Местные (городские, районные) органы власти 14,3 22,5 20 18 16 19 27

Печать, радио, телевидение 27,4 25,8 28 26 27 28 24

Полиция (милиция), суд 17,2 13,1 12 11 12 17 18

Профсоюзы 9,7 11,4 14 10 9 16 18

Политические партии 7 5 7 7 12

Уровень доверия на Северном Кавказе можно проиллюстрировать на примере одной из северокавказских республик, самой стабильной, - Северной Осетии. В исследовании по оценке эффективности органов власти Северной Осетии - Алании (Дзуцев, 2010), на вопрос: «Как вы относитесь к деятельности главы исполнительной власти РСО - Алания?» ответы из числа опрошенных распределились следующим образом. Положительно относятся - 21,9%, с настороженностью - 14,8%, отрицательно - 22,3%. Ничего не знают о его деятельности и затруднились ответить - 26,2%. Таким образом, анализируя ответы респондентов и экспертов, можно сказать, что власть является неотъемлемой частью практически всех общественных отношений и всегда сопровождается идеологиями, которые используются для оправдания действий групп специальных интересов. Неотъемлемым элементом борьбы за власть в северокавказских республиках являются силовые криминогенные структуры. По мнению респондентов, уровень влияния криминальных структур - 7,1% (26,8% голосов отдано главе Республики). 37,0 % респондентов затруднились определить, кто же реально имеет власть в Республике. В свою очередь, о низком уровне доверия свидетельствуют отсутствие социальных проектов, рост числа чиновников и снижение занятости.

По мнению респондентов, проводимая на Северном Кавказе федеральным центром политика, в результате которой в мегаполисах по сравнению с периферией уровень жизни существенно ниже, кавказским обществом воспринимается негативно. Это провоцирует миграцию молодежи в центральные регионы России и за рубеж.

Уровень доверия в локальном сообществе, а также доверия со стороны внешних акторов -институциональных инвесторов отражается в отношении (восприятии) акторов к инвестиционным рискам. Таким образом, уровень доверия можно косвенно отразить через анализ рисков и потенциала данного региона (табл. 2).

Таблица 2

Распределение российских регионов по рейтингу инвестиционного климата в 2011-2012 гг. (ЮФО и СКФО) (Инвестиционный рейтинг регионов, 2013)

Место региона в рейтинге Регион

Максимальный потенциал — минимальный риск (М)

32 Краснодарский край

Средний потенциал — умеренный риск ^)

35 Ростовская область

Пониженный потенциал — умеренный риск ^1)

33 Астраханская область

34 Волгоградская область

42 Ставропольский край

Незначительный потенциал — умеренный риск ^2)

30 Республика Адыгея

38 Кабардино-Балкарская Республика

Пониженный потенциал — высокий риск (3И)

36 Республика Дагестан

Незначительный потенциал — высокий риск ^2)

31 Республика Калмыкия

39 Карачаево-Черкесская Республика

40 Республика Северная Осетия - Алания

Низкий потенциал — экстремальный риск ^)

37 Республика Ингушетия

41 Чеченская Республика

В периферийных регионах Северного Кавказа наблюдается миграция населения в другие российские федеральные округа (рис. 1; 2). Существенная миграция населения с Северного Кавказа имеет много причин: высокая безработица, терроризм, межэтнические конфликты и т. д. Но в данной работе мы хотим акцентировать внимание на том факте, что плохие институты, качество социального капитала являются во многих случаях фундаментальной причиной социально-экономических процессов, создающих стимулы для миграции в другие регионы России.

Миграция из периферийных регионов Северного Кавказа в центральные может с некоторой долей условности рассматриваться как аналог миграции из Российской Федерации в развитые страны Запада. Причины такой миграции не ограничиваются чисто экономическими факторами.

К иным причинам можно отнести нестабильность, терроризм, ксенофобию по отношению к «некоренным народам», что во многом определяется неразвитостью гражданских институтов и качеством социального капитала в периферийных регионах:

Рис. 1. Распределение числа мигрантов по основным потокам передвижения в 2011 г. в СКФО

(Росстат, 2012. С. 284).

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

TERRA ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

Интенсивность общей миграции населения по федеральным округам Российской Федерации в I полугодии 2013 года

на 10ОО населения

Централь- Северо- Южный Северо- Приволж- Уральский Сибирский Дальне-

ный Западный Кавказский ский восточный

□ прибытия И выбытия

Рис. 2. Интенсивность общей миграции населения Российской Федерации по федеральным округам (1 полугодие 2013 г., на 1000 человек населения) (Росстат, 2013).

Институциональная система периферийных регионов должна быть трансформирована для осуществления целей модернизации. При этом необходимо учитывать, что институциональные реформы - это сложный процесс выращивания, импорта, а также трансформации уже существующих институтов. Изменения институтов, таким образом, связаны как с эндогенными, так и экзогенными факторами для существующего хозяйственного порядка.

В современной экономической науке считается, что институты, обеспечивающие открытый и обезличенный доступ к созданию организаций и выходу на экономические и политические рынки, способствуют росту благосостояния общества. Однако нет единой точки зрения, как «запустить» механизмы «порядка открытого доступа» в «естественном государстве».

В периферийных регионах важным аспектом при анализе существующих институтов и соответствующих поведенческих паттернов является проблема идентичности акторов. Как отмечают Дж. Акерлоф и Р. Крэнтон: «Выгода в полезности идентичности может представлять собой удовольствие, получаемое людьми, когда они выполняют некое действие, которое помогает им вписаться в группу. Такое действие может быть выгодным благодаря дифференциации одной группы от другой. Полезность при этом является результатом групповых процессов» (Акерлоф, Крэнтон, 2011. С. 32). В национальных периферийных регионах региональная идентичность может существенно влиять на формы социальных связей и, следовательно, качество социального капитала. Необходимо учитывать, что «люди ведут себя по-разному, когда им напоминают, пускай едва уловимо, об их расовых, этнических и половых идентичностях» (Акерлоф, Крэнтон, 2011. С. 37).

