CC BY
233
Вестник ДВО РАН. 2011. № 1
УДК 391:745(520)
О.А.ХОВАНЧУК
Традиционный японский костюм в классической литературе
Анализируется взаимовлияние традиционного костюма и классической японской литературы. Делается вывод, что новый сюжетный декор одежды обусловлен не только классическими произведениями, но и, в частности, широко распространенными в различных слоях общества поверьями.
Ключевые слова: период Хэйан, костюм аристократии, японская классическая литература.
Japanese traditional clothing in classic literature. O.A.KHOVANCHUK (Far Eastern Federal University, Vladivostok).
Is analyzed the influence on each other of traditional clothing and the Japanese classic literature. Is made a conclusion that new clothing design caused not only by classic literature but, in particular, by beliefs that are widely spread among various strata of society.
Key words: Heian period, aristocratic costume, Japanese classic literature.
Тема японского костюма широко освещена в трудах отечественных востоковедов. Так, Л.Д.Гришелева и Н.С.Николаева, анализируя разные периоды развития японской культуры, в частности представляют и костюм рассматриваемых эпох, дополняя общую картину культурного процесса, проходившего в Японии [2, 3, 12]. С.Б.Маркарьян и Э.В.Молодякова рассказывают о праздниках и обрядах Японии, в которых большое значение имела одежда [7]. Эти и другие авторы анализируют средневековую поэзию и прозу, дающую описание придворных обычаев и быта, образцы декоративно-прикладного искусства. Отметим, что тема взаимовлияния художественных источников и костюма практически не затрагивалась.
Зарубежные исследователи также обращались к истории японского костюма. Лиза Дэл-би, единственная гейша-иностранка, автор работ, в которых большое внимание уделяется культуре костюма, анализируя множество источников и восстанавливая исторический фон эпохи, делает попытку определить причины появления тех или иных обычаев, связанных с одеждой [17]. В целом работам англоязычных авторов свойствен комплексный подход к проблеме: они анализируют взаимовлияние самых различных аспектов бытовой культуры.
Для того чтобы проследить влияние различных жанров художественных произведений на одежду, мы рассмотрим длительный период истории японского костюма - с IX по XVII в. Аристократия создала основы традиционного художественного искусства и эстетики придворного платья, которые в дальнейшем составили базу формирования культуры одежды, а также литературы военного сословия и горожан. В данной работе автор на основе анализа описаний костюма различных сословий в классической японской литературе предпринимает попытку выяснить, какие художественные источники нашли отражение в декоре традиционной японской одежды, как литература и язык влияли на форму костюма, его цвет, роспись, каковы были особенности этого влияния.
В исторических хрониках, поэтических антологиях, романах, которые писали и составляли придворные согласно классической литературной традиции, часто упоминается
ХОВАНЧУК Ольга Александровна - кандидат исторических наук, доцент (Восточный институт Дальневосточного федерального университета, Владивосток). E-mail: [email protected]
костюм, а также связанные с ним обычаи и традиции [4, 5, 7]. Такая литература вдохновляла художников на создание различных рисунков, в том числе сюжетных, которыми расписывали одежду. Мотивам классической японской прозы и поэзии отводится ведущая роль в декоре костюма (см. цв. вклейку), в то время как описания одежды украшали страницы литературных произведений.
В период Хэйан (1Х-Х11 вв.) костюм играл чрезвычайно важную социальную роль. Ранговая система, установленная в предшествующие века, предполагала строгое соблюдение регламента в одежде. Цвета костюма и его составляющие определялись законами, точнее, специальными кодексами, которые неукоснительно соблюдались. Несмотря на то что в кодексах указывались ограничения, касающиеся только мужского костюма, женщины также должны были соблюдать эти правила, которые у замужней и незамужней были различны. Ансамбли женского платья описывались в отдельных трактатах для придворных дам. Одно из самых известных подобных сочинений - «Наставления Минамото Ма-сасукэ о придворном платье». Его автор, Минамото Масасукэ, непревзойденный знаток хэйанского придворного этикета, написал этот труд для Фудзивара Таси, которая, овдовев после смерти императора Коноэ, вышла замуж за императора Нидзё. Это был первый случай, когда женщина становилась супругой двух властителей страны. «Наставления», появившиеся в середине XII в., использовали для создания придворного женского костюма вплоть до XVIII в., настолько гармоничными были цветовые сочетания, предложенные Масасукэ (см. [17, р. 240]).
