CC BY
131
ИЗВЕСТИЯ
ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 27 2012
IZVESTIA
PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES
№ 27 2012
УДК 94 (47)
ТРАДИЦИОННОСТЬ И МОДЕРН В СИСТЕМЕ ПРОИЗВОДСТВЕННЫХ СВЯЗЕЙ КУСТАРНЫХ ПРОМЫСЛОВ МОСКОВСКОЙ ГУБЕРНИИ В УСЛОВИЯХ РАЗВИТИЯ РЫНОЧНЫХ ОТНОШЕНИЙ В КОНЦЕ XIX ВЕКА
© о. А. ЗОЗУЛЯ
Московский государственный открытый университет им. В. С. Черномырдина, кафедра истории права и государства e-mail: [email protected]
Зозуля О. А. - Традиционность и модерн в системе производственных связей кустарных промыслов Московской губернии в условиях развития рыночных отношений в конце XIX века // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. 2012. № 27. С. 664-670. - В статье автор на основе анализа региональных статистических материалов показывает, как вовлечение некогда традиционных кустарных промыслов Московской губернии в сферу функционирования рыночного хозяйства модифицировало социально-экономическую структуру этой отрасли крестьянской экономики. В статье определяются факторы, которые оказали влияние на диверсифицированность экономического поведения московского кустарного производителя в конце XIX века.
Ключевые слова: кустарные промыслы, мелкотоварное производство, крестьянское хозяйство, крестьянская экономика, модернизация.
Zozulya O. A. - The traditions and innivations in the system of industrial relations of handicrafts in Moscow province in conditions of market relations development in the late 19th century // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im. V.G. Belinskogo. 2012. № 27. P. 664-670. - The author analyses regional historical data and shows how the involvement of traditional handicraft industries of the Moscow region into the established market system modified the socio-economic structure of this branch of peasant economy. Factors influencing the diversification of the economic behavior of Moscow handicraft manufacturers in the late 19th century are considered in the article.
Keywords: handicraft industries, small commodity production, owner-operated farm, peasant economy, modernization.
К концу XIX столетия отраслевая структура российской экономики претерпевала значительные изменения, связанные с ростом и развитием рыночных отношений. Формирование новых промышленных районов, рост городов и промышленных поселений отражал новые реалии характерные для этапа индустриального развития страны. Однако отдельные отрасли хозяйства развивались неравномерно, нарушалась пропорциональность, и темпы развития промышленности и транспорта явно обгоняли другие отрасти, а периоды экономического подъема чередовались с промышленными кризисами. Несмотря на то, что в сфере материального производства аграрный сектор по-прежнему играл доминирующую роль, и Россия сохраняла положение одного из основных поставщиков зерна на мировом рынке, тем не менее, товарность сельского хозяйства страны увеличивалась недостаточными темпами и составляла даже в 1913 г. только 26 % [3. С. 227 ], а процессы накопления капитала в этой отрасти отставали от промышленности и транспорта, что определяло специфику социальной стратификации и темпы экономических изменений в аграрном секторе.
кустарные промыслы, являясь частью крестьянской экономики, находились на стыке традиционной и индустриальной отраслей хозяйства, и особенно чутко реагировали на малейшее колебание экономической конъюнктуры. Промышленные кризисы, ставшие с 80-х гг. XIX характерным явлением российской экономики, меняли географию размещения кустарных промыслов, крупная промышленность вытесняла многие виды промыслов с рынка, торговый капитал ускорял процесс концентрации мелкой промышленности, модифицируя социально-экономическую структуру этой отрасли. Дуализм поведения кустарей определялся противоречивыми тенденциями развития аграрного сектора России. С одной стороны, сохранение традиционных форм ведения сельского хозяйства еще долго консервировало условия для воспроизводства и выживания традиционных занятий кустарей. С другой стороны, процесс капитализации кустарных промыслов, набиравший темпы в пореформенный период, способствовал активизации ростовщической деятельности наиболее состоятельной части промысловиков, формированию предпринимательской психологии
пассионарного меньшинства кустарей, ускоряя процесс институционализации рынка рабочей силы и объективно сокращая функциональное пространство традиционного полунатурального хозяйства.