В полиэтничных регионах Северного Кавказа проблема институтов, определяющих экономическое поведение в контексте идентичности, может рассматриваться в связи с влиянием этнической идентичности на экономическую активность. В рамках современной экономической антропологии проблема этнической идентичности рассматривается в связи со специфическими институтами, культурой, социальными сетями (Eriksen, 2005. Pp. 353-369; Sanders, 2002. Pp. 327-357). Этническое предпринимательство, которое является проявлением групповой солидарности на базе этнической идентичности, «экспортируется» из периферийных регионов в другие, что в отдельных случаях может приводить к конфликтам как в культурном, так и хозяйственном планах.

Периферийные регионы Северного Кавказа отличаются от большинства других российских регионов структурой городского и сельского населения (табл. 3), а также значительной долей молодежи.

Таблица 3

Численность и удельный вес сельского населения РФ и субъектов СКФО, тыс. чел. (Мусаева, Шамилев, Шамилев, 2012)

Субъект СКФО Численность сельского населения, тыс. чел. Удельный вес сельского населения, %

1959 1995 2010 2011 2012 1959 1990 2001 2012

РФ 55923 40138 38209 37444 37314 47.6 26.4 26.8 26.1

РД 748 1255 1578 1597 1608 70.4 56.5 57.6 54.9

РИ 185 294 256 262 75.1 57.4 60.8

КБР 254 336 393 392 393 60.5 39.1 43.4 45.7

КЧР 219 230 242 270 270 76.8 51.1 56.2 56.9

РСОА 213 205 250 258 256 47.2 30.8 33.8 36.1

ЧР 416 752 806 830 848 58.6 56.1 66.5 65.1

СК 1083 1238 1166 1192 1187 67.5 46 44.1 42.6

СКФО 2933 4201 4729 4795 4823 64.7 49.1 50.9 50.8

Примечание: Цветом в таблице 1 выделены ячейки с максимальными значениями.

Дальнейшее развитие периферийных регионов в рамках российского социального порядка, согласно современным тенденциям, неизбежно будет связано с ускорением урбанизации. Поэтому уже сейчас необходимо начать развитие широкой сети учреждений профессионального образования. Необходимо помнить, что особенно в условиях Северного Кавказа профессиональное образование выполняет не только функцию непосредственного накопления человеческого капитала для потребностей рынка труда, но и осуществляет социализацию молодежи. И здесь очень важно учитывать идеологические и религиозные факторы, которые могут иметь значительное влияние в инерционном формировании тенденции воспроизводства церемониальных ценностей.

Постсоветское развитие российского социального порядка характеризуется, в частности, возрождением традиционных ценностей, которые вытеснялись идеологией социалистического государства. Тяжесть переходных процессов в российской экономике повлияла на восприятие населением либеральных рыночных ценностей и институтов.

Нельзя однозначно определить, какую роль, негативную или позитивную, играет современное государство в формировании социального капитала (Иеггегоз, 2004). И хотя нет единой точки зрения, положительно или отрицательно влияют действия государства на формирования социального капитала и гражданских институтов, в современном мире, мы не можем абстрагироваться от значительной государственной экспансии во все сферы общественной жизни. Не объем государства в экономике имеет значение (а этот объем неуклонно растет), а качество институтов, определяющих правила и ограничения для такого вмешательства. В контексте эволюции современного рыночного хозяйственного порядка даже правильней говорить не о вмешательстве государства в рыночные механизмы, а о его креативной роли в формировании условий для экономических взаимодействий в условиях нарастающей сложности и неопределенности.

Решение задачи преодоления относительной экономической отсталости периферийных регионов лежит не только в плоскости увеличения инвестиций, создания рынков и повышения показателей ВРП. Комплексный взгляд на проблемы экономической отсталости должен включать проблемы культурных и цивилизационных конфликтов, а также разработку долгосрочной политики, направленной на их разрешение путем трансформации качества человеческого и социального капиталов. Причем многие затраты, направленные на преодоление социальной отсталости периферийных регионов, не могут быть однозначно оценены в критериях эффективности/неэффективности. Например, значительное число вузов Северного Кавказа демонстрируют признаки неэффективности согласно мониторингу Минобрнауки (Информационно-аналитические материалы). Также, согласно рейтингу «Эксперт РА» из всех вузов Юга и Северного Кавказа в рейтинг вузов России вошли лишь 7 учреждений высшего образования, при этом из СКФО только один (табл. 4). Однако это не означает, что необходимо закрывать или проводить реорганизацию путем сокращения предложения услуг высшего образования на Северном Кавказе. Высшее профессиональное образование в этих периферийных регионах не может оцениваться только с точки зрения академических или экономических показателей, так как его значение определяется, прежде всего, цивилизаторской и социальной функциями.

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

Таблица 4

Рейтинг вузов России, 2013 (Регионы ЮФО и СКФО) (Рейтинг вузов России, 2013)

Место 2013 2 1 0 2 о сто е М ВУЗ Рейтинговый функционал Условия для получения качественного образования, ранг Уровень востребованности выпускников работодателями, ранг Уровень научноисследовательской активности, ранг

24 21 Южный федеральный университет 2,8013 35 43 6

64 68 Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова 1,7435 64 50 89

75 - Волгоградский государственный медицинский университет Минздравсоцразвития РФ 1,6554 59 81 103

85 - Волгоградский государственный университет 1,5701 72 82 84

93 79 Астраханский государственный технический университет 1,504 86 59 95

94 99 Кубанский государственный технологический университет 1,4971 109 48 87

95 86 Кубанский государственный университет 1,4763 90 109 40

Общества с неразвитыми гражданскими институтами характеризуются низким качеством социального капитала. Задача по созданию гражданских институтов как проблема перехода от естественного государства к порядку открытого доступа не имеет пока удовлетворительного решения (Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011). Главной проблемой является то, как может возникнуть государство, способствующее росту социального капитала и гражданских институтов в естественном государстве, где значительное большинство населения не доверяет этому государству. Здесь может быть полезна гипотеза Л. Полищука и Р. Меняшева об «автономности» социального капитала: «можно говорить об односторонней взаимозаменяемости социального капитала и государства: изобилие социального капитала позволяет обойтись «меньшим государством», а восполнение нехватки социального капитала государственным контролем и формальными институтами может оказаться неэффективным, и в этой ситуации взаимная дополняемость преобладает над взаимозаменяемостью. Причина такой асимметрии заключается в том, что социальный капитал «автономен» от государства в значительно большей степени, чем государство от социального капитала» (Полищук, Меняшев, 2011. С. 51).