В вв. японцы заимствовали придворные одеяния из Китая, а в период Хэй-
ан это платье приобрело национальные черты. Многослойные объемные одежды стали одним из важных средств украшения и представления о личности. Жесткие ограничения диктовали следующие условия: костюм должен был соответствовать сезону, социальному положению, событию и при этом отражать индивидуальность человека. По новым эстетическим традициям одежда стала деталью оформления интерьера, поэтому либо ее развешивали на специальных рамах, либо обязывали фрейлин присутствовать в покоях императора, где проходили церемонии и приемы. Кроме того, демонстрация нарядов была важной частью придворного этикета: появился обычай утиидэ - «одежда напоказ». В романах часто встречаются его описания. «Когда нижний край церемониального занавеса в покоях танцовщиц был закатан кверху и подвязан, рукава придворных дам пролились из-под него потоком» [14, с. 113]. В этой сцене из «Записок у изголовья» одна из аристократок сокрушалась, что узел на ее поясе расслабился, - она просит помочь завязать его снова. Дело в том, что объемные одеяния не позволяли свободно двигаться, и дама не могла сама завязать пояс, так как разрушилась бы форма уже уложенных складок одежды, а этого нельзя допускать: важно было выглядеть безупречно.
Аристократки не могли на людях показывать свое лицо, и на всех приемах сидели за ширмой либо за бамбуковой занавеской, поэтому о красоте женщины, богатстве ее внутреннего мира, чертах характера судили по ее умению одеваться. Сэй Сёнагон так описала один из осенних нарядов придворной дамы: «Дама казалась настоящей красавицей... на ней была нижняя одежда из густо-лилового шелка, матового, словно подернутого дымкой, а сверху другая - из парчи желто-багрового цвета осенних листьев, и еще одна из тончайшей прозрачной ткани. Пряди ее волос, волнуемые ветром, слегка подымались и вновь падали на плечи. Это было очаровательно. Да, она умела глубоко чувствовать!..» [13, с. 128]. В дневнике Мурасаки Сикибу встречается такой осенний образ: «Короткая накидка была украшена узором из сосновых шишек, а на белом шлейфе - бледно-голубыми нитками был вышит берег моря. Пояс - из тонкой ткани с узором китайских трав. На шлейфе Косёсё блестящей серебряной нитью были вышиты осенние травы, бабочки, птицы» [9, с. 52].
Цвет - особый пласт культуры в эпоху Хэйан, его влияние отразилось не только на поэзии и прозе, но и в одежде, предметах обстановки. Цвет включал целый комплекс
отношений и ассоциаций, который условно можно представить следующей связкой «со-бытие-человек-сезон-природа» [14, с. 25]. В «Записках у изголовья» приводится следующее описание одежды юноши из процессии главной жрицы храма Исэ: «Поверх своих цветных (желто-зеленых. - Авт.) одежд люди эти небрежно, только для вида, набросили белые. Словно перед нами появилась живая изгородь, усыпанная белыми цветами уноха-на. Казалось, в ее тени должна притаиться кукушка» [13, с. 225]. Унохана цветет ранним летом крупными белыми цветами, и сочетание белого на зеленом было названо по имени этого цветка, поэтому, когда упоминали одно звено ассоциативной связки, сразу вспоминалось другое. Светло-зеленый цвет ассоциировался также с молодостью. Приведем еще один пример: «Куродо1 шестого ранга. Несмотря на свой невысокий чин, он великолепен! Подумать только, куродо вправе носить светло-зеленую парчу, затканную узорами, что не дозволяется даже отпрыскам самых знатных семей!..» [13, с. 110].