Московская губерния занимала особое положение среди губерний центрального промышленного района. Кустари здесь, как мало в каких других районах, могли найти широкий рынок сбыта для своих изделий. Уже в начале второй половины XIX века в 1853 г. величина торгового обороты ярмарок в уездных городах Московской губернии составляла 62 млн. 345 тыс. руб. [1. С. 175]. Строительство Николаевской, Рязанско-Владимирской и Ярославской дороги определило положение Москвы как общенационального центра товарного транзита, промышленности и торговли. При этом самостоятельное значение приобрели и местные ярмарки, товарооборот которых непрерывно возрастал.
Достаточно развитая транспортная связь с другими территориями и постоянный подвоз хлеба в столицу, как справедливо отмечали офицеры Генерального штаба при составлении "Военно-статистического обозрения", совершенно нивелировал усилия крестьян по повышению доходности посевного клина. "Близость Москвы и довольно удобной сообщение с ней не допускает нигде ценам сильно возвысится или понизиться, потому что при значительной разнице этих цен с ценами московскими как продавец, так и покупатель, работник, кустарь, наемник обращается в Москву.
удобство сообщения Москвы с соседними губерниями и постоянный подвоз в нее хлеба уменьшает цену его, так что урожай в Московской губернии не имеет почти никакого влияния на возвышение и понижения цены хлеба; цена эта зависит от урожаев губерний соседних южных и юго-восточных; цены товаров, находясь в зависимости от задельной платы, а последняя - от цены хлеба, подчиняясь этому влиянию"[1. С. 133-134].
Общенациональный рынок неумолимо диктовал цены на продукцию хлебопашества, что заставляло крестьян, имевших ограниченные возможности по совершенствованию аграрного производства, искать иные источники доходов и этим обстоятельством объяснялось значительное отвлечение производительных сил крестьянства на промысловую деятельность в середине XIX в.
Всероссийский рынок влиял и на цены товаров и услуг, складывающихся в Москве, заставляя кустарей приспосабливаться к изменяющейся конъюнктуре, в то время как крестьяне- кустари других, даже пограничных губерний, работали на местные рынки и цены на их товары в значительной мере определялись местными условиями и потребностями населения. отмеченная специфика определяла диверсифицирован-ность экономического поведения московского мелкого товаропроизводителя. С одной стороны, он вынужден был выживать в условиях жесткой конкуренции с нарождающимся в стране крупным производством, с другой, - ему приходилось вступать в соревнование с мелкой производством других регионов, и прежде
всего - Поволжского края. Не случайно в этой связи кустарная промышленность Московской губернии, располагая значительным потенциалом освоения массового обезличенного рынка, уступала в уровне своего развития, например, мелкой сельской промышленности Нижегородской губернии. Так, если в Нижегородском крае в середине XIX века оформились центры специализации кустарных промыслов (Семеновский ложкарно-посудный, Павловский металлообрабатывающий район), в Московской губернии «редко встречались селения, в которых господствовала одна какая-нибудь отрасль промышленности: обыкновенно промыслы разнообразны» [7, С. 9].
кроме того, кустарные промыслы Подмосковья, испытывая конкуренцию со стороны всероссийского рынка, в большинстве своем не обеспечивали полноценный доход крестьян. По уровню доходов кустари «отстают от крестьян и не пристают к горожанам» [17. С. 175]. А если дополнить общую картину цифрами, свидетельствующими о низкой обеспеченности земельными и, прежде всего, пахотными угодьями (например, посевная площадь на душу населения составляла всего лишь 1,49 десятины) [1. С. 136-137], то становится понятно, почему крестьянин Подмосковья после проведения реформы 1861 г. рассматривал кустарную промышленность, прежде всего как средство обеспечения прожиточного минимума, а не способ реализации права на добровольный выбор в смещении трудовой активности в направлении мелкого производства.
Пореформенное форсированное расширение фабричного производства и перенасыщенность рынка промышленной продукцией при условии сохранения низкого уровня эффективности аграрной отрасли хозяйства и обусловленный им низкий уровень благосостояния и покупательной способности населения России, определили обвал рынка в начале 1880-х гг. Ситуацию усугубил неурожай нескольких лет. «какую бы отрасли обрабатывающей промышленности мы ни взяли, - писал в 1884 г. известный экономист А. И. Чу-пров, - везде слышатся жалобы на низкие цены и вялые дела. Это не острый кризис, который быстро разрушает промыслы, но столь же быстро и проносится мимо; это какое-то мертвенное, апатическое состояние спроса, которому не видно конца, при котором каждый перебивается со дня на день, не зная, что ждет его завтра» [5. С. 102].