Как уже отмечалось, социальный капитал «вырастает» из социальных сетей, свободных ассоциаций, существование которых демонстрирует в обществе сравнительную эффективность поведенческих паттернов, основанных на доверии. В условиях естественного государства экономическая и социальная политика, направленная на создание институтов и механизмов открытого доступа, сталкивается с серьезными ограничениями со стороны доминирующих групп специальных интересов. Но в рамках даже естественного государства возможна реализация политики, направленной на поддержку инструментарных ценностей, - развитие образования, науки и стимулирование инноваций. Эффективные институты возникают и функционируют только тогда, когда у индивидов в обществе существует ясное понимание их функций по структурированию повторяющихся взаимодействий. Это согласуется с позицией Р. Коуза, который отмечал, что индивиды нуждаются в институтах, которые они способны понять, с которыми у них есть опыт работы (Интервью с Коузом, 1999. С.21). В контексте проблемы понимания населением реформ и институтов ключевую роль играет образование вообще и преподавание общественных (социальных) наук, в частности. Российскому населению вследствие предпосылок исторического развития не хватает эволюционно сложившихся неформальных институтов,

отвечающих за демократическую и рыночную социализацию граждан. Качественное, основанное на передовом и прогрессивном теоретическом багаже образование в области социальных наук, создает, прежде всего, у молодого поколения, базис для формирования понимания существующих сложных социальных процессов, а также поведенческие паттерны, необходимые для эволюции зрелого естественного государства в порядок открытого доступа.

В табл. 5 приведены показатели уровня образования населения по различным регионам СКФО и остальным федеральным округам. Из приведенных данных видно, что уровень образования в СКФО ниже, чем в среднем по России. Учитывая тот факт, что в большинстве субъектов СКФО наблюдается значительный рост доли молодежи, проблема с получением образования и повышением доли населения, охваченного высшим и средним профессиональным образованием, в ближайшей перспективе не потеряет своей актуальности. Безусловно, очень важным является вопрос качества профессионального и общего образования, которое дают учебные заведения периферийных регионов СКФО. Однако в данном случае необходимо учитывать тот факт, что повышение качества образования в сложившихся социально-экономических условиях нельзя увязывать с сокращением предложения образовательных услуг. Повышение качества образования в периферийных территориях - это задача длительной временной перспективы, и ее решение зависит от множества факторов, важнейшими из которых являются политическая и экономическая стабильность и отсутствие межнациональных конфликтов. Долгосрочное развитие экономики периферийных регионов невозможно без наличия квалифицированной рабочей силы. Поэтому важно, чтобы местная молодежь, получив профессиональное образование, могла найти достойное применение знаниям и навыкам в своем регионе.

Таблица 5

Уровень образования населения по федеральным округам (Росстат, 2012. С. 234-235)

Федеральный округ На 1000 чел. населения в возрасте 15 лет и старше, указавших уровень образования

имеют образование не имеют начального общего образования

профессиональное общее

послевузовское высшее неполное высшее среднее е о н ь К а V а н среднее (полное) основное начальное

Российская Федерация 6 228 46 312 56 182 110 54 6

Центральный федеральный округ 7 282 52 312 46 162 89 46 4

Северо-Западный федеральный округ 5 254 49 341 56 154 95 42 4

Южный федеральный округ б 208 41 306 54 201 119 59 6

Северо-Кавказский федеральный округ: 7 193 52 233 42 265 133 61 14

Республика Дагестан б 181 57 184 29 319 146 65 13

Республика Ингушетия 16 164 74 167 82 263 135 64 35

Кабардино-Балкарская Республика 8 206 52 300 48 228 103 45 10

Карачаево-Черкесская Республика 8 241 57 260 39 230 94 59 12

Республика Северная Осетия - Алания 9 264 61 288 43 181 98 48 8

Чеченская Республика 3 115 45 149 46 358 189 69 26

Ставропольский край 6 206 45 280 45 219 125 64 10

Приволжский федеральный округ 5 199 41 315 68 188 116 62 6

Уральский федеральный округ 5 204 42 331 63 182 114 54 5

Сибирский федеральный округ 6 197 42 314 57 185 129 62 8

Дальневосточный федеральный округ 6 215 44 327 55 185 121 42 5

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

Социальный капитал отличается от человеческого капитала, но зависит от его накопления. При прочих равных условиях накопление человеческого капитала способствует расширению социальных связей и образованию новых социальных сетей, в которые включается индивид, увеличивающий свой человеческий капитал, например, в процессе обучения в университете. Влияние на социальный капитал через человеческий можно также проследить, если принять гипотезу Дж. Ходжсона о преобразующей нисходящей причинной связи (Hodgson, 2003; Ходжсон, 2003). Таким образом, для жителей регионов Северного Кавказа получение современного светского (высшего) образования является не только развитием и накоплением человеческого капитала, но и создает базу для формирования социальных сетей, выходящих за территориальные и национальные рамки.