Последний пример иллюстрирует правило: цвет одежды зависел от социального положения и возраста человека. Подтверждение встречаем и у Мурасаки Сикибу, она писала в своем дневнике: «Поскольку же монахиня вырастила ее одна, без матери, наряды девочки и теперь не отличались яркостью, она носила розовые, светло-лиловые, светло-желтые гладкие платья» [9, с. 62]. Дети и молодые люди, воспитывавшиеся в монастырях или потерявшие родителей, не могли одеваться ярко. Старики и люди без звания носили одежду из гладких тканей без узоров.
Согласно обрядам, связанным с беременностью и родами, женщины должны были носить определенные одеяния. За несколько дней до родов покои, где находилась будущая мать, завешивали белой тканью, и все, кто был в этой части дворца, надевали белые одежды. Мурасаки Сикибу писала о приготовлениях к рождению ребенка во дворце: «Еще не наступил рассвет 10-го дня, как покои государыни уже преобразились, а сама она перебралась на помост, закрытый белыми занавесями» [9, с. 41]. Такое убранство дома меняли только на 100-й день после рождения.
Рафинированная придворная культура обусловила следующее явление: природа стала ассоциироваться с некой упорядоченной системой: литературная традиция зафиксировала определенные образы природы, и они были неизменны на протяжение веков. Ценилось умение сочетать уже имевшиеся образы, а не создавать новые. То же происходило с костюмом. И поэзия, и сюжетный декор одежды были пронизаны аллюзиями более крупных известных литературных произведений. Без этой литературно-эстетической системы хэй-анская культура существовать не могла [17, р. 245].
В «Повести о Гэндзи» Мурасаки Сикибу насчитывается более 200 действующих лиц, одежда многих из них описана автором. Это произведение является энциклопедией аристократического быта и этикета хэйанской эпохи. При дворе существовал обычай дарения одежды по определенным случаям. Вещи для этого тщательно подбирали из имевшихся в гардеробе и распределяли между подчиненными, иногда их специально изготавливали на заказ и дарили: «Число подношений ограничивалось соответствующими предписаниями, поэтому министр, подосадовав, постарался вознаградить себя тем, что выбрал лучшие по окраске и покрою наряды. Столь красочное, пышное зрелище неизменно возбуждает всеобщее любопытство, возможно, именно поэтому его так охотно и описывают в старинных повестях» [10, с. 73].
К сожалению, в классической японской прозе почти нет описания народного костюма и одежды низких слоев средневекового общества, однако упоминается довольно много обычаев того времени, относившихся к костюму.
Некоторые представления о жизни крестьян дают следующие отрывки из поэтической антологии «Манъёсю»:
1 Куродо - придворная должность архивариуса. На эту должность назначали юношей знатных семейств, и зачастую это становилось началом их придворной карьеры. Они всегда находились в покоях императора, передавали его поручения, распоряжались проведением церемоний.
В платье скромном и простом Из дешевого холста С голубым воротником,
Дома пряла и ткала Все как есть она сама!
Даже волосы ее Не знавали гребешка,
Даже обуви не знала,
А ходила босиком,
Несмотря на это все,
Избалованных детей, что укутаны в парчу,
Не сравнить, бывало, с ней! [6, с. 15].
Женщины и девушки проводили много времени за отбеливанием, окрашиванием тканей. Коллективные занятия имели не только практическую, но и социальную значимость: происходил обмен знаниями между поколениями. Кроме того, молодые люди тайком приходили понаблюдать за девушками и таким образом выбирали себе невест:
На горе Цукуба,
Может, выпал снег?
Или нет, не он белеет там вдали?
Это, верно, милая моя
Для просушки расстелила полотно [6, с. 85].
На основе древних обычаев сложился комплекс связанных с одеждой воззрений и поверий, который окончательно оформился к концу IX в. Многочисленные упоминания этих традиций сохранились в средневековой поэзии, в антологиях «Манъёсю» и «Кокинвакасю».