При этом сельскохозяйственная отрасль Московской губернии в конце XIX - начале XX века вела себя иначе, чем другие области, входившие в регион нечерноземной деревни. Погубернские сведения
о неурожайных годах за период 1867-1908 гг., свидетельствовали о том, что реже всего - 1-2 раза за более чем 40 лет - неурожаи официально отмечались в Ярославской губернии, а в Московской губернии полных неурожаев не было вовсе [4. С. 4-6]. В 1909 году Ермолов систематизировал данные об ассигнованиях правительства на продовольственную помощь в 18911908 гг., которую получали нуждающиеся губернии. Из отчетов о ходе продовольственных компаний за ряд
лет следует, что Московская, как, впрочем, и все, кроме Нижегородской, губернии региона нечерноземной деревни, ссуд из общеимперского продовольственного капитала не получала [4. С. 28; 9. С. 102-103].
Таким образом, качество и количество земли у крестьян было важным фактором влияния на функционирование кустарных промыслов, но напрямую не коррелировалось с доходностью крестьянского хозяйства в рассматриваемом регионе. Гораздо большее влияние оказывали на структурно-функциональную дифференциацию кустарей промышленные кризисы. Например, кризис 1881-1882 гг. отличался большей степенью вовлечения в его орбиту других отраслей экономики, в том числе и кустарной промышленности, что свидетельствовало о значительной ее трансформации и изменении соотношения традиционализма и модерна в хозяйственном укладе кустарей.
Вовлечение некогда традиционных кустарных промыслов в сферу функционирования капиталистического хозяйства, в том числе крупной капиталистической промышленности, вело к фундаментальным изменениям их строя. Поскольку традиционные промыслы могли существовать только в ограниченном состоянии с сельскохозяйственной отраслью крестьянских хозяйств. кустари изготавливали свой товар, не учитывая в стоимости затрат собственного труда, транспорта, сырья, поставляемого земледелием, животноводством и собственным подворьем. Понижение цены вновь производимого продукта мелких сельских промышленников ниже себестоимости компенсировалось за счет традиционной отрасли хозяйства. Именно благодаря наличию симбиоза сельскохозяйственного и промышленного направлений экономики крестьян-промышленников они, как правило, выигрывали в конкурентной борьбе с городскими ремесленниками. Эту фундаментальную особенность кустарной промышленности отмечал В. П. Воронцов [2. С. 1-44]. «Хорошо живет и платит только такой крестьянин,
- писал в донесении елмановский волостной писарь Можайского уезда С. М. Кочетов, - который сам обрабатывает землю в летнее время и занимается сторонними заработками зимой - он, по большей части, живет посерей. Но и хлебней, т.е. не пьет чаю и вина, но ест хороший хлеб, мясо своей скотины и кашу» [16. Д. 11, Л. 18. ] .
Таким образом, наиболее благоприятными для благосостояния кустарного населения являлись такие условия, которые создавали возможность вести промысел без отрыва от традиционного хозяйства (в данном случае имеется в виду не только отход кустарей на фабрику или другие регионы для заработка в мелком промышленном производстве, но и смещение центра тяжести в сторону промышленных занятий). Выход кустаря за пределы сложившегося механизма придавал ему и принципиально иной социальный смысл и добавлял в качестве хозяйственных рисков, кроме недородов, промышленные кризисы.
Разрушение традиционного содержания кустарных промыслов, приспособление промышленных занятий крестьян к условиям модернизации (смещение
центра тяжести крестьянских бюджетов в сторону неземледельческих заработков, включение кустарей в орбиту фабричного производства: в централизованной или домашней форме, концентрация мелкого производства до уровня мануфактурной, фабричной индустрии и т.д.) трансформировало весь хозяйственный процесс крестьянских промышленных промыслов, подчиняло его механизму, действующему по законам индустриального общества. Поэтому спад промышленности, а тем более ее кризис, вели к массовому обнищанию кустарей.