Количественные измерения социального капитала и его влияние на экономическое развитие в основном концентрируются на соотнесении показателей доверия и включенности в формальные3 и неформальные ассоциации с традиционными экономическими показателями (ВРП на душу населения, неравенство распределения дохода и т. д.) (Нуреев, 2008; Радаев, 2003; Дискин, 1997; Дискин, 2003; Beugelsdijk, 2005; Torsvik, 2000; Woolcock, 1998). Однако для понимания качества социального капитала и его влияния на формирование институциональной системы важным элементом может служить идентификация правил, рутин, привычек, которые используются в тех или иных локальных сообществах. Подобные исследования могут проводиться в традиции конструктивистской (интерпретативной) институциональной экономической теории (Ефимов, 2011a; 2011b) и требуют значительных полевых исследований и анализа большого массива этнографического материала. Такие исследования прежде всего должны быть направлены на выявление (идентификацию) релевантных правил в контексте культурной и социально-экономической эволюции локальных хозяйственных порядков.

Таблица 6

Экономические и социальные показатели в СКФО4

Экономические риски Значение Социальный потенциал Значение

Объем инвестиций в округ 2,1% (от РФ) Коэффициент естественного прироста населения 8% (-0,8% РФ)

Инвестиции в основной капитал 99,5 млрд руб. (93,5% к уровню прошлого года) Экономически активное население (4,6 млн чел.) 48%

ВРП на душу населения 112491,6 руб. (316626, 6 руб. в РФ) Население в трудоспособном возрасте 60,7% (16,5% РФ)

Индекс производства сельхозпродукции 106% (96,2% РФ) Неформальная занятость (44,1%) 1,75 млн чел. (14,1 млн чел РФ)

Денежные доходы населения (на душу в месяц) 15718,8 руб. (23076,2 руб. в РФ) Миграция 104% (109% РФ)

Номинально начисленная среднемесячная заработная плата 18447 руб. Число зарегистрированных преступлений (на 1000 населения) 406 (779 в РФ)

Уровень безработицы 13,1% (5,4 РФ) Инфекционные заболевания 0,09% (0,9% в РФ)

Экономические и социальные показатели развития СКФО дают неоднозначную картину (табл. 6). Если экономические показатели, в целом ниже общероссийских, например, денежные доходы на душу населения составляют только 68%, что характеризует экономическую отсталость периферийных регионов, то некоторые социальные показатели, такие как инфекционные заболевания, число зарегистрированных преступлений во многом отражают специфику социального капитала.

3 Например, Ассоциация «Северный Кавказ» особое внимание уделяет укреплению культурных связей, межнациональных и межконфессиональных отношений в республиках, краях и областях Северного Кавказа, организует и проводит межрегиональные фестивали мастеров искусств «Мир Кавказу», съезды ученых-кавказоведов, научно-практические конференции, выставки достижений субъектов Юга России за рубежом. Членами Ассоциации являются все 7 республик СКФО, а также Астраханская область, Южная Осетия и Абхазия. В качестве корпоративных членов выступают Ассоциация «Высокие технологии» и Северо-Кавказская железная дорога.

4 Рассчитано авторами на основе материалов: (Федеральная служба государственной статистики).

Для долгосрочных целей экономического развития важно, чтобы периферийные регионы не превращались в анклавы, закрытые от диффузии институтов, способствующих накоплению современного человеческого капитала, формированию устойчивых форм обезличенных социальных связей. И здесь решающее значение принадлежит социальной, экономической и культурной политике, проводимой федеральным центром. Такая политика должна опираться на явно сформулированные цели и ценности, которые, с большой долей условности, можно отнести к особой форме новой консолидирующей народы России идеологии.

В периферийных регионах мы можем наблюдать не только диффузию и импорт институтов, но конфликт различных цивилизационных ценностей. На формирование системы социальных ценностей значительное влияние оказывает доминирующая в обществе идеология. Разрушение Советского Союза сопровождалось крахом коммунистической идеологии. На смену последней должна была прийти консолидирующая национальная (общероссийская) идеология. Такая идеология должна была сформировать (ментальные, духовные) основы, сплачивающие многоэтничный (многонациональный) народ Российской Федерации.

«Идеологический вакуум», образовавшийся после крушения коммунистической идеологии, постепенно заполняется доктринами, основанными на традиционных церемониальных ценностях. Доминантный характер церемониальных ценностей ведет к тому, что в отсутствие последовательной государственной политики, направленной на модернизацию периферийных регионов, такие ценности будут неизбежно вытеснять инструментарные, что в эволюционной перспективе приведет не к развитию, а к деградации гражданских институтов, ухудшению качества социального капитала и, в конечном итоге, к формированию устойчивой (вследствие эффекта блокировки (lock in)) неэффективной институциональной организации социального порядка.

Идеология, направленная на модернизацию общества, не должна строиться по принципу государственных идеологий в тоталитарных или авторитарных государствах. Например, одним из элементов такой идеологии может быть культ образования как важнейшей ценности, не только позволяющий достигать экономических целей на рынке труда, но способный расширить, и персонализировать повторяющиеся социальные взаимодействия и социальные сети.

Модернизация институциональной системы российского социального порядка, с одной стороны, зависит от создания и эволюционного формирования необходимых гражданских институтов (Acemoglu, Johnson, Robinson, 2005), а с другой, возможна только при определенном уровне экономического развития, обеспечивающем достаточное накопление человеческого капитала (Glaeser, La Porta, Lopez-de-Silanes, Shleifer, 2004). Хорошие институты зависят от проводимой государственной политики, но эффективные институты не могут существовать в обществе, в котором большинство населения не понимает их функции и ценности для развития. Роль социального капитала в процессе модернизации заключается, прежде всего, в формировании широких обезличенных сетей для повторяющихся социальных, в частности, экономических взаимодействий. Детальные и последовательные исследования институциональных изменений, основанные на концепциях эволюции качества социального капитала и доминирующих социальных ценностей, позволят сформировать, а затем и сделать более распространенным релевантное понимание сложных динамических и адаптивных процессов в обществе.