Чтобы всегда любить и помнить друг друга в разлуке, люди обменивались нижней одеждой или окрашивали ее в какой-либо цвет на память, обычно в красный или краснолиловый - мурасаки:
Одежду, что в знак памяти дала Моя любимая,
Я вниз надену,
До дня, пока вдвоем не буду с нею,
Одежду эту не сниму [4, с. 147].
В период средневековья аристократический костюм, и мужской, и женский, уже имел широкие рукава, которые крепились к пройме не полностью и были подвижны. Свободно свисающую часть рукава накидывали на голову, как покрывало, клали в изголовье вместо подушки и т.д. Кроме того, было не принято снимать с себя одежду даже во время сна. На основе этих особенностей сформировался обычай класть друг другу в изголовье свои рукава, чтобы еще больше ощущать близость. А затем появилось поверье, что если во время разлуки положить себе под голову вывернутый рукав, то приснится любимый человек. Каждой ночью, как ложусь,
В изголовье я кладу Белотканый твой рукав...
И нет ночи ни одной,
Чтоб не видел я во сне Милую мою жену [7, с. 107].
Если в Европе махали вслед уходящему человеку платком, то в Японии - рукавом. .Все стоишь ты у ворот,
Прислонившись,
И зовешь,
Отгибая рукава [там же, с. 99].
Иду полями нежных мурасаки,
Скрывающих лиловый цвет в корнях,
Иду запретными полями,
И, может, стражи замечали,
Как ты мне машешь рукавом [там же, с. 138].
Японцы верили, что одежда способна изменить не только внешний облик человека, но и его дух. Так, в сказке «Повесть о старике Такэтори» приемная дочь дровосека Кагуя-химэ должна вернуться на Луну, откуда она прилетела. Для этого ей необходимо переодеться в лунное платье, надев которое, девушка стала бы похожей на всех лунных жителей и забыла бы обо всем, что с ней происходило на Земле. А в театральных представлениях Кабуки и Но широко используют прием с быстрой сменой одежды, когда необходимо показать скрытую сущность героя.
Пояс химо с древних времен имел особое значение. Иероглифы, которыми записывалось это слово, гласили, что это «священная вещь, прикрепленная к юбке мо». Пояс был частью верхней одежды, но постепенно стал принадлежностью нижней, а узел на нем приобрел значение охранителя души. Считалось, что он связывает человека с богами. Вместе с традицией скрывать пояс химо от посторонних глаз появился оби - более широкий пояс, который служил украшением одежды [8, с. 38].
О значении химо можно судить хотя бы по тому, что в «Манъёсю» есть около 200 стихов, в которых упоминаются связанные с поясом традиции. Пояс был интимной вещью, его никому не показывали, кроме самых близких, мужа или жены например. Влюбленные дарили друг другу пояса, сделанные своими руками, веря в то, что этим они связывают свои души. Расставаясь, супруги завязывали друг другу пояс и клялись сохранять верность до возвращения.
.. .Не развязывал я шнур,
В одиночестве я жил. [6, с. 111].
В то же время сюжеты литературных произведений находили отражение и в декоративно-прикладном искусстве, и в одежде. Сюжеты росписи костюма свидетельствуют, какие поэзия и проза были популярны среди людей разных социальных слоев в разные периоды японской истории. Сами росписи можно разделить условно на три типа по доминирующим в них элементам: 1) иероглифы и азбука; 2) предметы, символизирующие сюжет; 3) персонажи произведений.
В VII-VIII вв., когда японцы активно заимствовали китайскую и корейскую культуру, мотивы росписей были общими для всего региона Азии, так как их распространению способствовал Великий шелковый путь. В Японии сохранилось немало образцов росписей, пришедших из Южной и Средней Азии, а также их корейские и китайские интерпретации. На одежде японцев появлялись росписи, сделанные по мотивам китайских мифов и буддийских притч. Каждый персонаж имел свое символическое значение. Так, сказочные животные и растения символизировали надежду, что владелец одежды получит их силу. Дракон, самый могущественный из животных, изображался на одежде и утвари императора. Сюжеты легенды о Хорайсан - обетованной земле, где живут просветленные мудрецы, вышивались на шлейфах придворных дам - они означали надежду попасть однажды в лучший мир [11, с. 14].