Вместе с тем, связь кустаря с традиционным хозяйством в 1880-е гг. оставалась значительной. Так, после очередного промышленного кризиса 1885-1886 гг. и урожайного 1887 г. вопреки утверждению о том, что именно неэффективность сельскохозяйственного производства стимулировала крестьянские промышленные занятия, удачный, в плане продуктивности земледелия, год вызвал всплеск активности кустарей. Вот что говорилось в обзоре донесений корреспондентов в губернский Статистический комитет: «Крестьянин, уверившись в том, что со стороны продовольствия ему не грозит беды, должен был прежде всего позаботиться об улучшении своего жилища, поправку которого он откладывал в неурожайные годы. И вот со стороны г.г. корреспондентов идут указания, что "вследствие урожая происходит большой спрос на работу плотников и печников" (Верейский и Можайский уезды), что, "вследствие большого спроса на плотничную работу весной 1888 г., многие стали плотничать, получая 50 к., 80 к. и 1 р. в день на хозяйских харчах" (Клинск. у.). В связи вероятно с этим увеличением спроса на плотничную и печную работу стоит и то обстоятельство, что поденная плата на кирпичных заводах женщинам
- 30 к., а подросткам 25 к., увеличилась с 29 июня сего года на 10 к., как тем, и другим (Звенигородск. у.)" [15. С. 2].
Повышение активности промышленной деятельности кустарей вызвало рост потребительского спроса на продукцию лесных промыслов, продукцию ящичников Рузского и Звенигородского уездов. «Мебельные изделия шли ходче, - сообщалось из Московского уезда, - цена на них, хотя и не повысилась, но товар брали охотно, тогда как ранее или приходилось отдавать за бесценок, лишь бы взяли, или везти назад». Столярные изделия серпуховских кустарей (киоты, мебель, шкафы) «сбывались в Москве много лучше прошлого года». Кустари Клинского уезда, производившие деревянную посуду, «жаловались меньше на свою захудалость». С весны 1888 г. оживился гребенный промысел в Дмитровском уезде и т.д. [15. С. 3-6].
Замечательно, что положительно влияющее на рост мелкого промышленного производства удовлетворительное состояние сельскохозяйственной отрасли кустарей, имело прямо противоположные последствия в фабричных промыслах. Как отмечал один из корреспондентов, «при дешевизне хлеба крестьяне, как говорят фабричные мастерки, ленятся работать» [15. С. 9].
Тесная связь кустарей с традиционным земледельческим производством проявлялась в корреляции ежегодной урожайности крестьянских полей и уровня отходничества на промышленные занятия. В благоприятные годы крестьяне предпочитали отходу оседлый образ жизни и довольствовались небольшими заработками на месте. "Как только урожай подал некоторую надежду на возможность вести земледелие, так многие, уходившие ранее по нужде от земли в ущерб ее обработки, вернулись к ней» [15. С. 11] - говорилось в отчетах корреспондентов с мест.
обратную картину влияния ситуации в сельскохозяйственной отрасли крестьян на кустарное производство дал неурожайный 1891 год. В статистическом ежегоднике за 1892 год говорилось: «Цены на товар упали, фабриканты продают свой товар чуть не с убытком, а многие из них прикрыли свои фабрики для того, чтобы самим идти в работники к более состоятельным фабрикантам. Женские заработки тоже очень плохи... Хозяева жалуются на совсем плохой сбыт товаров, вследствие чего и плата на все работы весьма понизилась... Дороговизна муки и плохое состояние зимних заработков многих крестьян, которые едят покупной хлеб, привело в весьма трудное состояние, так что многие вынуждены были надеть суму...»[12. С. 2]
Ситуация усугублялась тем; обстоятельством, что кустарная промышленность Московской губернии была тесно связана со всероссийским рынком и удовлетворяла потребности «не одного только местного потребления». «В самом деле, неурожай, посетивший в прошлом году Россию, лишил несколько миллионов человек возможности хоть сколько-нибудь сносно удовлетворить самые необходимейшие потребности в течение целого года, следовательно, вся эта многомиллионная масса голодающего люда должна была отказаться от потребления продуктов кустарной или фабричной промышленности, так как ей предстояло заботиться исключительно только о приобретении одного хлеба. Результатом такого положения дел и должна была явиться, с одной стороны, дороговизна хлеба, а с другой, то, что те продукты, которые предназначались для обычного сбыта внутри Империи, не найдя ожидаемого числа покупателей, должны были переполнить рынок и произвести тот застой в местной промышленности, который и действительно наблюдался в минувшем году, как это указывает значительное большинство корреспондентов» [12. С. 3].