ЛИТЕРАТУРА

Акерлоф Дж., Крэнтон Р. (2011). Экономика идентичности. М.: Карьера Пресс, 224 с.

Бережной И.В., ВольчикВ.В. (2008). Исследование экономической эволюции института власти-собственности. М.: ЮНИТИ-ДАНА.

Бузгалин А.В. (2011). Социальный капитал: клей, обеспечивающий устойчивость позднего капитализма, или гексоген в его основании? // Общественные науки и современность, № 3.

Вольчик В.В. (2003). Провалы экономической теории и зависимость от предшествующего пути развития // Экономический вестник Ростовского государственного университета, т. 1, № 3, C. 36-42.

Вольчик В.В. (2008). Эволюция институтов постиндустриальной экономики в контексте дихотомии Веблена // Экономический вестник Ростовского государственного университета, т. 6, № 2.

Вольчик В.В. (2009). Эволюция российского института власти-собственности // Политическая концептология: журнал метадисциплинарных исследований, № 1.

Вольчик В.В. (2013). Принципы делиберативной демократии для решения проблем в экономической теории // Journal of Institutional Studies (Журнал институциональных исследований, т. 5, № 2.

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

Вольчик В.В., Бережной И.В. (2009). Иерархия и комплементарность институтов в рамках хозяйственного порядка // TERRA ECONOMICUS, т. 7, № 2, С. 65-73.

Вольчик В.В., Бережной И.В. (2012). Отбор и экзаптация институтов: роль групп специальных интересов (глава 8) / В кн. Архипов А.Ю., Кирдина С.Г., Мартишин Е.М. (ред.) Эволюционная и институциональная экономическая теория: дискуссии, методы и приложения. СПб.: Алетейя.

ВольчикВ.В., СкоревМ.М. (2003). Институциональная инерция и развитие российской системы образования // Экономический вестник Ростовского государственного университета, т. 1, № 4,

С. 55-63.

Гудков Л. (2012). «Доверие» в России: смысл, функции, структура. Мониторинг перемен: основные тенденции // Вестник общественного мнения, № 2 (112).

Дементьев В.В. (2013). О некоторых особенностях предмета институциональной теории // Journal of Institutional Studies (Журнал институциональных исследований), т. 5, № 2, С. 5-13.

Дзуцев Х.В. (2010). Оценка населением эффективности деятельности органов исполнительной власти Республики Северная Осетия - Алания Северо-Кавказского федерального округа. М.

Дискин И.Е. (1997). Экономическая трансформация и социальный капитал // Проблемы прогнозирования, № 1, С. 10-21.

Дискин И.Е. (2003). Модернизация российского общества и социальный капитал // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены, № 5/6, С. 14-20.

Доверие институтам власти. Опрос 20-24 сентября 2013 года, репрезентативная всероссийская выборка городского и сельского населения среди 1601 человека в возрасте 18 лет и старше в 130 населенных пунктах 45 регионов страны // Левада-центр. Доступно на: http://www.levada. ru/07-10-2013/doverie-institutam-vlasti.

Ефимов В.М. (2011a). Дискурсивный анализ в экономике: пересмотр методологии и истории экономической науки (часть 2) // Journal of Economic Regulation (Вопросы регулирования экономики), т. 2, № 3.

Ефимов В.М. (2011b). Дискурсивный анализ в экономике: пересмотр методологии и истории экономической науки (часть 1) // Экономическая социология, т. 12, № 3.

Инвестиционный рейтинг регионов. Распределение российских регионов по рейтингу инвестиционного климата в 2011-2012 гг. // Рейтинговое агентство «Эксперт РА». Доступно на: www. raexpert.ru.

Интервью с Р. Коузом (1999) // Квартальный бюллетень Клуба экономистов, вып. 1, № 4.

Информационно-аналитические материалы по результатам анализа показателей эффективности образовательных организаций высшего образования. Доступно на: http://miccedu.ru/ monitoring/.

Коммонс Дж. (2011). Правовые основания капитализма. М.: Изд-во Высшей школы экономики.

Коммонс Дж. (2012). Институциональная экономика // TERRA ECONOMICUS, т. 10, № 3.

Мокир Дж. (2012). Дары Афины. Исторические истоки экономики знаний. М.: Изд. Института Гайдара.

Мусаева Л.З., Шамилев С.Р., Шамилев Р.В. (2012). Особенности расселения сельского населения субъектов СКФО // Современные проблемы науки и образования, № 5. Доступно на: http://www. science-education.ru/105-6914. Дата обращения: 08.10.2013.

Норт Д. (1993). Институты и экономический рост: историческое введение // THESIS, т. 1, вып. 2.

Норт Д. (2010). Понимание процесса экономических изменений. М.: Изд-во ГУ - ВШЭ.

Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. (2011). Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд. Института Гайдара.

Норт Д., Уоллис Дж., Уэбб С., Вайнгаст Б. (2012). В тени насилия: уроки для обществ с ограниченным доступом к политической и экономической деятельности // Вопросы экономики, № 3.

Нуреев Р.М., Латов Ю.В. (2005). Теория зависимости от предшествующего развития в контексте институциональной экономической истории // Историко-экономические исследования, т. б, № 1-2.

Нуреев Р.М. (2008). Экономика развития: Модели становления рыночной экономики. М.

Олсон М. (1995). Рассредоточение власти и общество в переходный период. Лекарства от коррупции, распада и замедления экономического роста // Экономика и математические методы, т. 31, вып. 4.

Олсон М. (2012). Власть и процветание. Перерастая коммунистические и капиталистические диктатуры. М.: Новое издательство.

ПайпсР. (2004). Россия при старом режиме. М.: Захаров.

Полищук Л., Меняшев Р. (2011). Экономическое значение социального капитала // Вопросы экономики, № 12.

Радаев В.В. (2003). Понятие капитала, формы капиталов и их конвертация // Общественные науки и современность, № 2, С. 5-16.