В период Хэйан японская поэзия отходит от влияния Китая, появляется японский стихотворный размер (вака). Еще одно новшество - проза, например «Повесть о Гэндзи», которая описывала быт аристократии. В изобразительном искусстве также наблюдался отход от китайской тематики, и авторы обратились к бытовым обыденным сюжетам.
Создателем и проводником этой новой японской эстетики стала придворная аристократия, ведь наслаждение литературой и искусством было практически недоступным для простолюдинов. В народе все так же бытовали мифы и народные песни, которые в то время не были широко отражены в росписи как украшении одежды, так как уровень технологии производства тканей для этого социального слоя оставался низким.
Сюжеты «Повести о Гэндзи», «Повести из Исэ» были наиболее любимыми у японцев. Сначала их использовали для росписи своего платья только аристократы, но с развитием городской культуры они стали широко применяться и горожанами. Одна из самых известных сцен «Повести из Исэ» (главный герой Аривара-но Нарихира останавливается у ручья, на берегу которого цвели ирисы, а через него переброшен мост из восьми дощечек; здесь Нарихира сочиняет песню о разлуке со своей любимой) символически закрепилась в сюжетной росписи одежды: сочетание водного потока, ирисов и моста ассоциируется с нежной и преданной любовью. Каждая глава «Повести о Гэндзи» имела основной образ, его изображения было достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Здесь отметим еще один интересный момент. В аристократической среде было широко распространено искусство составления благовоний, а «Повесть» была настолько популярна, что вокруг нее сформировался связанный с ними комплекс ассоциаций и символов. Среди них были и ароматы, символически присвоенные каждой из глав романа. Ароматические комбинации выражали графическими схемами, которые впоследствии стали важным мотивом декора.
Благодаря появлению азбуки стихи и прозу стали писать каной, а не только иероглифами. Из двух азбук, катаканы и хираганы2, первая считалась мужским письмом и использовалась для официальных документов, а вторая - женским, поэтому ее чаще применяли для создания литературных произведений и в искусстве. Тонкая изящная вязь букв и иероглифов вплеталась в роспись, в которой были зашифрованы стихи или сюжеты прозы, и дополняла ее смысл. Этот декоративный прием был назван асидэ - ростки тростника. Название появилось в связи с тем, что буквы стилизовали под травянистые растения и цветы, ветви деревьев, «вписывали» в потоки воды, скалы, очертания животных и предметов. Зрителю предлагалось найти в росписи слова, добавить их к увиденному изображению и отгадать литературное произведение, которое послужило основой сюжета. Прием асидэ был популярен до эпохи Эдо. По мере того как увлечение поэзией распространялось среди народа, асидэ становились проще, их стилизация порой представляла символические намеки, а буквы писались так, что становились почти неузнаваемы. Тем не менее знатоки наслаждались поэтическим миром декоративного искусства [11, с. 34].
Следующий декоративный прием, связанный с литературой, - утамакура, («изголовье стиха», т.е. зачин). В поэзии определенные слова связывались с конкретными образами: в росписях одежды появлялись устойчивые сочетания, которые напоминали о какой-либо известной местности. Например, сочетание красных листьев клена и водного потока ассоциировалось ни с чем иным, как с рекой Тацута. Одна из известных танка об этой реке принадлежит Аривара-но Нарихира:
Нет, даже век богов Не ведал такого чуда!
На реке Тацута
Алые листья кленов
Узором заткали волну [4, с. 63].
В стихах была воспета и красота цветущей сакуры в долине Ёсино, поэтому это место символично изображалось как бескрайние долины и холмы, покрытые пеной цветущих деревьев вишни. Дождь и клены, олень и кусты хаги были неотъемлемым символом осени. Гора Фудзи благодаря поэзии ассоциировалась со снегом, а изображение сосен на берегу моря и храмовых ворот тории напоминало о Сумиёси - одном из любимых мест паломничества аристократов. Но если зритель не знал исходного стиха и ассоциации, то для него эти мотивы оставались просто красивым узором.