Выказанное только подкрепляет точную характеристику, данной кустарной промышленности земскими статистиками в 1887 году: «в брожении экономических сил ... замечается, что тип населения, строй его занятий еще не установился. Видно лишь одно, что основу всего строя составляет земледелие, даже там, где, по-видимому, в населении уже давно установился навык к промышленным занятиям» [10. С.28 ].
Сравнение численности кустарей, занятых однородными промыслами, приводимую в материалах двух местных обследований: 1877-1882 гг. и 18981900 гг. [6] позволяет выделить прямо противоположные тенденции, отражавшие сложность и проти-
воречивость процессов, происходивших в кустарной промышленности.
Несмотря на общий рост численности кустарей, в некоторых отраслях уменьшение количества промыслового населения достигало значительных размеров. Данные приведенные в сборниках показывают увеличение наметившегося в первые пореформенные десятилетия «разлома» традиционных промыслов, в результате которого оставшиеся в прежнем экономическом формате кустарные производства, работавшие на массовый, непритязательный спрос, постепенно деградировали, давая толчок новым специализациям кустарей, отличающихся эксклюзивными свойствами производимой продукции.
Так, например, некогда единый столярный промысел, выпускавший всю необходимую промышленную продукцию от примитивных ящиков до примитивной крестьянской (белой) мебели, дифференцировался и генерировал новый промысел сложной, «гнутой» мебели, продолжавший развиваться даже в годы общего промышленного кризиса. Вместе с тем, кустарное производство традиционных столяров постепенно приходило в упадок. «особенно удручающее впечатление производит этот упадок еще и потому, - говорилось в статистическом отчете о положении столярномебельного промысла Московского и Звенигородского уездов, - что он не представляет собой чего-либо кратковременного, а замечается уже несколько лет и для постепенного упадка, по крайней мере, некоторых отраслей этого промысла, помимо общих причин, существует и специальная - повышение цен на лес и усиление спроса на гнутую мебель, как более удобную и выгодную»[ 14. С.2].
Корреспонденты с мест сообщали об упадке различных промыслов, составлявших одну большую группу изделий из дерева. Из семи уездов: Московского, Звенигородского, Дмитровского, Верейского, Рузского, Клинского, Серпуховского корреспонденты сообщали об упадке традиционного деревообрабатывающего промысла. Наметившаяся с начала 1880-х гг. дифференциация деревообрабатывающей кустарной промышленности нарастала до конца века, увеличивая количество кустрей-мебелыциков и уменьшая масштабы традиционных занятий в этой отрасли. об этом красноречиво свидетельствуют данные текущей статистики: «Товар шел сравнительно с прошлым годом в одинаковом размере» (Волокол. Уезда, Тима-шевской волости, И. С. Бухаров). «Местные столяры-мебельщики работали хорошо» (Дмитров. уезд, Митин. и Озерец, волости, В. В. Архангельский). «Изделия столяров-мебельщиков, хотя шли и ходчее прошлого года, однако дороже не были. Все же работать можно было с удовлетворительной прибылью» (Звенигород, уезд, Аксиньинск. волости, И. А. Павлов). «За городом Воскресенском крестьяне занимаются столярным мастерством, но и в этом мастерстве почти нет изменений с прошлого года, как мне лично передавали столяры; например, пара столов - ныне 5 р., редко 6 р., а осенью за эти столы платят им 7 и 8 руб. Так идет несколько последних лет» (около города Воскресен-
ска, И. А. Александровский). «Из остальных древоде-лочных производств мы имеем сообщение о ящичном промысле, который, по показанию корреспондента, с каждым годом падает вследствие крупных машинных мастерских в Москве» (Звенигород, уезд, лучинская волость, С. М. Лебедев-Лесной) [10. С. 3].
Собранные материалы достаточно рельефно отражали процессы дифференциации, например, в деревообрабатывающей отрасли кустарной промышленности Подмосковья. Численность кустарей в токарном игрушечном производстве увеличилась с 1882 по 1900 гг. на 270,6 %, в мебельном - на 94,0 %, в то время как число занятых в сундучно-ящичном производстве за тот же период уменьшилось на 38,9 %. В ряду деревообрабатывающих промыслов расширение производства наблюдалось в отраслях плетения из прута, лыка и камыша и изготовления деревянной посуды соответственно на 230,1 % и 88,7 %. Сохранение этих промыслов в функциональном пространстве мелкого производства, проникновение в которое фабрики не имело экономической целесообразности, объяснялось тем, что основную стоимость создаваемой здесь продукции составлял овеществленный труд кустарей.