Росстат (2012). Регионы России. М.

Росстат (2013). Регионы России. Основные характеристики субъектов Российской Федерации. СКФО. Оперативная информация, первое полугодие 2013 года. Доступно на: www.gks.ru.

Рейтинг вузов России (2013). Доступно на: http://www.raexpert.ru/rankingtable/?table_folder=/ university/2013/main.

Рукавишников В., Халман Л., Эстер П. (1998). Политические культуры и социальные изменения. М.: Совпадение.

Сасаки М., Давыденко В.А., Латов Ю.В., Ромашкин Г.С., Латова Н.В. (2009). Проблемы и парадоксы анализа институционального доверия как элемента социального капитала современной России // Journal of Institutional Studies (Журнал институциональных исследований), т. 1, № 1.

Селигмен А. (2002). Проблема доверия. М.: Идея-Пресс.

Федеральная служба государственной статистики РФ. Доступно на: www.gks.ru.

Ходжсон Дж. (2003). Скрытые механизмы убеждения: институты и индивиды в экономической теории // Экономический вестник Ростовского государственного университета, т. 1, № 4.

Acemoglu D., Johnson S., Robinson J. (2005). Institutions as the Fundamental Cause of Long-Run Growth / In Aghion P., Durlauf S.N. (eds.) Handbook of Economic Growth, vol. 1A, New York, Elsevier.

Acemoglu D., Robinson J.A. (2006). De facto political power and institutional persistence // American Economic Review, 96, pp. 325-330.

Arthur W.B. (1994). Increasing Returns and Path Dependence in the Economy. Ann Arbor: The University of Michigan Press.

Arthur W.B. (1989). Competing Technologies, Increasing Returns, and Lock-In by Historical Events // The Economic Journal, vol. 99, № 394.

Beugelsdijk S., van Schaik T. (2005). Social capital and growth in European regions: an empirical test // European Journal of Political Economy, pp. 301-324.

Brousseau E., Garrouste P., RaynaudE. (2011). Institutional changes: Alternative theories and consequences for institutional design // Journal of Economic Behavior & Organization, vol. 79, issue 1-2, pp. 3-19.

Bush P.D. (1987). The Theory of Institutional Change // Journal of Economic Issues, vol. XXI, № 3, pp. 1075-1116.

Cowan R. (1990). Nuclear Power Reactors: A Study in Technological Lock-in // Journal of Economic History, vol. 50, № 3, pp. 541-567.

David P.A. (1985). Clio and the Economics of QWERTY // American Economic Review, vol. 75, № 2.

Elsner W. (2012). The Theory of Institutional Change Revisited: The Institutional Dichotomy, Its Dynamic, and Its Policy Implications in a More Formal Analysis // Journal of Economic Issues, vol. XLVI, № 1.

Eriksen T.H. (2005). Economies of ethnicity / In Carrier J.G. (ed.) Handbook of Economic Anthropology. Cheltenham, UK, Northampton, MA, USA: Edward Elgar, pp. 353-369.

Fafchamps M. (2006). Development and Social Capital // Journal of Development Studies, vol. 42, № 7, pp. 1180-1198.

Fogel R. (1989). Without Consent or Contract. New York: Norton.

Glaeser E.L., La Porta R., Lopez-de-Silanes F., Shleifer A. (2004). Do Institutions Cause Growth? NBER Working Paper, 10568, June.

Greif A. (2006). Institutions and the Path to the Modern Economy: Lessons from Medieval Trade. Cambridge.

Herreros F. (2004) The Problem of Forming Social Capital: Why Trust? N.Y.: Palgrave Macmillan, pp. 72-99.

Hodgson G.M. (2003). The hidden persuaders: institutions and individuals in economic theory // Cambridge Journal of Economics, vol. 27.

Hoenack St.A. (1989). Group Behavior and Economic Growth // Social Science Quarterly, vol. 70, no. 3, pp. 744-758.

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

Maucourant J. (2012). New Institutional Economics and History // Journal of Economic Issues, vol. XLVI, no. 1.

Mokyr J. (1990). The lever of riches: Technological creativity and economic progress. Oxford: Oxford University Press.

Mokyr J. (2002). The gifts of Athena: The historical origins of the knowledge economy. Princeton: Princeton University Press.

North D.C. (1981). Structure and change in economic history. New York: W.W. Norton.

Nye J. (2007). War, Wine, and Taxes: The Political Economy of Anglo-French Trade, 1689-1900. Princeton, NJ.

Olson M.Jr. (1995). The Devolution of the Nordic and Teutonic Economies // American Economic Review, vol. 85, № 2, pp. 22-27.

Sanders J.M. (2002). Ethnic Boundaries and Identity in Plural Societies // Annual Review of Sociology, vol. 28, pp. 327-357.

Torsvik G. (2000). Social capital and economic development // Rationality & Society, pp. 451-476.

WallisJ.J. (2011). Institutions, organizations, impersonality, and interests: The dynamics of institutions // Journal of Economic Behavior & Organization, vol. 79, issue 1-2, pp. 48-64.

Woolcock M. (1998). Social capital and economic development: Toward a theoretical synthesis and policy framework // Theory & Society, vol. 27, issue 2, pp. 151-208.

Zheng W. (2010). A Social Capital Perspective of Innovation from Individuals to Nations: Where is Empirical Literature Directing Us? // International Journal of Management Reviews, vol. 12, № 2, pp. 151-183.

REFERENCES

Acemoglu D., Johnson S. and Robinson J. (2005). Institutions as the Fundamental Cause of Long-Run Growth / In Aghion P. and Durlauf S.N. (eds.) Handbook of Economic Growth, vol. 1A, New York, Elsevier.

Acemoglu D. and Robinson J.A. (2006). De facto political power and institutional persistence. American Economic Review, 96, pp. 325-330.

Akerlof G.A. and Kranton R.E. (2011). Identity Economics. Moscow: Career Press, 224 p. (In Russian.)