В период Муромати (Х1У-ХУ1 вв.) китайская литература получила распространение среди самурайства, а позже, в период Эдо (ХУ11-Х1Х вв.), - в городской среде. Популярным
2 Знаки хираганы основаны на стилизации китайских иероглифов, записанных скорописью, поэтому линии букв получились мягкими и округлыми. Особенностью созданной чуть позднее катаканы являются короткие прямые линии и острые углы.
был декор, основанный на сюжетах 24 притч, в которых воспевались конфуцианские добродетели. Часто использовали изображения хризантемы, сливы, бамбука и орхидеи, которые символизировали четырех китайских мудрецов-поэтов - Тао Юаньминя, Лин Хэц-зина, Чжоу Маошу и Хуан Шаньгу, соответственно [1, с. 349]. Если изображали только бамбук и сливу, то они приобретали дополнительный смысл - стойкость и процветание.
«Семь китайских богов счастья» - еще один популярный мотив. Семь мифических персонажей изображали вместе либо по отдельности. Иногда их заменяли те предметы, которые каждое божество имело при себе: посох бога долголетия, удочка бога удачи, мешок с деньгами бога достатка и т.д.
Большое влияние на декоративное оформление одежды оказали пьесы театров Но и Кабуки. В среде самурайства и аристократии были распространены росписи на основе сюжетов театра Но, а в городской среде - по мотивам пьес Кабуки. Каждая пьеса символически изображалась сочетанием нескольких предметов, характерных для каждой истории. Например, шелковая накидка с узором перьев на ней, лежащая на ветвях сосны, ассоциировалась с пьесой Но «Хагоромо» (Небесная одежда), в которой фея потеряла свою накидку и без нее не могла вернуться на небо. Пьеса «Додзёдзи» (Храм Додзё-дзи) символически изображалась сочетанием двух предметов - посоха и маски злого духа либо высокой шапки эбоси из черного шелка и танцевального веера. Первое сочетание напоминало о разгневанном духе влюбленной женщины Киёхимэ, второе - о девушке Ханако, которая танцевала в храме.
В росписи одежды простолюдинов были распространены сюжеты, основанные на народных приметах, пословицах, притчах, популярных рассказах. Особой популярностью пользовались мотивы по сюжетам пьес театра Кабуки, которые зашифровывались сочетанием предметов в одном сюжете. Но под влиянием Кабуки сформировались и другие типы росписи. Актеры театра были чрезвычайно популярны в городской среде, поэтому горожане стремились во всем подражать своим кумирам. Многие росписи и сюжетные узоры костюмов, которые использовались в популярных спектаклях, быстро распространялись в народе. Они получали названия либо по заглавиям пьес, либо по именам актеров, исполнявших данные роли. Например, узор клетки из широких полос имел двойное имя: бэнкэй коси - «клетка Бэнкэя» и кикугоро коси - «клетка Кикугоро». Первое название появилось, потому что этот узор использовали для одеяний главного героя Фуна Бэнкэя из пьесы «Кандзинтё» (Указ государя), а второе было дано по имени исполнителя этой роли Оноэ Кикугоро [11, с. 137].
Японцы до сих пор верят в магическую силу слова, поэтому всегда много внимания уделяют смыслу и звучанию высказывания - это повлияло и на культуру декора одежды. Слова со значением «раскрываться», «увеличиваться», «расти» и т.д. считаются благоприятными, поэтому те изображения, которые ассоциируются с ними, - веер, цветы, деревья и т.д. - тоже становились благопожелательными. Однако если веер был раскрыт полностью или у цветов не было бутонов, то это изображение считалось плохим (потому что исчезала перспектива развития), его японцы связывали с ощущением конца чего-то, предела и последующего за ним упадка. Неблагоприятными были изображения, связанные со словами «закрываться», «увядать», «утекать» и т.п., со стихийными бедствиями, болью и т.д. Например, вздымающиеся волны напоминали о шторме, и такой рисунок одежды, как верили японцы, мог навлечь на ее обладателя неприятности в жизни. Розы в декоре костюма встречаются очень редко, так как этот цветок в Японии ассоциируется, скорее, с ранящими шипами, нежели с прекрасным ароматом и безупречностью формы.