Например, внедрение новых образцов продукции: плетеной мебели, чемоданов и т.д. с середины 1880-х гг. привела к ренессансу отрасли плетения из прутьев, лыка и т.д. Из Хотебцовской волости, Рузского уезда корреспонденты докладывали в 1889 году: «Отмечается появление нового промысла и пока еще выгодного настолько, что вызвал отмену отхожих промыслов. В Полуэктове в одном доме завелось приготовление плетеных чемоданов из ивовых прутьев, тоже в д. Ивонине. Этот товар имеет очень хороший сбыт в Москве. Хотя сбыт совершается при посредстве скупщиков, однако этот промысел дает такие барыши, что крестьяне охотно променяли отхожий промысел на этот домашний»[12. С. 25] .
В логику указанных тенденций укладываются показатели динамики по другим промыслам: продолжали развиваться высокохудожественные промыслы по производству изделий из папье-маше, вышивальное и кружевное производства; испытывая конкуренцию со стороны крупных фабричных заведений, сокращались кожевенно-скорняжное, слесарно-кузнечное, сапожное, кирпичное производства.
Аналогичный деревообрабатывающему промыслу процесс дифференциации испытывала кустарная кожевенная промышленность. Генерировав из своей среды отдельную ветвь переработки крупного кожевенного сырья, вставшую на капиталистический путь развития и представленную, в основном, крупными мастерскими, оставшаяся масса кустарей занималась выделкой мелких кож, постоянно терявшей свою доходность.
Из Волоколамского уезда корреспондент В. Г. Петров в 1889 году сообщал: «Местное население занимается башмачным мастерством, которое, как прошлый год, так и настоящий год, идет очень тихо, так что хозяева, которые имели 10-13 мастеров, принуждены были сократить это число до 4-5 мастеров,
и то за гораздо уменьшенную цену. Башмачный товар сбывается в село Кимры, Тверской губернии по очень низким ценам» [15. С. 11].
В то время как относительно сапожного промысла с мест поступали неутешительные сведения, например, о пуговичном производстве, находившемся «на подъеме», в корреспонденциях говорилось: «В Дмитровском уезде, где изготовляются пуговицы и бусы из штампованного стекла, двое более зажиточных мастеров ездили за границу нарочно для ознакомления с улучшениями в производстве этих изделий; вследствие этого в промысле этом произошло улучшение, как в золочении стекла, по иному способу сравнительно с прежним, так и от введения других приспособлений "на заграничный манер". Кроме того, прибавился один мастерок по выделке из стекла пуговиц и бус» [15. С. 13 ].
В отличие от промыслов, требующих особых навыков и художественного вкуса, благоприятное состояние пуговичного производства обусловливалось тем, что относительно молодая российская фабричная промышленность, рожденная прежде всего в интересах и в результате поддержки государства, сосредотачивалась прежде всего в отраслях тяжелой индустрии и во второй половине XIX в. оставляла обширные прорехи в производстве товаров народного потребления. Конечно, там, где позволяло внедрение пооперационного разделения и механизации труда, там благоприятные условия для развития кустарной промышленности были явлением временным, и по мере развития фабричной индустрии замещались условиями конкуренции. Но некоторые промыслы, как, например, щеточный, помимо всего прочего, поддерживались в удовлетворительном состоянии благодаря усилиям государственных структур, инициирующих предоставление кустарям казенных заказов для армии [15. С. 23].
В числе сокращающихся отраслей кустарной промышленности, как следует из анализа материалов местных обследований, проводившихся земством, находились ткацкие, работающие на фабрику, производства (в производстве шерстяных тканей число кустарей уменьшилось на 70,5 %, парчевом и позументном
- на 20,0 %). Причем, это сокращение происходило на фоне общего роста фабричного ткачества. Дело в том, что экономический симбиоз мелкого кустарного и крупного фабричного производства, на котором основывалось ручное ткачество кустарей, выполнявших фабричный заказ на дому или светелке, имел свои пределы. Домашняя, светелочная или «фабричковая» организация ручного труда кустарей на крупный промышленный капитал имела смысл только в рамках, во-первых, технологических операций, не требующих высокого качества изготавливаемой продукции (например, ткачестве мешковины), или ограничивалась не требующими квалификации, но трудозатратными операциями, подготавливающими сырье к переработке; во-вторых, условий, сохраняющих минимум заработной платы, позволявшей кустарям получать доход не ниже того, который он мог получить в своем земледельческом хозяйстве. Однако в случае, когда
доведенные до этого минимума затраты фабрикантов на оплату кустарям, превышали возможные расходы на механизацию ручного труда, мастер-надомник безжалостно вытеснялся машиной. «Выгодность заработков, преимущественно ткацко-фабричных, - говорится в статистических материалах 1887 г., - ручными станками из года в год уменьшается». Только за пять с небольшим лет с 1880 года заработки кустарей, ткущих на дому хлопчатобумажные ткани, уменьшились на 54,2 % [10. С. 9].