Arthur W.B. (1994). Increasing Returns and Path Dependence in the Economy. Ann Arbor: The University of Michigan Press.

Arthur W.B. (1989). Competing Technologies, Increasing Returns, and Lock-In by Historical Events. The Economic Journal, vol. 99, no. 394.

BerezhnoyI.V. and Volchik V.V. (2008). Research of the economic evolution of the power-property institute. Moscow: UNITY-DANA Publ. (In Russian.)

Beugelsdijk S. and van Schaik T. (2005). Social capital and growth in European regions: an empirical test. European Journal of Political Economy, pp. 301-324.

Brousseau E., Garrouste P. and Raynaud E. (2011). Institutional changes: Alternative theories and consequences for institutional design. Journal of Economic Behavior & Organization, vol. 79, issue 1-2, pp. 3-19.

Bush P.D. (1987). The Theory of Institutional Change. Journal of Economic Issues, vol. XXI, no. 3, pp. 1075-1116.

Buzgalin A.V. (2011). The social capital: a glue which provides stability of the late capitalism or a cyclonite in its basis? Obschestvennye nauki i sovremennost (Social Sciences and Modernity), no. 3. (In Russian.)

Commons J.R. (2011). Legal foundations of capitalism. Moscow: State University Higher School of Economics Publishing. (In Russian.)

Commons J.R. (2012). Institutional economics. TERRA ECONOMICUS, vol. 10, no. 3. (In Russian.)

Confidence in Authority Institutions. Poll, September 20-24 2013. Representative national sample of urban and rural population of 1601 people aged 18 years and older in 130 settlements in 45 regions of the country. Levada-Center. Available at: http://www.levada.ru/07-10-2013/doverie-institutam-vlasti. (In Russian.)

Cowan R. (1990). Nuclear Power Reactors: A Study in Technological Lock-in. Journal of Economic History, vol. 50, no. 3, pp. 541-567.

David P.A. (1985). Clio and the Economics of QWERTY. American Economic Review, vol. 75, no. 2.

Dementyev V. (2013). On some peculiarities of the subject of institutional theory. Journal of Institutional Studies, vol. 5, no. 2, pp. 5-13. (In Russian.)

Diskin I.E. (1997). Economic transformation and social capital. Studies on Russian Economic Development, no. 1, pp. 10-21. (In Russian.)

Diskin I.E. (2003). Modernization of the Russian society and the social capital. Public opinion monitoring: economic and social changes, no. 5/6, pp. 14-20. (In Russian.)

DzutsevKh.V. (2010). Public assessment of the effectiveness of executive authorities of the republic of North Ossetia-Alania of the North-Caucasian Federal District. Moscow. (In Russian.)

Elsner W. (2012). The Theory of Institutional Change Revisited: The Institutional Dichotomy, Its Dynamic, and Its Policy Implications in a More Formal Analysis. Journal of Economic Issues, vol. XLVI, no. 1.

Eriksen T.H. (2005). Economies of ethnicity / In Carrier J.G. (ed.) Handbook of Economic Anthropology. Cheltenham, UK, Northampton, MA, USA: Edward Elgar, pp. 353-369.

Fafchamps M. (2006). Development and Social Capital. Journal of Development Studies, vol. 42, no. 7, pp. 1180-1198.

Federal State Statistics Service of the Russian Federation. Available at: www.gks.ru. (In Russian.)

Federal State Statistics Service of the Russian Federation (Rosstat) (2012). Regions of Russia. Moscow. (In Russian.)

Federal State Statistics Service of the Russian Federation (Rosstat) (2013). Regions of Russia. The main characteristics of regions of the Russian Federation. North-Caucasian Federal District. Operational information for the first half of 2013. Available at: www.gks.ru. (In Russian.)

Fogel R. (1989). Without Consent or Contract. New York: Norton.

Glaeser E.L., La Porta R., Lopez-de-Silanes F. and Shleifer A. (2004). Do Institutions Cause Growth? NBER Working Paper, 10568, June.

Greif A. (2006). Institutions and the Path to the Modern Economy: Lessons from Medieval Trade. Cambridge.

GudkovL. (2012). «Trust» in Russia: Meaning, Functions, Structure. Monitoring of Changes: Principal Trends in Russian Society Today. The Russian Public Opinion Herald, no. 2 (112). (In Russian.)

Herreros F. (2004) The Problem of Forming Social Capital: Why Trust? N.Y.: Palgrave Macmillan, pp. 72-99.

Hodgson G.M. (2003). The Hidden Persuaders: Institutions and Individuals in Economic Theory. Economic Herald of Rostov State University, vol. 1, no. 4. (In Russian.)

Hodgson G.M. (2003). The hidden persuaders: institutions and individuals in economic theory. Cambridge Journal of Economics, vol. 27.

Hoenack St.A. (1989). Group Behavior and Economic Growth. Social Science Quarterly, vol. 70, no. 3, pp.744-758.

Information and analytical materials on the analysis of performance of educational of higher education institutions efficiency. Available at: http://miccedu.ru/monitoring/ (In Russian.)

Interview with R. Coase (1999). Kvartalniy bulleten kluba ekonomistov, issue 1, no. 4. (In Russian.)

Investment rating of regions in the Russian Federation. Classification of the regions according to the rating of investment climate in 2011-2012. Ranking Agency «Expert RA». Available at: www.raex-pert.ru. (In Russian.)

Maucourant J. (2012). New Institutional Economics and History. Journal of Economic Issues, vol. XLVI, no. 1.

Mokyr J. (2002). The gifts of Athena: The historical origins of the knowledge economy. Princeton: Princeton University Press.

Mokyr J. (1990). The lever of riches: Technological creativity and economic progress. Oxford: Oxford University Press.

Mokyr J. (2012). The Gifts of Athena. Historical Origins of the Knowledge Economy. Moscow: Gaidar Institute Publishing House. (In Russian.)