Аристократы находились под сильным влиянием прозы и поэзии и почитали литературу как одно из высших искусств, доступных человеку. Ансамбль придворного костюма не только подчинялся строгим правилам дворцового этикета и регламента - он стал еще и комплексом художественных образов, выраженных в сочетании цветов и орнаментов. Военное сословие, придя к власти, стало создавать свою культуру, при этом его
представители в чем-то подражали придворным, а в чем-то сохраняли и проявляли свое эстетическое мировоззрение. Одежда самурайства запечатлена в героических повестях и в пьесах театра Но. В свою очередь, именно эти художественные жанры наряду с буддийскими и конфуцианскими текстами оказали наибольшее влияние на декоративное оформление костюма военного сословия.
Горожане были, с одной стороны, носителями народной художественной культуры, с другой - достигнув высокого уровня благосостояния, начали приобщаться к тому, что было им ранее недоступно, в частности к театральному искусству и классической литературе. Романы и стихи, получившие новое прочтение, сказки, притчи, пословицы, народные поверья обогащали декоративные образы и позволяли горожанам создавать образцы прикладного искусства и ансамблей костюма, которые затем активно проникали в среду высоких сословий и позволяли последним развивать свою эстетику.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ватанабэ Сосю. Тоё монъёси = История дальневосточных орнаментов. Токио, 1971. 706 с. Яп. яз.
2. Гришелева Л.Д. Театр современной Янонии. М.: Искусство, 1977. 238 с.
3. Гришелева Л.Д. Формирование японской национальной культуры: конец XVI-начало XX века. М.: Наука, 1986. 286 с.
4. Кокинвакасю: собрание старых и новых песен Японии. Т. 3. Свитки XVII-XX / пер. со старояп. А.Долина. М.: Радуга, 1995. 232 с.
5. Красивое кимоно: журнал мод. Токио: Ашет фудзингахо, 1988. 208 с. Яп. яз.
6. Манъёсю: избранное. М.: Наука, 1987. 396 с.
7. Маркарьян С.Б., Молодякова Э.В. Праздники в Японии: обычаи, обряды, социальные функции. М.: Наука, 1990. 245 с.
8. Мотои Тикара. Нихон хифуку бункаси = История японского костюма. Токио: Бондзинся, 1969. 97 с. Яп. яз.
9. Мурасаки Сикибу. Дневник. СПб.: Гиперион, 1997. 174 с.
10. Мурасаки Сикибу. Повесть о Гэндзи: в 5 т. Т. 4. М.: Наука, 1993. 255 с.
11. Намики Сэйси. Нихон-но дэнто монъё = Традиционные японские орнаменты. Токио: Токё бидзюцу, 2006. 162 с. Яп. яз.
12. Николаева Н.С. Художественная культура Японии XVI столетия. М.: Искусство, 1986. 238 с.
13. Сэй Сёнагон. Записки у изголовья; Камо-но Тёмэй. Записки из кельи; Кэнко Хоси. Записки от скуки / пер. со старояп. Т.Григорьевой. М.: Худож. лит., 1988. 479 с.
14. Фукуда Кунио. Нихон-но дэнто иро = Традиционные японские цвета. Токио: Дэнто бидзюцу, 2005. 155 с. Яп. яз.
15. Цвета «Повести о Гэндзи» // Солнце: альманах. Токио: Хэйбонся, 1987. 148 с. Зима. Яп. яз.
16. Beauty of Pictures and Costumes [каталог выставки. Киото: Кёто бидзюцу]. 2007. 150 p. Яп. яз.
17. Dalby L. Kimono: Fashioning Culture. Berkshire, 2001. 395 р.
18. Kyoto style: trends in 16th- 9th century kimono [каталог выставки. Киото: Кёто бидзюцу], 1999. 352 p. Яп. яз.
19. Nippon ukiyo-e [каталог выставки. Токио: Эн Эйч Кей], 1999. 123 с. Яп. яз.