На протяжении 80-90-х годов XIX в. наблюдался процесс централизации фабричного ткацкого производства и сокращение численности занимавшихся ткачеством на дому. Особенно быстро этот процесс шел в хлопчатобумажной промышленности. «Машинное производство занимает особенно угрожающее положение по отношению к бумажному ткачеству, - говорилось в материалах текущей статистики за 1895 г., - и в этом последнем преимущественно к производству ручным способом дешевых гладких бумажных материй, так как выделка этих последних на механическом станке в 20 раз с лишком производительнее ручного способа» [9. С. 9].
Соотношение домашней кустарной и фабричной организаций крупной промышленности определялось, помимо общей закономерности к централизации капиталистических предприятий, многими другими причинами, например, наличием в потребительском спросе сегмента, ориентированного на непритязательные произведения, а также конъюнктурой сырьевого и потребительского рынков.
Прямую связь эффективности домашней организации крупной промышленности, границы повышения уровня эксплуатации кустарей, участвующих в ее функционировании, иллюстрирует другой пример с волоколамскими и бронницкими ткачами хлопчатобумажной ткани. По сообщениям из Волоколамского уезда, в 1893 году кустари-ткачи, получая недельную плату за труд на фабрику в 2 раза выше, чем ткачи других уездов (например, Бронницкого - 3 рубля против 1 руб. 40 коп.), «вследствие низкой заработной платы с каждым годом все меньше занимаются ткацким промыслом» и «работают неохотно». В то же время «крестьяне Бронницкого уезда простаивали за станами до 15 часов в день, получая за это в неделю от 80 копеек до
1 рубля 40 копеек и жаловались лишь на прогулы, что работы не вдоволь» [13. С. 6-8].
Разница в отношении крестьян Волоколамского и Бронницкого уездов к ткацкой работе на фабрику заключалась в отличиях состоятельности сельских хозяйств этих уездов. Крестьяне Волоколамского уезда получили в надел на «ревизскую душу» в среднем по 3,3 десятины, тогда как крестьяне Бронницкого уезда получили в надел менее 2-х десятин. В северных и западных уездах (к которым принадлежал Волоколамский уезд) крестьяне сразу после Святой ткачество прекращали и начинали только осенью по окончанию сельскохозяйственных работ. В Богородском и Бронницком уездах своего хлеба никогда не хватало далее как до Рождества, а в неурожайные годы своего хлеба хватало только на время уборки.
Относительно мотивации занятия крестьян ткацким промыслом в статистических материалах говорилось: «Хозяйство крестьян в этих уездах не многосложно, у многих скота совсем нет, а потому они поставлены в необходимость все свое рабочее время отдавать работе за станом. В западных и северо-западных уездах, наоборот, каждая единица труда, приложенная крестьянином к собственному хозяйству, приносит гораздо больше пользы, чем грошовые заработки, представляемые ткацким промыслом, а потому крестьяне большую часть своего времени употребляют на уход за скотом и домашним хозяйством, а досуги - на занятие промыслом» [13. С. 9].
Резюмируя анализ положения кустарей-ткачей указанных уездов, земские статистики привели точную их характеристику: «Судя по получаемым нами из года в год сведениям, разница между волоколамским крестьянином и бронницким еще более обострилась, первый все более и более делается крестьянином-пахарем, а последний - фабричным рабочим»[13. С. 9].
Марксистская историографическая традиция, освещения капитализации кустарных промыслов, складывалась под влиянием двух идеологических постулатов. Согласно первого, мелкое производство являлось лишь основой или строительным материалом крупного производства, который должен стать материальной предпосылкой социализма. Второе, непосредственно связанное с первым, имеющее цель обосновать достигнутую зрелость условия построения нового общества, декларировало всеобщность кустарной рассеянной формы крупного капиталистического производства.