Musaeva L.Z., ShamilevS.R. and ShamilevR.V. (2012). Features of the settlement of the rural population of the subjects of the North-Caucasian Federal District. Digital scientific journal «Modern problems of science and education», no. 5. Available at: http://www.science-education.ru/105-6914. Accessed on: 08.10.2013. (In Russian.)

North D. (1993). Institutions and Economic Growth: An Historical Introduction. THESIS, vol. 1, issue 2. (In Russian.)

North D.C. (1981). Structure and change in economic history. New York: W.W. Norton.

North D. (2010). Understanding the Process of Economic Change. Moscow: State University Higher School of Economics Publishing. (In Russian.)

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4

TERRA ECONOMICUS ^ 2013 Tom 11 № 4

North D., Wallis J. and Weingast B. (2011). Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History. Moscow: Gaidar Institute Publishing House. (In Russian.)

North D., Wallis J., Webb S. and Weingast B. (2012). In the Shadow of Violence: Lessons for Limited Access Societies. Voprosy Ekonomiki, no. 3. (In Russian.)

Nureev R.M. and Latov Yu.V. (2005). Path dependence theory in context of the institutional economic history. History and Economic Studies (Istoriko-Ekonomicheskiye Issledovaniya), vol. 6, no. 1-2. (In Russian.)

Nureev R.M. (2008). Development Economics: Models of market economy formation. Moscow. (In Russian.)

Nye J. (2007). War, Wine, and Taxes: The Political Economy of Anglo-French Trade, 1689-1900. Princeton, NJ.

Olson M. (1995). Devolution of power and society in a transitional period. Remedies to corruption, economic decline and deceleration of economic growth. Economics and Mathematical Methods (Ekono-mika i matematicheskie metody), vol. 31, issue. 4. (In Russian.)

Olson M. (2012). Power and Prosperity: Outgrowing Communist and Capitalist Dictatorships. Moscow: Novoye Izdatelstvo Publ. (In Russian.)

Olson M.Jr. (1995). The Devolution of the Nordic and Teutonic Economies. American Economic Review, v. 85, no. 2, pp. 22-27.

PipesR. (2004). Russia under the old regime. Moscow: Zakharov Publ. (In Russian.)

Polischuk L. and Menyashev R. (2011). Economic value of social capital. Voprosy Ekonomiki, no. 12. (In Russian.)

Radaev V.V. (2003). Concept of the capital, forms of capitals and their converting. Obschestvennye nauki i sovremennost (Social Sciences and Modernity), no. 2, pp. 5-16. (In Russian.)

Rating of the Russian higher education institutions (2013). Available at: http://www.raexpert.ru/ rankingtable/?table_folder=/university/2013/main. (In Russian.)

Rukavishnikov V., Hulman L. and Esther P. (1998). Political culture and Social Change. Moscow: Sovpadeniye Publ. (In Russian.)

Sanders J.M. (2002). Ethnic Boundaries and Identity in Plural Societies. Annual Review of Sociology, vol. 28, pp. 327-357.

Sasaki M., Davydenko V.A., Latov Yu.V., Romashkin G.S. and Latova N.V. (2009). The Problems and Paradoxes of the Institutional Trust Analysis as an Element of Social Capital in Modern Russia. Journal of Institutional Studies, vol. 1, no. 1. (In Russian.)

Seligman A. (2002). The Problem of Trust. Moscow: Idea-Press. (In Russian.)

Torsvik G. (2000). Social capital and economic development. Rationality & Society, pp. 451-476.

Volchik V.V. (2003). Economics failure and path dependence. Economic Herald of Rostov State University, vol. 1, no. 3, pp. 36-42. (In Russian.)

Volchik V.V. (2008). Postindustrial economy institutions evolution in context of Veblen's dichotomy. Economic Herald of Rostov State University, vol. 6, no. 2. (In Russian.)

Volchik V.V. (2009). The evolution of the Russian power-property institution. Political Conceptology, no. 1, pp. 164-165. (In Russian.)

Volchik V.V. (2013). The principles of deliberative democracy to solve problems in economic theory. Journal of Institutional Studies, vol. 5, no. 2. (In Russian.)

Volchik V.V. and BerezhnoyI.V. (2009). Hierarchy and complementarity of institutions within the economic order. TERRA ECONOMICUS, vol. 7, no. 2, pp. 65-73. (In Russian.)

Volchik V.V. and Berezhnoy I.V. (2012). Selection and exaptation of institutions: the role of special interest groups (chapter 8) / In ArkhipovA.Yu., Kirdina S.G. and Martishin E.M. (eds.) Evolutionary and institutional economic theory: discussions, methods and implications. Saint-Petersburg: Aleteiya Publ. (In Russian.)

Volchik V.V. and Skorev M.M. (2003). Institutional inertia and development of Russian education system. Economic Herald of Rostov State University, vol. 1, no. 4, pp. 55-63. (In Russian.)

WallisJ.J. (2011). Institutions, organizations, impersonality, and interests: The dynamics of institutions. Journal of Economic Behavior & Organization, vol. 79, issue 1-2, pp. 48-64.

Woolcock M. (1998). Social capital and economic development: Toward a theoretical synthesis and policy framework. Theory & Society, vol. 27, issue 2, pp. 151-208.

Yefimov V.M. (2011a). Discursive Analysis in Economics: Revision of the Methodology and History of Economics (part 2). Journal of Economic Regulation, vol. 2, no. 3. (In Russian).

Yefimov V.M. (2011b). Discursive Analysis in Economics: Revision of the Methodology and History of Economics (part 1). Economic Sociology, vol. 12, no. 3. (In Russian.)

Zheng W. (2010). A Social Capital Perspective of Innovation from Individuals to Nations: Where is Empirical Literature Directing Us? International Journal of Management Reviews, vol. 12, no. 2, pp. 151-183.

ТЕ!^ ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4