Эти положения, безусловно, имевшие основания в общественной практике второй половины XIX в., требуют существенной коррекции. Мелкое кустарное производство, действительно становившееся источником пополнения крупного промышленного капитала и наемной рабочей силы, вместе с тем отвоевывало собственную экономическую «нишу», заполняя лакуны, образовавшиеся на местных рынках, которые в связи с низкой нормой прибыли не представляли интереса для формирующегося машинного производства. В формате этого пространства «обосновались» высокохудожественные промыслы, обеспечивающие эксклюзивные и малосерийные потребности населения, и производства, в которых основную долю вновь создаваемого продукта составляли трудовые затраты кустарей. Отсутствие видения собственной парадигмы развития мелкой кустарной промышленности в индустриальную эпоху в марксистской историографии значительно обедняло общую историческую картину модернизации этого сегмента дореволюционной экономики России, а после завоевания власти коммунистами вылилось в политическую установку на обязательное социалистическое преобразование мелкого производства в крупное обобществленное.
Освоение кустарных промыслов крупным промышленным капиталом также имело свои функциональные пределы. Границы этого поля имели устойчивую тенденцию к сужению. Логика развития фа-
бричной индустрии предполагала продолжающийся процесс ее централизации, сокращавший возможность развития домашней формы организации крупной промышленности.
Основу социально-экономической стабильности мелких сельских промышленных субъектов составляла их традиционная отрасль - земледелие. Несмотря на существенную трансформацию экономического уклада кустарей под влиянием модернизационных процессов, связь промышленных занятий крестьян с аграрной сферой оставалась основополагающим качеством кустарных хозяйств, что определялось и спецификой природно-географического фактора, и традиционными предпочтениями населения, спрос которого далеко не всегда удовлетворялся за счет массового обезличенного товара на местном рынке.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Военно-статистическое обозрение Российской империи. Московская губерния. СПб.: Тип. Департамента Ген. Штаба. 1853. Т. 6. Ч. 1. 340 с.
2. Воронцов В. П. Очерки кустарной промышленности в России. СПб.: Тип. В. Киршбаума, 1886. 233 с.
3. Гусейнов Р. История экономики России. М.: Изд. ЮКЭА. 1999. 352 с.
4. Ермолов А. С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос. СПб.: Тип. В. Киршбаума, 1909. Т. 2. 599 с.
5. Чупров А. И. Россия вчера и завтра: Статьи. Речи. Воспоминания. М.: Русский мир, 2009. 528 с.
6. Московская губерния по местному обследованию. 1898-1900 гг. Комбинационные таблицы. М.: Изд. Моск. губ. земст., 1907. Вып. 1. 298 с.
7. Нижегородская губерния по исследованиям губернского земства. СПб.: Губ. Земст.,1896. Вып. II. 109 с.
8. Отчет по продовольственной кампании 1910-1911 гг. Управления сельской продовольственной частью МВД. СПб.: Тип. МВД, 1912. 169 с.
9. Статистический ежегодник Московского губернского земства за 1885 г. М.: Изд. Моск. губ. земство, 1896. 501 с.
10. Статистический ежегодник Московского губернского земства. 1887 (Приложение к докладу Управы). М.: Изд. Моск. губ.земст., 1887. 370 с.
11. Статистический ежегодник Московского губернского земства. 1888 г. (Приложение к докладам Управы). М.: Изд. Моск. губ.земство, 1889. 412 с.
12. Статистический ежегодник по Московской губернии за 1889 г. М.: Изд. Моск. губ. Земст., 1889. 381 с.
13. Статистический ежегодник Московской губернии за
1892 г. М.: Изд. Моск. губ. земство, 1892. 384 с.
14. Статистический ежегодник Московской губернии за
1893 г. (Приложение к докладам Московской Губернской Земской Управы). М.: Изд. Моск. губ. земст., 1893. 585 с.
15. Статистический ежегодник Московской губернии за 1895 г. М. : Изд. Моск. губ. земство, 1896. 529 с.
16. Центральный исторический архив г. Москвы (ЦИАМ) Ф. 191. Оп. 6.
17. Штукенберг И. Ф. Статистические труды. СПб.: Б.и., 1858. Т. 1. 910 с.
